Текст книги "Сталинград. Том четвёртый. Земля трещит, как сухой орех"

Автор книги: Андрей Воронов-Оренбургский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

* * *

…перешагивая через обгорелые брёвна, обходя груды битого кирпича с узлами искорёженной арматуры, они продвигались к полуразрушенному дому, крыша которого была сорвана артиллерийским огнём. И повсюду: у огневых точек, на сторожевых постах, у подземных люков, куда в минуты обстрела соскальзывали и укрывались бойцы, – повсюду были солдатские лица. Призрачно проявлявшиеся под лимонными лучами прожекторов, эти немецкие лица – утомлённые, с тёмными подглазьями, с блестящими живыми глазами, жадно и настороженно, с угрюмой почтительностью озирали командующего корпусом генерал-лейтенанта Хубе и сопровождавшего его штандартенфюрера СС фон Дитца. Хваткие руки стрелков – автоматчиков, грязные от ружейного масла, пороховой гари и пыли, крепко сжимали оружие.

– Эй-хо, бесстрашные покорители мира! Сыны Великой Германии, режем глотки большевистским собакам? – Хубе, следуя привычке фюрера, по-отечески потрепал по щеке унтер-офицера, молодое лицо которого напряглось радостно и зарделось от прикосновения. – Что ж, не заступились ещё ваши клинки, из магдебургской стали?

– Никак нет, гер генерал-лейтенант! – мужественный унтер-офицер в стальной каске, щёлкнул каблуками, смело оскалился в улыбке, показав плотный ряд белых зубов.

Хубе рассмеялся, узрев на усталом, но твёрдом лице солдата этот влажный оскал:

– Браво! Ну, как вам, барон? – он благосклонно кивнул, холодно улыбнувшемуся Железному Отто, и откидывая длинную полу генеральского лайкового плаща, воодушевлённо продолжил:

– Чёрт возьми! С такими бравыми парнями, да не опрокинуть в Волгу красную сволочь! Майн Готт! Да это просто нонсенс! Так – нет?

И пока унтер-офицер, от лица своего отделения, лающе заверял, что уничтожить русских и взять Сталинград – «дело чести для каждого немецкого солдата», Хубе, а вместе с ним и фон Дитц остро ощутили запах прогорклого дыма, исходящий от потрёпанного мундира младшего офицера, от его куртки и несвежего белья. Так пахнут тлеющие помойки, где сгорают мусор, кости и пищевые отходы. Так пахла передовая, пахли уличные бои, сожжённая техника, так воняли выгребные ямы, жилые подвалы и свежие рвы погребений…

– Как кормят? – морща красноватый нос, спросил генерал, оглядывая обступивших его и Отто, солдат в полевой форме, не расстававшихся с автоматами.

– Гуд. Зэр гуд, гер генерал! – снова за всех рявкнул сероглазый унтер. – Горячая похлёбка, галеты, мясные-рыбные консервы, шоколад, сухофрукты и даже французский портвейн.

– Шпик, масло, свежий хлеб и молоко наши интендантские службы реквизируют у сельского населения…

– У баб! Аха-ха-а!

– …которые не успели бежать за Волгу…

– А может, не захотели?

– Ха-ха-хаа! Наши «штыки» лучше, чем у их «му-жи-коф».

– Твоё имя, солдат? – генерал улыбнулся весёлому, долговязому унтеру.

– Август Вебер из 4-й стрелковой роты, гер генерал.

– Откуда родом? – Ганс Валентин Хубе огладил кожаной перчаткой посеребрённые сединой виски.

– Из Южной Саксонии, гер генерал.

– А ты? – он всмотрелся в лицо, стоявшего рядом белобрового фельдфебеля, который жадно внимал ему, ожидая наставления или приказа.

– Из Вюртемберга. Штутгарт, гер генерал.

– Отец жив?

– Никак нет. Английским фугасом убило.

– Мать? – Хубе приподнял левую бровь.

– Не могу знать. Давно нет писем.

На заострённом от усталости и лишений лице фельдфебеля не было горя или отчаяния, – одно нетерпеливое ожидание. Что скажет ему командующий. Пошлёт немедленно в бой или оставит здесь до утра, когда на рассвете начнётся очередная артподготовка, дома задрожат от прямых попаданий и их полк, вслед за танками, пойдёт в наступление.

– Солдаты-ы! – генерал обернулся к обступившим их плотным кольцом пехотинцам. – Наша война, здесь, в Сталинграде, не просто война! Это новый «Дранг нах Остен», коий спустя десять веков, после наших славных предков, под знамёнами Третьего Рейха, повторяем мы с вами! Это новый Крестовый поход! Мы – солдаты Вермахта, фюрера, солдаты Господа Бога…воюем не просто за территории на Востоке. Держите в своих арийских сердцах: мы спасители мира. Это война религий, война наций и рас! Старого и Нового мира. Мы, рыцари Рейха, бьёмся не просто с красными варварами…Мы бьёмся здесь, на Восточном фронте, с атеизмом и материализмом. С безбожными псами, с людоедскими сворами недочеловеков, с большевистским отродьем!

Это священная война Запада с Востоком. Война свободы с несвободой. Порядка с хаосом. Закона с беззаконьем. Битва цивилизованного мира с диким зверьём, с вонючими жидами – комиссарами, кои обманом и кровью захватили законную власть в России; подло расстреляли и надругались над царской семьёй, и насильственно выжгли тавро коммунизма на лбах своих пленённых народов!

Знаю, многие из нас погибнут в этой смертельной битве, – генерал Хубе обвёл воинственным взором тесные шинельные ряды, – но мужество, воля и мощь Германии – непоколебимы. Мы лишь плотнее сдвинем наши железные шеренги, а наша месть врагам будет тотальной и беспощадной, по принципу «выжженной земли»!

С чувством от тронул холодный автомат, висящий на груди долговязого унтер-офицера Августа Вебера:

– Но я знаю и другое, мои солдаты! Пленные иваны, эти русские обезьяны, их генералы и офицеры, их лётчики, артиллеристы и танкисты, которых я вам отдам…И миллионы других, кои падут к ногам нашего фюрера и его несокрушимых дивизий…Будут строить на этой земле Новую Германию, вашу Германию, Тысячелетний Рейх – для ваших детей, внуков и правнуков!

Endgeil! Segul il tuo corso, e lascia dir le genti!99
  Следуй своей выбранной дорогой, и пусть люди говорят, что угодно (слова Данте).


[Закрыть] Verba volant, scripta manent!1010
  Слова улетают, дела остаются (лат.)


[Закрыть]

Герои не будут забыты! Фюрер – отец нации, – позаботится о каждом…И о семьях тех, кто пал смертью храбрых, расширяя границы Фатерланда, и о тех, кто с победой и немеркнущей славой на штыках германского оружия вернётся. Героям будут торжественно вручены новые ордена и кресты, богатые земельные угодья, рабы, кои будут в поте лица возделывать для ваших семей, а так же памятные, именные подарки. Allerwertester! Поверьте, за это стоит драться! За это, чёрт возьми, не страшно и умереть!

Ганс Хубе, подобно римскому полководцу, оглядывавшему перед боем свои легионы, гордо воздев твёрдый подбородок, снова сверкнул воинственным взором по свинцовым лицам. Отражая огненные языки города, остановившимися оловянными глазами, с приоткрытым не дышащим ртом, он виделся в этот момент изваянием хищной птицы отлитой из стали.

Железные складки на его лице наконец дрогнули – ожили и он, отдавая честь своим солдатам и офицерам, отдал приказ:

– Теперь займитесь тем, чем должен перед завтрашним сражением заняться каждый. Личное оружие привести в идеальный порядок!

Унтер-офицерам проверить готовность и доложить ротным командирам побатальонно. И ещё… – комкая перчатку в руке, он процедил дымный воздух сквозь зубы. – Помолитесь Создателю о здоровье родных и близких, о живых и погибших, хорошо выспитесь и настройтесь все, как один, на викторию. Мы немцы, мы властелины мира, с нами Бог! Baumstark! Это выбито на ременной пряжке каждого из вас.

И последнее, – Хубе двинулся вдоль плотных рядов, делая короткие шаги, точно сберегая пространство и стараясь сохранить запас его позади себя. – Убеждён: огневая мощь наших гаубиц, танковые клинья, массированные удары с воздуха Люфтваффе и ваша личная штыковая смелость сметут и растопчут в огненную пыль ошмётья этих чёртовых красных орд!

…Отто видел, как засверкали стальным отблеском тысячи глаз; как солдатские, перепачканные кулаки крепче стиснули оружие. И вместе с командующим XΙV танкового корпуса Гансом Хубе, испытал при этом горделивое, терпкое тепло, получив его из суровых, храбрых солдатских глаз.

* * *

– Bitte, baron! Доделаем начатое, как говорили древние. Поднимемся наверх и осмотрим окрестность, где завтра нас ждут великие дела.

– Браво, экселенс! Ваша речь…– фон Дитц с галантной почтительностью склонил голову и развёл руками. – Как Бог свят, выше всяких похвал. Право, сам непревзойдённый мастер пропаганды Иозеф Геббельс и тот…мог бы позавидовать вам. Мои поздравления, гер генерал.

– Я не завистлив и не тщеславен, барон. И довольно восточной лести, вам это не идёт, полковник. Мы, командный состав, должны быть знакомы с азами риторики. Ведь, и крыса порёбрика – barenkiller1111
  Шлюха (нем. руг.)


[Закрыть]…любит доброе слово, мм? Они понимающе улыбнулись друг другу.

Глава 6

…Молчаливое сопровождение рослых автоматчиков СС решительно выдвинулось вперёд. Вслед за ними вверх по лестничному маршу, упруго наступая на бетонные в осколках, щербинах и трещинах ступени, стали подниматься они.

…С каждым новым этажом, сквозь рухнувшие проёмы сильнее дул холодный чёрный ветер. Открывался всё более панорамный вид безглазого города, объём багрового угрюмого зарева. Впереди и сзади, прикрывая своими телами и касками, ходко, и почти бесшумно продвигалась натренированная охрана.

…Поднялись на последний этаж. С правой стороны угрюмо горбатились останки сорванной крыши – вздыбленные обгорелые стропила, похожие на рёбра разбитого о скалы парусника; щербатые персты вентиляционных кирпичных труб, гремящие на ветру клочья кровельного железа, холмы битого шифера…

Они стояли на чудом уцелевшем деревянном перекрытии пятого этажа, под защитой полуразваленной стены, давая успокоиться учащённому дыханию. Осматривали с высоты ночной, грохочущий разрывами, город, над которым дул огромный, холодный осенний ветер 42-го года, выхватывая из тёмных дымных ущелий улиц туманное зловещее зарево, швыряя из разверстых глубин и развалин жуткие стоны и гулы.

Сталинград горел с разных сторон по всему левому берегу Волги; казалось, бушующие волны пожаров пробивались друг к другу через руины зданий, барьеры камней и те принимались тлеть и гореть, медленно, неохотно, превращая чугунное небо в раскалённую гранатово-красную медь.

* * *

Штандартенфюрер фон Дитц знал: только в течение первой недели 6-я армия Фридриха Паулюса произвела сто семнадцать атак на дивизии русских. Были жуткие дни, когда танки и пехота Вермахта двадцать три раза ходили в атаку…Но, чёрт возьми, все эти двадцать три атаки были отбиты! В течение этой недели каждый день авиация Люфтваффе висела над Сталинградом по двенадцать-четырнадцать часов. Всего за неделю триста пятьдесят часов! Оперативное отделение Паулюса подсчитало астрономическое количество авиабомб, сброшенных на этот проклятый, «злой» город, как оно его окрестило. Эта цифра с пятью нолями! Такой же цифрой определялось и количество налётов на позиции русских. Всё это происходило на фронте длиной более десяти километров. Этой битвой титанов, этим рёвом и грохотом можно было оглушить Человечество. Этим испепеляющим огнём и расплавленным металлом можно было сжечь, залить и уничтожить целое государство в Европе. И Сталинград был сожжён и залит расплавленным металлом, но…не уничтожен!

Железный Отто был в ярости, недоумении, гневе. «Schweinsleder! Ficken bumsen blasen! Russis hunds!»1212
  Грязные немецкие ругательства (нем.)


[Закрыть] Нет, чёрт побери, он был ошеломлён непостижимой стойкостью русских…Их воинской выучкой, умением воевать в современной войне и противостоять на равных лучшей армии мира!

Он был поражён до мозга костей: готовностью русских к массовому самопожертвованию…» Но во имя чего?! И ради кого?.. – терзал он себя вопросами. – Неужели, ради этого усатого людоеда Сталина? – который по его сведениям, не был даже русским по происхождению. – Майн Готт! Неужели, ради этой Красной жидовской идеи, которая сожрала своих собственных детей, как и французская революция? Неужели, ради серпа и молота, которые хлеще всякой гильотины – машины для обезглавливания, в слепой ярости размолотили и вырезали под корень едва ли не половину России, уничтожив её тысячелетний уклад и соборность?..»

Он был растерян и потрясён от увиденного в Сталинграде. Для него,

видавшего виды, это было какое-то запредельное откровение…

Дьявольское наваждение…И за всем этим «невозможным» – стояли те самые русские, которых в Берлине брезгливо считали презренным скопищем грязных тупых животных, не способных управляться с современной техникой, не умеющих воевать, мыслить и созидать, а лишь пить водку, плодиться, как свиньи, и жрать отбросы с кремлёвского стола из одного, общего коммунистического корыта.

Воспоминания последних дней были похожи на чёрно-красные мазки слякоти, сделанные не кистью, но изрыгающей толчками кровь культей.

…угольные остовы сгоревших грузовиков вместе с водителями и солдатами, взорванные танки, подбитые-перевёрнутые бронетранспортёры, смятые, как пачки сигарет, орудия, машины и мотоциклы; сотни-тысячи трупов немцев-русских на выжженных улицах, площадях среди обгорелых-оплавленных руин, густо присыпанных чёрным пеплом и тусклой серой золой; тысячи раненых-измученных пленных, похожих на диких, затравленных зверей; госпитали-лазареты в подвалах, где под ослепшими лампами рычали-орали-стонали-рыдали от боли немецкие солдаты с оторванными руками, ногами…Где в забрызганных-заляпанных кровью оцинкованных тазах-ваннах с хлоркой валялись грудами отнятые полевыми хирургами: ступни и кисти, предплечья, лодыжки, бёдра, пальцы, носы и уши…будто в разделочных мясных лавках Ганновера, Франкфурта и Берлина.

Видит Бог! Мясо, кровь, страдания, смерть и тлен, пасти и челюсти могильных рвов, он, Отто фон Дитц, видел и раньше – в Северной Африке, Франции, Польше…Но такой безумной вакханалии, такой чудовищной какофонии Смерти…Такой массовой бойни…такой мясной фарш, сочащийся арийской кровью-впервые!…

«Das ist unser letzter Trost! – он ожесточённо и зло скрежетнул стиснутыми зубами. – Nutten ficken…Nomina sunt odiosa!1313
  Проклятье! Чтоб вас всех…(нем.) Имена ненавистны, не будем называть имён (лат.)


[Закрыть] Такие сюжеты из

ада, в Берлине не поощрялись. Пропаганда Геббельса предпочитала демонстрировать Европе с Восточного фронта иные сюжеты. Центр вещания Берлина по-прежнему предлагал обывателю победный «глянец» и «лоск» с театров военных действий, – оповещал Старый и Новый Свет лишь о героическом, непоколебимом наступлении гитлеровских войск, о катастрофических потерях Советов, о подвигах солдат и офицеров Великой Германии и пещерной жестокости славянских вандалов. Эти вести, как ни странно, охотно подхватывали мировые агентства, показывали всему земному шару военную, парадную хронику: операции в Сталинграде, на Кавказе, в Крыму, на Северном и Центральном направлениях Вермахта так, как её видел и понимал благословенный фюрер и его верховное – ближайшее окружение.

А между тем, события на Южном и Сталинградском фронтах стремительно развивались и совсем не потому сценарию, какой прогнозировали в Рейхстаге. Адольф Гитлер вместе со своими стратегами, астрологами и другими советниками из секретных служб «Аненербе», коим безоговорочно доверял и до конца жизни верил во всевозможную древнегерманскую, тибетскую и прочую оккультную мистику, – был убеждён…Что его группа армий «А» под предводительством генерал-фельдмаршала Листа, и группа армий генерал-фельдмаршала фон Бока, которые должны были соединиться с наступающей на Сталинград 6-й армией генерала Паулюса, непременно сломают своей стальной и огненной мощью моральную силу советских полков и дивизий. В Берлине уже поднимались фужеры с шампанским и говорились победные тосты во славу немецкого оружия…Фюрер и его первая пятёрка нацистских вождей: Геринг, Гиммлер, Геббельс, Борман и Риббентроп были уверены, что разгром и уничтожение большевистских орд в Сталинграде уже у них в кармане. Все искренне полагали, что окончательно перекрыли возможный предел сопротивления человеческих сердец, нервов и психики.

Но случилось невероятное! Невозможное! Русские не согнулись, не забылись в пароксизмах истерики и психоза, не сошли с ума, не потеряли в безумии ужаса волю и власть над своими сердцами и нервами…Но стали ещё сильней и выдержанней!

«Молчаливый, упрямый, трёхжильный русский народ стал ещё суровей, ещё ожесточённее; ввалились у красноармейцев щёки, камнями обострились скулы, мрачно и люто смотрели присыпанные пеплом глаза…Но ратный дух защитников города лишь закалился крепче булата и поднялся орлом, выше самых высоких чёрных дымов Сталинграда.»1414
  В.С. Гроссман, – советский военный корреспондент, из книги «Годы войны, ноябрь 1942».


[Закрыть]

* * *

…Словно прочитав мрачные мысли фон Дитца, генерал Хубе сохраняя невозмутимость, глухо заметил:

– Не правда ли, странное ощущение, барон? Тяжёлое, торжественное, страшное, щекотливое и одновременно вдохновенное…Как восхитительная музыка великого Баха или Вагнера, мм?

Наверное, так наши предки ощущали себя накануне Грюнвальдской битвы? В этом чёртовом сонме разрывов и стонов земли…Я слышу воинственный голос валькирий, что из века в век помогали нашим героям в битвах и уносили души убитых воинов в Валгаллу, где им прислуживали на пирах…Н-да, теперь эти девы-богини помогают нам, барон, и кто знает…

– О-о, да вы ещё и романтик, гер генерал? Не знал…

– Ровно настолько, полковник, чтобы в этом аду не сойти с ума, – парировал Хубе.

Он кивнул на бушующие пожарища, в которые холодно всматривался стройный эсэсовец, точно старался угадать в дымящихся кварталах и чёрных решётках стен мёртвых зданий свою судьбу…

– Я понимаю, а более разделяю ваши настроения, полковник. – Командующий поднял кожаный ворот плаща. – За время нашей короткой, но насыщенной боями совместной службы я понял…Вы не только отличный танкист, но и удивительно тонкий аристократ, до мозга костей пропитанный идеями Третьего Рейха, всецело преданный фюреру и нашей нацистской партии.

– А вы, сомневались, экселенс? – продолжая курить, хищно усмехнулся Отто.

– Отнюдь. Потому буду откровенен.

Генерал покачал головой, словно отгоняя наваждение. Отгонял его, как облако синего зыбкого дыма. Понизив голос, серьёзно сказал:

– Я не знаю, что нас ждёт завтра. Надеюсь, это будет крах большевиков. Силы Вермахта стянутые в эту военную кампанию под Сталинград – колоссальны. Русские стоят насмерть. Это делает им честь, но и только. Им не устоять перед нашим ударом! Сталин, с его параноидальной азиатской упрямостью, окажется на лопатках. Сейчас он просто блефует! Это агония Советов. Здесь, в Сталинграде, в решающей битве, важно не спутать карты, не поддаться эмоциям, чёрт побери. Кто первый сорвётся, сломается, тот и проиграл. Но теперь, не об этом. Хм, я хотел бы поговорить с вами, друг мой, о душе.

– ? – фон Дитц на середине фразы командующего танковым корпусом замер, с удивлением посмотрел на него, отвёл сигарету в сторону. Его строгое лицо передёрнулось гримасой непонимания, и он переспросил:

– О «душе»? Я правильно понял вас, гер генерал? Это сейчас столь актуально? – щелчком пальца Отто запустил окурок в сторону, который, падая с пятого этажа, прочертил оранжевую дугу, точно крохотная сигнальная ракета.

– Для меня, да. Здесь и сейчас! – энергично прозвучал ответ. – Не скрою, глядя на вас, полковник, в эти минуты я подумал…Как всё же непостижимо пересекаются человеческие судьбы. Взять хотя бы нас с вами. Но, как показывает жизнь, в ней есть такие перекрёстки, на которых все сходятся. Да, да, все. Для какого-то огромного, определяющего дальнейшие судьбы мира, – дела.

– Для войны? – Отто остро взглянул на собеседника.

– В десятку, барон. – Хубе сунул ладонь в чёрной перчатке за глянцевитый борт плаща. – Или, если угодно, для последнего, прощального поклона. Здесь, в Сталинграде, наступило такое время. Сотни тысяч касок и штыков, да что там миллионы касок и штыков встретились здесь, чтобы поставить точку в этой войне. Сошлись для сверхважного, предельного дела.

– Видит Бог, вы вновь поражаете меня, экселенс. Говорите, ни как генерал, а как священник.

– Вы находите это…слабостью, штандартенфюрер? Что ж, у каждого пастуха свои овцы.

Они выдержали паузу, глядя на потрясающий воображение вид. Город сгорал. Опоясанный красным туманным заревом, он, казалось, истекал в пламеневшие, дрожавшие от всполохов небеса. Истекали шумные многолюдные площади, шумные рынки, праздничные довоенные шествия, весёлые свадьбы, роддома, исчезали детские сады наполненные разноцветной ребятнёй; ухоженные городские парки, театры, кинотеатры с красочными афишами, громкие посиделки за домино в прогретых солнцем дворах. Исчезало, улетало в небо положительно всё, что ещё недавно было живым, осязаемым, дышащим…

– Так вот, – исподволь продолжил Ганс Хубе. – Все кому было предначертано судьбой свыше – уже собрались здесь и отыскали друг друга. И будь, я проклят, уже не потеряются. – Он дружески похлопал по плечу. Отто, отмечая при этом, как чётко и грамотно по периметру этажа заняли позиции стрелки оберштурмфюрера Рунге.

– Рыцарский крест…Крест Божий, под знамёнами фюрера собрал мотомеханизированные армии Германии и направил их сюда. Красные бесы, тоже сошлись отовсюду и построились в несметные боевые порядки. Baumstark! Скоро грянет битва Небесная.

– Знаю, – Отто тронул пальцами лакированный козырёк чёрной фуражки, – здесь на Волге, предстоит битва Зла и Добра. – Косой шрам, рассекавший его бровь, налился тёмным свинцом; голубоватая ветка жил на виске пульсировала почти в ритм грохотавшим миномётным разрывам. – Мы крестоносцы XX века, прибыли сюда, чтобы спасти мир от красной чумы. И я готов, мой генерал, сражаться, готов умереть за священную волю Третьего Рейха. Но всё это произойдёт здесь, на земле, в Сталинграде. Причём же тут Небо, экселенс?

– Ничто не происходит без воли Творца, – отзывался Хубе.

Он извлёк из внутреннего кармана плаща короткий серебристый цилиндр, приставил к глазу. Медленно вёл по разбитому проспекту, на котором был невообразимый затор из подбитой – сгоревшей техники, по корявым, обугленным стенам мёртвых кварталов, по чёрно-бурому громадью Дзержинского тракторного завода и далее артиллерийского завода «Баррикада», которые ещё предстояло отбить у иванов. И фон Дитц увидел, что это был оптический прицел винтовки. Увеличенные оптикой, проникая в зрачок сквозь тончайшую сетку, светились рубиновые окна горящей гостиницы, рельефная лепнина фасада, чугунное литьё фонарей. Возникали и исчезали крадущиеся группы, стремительно перебегавших улицы вооружённых людей…

Оптический прицел скользил далее по руинам строений, обломкам бронзовых и гранитных памятников, снова по развороченным бомбами и разрывными снарядами гаубиц заводским цехам, наполненных трупами, разбитыми станками и механизмами; по обгорелым нефтехранилищам, по развалинам элеватора, со сгоревшей до тла душистой отборной пшеницей и далее…

– Braunarsch…Schweins-kotelett…– сорвалось с губ генерала. Всё, что он наблюдал превращалось на его глазах в огненное сонмище хаоса, уносилось в чугунное небо, издавало едва различимый неумолкаемый гул, подобный жерловому вою клокочущего вулкана.

…Красивый город на Волге сгорал. Однако, ни Ганс Валентин Хубе, ни Отто фон Дитц не испытывали по сему поводу ни капли сожаления. Пожары отмечали рубежи передовой, где гибли и сгорали ненавистные отряды обороны противника. Дроглые пятна тьмы и света, шафрановые-малиновые пучки трассеров, летучие, как золотые пчёлы, рубленные пунктиры пулемётов, харкающие кинжальным огнём на разных высотах и уровнях этажей, меркнущие-вспыхивающие осветительные бомбы, ртутные косматые шары ночных взрывов, рябиновые-лимонные гирлянды осветительных ракет, – оповещали о непрерывных столкновениях; о вражеской технике, сгоравшей от ударов гранатомётов panzerfaust – безотказного противотанкового оружия, стрелявшего реактивной гранатой с кумулятивной боевой частью, о русских штурмовых – маскировочных сапёрах или разведке, попавшей в засаду, о танке либо самоходке разорванных в клочья мощным фугасом.

Сталинград обеими сторонами был превращён в чудовищные жернова, перетиравшие кости и мясо друг друга. Но жернова изнашивались, замедляя свой дьявольский ход. И когда они, наконец обездвижутся, напрочь залипнут в парной, чавкающей гуще уничтоженных людских масс… – рассчитывало немецкое командование, – Советам будет нанесён последний сокрушительный удар, который переломит становый хребет Красной Армии и поставит её разношерстные орды на колени перед стальными гусеницами и сапогами Великой Германии.

* * *

…Господа офицеры продолжали невозмутимо всматриваться в пульсирующий смертью город, исследуя интенсивность огня. Старались определить, где в его расколотом черепе проходят швы и костные стыки, по которым, уже завтра, их танки и штурмовые отряды вновь пойдут на прорыв, оставляя за собой обугленные руины и кровавые развалины траншей, смердящие трупной вонью.

Оставаясь на месте, Отто потянулся всеми своими крепкими мышцами, словно проверял их эластичность, готовность к удару. Тут же мягко, как ягуар, расслабился, и уголки его жёсткого рта растянулись в холодной усмешке.

– Прошу прощения, гер генерал, что отрываю вас…

– Давайте, без церемоний. Слушаю вас, штандартенфюрер, – не отрываясь от оптической линзы, делово распорядился Хубе.

– Возвращаясь к нашему разговору, – фон Дитц иронично изломил платиновую бровь. – В Христа, до прихода большевиков, неистово веровали и в России, не так ли? Я слышал в Орле, от одного русского попа, что де есть божественное предназначение России…

– Мистика? – генерал не спеша сунул во внутренний карман оптический прицел, вопросительно глядя на Отто.

– Если угодно, мой генерал. Мистика русского православного народа, как богоизбранного…Хм, через страдания во Христе обретающего Царствие небесное…– глаза барона, как осколки серого льда, холодно, выжидающе смотрели на командующего.

– Занятно, что-то ещё? – на загорелом, несколько одутловатом от коньяка лице Хубе, проступил румянец. Немигающий взгляд эсэсовца гипнотически давил своей волей.

– Если быть кратким, – Отто щёлкнул каблуками, – по словам того попа…» Весь смысл русской истории, вся мировая миссия русских заключается в безропотном исполнении Божественной заповеди приготовления к Страшному Суду…» Хм, что там ещё? – фон Дитц свёл брови. – Ах, да! «Готовность к явлению Нетленного Царства, нового Града Иерусалима». Что де, создавая Россию, народ их расходился по пескам диких пустынь и безжизненным льдам, готовил эти земли ко Второму пришествию Спасителя, одухотворял мёртвое живым и сам готовился к последним временам…

– Довольно, друг мой! – властно перебил Хубе. – Полагаю, вам хорошо известно…Эти времена наступили в начале сего века, когда грязная, алчная саранча в лице жидовствующих комиссаров стала язвить и жалить царскую Россию, а за тем и нашу Германию. Одну минуту, полковник! – генерал протестующе поднял руку. В его свинцовых глазах грозно отразились пожарища Сталинграда, в голосе зазвенел металл:

– Чёрт возьми, барон! Вы бы ещё прислушались к откровениям вонючего раввина из синагоги…Halt die kiappe! Scheibe!1515
  Помолчите! Чёрт знает что! (нем.)


[Закрыть] У этих пейсатых падальщиков в Талмуде…схоластического сифилиса – о богоизбранности их народа…много больше, чем золота в банках всего мира. Право дело! – генерал Ганс Хубе подозрительно посмотрел на Отто и недовольно дёрнул щекой.– Теперь вы…удивляете меня, барон! Какое к чёрту учение? Какой взгляд на русский народ? Всё в прошлом! Всё залито царской кровью и проклято Небом. Увы, друг мой, я не толкователь Апокалипсиса. Я генерал Вермахта и не смогу вам дать должную трактовку: ни Страшного Суда, ни Второго Пришествия. Но!…Даже не будучи знатоком на сём поприще, дам два совета.

Первое! Все убийства, ленинские расстрелы и сталинские репрессии-концлагеря, когда большевистское зверьё взрывало храмы, а священников грузили на баржи и топили в ледовитых морях, когда цвет нации – царских офицеров рубили саблями…Когда миллионы землепашцев, которые кормили Европу пшеницей, – морили на каторгах и коммунистических стройках, тогда и случилось завещанное Предначертание судьбы, будь я проклят, если не прав! Убитых праведников, царскую семью, в жилах которой было из века в век изрядно нашей германской крови, Создатель поднял с земли на Небо, под своды своего престола…А здесь, на поруганной. Осквернённой земле, не осталось России.

Ганс Хубе с нескрываемой ненавистью и презрением снова метнул взгляд на пылающий Сталинград. Казалось, город вместе с Волгой, охваченный огнём, туманным багровым половодьем утекал в гремящие небеса, просачивался сквозь дымовую завесу, уходил в кровавые полыньи, похожие на дышащие раны, промытые среди грязных кольчуг и доспехов брюхатых туч.

– А здесь, то что осталось, – скрипуче продолжил генерал, – не народ, не Россия, барон…А пустое вместилище нелюдей: эффлингов1616
  Унизительное прозвище славянских народов, от немецкого слова «обезьяна» (руг.)


[Закрыть], шретлингов1717
  От немецкого слова «леший» (руг.)


[Закрыть] и жидов-шарлатанов, которые управляют ими, сидя в Кремле.

– Майн Готт! Вы, генерал, говорите о России, с которой мы ведём второй год войну…как белый офицер в эмиграции – едко заметил фон Дитц.

– И тому есть причины, штандартенфюрер. – Хубе хрустнул суставами пальцев. – Мой дед, по линии отца служил в одном из лейб-гвардейских полков Его Величества. Порукой моим доводам и былые встречи-беседы с маршалом Маннергеймом, тоже, кстати, прежде состоящим на службе русского императора. Но сейчас, чёрт побери, не об этом!

Генерал, заложив руки за спиной, нервно прошёлся туда-сюда, вдоль стены. Остановил свой ход. Его малиновое лицо, скачущие глаза обрели вдруг выражение предельного недоверия и раздражения. Он приблизился к фон Дитцу, озирая его со всех сторон, будто желал убедиться, что перед ним натуральный, из костей и кожи, человек…Тот самый бравый штандартенфюрер, командир ударного танкового батальона из 2-й элитной танковой дивизии СС «Дас Райх», а не воткнутая в битый кирпич ряженая кукла.

– Что-то не так, гер генерал? – Отто хладнокровно ответил на каждый взгляд Хубе, и на его бесстрастном холёном лице скользнула белоснежная волчья улыбка.

– Всё так…– тихо буркнул командующий, словно сказал: «А вы, не так очевидны, барон, как кажетесь. Мне ещё нужно понять до конца, кто вы такой! Какого беса, вы, офицер СС, задаёте такие странные вопросы? Вам следовало бы помнить и быть бдительным…Подобные разговоры…среди офицеров Вермахта…в сфере пристальных интересов особых ведомств СД и гестапо. И сурово, очень сурово караются…

– К чему вы подстрекаете? Тех, кто поднимает подобные темы на фронте, следует проверять и проверять!»

Отто в первый раз сталкивался с такой враждебной реакцией «Старины Ганса», как он окрестил для себя командующего корпусом, ещё при первой их встрече. Понимал, что генерал-лейтенант опасается: не то провокации с его стороны, не то какого-то подлога. Чувствовал, что все его усилия встроиться в прежнюю армейскую обойму понимания и доверия терпят крах, а само великое дело, ради которого все они собрались здесь, на Волге…Ради коего он, Отто фон Дитц, готов был жертвовать, воевать, умирать, начинает сползать и падать не в ту яму. Видя всё это, он торопливо, досадуя, что его перебьют, начал первым:

– Я сожалею, что мы не поняли друг друга, гер генерал. Право, мои вопросы, касательно «русской идеи», «мистики», «православия»…лишь праздное любопытство. Ещё раз прошу извинить. Вряд ли, я должен доказывать вам, экселенс, что готов сражаться за фюрера, Третий Рейх! Если нужно, я готов умереть! Вы и так знаете…