Текст книги "Закрытые пространства в голове (СИ)"

Автор книги: Андрей Ларин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   Сухая тополиная листва приятно хрустела под изрядно потрепанными сандалиями Павлика. Пахло скошенной травой и еще откуда-то несся запах свежего хлеба, слева из барака раздавалась в тишине матерная брань, было солнечно и очень тепло, лето стремительно бежало к своему исходу и было понятно, что сухих дней будет не много, может быть неделя, ну от силы полторы... При каждом шаге огромный серый чехол бил по ногам, но Павлик не замечал этого и все продолжал спускаться вниз по улице, где на перекрестке его уже ждали несколько барабанщиков. Сейчас он только улыбался всему и чувствовал внутри какую-то очень важную причастность к этому миру, к этой улице, домам, редким прохожим, кислому воздуху и всему тому, что происходит и произойдет.

   Еще полгода назад, он был коротко стрижен, носил костюм и всегда был на работе раньше остальных. То, что его продвинули, вчерашнего студента эконом фака, в совет управления холдингом, было каким-то чудом. Да, он два года вносил существенные предложения, которые повысили рентабельность в разы и повлияли на открытие трех новых филиалов, но то, что его допустили до управления финансами, для него тогда казалось просто чем-то нереальным. Теперь он целыми днями распределял денежные потоки, покупая и подписывая договоры. Иногда он представлял себя дежурным на железнодорожной станции, пропуская одни поезда, задерживая другие, отправляя эшелоны в отстойники и совершая еще множество разных действий и все это зависело только от него, это льстило, придавало смысл жизни и заставляло вставать раньше и не ложиться допоздна. Казалось, что, все так и будет длится, покуда старость не возьмет свое и тогда можно будет растратить все свои накопленные капиталы, купив большой дом в лесу со всеми удобствами и устроив все так, чтобы жизнь расстилалась у твоих ног подобно скатерти самобранке и ковру самолету. Все закончилось в казино. Павел вечерами баловался расчетами игровых схем и на кануне похода в казино, он написал, как ему показалось идеальный вариант выигрыша. Его план был прост, теперь, когда он имел доступ к основным вкладам компании, он решил снять треть прошлогодних активов и запустить их в игру. А когда в десятки раз увеличившаяся сумма попадет обратно на счета, он на собрании расскажет о необходимости открытия нового направления, так называемого пассивного повышения дохода с помощью игровых домов и букмекерских контор, взяв за основу его золотоносную формулу.

   В пятницу, сняв деньги Павел Павлович, отправился в ресторан, праздновать свою еще не свершившуюся сделку с жизнью. Всю ночь, перебираясь из одного заведения в другое, он был уже почти на грани возбуждения, он представлял уже все по-другому. Теперь он решил всю прибыль оставить себе, не заметно положив с небольшой надбавкой все то, что взял со счетов назад, и на эти деньги открыть свою компанию. Новая идея пьянила еще больше, чем все выпитое, заставляя прокручивать в голове новую еще не прожитую жизнь.

   Вечер субботы начался ошеломляюще, формула работала, несколько ставок принесли столько денег, что казино заменило крупье и увеличило количество охранников около его столика. Но все последующее выкачало все деньги так быстро, что Павлик даже не успел опомниться. Спустя полтора часа он стоял на подкашивающихся ногах, до конца не понимая, что все проиграно полностью и бесповоротно. Пьяный он вернулся домой и в понедельник первый раз в своей жизни не вышел на работу. К нему в квартиру вломились утром во вторник три здоровенных громилы из службы охраны, избив, они заставили его подписать договор о передачи квартиры в центре города и машины директору холдинга, и протянув ему с уже треснувшим стеклом планшет, сказали перевести все его деньги на счет компании. Затем они выволокли его на улицу и напоследок пнув ногой под зад, прокричали что-то оскорбительное. Но Павлик их уже не слышал, левый глаз ослеп от расплывшегося синяка, на правый постоянно капала кровь, а уши были заложены в следствии ударов. Медленно хромая, он старался бежать, но перебитая нога подводила и тело грузно всем весом падало на асфальт и от этой беспомощности было тоже больно.

   Теперь он об этом почти не вспоминал. Кое как оправившись, он договорился с одним из своих одногруппников и стал жить в подвале его дома. Вспомнив свои старые увлечения, он нашел подходящие деревья загородом и сделал из них диджериду. Старые подруги помогли первое время с деньгами и лечением, а теперь он почти все лето играл в парке на этой дудке с местными барабанщиками, зарабатывая на еду и кое какую одежду. Теперь не смотря на все он был свободен и счастлив.

   Диджериду в сером чехле ритмично стукало об икру правой ноги и Павлик тут же придумал новый ритм, который решил сейчас сыграть на площадке, это была прерывистая сложная последовательность размером пять четвертей с двумя синкопами. Как всегда, расположившись в четвертом на пяточке недалеко от фонтана, который сегодня молчал, они начали. Сначала ритм не получался, Володька сбивался, постепенно примеряясь к тому, что происходит, а затем, когда все все поняли они вошли в транс... Такое с ними редко происходило, но этот транс был сильным всепоглощающим, не отпускающим, к нему было применимо только одно определение, он был правильным. Их дыхание слилось друг с другом, руки неустанно били о самодельные барабаны и казалось небо слышит их полностью. Вдруг у Аниса рука провалилась в мембрану, Павлик поперхнулся, что-то инородное было в его горле, и это что-то просилось наружу. Он, закатив глаза сильно кашлянул, и изо рта вылетел небольшой шарик ярко голубого цвета, который по замысловатой траектории, нарушавшей все законы физики, плюхнулся в пустой бассейн фонтана, устланный листвой, илом и прочим мусором.

   Все четверо очнулись. Оказалось, что был уже вечер и зажглись фонари, а вокруг них стояла большая аплодировавшая им толпа и что серый чехол от диджереду полный купюр и монет.

   Потом многие долго еще вспоминали тот вечер, как оказалось их музыка вогнала в транс не только их, но и всех тех, кто был рядом. Им посчастливилось полностью очиститься от внутреннего мусора и изменить свою жизнь. После этого вечера ни Павлик, ни его барабанщики больше не могли вспомнить тот славный ритм как ни старались, видимо это был особый день...

   На следующий день ватага мальчишек устроило в этом парке военные действия. Самодельные пушки выстроившись в ряды за густыми кустами, самозабвенно выстреливали и в противников, и в своих, и в беззаботно гуляющих сильными холодными струями воды. Ребята носились с ведрами от узкой речки к своим орудиям весело улюлюкая и выкрикивая победоносные возгласы. Все были мокрые, взвинченные, возбужденные, было видно, что никто не хотел выиграть, всем просто нравилось бегать с брызгалками, заряжать пушки и потом прыгать на них со всей дури ногами, отбивая пятки, но при этом поражая своих соплеменников удачным выстрелом.

   Федюнька, в очередной раз несся с ведром полным прохладой воды, ярко сверкающей на солнце, по уже проторенной мокрой, а поэтому скользкой дорожке, петляющей между кустов и деревьев. Но вот он, не удачно поставив ногу на островок травы, поскользнулся и опрокинув на себя воду, злой и уставший распластался на Земле. Полежав немного, он встал, пнул ногой ведро и обидевшись на все пошел прихрамывая домой.

  – Федька, ты где был? Где вода?! У нас все закончилось – на него выскочило несколько ребят из его команды.

  – Не хочу уже ничего, без меня давайте...

  – Эх, ты...

  Остальное он не дослушал, так как развернувшись побрел дальше. Ребята долго не тратя на него времени тоже развернулись в другую сторону и побежали к реке за водой, последним бежал младший брат Федюньки – Максимка, в смешной соломенной шляпе и с длинным желтым флагом, который он смастерил вчера перед сном из полотенца и лыжной палки.

  – Подумаешь войнушка из брызгалок, а я вот сейчас пойду на пруд и купаться буду – Федюнька не понятно, на что дулся и шел уже мимо не работающего фонтана. Конечно, он кинул туда первый попавшийся камень, а потом заглянул посмотреть куда он упал. Нога уже почти прошла, и он ловко перемахнул не высокий бортик, обложенный бледно зеленой плиткой. Оказавшись на дне, он нашел несколько монет, которые тут же отправил в карман шорт, а затем он увидел его, голубой шарик, похожий чем-то на землю, фотографию которой он недавно рассматривал в книжке, взятой у Вадика. Очистив его от ила и прилипших листьев, он уставился на него как на какую-то небывалую вещь, хотя шарик вроде бы ничем примечателен не был. Всматриваясь в него Федюньке казалось, что он тихонечко мерцает и что от него пахнет лавандой, как будто от белья в шкафу после маминой стирке. Шарик был сантиметра три в диаметре, имел приятную бархатистую поверхность и весил как большое яблоко. Налюбовавшись, он сунул его в левый карман и побежал в припрыжку, придумывая на что его можно было бы обменять во дворе.

   Летний день тянулся долго, Федюнька успел выкупаться, слазить на восьмой этаж строившегося дома на берегу реки с соседскими ребятами, с Галкой дрессировал ее любимую болонку Беллу, с Вадиком и Женькой он исследовал подвал, в который было не попасть из-за постоянно закрытой двери, а теперь по неосторожности оставленной открытой местным сантехником, сходить в библиотеку и наконец-то взять почитать всегда занятый трехтомник Булычева, пообедать у какого-то незнакомого мальчика, про которого ему рассказывал Вадик, что тот мол может ходить по воздуху, и все это только за пол дня. Оставшееся время до вечера он читал у себя в комнате приключения Алисы, смотрел как в аквариуме пучеглазый телескоп гоняется за мормышем, принимал в гостях Оленьку, которая опять скучала у себя в комнате за фортепиано и решила его навестить и на конец, когда та ушла, и длинный луч солнца пронзил комнату до самой стены, вытянув Федькину тень невероятным образом, он забрался в отцовские пластинки и найдя Била Эванса, забрался с ногами в громадное для него кресло и стал слушать и есть вчера обжаренные грецкие орехи. Прошел еще один обычный летний день, скоро должны были прийти родители с работы, а ему еще нужно было найти Макса и притащить его домой. И тут он вспомнил про шарик. Но проверив все свои карманы он нигде не смог его найти, как будто того и не было. Но ведь он совершенно точно помнил, как держал его в руках, а потом аккуратно положил в карман, да в левый карман...

  – Наверно я его выронил, когда разделывался перед купанием, пойду за Максом, а потом туда заверну проверю...

  Но на пляже шарика тоже не оказалось. Максимка, как всегда, не хотел идти домой и только угрозами, о том, что ему влетит от мамы, удалось его выудить из домика на дереве, в котором уж кто-то видимо пробовал курить.

   Вечерний ужин, наспех сделанный Варварой Степановной, был уничтожен быстро в почти полной тишине и только потом, когда пили чай все стали делиться впечатлениями от сегодняшнего дня. Папа рассказал, что в институте произошло ЧП, в трансформаторе произошло межвитковое замыкание, которое спровоцировало пожар и эвакуацию всех сотрудников в корпусе, мама пожаловалась на свою коллегу, которая весь день ей уши прожужжала о своей новой квартире, Максимка заикаясь поведал как он всех выиграл в войнушку и захватил вражеский флаг, хотя все это было не так и флаг он подобрал уже после игры. Федя тоже хотел похвастать своей находкой, но тут же вспомнил, что голубой шарик, эта замечательная копия Земного шара, так и не нашлась... Сходив в туалет и почистив зубы он быстро разделся и улегся в кровать, но в этот раз сон не пришел к нему, в левом бедре что-то чувствовалось, это не было болью, скорее напоминало ощущение от неровно наклеенного пластыря. Он осторожно потрогал ногу, но все было как обычно, поерзав еще минут тридцать Федька все же уснул. Он спал и видел, как все как будто в реальности, как шарик, его голубой шарик, совершенно безболезненно проник к нему в бедро. Он смотрел на свою ногу и сквозь кожу и мышцы видел, как тот дышит и мерцает. Потом снилось как слон ростом с собаку жил у них в квартире и разговаривал Максимкиным голосом и еще много всякой ерунды, например как из его аквариума стали выходить ящерицы с человеческими телами или как его маме удалось испечь пирог, в котором они стали жить всей семьей, который оказался на самом деле параллельной вселенной. С одной стороны пирога можно было попасть в гараж к Славкиному отцу, а со второй стороны – на кухню Оленьке, где та почему-то отдыхала в гамаке под искусственным солнцем, сделанным из блесток, осколков зеркал и бенгальских огней.

   Утро застало Федюньку под кроватью. Ночью он опять ходил во сне и видимо в конце концов нашел там прибежите. Вылезая, он стукнулся головой и чертыхаясь весь в пыли не открывая глаза, вывалился на середину комнаты, где Максим уже построил из кубиков очередной космодром с ракетами. Усевшись в сером полумраке, Федька уставился на свою ногу, да, там явно что-то было... что-то теплое, родное, что-то такое что хотелось беречь и о чем он точно никому ничего не расскажет....

   Прошло лет двадцать пять. Федор вырос в долговязого, нескладного мужчину, с длинными жилистыми руками, увенчанными невероятно крупными кистями. Когда он их сжимал в кулаки, то издали напоминал невероятного великана с молотами вместо рук.

   Максим первым из них двоих женился. Вскоре после свадьбы они с женой уехали в Анадырь и только редкие звонки и еще более редкие приезды их напоминали Федору, что у него есть брат. Родители же почти сразу после того, как Федор окончил ординатору, сникли и один за другим померли, тихо, без страданий оба во сне.

   Теперь уже не Федюнька, а Фёдор Андреевич, работал почти безвылазно в сто тридцать седьмой городской больнице нейрохирургом и добился многих заслуг, проводя сложные операции и придумывая новые приемы и способы их ведения. За несколько лет, ему удалось написать две научные статьи и защитить кандидатскую. Так и текли его дни, плавно словно какие-то жидкости перетекая один в другой.

   Однажды ему очень повезло, подменившись на три дня он взял себе выходные и решил провести их в полном покое, взяв палатку и уехав в лес. Для начала следовало сходить в магазин и основательно запастись провиантом и взять на вечер что-нибудь особенное, чтобы отпраздновать такое событие. День был невероятно солнечный, штиль просто вызывал изумление, он как будто изменил воздух, сделав его плотнее и ощутимее, все кого он встречал на улице улыбались, многие окна стояли на распашку, впитывая славу дня. Он тоже шел и улыбался без всякой причины, просто было хорошо и дышалось свободно, как в детстве. А где-то высоко в небе плыла радуга, необычной формы, напоминающей шар, внутри которого что-то живо пульсировало и билось, и проживало видимо интересную жизнь. Федор поднял глаза на небо, радужный шар висел ровно под ним, моргнув, он в следующее мгновение увидел, как тот лопнул, оставив после себя разноцветные брызги по всему воздуху, который теперь звенел от счастья, от приближения чего-то великого и значимого.

  – Простите ради Бога, – в Федора врезался какой-то прохожий, который тоже засмотрелся на небо – вы видели?!

  – Да, я такое первый раз наблюдаю...

  Перед ним стояла немного растерянная светловолосая словно с картин Нестерова женщина в длиннополой юбке темно синего цвета и горчичного цвета рубашке, очень похожей на мужскую.

  – Варвара, – она протянула робко ему руку.

  – У меня так маму звали...

  И так закружилось, завертелось у них все и женились они буквально через месяц с момента знакомства. А еще через год у них родилась дочка Первина Федоровна.

   А потом и вовсе чудеса кудеса пошли, как Первине перевалило за три года Федор Андрееч занемог и слег с сильным воспалением в области бедра. И только спустя несколько недель он вспомнил, что скрывается в его ноге. И как-то поздним вечером, поведал он обо всем своей супружнице. А еще спустя три дня разродился он еще одной девочкой, которая вышла на свет сама, аккуратно разорвав кожные покровы и улеглась рядом со своим отцом, который почивал, так как стояла ночь на дворе. Первая ее поутру нашла Варвара и от удивления лишилась речи на всю неделю, только и могла она что охать да, плакать от радости.

  Девочку нареки Дариной. Кое как смогли уладить ее оформление, все-таки пришлось солгать и сказать, что родила ее Варвара. Надо сказать, что Дарина с рождения могла говорить, не совсем внятно, но разобрать можно было, и пошла она на третий день без всякой помощи. Когда стала она входить в возраст, то есть стукнуло ей годков девять, то сказала всем, что зовут ее Рада и после того опять пошли передряги с новым оформлением документов, хотя это было нужно только матери.

   С взрослением дочери, Федор все сильней стал отстраняться от семьи, брал чужие смены и иногда по неделям находился в больнице. Как-то общаясь Варварой признался ей, что боится Рады, а особливо оставаться с ней наедине, будто кажется ему в эти моменты, что что-то незримое витает над ними и шепчет что-то , а что не разобрать, да и боязно разбирать, не человеческие словеса и не человеку их слушать. Так вот по прошествии нескольких месяцев таких отношений, принесли Федуньку из больницы и уложили в постель и накрыли теплым одеялом. Варавара прилегла рядом, а Рада стояла и молча плакала, все понимали, что не жилец он и скоро уйдет от них. А Феденька и в правду усох немного и стал как каменный и дыхания не слышно и глаз не открывал больше. На ту пору много народу к ним приходило, а задержался до само смерти его только один бурятский мужичок, который оказался буддийским монахом. Уж как не понятно, но он усадил нашего Федора, облокотив спиной к стене, руки ему так умудренно сложил и стал читать свои мантры, да так и проводил его. И потом еще после того, как тело мертвым совсем стало, продолжал что-то читать по-своему. А как срок подошел, молча поклонился всем поочередно и ушел восвояси.

   Варвара долго убивалась, Рада уже в возраст девичий вошла, а та все глаза на мокром месте имела. Да вот привязался к ней один мужичок, хороший добрый, и в нем то и нашла она свое успокоение. Звали его Прохор, а она его все только Прошкой кликала. Была он калека, на третьем десятке попал под машину и лишился левой руки. И это было еще более прискорбно от того, что по профессии он был пианистом и ничего больше делать то не мог. После того как оклемался и из больницы вышел, опять стал играть, одной рукой, но очень проникновенно и умудрялся как-то так все выстраивать и на педаль нажимать, что казалось играет двумя руками, только не все конечно получалось, так как одна рука есть одна рука.

   Прошка как-то пришел к ним после работы, а он все больше аккомпаниатором работал и остался с Варварой. Хорошо им жилось, мужчина он был не пьющий, веселый и работящий. Готовил почти всегда только он, полы там прочее тоже почти все на нем было. Варвара как призрак ходила по дому да улыбалась грустно. Не много они так прожили год или полтора, да только Варвара тоже стала остывать и тихонечко померла, Прохор же после похорон почти сразу куда-то исчез из квартиры, из города и не видел его никто больше из знакомых, как будто и не было такого.

   Рада после всего этого замолчала, совсем ничего не произносила. Не понятно чем и как жила, до тех пор пока не объявилась мать ее матери бабушка Прасковья и не забрала ее к себе в деревню, которая находилась где-то далеко на севере Урала. Добирались долго, почти три дня на каких-то попутных машинах и автобусах. К вечеру дорога уперлась в высокую гору и закончилась. Ворчливый водитель скоро выгрузил два чемодана, сгреб в кулак несколько купюр и быстро умчался назад.

  – Вот внучка и добрались... Вишь гора какая? Вся в норах, да дырах... Это потому, что сюда со всей России приходят и свои желания написанные запихивают, говорят сбываются... Не знаю не пробовала ни разу и так все хорошо было, а чего не было, ну значит не дано и просить не стоит... А ты что молчишь, молодец, нечего трепаться да горланить всякое, так и весь дух растранжирить можно..., пойдем.

  Когда они подошли ближе, гора и в правду оказалась как пемза вся дырочках, да в рытвинах.

  – Баба, а как гору называют?

  Прасковья с удивлением оглянулась на Дарину-Раду.

  – Да никак ее у нас не называют, гора да и все, это пришлые зовут ее Сайлак, а почему не знаю, просто слышала, пойдем, а то темнеет уже.

   С тех пор заговорила она, правда общалась только с бабкой, и то очень скупо, спросит обычно что-нибудь и замолчит потом на день. Зато стала писать дневник, нашла какую-то папку на чердаке и все листочки, что испишет туда подкалывает, а иногда и рисунки свои. А Прасковья ее не иначе как Светой не называла, так она получила третье имя.

   А писала Светлана скорее не дневник, а письма отцу. Вот, собственно, и они:

  «... Еще раз здравствуй, папа! Бабушка Прасковья забрала меня к себе в деревню. Живем мы дружно, и я стараюсь во всем ей помогать. Правда люди здесь все очень диковинные, на кого не посмотришь, всякий по-своему интересен. Но больше всего мне нравиться Дарья, она приходит иногда по ночам к бабушке, и они долго о чем-то беседуют и поют какие-то грустные, о очень красивые песни. Меня они к себе не пускают, говорят мала еще. Дарья очень высокая, наверно метра два с лишним росту будет, самый рослый мужик ей будет по грудь. Видимо от того и одна до сих пор, несмотря на то, что красавица и фигурой очень хороша. А видел бы ты ее походку, залюбовался и долго бы еще в след смотрел. Такая вот она, очень пригожая всегда в чистом, голосом обладает сладким, что слушала бы, да и только, а как запоет, так вообще за облака улетаю. Еще есть здесь бабка Зинаида, она слепа, но все видит, глупо конечно звучит, но так оно и есть, люд говорят, что у нее какое-то внутреннее зрение, сердцем видит. Многих здесь лечит и многим же помогает, кому что скажет, а кому и травку нужную от напасти даст, все ее любят и уважают, да вот только, впадет часто в забытье и начинает искать свою пропавшую давно дочку. Ходит так по деревне, заглядывает во дворы и все кличет ее да так жалобно, что аж сердце сжимается. И меня несколько раз спрашивала, подходила так близко близко, аж носом касалась и безглазым лицом вопрошала, не видела ли ее милую Поленьку, не знаю ли чего про нее... Женщин здесь намного больше мужчин, потому все мужеские дела делаются всеми и кузнечные и ремонтные и еще много чего. Ах, да здесь бабы рожают без мужиков, так как все происходит само сбой, говорят, что и меня в это посвятят, как время придет. И бабушка так родила мою маму и ее сестру, но мама потом в город уехала и у нее все по-другому сложилось, сам о том знаешь. Ну на сегодня все, вот тебе засушенный цветочек, надеюсь он тебе понравится. Пока, целую крепко при крепко.»

  «... папа, привет, позавчера ночью меня посвятили в женщины. Ох и жутко же было. Столько страху натерпелась. Сначала все бабы вышли к нам на встречу и одеты были пресмешно в какие-то замысловатые наряды, которые отродясь нигде не видывала. То ли штаны шаровары, то ли очень пышные алые юбки снизу, а сверху белые обтягивающие рубашки, такие, что и пошевелиться видимо было трудно, так как двигались они как роботы. На головах шапки больше похожие на цветы, раза в три в четыре больше самих голов, разных цветов, но все больше желтые, по-моему, были. В руках все держали ветки и ими махали во все стороны и еще пели такую чудную песню, но вспомнить ни слова, ни музыку не могу, как не старалась. Вот значит все поют и ведут меня в лес, мужчины и мальчишки дорогу факелами освещают. Привели на поляну, смотрю из зеркал и стекол коридор выстроен, бабушка мне и говорит, иди говорит вперед и ни о чем плохом не думай, а как выберешься, да очухаешься, так домой возвращайся, на том и конец будет. Я и пошла, иду, а звуки и песня все тише и тише, отражения мои сначала тусклые были размытые, а потом, все светлей и отчетливей стали, как будто свет откуда-то появился. И вижу я и себя и тебя и маму, и всех своих знакомых и приятелей и всякого прохожего, и животного что в жизни встречала, все увидела. Потом иду и понимаю, что нет больше ни зеркал, ни стекол, а отражения есть, они как коридор для меня и я уже и не смотрю, а какая то другая девица, на голове кокошник золотой сверкает в разные стороны а на теле дымкой серой серебристой платье одето. Чудно так я и спрашиваю у нее, то есть у себя, кто ты? И отвечаю, себе, что это сон о сне мой, и что только Солнце обо все знает, поэтому ступай к нему. Долго еще бродила по лесу, мне потом сказали, что целый день прошел, и видела многое и страшное очень и жалостливое, и веселое, но вот когда на дорогу к Солнцу ступила, так как будто полетела, а уж потом дома оказалась в постели спящей. Такие вот дела. Теперь папочка, я могу рожать, надеюсь скоро встретимся. Пока, целую крепко при крепко!»

   Всю неделю в деревне было неспокойно и только в конце, в воскресенье выяснилось, что случилось. Дед Егор, завсегда такой степенный и молчаливый стал необычно резво скакать по всем улицам призывая жителей внимательно отнестись к тому, что происходит на Солнце. А на Солнце надо заметить тогда было что-то совершенно не понятное, сначала, где-то с понедельника по среду на нем открылся глаз, который рос до тех пор, пока не занял собой все светило. Затем, после полудня в четверг, глаз стал медленно закрываться и уже в пятницу вместо него виднелась только большая черная дыра, которая все равно как-то все освещала. А в субботу и в воскресенье на небе ничего не было, но свет был везде и даже ярче обычного. И вот в это воскресенье на главном перепутье или площади, там, где стоит изба читальня и большая пожарная башня нашли окаменелого деда Егора, он стоял, обратившись лицом к небу и руками как бы старался дотянуться до чего-то. Высыпало тогда много людей поглазеть на это и случалось неожиданное, каменная статую раскололось и из ее глубины выбежал маленький мальчик и не дав всем опомниться, убежал в избу, где жил дед Егор.

   А потом бабушка Прасковья ушла в Желтый город.

  «Здравствуй, папа. Бабушка у шла в город, и ее уж нет третью неделю, живу как могу, в огороде копаюсь помаленьку и совершенно не знаю, что делать. На кануне только и сказала мне, что надо ей де найти одного человека и кое-что ему передать, и что скоро будет. Ладно думаю надо так надо, человек взрослый, самостоятельный, но ведь уже третья неделя пошла, а от нее никаких вестей. Думаю, завтра пойти искать ее. Город говорят недалеко находится, на попутках как-нибудь доберусь. А желтый он потому, что там все дома желтые и люди говорят тоже почти все желтые. Я тебе как доберусь все напишу. Пока, целую, твоя Светлана».

  "Папа, привет, добралась я до города, и он чудный, никогда такого не видела, да и мало где была за свою жизнь, сам знаешь. Так вот Желтый город лежит по обе стороны реки Тетюхи, на правом берегу много заводов с цехами разными, а на левом – люди живут, театры и все такое прочее. Но есть еще оказывается и подземная часть города, которая под Тетюхой и под обеими берегами лежит, вот там-то и живут желтые люди. Попасть туда можно либо через многочисленные лифты, которые разбросаны по всем улицам города, либо по широченной дороге, которая плавно уходит вниз сразу же за местным парком культуры и отдыха. Такое необычное зрелище, идет идет дорога, а потом бах и уходит под землю, такая черная прорва и страшно, и любопытно одновременно. Я ходила туда, все Прасковью искала, у всех спрашивала, но никто ничего не знает и не видел.

   В первый день познакомилась с одним парнем, но выглядел он как старик, оказалось, что он продает какие-то снадобья и сам их употребляет, вот от них то он и постарел, так мне сказал. Я остановилась у него. Помню, как первый раз добирались, и я вся запуталась в этих лабиринтах, постоянные спуски, недолгие подъемы, лестницы, узкие коридоры, каменные стены, трущиеся о бока и руки, арки, ниши в которых, кто-то спит – все это настораживало и пугало...

   Я здесь уже почти неделю, по крайней мере мне так кажется. Не теряю надежду найти бабулю, нарисовала ее портрет и все так же хожу и всех расспрашиваю. На верху живут всякие маргиналы, художники, музыканты, безработные, бездельники всякие, но здесь интересно, работают в основном желтые люди. Одни из них поднимаются и работают на верху, другие так же продолжают находится под землей и работают в каких-то секретных цехах непонятно что производящие. Парня, у которого живу, зовут Ма, некоторые его почему-то зовут Мама или Мамочка. Ма меня по всюду сопровождает и все объясняет, наверно ему просто скучно и нечего делать и поэтому он так себя развлекает. Первые дни мы обходили весь верхний городи только один старичок сказал, что наверное видел ее в автобусе, который направлялся в нижний город, но это не точно, он стар и ему просто могло так показаться... Тем не менее сейчас мы все время находимся в низу, и даже остаемся здесь ночевать, у Ма здесь тоже есть свои клиенты и они охотно его принимают, а с ним и меня. Здесь в нижнем городе желтые люди зовут его Мо или Момо. Самое удивительное здесь – это мыши, их очень много местами ими усеяны все улицы. Подражая людям, они ходят на задних лапах и как сказал мне Ма, они поклоняются людям как божествам и показал даже их маленькие храмы. Мышей никто не трогает, оказывается они в процессе своих поклонений выделяют особое вещество, которое очень цениться и используется на секретных заводах. Как и чем они получают это вещество никто не изучал, Ма говорит, что в это таинство лучше не лезть, так как можно все разрушить. За все время нашли только одного человека, который сказал, что видел Прасковью, и что она ушла с неким другом еще глубже. Завтра будем искать туда проход. Вот и еще один день закончился, пока целую!"

   Утро так и не добралось до тех подземелий, где сейчас обитали Светлана и Ма, желтые люди в определенный час просто включали искусственное освещение и становился день, так же при выключении света наставала ночь, промежуточных состояний не существовало.

  – Я решил тебе сделать подарок, сейчас пойдем в местный салон красоты, и ты сможешь подобрать для себя любой запах, который тебе понравиться.

  – Ма, спасибо, конечно, но надо искать бабулю, а потом выбираться...

  – Думаю, это будет недолго, так что развеешься...

  Наскоро поев в местном кафе, где шторы были похоже на гигантских летучих мышей, они вышли и отправились по самой широкой дороге, где по сторонам стояли всяческие магазины и заведения разного толка. Под ногами приятно пружинил эластичный настил, было очень чисто и пахло чем-то цитрусовым. Со всех сторон неслись крики, разговоры и временами из некоторых окон вырывались музыкальные звуки, то трубный вой, то ритмичный стук барабанов. Временами встречались деревья, они загадочно мерцали, переливаясь различными цветами. Вокруг них всегда было полно мышей, некоторые из которых им кланялись, а кое-кто, стоя на задних лапках передними – крепко обнимал ствол. Там всегда был писк и мышиные возгласы на местном языке.