355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Круз » Рейтар » Текст книги (страница 3)
Рейтар
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 23:55

Текст книги "Рейтар"


Автор книги: Андрей Круз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Взвод, за флагом галопом – марш! – крикнул я, взмахнув шашкой и сразу вбросив ее в ножны.

А пальцы уже сами нащупывали патроны на поясе, вталкивали их в каморы опустевшего барабана. Когда-то отец меня целыми днями вольтами на норовистом коньке гонял, заставляя на ходу оружие перезаряжать. В этом сила, в этом наше умение.

За идущей галопом сотней пыль столбом, легкий ветер несет ее нам навстречу. В степи всегда пыль, а на войне так и вовсе вдвойне. Оглянулся, а порядки врага уже пошли следом, пока еще тоже на рысях, не набрав полноценного замаха, лишь отдельные смельчаки, как всегда, вырвались вперед, ища боя и одиночной схватки. Никто не даст им схватки, не в этом наша сила, пусть когда табор на табор режутся, тогда красуются перед загорелыми степными девками, с десятком кос каждая. А хороши их девки, кстати, такие красавицы попадаются!

Хорошо идет сотня, дружно, как единый организм. Наш арьергард как привязанный, ни на шаг ближе и ни на шаг не отстает. Дружно грохочут копыта по траве, стонет земля, молча скачут бойцы, и лишь сзади свист и гиканье степняков доносится.

– Наши! – крикнул Циклоп, указав плетью вперед.

И точно, впереди уже развернулся полк, все пять сотен вольных бойцов, в стройных порядках, знамя вьется за ними. Это степняков не остановит, они не из трусливых, но так и задумано. Полк – это только начало, ждут канониры у пушек и бомбометов, ждут лейб-драгуны в балке в тылу, заняли позиции драгуны. Все по плану идет, чего я боялся вчера, не пойму даже?

– Галопом – марш! – послышалась команда, и повторил ее горн.

Сейчас и степняки разгонятся, готовясь к удару, вот и нам надо торопиться, чтобы успеть обогнуть строй полка, зайти ему в тыл без степняков на хвосте.

В небо по крутым дугам поднялись бомбы, оставляя за собой бледные пороховые следы, понеслись куда-то нам в тыл, чтобы взорваться в порядках наступающего врага, внести сумятицу. Три бомбы, еще три. Одиночный увернуться даже сумеет, а конный строй – нет, даже если видят степняки опасность, а деваться все равно некуда. И строй у них пока слишком плотный.

«Синие Соколы» показались из-за левого фланга полка вольных, уже на рысях, и вдруг…

– Мастер взводный! – заорал Циклоп. – Это что они делают, демоны!

– Предательство! – заорал кто-то во взводном строю. – Измена! Княжьи твари!

Лейб-драгуны с ходу открыли огонь по строю нашего полка, с тылу, почти в упор, из всего, что могло стрелять. А сзади, на вершине холма, показался второй, уже драгунский строй, сразу окутавшийся дымками. Они даже не спешились по драгунскому уставу, а, как лейб-драгуны, с седла пальбу начали. Свалилось полковое знамя, видно было, как синие каски рубят саблями штаб полка. Рванули прямо на батарее снаряды, опрокидывая бомбометы и смешивая их с землей, а к прислуге уже несся эскадрон все тех же лейб-драгун, размахивая саблями.

– «Сбор на флаг! Сбор на флаг!» – запела отчаянно труба.

На ходу смыкая ряды, сотня сбилась в единый кулак, и Ван, обернув ко мне безумное лицо, крикнул:

– Арвин, что делать будем? Предлагай!

– Своим на выручку! – крикнул Абель. – Погибать – так с честью!

– Направлением на батарею и прорубаться! – перебил его я. – Полк уже погиб, его в кольцо взяли, а степняки до последнего человека добьют.

– Степняки? – обескураженно переспросил кто-то.

– Не видишь, что ли? – вызверился Ван, аж замахнувшись на неразумного плетью, зажатой в побелевшем кулаке. – Они же с самого начала в сговоре. Вольных истребить решили. Не прорвемся к городку и семьям – всем хана, нет нашего народа больше.

– Ой, и верно…

Даже сквозь пыль и загар было видно, как Абель побледнел. Он тоже семейный, два сына в городке службу нести остались, и две дочери с матерью.

– Сотня! – снова забрал в свои руки власть Ван. – Направление на батарею, в лаву, полевым галопом, марш!

Эх, не подводите, кони, держитесь сколько можете! Нет у нас выбора, лейб-драгуны уже прислугу батарейную изрубили, но еще суетятся, не встали в боевые порядки, это наш шанс единственный. Нас сотня, их эскадрон, почти равны силы, а нам деваться некуда. Впереди гибнет на глазах полк, отдельные всадники пытаются убежать, но мало их, очень мало. Сзади на все узкое поле развернулась лавина степной конницы. Вот почему они на галоп до сих пор не перешли – спешить им было некуда, не хотят лишние потери нести. Сговорились они с князенькой нашим, Их Подлостью Орбелем Вторым. Вот на что тот решился – извести нас под корень.

– К броду, на винтовки не отвлекаться, атакуем с ходу! – крикнул Ван.

Каждая задержка нам во вред, ударят с тыла, зажмут с флангов – и все. Один у нас выход, с ходу прорубаться. С револьверов на шашки, и уходить из этого гиблого места.

Вода, кони, поднимая тучи брызг, вломились в нее, проскакали по броду, высоко поднимая ноги, вынесли на пологий в этом месте берег, к уже сбившемуся в строй лейб-драгунскому эскадрону. Серые мундиры, синие каски, в руках револьверы. Офицер взмахнул саблей, заорал что-то, и как серой дымной полосой прохлестнуло их строй. Залп! И частая пальба. Брызнуло мне в лицо чьей-то кровью, заржала раненая лошадь, выпали из седел убитые и раненые, а наш строй ударил в ответ, сразу же, не успели лейб-драгуны второй раз на спуск нажать.

Загрохотали наши револьверы, потянулся дым над строем сотни, посыпались и лейб-драгуны в первом ряду из седел, сбился их порядок. И по людям и по коням стреляем, чтобы больше сумятицы внести, уже куда попадет. Грохнули в их порядках гранаты, ну и нашим тоже досталось, и враг не промахнулся. Выпал из седла Циклоп, схватившись за окровавленное лицо. Споткнулась слева чья-то серая лошадь, забилась на земле.

Уже привычно ствол в кобуру, шашку из ножен вон. Серый мундир впереди, лицо молодое под синей каской с золотым гербом, испуганное. Вскинул саблю, отбивая мой удар, да рано вскинул, обманул я его. Подрубил шашкой локоть и уже на проезде рубанул назад, уже безоружного, по шее.

Сбились все в кучи, лязг, ржание, храп коней. Кузнец прямо тараном грудью идет, я едва отмахиваться успеваю. Запах крови и пыли над полем, хлопают револьверные выстрелы. Впереди десятник драгунский, на стременах привстал, глаза сужены, сабля на отлете. Ловко рубанул-полоснул меня почти по самой груди, под руку, едва успел кисть с шашкой развернуть, изменить, перенаправить удар немного. Но все равно чиркнуло лезвием, перерезало ремни, чуть патронташ не свалился. Кони сбились тесно, даже для размаха места не осталось, но вновь навалился Кузнец, столкнул врага, и я рукоятью заехал потерявшему стремя сержанту в переносицу, сбивая того с седла и завершая дело сильным толчком. Просто упади, авось под копыта попадешь.

Крик и брань, суматоха, строй развалился. Еще лейб-драгун впереди, не успел подхватиться, попал под разлет шашки, вывалился из седла, ткнувшись головой вперед, поволокся в стремени за испуганным конем. Кто-то слева на меня, и сразу упал навзничь, срубленный кем-то, Баратом, кажется, тот слева от меня держался и во все стороны шашкой пластал.

Меньше и меньше лейб-драгун вокруг, но и вольных тоже меньше. Совсем мало. Сотник крикнул:

– На меня сомкнуться! За мной!

Прорубились. Лейб-драгунский эскадрон лег весь, до последнего человека. Не выдержали напора, смелых мы выбили, а духом слабые бежать бросились, и их уже на ходу достреляли. А сзади, к броду, уже накатывала лава степняков. Нет, не удержаться, не отбиться нам, только уходить на усталых конях.

Ван в седле еле держится, на плече след сабельного удара, в груди дыра от пули, изо рта кровь ручьем. Как вообще еще дышит – непонятно, такой вот у нас крепкий сотник. Из командиров один я живой, все полегли. И Абель пал, и Толстый Бэлл с сыновьями. И осталось нас два десятка, из них половина раненых.

– Арвин, веди людей к городку, – прохрипел Ван. – Я не жилец, помру в любой момент. Доведи и спаси наших, одного прошу. Обещай.

– Клянусь душой и посмертием, – сказал я, сотворив знак Брата и Сестры.

– Веди. А я… сколько успею, – сказал он и развернул коня навстречу преследователям.

– Сотня, за мной! – крикнул я.

Барат уцелел, шашка в крови, на руке порез длинный, но живой и ранение не тяжелое. Еще из моего взвода только гранатометчик живой, Бер, на нем вообще ни царапины, словно не прорывался только что в смертном бою через вражеские порядки. Остальные все из других взводов, кто откуда.

8

Нас почти не преследовали. Что такое два десятка усталых и израненных людей на фоне такой великой победы, когда навсегда уничтожены были главные силы народа вольных? Надо ли верить в то, что Второй полк уцелел? И степнякам лагерь грабить хотелось, трупы раздевать, а не за нами гоняться. Проскакали от места боя с лейб-драгунами с версту всего, не больше, да и развернулись назад.

Мы вскоре перешли на шаг. Удалось отловить коней, и из-под вольных и лейб-драгунских, взять в повод. Потом привал объявил, кони уже сами на шаг сбивались, да и тот спотыкающийся.

– Коней обиходить. Раненым помочь. Оружие к бою приготовить, боезапас из сумок пополнить, – скомандовал я.

Кони наши, кони. Сколько они сегодня вынесли. Вынесли, и нас спасли. Хоть и спешим мы дальше, но гнать их уже нельзя. Конь слабее человека, столько не выдержит, ему отдых нужен. А отдохнув, тебе за это отплатит службой.

– Мастер взводный, что же это такое?

У Барата слезы в глазах. Не его уму, которому от роду семнадцать лет, такую бездну подлости враз постигнуть. Для этого старше надо быть, насмотреться на людей побольше, особенно на тех, кто при власти и богатстве. Тогда и удивляться разучишься. Не зря ведь я с первого момента подлость какую-то подозревал, все она мне покою не давала.

– Что, спрашиваешь? – обернулся я к нему. – Князь со степняками спелся, нас истребить решил. Поперек горла мы ему были со всеми нашими вольностями.

– А как же он со степняками теперь?

– А он дурак, – категорически ответил я. – Ему злоба глаза застит, ничего дальше этого не видит. Вожди степные, небось, наобещали ему чего-то, на идолах поклялись, вот он и думает, что теперь все хорошо будет. А не будет.

– А мы как? – растерянно спросил он.

– А мы – как выйдет. До городка дойти надо, семьи забрать. А потом… потом видно будет.

– Потом другую землю искать надо будет, – сказал кто-то из бойцов, пожилой, уже почти обозного возраста. – Земли много, найдем свободную.

– Земли много, да воды мало, – буркнул кто-то в ответ.

Обихаживал Кузнеца долго, со старанием. Обтер, вычистил, осмотрел, не набилась ли холка, не потерла ли подпруга. Размял сухожилия на могучих ногах, подчистил копыта. Благодарил тем самым за службу и дружбу. Затем взялся за трофейную лейб-драгунскую лошадь. Пойдет со мной за заводную. Лошадь молодая, только в служебный возраст вошла, серая в яблоках, у «Синих Соколов» только такая масть и была. Породы горской, легче моего Кузнеца, хоть по высоте почти такая же. С прямой головой, острыми ушами, тонкими ногами.

Осмотрел ее, нашел от седла набитость легкую, несильную пока.

– Ничего, – сказал. – Ты с нами в поводу пойдешь, с сумками, заживет. А наезднику твоему я бы по заднице плетью дал бы раз сто, пока не подохнет. Впрочем, он по-любому подох, так что теперь все в порядке. Надеюсь, что сам его срубил.

Разбинтовал ноги, осмотрел. Нет, тут все в порядке, видать, из чистого выпендрежа лейб-драгуны их бинтуют, а оно только для манежа и надо или конкура. Хорошая лошадка, не подведет. Разве что упрямая немного, молодая, но с этим мы справимся.

– Как пойдем, взводный? – подошел ко мне тот самый пожилой боец, что недавно другую землю искать собирался.

– Степью пойдем, восточней, – ответил я. – Дорогу они наверняка перекрыли, так что там не пройти, а степь большая. К Глубокой балке, она нас с запада прикроет, потом на Валовы Холмы двинем. К послезавтрему на месте будем.

– Да, так можно пройти, – согласился он.

Пройти – половина дела. Как там сейчас дела, никому не известно. Городок и в осаде может быть. Совсем плохое вслух предполагать не хотелось, все понимали. Если уж на истребление князь войну начал, да еще и степняков привлек, значит, никакой пощады никому не будет. Сумеют ли наши отбиться? Кто знает. Надежда на то, что главные силы врага на уничтожение наших полков кинули, не до городков им пока было. Зачем спешить, если их судьба все равно решена? Подогнать пушки, да и…

Чувствуя, как волна паники поднимается откуда-то из темной глубины, я вздохнул резко, снова лошадью занялся. Нельзя сейчас себя до срока травить, мне ведь еще бой предстоит наверняка.

Лейб-драгунская сабля была как по нашему, так и по их обыкновению пристегнута к седлу. Когда кавалерист спешивается, его основным оружием карабин становится, и штык-кинжал на него надевается при надобности. Вот и достался мне трофей. Осмотрел ее со всех сторон да и выбросил. Что с ней еще делать? Хоть и неплоха, да не наш фасон у нее, мы к шашкам привычные. В седельных сумках нашлось восемьдесят патронов к карабину, это пригодится. Пусть арсенальные, похуже качеством, чем мои самокрутные, но для обычного боя нормально. Еще припас суточный, сухари и мясо, вино красное во фляге. Вино кислятиной оказалось, но в жару сильную можно в воду добавлять, для этого его лейб-драгуны и возят, собственно говоря.

Из раненых трое оказалось тяжелых. Один так и вовсе скончался вскоре, а двух других решили везти. Остальные были ранены или легко, или терпимо. У себя на груди тоже длинный тонкий разрез обнаружил, от которого вся рубашка кровью пропиталась. Пришлось бинтоваться и переодеваться.

С утра, с самым рассветом, уже пошли дальше. С заводными конями чуть легче стало, груз перераспределился, делали по десяти верст в час. Еще один тяжелораненый скончался, схоронили его на привале, отдав могиле честь шашками. Второй, совсем молодой парень, еще держался, хоть вид был такой, что краше в гроб кладут.

К середине дня вышли к Каменному ручью – удивительно чистой и даже в самую жару не пересыхающей речке, где немного напоили лошадей. Вода была такой студеной, что поить пришлось из брезентовых ведер, накидав в них сена, чтобы не давать пить коням большими глотками – застудим так. Ну и сами ополоснулись, смыли пыль, пот и грязь. Следующий ночлег у нас уже был в Валовых Холмах, по дороге до которых не встретили ни единого человека.

Следующий день принес плохие новости. Подошли к разоренной ферме. Глинобитные стены дома истыканы были пулями возле бойниц, постройки разрушены, все истоптано неподкованными копытами.

– Степняки были, – уверенно сказал пожилой вольный.

– Степняки, – хмуро подтвердил кто-то еще.

В доме была кровь, на полу лежали трупы. Женщина, две девочки постарше, мальчик лет семи. Уже запах появился, вились мухи тучами. Я присел, посмотрел на руку женщины, подняв ее. Следы пороха ни с чем не спутаешь. Затем аккуратно отодвинул рубаху на плече. Так и есть, там тоже синяк.

– Как вольные погибли, отбивались до последнего.

– Детей она сама, – сказал пожилой, тоже поднимаясь с колен. – Не дала увести и надругаться, сама застрелила.

– Тут же заслоны должны были стоять, – растерянно сказал Барат.

– Заслоны? Княжеские, что ли?

– Чья ферма? – спросил я, обведя взглядом бойцов.

– Ирвана, из четвертого взвода. Погиб вчера, со старшим сыном, – ответил коренастый вольный с густой черной бородой.

– Похоронить бы надо, но время терять нельзя, – сказал я. – На сеновал отнесите, огнем почтим.

Когда уходили с фермы, за нами поднимался в небо столб дыма. Разорение и так кругом, не выдаст этот дым нас теперь. Сеновал пылал до неба, похоронив в огне семью вольного, в бою павшую, но в рабство не пошедшую. А мы скакали дальше, то рысью, то шагом, то снова рысью.

9

Еще на одну ферму завернули и нашли следы, что людей свели. Захватили ее неожиданно, не сумели там отбиться или даже в бой вступить. На стене поганый рисунок углем для хозяина, только хозяин покойный уже, тоже в бою пал.

Моя ферма, по ходу следующая, оказалась разорена, но пуста. Видно было, что люди с нее ушли, что подтверждал свежий след колес фургона, когда тот по мокрой глине у колодца проехал. Разорили же степняки, но уже пустую, ограбив подчистую и изгадив все, что можно. В святилище Сестры и Брата чья-то злобная рука конского навоза набросала. Даже так, богов оскорбили.

– Мастер Арвин, живы твои? – робко спросил Барат.

– В городок ушли, как я велел, – пробормотал я. – Толстого Бэлла проверим ферму. Раненого тяжелого оставьте, потом заберем. И кто-то один с ним пускай, из легкораненых. Сотня, вперед.

Мы пока еще сотня, наш флажок с нами, пусть нас и полтора десятка всего. И поэтому командовать я ею буду как сотней. Товарищи наши в бою погибли, как вольным и подобает, никто слабины не дал.

Растянулись в колонну по два, перешли на рысь. Лица у всех бледные, мрачные, в глазах огонь и злоба, руки, что поводья сжимают, аж побелели на костяшках. На ферму ворвались на галопе, даже без разведки уже, и застали такую же картину – семья Толстого Бэлла ушла. Тоже все изгажено и изломано, но люди могли еще живы быть, Бэлл их таким же образом наставлял.

К городу ближе уже с рыси на галоп перешли, неумно утомляя коней. И едва вымахали на увал, как разом закричали в отчаянии. Городка не было, лишь остатки глинобитных стен форта торчали из земли сломанными и сточенными зубами. Следы орудийного огня ни с чем не спутаешь, это не кочевники были. И в доказательство того же – взвод княжьей пехоты на выгоне, у телег, на которые грузили какое-то имущество. Увидев нас, схватились за винтовки, пыхнули первые дымки выстрелов, бесполезно свистнули выпущенные в панике первые пули, потерявшись в пустой степи.

– К бою! В атаку – марш-марш! – заорал я, выхватывая револьвер.

Двести шагов до врага, до тыловых обозников-грабителей в серых мундирах и рыжих кожаных гетрах, суетливо дергающих затворы. Рванули кони в карьер. Близкая пуля рванула шемах на шее, чуть не размотав его, но поздно. Я с ходу всадил пулю в середину лица бледному испуганному стрелку, поднял на дыбы Кузнеца, прикрываясь им, застрелил еще одного, затем конь, рванув вперед, сбил грудью на землю третьего, в которого я всадил две пули, свесившись из седла.

Огляделся. Все. Всех перебили. В глазах пелена красная, руки трясутся от предчувствий. Ни на кого не глядя, дал Кузнецу шенкеля, погнал его в разрушенные ворота форта, но тот остановился, захрапев, испугавшись переломать ноги на обломках. Спрыгнул я с седла, побежал внутрь.

Форт защищался, но не долго. Никто не ждал нападения от княжьих войск, так что едва успели запереться. Ударили по ним артиллерией, ворвалась пехота, расстреляла всех, переколола штыками. Так и лежали люди, где их смерть застала. Кто на стене, кто на пороге дома, кто где.

Своих нашел не сразу, а лишь тогда, когда сознание начало проваливаться в черную яму. Они отбивались дольше других, запершись в кузне, что у дальней стены. Маленькие окошки исклеваны пулями, на полу полно блестящих гильз. Сколько-то продержались. Олвин погиб от пули, ударившей между ключиц. Жену убили несколькими выстрелами, когда уже в дверь ворвались. Рука у нее в следах копоти револьверной, тоже стреляла. Лиану и трехлетнего Дима закололи штыками. Затем кто-то поднял младшего и прибил его к дверям, пробив длинным стальным штырем горло. Поглумился. Степняки бы всех в рабство свели, а княжьи воины… вот так только.

Как хоронил своих, даже вспомнить не могу. Вместе с другими сносили всех убитых в сухой ров, что под самой стеной, с той стороны, где она стоять осталась. Сначала на телеги укладывали, везли, а потом в могилу общую. Кто плакал, кто молчал, четверо ускакали к своим фермам, да так и не вернулись. Не нашли они там никого, наверное.

Потом все резали кинжалами левую ладонь, размазывая кровь по камням, набросанным могильным холмом, клялись отомстить. Потом скакали по следам ушедшего отряда, которые вели на запад, дальше в Степь. Догнали его через сутки, выследили, подошли балкой скрытно, те маршем шли по дороге без всякого тылового охранения.

Затем была атака на пехотную полуроту, с тыла, с гиканьем и свистом, и помню только чьи-то головы под лезвием шашки, испуганные до паники лица солдат, сверкающие штыки, выстрел откуда-то сблизи, и словно удар киркой в ребра, от которого померк свет.

А потом было высокое-высокое небо в степи и спотыкающийся конь подо мной. Открыл я глаза, уставился на сидящую на конском трупе черную птицу. Та смотрела на меня круглым глазом, наклонив набок уродливую голову.

– Ты кто, а? – спросил я сипло, разлепив спекшиеся губы. – Сдох я, думаешь? А вот смотри.

Болтавшаяся на темляке окровавленная шашка не помешала. Отяжелевший от падали стервятник даже крыльями взмахнуть не успел, как тяжелая револьверная пуля вышибла из него облако перьев, сбив с добычи. А затем револьвер выпал из ослабевшей руки, повиснув на длинном ремешке.

– Нет, плохой я, – сказал, закашлявшись. – Ничего в руках не держится.

Конь медленно нес меня дальше в степь. Он не был ранен, повезло, но истомлен до последнего предела сил. А за нами трусила лейб-драгунская серая кобылка, непонятно откуда здесь взявшаяся.

– Стой, – натянул я поводья. – Стой, Кузнец. Некого нам здесь больше бояться.

Полуроту мы вырезали подчистую в нашей бешеной атаке. Никто не ушел, все так и лежали серыми тушами на земле. И наши все пали, до единого. Барата помню, как прикрыл он меня от выстрела собой, завалился назад, а затем я зарубил пехотинца. А как я единственный из боя вышел, того не ведаю. Конь меня вынес.

Спешиться нормально не получилось, свалился, схватившись за бедро и застонав. У меня не только пуля в боку, мне еще и штык в бедро воткнули.

– Ты, Кузнец, отдыхай, ты свое дело сделал, – сказал я коню. – Сейчас я себя немного в кучу соберу, да и поедем с тобой куда-нибудь. И ты с нами, кобыла трофейная, как бы назвать тебя… Голубкой, хочешь? Серая, быстрая. Тебе имя носить недолго, все равно тебя продавать, клеймо на тебе куда как приметное.

Рана в бедре была с виду чистой, штык насквозь не прошел, воткнувшись на ладонь, примерно. Залил ее крепким вином, замотал чистыми бинтами, больше ничего сделать не смогу. Бок же выглядел куда хуже. Пуля в патронташ сперва ударила и от него в ребро, и где она там застряла, не ведает никто. Потроха-то целые, иначе кровью бы истек, но дышать еле-еле могу, и шевелиться с трудом. Как в седло садиться, и не пойму уже. А дальше куда мне?

Закашлялся и заорал от боли в боку. Выругался, сплюнул на землю огромный сгусток пыли. Наглотался. Открыв флягу, напился жадно, плеснув туда чуток лейб-драгунского вина, для утоления жажды.

– Нет, сидеть нельзя здесь, слабею, – пробормотал. – Надо куда-то к людям идти, иначе издохну.

«А зачем тебе жить-то?» – спросил вдруг чей-то голос в голове.

– Зачем? – злобно переспросил я, адресуясь к неведомому голосу. – А затем, что пока князюшка Орбель Второй эту землю топчет, я тоже поживу. Мне полусотни пехоты мало для мести, их кровь даже землю на могиле не напитает, не то что жажду мою. Поэтому я выживу. А князь – нет.

«Ну-ну», – хихикнул бредовый голос.

– Отвали, – отмахнулся я.

Попытался замотать себя бинтом по бокам. Когда затягивать начал, аж заорал от боли, но потом вроде как чуть-чуть и полегчало. Поймал за повод Голубку, хрипя и ругаясь, вскарабкался в лейб-драгунское высокое седло. Она вроде взбрыкнуть решила, покрестила задом, заиграла, но я цука ей дал поводом, а в ухо прошептал ласково:

– Тихо, дуреха, тихо. Не потянет Кузнец меня, ты повези чуток.

И выловив из кармана жилета кусок сахару, протянул его на руке вперед. Изогнув шею, Голубка аккуратно взяла угощение с ладони мягкими губами, захрумтела. Кузнец на свист пришел, без затей дал себя за повод взять. Так вот и поедем.

Труднее оказалось оставаться в сознании. Видел вокруг все в полусне, постоянно норовя завалиться на конскую шею. Звон в ушах, круги перед глазами. Потом вдруг кровь носом пошла, да так, что испугался, сумею ли ее вообще остановить. После этого еще слабее стал, память временами отказывать начала. То вроде в одном месте едем, то в другом уже. Опаску совсем потерял, выбрался на проезжую дорогу степную, так по ней и шли шагом. Когда сзади копыта застучали и загремели тележные колеса, даже головы не повернул, все равно уже было. Да и сил отбиваться не осталось, кто бы там меня ни догнал.

– Эй, вольный человек, – послышался немолодой, но зычный голос сзади. – Далеко ли собрался?

Пришлось все же остановиться и лошадь развернуть, раз уж в спину мне никто не выстрелил. За мной стояло с десяток фургонов, запряженных парой лошадей каждый, а за некоторыми из них в поводу шли еще и жеребята. На облучке переднего фургона сидел черноволосый бородатый человек в ярко-красной рубахе, с длинным кинжалом у пояса, а за ним, чуть укрывшись в тени, сидела женщина, тоже темноволосая, с прикрытым наполовину лицом, на которое падали из-под платка седоватые пряди, смотревшая на меня огромными черными глазами.

– А, господа веселый народ, – через силу усмехнулся я, увидев зингар. – По делу я собрался, по делу.

– А остались ли у тебя дела-то, взводный? – спросил зингар с сомнением. – Мы вот по земле вашей проехали, ни одного живого не видели. Да для тебя это и не новость, видать. Примешь помощь, а?

– Что хочешь за нее? – спросил я прямо.

Зингары не злодеи, они меня даже умирающего сейчас грабить не станут, это грех для них смертный, но без своего интереса другим людям помогают редко. Вот и человек в красной рубахе сказал:

– Гнедого отдашь?

И указал на Кузнеца.

– Кобылу отдам, вот эту. – Я похлопал Голубку по шее. – Если лейб-драгунское клеймо с нее сведешь.

– Нам, зингарам, на коне клеймо, что на собаке блоха – на раз куснуть, – засмеялся тот. – А мы к морю собираемся, к Свободным городам. По пути тебе? Если по пути, то ложись в фургон, старика сейчас позовем, он лечить умеет. Договорились на кобылу.

– Вот так, девочка, недолго дружили, – попрощался я с лошадью.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю