355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Воронов-Оренбургский » Ярое Око (фрагменты) » Текст книги (страница 1)
Ярое Око (фрагменты)
  • Текст добавлен: 21 сентября 2016, 19:49

Текст книги "Ярое Око (фрагменты)"


Автор книги: Андрей Воронов-Оренбургский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Андрей Воронов-Оренбургский
Ярое око

Русским мечам и знаменам

посвящается



...Вид их адский и наводит ужас.

У них нет бороды, только у иных несколько

волос на губах и подбородке. Глаза узкие,

быстрые – в них бьется ярость и зло. Голос

хриплый и острый. Они сложены прочно и

долговечны.

Киракос, армянский историк XIII в.


Этот проклятый народ мчится на конях

так быстро, что никто не поверит,

если сам не увидит.

Клавиго, XV в.


Или мы разобьем головы врагов о камень, или

они повесят наши тела на городских стенах.

Из древнего персидского стихотворения.



...Не успели урусы собраться для битвы,

как татары обрушились на них в несметном

числе, и сражались, и бились обе стороны с

неистовым, неслыханным мужеством.

Ибн аль-Асир.

ОТ АВТОРА

Древняя Русь. Сердце и колыбель будущей Великой России. Земля, не знающая ни времени, ни страха, ни рабства. Здесь даже камни и проплывающие облака говорят о мужестве наших предков, об их героизме, святой вере и стойкости.

...Нет ничего красноречивее одинокой реки, которая несет свои ленивые воды в бурых, выжженных солнцем степях Приазовья. Имя ей – Калка. Сквозь тишину восьми веков – эта история о кровопролитном сражении русских воинов с передовыми полчищами Чингиз-хана. Это суровая история о междоусобной вражде русских князей и трусости половцев, участвовавших в сече на нашей стороне. Это повествование о ключевом моменте в жизни средневековой Руси...

Невеликое число русичей 31 мая в 1223 году от Рождества Христова сошлось с врагом насмерть на этой реке за свою жизнь, свою свободу, за нас с вами.

И пусть дружины русских князей потерпели в этой неравной битве поражение... Но поражение это значило больше, чем последующие победы Святой Руси. Это был первый блестящий пример всем свободным людям, всему христианскому миру... пример того, что может горсть храбрецов, если они откажутся подчиниться воле тирана.

...Гибель героев, кровь и пожарища той битвы осветили дорогу русским князьям на Куликово поле, объединив их духовные и ратные силы в единый стальной кулак, под Святой Хоругвью Спасителя Мира – Христа.

На протяжении всего последующего сопротивления монголо-татарскому владычеству эти боевые хоругви служили нашим предкам и путеводной звездой, и духовным воинским знаменем.

Именно от таких древнерусских хоругвей, как «Ярое Око», Новгородская «Знамение Божией Матери», Смоленская «Божия Матерь Одигитрия», а также стяги воинов-защитников Земли Русской Георгия Победоносца, Дмитрия Солунского и Михаила Архистратига, позже в истории государства российского берут начало и все боевые знамена легендарных русских полков.

Глава 1

...Из бурых степей Приазовья, выжженных солнцем, с белесых солончаков дул жаркий ветер.

Обуглившаяся твердь стала похожей на черепаший панцирь – такая же твердая, гулкая, как полая кость. Трава взялась желтизной, покоробилась, по-старушечьи пригнулась к земле и шуршала под стать пергаменту, когда ее трепали горячие персты суховея.

Из-за песчаного откоса, на спекшихся глинистых комьях которого млели узорчатые стрелки ящериц, выпрыгнул бродяга-шакал, повел лакированным носом туда-сюда и уныло порысил прочь, будто комок рыжей пыли.

И вновь над Дикой Степью[1]1
  Дикая Степь (Дикое Поле) – название степей, прилегающих к южным и юго-восточным границам Русского государства. Понятие «Дикое поле» возникло еще в XIII веке и исчезло в концу XVIII века, когда Россия вышла на побережье Черного моря и почти не осталось неосвоенных степей. – Здесь и далее примечания автора.


[Закрыть]
взялась мертвящая тишина. Лишь у подножья холма продолжали цвиркать о щебень когти стервятников; трещали и гребли пылищу разлапившиеся крылья да жадно выстукивали, щелкали хищные клювы, справляя мрачную тризну.

Внезапно один из пернатых могильников[2]2
  Вид крупных степных орлов; стервятник – большая хищная птица семейства ястребиных, питающаяся падалью.


[Закрыть]
насторожился. Его припавшая к добыче лысая голова замерла. Из-за кургана донеслось тихое бренчанье камней и звенящий хруст песка. Красная ободранная шея птицы напряглась. В отливающем жестокой бездонной чернью зрачке отразилась застывшая пена белых облаков, красный гребень песчаника и... темный силуэт одинокого всадника.

Странным и необычным казался взявшийся ниоткуда чужак. В иноземном корзно[3]3
  Плащ (устар.).


[Закрыть]
и доспехах, затерянный в этой прорве нелюдимых равнин, где всюду валялись растасканные зверьем человеческие и лошадиные кости, он казался призраком, который остановил бег своего коня, чтобы получше рассмотреть эту картину.

И правда, куда бы он ни бросал взгляд своего единственного пытливого глаза, всюду виднелись вехи смерти: белые черепа со страшными зарубинами мечей и пустодырыми метинами от копий и стрел. Вехи эти видны были и вдоль широкого шляха, что протянулся с юга на север. По краям он был едва обозначен костями, но расстояние соединяло их вдали в непрерывную цепь, утыкающуюся в сабельную полосу горизонта.

...Поджарый вороной жеребец с длинной блестючей гривой нетерпеливо вскинул морду, звякнул золоченой уздой, еще больше насторожив больших птиц.

Могильники теснее сбились над добычей, валявшейся посреди пыльной травы. Нахохлились, нервно переступая высокими лапами, – железные полумесяцы когтей заскребли по заскорузлой коже земли.

Всадник подъехал ближе, щелкнул двухвостой плеткой. Тяжело взмахивая нагретыми солнцем крыльями, падальщики перелетели на ближайшие бугры. Но один из них, тот, что первым заметил чужака, стал набирать высоту... И уже с вершины полета острому взору хищника стала отчетливо зрима истинная панорама того, что до сроку скрывали песчаные осыпи безымянного кургана...

На безлесой равнине, выжидая команды своего полководца, подобно тугим змеиным кольцам развернулись густые ряды огромного войска. Всадники стояли неподвижно в грозном, немом молчании. Выпукло были видны железные шлемы, блестящие латы, кривые клинки, копья и щиты, на которых ослепительно ярко горели звезды и блики солнечных лучей. Сотня за сотней, тысяча за тысячей, широкой полноводной рекой расплескались железные волны орды. Душная известковая пыль, поднятая несчитанной тьмою ног и копыт, волокуш и колес, стояла над степью...

Стервятник очертил круг и пошел на новый – еще выше, еще более обозримый... Взор выхватил белую юрту, подле нее рогатый бунчук[4]4
  Древко с привязанным конским хвостом, служившее в старину знаком власти (у монголо-татар, казачьих атаманов, украинских и польских гетманов, турецких пашей).


[Закрыть]
с пятью конскими хвостами – знак силы и власти монголов[5]5
  Монголы – тюркское племя, к которому принадлежал великий завоеватель Чингиз-хан. Нация монголов подразделяется на северных (халха-монголы), западных (ойраты, мингаты, торгоуты, баиты, дербеты и др.) и восточных (баргуты, харачины, туметы и др.). В 1223 году монголами был предпринят первый пробный поход на Запад. Поход, который по сути своей был глубокой стратегической разведкой для подготовки намеченного Чингиз-ханом вторжения Великой Орды в Восточную Европу. В тот год воды Калки сделались алыми от крови героев. Так Древней Руси был брошен вызов Востоком. Тогда же русский меч впервые познал мощь и сокрушительный натиск татар, а Великая Орда – стойкость и крепость русского духа.


[Закрыть]
... Увидел вереницы обозов и степняков, стекавшихся к лагерю бурливыми ручьями; но из-за дыма несметных костров этих полчищ глазам было не суждено разглядеть боевой стан и пасущиеся на склонах холмов стотысячные табуны...

Сколько их? Тридцать полков? Или больше, пятьдесят? А может, сто?

...Огромные крылья подняли птицу к лазоревым аркадам небес – и вот уже блеснула далече, внизу, серебристой дугой излучина могучего Днепра... И где-то там, если гнать коней прямо на север, в полдень можно услышать в дремлющей тишине медные всплески колокольного благовеста матери городов русских – Киева[6]6
  Киев – один из древнейших русских городов. Точное время основания неизвестно. По летописи, существовал уже в IX веке. В IX–XII вв. – крупнейший торгово-ремесленный и культурный центр, столица древнерусского государства. Кий, Щек и Хорив – по преданию, вошедшему в «Повесть временных лет», – братья, основатели Киева, первые киевские князья.


[Закрыть]
.

...Черный крест силуэта падальщика превратился в неподвижную точку, не больше тыквенного семечка, а вскоре и вовсе исчез...

Но войско монголов никуда не ушло – осталось на месте. Здесь, в Дикой Степи, на половецких безбрежных кочевьях, затаилась грозная неодолимая татарская сила, скрываясь и хоронясь от дозоров русичей до последнего страшного дня.

...Одноглазый Субэдэй-багатур[7]7
  Субэдэй-багатур (Субудай) – один из выдающихся монгольских полководцев; участник битвы при Калке. По мнению некоторых военных историков, поход Субэдэя, закончившийся битвой при Калке, был глубокой стратегической разведкой для подготовки намеченного Чингиз-ханом вторжения монголов в Восточную Европу. Это вторжение было предпринято через 12 лет после смерти Чингиз-хана его внуком Бату-ханом (Батыем), в 1237 году, причем главным военным советником и руководителем этого похода был не кто иной, как Субэдэй-багатур, сделавший указанную разведку.


[Закрыть]
– суровый и непобедимый полководец великого Чингиз-хана[8]8
  Чингиз-хан (Чингисхан, собств. имя – Темучин, ок. 1155–1227) – монгольский хан и полководец. Объединив кочевые скотоводческие племена, Чингиз-хан основал обширное раннефеодальное монгольское государство. Он создал многочисленное конное войско по десятичной системе (десяток – сотня – тысяча – десяток тысяч). Его огромное войско, в которое входило все мужское население, способное носить оружие, было весьма мобильным и дисциплинированным, обладало большой подвижностью. Чингиз-хан создал также сильную гвардию. В 1206 г. на курултае (съезде знати) Темучин был провозглашен Чингиз-ханом (великим ханом). В 1207 г. Чингиз-хан завоевал Сибирь, в 1211–1215 – Северный Китай и Северную Индию. Захватив огромную добычу, Чингиз-хан усилил свою конницу китайской военно-осадной техникой. В 1219–1221 гг. войска Чингиз-хана покорили Среднюю Азию; крупнейшие города (Самарканд, Бухара, Ходжент, Термез, Балах, Ургенч, Мерв и многие другие) были преданы огню и разрушены. В 1220 г., опустошив Северный Иран (Персию) и Азербайджан, монголы во главе с Джэбэ и Субэдэем, пройдя Кавказ, вторглись в южно-русские степи и в 1223 г. в битве при Калке разбили русских князей и половцев. По приказу Чингиз-хана монголы беспощадно опустошали завоеванные области, массами уничтожали жителей. При Чингиз-хане завоеванием Средней Азии завершился первый этап монгольских завоеваний на Западе. Незадолго до смерти Чингиз-хан разделил завоеванные земли (на улусы) между сыновьями Джучи, Чагатаем, Угедэем и Тулуем.


[Закрыть]
, цепким взглядом проводил полет сильной птицы. О, как он завидовал в тайниках души свободе стервятника! Как страстно он хотел бы сейчас обратиться в эту хищную птицу, чтобы так же вольготно летать в любые края, куда кликнет сердце, куда пожелает душа. Но он – нукер[9]9
  Дружинник монгольской знати в IX–XII вв.; с начала XIII в. – воин личной гвардии монгольских ханов, слуга (монг.).


[Закрыть]
великого кагана[10]10
  Буквально – «хан ханов», повелитель монголов и татар; титул главы государства у тюркских народов в средние века, а также лицо, носившее этот титул; наименование хазарского хана в VIII–X вв.; каганат – государство, глава которого носил титул кагана (Хазарский каганат).


[Закрыть]
, «Потрясателя Вселенной», краснобородого Чингиз-хана. Его верный слуга – уже более сорока зим. Он – Барс с Отгрызенной Лапой – так зовут его в Золотой Юрте владыки, так называют его между собой воины. А потому он, Субэдэй, без колебаний направит морды коней своих непобедимых туменов[11]11
  Тумен – тьма: в древнерусском счете – десять тысяч; великое множество чего-либо (монг.).


[Закрыть]
туда, куда прикажет долг, туда, где повелитель и совет курултая[12]12
  Съезд, общее собрание у некоторых монгольских и тюркских народов (тюрк.).


[Закрыть]
больше всего нуждаются в его острых саблях. «Бог на небе, каган – божья сила на земле», – заученно прошептали его губы и беззвучно повторили главный завет Чингиз-хана: «Всегда унижайте и убивайте ваших врагов и возвеличивайте ваших друзей».

Субэдэй, оставаясь в седле, бросил равнодушный взгляд на распростертое тело у копыт своего коня. Падальщики уже сделали дело – успели выклевать глаза чернобрового юноши и искалечить его лицо, еще сохранившее гордые, мужественные черты.

За спиной полководца послышались крики воинов, погонявших лошадей; громче загремели боевые барабаны и сигнальные рожки сотников, но старый Барс с Отгрызенной Лапой и бровью не повел. Субэдэй знал – орда исполняет его волю. Еще вчера, на закате, он отдал войску приказ: «Утром, после крика петуха, строиться на равнине позади кургана».

Внезапно мысли его прервал голос подбежавшего тургауда[13]13
  Воин из личной охраны монгольских ханов; телохранитель.


[Закрыть]
: припав на одно колено и в почтении склонив голову, телохранитель доложил:

– Прибыл Джэбэ-Стрела[14]14
  Джэбэ (Джебэ) – знаменитый полководец Чингиз-хана. Джэбэ выдвинулся из рядов простых нукеров. «Так как Джэбэ был храбрый человек, Чингиз-хан дал ему командование над десятком; так как он хорошо служил, – сделал его сотенным беком; так как он выказал отменное старание и усердие – стал тысячником. После того Чингиз-хан дал ему бекство “тьмы” (тумена), и долгое время он состоял на службе в свите, ходил с войском и оказал хорошие услуги» (Рашид ад-Дин).


[Закрыть]
. За ним следует весь его отряд – десять тысяч всадников.

– Где он? – Грозный старик недоверчиво покосился на тургауда, по-рысьи прищурил единственный глаз.

– Нойон[15]15
  Князь (монг.).


[Закрыть]
у твоей Белой Юрты, бесстрашный! Сейчас поднимается на курган... Он жаждет видеть тебя.

Субэдэй пришпорил черного, как ночь, скакуна арабских кровей... Джэбэ, прославленный воин и храбрец, которого хранят боги от копий и мечей врагов, все последние дни не выходил из головы старика. Шесть дней назад по его приказу нойон бросился со своими воинами по кровавым следам разбитых кипчаков[16]16
  Кипчакская степь – огромная территория от Днепра и на восток до Семиречья, населенная многочисленным кочевым народом тюрского корня – кипчаками. В русских летописях кипчаки назывались «половцами», на Западе – «куманами». В Венгрии имеются области «Великая Кумания» и «Малая Кумания», населенные потомками половцев, бежавших в XIII веке от нашествия монголо-татар.


[Закрыть]
воеводы Яруна[17]17
  Ярун – воевода половецкого хана Котяна.


[Закрыть]
... И вот – Джэбэ здесь!

Субэдэй натянул повод у своей большой юрты на холме, где около рогатого пятихвостого бунчука были по кругу воткнуты в землю десять высоких копий с пестрыми бунчуками тысячников отряда. Теперь весь тумен был в сборе и гудел осиным роем на равнине.

Из-за юрты, в плотном оцепе личной охраны, показался высокий, широкогрудый багатур[18]18
  Прославленный, знатный воин.


[Закрыть]
в остроконечном шлеме и чешуйчатой броне. Вид его был ужасен, как у бога войны – Сульдэ. Он весь до бровей был забрызган кровью и словно изъеден бурой кипчакской пылью. В таком виде Джэбэ было непросто узнать, но Субэдэй узнал и, подняв руку в приветствии, спешился.

– Кому пастух люб, люба и его собака. Вещь не прочна, хозяин долговечен. Многих лет и побед тебе, бесстрашный. Я – Джэбэ-Стрела!

– Где Ярун? И где его поганая свора? – обрубил Субэдэй, стальные китайские латы лязгнули на его плечах.

Джэбэ подал знак охране. Его телохранители тотчас отошли прочь и замерли неподалеку, почтительно наблюдая за встречей двух легендарных вождей величайшего Чингиз-хана.

– Я гнал Яруна до Хазар-реки[19]19
  Одно из древних названий Днепра.


[Закрыть]
... Два дня назад здесь был бой. Мои сотни вырубили половину его псов. Их презренные останки ты видишь пред собою, храбрейший.

– Где остальные? – Ноздри Субэдэя по-волчьи хищно раздулись.

– Они воссоединились... с их главным ханом Котяном[20]20
  Главный, могущественнейший хан половцев; участник похода на р. Калка.


[Закрыть]
. Моих сил не хватило сразиться с его ордой. Но я, хвала Онону и Керулену[21]21
  Коренной ордой монголы называли северо-восточную часть Монголии по течению рек Онона и Керулена, где жили ближайшие родичи Чингиз-хана.


[Закрыть]
, привез тебе подарок, храбрейший! Айя! Что может быть лучше для монгола-воина, чем голова его врага, брошенная у порога юрты?

Нойон щелкнул пальцами, и тургауд, стоявший ближе других, передал ему кожаный хурджин.

– Это Кулан, сподвижник Яруна. – Джэбэ дико свернул глазами, молча развязал тесемки переметной сумы и вытряхнул под ноги Субэдэю человеческую голову. – Ты узнал его, Субэдэй? Этот шелудивый пес осмелился скалить зубы на непобедимые тумены нашего повелителя!

Джэбэ подпнул носком сапога выбритую голову половца так, чтобы прославленный полководец мог лучше разглядеть лицо.

На старого монгола таращилась сизая маска с черной веной на горле, с глубоким, как межа, сабельным надрубом поперек правой скулы. Смерть выплеснула весь румянец и живой блеск из глаз, оставив лишь застывшую муку в мертвых очах.

– Ай, ай... – Барс с Отгрызенной Лапой удовлетворенно щелкнул языком, давая понять молодому нойону, что остался доволен подарком. – Проденьте ремень от повода сквозь уши этой собаки. Я повезу голову с собой, у седла, на потеху нашим батырам.

Курган огласился боевыми кличами монголов. Под эти звериные завывания и крики Субэдэй-багатур, прихрамывая на левую ногу, подошел к белой, как снег, кобылице. Ее по обе стороны держали за узду два рослых нукера.

Старик вытащил из серебряного чехла острый персидский нож и ловко надсек подрагивающее плечо животного. Лошадь забилась, взлягнула, шарахнулась было в сторону, но крепко держали руки опытных коневодов. Темная, точно гранатовый сок, кровь зачастила толчками по белоснежной шерсти. А Субэдэй, крепко сгорстив пальцами гриву, жадно припал морщинистыми губами к ране, как слепень, высасывая кровь. Наконец старик оторвался от кобылицы. На его плоском, красном от крови лице блестел узкий, будто осокой прорезанный глаз.

– Мутуган! Хатун! – Субэдэй кинул взгляд на своих нукеров. – Передайте глашатаям... пусть разнесут весть по орде: юрты, ковры и войлоки бросим здесь... ставьте курени[22]22
  Курень – монгольское слово «kurien» означает круг юрт с юртой начальника кочевья в центре.


[Закрыть]
! Дальше на север не тронемся. Впереди страна длиннобородых урусов. Будем ждать вестей от людей Гемябека!

Нукеры немедля бросились исполнять приказ полководца, а сам он, приложив ладонь к сочащейся ране кобылы, провел сырой от крови рукой по кирасе Джэбэ[23]23
  Монгольский обычай – пожелание здоровья и долголетия.


[Закрыть]
.

– Будь гостем в моей юрте, достославный нойон! Тебе следует отдохнуть с дороги. Мои рабыни омоют твое тело... Накормят бараниной и напоят кумысом[24]24
  Питательный напиток из перебродившего кобыльего (реже верблюжьего) молока (тюрк.).


[Закрыть]
... А мы обсудим с тобой... план нашего набега на Русь. Пленные кипчаки упорно твердят: «Урусы сильное и плодовитое племя!»

– Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

– Это верно, брат. Но следует помнить: «По одеялу ноги протягивай». Кто слишком жаден и многого хочет, тот и малого лишится.

– Да пребудет с нами удача, храбрейший!

– Да будет солнце на нашей стороне...

Глава 2

Савка Сорока, сокольничий великого князя галицкого Мстислава Удатного[25]25
  Современники называли князя галицкого Мстислава Мстиславовича Удатным (удачливым), позднейшие летописцы переделали это прозвище в «Удалой».


[Закрыть]
, выехал третьего дня с дядькой Василием в степь набить «всякой» дичи к столу своего господина.

Их сборная охотничья ватага из двадцати киевских и галицких дворовых «добытчиков» пытала удачу южнее Черной протоки. Места нелюдимые, дикие – верно, но далекие от кочевий лихих половцев. Выше по течению, верст за сто, можно было наткнуться на шатры и повозки «лжеверцев» хазар[26]26
  Хазары – союз тюркоязычных, в основном кочевых племен, живших на территории Дагестана, Нижнего Поволжья, Приазовья, Подонья, Крыма. Первые сведения о хазарах относятся к V веку, когда они были известны под именем «акациров», обитавших в степях Северного Кавказа. Верхушка хазар получала большие доходы от транзитной торговли через Хазарию. В середине VII века у хазар возникло самостоятельное государственное образование – Хазарский каганат. После его разгрома в 965 г. хазары как самостоятельное племя быстро исчезли, растворившись среди тюркских племен.


[Закрыть]
, на другие окольные народы, что осели с «мирной клятвою» во степи, возле белокаменных стен могучего Киева, – ну, да туда пылить... подковы сотрешь.

Добытчики были спокойны, как у Христа за пазухой. При них скрипело всего три подводы, остальные десять во главе со старшим зверобоем Перебегом мяли траву восточнее сторожевого кургана Печенегская Голова. Равнины и лесистые склоны холмов там были полны зверьем: и олень, и косуля, и вепрь, и лось... Камыши и плёсы стариц[27]27
  Полностью или частично отделившийся от реки участок ее прежнего русла; староречье.


[Закрыть]
кишели крылатой дичью, но... это были земли хана Котяна – хозяина Дикой Степи.

...Отколовшаяся от основной партии семерка на совесть прочесывала долину за долиной. Свежих следов и здесь было по горло – не зевай, смотри в оба. И удача им улыбнулась. Вскоре все три подводы наполнились «под захлеб» дичью, и время было поворачивать вспять.

– Савка! Слышь ли, урван?

К молодому сокольничему восемнадцати лет подъехал шагом на стомленном мерине дядька Василий. Поправив побитый сединой ус, крякнул с седла:

– Однакось времечко... восвояси трогать. Вороти подводы, Сорока, заждалися нас на княжем дворе.

– А как же быть с киевлянами, дядя? Мы вроде как в гостях у ихнего князя?.. Аж ли не бум ждать Перебега с ловчими? – загребая растопыренной пятерней упрямые вихры к затылку, подивился Савка.

– Семеро одновось не ждуть, дурый... – У кума Василия смеялись глаза. Подъехав ближе, он похлопал сокольничего по загорелой до черноты шее и подмигнул: – Перебег, чай, не сосунец, бывалый добытчик, и воин хоть куда! При ём дюже стрелков супротив нас. Да и хозяин у него свой имеется. Нехай сам пылить в Киев. При такой жарище кабы убоина душком не взялась. Тады угробим дело. А ты знашь, наш князь строг – недогляд не потерпит! Давай, поспевай за мной, малый. И не брунжи, як комар.

...Захлюстанные пылью и кровью подводы тяжело тронулись обочь песчаного холма, блестевшего розовой плешью. Мокрые от пота, вконец замордованные жалящим паутом[28]28
  Слепень (разг.).


[Закрыть]
лошади то и дело спотыкались, храпели, вымогались из последних сил.

...Солнце еще не село, оно висело над горизонтом на расстоянии одной ладони от него, но степь под колесами повозок уже окрасилась спелым багрянцем.

Опытный следопыт без труда может определить в любой момент время суток, даже не глядя на небо, а просто присмотревшись к кочке или кусту – как на них падает свет. Обладал этим опытом и Савка Сорока, а потому никак не мог понять бессмысленного упрямства седоусого дядьки Василия – насилу понужать лошадей. «Один бес нам не поспеть к ночи... до крепостных ворот еще ой как далече, сколь ни крути... Не краше ли дать разумный отдых коням? ?но где солнце, ужо надкусили его, родимое, холмы половецкие...»

И точно, как ни «холерил» дядька Василий, как ни лютовали плетьми погонщики, скорая ночь прежде настигла их, вынудив застрять до зари в степной балке.

...Место для ночлега спешно выбрали у мелкого говорливого ручейка – шириной не больше конского хомута[29]29
  Нашейная часть конской упряжи.


[Закрыть]
, а то и того ?же. Вокруг простиралась ровная, как стол, степь, лишь за спиной виднелись корявые гребни холмов, похожие в этот закатный час на застывшие морские волны.

...Сидя у костра, Василий, как старший, зачел молитву. Остальные повторяли за ним, временами осеняя себя крестом, с опаской поглядывая по сторонам. Когда с молитвой было покончено, добытчики княжего двора с нетерпением накинулись на еду. Люди выхватывали из «жаровни» запеченные на углях куски оленины и, громко чавкая, с жадностью пожирали сочное мясо.

Время шло, и мало-помалу укрытый плетенкой от вражьего глаза костер стал угасать, потому как в него перестали подбрасывать собранный прежде валежник.

Отягощенные трапезой люди какое-то время еще восседали на разостланных шкурах в сытом оцепенении; затем в этом же бессознательно-благодушном состоянии стали вытирать о длинные волосы и ниспадающие на грудь бороды жирные пальцы и тут же укладываться. Уж кто-кто, а они-то нынче заслужили свой отдых.

В конце концов все угомонились, и только Василий и Савка продолжали сидеть, глядя в догорающий рубин костра, над которым хилой струйкой вился дымок и уходил в ночь, в черное небо, а вернее, в синее – из-за россыпи золотых и серебряных звезд.

– Пошто не спишь, Сорочёнок? Ты али я... дозорить станем? – Василий уткнул в землю короткий, в полтора локтя меч; оперся двумя руками о крестовину рукояти, нахмурил брови. – Не нравится мне эта ноченька, упаси Бог... Кошки скребуть на душе... Эх, от радости выпить, от горя запить. Вон и шакал-добывашка завыл, ровно к покойнику... Слышь ли, Савка?

Юноша кивнул головой, посерьезнел лицом. Вроде обычная для степи вещь: «Вот ведь невидаль – песнь шакалки?.. И ему, хвостатому, пожалиться хотца... Бродячая жизнь не тетка родная...» Ан нет, тошно как-то стало на сердце после слов Василия. Савка, чувствуя легкий озноб, запахнул шибче полы своего зипуна[30]30
  Старинная верхняя крестьянская одежда в виде кафтана без воротника, обычно из плотного грубого сукна.


[Закрыть]
, прислушался.

И правда, где-то в степи, пожалуй, в версте от них, тявкал шакал. Потом стал скулить и повизгивать, жалобно подвывая. Затем вдруг взял по-бабьи высокую скорбную ноту и завыл вовсю, точнехонько зарыдал, и все в разном «манере», будто он там не один, шельмец-чревовещатель, а целая стая.

Где-то к югу, ближе к холмам, отозвался степной волк. Дальний сородич шакала завыл протяжно и стыло. «И кто их знает, кто их разберет, зубастых чертей?.. А может, это половцы иль печенеги?.. Эти злодыги отменные мастера под волка косить... Это у них, поганых, с рожденья что ни на есть любимая уловка». Но бирюк[31]31
  Волк (обл.).


[Закрыть]
продолжал без утайки выть про свою нелегкую судьбу, и сидевшие у костра, не сговариваясь, порешили, что это все же настоящий серый разбойник.

Однако Савка придвинул к себе поближе лук с перёными стрелами – так-то оно спокойнее и вернее... Береженого Бог бережет.

– Можа, подкинуть сухары в огонь? – глухо обронил дядька Василий. – Я гляжу, дюже зябко тебе, паря?

– Ась? Да нет... – отмахнулся Сорока.

– Не стрекочи! Чай, зрячий... Зипунишко-то твой не от ночной холодрыги, а от солнышка. Пошто овчины не взял? Гляди, застудишь свою хозяйству... как потом девкам подол задирать будешь?

Савка от таких «приятностей» зарделся лицом. Щеки его залила гуща бордового румянца; благо, было темно, да и в отсветах мигающих углей все казалось малиновым. «Вот прилепился, репей! Тоже же мне... исповедник нашелся. Ложился бы спать, орясина чертова».

– Чевось глаза остробучишь? – зашевелил скулами Василий и, задумчиво помусолив кончик сивого уса в губах, вдруг доверительно спросил: – Красива она у тебя?

– Кто?

– Брось Ваньку валять... Не таись! – Василий, скрипнув бычьими кожами нагрудного панциря, нагнулся к Савке и, щекоча ухо ему бородой, шепнул: – Зазноба твоя, то я не знаю! Как ее?.. С Чемеева двора. Гарная девка – коса до заду.

– Отвянь от греха! – Сорока отвернулся, но дядька Василий не отступил. Напротив, зашел с другого бока и снова боднул вопросом:

– Ты хоть, голубь, в губы-то ее чмокнул разок? Подержался небось за сиськи сдобные? Али так... еще только намыкнуться собирашся?

– Да будет тебе брехать, кум! Ежли б не твои лета... да былые заслуги пред князем...

– То шо б тогдась? – Желтые, как речной песок, глаза Василия вновь залучились смехом. – Цыть, Савка! Зелен ты горох мне брехню заправлять! По совести да по нутрям выпороть бы тебя на городском майдане[32]32
  Площадь, где происходят сходки, собрания, а также в торговые дни базары (в южных областях России, на Украине).


[Закрыть]
за таки «почтения» к старшим! Одна сучка брехат, а я дело гутарю. Мне с тобой, дураком, мутиться[33]33
  Ссориться, ругаться (разг.).


[Закрыть]
вовсе без надобности. Молчи да дозорь тут, коли охота!.. Ишь ты, гордыбака нашелся! А чаво одлел-то? Чаво?! Сам не знаш. Гляди-ка, ощерился, ровно я с его земляникой-ягодой одну перину делю... Эх ты, Сорока!..

Седоусый добытчик безнадежно махнул рукой, завернулся в хвостатый полог из волчьих шкур и улегся ногами к костровищу.

Теперь слышно стало, как сопят спящие, но богатырского, «нараспашку» храпа, который сотрясает стены на постоялых дворах, слышно не было... Оно и понятно: Дикая Степь с младых ногтей приучает людей не шуметь без нужды. А еще время от времени с тихим шипением осыпался, превращаясь в золу, догоравший сухарник...

Савка вздохнул свободно, когда наконец взялась тишина, но тут же и пожалел о сем... Уж больно тоскливо сделалось на душе. «Сиди тут, таращь глазюки во тьму, как сыч... да г?чи[34]34
  Половинки штанов; штаны; ляжки (устар.).


[Закрыть]
мочи в студеной росе...»

Он покрутил головой, глянул на небо. Месяц был чуть-чуть, на волос худее, чем вчера, но теперь он светил вовсю и никуда не нырял, не прятался...

«А всё один черт, на брезгу[35]35
  На рассвете (устар.).


[Закрыть]
хлябь посыпет... потому как в носу ровнехонько будто кто травинкой щекотит. Эт точно, – заключил Савка. – Взять хоть и то, как нонче хрустела трава под ногами. Да и по тому, как теперича от земли тянет сырью и холодом».

...Он снова обозрел залитую переламутровым, призрачным светом степь. Тишина. Поглядел на спящих вповалку товарищей, подле которых покоились мечи и колчаны. «Спят, сурки... напупились убоины. Ловят в сети заветные сны».

Рядом молчком лежал дядька Василий; его горбатый коршунячий нос торчал вертикально вверх, подсвеченный месяцем.

– Эй. – Сокольничий «на авось» торкнул коленом в плечо зверобоя и дыхом спросил: – Не спишь ли еще, кум?

Василий сторожливо прирассветил один глаз, но, все поняв, досадливо хрустнул под волчьим шкурьем мослаками пальцев и зло просипел:

– Нуть?.. Чего тебе, маета?

– Да погодь ворчать, Васелей Батькович! – Сорока уцепился за льняной рукав дядьки.

– Неча годить! Тебе, балабою[36]36
  Болтун (устар., разг.).


[Закрыть]
, предлагали добром погутарить о том, о сем?.. Ты ж зубья скалил! Теперича – брысь! Дай поспать трошки, скоре вставать!

Василий вырвал руку, помолчал чуток и, сменяя гнев на милость, бросил:

– Чаво хотел-то, горе луковое?

Савка, обрадованный нежданным участием, с готовностью придвинулся ближе, перешел на придушенный доверительный шепот:

– А ты... слыхал ли шо... о татарах?

– А то! – Белки глаз зверобоя сыро блеснули в опаловой майской тьме. – Хто о них ноне не слыхивал, разве глухой?.. В Киеве вельми раззаров[37]37
  Здесь: склока, спор, пересуд.


[Закрыть]
по сему поводу. Немой токмо не гутарит об энтом пришлом зверье... Бают-де, всю южную степь, до самого Хазарского моря[38]38
  В XIII веке Черное море называлось у мусульманских писателей морем Хазарским, а Крым – Хазарией. Позже Хазарским морем называлось Каспийское.


[Закрыть]
, татары на дыбы подняли! Где ни пройдуть их кони – смерть распластывает крылья! И одна, значить, пепла в остатке от городищ!.. Ты вот послухай, малый. – Василий удобней устроился на шкуре, сунул кулак под голову. – Даве, когдась от Лукоморья[39]39
  Лукоморье – побережье Азовского моря.


[Закрыть]
, с Залозного шляху[40]40
  Залозный шлях – очень древний торговый путь от Азовского моря к Днепру. «Залозный» произошло от древнего произношения слова «железо», т. к. по этому кратчайшему пути караванами провозилось железо, бывшее в древности ценным металлом и доставлявшееся из Китая и других мест Азии (Забелин, Брун). Это наименование «Залозный» сохранилось в измененном названии станции «Лозовая».


[Закрыть]
, пришли по Днепру струги[41]41
  Старинное русское речное судно.


[Закрыть]
заморских купцов, прибыли с ыми и два ветхих старца-странника. Я-сь был тады на пристани – Толкуне... Зело народишку собралось – шапке упасть негде, угу, воть крест...

– С этим понятно, кум... Дальше-то шо?

– Да погоди ты понужать, торопыга! Экий ты раздолбуша!

Дядька Василий, остребенившись, шворкнул горбатым носом и, выждав паузу, продолжил:

– Так вот, эти два странника, значить, э-э... спаси Господи, надули нам в уши страстей... Дескать, все половецкие станы нонче бегуть сломя голову с Дикого Поля... А за ними вослед гонится лютое, страхолюдного виду племя. Вот те безродные чужаки и есть, значить, «татаре»[42]42
  «Этноним “татары” впервые возник в VI в. среди монгольских племен, обитавших к юго-востоку от Байкала. Татары охраняли северную границу Китая от кочевников. Чингиз-хан, объединив монгольские племена, поголовно истребил татар за то, что они отравили его отца. Но китайцы по привычке применяли это название, распространяя его на все многочисленные племена монголов, так же, как греки и римляне называли “варварами” всех чужеземцев, чуждых их культуре. Из китайской летописной традиции это название проникло и в русский язык. В XIII–XIV вв. на Руси татарами называли многие народы, вошедшие в состав Золотой Орды» // Алеврас Н. Н., Конюченко А. И. «История Урала XI–XVIII века».


[Закрыть]
. Деды баяли: «Вид ихний наводит ужасть... Бород – нема, токмо у иных щепоть волос на губах и ланитах[43]43
  Щеки (устар.).


[Закрыть]
. Носы вмяты в скулы, и у кажного за спиной взлохмаченная коса, як у ведьмы».

– Неужто такие страшилы? – Савка недоверчиво округлил глаза.

– Да помолчи ты, глупеня! Говорят же тебе... От одновось только виду безбожной татарвы люди мруть, как мухи, и падають замертво. Вот так-то, брат-гаврик[44]44
  Бездельник, озорник, несерьезный человек (прост.).


[Закрыть]
! Чужбинник дьявол, с длиннюшшей рукой – под церкву! А ты сидишь тут дураком на попонке[45]45
  Покрывало для лошади (а также для некоторых других домашних животных).


[Закрыть]
, со скуки крутишь пух усов и сумлеваешси: «Неужто, дядя таки страшилы бывають?» То-то и оно... Бывають! Оне тебя, родственник, без чесноку и соли, вместе с поршнями[46]46
  Род кожаной обуви – сапоги без каблуков (прост.).


[Закрыть]
схрумкають и имечка не спросють.

– А не подавятся, суки? – Савка вспыхнул очами.

– Ты опять за свое?!

– Ладныть... молчу. Дальше давай.

– А дальше та-ак. – Василий поправил уклепанный медными бляхами поясной ремень и раздумчиво почесал заросли бороды: – Вестимо, перепуганный люд забросал Божьих калик перехожих вопросами: так, мол, и так, что сие за люди? Какого роду-племени? Старцы, по всему, были люди сведущие, мудрые, разные там письмена читать способные... Ответовали: шо-де сказано в святых книгах – нагрянет с востоку тьма-тьмущая чужедальцев. Народ сей семени ядовитого, желтого... в наших краях-волостях неслыханный, глаголемый «татаре», и с ыми есша чертова дюжина языков. Яко же половцы доселе губили и грабили окрестные племена, ныне, значить, их погибель настала. Вороги эти не токмо половцев посекуть, но и на ихню землю сами седоша... Во как!

– И откуда ж явился этот народ? – багровея сердцем, прохрипел Сорока.

Зверобой с усмешкой оттопырил нижнюю губу:

– Знамо дело: из тех же ворот, откель весь народ! Бабьё постаралось... Ты воть всё лезешь, да прыгаш муругим козлом впередь батьки в пекло... А товось не знашь, Савка, о чем глаголють сказанья в святых повестях... «О них же владыко Мефодий Патарийский свидетельствует, яко греческий царь Ляксандер Маркедонский[47]47
  Имеется в виду Александр Македонский (р. осенью 356 – ум. 13.6.323 до н. э.) – легендарный полководец и государственный деятель древнего мира, царь Македонии (336–323 до н. э.). Воспитанник Аристотеля. Покоритель Персии, Финикии, Малой Азии, Египта, Средней Азии, Бактрии и Согдианы. В 327 году до н. э. Александр Македонский проник в Западную Индию, но, дойдя до до р. Гипасис, был вынужден по требованию войск отдать приказ о возвращении. Завоевания Александра Македонского открыли возможность широкой греческой колонизации, усилили торговлю и на некоторое время задержали кризис Греции. Но огромная империя Александра Македонского не имела единой экономической базы и представляла временное и непрочное военно-административное объединение. После смерти Александра Македонского она распалась.


[Закрыть]
в допотопные времена загнаши поганый народ Гоги и Магоги[48]48
  Гог и Магог (Гоги и Магоги) – в Библии и Коране дикие, свирепые народы, война с которыми, согласно религиозным представлениям, должна непосредственно предшествовать концу мира и «страшному суду»; по древней легенде этот сказочный народ диких великанов некогда был загнан за далекие северо-восточные горы царем Александром Македонским.


[Закрыть]
на край земли, значить, в пустыню Етриевську, шо меж востоком и севером. Заторцевал он их, паскуд, горами да скалами и вельми припугнул мечом – сидеши там до скончания сроку! И тако бо владыко Мефодий рече, яко к скончанию времени горы те, значить, раздвинутся, и тогда выйдуть оттель Гоги и Магоги и попленят всю землю от востока до Евфрату и от Тигры до Понтьскову моря – всю землю, значить, акромя Эфиопья...»[49]49
  Ян В. Чингиз-хан.


[Закрыть]

– Это ж как... всю землю?! – Савка в горячке гнева схватился за меч. – Стал быть... и нашу матушку-Русь?

– Воть и я за то! Нам половецкова гадовья по самы ноздри! Кровники оне нам заклятые! – Вековая, пенная злоба поводила губы Василия. – Уж какие лета... эти нехристи вытаптывают своими конями чужие хлеба? А сколь кровищи христьянской пролито? Сколь баб наших да детев малых в полон угнано?.. Не счесть! Зачем нам еще татаре? Спаси Господи... – Он осенил себя широким крестом. – Хватит и энтих едучих вшей половецких на нашей хребтине! Даром шо изверг Котян нашему галицкому князю Мстиславу богатый тесть[50]50
  Действительно князь галицкий Мстислав Удатный (Удалой) был зятем половецкого хана Котяна, взяв в жены одну из его дочерей.


[Закрыть]
! Вот пусть друг пред другом и распинаются, жмуться в объятьях за свою родню – половецкую кровь, да целуются! А нам-то с тово... какая радость?!

– Плохие слова, кум... Ты как о нашем князе глаголешь? Он нам и отец, и защита.

Савка твердо, с осудом посмотрел в глаза куму, тот зло щурился, но молчал. Сокольничий сбавил до шепота голос:

– Гляди, Васелей... как бы кто не услыхал тебя из наших... за такие слова – дыба[51]51
  Средневековое орудие пытки, на котором растягивали тело обвиняемого, выворачивая или ломая кости.


[Закрыть]
.

– А ты-сь не пужай, малый. – Кум повел дюжими плечами, скрежетнул зубом: – До нее... «дыбы» твоей, еще дожить нады. Ты думашь, зачем наш князь Мстислав со всей дружиной в Киев пожаловал? Знаешь? Так вот: я намедни у княжих палат Мономаховых[52]52
  Мстислав Романович (1197–1224) – последний киевский князь из рода Мономаховичей.


[Закрыть]
слыхал грешным делом от ихних панцирников[53]53
  Латник, дружинник; облаченный в доспехи пеший воин.


[Закрыть]
... В степь пойдем, к Залозному шляху, и по всему, вборзе[54]54
  Вскоре, немедля (устар.).


[Закрыть]
! Воть дождемси токмо силушки ратной: больших и малых князей, и всем гуртом тронем коней, куды ворон костей не заносил.

– Эт шо ж, супротив татарвы, выходит?

– Выходит, супротив ее, брат ты мой...

Дядька Василий опасливо подмигнул Савке и оголил в улыбке щербатые от кулачных драк зубы.

– Влезли мы, похоже, промеж двух жерновов. С одной стороны половцы и татаре, с другой наши князья – жеребцы ретивые. А нам-то нужно?..

Савка последних слов зверобоя не разумел. В душе его случился пожар: «Неужто в настоящей сече мне быть?! С нашим-то князем! Чего еще больше желать?»

– Кум, поклянись Христом, шо не брешешь... насчет степи и татаров!

– Да истинный Бог. Но ты – цыц! Я-то тертый кобель... Жизнь повидал, баб пошшупал, а ты-сь? Чему лыбишься, дура? Гложут тебя капустные кочерыжки. Кровь впереди. Ты сам-то разуй гляделки! Разве не зришь, шо кругом деется? Сии знаменья последних лет... Те старцы вещали: «Явилась миру страшная звезда, лучи к востоку довольно простирающе... и предсказала новую пагубу христианам и нашествия нового ворога... То вышли из-за гор ледовитых и прут на нас Гоги и Магоги! Ныне пришло реченное скончание времени. Конец миру близко!» А ты – гы-гы!..

– Кум, а кум! – У Савки от возбуждения пуще прежнего загуляла по жилам молодецкая звонкая кровь.

– Да пошел ты, Сорока! – рыкнул Василий. – Надоел ты мне хуже горькой редьки! Вынь да положь ему... Дай поспать, оголтень!

Дядька Василий натянул на голову волчью покрыву, и больше ни слова.

Но сокольничий был не в обиде. «Вот новость так новость! С копыт сбивает!» Да и ему ли, Савке-молодцу, горевать посему? Его и без того сжигала изнутри мучительная страсть к победам... Готовность послужить своему кумиру – князю Мстиславу Галицкому во славу русского оружия. «Ежели грянет сеча – то постоим! Почтим нехристей огнем и мечом!» Одного он только не мог понять, как это: «Я сложу голову, а жизнь будет гореть без меня?..» Впрочем, эта темная мысль не пугала и не застревала в его голове; она уносилась прочь, подобно щепке в быстрой стремнине реки. К своим годам Савка знал, как «Отче наш...», что воины имеют в виду, когда говорят о смерти; постиг он, и что такое преданность родной земле, православной вере и своим друзьям. Губы юноши тронула счастливая улыбка – неутолимая жажда острых ощущений, она накатывается волнами, как безумие. И, право дело, в такие минуты Савка Сорока готов был на все, дабы утолить сей голод, сполна вкусить запретные плоды. Да и что может быть для молодой, горячей крови более прекрасного и притягательного, чем опасность и риск?.. Любовь! – вот что способно загасить сжигающее его пламя. Вернее, ярче разжечь... Ведь любовь – это тоже всепожирающий огонь, тоже безумие.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю