Текст книги "Земля - это сон Солнца (СИ)"

Автор книги: Андрей Ларин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

   Земля – это сон Солнца.

   Как-то все по-дурацки произошло. Тогда стояли безобидные солнечные дни, наполненные дешевой свободой. Мы с Карлом Можайскм, это один из моих воображаемых друзей, бродили, где не попадя и совали свои носы во всевозможные злачные места, надеясь обрести хоть какое-то чувство стабильности и покоя, которые нам виделись в упорядочении жизненных событий и в их прогнозировании.

   Завербовали нас быстро, не дав опомниться, просто захватив врасплох, расставив искусно свои хитроумные силки, они вынудили нас сказать да. Даже не знаю находится эта страна на нашей Земле или где-то еще, но это уже не важно.

   После этого со мной стали происходить всякие чудеса. Например, какой бы я не положил предмет себе между бровей, он всегда проваливался внутрь меня. Даже не знаю сколько во мне всего пропало, сначала это забавляло, но потом прикинув, сколько я в себя провалил, мне стало страшно, и я перестал этим заниматься. Еще одна странность заключалась в том, что после того, как мы с Карлом сказали да, я стал видеть движение воздуха. От своего или чужого дыхания совершенно отчетливо виделись потоки, несущиеся в разные стороны. Ветер же воспринимался как очень масштабное движение, которое состояло еще из множества более мелких потоков, а они в свою очередь из еще более мелких и так далее. Эту фрактальность я стал наблюдать почти повсюду, когда переставал думать.

   Итак, от нас с Карлом требовалось предоставлять мысленные отчеты о своих впечатлениях от происходящего. Для этого нам требовалось на исходе дня, то бишь поздним вечером забраться на ближайшее дерево и мысленно прокрутить все события дня особливо останавливаясь на чувствах, на том, что взволновало и обеспокоило. Да, те что нас вербовали выглядели как обычные алкаши, и говорили они тогда всякую несуразицу, а вот на эти вечерние контакты с нами выходили, как бы это выразиться без мата, туманные массы или какие-то сгустки не оформленной жижи если хотите. После их посещений и до самого утра я чувствовал себя полностью опустошенным, выпотрошенным и одиноким. Пропадали все и даже Можайский. Наследующее утро он конечно возникал, как обычно откидывалась половица и он с нетерпением преодолевая узость прохода вылазил и садился напротив.

  – Давая убежим от них? – Карл после вербовки так начинал каждое наше утро.

  – Как ты это представляешь, они же нелюди Они повсюду, невозможно это Карлуша, даже пробовать не стоит.

  – Но вспомни, Они так и не выполнили своего обещания, мы полностью в праве их послать и уйти куда захочется...

  – Да, боль Они так и не вылечили, но каждый вечер обещают, что скоро это произойдет... может еще подождем?

  – Посмотри на себя, Они высосут тебя и разложат твои кости вокруг дерева, на котором ты в последний раз будешь вспоминать свой последний день...

  – Последний... последний день.... А как мы убежим?

  – Да просто, тебе жениться надо и все... я конечно уже никогда к тебе не приду, но все же жизнь будет продолжаться...

  Я знал, что он был прав и что действительно пора уже Клаве сделать предложение после уже десятилетних дружеских посиделок. Клава была немая от рождения, но лучше человека я не встречал и видимо не встречу. Жила она в общежитии на Майской горке, где я часто чудил со своими немногочисленными друзьями и знакомыми. Вернее мы подвалах общежития организовали типографию и редакцию журнала «Дым-грым» где печатали всяких маргиналов и вышедших в отставку искателей истины и Бога. Там же и провели свадьбу. Клава была сложена идеально и чтобы не надевало, все ей шло. Как сейчас помню она была тогда неотразима в темно желтом балахоне на голое тело, который сшили ей семь девушек из какой-то мастерской по изготовлению постельного белья. А на голове у нее была корона сделанная из вязальных спиц местным вечно пьяным художником малого драматического театра Стрельцовым Петром Леонидовичем. Посидели тихо, почти все время молчали, поели что было, выпили отваров от знахарок из общежития (у них там кружок был, они каждодневно выходили к парковому пруду и обнаженные встречали солнце и много чего еще делали, например садились кругом и начинали по одной каждое слово говорить, а одна из них все это записывает значит, так вот час наговорят всякого, потом сидят и читают, разбирают, это у них вроде как гадание было на неделю, и другого было всякого, по лучше меня чудили). А на утро мы отправились к Клаве на Родину, в деревню «Сизые пески», она недалеко от города располагалась километров эдак пятьдесят отъехать надо по дороге, а потом еще немного на лево, но уже до самого конца.

   В деревне дворов много было штук двести, но жилых только десять. Мы с Клавой так эти дома и называли по названию пальцев. В Левом Мизинце жила большая семья из семи человек, которые перебрались в Пески лет десять еще назад или больше из города. Кондрат и Марфа, так они себя называли привезли с собой непонятно чьего деда Икима и настрогали четверых детей: близнецов Светлану и Санечку, затем Петеньку и младшую Дуню. Жили они замкнуто, другие говорили, что они сектанты и что детей заставляют молиться какому-то Вымпелу. Кто это или что это никто не знал, но слух был устойчивый.

   В Левом Безымянном жили три древние бабки со множеством кошек и собак, на что жили не понятно, но выглядели все и бабки, и живность всегда ухоженными и сытыми.

   В Левом Среднем жил дед Игнат, был он человеком нелюдимым и печальным.

   В Левом Указательном только на лето приезжала молодая пара, не помню точно как их зовут, по-моему Гриша и Ольга.

   В Левом Большом не понятно кто жил, но что кто-то там есть было определенно. По вечерам включался свет, время от времени топилась печь, слышались голоса не определенного пола, но как только туда кто-нибудь из местных заходил, то все исчезало как по волшебству. Но это никого не пугало. А главное что? Плохого никому не делают? Нет, ну вот и замечательно!

   В Правом Большом мы Клавой поселились, дальше от нас в Правом Указательном жили Авдотья и Ибрагим пожилые очень, но еще довольно крепкие старики.

   В Правом Среднем доме расположились Свободные художники. Количество их постоянно менялось, жили они шумно, устраивали вечно какие-то перформансы, конечно все снимали на видео, как сейчас принято. Мы с Клавой как-то нарвались в инете на их сайт и оказалось что они выкладывают всю свою жизнь в прямом эфире, причем даже и те срамные эпизоды, о коих и наедине с собой иногда не ловко и вспоминать, но что поделаешь современное искусство и все такое... Правда был у них один скульптор, здоровенный такой детина, так вот понаделал он по всей деревне деревянных истуканов, всяких таких и страшных и смешных и так ладно это у него все получилось и сделать их и расставить, что к нам иногда даже приезжают туристы на все это полюбоваться и пофотографировать. Правда сгинул он, этот скульптор в Лесу, не долго пожил...

   Нуда ладно, в Правом Безымянном жил поп расстрига, значит бывший отец Алексий. Но не смотря на это местные бабульки ходили к нему и вроде как какие-то службы проводили.

   А в Правом Мизинце обитали шесть сестер Парамоновых. Как звать их никто не знал и держались они всегда вместе, выходит одна так за ней завсегда и остальные выходили. И обращались к ним всегда как бы ко всем сразу. Вот вроде никого не забыл.

   Мы с Клавой славно жили, огородом вместе занимались, слушали много музыки. Не понятно от куда у нас на всю деревню был стабильный вайфай, так что проблем с информацией у нас не было. Сексом мы не занимались, еще когда дружили, пробовали несколько раз, но решили, что смешно это и оставили до лучших времен, когда соберемся детей зачинать. Нет, ласкались конечно обнимались по долгу это да, но так чтобы как в фильмах срамных, до этого не доходило, не нужным это все казалось. Прожив года два, я понял что прекрасно слышу и понимаю все то, что думает Клава, а она в свою очередь меня. Но от долгих монологов в ее присутствии и обращенных, главным образом к ней меня это не избавило. Лежим мы так бывало часто около печи, и я играючи какой-нибудь головешкой начинаю разглагольствовать, а она смотрит на меня как бы любуясь и слушает, слушает..

  – Вот как ты думаешь, любовь моя, зачем это нам даны возможности разные? И смотреть мы можем и слышать и нюхать и все такое прочее? А вот мне кажется что это совершено не спроста. Некоторые скажут мол что пищу так удобнее было нашим предкам добывать, да от врагов-хищников обороняться..., но по суди сама есть столько существ у которых эти самые человеческие чувства в полной ущербности находятся и ничего дожили до современных времен! Кажется мне, что только в совокупности этих десяти возможностей человека возникает путь, Путь, по которому и надо идти, и что это и есть его предназначение и значит полный смысл жизни во всей его красе. Идти, голуба, надо вот и все, идти, веред или как куда кого этот самый путь ведет. И надо же получается что и путь ведет нас, и дорожку эту мы сами-то и мастырим. И не понятно как это все сочетается... но наверно это и есть та Великая тайна, которую человеку разгадать не дано, потому как нечего, не дорос еще, не образумился. Слышу, что согласно со мной, но и то хорошо, пойдем в Лес, посмотрим что на этот раз Лесушко-батюка нам приготовил.

   Так вот и коротали мы дни, а надо еще сказать, что после того как художники наши получили какую-то премию за свои экзерсисы в области документалистики, хлынули в нашу деревню люди. Мы с Клавой сначала называли вновь ожившие дома по названию пальцев на ногах: Левый мизинец Ноги, а потом так много всех стало, что мы плюнули на это и не вспоминали больше. И среди прочих было много забавных персонажей. О первых приехали наши знахарки из общежития и притом количество их во многом увеличилось, если не соврать их было баб около сорока. Они оккупировали четыре двора, разнесли сначала все к чертям собачим, а потом выстроили одно строение и домом то его язык не поворачивается называть, во общем выстроили такой Терем в виде Солнца, в центре значит большая высоченная башня, а по краям от нее расходятся как лучики длинные хижинки. И все так они замечательно устроили, все это сверкало и переливалось на солнце и можно было по долгу смотреть и любоваться и не уставать от этого. Ходить они начали все как одна голышом, зимой только тонкие холщовые балахоны одевали да на ноги что-то в виде лаптей, чтоб снег не приставал. Местные сначала смеялись, а потом как-то вроде так и надо все стало. Среди них женщин много красивых было, но ни один мужик не мог к ним подступиться без их ведома, такую силу все имели!

   Еще приехала такая странная особа, Марго ее звали. Одевалась всегда как в европейские барочные времена. И нарядов у нее надо сказать было ужас как много, два грузовика завозили, полный сарай их набилось и как она во всем этом беспорядки что находило. Было не понятно. О держала себя всегда привлекательно и даже немного надменно. Поклонников у нее было еще больше чем нарядов, но она до себя никого не допускала, так только общалась с некоторыми, а других и вообще в дом не пускала. И ставили те подле ее дома палатки в разное время. Одни снимались, другие появлялись. Да баба она была красивая, но вот с причудами это, да.

   Лежим мы как то с Клавой на полатях, в окно смотрим, я ее бархатный живот глажу, а он подрагивает, отвечает на мои касания, ластится, чудно это было и запах от него был такой сказочный чарующий, как бы травянистый такой желто-зеленый теплый теплый, почти горячий. Повернулся я и в комнату посмотрел, а там в ярких лучах, похожих на золотые трубы пыль летает и я Клаве так подмигнул иона тоже увидела. А пыль танцевала, они частички разбивались на пары, кружили, то вновь уносились в разнобой во все мыслимые стороны, а то собирались в дружные концентрические хороводы и медленно двигались. Это завораживало и мы чуть было не заснули, глядючи на это, но тут нарастая зазвучала музыка она была везде и было ясно что укрыться от нее невозможно, да и не хотелось этого, потому как она была Вселенским вальсом. Клава подумала мне, что это пылинки поют гимн Солнцу и дню радуются... И так хорошо было и так замечательно, а потом резко все смолкло, тучка закрыло Солнце и пыль исчезла в пасмурном дне.

  – Знаешь Клав, что знахарки мне рассказали, ведьмы наши? ...Да они подпускают меня и мы долго говорим порою... да ты не ревнуй, мы так с ними о вечном говорим, о Житии... мне иногда кажется, что все они на одно лицо, на одно красивое правильное, строгое лицо... ворожат поди... Так вот говорят они что в человеках есть орган один, называют они его окном и это окно по всему телу всегда путешествует, никогда подолгу на одном месте не останавливается. И вот например когда мужчина и женщина соитием занимаются, то окна их перемещаются в область гениталий значит и раскрываются и тогда дети зачинаются, а если одного кого-нибудь скажем не открылось окошко, все в пустую выходит, вот ... И еще говорили, что состояний несколько у этих окошек есть , ну понятно первые два оно или закрыто или открыто, а еще, как-то они мудрено описывали... бывает так что окно оно как бы везде, во всем теле. Так вот оно бывает везде во всем теле либо закрыто, это такое обычное состояние человека, а вот бывает, что оно везде, в каждой клеточке и оно открыто и вот тогда говорят все мыслимые и не мыслимые чудеса кудеся возможны. Зачем? Не знаю, но в тот момент человека как бы уже и нет, он все становится и везде... Ладно, голуба, пойду я колодец чистить.

   Я еще долго вспоминал музыку и чистил колодец, и чистил я колодец, а казалось чищу себя, вытаскиваю всю дрянь, да мусор, накопившийся за долгие годы бездумно проведенные в непонятных местах с непонятными людьми в ненужных бессмысленных беседах... и как только стал я приближаться к концу, как только студеная вода стала омывать мое израненное сердце, так и музыка недавняя всплыла во мне с новой силой и в новом звучании и понял я ее полностью, глубоко, основательно и навсегда. И вот тогда в пике значит увидел, ответвление, проход бок. Я прошел в него, сначала тесновато было, а потом смотрю потолки расширились и идти стало возможно в полный рост. И ходил так долго и выходил в разных дворах в спрятанных выходах и в Лесу выходил и несколько раз до города доходил и быстро все так получалось дивился этому и молчал. Иногда открывались мне большие дороги под мерцающими сводами, по которым двигались какие-то маленькие людишки и почему-то знал я, что одних их них, те что имеют кожу зеленую, зовутся их Стервецами, а те что желтые на лицо – Смыслами. На одной такой дороге, наших ведьм видел, шли они по трое взявшись за руки. Иногда останавливались, и терли свои уши, потом каждая говорила по слову, Томара, все это записывала и шли они дальше, а потом опять останавливались и опять терли и так далее. Я тоже потер было свои уши и , ух жутко аж стало, услышал как возникать от этого шуршания и шума стали слова и много столько и все такие непонятные. Но слышу, одно Слово, самое главное, просачивается сквозь остальные, заглушает их, потом становиться таким громким, что всего прочего и не слышно уже вовсе. Не могу открыть , что за слово это , так как это тайна моя и меня только касается, не серчайте и не злобтесь на меня за это, лучше сами потрите уши и услышите свое Слово, свое самое главное и самое Верное, а по нему уже и Жизнь свою выравнивать да править можно.

   Вернулся я к Клаве домой уже под вечер, когда неведомая птица заливалась в предзакатном своем плаче, Солнышко провожая и успокаиваясь. Вылезая из колодца понял что Земля наша любит нас, да так сильно, что способна одаривать нас таким обволакивающим спокойствием, от которого понятно становится, что все хорошо и что иначе и быть не может. Так ночь и настала, так и прошла.

   По утру идем с Клавой как обычно к Лесу на опушку чтобы росой умыться и видим стоят наши бабаньки-знахарки в круге двойном, а в центре Томара, она у них за главную видимо почиталась. И ладони у них на глазах и так тихонько они на них давят:

  – Вижу, вижу, бабаньки быка белого, а на нем сидит...

  И тут другая ей вторит, даже почти тем же голосом:

  – Большая синяя птица, ростом с двух таких быков. ..

  Третья:

  – Клюв у нее прозрачный и держит она в нем змею поганую...

  – Змея извивается и голов у нее две и та голова, что вместо хвоста, пытается ужалить...

  – А не получается, так как на последнем издыхании уже...

  – И вот издох змий и ворон его выронил...

  – Пришла корова, рыжая как наша Авдотья Ребрякова и съела ее...

  – Бык ушел в Лес, Ворон в небо упорхнул...

  – А корова разродилась...разродилась маленьким хорошеньким теленочком...

  – На лбу его знак солнца был, а на спине полумесяц желтый...

  Они еще долго говорили, а мы умывшись пошли на реку купаться и голоса еще долго доносились до нас, утопая в тиши и белесом тумане: буквы... Солнце... жалости нет... долго все... учи и тогда получиться...

   Прошел год и деревня разрослась до самой реки. А звалась речка Лаботка, откуда такое название взялось и что означает никто не знал, а я помню усердно всех старожил об этом спрашивал. Помню добрался даже до соседнего села как-то и там один дед Пихтей сказал, что мол это из-за сокращения пошло, что раньше там был лагерь ботаников.

  – Еще в советское время было, стоял рядом с Сизыми песками лагерь и жили там двенадцать ботаников, которые нашли в местных лесах одну травку чудодейственную. Они говорили, что эта трака может любого на ноги поставить и живого хворого и мертвого. И много экспериментов там проводили, как говориться ковали железо на месте. Если пороешься, то можешь найти там их катакомбы, да бункеры подземные. Местные пытались после того как все сгинули сунуться тудысь, чтобы растащить что можно, но увы, все так заделано, намертво, и не понятно что там осталось. А так только двери в земле и все, куча дверей...

  – А сгинули дедуль куда все?

  – Как куда?! Трава их извела... трава эта называется Полосовка, она человека конечно оживет, но он сам не свой будет, полосатый одни словом. Не в прямом смысле полосатым, а как бы тебе это сказать... душа, вся внутренность у него полосатая будет... лучше уж и с болезнью жить, чем таким стать.

  – Это как?

  – Ну смотри, был ты например степенный такой мужик, жил себе спокойно, спал по ночам под боком у жены, работал как мог, детей полон дом, в общем все как у всех, хорошо и ладненько, а вот заболел и решил этой травки испить и на тебе! Сначала ты такой, потом внезапно тебе лечь захочется, потом в тебе как будто кто-то другой живет, затем на четвереньки встаешь и блеять начнешь, а то и жабой заорешь...в общем ужас и все в таком духе... а некоторые говорят на несколько дней мертвели, а потом опять оживали, вот значит как...

  – А ботаники эти?

  – А ботаники, их тут все так и кликали, тихие такие были, все молоко ходили пить к моей тетке, она тогда в Сизых песках жила, не здесь, так травка их сморила, они наверно зачахли в своих подземельях и окочурились. Нельзя слышь с ней так прямо обращаться. К ней раньше только ведьмы могли подходить и да и обращались с ней как с человеком живым, вот как мы с тобой.

   Да, разрослась деревня, раздалась в ширь да даль, не узнать! Уже и вдоль реки стали дома строить, глядишь и за рекой начнут, а там уже и до города доберутся.

   Особого правления у нас не было и за порядком никто не смотрел, люди подобрались все как один сознательные, странные конечно до нельзя, но порядочные, чужого никто не брал, не злобствовали друг на друга, мужики с женщинами прилично себя вели, прям как кавалеры какие из средневековый Европы. В общем все тихенько и спокойно, я правда думаю не обошлось здесь без наших ведуний-знахорек, но точно не знаю поэтому об этом умолчу, а то что зря слухи молоть, коль доказательств нету. Бывало правда заезжие барогозили, но отчего-то долго они у нас все равно не задерживались, кто пропадал, а кто мирно уезжал раздав всем свои извинения. И повелось у нас так, что каждый двор выращивает какой-нибудь продут, еду то есть в большом количестве, кто на своем огороде, кто на поле деревенском, которое раньше колхозным было и долго стояло заброшенным и заросшим. Вот мы с Клавой петрушку и укроп растили, да еще репу, ну репу почти все сажали. И потом излишки меняли на то что надо было у прочих. Про деньги совсем забыли, мы их собрали у всех и в главной избе читальне, та , что в роще липовой стоит, положили. И кто хотел в город ехать брал сколько надо было и все. Обычно в город крайне редко кто выбирался и неохотно очень, воротило всех, кого ни спросишь от него. Но деваться было некуда, кому компьютер новый нужен был, кому красок или еще чего, что сами не могли сделать. Да в городе продавали многое из того что вырастили или сделали, опять же медовые всякие продукты и молочные. Так что денег хватало на все и всем.

   По осени это случилось, начали зубы у всех выпадать у кого по семь за раз, у кого по двадцать и так до тех пор пока все вышли. И дивились все этому, а потом за недели две три у кого как, повылазили новые и самое интересное были они у всех разные, то есть из разных камней и металлов. У кого из золота, у кого из других металлов например у бабок, что Левом Безымянном жили повылазили стальные зубы, на солнце блестят, что мой нож, когда улыбаются. А улыбаться у нас любили, всякий непременно идет и во весь свой рот лыбится. И не понятно чему, да нечему, просто так, Солнцу, небу, встречным поперечным, воздуху. Нам с Клавой достались матовые такие кварцевые зубы, удобные надо заметить и чистить их особо и не надо было, сами как-то по себе чистыми становились. У Марго наверно зубы были из рубинов, такие темно красные... смотрелась она конечно с ними еще эффектней. Отец Алексий из Правого Безымянного обзавелся серебряными зубами, а многодетное семейство что Кондрат с Марфой держали все как один имели зубы из самоцветов и жили мы так с пол года наверно, а потом в раз у всех опять обычные зубы стали, за ночь буквально все и случилось. Ну правда после этого никто уже с зубами не маялся, не болели значит больше ни у кого да другие болячки у всех по проходили, вот такие чудеса случились, кудеса.

   Да была у нас напасть одна неприятная, как пух начинал с тополей лететь, а тополя эти все больше в городе были, да в нескольких местах около речки Лаботки, так к нам наведывались Стервецы. И были они не такими какими видел их на дорогах подземных, а выглядели как обычные мужики да женщины и кожа не зеленой была, а розовой и приятной на вид. Ходили они по дворам и предлагали всякую ересь, кто страховку чего-нибудь, кто кастрюли, кто ножи доставал, кто часы навяливал. И после их посещений голова болела еле на ногах держались, а они значит довольные такие уходили. Вот только к ведуньям нашим не совались, да к ним мало кто ходил и из наших. Раньше когда болели еще ходили, они исправно лечили, заговорами всякими, да травками, а потом как с зубами история прошла, так и вовсе все дорогу к ним забыли. Они только меж нами голые как ходили так и ходят. Но правда от Стервецов и польза была. Промаешься так с головой дня три после визита их, а потом смотришь и понимать вроде как больше стал, и проблема какая-то, с которой мучился год с лишним разрешилась или еще что в таком роде. Поэтому мы их особо не гнали, так некоторые особливо нетерпимые ворчали конечно, но многие усекли, что вроде как так и нужно, как стужа или как другая какая непогода, после которой и Солнце ярче и небо синее.

   А надо заметить, что как с Клавой мы стали жить вместе, я перестал совсем бриться. И росла бородушка моя как хотела все это время. И через год, стал я замечать, что она сформировалась сама без всяких постригов и выравниваний в такой правильной формы конус слегка приплюснутый с боков. И что примечательно, волосы не мешали кушать и не закрывали губ, коими лобызал я свою супругу драгоценную, а еще пахли они тонким таким запахом напоминающим смесь сандала и полыни, что очень нам двоим нравилось. И ходил я так, как какая-то ароматическая статуя и благоухал во все стороны. Временами казалось даже, что борода со мной ведет беседы, и я ей иногда отвечал и откровенен был и поверял, как другу сердечному, все свои скорби опасения, которыми не хотел огорчать Клаву.

   Было тогда наверно опять лето или начало осени, не помню, мы тогда всей деревней перестали вести отсчет времени и жили по внутреннему наитию, кто как думает и чувствует, тот так и живет и делает все сообразно этому. Считаешь, что сеять нужно, пошел и сеешь, чувствуешь, что ногти пора стричь – делаешь и это. Так вот, в ту пору опять заявились стервецы со своими товарами да услугами и все как всегда назойливо предлагалось, да втюхивалось. И говорит мне моя борода:

  – Завтра они все сворачиваться будут, а ты потихоньку спрячься и как увидишь, что стервецы уходят, потихоньку за ними и следуй.

  – А зачем?

  На этот вопрос она мне не ответила, но я решил последовать ее совету и проследить, куда они уходят и где живут.

  Клава собрала меня в дорогу, еды скромной на три дня, одну рубашку и клинок мой завернула в льняную тряпицу. А я еще взял спичек для кострищ, да блокнот с карандашами.

   И как только Клава догадалась, что пути будет три дня. Шли они Лесом, то смешиваясь меж собой, то рассыпаясь врозь. Прошагали мы так долго, показалось даже что не три дня прошло а все тридцать. Стервецы не общались друг с другом и вообще казались как не живые. А пришли мы к странному месту, я так далеко никогда не заходил. Путь подошел к завершению где-то к полудню. Лес резко закончился и стервецы стали выходить как вши в пустошь. Я притаился и огляделся. Деревья заканчивались и четко по этой границе начинался песок, посмотрев вдаль, увидел, что эта пустыня, тянется метров на пятьсот до места где вновь начинали расти деревья. Я стал красться по границе, прячась в деревьях, наблюдая как эти задеревенелые тела медленно выходили неспешно ил леса и двигались к центру. Оказалось что пустыня представляет из себя большое широкое кольцо в середине, которого находился большой около леса, но деревья в нем были совершенно другими. Даже издали это было видно. Дождавшись пока последние паскудцы скрылись в этом околке, я вышел и бегом направился к центру.

   Добежав до начала леса, я остановился. Было необычайно тихо там внутри. Ступив внутрь почувствовал, что температура намного ниже, чем вокруг, даже пар, мелкими облачками вырывался то из рта, то из носа. Все земля была пустой, то есть не росло на ней ничего, кроме этих здоровенных деревьев странной породы с совершенно гладкими высокими стволами. Было очень сумеречно, пообвыкнув, глаза все стали четко различать, но все равно было непривычно, что среди бело дня здесь так по вечернему. Продвигаясь дальше, наткнулся на красивое озеро почт правильной круглой формы. Гладкая поверхность воды отражала тяжелые тенистые ветви и неярко мерцала. Спокойное свечение то всеми оттенками желтого цвета, то зеленого, освещало пологий берег, вдоль которого были как будто разбросаны большие темные валуны. Некоторые из них были глубже в лесу, прочие почти касались воды. Подобравшись к одному из них, заметил, что вокруг него обнимая лежит стервец, вжавшись так, что я сначала его и не заметил. Посмотрев на другие, увидел и остальных, также в обнимку лежащих с камнями, как со своими супружницами. Видимо все они спали или умерли... В этой тишине шум от моих ног по песку казался чужеродным и неестественным. Печально здесь было. Побродив еще немного вокруг и не найдя больше ничего примечательного, я отправился домой, к Клаве, к теплой печи, к звукам, к знакомым запахам и видам. Да и борода меня склоняла как можно скорее отсюда убираться. Но перед уходом я, добравшись до знакомого Леса и найдя там удобное место, улегся и уснул. Сон выворачивал меня наизнанку, как вязаную варежку и уже не понятно было где я находился и что со мной происходит.

   ***

   Зовут меня Карлом, это жуткое, напоминающее чавканье грязи имя, дал мне мой дед, наверно в отместку за то, что его дед тоже в свою очередь назвал его Карлом и так далее. И как давно это простиралось никто не знал, и получалось, что с этим вороньим клекотом все мои предки были связаны либо именем либо отчеством. Даже на нашем родовом гербе изображен четырехглавый ворон, где вторая голова выходит из первой, третья из второй, а четвертая из третий. И последня голова, как говорил дед Карл Петрович, царство ему небесное, держит в клюве тот самый философский камень, а смысл этого камня для каждого свой. Как-то я спросил деда, какой он видит смысл в этом камне и он слегка замявшись ответил, что этот камень для него один из его четырех зубов мудрости. А про остальные три он никак не говорил, сколько его не выспрашивал, и не допытывал.

   В школе конечно, у меня была кичка Ворона, с которой я прожил до самого художественного училища имени Иеронима Босха, откуда выпустился с отличием и как мне говори преподаватели, подавал весьма большие надежды стать большим серьезным художником. Но судьба распорядилась иначе, вот и спешу, изложить все, чтобы хоть что-то от меня осталось, если не дай Бог, что произойдет.

   Я пишу музыку, знакомым нравиться, иногда даже выступаю с местным коллективом, который трепетно и досконально разбирает мои закорючки на репетициях, но по большому счету, музыка моя никому не нужна. Поэтому я нашел весьма эффективный способ зарабатывать себе на жизнь. Вот с этого момента и начинается то, что привело меня к нынешнему состоянию. Исследуя архивы своей семьи, которые чудом сохранились с советских времен, я наткнулся на формулу, которая позволила мне стать одним из самых продаваемых художников и очень ценимым в среде богатых коллекционеров. Получилось все как всегда случайно, роясь в фамильных дагеротипах, я тогда хотел нарисовать всех известных своих потомков на одной картине, я наткнулся на удивительную формулу, она была представлена в виде деревянного механизма. В определенные окошки нужно было подставлять определенные слова, буквы, слоги или цифры, в зависимости от ответа на вопрос, который был написан прям над этим окошком и затем необходимо было провернуть ручку определенное количество раз, и после этого на бумаге выдавалось подробно написанный ответ на загаданное. И так балуясь с этим механизмом-формулой я запросил сюжет картины, который бы понравился исключительно всем и то в какой технике он должен быть выполнен. Два пожелтевших листочка вывалившихся из прорези меня поразили, я читал и таки в восторге от того что мне предлагалось изобразить. В тот же вечеря я засел за работу и проторчал в свой каморке наверно дня два пока, на холсте не стало проявляться, то что стало моим первым триумфом. После недельной прорисовки деталей и фона, я покрыл картину лаком. Сделав приемлемые снимки, я разослал их во все возможные сайты связанные с продажей картин. В этот же день меня просто завалили предложениями. Ответив нескольким самым выгодным предложениям, в конце концов договорились о том, что на ближайшем аукционе в Осло будет выставлена моя картина.