Текст книги "Ветер над островами"

Автор книги: Андрей Круз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Это хорошо, – серьезно согласилась она. – В Нова Фактория скажу, что отец тебя мне в охрану нанял, а когда негры напали, они тебе мозги помяли и ты память потерял. Когда встал, все мертвые были.

– Где нанял? – уточнил я, чтобы потом впросак не попал.

– А что ты здесь знаешь? – спросила Вера.

– Ничего.

– Тогда на торг с неграми он тебя нанял. Из другой обоз, не из Нова Фактория. А теперь ты не помнишь. Дом помнишь, меня помнишь, а как из дома до этот край дошел – не помнишь. Так?

– Так, – подтвердил я, а затем сам спросил: – Отец у вас в обозе главный был?

– Так, – кивнула Вера. – Он купец был, его был обоз и его товар. И шхуна, что в Нова Фактория ждет, тоже его.

– А мать? – спросил я.

– Мать умерла, – вздохнула девчонка. – Родами. Теперь дядя с тетка остались, за отцов брат. Он на Бухта сейчас есть. Дядя теперь за главный будет.

Опять воцарилось молчание, но от входа в пещеру мы не уходили – звуки, доносящиеся снаружи, к этому не располагали. Я взялся вновь рассматривать винтовку. Это только поначалу показалось, что она старая, стереотипы сработали. И не старая вовсе, а новая вполне, воронение на гранях ствола даже не потерлось. Затем открыл еще нечто интересное – на ней не было серийного номера. А у оружия, по крайней мере мне знакомого, так не бывает. А тут только клеймо из переплетенных букв «М» и «Р» на бронзовой бляшке, вдавленной в приклад. Ну и на стенке ресивера. На прикладе, если присмотреться внимательно, надпись выжжена, какую почти не видно из-под темного лака: «Мне отмщение и Аз воздам». Богохульство какое-то, а для девчонки существенно, в честь кого я крещен. Странно.

А вообще похоже, что винтовка – товар штучный, работы некоего мастера. Не фабричная, целиком, по крайней мере, хотя… качество очень на высоте. Очень. Да и револьвер у Веры тоже такой – инкрустация промышленной не бывает, и кость на рукоятке – все же не дерево и не пластик.

«Винчестер» без номера, Африка, причем место такое, о каком я вообще не слышал, девчонка со странным русским языком с острова Большой Скат, из города Бухта, о каких я не слышал тоже, а география мне всегда интересна была. И шхуны у нас если только туристов катают в экзотических местах, а не купцов. Тогда опять вопрос: где я? Нет, пока тут буду сидеть, ничего не узнаю, а девчонку дальше расспрашивать – только напугаю. Ну как я объясню ей, как здесь очутился, если сам не знаю, и даже не знаю, где я вообще? В каком мире?

– Дорога к Новой Фактории ведет? – спросил я.

– Тут одна дорога, от Нова Фактория до Торг, – пожала она плечами. – Так на ней и пойдем, только на негры не попасть.

Я кивнул, затем пересчитал патроны в бандольеро. Восемнадцать штук. Открыл подсумки на поясе – и нашел в них еще почти три десятка. Негусто, если на мой взгляд, только я привык в боекомплектах к «калашу» мерить, а как тут принято – черт его знает. Тут вся подвесная на шестьдесят патронов рассчитана, если внимательно посчитать.

Негры… Еще она сказала, что у некоторых ружья были. А трупы как – топорами рубили на дороге или мечами? Дикари? Наверное, дикари, кто же еще.

– А чем отец торговал? – спросил я.

– За сок от черна ягода ходил обоз, – ответила она, сделав все еще непонятней.

– А зачем он нужен? – спросил я, надеясь, что не сморозил полную глупость, и явно ошибся в ожиданиях: сморозил.

Вера посмотрела на меня с подозрением, затем вздохнула, вспомнив, наверное, что у меня «мозги помялись», и ответила:

– Краска для ткань с чего делается? И красная, и синяя. Большая торговля с этот сок, отец на три остров торговал и даже в Кузнецк возил.

Опа, знакомое что-то… Хоть и не Новокузнецк, но все же…

– А где Кузнецк есть? – спросил я, уже совсем на девчонкин манер построив фразу, сам того не заметив.

– На Большой остров, – пожала она плечами. – Где Железна Копь и Домна. Не ведаешь?

– Нет, не ведаю, – ответил я.

– Откуда вы тогда железо берете? – спросила она совсем удивленно.

– У нас там свой Кузнецк есть, только Новый, – ответил я.

Она лишь кивнула, удовлетворившись ответом. Затем вдруг сказала:

– Гиены ушли.

Я прислушался – верно, тихо снаружи, разве что птицы орут. Здорово орут, кстати, я такой гвалт только в Таиланде слышал. И не только птицы, похоже, но и обезьяны где-то скандалят.

– Ты – главная у нас, – польстил я ей. – Говори, что делать надо.

Она ролью «главной» не смутилась, сказала:

– Надо отец похоронить за обычай. Чтобы зверь не откопал. Думай, как сделать, в лес копать глубоко трудно, камень там.

– Ты эту пещеру как нашла? – спросил я ее.

– Это тайная пещера, – ответила Вера. – Ее отец знал. Здесь иногда товар прятали, а когда негры напали, он меня сюда тащил. Но он ранен был, здесь умер. Я больше день с ним сижу, боюсь выходить.

Говорила она об этом все тем же глухим голосом, за которым, если прислушаться, слышна была страшная боль.

– А почему не погнались за вами?

– Зачем им? – пожала она плечами. – Они людей убили, а товар взяли. Теперь другому купцу продадут. Сок от черна ягода – хороший товар, если бы негры знали, сколько за него на острова дают, год бы плакали за то, что такие глупые. А за отец гнаться опасно, он стрелял. И они на нас стреляли, отец ранили.

– Понятно, – кивнул я. – Выгляну наружу.

Вера лишь кивнула, а я, держа «винчестер» на изготовку, пошел к выходу, стараясь ступать как можно тише. Но все предосторожности были излишни – гиены ушли. От съеденной остались лишь разбросанные кости, обглоданные почти начисто, и клочки шерсти. С аппетитом схарчили, видать. Странно это, не слышал про такое никогда, чтобы хищники в стае каннибализмом занимались, в то время как у них жратвы море. Вон вороны и еще какие-то падальщики на дороге орут так, что оглохнуть можно: изобилие у них.

Огляделся. Духота ужасная, градусов сорок сейчас, наверное, и влажность зашкаливает – прямо как в парилку зашел. Все вокруг мокрое, волглое, под зеленой травой красная земля раскисает под подошвами. Если бы не трава, то на ботинок пудами бы налипало. Такие фокусы с грязью мы по другим местам знаем, проходили.

Зато камней много со скал осыпалось, просто грудами лежат. Порода какая-то слоистая, вот и сыплется. Можно отца Вериного прямо в пещере захоронить, если камней натаскать. Поработать хорошенько – и ни одна тварь не откопает. А я ему обязан все же. И спутницей, и винтовкой, да и просто жизнью. Надо платить по счетам – такие долги не годится делать, если себя человеком считаешь.

Все же прошел ближе к дороге, через заросли. Крался осторожно, боясь лишнюю ветку шелохнуть. На самой верхушке склона присел, замерев. Гиены совсем ушли, на трупах пировали птицы. Зато в таком количестве, что тел под их черными растрепанными тушами и видно не было. Орали, дрались, толкались, взлетали и садились. Над местом побоища их еще летало дикое множество, кружась воронкой, как чаинки в перемешанном чае. И какая-то здоровая серая ящерица рвала куски мяса прямо из брюха павшей в постромках лошади, засовывая туда голову чуть не до середины шеи, отчего ее голова была покрыта кровью как краской. Тьфу, мерзость какая.

Но вроде никто больше на нас нападать не собирается. И не надо. У меня и так мозги помялись, и вообще я ничего не понимаю. Понимаю, что попал куда-то не туда, а больше ни во что пока не въехал. Ладно, пойду с Верой пока пообщаюсь.

В пещере после духоты леса было студено, как в холодильнике. И темно – опять глаза отвыкли. Если бы не плошка масляная, которую Вера переставила, то точно бы башку расшиб окончательно о выступ на потолке – он как специально для меня здесь придуман был, чтобы расслабляться не давать. А так в последнюю секунду увернулся все же.

Вера сидела на корточках рядом с накрытым плащом телом, копалась в сумках.

– Это от отец ранец, – сказала она, похлопав большую кожаную сумку по крышке. – Возьми себе, посмотри, что сгодится. Если меня охранишь в пути, отец не обидится.

– Надеюсь, – вздохнул я, придвигая к себе увесистый ранец.

В этом плохого нет, девочка права. Ранец, как и подвесная с подсумками, поражал серьезностью изготовления. То, что руками был сделан, бросалось в глаза – строчка не машинная, а кожу шилом прокалывали и дратвой сапожной сшивали. Края всего обшиты кожаной тесьмой дополнительно, все пряжки массивные, из литой латуни. Чтобы спина не потела, изнутри ранец был подбит какой-то шкурой с упругим кудрявым мехом.

Сбоку к нему прикреплены были широкие ножны из толстенной кожи, из которых высовывалась отполированная деревянная рукоятка. Я потянул, и в руках у меня оказался, тускло блеснув синей сталью, здоровенный и тяжелый, расширяющийся к концу на манер ятагана мачете. Или это ятаган и есть? Больно уж похож, да и выделка такая – не для простого инструмента… Или он и для зарослей, и для голов? Все может быть. Раскроить череп до шеи вмах можно такой штуковиной.

С другой стороны к ранцу был привязан гамак, обычный, веревочный, намотанный на две легкие бамбуковые палки. Снизу, свернутое в скатку, на ремнях было прикручено грубое шерстяное одеяло, оно же подстилка, как я понимаю. Это хорошо – понятно, на чем спать теперь. Гамак промеж деревьев, и одеялом накрыться.

Внутри рюкзак был разделен пополам перегородкой из толстой кожи. С левой стороны хранился сухой паек – вяленое мясо, какие-то батончики с орехами, пахнущие медом, сухари. Вода?

Я огляделся и увидел у стены пещеры две большие фляги с ремнями для ношения через плечо. Взял одну из них, потряс – наполовину пуста как минимум. Вторая же оказалась налитой под пробку. Заметив мои действия, Вера сказала:

– На сто шагов от это место родник есть. Перед дорога нальем.

– Понял.

Во втором отделении оказались какие-то кожаные футляры и жестяные коробки. Открыл футляр и обнаружил в нем пару десятков стреляных гильз. Ага, тут переснаряжают… Покатал гильзы на ладони, удивился, какая толстая латунь на них пошла. Некоторые из них, как бы даже не все, уже по несколько раз переснаряжались, судя по следам на дульце. Револьверные по калибру совпадали с винтовочными, но были покороче.

Нашлись две жестянки с порохом, приклепанные друг к другу. Порох был похож на кривовато и мелко нарубленную китайскую лапшу, только бурого цвета в одной банке и почти желтого в другой. Тоже кустарный, судя по всему, но хорошо, что хоть не дымарь. На одной банке «Р» выдавлена, а на второй – «В». Так… а пороха них разные для револьвера и карабина, получается. Это правильно, пистолетные пороха горят быстро – затем пуля в канале длинного винтовочного ствола тормозиться будет, – а винтовочные, наоборот, медленного горения. И скорость пули нарастает с ростом давления. По уму.

Потом нашлись две пулелейки на разные калибры, похожие на щипцы для орехов, каждая на две пули. На одной стояло клеймо «11 мм/В», на второй – «11 мм/Р». Ага, значит, для винтовки и револьвера… или «винчестера»? Ладно, потом разберусь. Нет, «Р» – для револьвера явно: пуля другая, покороче чуть-чуть. Понятно, калибр один, но пули разные, для карабина тяжелее, и навеска в карабин пойдет больше наверняка. Разумно. Но при желании в карабин можно револьверные патроны заряжать, насколько я понимаю. Ладно, проверю потом.

Имелись и брусочки свинца, явно с какой-то примесью – сурьмы, наверное, потому что он был твердый. Из всего найденного – вывод: пули тут принято лить самостоятельно. И коробочка капсюлей нашлась, непривычно крупных и не очень ровных, явно выбитых вручную из медного листа и вручную же оснащенных. Осталось только главное – навеску пороха узнать, и тогда я сам снаряжать смогу. Это вообще знать полезно, если беды не хочешь.

Однако и эта проблема оказалась несущественной: местным стрелкам не до манипуляций с весами было, так что нашлись и мерки для пороха – я их просто не заметил поначалу. Живем. Спасибо тебе, убитый купец.

Была книга в промасленном кожаном переплете, без названия, но с вытесненным на обложке белым крестом: Евангелие. Правда, толстая какая-то, на мой взгляд. Я бегло полистал и обнаружил, что язык нормальный, какой здесь принят, не церковнославянский никакой. А затем подумал, что почитать на досуге не помешает: что-то здесь у людей с религией пунктик имеется. Не накосячить бы между делом, по простоте и наивности.

– Здесь одежда, – сказала Вера, придвигая ко мне небольшой узел. – Свитер твой весь на кровь испачкан, и жарко. Тут рубаха есть, возьми. Отец высокий был, как ты, подойдет, наверное. Шорты чистые, шляпа. Он не надевал, это все в запас было. Ты почему без бороды?

– Что? – не понял я.

– Борода, – повторила она и даже изобразила что-то рукой у своего круглого подбородка. – Мужчина носит борода, как его создал Всевышний. А у тебя нет.

– У нас принято так ходить, – пожал я плечами. – Многие с бородой ходят, другие – без бороды.

Она посмотрела на меня с подозрением, явно пораженная таким легкомыслием. Видать, еще и про отсутствующий крест вспомнила.

Так и есть, угадал, даже смешно стало. Она наклонилась ко второму ранцу, поменьше, и вытащила оттуда скромный латунный крестик на веревочке.

– Надень, – сказала она. – Это мне в школе дали, когда закончила. Потом отдашь, когда себе новый купишь. Нельзя без крест. Проклятие тому, если кто украл у тебя.

При этом она ненавязчиво подтолкнула ко мне добротную соломенную шляпу со слегка висячими, неширокими полями, по форме напоминающую панаму. Я понял, что это она не просто так делает, а заодно вспомнилось мне, что в старом кино американском даже обедали люди в шляпах. И надпись, на одной синагоге виденная: «Граждане евреи, просьба посещать синагогу с покрытой головой». Не мудрствуя лукаво, я взял шляпу и надел, чуть сбив ее на затылок. Вера заметно успокоилась. Точно, есть какой-то косяк в том, чтобы без шляпы ходить.

– У нас принято шляпу снимать, если дама заходит в комнату, – сказал я. – А у вас?

– Снимать надо, – кивнула она. – Поклонись – и надень. А борода ты лучше вырасти, иначе люди плохим глазом смотреть будут.

– Это я уже понял, – кивнул я. – Все равно бритвы нет.

– Бритва у отец на ранец есть. И парикмахер брить может, – ответила она. – Если ты борода не любишь, можешь маленький носить, так многие делают, особенно молодые. Не всем большая борода нравится, и девушки не любят. – При этих словах она чуть застенчиво улыбнулась. – Тебе сколько лет?

– Тридцать пять, – ответил я. – А тебе?

– Мне пятнадцать. Ты посмотри, посмотри ранец, за отец это уже не нужно. А нам с тобой далеко идти.

Я не поленился, перебрал все, что было в ранце. Действительно много полезного нашлось, даже большая аптечка. Правда, что там внутри, я так и не понял, разве что бинты разглядел и какие-то жилки с иголками, наверняка для хирургии. А содержимое многочисленных крошечных флакончиков из толстого стекла осталось для меня загадкой. Впрочем, Вера меня сразу успокоила – сказала, что знает, что в каком хранится. Ну и хорошо. Нашелся еще набор инструмента в кожаном футляре и другие полезные мелочи. Вера терпеливо дожидалась, когда я закончу, после чего спросила:

– Как хоронить будем?

Я рассказал ей, что мне придумалось. Она кивнула, после чего сказала:

– Здесь рядом маленькая пещера есть, прямо для могила. Там похороним. А в этой еще ночевать сможем.

Это правильно: по солнцу глядя, уже к полудню, пока камней натаскаем, да по такому зною и духоте, так и день пройдет. И чего ждать? К делу.

Присел рядом с покойным, откинул плащ с него. Молодой, меньше сорока ему было. Борода короткая, лицо приятное, дочь на него похожа. Глаза закрыты, выражение спокойное. В груди дыра от пули, рубаха такая же, как та, что Вера отдала мне, кровью пропиталась. На боку кобура из тисненой кожи, из нее изогнутая рукоять револьвера торчит. На другом боку нож в ножнах. Значит, по обычаю, с оружием хоронят? А что, и верно, если боец.

Тело закоченело, и завернуть его в плащ оказалось трудно, но Вера помогла. Справились. Хоть и не гроб, но прикрыли человека достойно. В чем камни таскать? Тут вспомнились мне распоротые мешки, без счета валяющиеся на дороге. Схожу.

Расслабляться не стал и, прежде чем спуститься вниз, в облако трупной вони, минут пять следил из кустов, но никаких гиен или неизвестных мне «негров» не обнаружил. Скользя ботинками, спустился по склону прямо к перевернутому фургону, засел за ним, выглядывая. Единственное, чего добился, – это того, что мухи взлетели с трупов облаком и вороны и закружили вверху, стараясь переорать друг друга и нагадить на меня.

К счастью, мешки выпотрошили и до меня, зачем – не знаю. Осталось только схватить два больших дерюжных и броситься по дороге наутек, а то дышать становилось уже трудно. Заодно и выяснил, как гиены добежали до пещеры: склон оврага метров через сто становился уже пологим. По уму засаду устроили обозу – там ему вообще деваться некуда было.

Затем мы таскали камни, руками набрасывая их в мешки. Таскали к маленькой пещерке, скорее даже к расщелине между смыкающимися сверху камнями, и там высыпали. Вскоре Вера из сил выбилась, и я усадил ее караулить, продолжив работу сам. Таскал мешок за мешком, пока оба не прорвались и гора щебня у пещеры не выросла чуть ли не мне до пояса.

Закапывали мертвого купца долго, тщательно, так, чтобы никакая тварь не добралась. Оставшееся место между камнями забили колючим кустарником, нарубив его впрок. Затем Вера прочитала над покойным молитву, а я шляпу снял. На том церемония и закончилась. Стрелять в воздух побоялись.

С похоронами мы закончили к вечеру, часам к семи. До того державшаяся Вера расплакалась и осталась сидеть у заваленной камнями крошечной пещерки, подняв колени и уронив голову на руки. Я не стал ей мешать, но и бросать одну побоялся, поэтому вскарабкался на камень поблизости, откуда за ней и присматривал. Вновь к закату разорались птицы, сумерки становились все гуще и гуще. При этом я отметил, что очень уж они здесь длинные. Для тропиков это нетипично – там ночь как занавес в кинотеатре падает, почти сразу.

Когда наступила уже полная темнота, я осторожно взял девочку под руку и отвел в пещеру, куда успел натаскать валежника и где мы хоть и не без труда из-за влажности, но развели небольшой дымный костерок.

Потом мне удалось ее немного разговорить. Странности ее речи уже переставали удивлять, да и я учился подражать ей прямо на ходу – ничего сложного в этом не было. Был это обычный русский язык, только упрощенный какой-то, на манер английского подчас: «кто он есть?» – и так далее. А иногда на болгарский похож. Так что можно смело рассказывать без «поправок на ветер».

Где я оказался – загадкой так и оставалось, и я решил эту тему слишком не форсировать. Потом разберусь, раз уж мы вдвоем к цивилизации двинем. Там все куда понятней станет.

Плюнув на стеснение, надел одежду, оставшуюся от покойного, – рубаху из толстого и плотного полотна, с костяными пуговицами и накладными карманами с клапанами на груди, и длинные, ниже колена, прочные шорты из парусины, на широких полотняных помочах, тоже со всех сторон в карманах. Странный стиль – какая-то смесь британского колониального и американского фермерского, да и от современного мне что-то имеется, хотя бы длина и изобилие разных карманов. Нашелся в одежде свитер грубой вязки из некрашеной шерсти, парусиновая куртка с капюшоном вроде штормовки, кажется, даже прорезиненная, и три пары классических «семейных» трусов из простенького ситца, только при этом еще и ярко-красного цвета. Ну и носков вязаных стопка.

Ботинок запасных у покойного не было, но тут и мои по виду вполне подходили, из рыжего нубука. Я ведь как раз для дачи и леса одевался, когда из дома бежал.

Свои загвазданные кровью джинсы и свитер я снял, затолкал в узел с одеждой, который прикрепил к ранцу. В шортах и новой рубахе, заправленной в них, оказалось неожиданно удобно, а подвесная с подсумками ловко устроилась на плечах с подстежкой – так все продумано. Шляпу тоже не забыл и старался теперь вообще не снимать, чтобы привыкнуть. Хорошо, что соломенная: хоть воздух через нее проходит.

По ходу дела еще днем, когда рубил колючие кусты, дополнительно пару таких сюда притащил. И теперь затолкал их в проход вместе с тем, который был раньше, стараясь сделать так, чтобы без труда и шума их уже не вытащить было и через них не перебраться. Пробкой встали. Думаю, что с ней и караул будет не нужен: все равно без шума не одолеть. Если только люди не нагрянут, конечно, – те самые негры, например. Но у меня к вечеру голова совсем плоха стала, болела так, словно в ней кто-то с отбойным молотком развлекался, поэтому я решил рискнуть и спать до утра. Тут падали много поблизости – не думаю, что кто-то с военным походом пойдет: опасно. Или мне просто так кажется. Но плевать, пусть хоть убивают, нет мочи терпеть.

В общем, так и легли спать, укрывшись одеялами. И проспали как раз до самого рассвета.

* * *

Разбудил меня отчаянный птичий гомон – такой, что в ушах зазвенело. Осторожно прокрался к выходу, выглянул и ничего подозрительного не обнаружил, разве что на останках гиены пировала огромная толпа рыжих муравьев, объев кости практически наголо: даже хрящей на них не осталось. Что значит джунгли – утилизация ускорена до предела. Круговорот материи в природе осуществился прямо на глазах. Осталось только муравьев птицам склевать и в виде помета выкинуть, чтобы травка росла, значит.

Вера тоже зашевелилась, откинув одеяло, посмотрела на меня сонно. Затем спросила:

– Пойдем теперь?

– Теперь пойдем, – кивнул я.

– Как голова твоя?

– Нормально, ничего страшного.

Голова болела неслабо, но болела именно в месте ушиба, сама рана болела. А сотрясение вроде как никакими симптомами меня сегодня не дарило. Ни тошноты не было, ни в глазах не двоилось. Правда, отчаянно щипало ладони, изрезанные вчера о траву и кустарник, но это было терпимо.

– Ты говорила, что родник есть? – уточнил я.

– Верно, есть, – сказала девочка, откидывая одеяло. – Сейчас соберемся и туда пойдем. Умыться хочется.

Она выглядела вполне деловой и готовой к походу. Вчерашние похороны состоялись – и во вчера остались. Черствость? Сомневаюсь. Что-то мне подсказывает, что тут мораль совсем другая. В тех местах, где негры обозы купеческие грабят и это рассматривается как стандартный риск, вероятность погибнуть куда выше, чем у нас в Москве. Ну если только не лезть куда не надо, как я в свое время. Но это уже добровольный выбор. Мы всегда делаем свой выбор и за его последствия отвечаем. А у Веры, как мне кажется, особого выбора нет – другие у нее места и времена, и где смерть – обыденность, там и отношение соответственное. Живые должны жить, чтобы просто идти вперед. Что мы сейчас и сделаем.

Я хотел помочь ей собрать вещи, но она отрицательно покачала головой и почти мгновенно упаковала свой рюкзак – на тот же манер, каким был собран мой. Я заметил, что у нее и мачете имеется, но поменьше и полегче, не как у меня. Или это ятаган?

– Как это у вас называется? – спросил я, показав на нож.

– Мачете, – просто ответила она. – У вас есть такие?

– У нас рубить ими нечего, – усмехнулся я.

– Странно, – удивилась она, – а биться?

– Биться и другие способы есть.

Ответ ее удовлетворил, и она замолчала, сосредоточенно подгоняя на себе ремешки снаряжения.

Ну вот, так я и думал: такое лезвие не может быть только для лиан. Тут и конец заостренный, ткни кого – и проткнешь насквозь, да и изгиб такой… наводит на мысли. Я вновь вытащил лезвие из ножен, прикинул в руке… да. Неплохо. Даже я, никогда в жизни никаким фехтованием не занимавшийся, смогу такой штукой так рубануть, что мало точно не покажется. Покрутил да и закинул его на место.

– Алексей, – окликнула меня она.

– Ась?

Она протянула мне маленький парусиновый кисет, оказавшийся заметно увесистым. Я открыл его, заглянул внутрь и обнаружил там горстку монет.

– Это что? – не понял я.

– Столько купцы платят хорошему охраннику, – сказала она серьезно. – За поездку с обозом и за охрану самих себя. Здесь три червонца, из которых один серебром. Ты взялся меня охранять до Новой Фактории, и это оплата.

– Не надо, – сказал я, пытаясь отдать кисет обратно. – Я все равно с тобой иду, и вот это все ты мне дала.

Я похлопал свободной рукой по дереву приклада.

– Все равно возьми, – сказала девочка. – Придем в город, тебе плохо будет совсем без денег. Это честная плата. Отец бы заплатил, и я заплачу, в этом нет дурного. А ружье и остальное… Лучше было бы, чтобы здесь осталось?

– Наверное, не лучше… – ответил я, убирая кисет в карман. – Ну спасибо. Впервые у меня наниматель такой молодой.

– А кем ты раньше был?

– Раньше? – усмехнулся я. – Был в солдатах. Был в охранниках.

– Солдатах? – не поняла она сначала, но затем закивала: – Слышала о солдатах, они в Кузнецке есть. А в охранниках у кого?

– А у тех, кто просил и платил, – ответил я. – Мы вроде как по найму были. Сначала сам охранял, потом другими командовал.

И тут не соврал. Разве что ЧОП наш как «охранная фирма» работал меньше всего – скорее, другими делами занимались. Но ей это знать необязательно.

– Ну видишь? – улыбнулась она. – Нас сам Всевышний свел в этом месте. Меня охранять надо, я девушка и одна. А ты вот – воин и охранник. И от отца ружье осталось как специально. Ты в судьбу веришь?

– Не знаю, – пожал я плечами. – Пожалуй, что верю. Наверное, без судьбы не обошлось.

Тут не только без судьбы, тут черт знает без чего не обошлось на самом деле, иначе как я здесь оказался? Но будем считать, что судьба тоже руку приложила, а не судьба – так удача. А если бы не вышла Вера из пещеры посмотреть? Съели бы меня гиены, да и все. Или в другом месте меня бы выкинуло. Откуда выкинуло-то, кстати? А я и не знаю. Но выкинуло удачно, спорить не стану. Густой населенностью эти края тоже не поражают, как мне кажется, мог где-то посреди леса оказаться, да там и пропасть. И даже такая вещь: судьба, лишив меня того оружия, которое было с собой, как-то сразу одарила новым, словно взамен. Не странно ли?

– Пошли? – спросил я ее, делая шаг к выходу из пещеры.

– Пошли, – кивнула Вера, шагнув следом.

Утро в джунглях не было еще жарким, но было уже душным, как в остывшей за ночь бане. Резкий запах свежей зелени, прелой листвы и каких-то ярко-оранжевых цветов, которыми были усеяны вьющиеся над входом в пещеру лианы, – все смешалось и било по обонянию как молотом. Птицы орали, уже сверчали какие-то насекомые, а кости гиены были обожраны муравьями окончательно и красовались из травы невероятной белизной и чистотой. И даже трупного запаха почти не было – нечему было вонять. И муравьи почти исчезли. Интересно, до дороги, где куча падали, они себе трассу проложат?

– Туда, – показала Вера на скалу, перекрывавшую вид. – Обойдем – и там родник будет.

Так и оказалось: мы не больше ста метров прошли. Правда, вымокли за это время в росе по колено. Не зря обозники эту пещеру приметили: вода совсем рядом – великое благо для устройства лагеря. Но воду я сначала услышал, потому что перед глазами стояла сплошная стена зелени, и откуда-то из-за нее доносился плеск.

Вера ловко выдернула из-за плеча мачете и его острием аккуратно раздвинула лианы. Я отметил про себя осторожность ее движения. И подумал, что это не зря, наверное. Пусть я в джунглях был всего полдня и туристом, но то, что в них полно всякой вредной живности, я запомнил. А почему бы здесь, в лианах, змеям не быть или паукам каким ядовитым? Ох, учиться мне теперь и учиться.

Кстати, надо будет посохи срубить. Дорога нас ждет дальняя, а заодно и пешая, – лишними не будут. А от змеи длинная палка так и вовсе лучше некуда.

– Вера, а змеи здесь есть? – спросил я, вынимая свой мачете и аккуратно пробираясь мимо висящих веревок лиан.

– Конечно, много змей есть, – кивнула она. – В траве аккуратно надо, и вообще в заросли не лезть.

За завесой лиан нашему взору открылся вид на меленький водопад, срывавшийся с десятиметровой примерно высоты. Скалы, что лежали перед нами и в которых была пещера, где мы прятались, по всему видать, были краем какого-то плато. И по этому плато тек ручей, срывавшийся здесь в чашу метров пятнадцати в поперечнике, потерянную среди джунглей.

– Видишь как? – спросила она, явно гордясь собой, словно она сама тут все организовала. – И вода здесь чистая, с гор течет, пить не страшно. В лесу такого нет, почти все речки – зараза.

– Здорово, – согласился я, снимая с плеча большую флягу на ремне. – Наполним?

– Давай, – сказала Вера, повторяя мой жест. – Потом помыться мне надо.

– Помыться никогда не грех, – согласился я с ней.

И про себя добавил, что в походе так и вдвойне. И потеет человек, и грязь собирает, и спит в одежде. Не найдешь способа мыться или протираться чем-нибудь регулярно – гнить начнешь.

Когда до мытья дело дошло, я немного удивился – Вера начала раздеваться у меня на глазах и, только почти уже оголившись, все же попросила отвернуться. Не то чтобы я о чем предосудительном – ребенок она еще, и мыслей таких не было, – а я о том, что не очень это с набожностью сочетается. На мой взгляд, по крайней мере. Мне всегда казалось, что если где очень много веры, то там и много всяких «нельзя». И девчонке-малолетке заголяться перед мужиком нельзя вдвойне.

Ну да ладно, мне так и проще, наверное, если нравы свободные, а то лишь накосячу больше в будущем. Я себя знаю, равно как и простоту свою, неуместную подчас.

Девчонка плескалась у меня за спиной, повизгивая от холодной воды, причем, надо ей должное отдать, долго плескалась. Лишь минут через десять зашлепали мокрые ноги по камню, и дрожащий голос сквозь стук зубов проговорил, с трудом выталкивая слова:

– Х-х-хол-л-лод-дно-о…

– Ну а чего ты хотела? – даже удивился я. – Родник. Можно поворачиваться?

– Ага…

Я обернулся, глянул на нее и даже засмеялся. Губы у Веры были синие, дрожащие, зубы стучали так, что я отсюда слышал, мокрые волосы прилипли к лицу, а сама она завернулась в одеяло, стараясь согреться.

– Осторожней надо, – прокомментировал я то, что увидел. – Ладно, теперь ты отворачивайся и меня охраняй.

Затем я сам смог оценить, насколько она не соврала: вода была ледяной. Даже не верится, что ее температура ниже ноля и быть не может, – эта была как жидкий азот. Но тоже отмылся, так тщательно, как только смог. Вспомнил вчерашнюю парилку в полдень, представил, как мы пойдем по ней и будем идти целый день, и сразу обрадовался холоду.

Еще заметил, что прямо под ногами, меж камней, металось множество рыбы, напоминавшей некрупную форель на первый взгляд. Надо же. Тут рыбалка классная должна быть, наверное, с голоду не загнешься. А эту хоть вообще руками лови. Я попытался, но ни черта не поймал, после чего заключил, что это мне просто не надо было, вроде как поддавался я.