Текст книги "Двадцать четыре часа"

Автор книги: Андрей Костин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Костин Андрей
Двадцать четыре часа

Андрей КОСТИН

ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

Он толкнул дверь и вошел в кабинет, привычно втягивая голову в плечи. Поздоровался тихим голосом, стараясь не смотреть сослуживцам в глаза. Подошел к своему столу, который стоял на проходе – самом неудобном месте.

Когда его отдел переехал в это здание, как-то само собой получилось, что ему опять досталось самое неудобное место. А до этого он сидел у окна, на сквозняке. И тогда он все время чихал и кашлял, мучаясь своей неполноценностью, стесняясь мятых носовых платков, болезненно переживая брезгливые взгляды сослуживцев.

Он осторожно отодвинул стул, неуклюже опустился на сидение. Стул предательски скрипнул.

– Северский! – встрепенулся начальник отдела.– Если уж опоздали на семь минут, то не мешайте товарищам работать.

– Да я н-не,– попытался оправдаться он, заикаясь,– н-не виноват. С-стул старый. Всем д-давно поменяли, а м-мне н-нет.

– Любишь ты права качать, Северский,– начальник откинулся назад в мягком крутящемся кресле и обвел взглядом комнату, словно приглашая всех присутствующих принять участие в разговоре.– Права качать любишь, а на работу опаздываешь. Стул ему, видите ли, не тот... Может, мне для тебя свое кресло освободить, а? Хочешь, Северский? В комнате захихикали.

– Ну как, уступить? – начальник с гримасой зубной боли, которая, по его мнению, вероятно, означала ироническую усмешку, вперил взгляд в Северского,или тебе твоего стула чересчур много? А? Отвечай!

– Да...

– Что да? Будешь еще из-за стула скандалы устраивать?

– Я не...

– Я не, я не,– передразнил начальник,– ладно, напишешь объяснительную по поводу опоздания, потом с тобой разберемся. Коллектив разберется, понял? Я не самодур какой-нибудь...

Северский еще глубже втянул голову в плечи.

– Так и быть,– начальник зевнул,– дам тебе шанс исправиться. Сделаешь годовой отчет за Петрову. До конца недели, ясно? Мне Петрова для более квалифицированной работы нужна. Так что ты после работы вечерами посиди и осилишь.

– А он и так все время после работы остается,– громко сказал из своего угла Саша.

– У нас рабочий день ненормированный. И хватит базарить.

Начальник с шумом поднялся и вышел, хлопнув дверью.

– Кофе пошел пить,– констатировал Саша.– Теперь только после обеда заявится.

– А что ему – ему все нипочем,– мечтательно сказал Свидригайло,– будь я племяшом замминистра, я бы и не такое вытворял.

– Как вы можете! Семен Степанович работает, себя не щадит,– вскочила из-за стола Петрова,– а вы... вы просто завистники! – и она выбежала из комнаты.

– Следом побежала.– снова констатировал Саша,– донесет.

– Как пить даст донесет,– подтвердила Яковлева.

– А мне что,– меланхолично глядя в потолок, сказал Свидригайло,– я не пью. на работу не опаздываю. В месткоме состою. Меня без хрена не съешь. Это Северскому бояться надо. Так что, орлы, шефу скажете, я в ВЦСПС поехал. Часам к пяти появлюсь. А то дел у меня сегодня невпроворот.

– Да и мне пора,– поднялся Саша,– приятель покрышки достал, обещал поделиться. А официально – я на завод поехал. Да, Северский, одолжи полсотни?

– У меня только сорок с собой,– встрепенулся он,– хотел после работы забежать ботинки купить. А то мои промокают, весна ведь скоро, слякоть...

– Э-э, милый,– присвистнул Саша,– где ты нонче за сорок рублей ботинки приличные купишь?

– Да мне бы какие-нибудь... лишь бы новые. На дорогие я и до осени не наскребу.

– Ну, какие-нибудь всегда купить успеешь. Только ходить в плохой обуви это себя не уважать. Не умеешь ты экономить, Северский. Черт-те знает как одеваешься. Все не хватает тебе. Ладно, не жмись, давай свои сорок. Будут деньги, отдам. Ты меня знаешь.

Расставаться с деньгами было обидно, он уже предчувствовал, как завтра наденет новые теплые ботинки. Но делать нечего – Саша был единственный, кто изредка заступался за него. И потому Северский считал его своим другом...

– Лешенька,– сказала Яковлева Северскому, когда они остались вдвоем,– у внучки завтра день рождения, мне надо бы подарок ей купить. Так что уж вы посидите здесь один, на звонки поотвечайте. А если меня искать начнут, скажите, только что вышла. Раз вы уж сегодня опоздавший, то прикрывайте отдел. Ладненько?..

Часа в три за дверью послышался неестественный смех Петровой и благодушный бас начальника. Северский инстинктивно втянул голову в плечи.

Петрова сразу же достала из ящика стола сапоги и, поддернув узкую юбку выше колен, оперлась ногой о краешек стула, стала застегивать молнию. Делала она это медленно и аккуратно, словно кроме нее никого в комнате не было. Покончив со вторым сапогом, она выпрямилась, поправила юбку и ленивым протяжным голосом сказала:

– Так я пойду, Семен Степанович? Вы меня отпускаете?

Во время всей этой сцены Северский сидел, опустив глаза. Он знал, что Петрова одна растит ребенка, ребенок часто болеет и она вынуждена постоянно отпрашиваться с работы. Потому что по бюллетеню ей платили пятьдесят процентов, а при ее зарплате это негусто. И ему было жалко эту женщину.

– Иди, лапонька,– начальник задумчиво пожевал губами.– До пятницы я тебя отпускаю. Но чтобы к субботе мой доклад на конференции был готов. Приедешь часам к пяти ко мне на дачу – вместе его просмотрим. Поняла?

– Конечно, Семен Степанович. Но, может, я лучше с утра приеду? Чтобы засветло вернуться? А то у меня Колька темноты боится, а оставить не с кем.

– А ты его приучай. Ты из него мужчину воспитывай,– поучительно сказал Семен Степанович.– Тем более что с утра я не могу. Я после завтрака на лыжах бегаю. Форму держу. Так что договорились – жду в субботу к пяти.

Когда Петрова вышла, начальник заметил, что Северский сидит с опущенными глазами.

– Ты чего,– хохотнул он,– как красна девица потупился? Небось какую пошлятину про нас подумал? Грязный ты человечек. У нее ребенок болеет, вот я и пошел на нарушение закона, отправил работать домой. А в субботу, жертвуя личным временем, эту работу проверять буду. Понял?

– Да я ничего и не подумал...

– Не подумал?.. Верю. Знаю, тут про меня всякое трепят. И что дядя меня за собой тащит, и что работы... Ну, в общем, всякое такое. А ты, мне кажется, парень серьезный, ситуацию понимаешь... Если бы ты не был таким тюкнутым, может, и замом бы я тебя сделал.

Начальник посмотрел на апатичное лицо Северского.

– Странный ты все-таки,– наконец сказал он,– что у тебя на уме-то все время? Да-а, чужая душа – потемки... Куда все разбежались?

Северский объяснил, как научили.

– Знаю я их,– начальник покрутил головой,– знаю я их уважительные причины. Придется, видно, за дисциплину браться. Нет, слушай, о чем ты все время думаешь?

Северский промолчал.

– Может, у тебя денег нет? Тогда возьми у меня. Нет, серьезно, возьми. А я потом тебе премию выпишу, ты и отдашь.

– Нет, спасибо, не надо.

– Ну, ладно, как знаешь. Да, слушай, тут мне жена список написала. А по магазинам мне бегать некогда. Сходи ты, а? А к шести возвращайся – не ровен час проверка. На, возьми деньги. Сдачу можешь себе оставить.

– Мне не надо сдачи...

– Ишь ты какой гордый. А я вот в молодости таким гордым не был. И видишь, не умер... Ладно, иди. Да, сигареты не забудь. У меня кончились...

День был позади. Лежа в постели, Северский поставил будильник на семь часов, погасил свет. Ноги гудели, темнота перед глазами словно пульсировала, и каждый всполох превращался то в лица людей из очереди в магазине, то в неоконченный отчет на столе, то еще во что-то. Но вот он задышал спокойнее и ровнее и начал проваливаться, пока не достиг дна...

– Князь,– услышал Северский голос сокольничего,– темнеет уже. Как бы нам в поле заночевать не пришлось.

– А что,– недовольно сказал Северский,– двора никакого поблизости нет?

– Есть тут деревенька одна. Да мужики сказывают, половцы в ней сейчас стоят.

– Много ли?

– С десяток.

Северский оглядел свою свиту. Все были как на подбор – рослые, на могучих конях, в теплых меховых накидках, из под которых поблескивала стальная чешуя панцирей.

– Вот и проверим,– сказал он,– не разучились ли мы биться. Показывай дорогу.

– И-и-и-я! – взвизгнул сокольничий по-дикому и поднял коня на дыбы.

"Молодой,– подумал о нем с нежностью Северский.– А хорош, хорош... Вот бы мне его на княжение после себя оставить... Да ведь не дадут. Племянника какого-нибудь пришлют".

Он пустил лошадь галопом и оглянулся. Позади в клубах снежной пыли скакали его верные товарищи. Он понимал, что творится сейчас в их сердцах. Каждый из них мечтал вырваться вперед, но обогнать князя никто не решался.

Вот и показалась деревня – несколько вросших в землю домов. Тут сокольничий не выдержал и, первый перемахнув через покосившийся плетень, зарубил выскочившего голым на мороз половца. Через мгновение все вокруг наполнилось взвизгами людей, ржанием лошадей, потом и кровью. Князь увидел, как из крайнего дома выбежал человек и с ловкостью вскочил на стоявшего у дверей коня. Северский, мечом плашмя погоняя жеребца, бросился следом. В степи ему было бы не догнать половца, но сейчас, по глубокому снегу, могучий конь князя был сильнее. У опушки Северский настиг беглеца, тот обернулся, взмахнув тяжелой плеткой... Пригнувшись, князь ушел от удара и ткнул противника мечом в бок.

Он спешился. На снегу, истекая кровью, лежал враг. Ему было лет четырнадцать, не больше. Мгновение князь стоял неподвижно, борясь с охватившей его жалостью. Потом вспомнил спаленный городок... и добил врага, вонзив и вытащив меч, слегка повернув его привычным движением. Это обеспечивало смертельную рану. Потом медленно залез на коня и повернул обратно. К его возвращению в деревне все было кончено. Убитых половцев привязывали к лошадям, чтобы оттащить подальше в поле. Один из ратников возбужденно рассказывал, как порубил нескольких человек прямо в бане.

– Все живы? – тревожно спросил князь.

– Все. Здорово мы их! – радостно улыбнулся сокольничий.

– Не велика доблесть – мрачно сказал князь,– вот кабы мы их в поле разбили...– но увидев расстроенное лицо сокольничего, добавил: – Но ты все равно молодец!

Потом он подъехал к крайнему дому, из которого пытался убежать его половец. Сокольничий поддержал стремя, Северский сошел на землю. Распрямил плечи, вздохнув полной грудью, и, толкнув дверь, вошел в избу.

– Огня! – крикнул он, пытаясь разглядеть что-нибудь в темноте.

Вошел один из ратников с факелом, и тогда только Северский заметил вжавшуюся в угол девушку.

– Ты чья? – спросил он.

– Княжеская...

– Князь перед тобой,– сказал ратник недоброжелательно.

Девушка упала на колени.

– Что у тебя делал этот...– князь мотнул головой в сторону.– Который выскочил отсюда...

– Муж он мне... был.

– У них всех мужиков повырезали,– вступаясь за нее, сказал ратник,– вот они за половцев и пошли..

– Ясно...– Князь задумчиво посмотрел на молодку.-А я смотрю, пригожа... Думал за сокольничего своего выдать, да, видно, не судьба. Много людей в деревне? – спросил он у ратника.

– С пяток баб.

– Тоже – жены половецкие?

– Да поди...

– Оставим им раненых. И предупреди: если хоть волос с головы наших людей упадет – спалим деревню.

На пороге князь остановился. Жалость второй раз за сегодняшний день сжала его сердце. Он захотел бросить монету этой женщине и пообещать одного из раненых ей в мужья. Почему бы не сделать кого-то счастливым? Но он вздрогнул, встретившись с ее глазами, горящими в темноте, как у кошки, ненавистью.

"Да,– подумал князь,– как живем, для чего? Друг друга убиваем, друг друга ненавидим. Может, оставить их надо было здесь. Хоть и половцы, а ведь могло осесть-то. Наши бабы заставили бы. А теперь захиреет деревня..."

На дворе стемнело, и, сделав шаг в сторону, князь только в последний момент увидел, как от стены отделилась какая-то тень и бросилась ему наперерез. Но наперерез тени бросился сокольничий. Они столкнулись, тень вскрикнула, и оба повалились наземь.

Подбежали люди. Один из ратников наклонился над лежащими. Потом поднял голову, посмотрел на князя.

– Не всех, видать, перебили,– сказал он хмуро. Повезло тебе, князь.

– Жив? – тревожно спросил Северский.

– Оба мертвы. Друг друга на ножи посадили. Хороший сокольничий был...

Князь, стиснув зубы, отвернулся к стене. Прижался лбом к шершавым бревнам. Он давно уже разучился плакать – слишком много потерь было в его жизни. Просто все его тело наполнял дикий, опустошающий вой.,.

Северский встрепенулся, выключил истошно звенящий будильник. Пора было вставать. Начинался новый день.

...На автобусной остановке сопляк лет четырнадцати со словами: "Подвинься, дядя" – ловко оттеснил его от открывшейся двери.

Северский хотел схватить его за шиворот и отшвырнуть в сторону, но в это мгновение узнал в этом пареньке другого, несколько часов назад лежавшего на розовом от крови снегу под копытами его лошади. Северскому стало не по себе, и он, втянув голову в плечи, пропустил молодого нахала.

– Не буду делать работу за Петрову,– твердил он себе всю дорогу. Но сам прекрасно знал, что раз ничем не смог помочь той женщине в темной грязной избе, мужа которой он убил, придется отдавать долги в этой жизни, наяву.

Выйдя из автобуса, Северский угодил прямо в лужу раскисшего мокрого снега. Ботинки моментально промокли.

– Сегодня же скажу Сашке, пусть немедленно отдает деньги. Мне тоже покрышки нужны... на ноги.

Но тут он вспомнил, как Сашка подставил свою грудь под половецкий нож, защищая его. Там, в заброшенной деревеньке. И разве можно теперь сорока рублями оплатить преданность сокольничего?..

...Он толкнул дверь и вошел в кабинет, привычно втягивая голову в плечи. Поздоровался тихим голосом, стараясь не смотреть сослуживцам в глаза. Подошел к своему столу, который стоял на проходе – самом неудобном месте...

Теперь весь день он будет тихим, замкнутым и безотказным. Он в долгу перед этими людьми. Но в течение дня он с каждой минутой все яснее и яснее будет слышать, как ржут кони под седлом, как взрывает белый снег копытами лихая свита удельного князя Северского, оставляя за собой в морозном воздухе кружевной след... Он успеет нагнать их.