Текст книги "Вестники времен"
Автор книги: Андрей Мартьянов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Ямина была неглубокой, так что плохо плававший сэр Мишель утонуть не боялся. Единственно, не хотелось мокнуть заново, да еще в холоднющей воде. Утро-то свежее…
– Давай раздевайся, полезай в воду, – скомандовал Гунтер, наблюдая за нерешительно мявшемся у берега овражка рыцарем.
Сэр Мишель хотел ответить, потом подумал, что благородному сэру не след спорить с нерадивым слугой, расстегнул свой широкий кожаный пояс с пустыми ножнами, поднял руки и приказал:
– Помоги мне снять кольчугу!
– С удовольствием! – Джонни потянул кольчугу за воротник. – Тьфу, пропасть! Ты что, вовсе никогда не мылся?!
Гунтер отбросил кольчугу и отошел на пару шагов. Он и раньше ощущал исходящий от благородного рыцаря запашок, но постепенно принюхался, а теперь в ноздри ему ударила волна густого запаха давно немытого тела, застарелого пота и подгнившей ткани. Даже вонь от свиных помоев заглушалась крепкими естественными ароматами. Гунтер невольно помахал рукой, пытаясь развеять амбре. Под кольчатой броней на благородном отпрыске славного рода была напялена войлочная безрукавка, состоявшая большей частью из дыр и прорезей. Кое-где на ней виднелись темные пятна, похожие на запекшуюся кровь с давнишних ран, и кроме того, были совершенно явственно различимы крупные платяные вши, намертво вцепившиеся в войлок. Обратив внимание на брезгливый взгляд Джонни, сэр Мишель оглядел себя и одернул фуфайку, при этом несколько насекомых оторвались от ворса и упали в траву.
– Тебе что-то не нравится? – спросил рыцарь, казавшийся без кольчуги голым, хотя помимо подкольчужника на него было намотано изрядно всевозможных тряпок, причем одна из них явно претендовала на роль белой шелковой рубашки с кружевным воротником. – Ну, упал я год-полтора назад тоже в лужу – озеро отбросов в каком-то городишке, пришлось потом еще и в реку лезть… Мыться! Как-никак я к даме шел…
– Бедная дама… – задумчиво пробормотал себе под нос Гунтер, – хотя и она, наверно, благоухала под стать кавалеру. Да все они здесь такие…
– Что ж, все приходиться делать самому! – воскликнул сэр Мишель, с воинственным видом твердой походкой вошел в воду, но тут же с шумом вдохнув, выскочил обратно.
– Холодная… прямо лед! – жалобно посетовал рыцарь, зябко передернув плечами.
– Марш в воду! – не выдержал Гунтер и, зажав двумя пальцами нос, затолкал свободной рукой сэра Мишеля в воду.
Растопырив руки и ноги рыцарь влетел в овражек, скрылся с головой, но моментально вынырнул, фыркая и отдуваясь.
– Ну, как водичка? – съехидничал Гунтер.
– Мокрая, – брезгливо выдохнул сэр Мишель. Содрав с себя одежду, он кинул ее к ногам Гунтера и принялся ожесточенно тереть руки, плечи, бока, подмышки, шею, окунаясь с головой.
– Ты одежку мою пока … в порядок приведи, – бросил он Гунтеру, как нечто само собой разумеющееся. Гунтер хотел было возмутиться, но вовремя вспомнил о тяжкой работе оруженосцев, которую ему волей-неволей придется осваивать. Выругавшись вполголоса, он стащил в воду бесформенный комок тряпок и принялся их полоскать.
Намывшись, сэр Мишель выпрыгнул из воды и, подбежав к костру, начал скакать вокруг него, приседать, махать руками, согреваясь. Гунтер посмотрел в его сторону и на краткий миг его взяли сомнения насчет века, в котором он очутился. Ни дать, ни взять пляшет вокруг костра косматый пещерный дикарь, чудом догадавшийся нацепить драную набедренную повязку… Гунтер встряхнул головой, прогоняя наваждение, и отжал одежку сэра Мишеля.
Развешивая вокруг костра лохмотья, в которые был облачен сэр Мишель, Гунтер подивился их разнообразию: тут была и совсем новая шелковая рубашка, правда, разорванная пополам на спине, и войлочная безрукавка, подшитая кусочками разнообразного меха – основной рассадник платяных вшей, которые, по счастью, почти все исчезли после стирки… Впрочем, пара-тройка самых живучих тварей спряталась в складках расползающейся в руках ткани. Наиболее прилично выглядели штаны – отлично выделанная кожа стоически переносила все испытания, коим подвергало ее благородное рыцарское седалище. Видно было, что сэр Мишель любил и берег свои штаны пуще пропитого меча: порванные места, похоже, были аккуратно залатаны самим рыцарем, а потертости говорили о том, что ходил сэр Мишель в них уже несколько месяцев, не снимая.
– У тебя разве на нормальную одежду совсем денег нет?
– Да зачем? – пожал плечами сэр Мишель. – Когда домой к папе возвращаюсь, беру другую. Эй, ты их зачем вешаешь?
– Сушить буду! – отозвался Гунтер.
– На мне высохнут, – рыцарь облачился в свои лохмотья и устроился у костра сохнуть. – А кольчугу ты вымыл? – поинтересовался он, заметив, что оруженосец, явно страдая от безделья, присел рядом, протянув к костру промерзшие в ледяной воде руки. – Кольчуга-то самое главное – сверкать должна, как солнышко.
Скрипнув зубами, Гунтер сгреб в охапку кольчугу, вернулся к яме с водой и несколькими энергичными движениями прополоскал броню. Сверкать, «как солнышко» она, конечно, не стала, но сквозь черно-серый налет грязи мелькнул серебристый металл. Конечно, в идеале броню следовало бы отодрать песком да отшлифовать зубным порошком в нашатыре, но чего нет, того нет. Чем же они зубы-то чистят? Скорее всего, вообще не чистят. Зубы у них и так здоровые.
Гунтер вздохнул, припомнив мучительные походы к дантисту в детстве: приходилось ездить к зубному доктору Хасфурту в Кобленц – ближайший от поместья Райхерт крупный город. По дороге к приемной доктора, они с матерью заходили в игрушечный магазин герра Шифмана, невысокого худощавого еврея с аккуратно подстриженной седой бородкой и снежно-белыми волосами. Он знал всех своих маленьких клиентов по имени, и его любимая фраза была: «Ну, молодой человек (или милая дама), какую мечту мы осуществим сегодня?» Постоянной, но, увы, несбыточной мечтой пяти-шестилетнего Гунтера была железная дорога с заводным локомотивом и семью вагонами. По утверждению герра Шифмана, рельсами можно было опоясать весь его магазин, филигранно выполненный паровоз страшно было взять в руки – казалось, тончайшие детальки развалятся в неловких детских ладошках. К железной дороге прилагался макет тоннеля, несколько миленьких деревенских домишек и пакетик с каучуковыми деревцами. Но она стоила настолько дорого, что Гунтер и не надеялся заполучить ее. Отец в своем университете зарабатывал очень мало, поместье дохода напрочь не давало, а все сбережения семьи сгорели в результате чудовищной инфляции двадцатых годов.
Видно, никому из родителей «молодых людей и милых дам» не хотелось тратить столь внушительную суму на детскую забаву, потому что горка рельсов, восхитительный паровоз и домики стояли на витрине всякий раз, когда Гунтер посещал магазин герра Шифмана. Повздыхав украдкой над железной дорогой, Гунтер обычно подходил к застекленному шкафу, на покрытых зеленым сукном полках которого стояли всевозможные оловянные солдатики. Едва взглянув на полку с табличкой «Средние века», Гунтер забывал обо всем. Раскрашенные яркими масляными красками фигурки пеших и конных рыцарей с алыми крестами тамплиеров на щитах, малюсенькими мечами и глухими шлемами поглощали его внимание настолько, что матери приходилось силой уводить его. Гунтер не сопротивлялся – у них был уговор: все игрушки покупались на обратном пути от доктора Хасфурта. Только это и могло утешить стойко сдерживающего слезы боли мальчика, когда приходилось выдирать зуб или того хуже – сверлить дырки и ставить пломбы.
Герр Шифман уделял каждому ребенку столько времени, сколько тому было необходимо, разговаривал серьезно, обстоятельно, как со взрослыми и всегда очень любезно прощался, даже если родители ничего не покупали: время было тяжелое, и многие приходили, уступая настойчивым просьбам своих чад «просто посмотреть».
И вот вдвоем с хозяином магазина Гунтер долго изучал рыцарей, внимательно слушал все, что герр Шифман терпеливо рассказывал в ответ на бесконечные «почему» и «зачем», и ему казалось, что этот человек знает все на свете, нет такого, чего бы он не знал или не помнил. Наконец, Гунтер выбирал одну-две фигурки, мать расплачивалась, некоторое время они беседовали с хозяином о чем-то своем, взрослом и оба при этом почему-то все время сокрушенно покачивали головами, а Гунтер заново обращался к своей вожделенной железной дороге.
М-да… Оловянные крестоносцы… Кто бы мог подумать, черт возьми, что ему придется увидеть таковых живьем.
Где-то теперь обретается герр Шифман? Кажется, он успел эмигрировать в Голландию, а потом в Америку, и тем самым избежал печальной участи прочих германских евреев в тридцатые годы, когда к власти пришел «новый император». Хе, а ведь неплохая идея – вызвать «фюрера германского народа» на поединок…
Сэр Мишель тоже погрузился в воспоминания о детстве. Скорчившись, обхватив руками плечи, он придвинулся как мог близко к костру и поворачивался к огню то одним, то другим боком, пытаясь согреться. Как ни странно, его воспоминания тоже касались зубов – благо таковые стучали сейчас от холода преизрядно. Зубы у сэра Мишеля были совершенно здоровые и крепкие, но левого нижнего клыка недоставало. И вот почему. Семь лет назад, когда сэру Мишелю едва исполнился десяток, папа, барон Александр, взял старшего сына с собой в Руан, на турнир, проводимый к празднику Пятидесятницы. Барон Александр вместе с супругой восторженно смотрели на ристалище, а юный Мишель, каковой и пяти минут не мог усидеть на месте, не смотря на интереснейшие бои между самыми знаменитыми рыцарями Англии и Франции, отправился рассматривать шатры гостей и участников турнира.
Шастая между роскошными палатками, разодетыми оруженосцами и слугами, великолепными породистыми лошадями, нетерпеливо грызущими удила, он вдруг услышал отчаянный кошачий визг. Побежав на звук, он увидел возле синего шатра, расшитого золотыми лилиями, мальчишку примерно его возраста, разряженного в бархат и парчу. Маленький пижон с любопытно-злорадствующим выражением лица держал за хвост неистово извивающуюся бело-черную кошку. Несчастное животное вопило и шипело, размахивало лапами с растопыренными когтями, пытаясь достать обидчика, но тот, едва острый коготок задевал его кожаную перчатку, с силой встряхивал кошку, и она заходилась в крике.
Мишель шагнул к малолетнему извергу, не тратя времени на слова, с силой толкнул его в грудь, и мальчишка, все еще не выпуская свою жертву, попятился назад, пытаясь устоять, наткнулся на вовремя подставленную ногу и полетел наземь. Воспользовавшись тем, что ему пришлось разжать ладонь, кошка вывернулась и стремительно удрала.
Молодой Фармер, хорошо помня папины наставления насчет куртуазности и этикета, небрежно кивнул и поучительным тоном, старательно подражая барону Александру, произнес:
– Надеюсь, впредь, любезный сэр, вы не будете причинять муки бессловесным тварям, ибо написано: «Во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки»[5]5
Матф. 7:12
[Закрыть].
Неизвестный мальчишка проворно вскочил, отряхнул свое платье и, трясясь от злобы, но также не забывая об этикете, проговорил сквозь зубы:
– Обойдусь без ваших нравоучений! И не человек это вовсе, а кошка – тварь сатанинская.
– Божья тварь! – рявкнул сэр Мишель, возмутившись, а мальчишка, не обратив внимания на его возглас, продолжал:
– Кто вы такой, чтобы поднимать руку на герцога де Валуа? Да я велю своему отцу вызвать вашего на поединок, и ручаюсь головой, ваш папенька погибнет в первой же схватке!
Некоторое время они гневно сопели друг на друга, Мишель – в своей любимой позе – подбоченясь и задрав подбородок, а отпрыск Валуа – исподлобья, поскрипывая зубами. Наконец, последний нашелся, что сказать, и, прищурив глаза, ехидно вопросил:
– А, может быть, у вас вообще нет отца? Вы бастард?
После этих слов Мишель, не долго думая, двинул юному герцогу де Валуа по спесивой откормленной физиономии. Драка завязалась нешуточная. После того, как сын барона де Фармера выплюнул выросший на месте молочного зуб, стало ясно – де Валуа не жить. Последствием очередного удара Мишеля явилась потеря наследником светлейшего герцога сразу двух зубов, причем, что самое обидное, передних. Стоявшие рядом оруженосцы, поначалу не обратившие особого внимания на мальчишескую потасовку, заинтересовались и подошли поближе с намерениями разнять драчунов. Но события приняли неожиданный оборот.
Мимо катавшихся по траве, злобно рычащих друг на друга, сорванцов, проходил в сопровождении нескольких вооруженных дворян пожилой невысокий человек в богатой кольчуге с золотыми накладками. С неожиданной для его возраста легкостью он ухватил обоих мальчишек за шкирки, резким движением поставил на ноги и, продолжая удерживать их, все еще рвущихся в бой, строго спросил:
– Что не поделили, господа?
Мишель ответил первым. Искоса взглянув на незнакомого рыцаря, он угрюмо буркнул:
– Мы поспорили об одной цитате из Святого Писания.
– Хорошие мальчики, – хмыкнул рыцарь. – Я могу прислать к вам своего духовника, чтобы он растолковал спорный момент. Хотите?
– Сами разберемся! – прошипел Валуа.
– Я уж вижу, как вы разбираетесь! – улыбнулся незнакомец.
Слух о том, что молодой де Фармер сильно покалечил, если не убил насмерть потомка французских герцогов и родича самого короля Людовика Капетинга, с быстротой молнии прокатился по ложам у ристалища и достиг ушей барона Александра. Побледневший Фармер-старший кубарем скатился с трибуны, оставив супругу на попечение оруженосца, и бросился к шатру Валуа, где уже собралась небольшая толпа.
– Как есть, порешил! – бормотал барон, бесцеремонно расталкивая рыцарей и оруженосцев, окруживших место драки. Когда он пробрался, наконец, к площадке перед шатром, взору его предстало совершенно умопомрачительная картина.
Его величество король Англии Генрих II Плантагенет крепко держал за вороты двух тяжело дышавших, вспотевших, раскрасневшихся мальчишек, одним из которых и был неугомонный Мишель. У обоих текла кровь носом и изо рта, оба, не подозревая, что находятся в обществе монарха, дергались, пытаясь вырваться из его сильных рук, и продолжали перебрасываться дерзкими словами. Король слушал молча, переводя взгляд с одного на другого.
Барон Александр, преклонив колено, извинился перед его величеством, принял Мишеля, возмущенного до глубины тем, что ему не дали достойно завершить честный бой, и, бормоча проклятия вперемешку с извинениями, поспешил удалиться. Но слова, сказанные королем Генрихом им вдогонку, сэр Мишель запомнил на всю оставшуюся жизнь. Провожая взглядом бледного барона Александра, Плантагенет, улыбаясь в седеющую бороду, промолвил:
– А ваш сын, любезнейший Фармер, вырастет добрым рыцарем. Не наказывайте его.
Но, видимо, отец не слышал последних слов короля, ибо последовавшая после турнира взбучка надолго отбила у Мишеля желание сидеть, а его младшему брату и сестре доставила массу удовольствия – старший брат, драчун и хам, был по отношению к ним настоящим тираном…
М-да… добрый рыцарь… Конечно, научился управляться с оружием, изрядно попутешествовал, опыта в делах амурных можно не занимать, а, скорее, даже делиться с другими… Нет, господа, пора оставить беспутство и подумать о будущем.
«Я, конечно, понимаю, – рассуждал сэр Мишель, – что в моем возрасте неприлично болтаться по дорогам, выискивая приключений да поединков. Соседи уже начали косо посматривать. Благочестие – это замечательно, спокойная жизнь в поместье тоже имеет свои преимущества, но, клянусь Святой Кровью, мне будет скучно! Только приезжаю в Фармер и сразу начинается: Мишель, пойди туда, сделай то, не делай этого… Кому интересно разбираться с жалобами вилланов или считать, сколько мер зерна припасено на зиму? Но если Господь послал мне этого человека вместе с драконом… Не может так быть, что Джонни встретился именно со мной по чистой случайности! Отцы церкви говорят – все предопределено Небесами. Таким образом, я должен быть вместе с Джонни. Решено. Пускай он теперь ходит со мной! Да и оруженосец нужен, честное слово… Какой я рыцарь без оруженосца?»
Мишель серьезно посмотрел на Гунтера и, больше не терзаясь сомнениями, спросил:
– Послушай… Ты, наверное, заметил, что я не такой, как все остальные дворяне? Денег нет, коня тоже. Меч проиграл, понимаешь… Скажи, ты уверен в том, что хочешь остаться со мной? Меня в графстве иначе как беспутным и не называют. Монсеньер де Бреаль здороваться не хочет. А соседям говорит, будто я позорю герб отца…
Гунтер решительно встал, потянулся и, встряхнув головой, вымолвил:
– Да всякое с людьми случается. Я решил впредь ничему не удивляться. Просох, сэр рыцарь? Тогда гаси костер и пошли дальше. Так где, говоришь, твой папа живет?
Глава пятая
О пользе святости
Белесые клочья тумана медленно поднимались от земли и растворялись высоко над головой, между ветвей. Лес постепенно просыпался. Первые лучи солнца проникли сквозь листву и легли золотистыми пятнами на широких морщинистых стволах деревьев. Запели птицы, понемногу заполняя тишину своими редкими переливчатыми трелями. Роса лежала на траве, на выступавших из почвы корнях могучих старых буков, на листве кустарников, и солнце отражалось в прозрачных каплях маленькими золотыми звездочками. Запах влажной прошлогодней листвы легкими волнами восходил из-под ног, неуловимо касался лица и бесследно исчезал.
Ночной холодный воздух медленно согревался поднимавшимся все выше солнцем. Сквозь резную листву было видно чистое, будто бы умытое студеной водой небо, предвещавшее очередной ослепительный жаркий день.
Сэр Мишель и Гунтер неторопливо брели, наслаждаясь утренней прохладой и покоем, который всегда нисходит на человека в старом лесу.
Деревья, пережившие не одну сотню лет, осенние ветра, зимние ледяные дожди, весенние грозы, летнюю засуху, топор человека, стояли на почтительно-отчужденном расстоянии друг от друга, соприкасаясь лишь кронами в далекой выси, и с мудрой снисходительностью созерцали тонкие молодые деревья, с горделивой заносчивостью тянувшиеся вверх. Лет через сто, сто пятьдесят или двести они, если выживут, станут такими же бесстрастными и молчаливыми, но сейчас листва их нетерпеливо трепетала, и мелко подрагивали тонкие веточки.
Сэр Мишель внезапно схватил Гунтера за рукав и остановился.
– Слышишь? – прошептал он, наморщив лоб и вглядываясь в лесную чащу. – Битва как будто.
Гунтер прислушался. Действительно, издалека доносились приглушенные расстоянием крики, треск ломаемых веток. Неужто разбойники?
– Послушай, а тут у вас разбойники не водятся? – поинтересовался Гунтер, перехватывая автомат поудобнее.
– Ну, имелся один сарацин, так ты видел, что с ним сталось, – усмехнулся сэр Мишель. – А так, мало ли, может быть рыцари бьются друг с другом на поединке. Правда, звона мечей не слышно почему-то. Пойдем, посмотрим, разберемся.
С этими словами сэр Мишель осторожно двинулся вперед, желая подойти незаметно к месту схватки. Гунтер шел рядом, на всякий случай оглядываясь по сторонам.
Крики, ругань, топот и хруст веток становились слышны все громче и отчетливее. Впереди показалась небольшая поляна, и, скрывшись за широким буковым стволом, сэр Мишель увидел следующую картину.
Посреди прогалины, прижавшись к стволу березы, стоял высокий старик, седой, с двумя небольшими залысинами, лопатообразной бородой, одетый в длинную, светло-серую рясу, перевязанную толстой веревкой, концы которой были скручены в мохнатые, растрепанные узлы. К дереву его прижимал рукоятью изогнутой сабли, упертой в старческую грудь, человек странного вида. Оба тяжело дышали, видимо, после борьбы друг с другом.
– Сарацин! – ошалело прошептал сэр Мишель на ухо Гунтеру. – Как есть сарацин!
– Опять? Откуда они тут в таких количествах? – прошипел Гунтер, недоуменно взирая на творящееся у края прогалины непотребство.
И впрямь, неизвестный, столь непочтительно обращавшийся с обряженным в рясу стариком, выглядел, по мнению привыкшего к книжным описаниям средневековья Гунтера, несколько странно. Лицо нападавшего было смуглым, черные усы щеточкой, глаза темно-карие, совершенно не характерные для нормандцев – потомков голубоглазых и светловолосых викингов. На голове «сарацина» красовался белый тюрбан без украшений, а одежда состояла из длинного халата, коричневого с золотистой вышивкой, из-под которого выглядывали тоже коричневые шаровары, заправленные в сапоги.
– Смотри, вон еще! – сэр Мишель кивком головы указал на появившихся из леса всадников. – Клянусь кровью Христовой, все сарацины! Все до одного!
И верно. Из зарослей бузины, усыпанной ярко-красными гроздьями ягод, показались четверо всадников, трое были одеты так же, как и удерживающий старика, но четвертый по виду отличался от своих товарищей.
– Слушай, – прошептал Гунтер. – А этот, в черной кольчуге, наш вроде… Ваш, то есть…
Один из всадников, выряженный в вороненую, длинную, едва не до пят, гибкую кольчатую броню с разрезами по бокам и спереди, носил открытый остроконечный шлем и лицом больше напоминал европейца, нежели жителя востока. Гунтеру он напомнил сохранившийся с детства образ классического злодея из мелодрамы – черные как смоль волосы до плеч, бледное худое лицо со впалыми щеками и выделяющимися скулами, тонкие бесцветные губы, массивная «лошадиная» челюсть, серые безжалостные глаза, надменно-мрачное выражение. Хоть сейчас в оперетту! Только вооружен был этот господин не по опереточному: с кожаного клепаного пояса свисал широкий короткий меч и длинный кинжал. На пересекавшем наискось грудь ремешке – несколько метательных ножей.
«Злодей» подъехал к сарацину и старику, спешился, бросив поводья услужливо засуетившемуся чужестранцу, и сэр Мишель услышал его слова, сказанные резким гортанным голосом:
– Ну, рассказал он что-нибудь?
– Молчит, собака! – с сильным восточным акцентом ответил сарацин. – Говорит, что не знает. Врет!
Черноволосый рыцарь приблизился к старцу и заговорил с ним, не в пример восточному дикарю, вежливо и куртуазно:
– Послушай, святой отец, мы не желаем тебе ничего плохого – не станет добрый христианин и воин Креста причинять вред служителю Божьему. Ответь только, где находится Дамир, который, как мне точно известно, жил у тебя. Где он?
– Святой отец… – пробормотал сэр Мишель. – Господи, да это же отшельник Колумбан. Как я сразу не разглядел! Что надо этому рыцарю от благочестивого пустынника?
– Про Дамира какого-то спрашивает, – шепнул Гунтер.
Послышался тихий, чуть надтреснутый старческий голос:
– Я не представляю, где сейчас пребывает неверный, которого я лечил и выхаживал по доброте своей, следуя христианскому долгу. Третьего назад он ушел прочь, едва почувствовал силу и вернувшееся здоровье.
– Неужели он не сказал тебе, куда уходит? – с притворным удивлением спросил рыцарь.
– Нет, – был ответ святого Колумбана.
– И не беседовал с тобой ни о чем?
– Нам, приверженцам противоположных учений, не о чем было разговаривать, кроме насущного.
Рыцаря стала раздражать кроткая непоколебимость святого, он, с трудом сдерживая желание ударить старика, оскалил зубы, сильно выдающиеся вперед, и сдавленным, дрожащим от ярости голосом проговорил:
– Послушай, святой отец! Рыцарское благородство и христианское благочестие не позволяет мне принять более крутые меры, чтобы вытянуть из тебя правду, но терпение мое не безгранично. Мои спутники, «неверные», как ты выразился, с радостью убьют тебя, стоит мне только приказать.
Священник улыбнулся уголком рта и насмешливо сказал:
– На то они и неверные, сын мой! И ты зря связался с ними. Настанет час, когда они предадут тебя жестокой смерти, ибо не существует для сарацин понятий чести, благородства и милосердия, которые сейчас борются в твоей душе с бессильной злобой. Говорю тебе, я не знаю куда делся твой слуга. Поверь и отпусти с миром. Не бери смертного греха на свою душу.
– Я не нуждаюсь в твоих советах, Колумбан! – довольно резко сказал рыцарь в черненой кольчуге. – Дамир исчез. Последний, кто видел его – ты. Поэтому я и спрашиваю тебя. Пойми, я более не в состоянии задерживаться в этих местах и искать своего слугу! Меня ждут в Англии, и дела не терпят отлагательств! Не смей лгать, ибо ложь – тоже тяжкий грех!
– Не думай, что я поддамся на твою жалкую уловку, – усмехнулся Колумбан. – Не ложь, но лжесвидетельство тяжкий грех. Я старше и мудрее тебя, ты должен верить моим словам без сомнений, тем более, что мои разум и душа всецело принадлежат Господу.
– Вот-вот, – злорадно сверкнул глазами рыцарь. – Ты должен был отдать неверного на суд Божий!
Сэр Мишель откинулся к стволу и закрыл глаза.
– Я, кажется, знаю, о ком идет речь, – медленно проговорил он. – О том сарацине, которого вчера в деревне вешали.
– Ты уверен? – недоверчиво спросил Гунтер.
– Точно. Пора вмешаться. Чувствую, что этот рыцарь не страдает избытком благородства.
И прежде, чем Гунтер успел обдумать, стоит ли впутываться в непонятную историю или нет, сэр Мишель вышел из-за дерева и уверенной походкой подошел к рыцарю в черном. Гунтер поспешил за ним.
Слегка поклонившись, как подобало этикету, сэр Мишель произнес:
– Благородный сэр, чье доброе имя мне пока неизвестно, не соизволите ли вы объяснить мне, что заставило вас столь невежливо обойтись с высокочтимым отцом Колумбаном?
Рыцарь резко обернулся, оглядел сэра Мишеля с ног до головы и, убедившись, что перед ним всего-навсего мальчишка с едва пробившимися усами, тем не менее тоже вежливо поклонился и, плохо скрывая иронию, ответил:
– Благородный сэр, чье имя, несомненно доблестное, мне так же пока не ведомо, позвольте ответить вам, что причины, побудившие меня применить непозволительное ко святому отцу насилие, несомненно известны ему, и если он просветит меня относительно места пребывания одного человека, я не посмею больше отрывать почтенного отшельника от благочестивых размышлений.
Отец Колумбан, едва завидев Фармера-младшего сперва просиял, а потом, заметив, что ни у сына барона Александра, ни у его спутника нет оружия, снова впал в грех уныния.
Сэр Мишель представился, рыцарь ответил ему тем же, и Гунтер узнал, что опереточного злодея зовут Понтием Ломбардским.
– Не удостоит ли меня благородный сэр Понтий чести узнать, что именно он жаждет услышать от святого отца Колумбана, и не могу ли я сколь-нибудь помочь доблестному рыцарю в его несомненно благородном желании?
Гунтер видел, что сэр Понтий больше желает дать сэру Мишелю хороший подзатыльник и пинок под зад, чтобы не задавал лишних вопросов, да пресловутый этикет не позволяет. Оскалив свои кроличьи зубы в вежливой ухмылке, сэр Понтий отвечал:
– Думаю вряд ли тебе известно, благородный сэр Мишель, шевалье де Фармер, где находится человек, которого мы ищем.
– А если известно? – сэр Мишель склонил голову на бок и лукаво прищурился. – Уж не тот ли это сарацин, что болтается сейчас на суку в Сен-Рикье, возле церкви святого Томаса? – и, не давая сэру Понтию опомниться, продолжил: – Ломбардский, Ломбардский… слышал я это имя. Ты часом не родственник герцогу Ломбардскому?
– Его сводный брат, – процедил сэр Понтий сквозь зубы. – А какое до этого дело благородному шевалье де Фармеру?
– Сводный? – переспросил сэр Мишель. – Бастард, значит… Ну-ну!
Едва сэр Мишель произнес эти слова, как разъяренный, побледневший от бешенства Понтий выхватил копье из рук стоявшего рядом сарацина, бывшего, судя по всему, его оруженосцем, и упер в грудь нормандцу.
– Не соизволит ли… благородный сэр катиться своей дорогой и не вмешиваться в дела взрослых! – прорычал сэр Понтий. – И вообще, кто посвятил тебя, недоноска, в рыцари и не брешешь ли ты о своей принадлежности к высокому рыцарскому сану, являясь на самом деле деревенским ублюдком, наслушавшимся баллад и стащившим у своего сюзерена кольчугу?
«Один к одному мои мысли, – огорченно подумал Гунтер. – В точности, – он большим пальцем снял автомат с предохранителя и сделал шаг назад, выставив одну ногу. – Похоже, придется вмешаться, или моего сэра сейчас запросто прикончат. Их пятеро. И вооружены эти странные господа отлично, а у сэра Мишеля оружия нет. У меня – только автомат. Пускай он и не относится к данной эпохе, но будет покруче местных заточенных железок».
Отец Колумбан, видя, что внимание сэра Понтия перенеслось на невесть откуда взявшегося молодого Фармера, стал потихоньку отступать назад, к лесу, читая про себя молитвы и призывая кары небесные на голову нечестивцев.
Тем временем, не на шутку оскорбленный сэр Мишель схватился за копье противника, но сию секунду получил тычок в грудь. Сила удара была погашена кольчугой, однако острие прошло между колец и поцарапало кожу. Прижав ладонь к груди, сэр Мишель посмотрел на нее и увидел кровь. Зарычав от ярости, он попытался выдернуть копье из рук сэра Понтия. И вдруг оглушительный треск раздался за спиной, копье неожиданно оказалось в руках сэра Мишеля, дико завизжали лошади, а отец Колумбан, успевший отойти к краю поляны и готовившийся припустить к замку барона де Фармера за помощью, упал ничком в траву, закрыв голову ладонями. Мишель увидел, как сэр Понтий, будто от удара невидимого кулака, опрокинулся навзничь, схватившись за плечо. Перепугавшиеся сарацины с тоскливыми воплями разбежались, будто увидели воплощенную птицу Рух.
Сэр Мишель обернулся и смятенно посмотрел на Гунтера. Черная железяка слегка дымилась на конце.
– Это ты? – с трудом оправляясь от потрясения.
– Конечно, – спокойно ответил Гунтер. – Необходимо было как-то прекратить это безобразие.
Видя, что события приняли серьезный оборот, и сэра Мишеля могут сейчас проткнуть насквозь, Гунтер поднял автомат вверх и дал короткую очередь в воздух. Совершенно случайно одна из пуль попала сэру Понтию в плечо и прошла навылет, пробив кольчугу.
– Ты призвал молнии Господни на головы неверным? – сэр Мишель благоговейно взглянул на автомат. – Ясно теперь, почему ты так переживал за это… святое оружие! Не зря я кидался за ним в адово пекло, в которое превратился сарай Рыжего Уилли!
Германец уныло зевнул, оглядываясь по сторонам. Благочестие сэра Мишеля хоть кого доведет до меланхолии.
– Все это замечательно, – сказал наконец Гунтер, – только одна из «молний» почему-то попала в доброго христианина. Единственная, кстати.
С этими словами германец подошел к сэру Понтию, который ворочался на траве, рыча сквозь зубы от боли в плече, наклонился над ним, сдвинув автомат за спину, и вежливо поинтересовался:
– Не пожелает ли благородный сэр Понтий принять помощь из рук оруженосца сэра Мишеля де Фармера?
– Пшел вон! – огрызнулся сэр Понтий, потянувшись к мечу здоровой рукой.
