Текст книги "Любовью спасены будете..."

Автор книги: Андрей Звонков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Встреча с Виленой Стахис оказалась для Носова роковой. После первого же свидания он понял, что наконец нашел ту, единственную. И как ни странно, на запах, приносимый после встреч с Вилечкой, Динка реагировала нормально, несколько раз дружелюбно мотнув хвостом, совала длинный нос в ладони Виктору – почеши! А уж знакомство Дины с Виленой и вовсе замечательно прошло.

Они прогуляли следующий день и потом как-то легко и незаметно отработали следующие сутки. И дальше, дальше… Заведующий подстанцией почуял неладное, когда было уже поздно. Он сделал робкую попытку перевести дочь в другую бригаду, но та, не особенно стесняясь в выражениях, объяснила папе, что с другими ей совершенно неинтересно! Он возражал, что его, как заведующего, совершенно не волнует, интересно ей или нет! А она очень грамотно ответила, что ведет он себя не как заведующий, которому и в самом деле должно быть все равно, лишь бы дело делалось, а как ревнивый папочка!..

Герман сдался, Носов был симпатичен и ему самому.

Так и повелось… Они работали вместе – Виктор и Вилена. Иногда третьим к ним садился фельдшер Володя Морозов или еще кто-нибудь.

Вилечка однажды призналась Носову, что, когда отец думал, куда бы ее посадить, она сама попросилась к нему в бригаду. Но этот разговор случился уже значительно позже, когда они уже не только гуляли по паркам или целовались на последнем ряду в кинотеатре.

Виктор растоптал в пепельнице коротенький «столичный» окурок и со вздохом принялся вылезать из узкого пространства между холодильником и кухонным столом. Вилена открыла вечернюю бригаду, и он остался один на четыре часа. Из селектора под потолком тихо потрескивало и похрюкивало.

– Двадцатая бригада! Доктор Носов! У вас вызов, – вкрадчиво повторил голос диспетчера.

Носов не торопясь ополоснул кружку от остатков грузинского чая и пошел к окошку диспетчерской. Оттуда уже торчала свернутая в трубочку карточка. Носов прочитал повод, и ему стало нехорошо… Поганее повода не было. «Ребенок трех лет, отравление клофелином», мощнейшим антигипертоническим препаратом. Он позабыл о своей нарочитой медлительности и, вернув былую упругость ногам, почти бегом вошел в водительскую. За обшарпанным от постоянного биения костяшек столом сидел его водитель – Толик Садич и двое других водителей: с акушерской бригады и перевозки.

– Толик! Погнали! У нас ребенок… – сказал Носов, пытаясь всем своим видом передать тревогу.

– Ну чего ж, ребенок так ребенок. – Толик не отрываясь махнул по столу доминушкой. – А вот так! Шершавого?! – объявил он.

– Толик! Я серьезно… – проговорил Носов тихо, но закипая. – Отравление клофелином…

Водитель с «акушерки» бросил костяшки на стол.

– Езжай, Толик.

– Ну ладно! – заныл Толик. – Ну чего ты, Михалыч, щас доиграем, и поеду.

– Вали, салага, – добавил водитель с перевозки и тоже скинул свои костяшки. – И моли Бога, что это не твой ребенок… Пацан.

Толик расстроенно положил свои костяшки, еще раз с сожалением посмотрел на стол с выигрышной партией и, тяжело вздохнув, вышел. Он и впрямь не понимал, с чего переполох.

К дому подъехали без особого шума. Дверь в квартиру была открыта. Носов на всякий случай надавил на кнопочку, дождался «Бим-бом» и прошел в прихожую. Навстречу ему устремилась встревоженная женщина.

– Где ребенок? – спросил Носов.

– Она здесь, в гостиной, спит, – ответила женщина. Высокая, ростом почти с Носова, она ломала тонкие пальцы и прерывисто вздыхала, будто сдерживая рвущийся плач. А Носов второй раз почувствовал предательскую слабость в ногах – «спит!». Он быстрым шагом прошел в гостиную и увидел лежащую на диване девочку. Бросил ящик и, наклонившись, потряс ее за плечи, легонько похлопал по щекам. Девочка поморщилась, вяло попыталась махнуть рукой. Носов обернулся к матери.

– Когда и сколько она выпила клофелина? – спросил он.

Мать протянула ему пустой флакон:

– Я только сегодня для мамы купила полный.

Носов готов был лечь рядом с девочкой. Мыслей не было никаких. Это конец, подумал Носов. И на ум ему тут же пришло неуместное: «Но он ошибался; конец был в другом кармане…» Это вдруг отрезвило и придало энергии.

– Когда?! – почти проорал он.

– Минут пятнадцать назад, – спокойно сказала женщина. – Я на секунду вышла из комнаты. Мать у меня, тварь, – произнесла она вдруг с ненавистью, – гипертоник, пьет его и бросает где попало.

Она еще не понимала, что произошло. Это Носов знал, что чудес не бывает. Но и он надеялся на маленький шанс.

«Пятнадцать минут! Пятнадцать минут!» – думал он, скачками спускаясь по лестнице – лифта ждать некогда… В машине он рывком распахнул дверь и выволок на середину салона брезентовый мешок с разными прибамбахами, нашарил вслепую пакетик с желудочным зондом и тупо уставился на него, зонд был толщиной с его палец. «Господи, как же я его запихну?» И, сунув зонд в карман, он влетел в распахнувшийся лифт, чуть не сбив выходившего старика с клюкой, тот зашипел, стал плеваться сквозь дырки во рту, однако Носов ничего этого уже не видел, лифт понес его на десятый этаж.

В комнате Носов еще раз примерил зонд, ужаснулся: «Нет, я не смогу!» И, перевернув девочку на живот, вдруг засунул ей свой толстенный палец прямо в горло, та конвульсивно изогнулась, и на пол вылетели желто-коричневые комки, среди которых белели маленькие точки. «Есть БОГ на свете!» – подумал Носов. Сколько там их? Все-таки полный флакон. И сколько успело всосаться? Девочка уже в сопоре, и сопор этот нарастает, дальше – кома и… финал! Носов еще раз покопался в памяти. Желудок надо мыть! Он снова примерил зонд на длину, сантиметров двадцать – двадцать пять, может, и меньше… Как же его туда впихнуть?

Он послал мать девочки на кухню за ковшом с водой и тазиком, а сам, пока она ходила, попробовал протолкнуть в горло малышки зонд, та опять выгнулась и выдала на пол еще одну порцию каши, но беленьких точек там уже не было… Черт! ЧЕРТ! ЧЕРТ!!! Девочка становилась пластилиновой, она вываливалась из рук, расползалась на диване и уже никак не реагировала на попытки Носова еще и еще раз поставить зонд.

Носов, весь в мыле, оглянулся на мать, стоявшую за его спиной с тазиком и ковшом.

– Уберите, пожалуйста! – кивнул он на лужи на полу и рванулся к ящику с лекарствами. Набрал что-то из дыхательных аналептиков… «А сколько? Дозы? Это ж дети, у них все не как у людей! Половину, четверть ампулы? Не помню…» Набрал половину, развел физраствором и попытался найти тонюсенькую венку на такой же тонюсенькой ручке… Куда там! Потыкавшись, Носов ввел все под кожу.

В этот момент в прихожей хлопнула дверь, и старушечий голос произнес:

– Ну вот и я! А там к кому-то «скорая» приехала…

Носов поглядел на мать и ужаснулся: такой дикой ненависти он не видел никогда… Казалось, от одного только вида ее надо было умереть на месте.

– Тварь! – закричала она. – Стерва старая! Погляди, что ты наделала!

В комнату вошла полная пожилая женщина в вязаной кофте, пуховом платке и, увидев белый халат, лежащую на диване девочку и разъяренную мать, охнула, всплеснула руками и, закатив глаза, повалилась на бок… Угол рта быстро пополз вниз.

– Тварь! – кричала женщина. – Это ты оставила лекарство! Ты вечно их раскидываешь где попало!

Носов подбежал к бабушке, осмотрел бегло – инсульт! Снова чертыхнулся и стал набирать лекарства в шприцы. Тут он уже быстро нашел вену, ввел все, что считал нужным, и повернулся к матери малышки, та уже просто плакала, держа дочь на руках.

В комнате опять назревали события. Бабка пришла в себя, явления инсульта почти прошли, она сидела на полу и, растрепав волосы, тихо выла: «Леночка, Леночка…»

Мать уже ничего не говорила, лишь мерила комнату из угла в угол, глядя остекленевшими глазами перед собой, дочь висела у нее на плече. Носов присмотрелся: девочка дышала, тихо-тихо, распустив губки. Носов стал спрашивать имя и фамилию девочки, мать отвечала как сомнамбула и не останавливаясь ходила по комнате под бабкин вой.

– Положите девочку, – строго сказал Носов. Женщина выполнила приказание, положила Леночку на диван, отошла в сторону и сложила руки на груди, будто молилась. – Ее надо везти в больницу…

Мать мотнула головой, словно отмахивалась от комарья…

– Не отдам! – сказала вдруг хриплым низким голосом. – Нет.

– Она может умереть, – сказал Носов, пытаясь вложить в свои слова максимум убедительности.

Мать кинулась к ребенку, будто Носов уже увозил ее, и подхватила на руки.

– Пусть! Я не отдам ее! – В глазах женщины появился безумный блеск, она периодически встряхивала дочь, целовала, не видя, что та никак не реагирует на ее ласки…

– Где телефон?

Женщина кивнула в сторону прихожей:

– На кухне.

Носов перешагнул через растянувшуюся поперек комнаты бабушку и, оглянувшись на мать девочки, принял решение. На кухне он быстро дозвонился до диспетчера.

– Юленька, миленькая, – затараторил он, – мне нужно место в больнице, отравление клофелином, полный пузырек, – на том конце провода тихо охнули, – у бабушки инсульт, а мать не отдает девчонку в больницу, давай милицию…

– Уверен? – спросила диспетчер Юленька.

– Да! – подтвердил Носов. – Глаза сумасшедшие, держит ее, не вырвать!

– Хорошо, я вызову, – грустно сказала Юля, – но ты же знаешь, они в эти дела не любят вмешиваться…

– Да знаю я, но попробуем, может, уговорим…

– Повезешь… в Филатовскую, – сказала диспетчер центра, дождавшись ответа отдела госпитализации.

– Спасибо, – сказал Носов и положил трубку.

Носов померил девочке давление. Очень низкое, но есть, и пульс, хоть и слабый, определяется… «Сколько у меня еще времени? Сколько его у нее?» Кто б знал? Ну где эта чертова милиция?! Черепашьим шагом, что ли, идут, здесь отделение через три дома, или тоже, как Толик, в домино играют? Да нет, эти, наверное, не играют.

В дверь позвонили, мать рванулась было в прихожую, но, увидев, что туда устремился Носов, опять пошла по комнате.

Бабка возилась на полу, пытаясь встать, – видно, мочегонное подействовало…

Носов вышел в прихожую, входили двое – маленький в штатском, с папкой под мышкой и здоровенный сержант с буденновскими усами. Носов его узнал, встречались раньше… И сержант узнал Носова, пробубнил: «Здравствуйте, доктор». Тот, что в штатском, деловито осмотрелся…

– Что случилось? – спросил он. – Нам толком ничего не объяснили…

Носов, прикрывая их спиной от женщин в комнате, стал вытеснять в сторону кухни и, когда вытеснил из прихожей совсем, прикрыл дверь и стал горячо объяснять:

– Здесь девочка, три года, выпила смертельную дозу лекарства, бабка забыла на столе… А мать не дает ребенка в больницу… Я даже не стал уговаривать, она ничего не понимает…

Штатский смотрел с сомнением, видимо, решал, как поступить, а сержант пробубнил: «Ну это ж не наше дело… бытовуха…» – однако штатский вдруг проникся серьезностью момента и строго одернул сержанта:

– Нет, это уголовное дело! Халатность, повлекшая тяжелое увечье или смерть.

Сержант посерьезнел и закивал.

– Пошли! – И штатский, решительно отодвинув Носова, прошел в комнату.

Они вошли в гостиную. Женщины разом замолчали и уставились на сержантские погоны. Носов сурово сказал:

– Это товарищи из милиции, они должны разобраться, в чем тут дело…

Штатский строго и хмуро поглядел на женщин, достал из папки сколотые через копирку листы протокола и сказал матери:

– Положите девочку, и пойдемте, расскажете мне, как все произошло…

Мать послушно положила Леночку на диван и пошла за штатским на кухню, процессию замыкал сержант. Бабка, почувствовав, что дело пахнет керосином, потащилась следом за ними… А Носов, видя, что до него уже нет никому дела, дождался, когда все прошли на кухню, тихонечко сложил ящик и, подхватив девочку на руки, так же тихо вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, стараясь не хлопнуть.

Он бегом спустился по лестнице и, ворвавшись в салон рафика, проорал:

– Толян! В Филатовскую! Мухой!

Толик, неизвестно с какого перепугу державший машину под парами, утопил педаль газа в пол и с визгом стартовал… Носов оглянулся, когда рафик уже выворачивал на улицу, увидел растрепанную мать девочки и бежавшего за ней усатого сержанта…

Толик без напоминаний включил и маяк и сирену. РАФ несся по вечерним улицам, наступали сумерки, несмотря на будни, машин было много… Толик распихивал всех, он наседал на бестолковых чайников, светил фарами, и через десять минут они уже подъехали к Садовому кольцу. На перекрестке их ждала пробка. Толик секунду постоял в левом ряду и решительно выехал на встречную, обогнул всех и стал первым, дальше ехать он не осмелился, поперек шел сплошной поток машин. Посередине перекрестка стоял стакан с регулировщиком.

– Он, видно, сам регулирует, – предположил Толик. – Гад, ведь слышит же сирену…

– Сейчас, – сказал Носов, – партию в домино закончит, переключит…

– Да какое у него… – начал было Толик, но тут до него дошло, и он густо покраснел. Толик включил галогеновый фараискатель на крыше рафика и направил ослепительно-белый луч на стакан регулировщика. Тот прикрыл глаза рукой и, потерпев еще несколько секунд, переключил светофор.

Они быстро проехались по территории старой больницы до приемного отделения, и Носов внес девочку в смотровую… Доктор, моложе Носова, оформлял историю и, не отрывая глаз от бумаги, спросил:

– Что?

– Отравление клофелином, – ответил Носов, ощущая, как его покидает безумное напряжение. ВСЕ! ВСЕ!

– Мыли? – спросил доктор, по-прежнему не отрываясь от писанины.

– Пытался, – честно ответил Носов, – вызвал два раза рвоту, ввел стимуляторы дыхания и привез сюда…

– Родители здесь? – спросил голубой колпак, потому что лица врача Носов так еще и не увидел. Девочку он положил на кушетку.

– Нет, – ответил Носов, заводясь, – мать не хотела отдавать, я привез ее сам.

Врач наконец оторвался от бумаги и посмотрел на Носова.

– Вы что, доктор, с ума сошли? – спросил он. – А если она умрет?

– Видно будет, – ответил Носов. – Сейчас времени жалко, прошло меньше часа. Действуйте же, доктор… – он посмотрел на табличку на столе, – Бурда.

Доктор Бурда пожал плечами, взялся за телефон без диска и сказал в трубку:

– Приходите, девочка три года, отравление клофелином, сколько? – поднял он глаза на Носова, тот повторил. – Пятьдесят таблеток, без промывания желудка… – Он положил трубку, взял девочку и, кивком пригласив Носова идти следом, перенес ее в соседнюю комнатку. Уложил на кушетку, достал из-под нее тазик с зондом точно таким же, как лежал в мешке у Носова, кувшин и, кивнув опять, держи, мол, голову, за секунду ввел Леночке зонд в желудок.

– Давай, доктор, отрабатывай. Сейчас придут из реанимации, ты пока отмывай, а у меня там еще полный коридор.

У Носова вдруг куда-то исчезла вся злость на этого Бурду, он взял кувшин и стал набирать в него воду…

– Да, доктор, – сказал голубой колпак Бурда уже в дверях, – ты свою фамилию напиши в сопроводиловке разборчиво. Может, искать придется…

Носов заливал, сливал, заливал-сливал… Потом из какого-то коридора вывернулись двое с каталкой, погрузили Леночку и укатили вдаль…

Носов закурил в машине, Толик молча смотрел на него, потом спросил:

– Чего было-то?

– Чего, чего, – проворчал Носов. – Поехали обратно.

– Куда? – удивился Толик.

– На вызов, где были…

– Ты забыл там чего?

– Забыл, – ответил Носов, затягиваясь. – Может, и выживет?.. А?

Когда они приехали к дому, у подъезда все было тихо, а в квартире по комнате ходил хмурый мужчина, женщин не было… Он поднял глаза на Носова и посмотрел вопросительно.

– Это я отвез девочку в больницу, – словно в омут бросаясь, признался Носов.

Мужчина качнул головой и сказал:

– Ну и правильно сделал. Я ей уже вмазал… – хмуро добавил он, имея в виду свою жену. – А как дочь?

– Очень тяжелая, – сказал Виктор, чтобы не обнадеживать. – Ее увезли в реанимацию… Можете поехать к ней.

– Само собой, – кивнул мужчина. – А эти две стервы пошли в милицию заявление на тебя подавать… Но ты не дрейфь, я заберу. В какой она больнице-то?

– В Филатовской…

Носов обо всем рассказал на подстанции старшему врачу. Тот качал головой и сказал, когда Виктор закончил:

– Ну и дурак же ты, Витя… Надо было мне позвонить. Может, вдвоем разобрались бы, а ты накрутил… Но знаешь, вдруг повезет, отмажешься…

Старший доктор пошел звонить в больницу. Через два часа, когда Носов в очередной раз вернулся с вызова, сказал:

– Бог тебя бережет, Носов. Девочка хоть и без сознания, но ее уже подключили к искусственной почке… Шанс есть, жди.

– Сколько? – спросил Виктор, облизывая пересохшие губы.

– Я думаю, недели две, не меньше. – Старший доктор сочувственно глядел на Носова. – Ладно, я буду им позванивать, успокойся.

Неделя прошла. Старший доктор сказал: «В сознание пришла». Еще через неделю: «Без изменений». И только к концу месяца сообщил: «Все нормально, почки заработали, девочку перевели в отделение». Дорого стоил Носову этот месяц… Только встречи с Вилечкой немного снимали тревогу и напряжение.

Глава 2
Самолет, морилка

День прошел спокойно, катались с вызова на вызов, изнемогая от жары, пили квас, останавливаясь почти у каждой бочки… Вечером рассаживались, пересаживались, и наконец сложилась любимая троица: Носов, Морозов и Вилена Стахис. Ближе к ночи скатали в инфекционную больницу на Соколиной горе, отвезли абитуриента ТСХА с отравлением, – пирожки, будь они неладны! После полуночи уже из другой больницы Носов предложил, не отзваниваясь, махнуть в Шереметьево, глотнуть кофейку… Сказано – сделано. И вот уже с мигалками рафик летит под песни итальянцев по Ленинградскому шоссе… Из Шереметьева они получили вызов и успели полечить пожилую женщину с приступом бронхиальной астмы, но на всякий случай и ее отвезли в больницу – приступ оказался тяжелый, и бригада Носова за этот день была у нее уже третьей. Около четырех утра они получили добро возвращаться на подстанцию…

Сиреневый рассвет, оранжевые огни фонарей, рафик скоропомощный, шурша покрышками, несся над шоссе. Доктор Носов дремал на переднем сиденье, время от времени приоткрывая один глаз и скашивая его на водителя. В салоне в большом удобном кресле свернулась калачиком Вилечка Стахис, упираясь коленками в подлокотники и покачиваясь на поворотах, а на носилках, подвешенных к потолку, спал второй фельдшер – Володя Морозов.

Ночь кончалась, остывал асфальт, четыре утра, конец июня… За бортом свежело после душного дня, и Носов, вдруг открыв глаза, опустил стекло. Предутренний ветер влетел в кабину и, смешавшись с таким же ветром из окна водителя, ворвался через открытую переборку в салон, растрепал Вилечке волосы, забрался под тоненький халатик, и Носов от всей души ему позавидовал. Сна не было. Утренняя прохлада выгнала его без остатка… На носилках зашевелился Морозов. А Вилечка, потянувшись и торопливо сводя расходящиеся на груди отвороты халата, попросила сонным хрипловатым голоском:

– Виктор Васильевич! Прикройте окошко! Прохладно что-то…

– Да вот покурить хотел, – ответил Носов, – скоро уж приедем, чайку попьем…

– Кто чайку, а я посплю… – пробасил с носилок Морозов.

– Ну и ради бога… – откликнулся Носов. – Пока ты спишь, все тихо…

– Это в каком же смысле? – поинтересовался Морозов.

– А то ты не знаешь! – встряла в разговор Вилечка. – За каждое твое дежурство не меньше двух авто подбираем…

– Ну и что, – обиделся Морозов, – а при чем тут я?

– А в остальные их бывает значительно меньше, – пояснил Носов. – Давно говорят, что тебе везет.

Владимир Владимирович Морозов пришел на скорую еще до объединения ее с неотложкой и в первый же день попал на большую авиакатастрофу – при посадке упал самолет военно-транспортной авиации с двумя сотнями новобранцев… С тех пор не было у него дежурства, когда обошлось без сбитых пешеходов или покалеченных водителей и пассажиров. «Везучесть» его стала на подстанции притчей во языцех.

Морозов слез с носилок и уселся на боковое креслице.

– Ну, я вообще-то человек неконфликтный, – начал он. – Но за то, что разбудили, щас обижусь…

– Если обидишься, дальше не повезу! – откликнулся Толик. – Обиженные сами возят!

Морозов сопел, насупясь.

– Володька! – повернулась к нему Вилечка и тут же радостно воскликнула: – Да он притворяется! Толик, давай его высадим, пусть пешком до подстанции идет!

Толик открыл окошко в переборке пошире и сказал, чуть обернувшись:

– Вот спали люди, и спали бы дальше… Чего разбудил ребят, доктор?

Носов выпустил густое облако, часть которого унесло в салон, и произнес, прищурившись:

– Ничего… Сейчас такая ночь… – и задумался.

Толик залез рукой за сиденье, нащупал кнопку приемника и покрутил настройку, ловя «Маяк». По кабине разнеслась негромкая музыка…

– О! – сказал Носов, – оставь, «Щелкунчик», люблю…

– А больше ничего и нет. Сейчас только «Маяк» и работает, остальные с шести.

Толик вдруг принял вправо и стал притормаживать. По тротуару медленным, прогулочным шагом шла девушка. Толик остановился возле нее, перегнулся через Носова и позвал:

– Девушка! Подскажите, пожалуйста, где тут Колчаковский переулок? Нам сказали, что как свернем с улицы Деникина, так и найдем… Уже полчаса крутимся…

Девушка остановилась и, развернувшись к Толику, которому Носов прошипел: «Что ты делаешь?», задумчиво потерла лоб, помолчала, будто что-то вспоминая, и наконец сказала:

– Я не знаю, наверное, это не здесь, а в Ворошиловском районе, там всякие улицы Тухачевского и по имени разных генералов…

– Спасибо, девушка! – проникновенно сказал Толик. – А здесь точно нет ни улицы Деникина, ни Колчаковского переулка? А проспект Врангеля?

– Нет, в нашем районе точно нет, – оставалась серьезной девушка. – Но вы знаете, тут рядом есть станция скорой помощи, вы спросите у них.

– Мы так и сделаем, – не менее серьезно произнес Толик.

Носов с трудом сдерживал смех. Совершенно искренняя серьезность Толика смешила больше всего. В салоне тихо умирали Вилечка и Морозов. Уже когда они отъехали и девушка как ни в чем не бывало пошла дальше, Носов проговорил, вытирая слезы:

– А завтра она обязательно спросит у кого-нибудь, где улица Деникина…

– И проспект Врангеля, – стонала Вилечка.

Толик улыбался.

– Эх, весь эффект остался за кадром, – посетовал он. – Все самое интересное будет сегодня утром или днем…

– Слушайте, но ведь это невероятно, – разволновался Носов, – что случилось? Ведь ты очень точно подметил, что многие уже не помнят ничего и никого… Для них Гражданская война и белогвардейские генералы – все одна эпоха и одни герои… Как же так?

– Да что ты, доктор, – успокоил Толик, притормаживая, – кому это все теперь нужно? Мы еще помним, так нам в школе об этом долбили, и в Чапаева мы играли, а они? Для них Отечественная война уже история.

Он объехал огромную клумбу и свернул в проезд к подстанции. Двор был забит машинами.

– Ребята, – радостно сказал Носов, – кажется, мы последние.

Мимо диспетчера не проскочишь.

Вилечка побежала на кухню, проверить чайники, есть ли вскипевшие? Носов отдал карточку в окошко диспетчерской и, засунув туда всю голову, поглядел в список подъехавших бригад, пошевелил губами, считая, и радостно объявил Морозову, в нетерпении топтавшемуся на кафельном полу холла:

– Восьмые! Иди спи!

Морозов, радостно приговаривая «Два часа, два часика…», пошел в фельдшерскую, нащупал в полной темноте свое уже разложенное кресло, развернул тонкое шерстяное одеяло, взбил жиденькую подушку, снял кроссовки, халат и, устроившись на жестком раскладном кресле, натягивая до подбородка одеяло, проговорил:

– Что-то самолеты не падали давно…

– Ты это к чему? – раздался с соседнего кресла совершенно несонный голос Сашки Костина.

– Ни к чему, так, – ответил Морозов и уснул.

Носов постоял еще несколько минут, читая на доске свой график и прикидывая, как распланировать свободное время, если к концу месяца останется трое суток, а в начале следующего будет хотя бы двое свободных, итого – четыре дня. Можно махнуть на рыбалку… И пошел на кухню.

Его любимое место между холодильником и столом занял суровый заведующий подстанцией Герман Исаевич Стахис – отец Вилечки. Очень моложавый, хотя ему было уже больше сорока пяти, он отхлебывал душистый смоляной чай без сахара и о чем-то негромко выговаривал дочке. Когда вошел Носов, он замолчал.

К приходу Носова на подстанцию Герман уже девять лет был заведующим и, несмотря на резкость, любим и уважаем сотрудниками. Отработав положенные годы в районной больнице в Рязанской области, Герман вернулся в Москву и пошел устраиваться на работу. Однако в одной больнице его не устраивала зарплата на предлагаемой должности, в другой начальство было недовольно фамилией Германа. Так ничего подходящего не найдя, он пришел в главк и наткнулся на табличку: «Отдел ординатуры». Заглянул. Здесь просмотрели его бумаги и сказали, что с сентября начнется набор в ординатуру по скорой помощи, но для этого надо устроиться работать на скорую.

После семьдесят третьего года, когда объединили скорую и неотложку, обнаружилась острая нехватка заведующих подстанциями, и Герману, к тому времени уже около пяти лет проработавшему старшим врачом, предложили возглавить новую подстанцию на окраине Москвы. Он подумал и согласился.

Стахис подвинул Носову чашку со свежезаваренным чаем – Вилечка позаботилась – и спросил:

– Ну, как работается? – Он всегда так спрашивал, когда в неформальной обстановке сталкивался с Носовым. Его мартышка, как он называл дочь только с глазу на глаз, по-домашнему, сидела напротив, размешивала ложечкой сахар в изящной перламутровой чашечке и изображала пай-девочку. Маленькая, Носову она была чуть выше плеча, с очень гармоничной фигуркой, вьющимися каштановыми волосами и огромными, чуть выпуклыми (в отца) глазами, поверх которых опускались пушистые ресницы, она сидела, помалкивая, лишь тихонько отхлебывала с ложечки горячий чай.

Носов пожал плечами:

– Да в общем все нормально. Рутина…

Стахис понимающе кивнул. Они еще некоторое время молча потягивали чай, потом Вилечка вылезла из-за стола, при этом край ее халатика зацепился за угол и расстегнул пуговичку, открыв совершенно голенький смуглый живот. Герман сверкнул глазами. Вилечка спокойно застегнула пуговку и сказала:

– Жарко же…

Носов сделал вид, что ничего не заметил.

– Иди поспи! – приказал заведующий подстанцией. – Вы же последние…

В этот момент под потолком кухни загудел селектор, усилитель, выключенный с вечера, разогревался. Стахис удивленно поднял брови. Он не успел ничего сказать…

– Всем бригадам на вызов! – сказала диспетчер и добавила: – Герман Исаевич, доктор Стахис! Зайдите в диспетчерскую!

Стахис начал выдираться с любимого места Носова, при этом у него на халате оторвалась пуговица, открыв покрытое густым черным волосом пузо, он чертыхнулся, но тут же добавил: «на мне свитер» – и быстрым шагом направился в диспетчерскую… Носов, как всегда, не спеша допил остывающий чай и, ополоснув кружку, пошел следом.

– Володя! Морозов! Вставай! У вас вызов. – Костин тряс Морозова за плечо.

Морозов открыл один глаз:

– Чего?

– У вас вызов, – сказал Костин, – у всех вызов, самолет упал.

Морозов закрыл глаз и открыл рот.

От такого многоэтажного мата, да еще с закрытыми глазами, Сашка отскочил к двери.

– Ты Михалыча своего разыгрывай, – шумел, не открывая глаз, Морозов. – Я тебе не салага, чтоб со мной так… – Он замолчал, перевернулся, дрыгнул ногой в направлении Костина и накрылся одеялом с головой.

В этот момент открылась дверь фельдшерской и вошел Носов.

– Володя! Подъем! Под Зеленоградом на взлете упал Ил-62, девяносто шесть пассажиров. Пошли! Вилена останется на подстанции…

– Таскать нам не перетаскать… – проворчал Морозов и, вздыхая, принялся обувать кроссовки и натягивать на голое тело халат…

Рейс на Аддис-Абебу вылетел из Шереметьево-2 в четыре тридцать, через пять минут после отрыва бортинженер доложил о пожаре в правом двигателе. Самолет шел на форсаже, но командир приказал применить систему пожаротушения. Сразу после аварийного плегирования зажегся сигнал о пожаре в левом… Самолет рухнул в лес в тридцати километрах от Москвы, едва не зацепив антенны последней высотки поселка Менделеево, пропахал в лесу полосу в полкилометра и взорвался, оставив после себя вывороченные стволы и комья мокрой земли… Одна пара двигателей полностью погрузилась в болотную жижу, а вторая застряла на островке среди тлеющих берез. Изломанное тело самолета зарылось в грунт. Топливо, распыленное в воздухе, вспыхнуло ослепительно-белым шаром и, погорев несколько минут, утихло, остались лишь вывороченные стволы да горящая земля.

Герман Стахис возглавлял колонну из восьми машин своей подстанции. Шли быстро, с маяками, им было ближе всех ехать. Далеко сзади мигали маячки других колонн. Светало. Скоро пять…

Носов перевернулся и влез в салон через окошко.

– Володя! – распорядился он. – Приготовь перевязку, косынки…

– Какие косынки? – удивился Морозов. – Сейчас мешки нужны! Будем руки-ноги собирать по всему лесу…

– Ну, может быть, кто-то выжил… – неуверенно сказал Носов.

– Доктор! Виктор Васильевич! – вытаращил глаза Морозов. – Там же по тридцать тонн керосина в каждом крыле, они ж в Африку летели с дозаправкой в Тунисе. Дай бог вообще хоть что-нибудь найти…

– Это точно! – подтвердил Толик.

При проезде через Зеленоград колонна въехала в облако с резким запахом керосина… Морозов проговорил:

– Вдруг найдем?.. Горючку-то они успели слить, хоть часть… Черт! Как в солярке искупались!

Носов старался дышать через рот, зажимал нос, Толик чертыхался. Наконец выехали из облака, но в салоне еще долго сохранялся приторный нефтяной запах. Морозов распахнул все окошки в салоне, а Носов с Толиком в кабине. В рафике гуляли сквозняки… Прохладный утренний ветер уже не бодрил…

К месту падения машины не прошли, РАФы запарковались вдоль шоссе, и все пошли в лес, ориентируясь на столб дыма. Следом подъезжали милиция и пожарные… Стахис обернулся, увидел Носова с Морозовым, подождал, когда они подойдут, и спросил:

– Вилена в машине?

– Нет, – ответил Носов, – я оставил ее на подстанции.

Стахис стал надуваться, выкатывать глаза, но вдруг сник и пробурчал:

– Если она моя дочь, это не значит, что ей должны быть поблажки, она обычный рядовой сотрудник… и… Вы не имели права… – Он в последний момент заметил внимательно слушающего Морозова. – Ладно, на подстанции разберемся…

– А я ее оставил не как вашу дочь, Герман Исаевич, – возразил Носов, – а как рядового сотрудника, которому здесь совершенно нечего делать. Не будет же она носилки таскать! Пусть лучше диспетчерам помогает…

Стахис подождал, пока Морозов уйдет подальше, и прошипел:

– Мог бы хоть у меня спросить…

Носов улыбнулся и развел руками. Сквозь деревья виднелся голубой кусочек неба… Они вышли на край кратера. Ни Носов, ни Стахис такого не видели никогда…