Текст книги "Ангел ходит голым"

Автор книги: Андрей Измайлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

3) «Да» и «нет» не говорите. Загадочная чеширская улыбка. Всё в этой жизни надо попробовать. Но высшая, гм, доблесть: попробовать не попробовать «косячок», будучи в Амстердаме. Хотя «кафе-шопы» – на каждом шагу.

Скажешь «нет», скажут «ну и дура!» Скажешь «да», скажут «ну и как?». Так я вам и рассказала! Sapienti sat, умному достаточно.

А ещё мутноокие афроголландцы с дредами – везде.

Ещё – сплошные велосипеды, и ни единого фальшпрестижного монстра типа «лэндровер».

Ещё – гомонящие детишки на вольных площадках перед Королевским дворцом. Количеством – вермишель в супе. И откуда они только берутся, учитывая три вопроса выше?!

Ещё – красиво. Архитектура – застывшая музыка, всё такое. Хотя… ощущение чуть несвежей блузки – это есть. Но… красиво. Жить здесь – пожалуй, нет. Как-нибудь вернуться сюда – да.

Всего лишь фрагмент. А почему важно?

Там и тогда, в квартале красных фонарей, перед «витриной», он вроде пошутил: «Тебя бы туда, на их место – как чувствуешь?» Дурак? Мужлан? Спортсмен? Однако пошутил с подтекстом: знаю, знаю! Нет, не так. Догадываюсь. Знал бы – убил!

Бабочка отпорхнула. Самооценка очень повысилось, а так – нет, на их место – нет.

Умеют они держать нас в состоянии вины. Даже когда сами, когда сами, когда сами!

Зачем ей был тот квартал? Тыщу лет не надо. Ну, ему захотелось, да? Ради бога! Жена да воспоследует за… Она-то хотела перво-наперво в Кёйкенхоф. Лиссе. Побережье. Всего тридцать километров, между Амстердамом и Гаагой. Цветочное королевство, Кухонный парк. Сама не своя до всякой флоры. Тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны! Голландские! Луковицы? Да, продаются, там же. Да, эксклюзивные тоже. И Viceroy, и Semper Augustus, и… ах! Атрибут богатства, да. Но это ведь всего лишь деньги!

Так что?

– Съездим. Конечно, съездим!

– Когда? Когда-нибудь?

– А вот сейчас!

– Посадку объявили.

– Чихать хотел! Поехали. Прямо сейчас!

– Неприятностей у тебя не будет потом? С тренером, с командой?

– Чихать хотел! Кто чемпион?

– Ты.

– Вот! Поехали!

Поехали!

– Кёйкенхоф, Кухонный парк, неразрывно связан с именем графини ван Бейрен. В пятнадцатом веке на этих землях располагалось её имение. Здесь она выращивала травы для придворной кухни. Удивительная женщина, большая любительница охоты, за свои короткие тридцать девять лет жизни успела многое. Сменила четырёх мужей, отсидела в тюрьме, приняла участие в нескольких войнах. В одном из сражений противником графини был её собственный муж.

– Ух! Жили же люди!

– Что эта женщина говорит? Я не понимаю. Переводи, ну!

– Не успеваю. Тебе так важно?

– Да мне вообще!.. Но красиво здесь, да.

– Правда? Не жалеешь?

– Н-нет.

– У нас, «над слоником» будет ещё красивей! Луковки покупаем?

– Выбирай.

– Эту, эту, эту. И эту. И ещё эту. Амин?

– Да, э, да!

– Я тебя раздражаю?

– Нет, э, нет!

– Тогда и вот эту ещё… А скажи… Хотя можешь не говорить…

– Что?! Что?!

– Н-нет.

– Да говори уже!

– Когда мы были в том квартале… Ты, если бы меня не было… Кого бы там выбрал? Так, просто попробовать…

– Глупость не скажи!

– Вот та, злющая. Молодая совсем, раскосая. На тебя посмотрела. И ты тоже – на неё так посмотрел!

– Глупость не скажи!!!

Умеют. Умеют они держать нас в состоянии вины.

* * *

Или впрямь любовь живёт три года? И не более?

Потом начина-а-ается!

Верней, кончается.

Кто виноват?

А кто первый засветился, тот и виноват. Во всём! И не так важно, что второй небезгрешен. Ты виноват уж тем, что засветился.

Ведь как получилось?

Да, перебрались на Загородный (угол Казачьего).

«Двушка» на Богатырском, в общем, бесхозная. Сдавать её кому-то? Лишние хлопоты. Есть и есть.

Потом, через полгода, вдруг Шахман звонит из Махачкалы, сам! Сам Шахман.

– Брат! – со всем уважением, без нажима. – Брат, дело. У тебя в Ленинграде найдётся место, где два наших земляка поживут? Год-полтора. Не больше.

Хороший вопрос, брат-земляк. Наводящий. Подумать надо. А что такое?

Понимаешь, тема, брат…

Тема. Шахман – не гопник. Шахман – коммерсант. Стал таковым, что ли. Посетил тут руины Ленинграда, уже новоявленного Санкт-Петербурга. Ленинград и Махачкала – города-побратимы, кто не в курсе. Так выпьем за…

Стоп! Вы что тут пьёте? Что у вас тут наливают?! Это – коньяк? Это не коньяк!

Да времена такие…

Какие?

Вот же – самое начало девяностых.

Тогда вкратце от Шахмана, релиз:

Коньяк. Армянский, азербайджанский, грузинский – не существует, перестал существовать на текущий момент. Коньяк должен отлежаться. Невозможно в условиях войны, так и есть. А там – война, как бы её ни называли. Так?

Т-так.

«Хеннесси», «Наполеон», «Мартель» и пр. – дешёвая польская подделка. Относительно дешёвая, но дорогая для рядового потребителя. И моли бога, чтоб не отрава. Так?

Т-так.

И отрава с Апраксина двора и Сенной, разлитая из грязных бидонов, укупоренная вручную подпольными умельцами. Тут моли бога, не моли бога… Так?

Т-так.

Во-от. А мы хотим вам, городу Ленина (или Петра? уже тогда Петра!) помочь. Без-воз-мез-дно. Побратимы всё-таки!

Короче, тема. Дагестан – Россия. Для тугодумов ещё раз: Дагестан – Россия. Никаких лишних пошлин, накруток и пр. Ведём линию, поставляем свой честный коньяк. Да, не такой элитный, не X. O. Но – честный. Сбываем (не сбагриваем!) свою продукцию, имеем свой процент. Всем хорошо! Всем хорошо, так?

Т-так. (А в зрачках северного побратима запрыгало, замелькало, заматематилось).

Только, сказал Шахман, мы в Дагестане – люди восточные, честь, репутация… Понятно, да?

Понятно, да.

Поэтому. Повторяю, поэтому – вот какой коньяк с нашей стороны пойдёт, пускай такой и придёт. И сегодня, и завтра, и через год, и через сто, дай бог. Понятно сказал?

Ещё б!

Релиз окончен!

Российские коммерсанты с Дагестана порой столь убедительны. Причём вежливы. Сопровождающие лица – тоже. Ни намёка на бандюков, перестаньте! Уважаемые персоны! Вот и наш чемпион чемпионов (наш! питерский! узнали!) в сопровождающих. Как отказать?! Да никак! И с какой стати?! Всё по-честному!

И стало с тех пор в Питере хорошо с коньяком. С дагестанским. Вам хоть Измайлов подтвердит. Какой-такой? А такой… вечно с фляжкой заценённого дагестанского. Типа писатель. Не знаете? Что ж, невежество – не аргумент.

М-м. Возвращаясь к.

Вдруг Шахман звонит из Кизляра, сам! Сам Шахман.

– Брат, спасибо, что со мной тогда к людям сходил. Брат, ещё спрошу? Земляки наши где-нибудь у тебя поживут? Год-полтора, так, немножко. Пока линию наладят, технологию, согласование. Гостиницу подскажешь? Деньги – не вопрос.

Какие деньги! Какая гостиница! Земляки! Не вопрос! Квартира устроит? Две комнаты. Правда, от центра немножко далеко. Но – метро.

– Спасибо, брат. Ты не подумай ничего, они там слишком не будут… Интеллигентные люди, инженеры, технологи. За собой следят. Спрашивают, потом в Эрмитаж можно?

Он и не подумал ничего.

Спасибо, брат.

Пожалуйста! Земляки – святое!

Год-полтора земляки прожили – ненавязчиво. Позвонили однажды только: до Петергофа как лучше добираться – с Балтийского вокзала или маршруткой с Автово? На открытие фонтанов… Интеллигентные люди. Маршруткой.

Съехали. Наладили коньячную линию, процесс пошёл – и съехали. Потом, раз в квартал, будут наезжать – на день-два, чтобы контролировать процесс?

Да не вопрос! Жалко, что ли?! Всё равно пустая.

* * *

А ей вдруг понадобилось. Необязательная давняя ерунда. Даже не вспомнить сейчас. У неё такая коллекция ерунды! И вдруг понадобилось. Где же, где же?! О, на Богатырском, когда ещё там жили – до Загородного. На антресолях? Скорее всего. Нет-нет. Но съездить, глянуть. Чтобы с чистой совестью. Ключ от «двушки» давным-давно без нужды в связке, забыла про него. А тут вдруг понадобилось.

На всякий случай позвонила предварительно, чтобы не сюрприз. Вдруг там очередные визитёры от Шахмана?

Длинные гудки.

Она, главное дело, эту свою давнюю ерунду нашла. Сразу. Да, на антресолях. Но – и кое-что ещё, и кое-что иное, о чём не говорят, чему не учат в школе. Не на антресолях. В совмещённом санузле, в шкапике на полочке. Машинально. Как бы поделикатней… Га-а-андоны, да, гандоны! В упаковке, готовые к применению. Хоть не использованные.

Косвенная улика. Шахмановские оставили ещё с прошлого раза – интеллигентные, но люди, ничто человеческое не чуждо. Версия приемлема.

Ещё версии? Никаких! Ощущение. Шахмановские? Те – двухнедельной давности. Как раз насчёт петергофских фонтанов звонили – перед убытием прихватить впечатлений. Нет, не они здесь вчера-позавчера… Химия тела, всё такое. Ну, ощущение! Белая гвоздичка в стакане, одинокая, на издыхании. Позабыли тебя, позабросили. Но – не две недели назад.

Ушла, закрыла за собой, будто и не приходила. Гвоздичку с собой… Жалко её!

Ну да. Мужчина полигамен – по определению (кто определил, кто?!). Кавказец – того пуще. Муфтий Саудовской Аравии Абдулазиз Али Шейхо: муж имеет право съесть свою жену, если голоден, а жена должна смириться с такой участью и тогда раствориться в муже. Хочешь поговорить об этом?

Сегодня – нет. Сегодня пришёл домой – был мрачен. Момент такой. Момент истины. Муж всегда узнаёт последним. Добрых людей всегда много. В баньке, кстати, в Казачьей, в люксе – тоже. Так, в разговорчике – ни о чём, ни о ком. Чисто конкретно – ни о ком. Амин! Э! Мнительный ты стал, Даниялов.

Не стал уточнять. Иначе сразу и неизбежно – горы трупов… добрых людей. Просто не понял, не обратил внимания.

Но после баньки – всего-то двести метров – не остыл. Наоборот. Рано или поздно – когда-то надо. Сейчас! Жена – дома? Жена – дома. Прекрасно! В кои веки! А как же сессия, жена?

Был мрачен. Призвал к ответу – молча, взглядом. Нам всё известно!

Жена! Подруга у тебя, да? Академическая булимия у тебя, да? Сессия, да? Воркуль – кто такой? Скажи: понятия не имею! Скажи: лектор, что ли? Скажи! Не ударю, клянусь. А то не соизмерю и – совсем гроб!

Ничего не сказала. Молча ответила – в оранжерейном эркере воскресая белую гвоздичку: питательный раствор, опрыскивание. Иначе гвоздичке – совсем гроб. Qui fleurit sa maison… Ой, а тут вдруг муж! Что у тебя с лицом, муж? Сама – сама невинность. С подтекстом: слушаю тебя, слушаю. Не говори ничего.

Называется – на опережение. Умеют они!

Гвоздичку – опознал. Даже если не та, другая. Нам всё известно!

Мужчина, чемпион, кавказец – и потерять лицо?! Ещё и носом шмыгнул. Мгновенную простуду подхватил после бани – на семи ветрах прошёлся нараспашку, всего-то двести метров. Шмыгнул.

А она, главное, краешком губ дрогнула: сопли? вопли?

Да, вспылил. Был неправ. Прав! По-своему прав! Мужчина, чемпион, кавказец! Лёгким движением руки, обводным – по тюльпанам. Вырвал с корнем, с луковицами (Viceroy, Semper Augustus, ах!), с комьями земли. («Виталь, знаешь, лучше бы он меня тогда убил! Меня! Тюльпанчики-то в чём провинились?!») А букет! Срочно вот нужен! Ухожу. Только не спроси, куда!

Переступая порог, назначил: сессия-мессия, меня не касается! обед чтобы готовый был!

Когда?

Всегда! Знай своё место, женщина.

А если обед не готов… имеет право съесть свою жену, если голоден, а жена должна смириться с такой участью и тогда раствориться в муже.

Сказала вослед: «Порог не переступишь!»

Консьержка слышала. Может, не дословно. По смыслу – так.

А дословно?

Да так вроде. Вроде так.

Потом?

* * *

Потом – всё как всегда. Хан готов подтвердить. Очевидец. Даже участник. Сразу позвонил оттуда. То есть отозвался на звонок.

Хан?

Чингиз! Бикмурзин. И посейчас в школе «Иточу» хоть мальцы, хоть пенсы меж собой: Хан, Чингиз…

Суббота была. Очередная. Заказанные три часа люкса в Казачьих с одиннадцати утра. Плюс-минус, кто как подтянется. Все свои. По обычаю, Саныч пораньше – веники довести до кондиции, до нужной.

А все пришли. Почти все. Хан, понятно. Из вольников – Шильников. Зелин-классик с сыном. Игорь-колонель (ну, не полкан же!). Упомянутый Измайлов, мнимый. А Виталя, Евлогин? Будет? Сегодня Аврумыч – пас. Звонил: не получается. И Макс Багдашов тоже. Служба. Какая служба в субботу? Или Аврумыч не Аврумыч? Соблюдай день субботний!.. Не цепляйтесь, не берите в голову. Кворум есть? Вот главное! Своя компания.

Кворум? Есть…

Думали: придёт Амин, не придёт Амин? То есть не так чтобы думали-думали, но в уме держали. Заранее каждый сам с собой договорился – виду не подавать. Газет не читаем, телевизор не смотрим, Интернета ещё нету. Просто собрались попариться, как обычно. Всё бывает в жизни. Впервые – тем более.

Тем более какой-то бурят (Бамбай Цыжыпов, а?!) в какой-то Мордовии на каком-то захудалом турнире самого Амина Даниялова сделал. Примитивный о-сото-гари – и пожалуйста! Иппон! Нет, не понимаете? О-сото-гари! Большой внешний охват. Классический, чуть ли не первый приём при обучении дзю-до! В каком душевном и физическом состоянии надо пойматься на примитивный о-сото-гари! Да не парься! Турнир захудалый, отборочный, ни в коем случае не «звоночек»: сдавать ты стал, чемпион чемпионов! Ещё зверская простуда, зверский насморк. Тоже камешек на весы. Пустяк, но камешек при прочих равных.

А в баню пришёл, пришёл. Виду не подали. Сам виду не подал. То есть все чуть шумней и дружелюбней, чем всегда. Он чуть мрачней и молчаливей, чем всегда. Так все по субботам в бане всегда шумны и дружелюбны. Он всегда мрачноват и скуп на слова. Коньяку? Да, коньяку принёс, как обычно. Этого добра у него… И да, персонально фляжку – для Саныча. Традиция.

Что-нибудь предвещало? Кто-нибудь первым заметил? Кто, кстати, первым заметил?

Да никто и ничего!

Игорь-колонель между парилкой и ещё парилкой – на бильярде сам с собой.

Измайлов-мнимый в креслах – сигаретку за сигареткой.

Зелин-классик – ну, с сыном о своём.

Саныч тоже как всегда: за три часа из парилки в зало не посунулся – такая у него… карма, своеобразное, но удовольствие. Вольника Шильника пропарил от души, потом – Амина щадяще, только чтоб хворь изгнать. Саныч чуткий.

Словом, общее состояние – таким женским словом: истома. Или вот ещё женское туда же: трепетная нега. На то и субботняя баня!

Вот Амин вышел от Саныча в истоме, с трепетной негой. На ногах – еле-еле. То ли ему очень хорошо, то ли очень плохо. Не понять. Пойду, сказал, приляжу. Хрипло, задыхаясь. Нормально, после веников. Ушёл в «любовницкую» – диван кожаный, бра, тумбочка, нумер обособлен, дверь закрывается. Хочет человек побыть один, даже вздремнуть. Отпущенного времени – почти час.

Но, извини, Амин, через почти час давай вставай. Сеанс окончен. Хан? Сходи, подними его, ты с ним как-то ладишь…

Сходил. Тук-тук! Амин? Тук-тук!

А поздно. «Скорую» вызвали, но…

Всполошились? Не-ет. Но грузная мужская общая досада: не было печали!

– Главное, он же нормальный пришёл?

– Нормальный пришёл.

– Саныч?

– Я его сегодня легонько, нежно. Как… ну, как бабу. Но он… нет, он был уже какой-то…

– А говорят чего? Сердце?

– Ничего пока не говорят.

– Жене позвонили?

– Кто будет звонить? Ты? Звони!

– Что я-то?!

– Спокойно все! Хан уже связался. Кому надо, все в курсе.

– М-да. Мужики! А по стакану-то?! Не оставлять…

– Да-а… Его коньяк… А разливай.

– Прямо здесь?

– Нет! Щас пройдёмся всего ничего, к «слонику», и – там! Заодно, чтоб два раза не вставать, выразим жене наше… наши…

Так выпьем! За пошатнувшееся здравие? Или за случившийся упокой? Врачи борются, спортивная общественность молится, друзья цинично бодрятся.

– Получается, следующая суббота у нас пролетает?

– Кто о чём!

– Сам вшивый!

– Очень смешно!

С лёгким паром!

Не смешно, не смешно.

Да-а, чемпион чемпионов… Заскорузлость, панцирь, броня, колосс. А сердечко-то… Бурят (Бамбай Цыжыпов, а?!) в Мордовии на захудалом… Примитивный о-со-гари… И сердечко – ёк! А ведь медкомиссии у них, постоянные медкомиссии… Внутренний позор ни одна медкомиссия не диагностирует. Самурайский кодекс плюс кавказская гордость. Или просто с коньячком стоило бы ограничиться? Или в семье глубоко личные нелады? Или звёзды так сложились? Что мы знаем о ранимой мужской душе? Ни хрена не знаем!

Пристойный спич. Роняя скупую слезу – с громким всплеском.

Нет, не сердце. Тогда б – красиво. Ну, приемлемо.

Врачи скажут, наконец?! Диагноз, диагноз!

Да нате! Ботулизм. При попадании в организм пищевых продуктов, содержащих ботулотоксин, продуцируемый спорообразующей палочкой Clostridium botulinum. Начинается внезапно. Выраженная общая слабость, головокружение, головная боль. Схваткообразные резкие боли в животе, жидкий стул, тошнота, рвота. Расстройство зрения, охриплость голоса. Очень грозный признак – нарушение дыхания. Парез дыхательной мускулатуры (исчезает кашлевой рефлекс). В особо тяжелых случаях – летальный исход.

Особо тяжёлый случай с пациентом Данияловым. Пациентом стать не успел. Врачи на месте, в Казачьих, констатировали: он, летальный… Ну да. В луже говна, блевотина, пучеглаз… Ничего себе, сходил полежать после веников!

Саныч ни при чём, Саныч ни при чём!

Ботулизм. Вторая свежесть – вот что вздор! Свежесть бывает только одна – первая, она же и последняя. А если второй свежести, то это означает, что она тухлая! Извинить не могу.

* * *

Вась-вась тогда рыл до воды. Его земля.

Нет криминала. Нету!

Выстраиваем.

За три дня (за четыре!) до своей смерти гражданин Даниялов Амин ссорится с женой, гражданкой Данияловой Лилит, и отправляется ночным рейсом на турнир в Саранск, столицу Мордовии. (Почему-то с каким-то диким букетом тюльпанов!)

Гражданка Даниялова Лилит уже поутру вызывает слесаря, меняет замок на входной двери. (Слесарь долго возился. Консьержка недовольна была. Стук, грохот!).

Во второй половине дня гражданка Даниялова идёт на Сенной рынок – тут рядом, через Фонтанку, через мостик. Возвращается с живым осетром в полиэтиленовом пакете – килограмма на четыре, беспокойный, весь пакет издырявил носом своим. (Консьержка перепугалась: вдруг острое рыло из пакета! и шевелится, шевелится!). И запахи, запахи. Ароматы! В ночи…

Сволочи! Народ голодает, рубль валится, пенсия пшик, и за апрель не заплатили. А они – осетрину! С другой стороны, люди зарабатывают. Он хоть чучмек, но вроде наш, чемпион какой-то. Она вроде учится, вроде приличная. Улыбается всегда. Спустилась утром, на выходе брикет в фольге суёт. От чистого сердца, говорит, не откажитесь. А и не откажусь! Извинилась ещё за слесаря, за шум. А в фольге – осетрина, паровая, с полкило! Последний раз – на юбилейный год, в семидесятом пробовала? Сама съем! Внуку бы кусочек, но – умер. Ещё у неё пакет большой, на выброс. Кошки, спрашивает, у вас есть? Три! Сивка, Бурка и Каурка. Тогда, если не побрезгуете… Визига тут, плавники, голова… Так и быть, оставляйте! Супчик-уха, лаврушки, перчику, сольки. Неделю протяну. Сивке, Бурке и Каурке тоже достанется. Клава где?! Меняй меня, Клава! Ведь жара! До дому полквартала, сразу на плиту. Или и не сволочи они, хоть и чучмеки?

– Констатируем, консьержка ту рыбку съела?

– Схомячила будьте-нате! Уху – тоже.

– Без последствий.

– Жива-здорова. Коты – тоже.

– Хорошо, но Даниялов-то вернулся лишь на четвёртый день. Рыбка могла подпортиться.

– В холодильнике?

– Да-а, в холодильнике… На улице – плюс тридцать, духота, пекло, давно такого мая в Питере… Но если в холодильнике…

– И тут – blackout вдруг!

– По-русски, малóй!

– Отрубили. Сутки без электричества.

– Да-а, в замкнутом пространстве, в духоте. Что угодно заведётся… Через сутки аварийная бригада всё восстанавливает, холодильник включается, как ни в чём не бывало. Но что в рыбке завелось, то никуда не делось.

– И хозяева ни сном ни духом. Если, допустим, их дома не было. На даче, в командировке, не знаю…

– Получается, несчастный случай? Малóй?

– Ещё вариант. Сама гражданка Даниялова устроила blackout. На почве возникших неприязненных отношений ночью маникюрными ножницами перестригла силовой кабель, чтобы обесточить домашний холодильник, чтобы осетрина стала второй свежести, чтобы изголодавшийся блудный муж сожрал и склеил ласты…

– Язык прикуси.

– Виноват! Я ж как вариант…

– Не вариант… Она, кстати, сама в эти трое суток дома ночевала?

– Нет. Сессия, подруга…

– Или хоть заскакивала на минутку?

– Ну, таких мелочей…

– Мелочей не бывает…

Вась-вась знает по опыту: мелочей не бывает.

Допустим, жена расстаралась для мужа. Сессия-мессия, его не касается. Обед чтобы готовый был. Когда? Всегда! Дрязги – не ваше дело, сугубо семейное. Посторонним В.

Итак, расстаралась. Вкусно? Вкусно. Консьержка подтвердит.

Но! Представим. Уделив от чистого сердца долю малую (кстати, неглупо!), она, жена, всё блюдо целиком выставляет на подоконник в оранжерее. Солнечная сторона, парниковый эффект, форточку не открывать, флора капризна. Всё, теперь опять сессия-мессия. Двое суток и не ищите. В третьи сутки заскочить на миг за ерундой типа конспекта. И цветочки все напоить непременно! Да! И застоялое блюдо с остовом осетра в холодильник задвинуть. Обед чтоб готовый был. Когда? Всегда! Ну и вот… А ей снова бежать, сумасшедшие дни! Откройте секрет, как у вас получается всё успевать? Секрет очень прост: у меня не получается.

* * *

И грянул гром. И возвращается муж. Её – нет. Замки – новые. Кто бы как поступил на его месте?! После саранского фиаско с Бамбаем Цыжыповым. В общем, как поступил, так поступил. Порог не переступишь, да? Он к себе домой пришёл! А она решила, что её дом, да?! Развела тут джунгли, ботанический сад! Может, он всё и поливать должен?!

Ох. Тут чемпион чемпионов поступил не по-чемпионски. Прошлые тюльпаны прошлыми тюльпанами. Прошлые тюльпаны – только цветочки. Но тут – ягодки. Просто вызверился. Был ботанический сад – не будет ботанического сада. Месиво, крошево, слизь. Ломал, сминал, топтал. Теперь тут макивару поставит. И тренажёр.

Отпустило. Вдох-выдох. Пульс. Даже мелькнуло: что я наделал, что я наделал?!

Э! А что наделал?! Ничего! У себя дома он! А она, когда вернётся, пусть приберёт, пусть только пикнет! Обед пусть подаст! Обед есть в доме?! Он же её предупредил!

А! Осетрина, смотри на неё! Замок сменила – от мужа: порог не переступишь! А сама – осетрину?! Для кого?! И сама – где? Или ещё придёт?! Или ещё не одна придёт? Для кого готовила?! Ничего-ничего! Он только на него посмотрит. И на неё. Просто посмотрит. А пока…

Ел грубо, грязно, руками. Жрал. Вкуса не ощущал. Зверский насморк. Икнув, скудно сблеванул тут же, на стол. Вытирая об штаны. Ещё жрал. Ещё пил. Коньяк. Дагестанский, какой ещё! Запасы. Три ящика в подсобке, «Медный всадник», подарок побратимов.

Лёг не в спальне. В холле. Против входной двери. Чтобы когда войдут – сразу его увидели! Голый. Совсем. Жарко. Пусть видят! Он у себядома.

Он, между прочим, у себя дома на нерве сейчас позвонит Светику (или Наташе?): приезжай! не на Богатырский! слушай адрес!.. Этих чирлидерш у него… И пусть жена застанет! Так, да? Застанет? Ах, ты с-с-с…

Из старинных романов: состояние его легче было представить себе, чем описать.

Адреналин. Белая ночь. Зудящий комар. Дал себе по морде – комара не достал. Утренний озноб. Вставать, одеваться. А то – как дурак…

Никто не пришёл. Тогда он сам пойдёт. Сегодня что, суббота? Сегодня же суббота! Он знает, куда пойдёт. Все свои… Голова кружится, тошнит немного, нос забит. Ночка сложная. Ну, ничего-ничего.

Иди-ка ты в баню, Даниялов. Она, баня – от всего…

* * *

Да. Получается, несчастный случай.

Экспертиза подтвердила: Clostridium botulinum. В особо крупных размерах. С кем не бывает. По такой-то жаре. Blackout этот до кучи. И обоняние – ноль, зверский насморк. Так бы хоть учуял… Вот ведь как совпало всё.

Хоронили не по обычаю, не в тот же день. Экспертиза, то да сё. Здесь вам не там!

Вдова была черней ночи. Но держалась. Держалась хорошо. Лицо каменное. Нет, медальное. Нет… как сказать… отрешённое, потустороннее. Да не надо ничего говорить. Не сейчас, не здесь.

Тофа Авшаломовна быть не смогла. Телеграмму прислала, звонила. Ещё звонила. И ещё. Но не смогла.

Положите за нас цветы. Он был… тоже замечательный человек. И выдающийся спортсмен! И добрый товарищ! И любящий муж!

Подробности – не надо.

А, нет. Одна подробность. Ни букета, ни цветка. Ленты. Медали. Гирлянды. Ни цветка, ни листика, ни веточки.

Вдова сказала Шахману (добрый товарищ, прилетел, с ним ещё земляки – интеллигентные люди, инженеры, технологи):

– Шахман… Как-нибудь сделай, людям объясни, попроси… Цветов не надо, совсем. Так надо, поверь мне.

Поверил. Вдова…

Но людям как объяснить?

Но попросил, объяснил. Шахман. И ещё земляки, земляки.

И – ни цветочка, ни листика, ни веточки. Такая одна подробность.

Вдова потом всё-таки сказала. Потом, когда все уже отошли немножко:

– Амин очень не любил цветы. Оч-чень не любил.

И лицо у неё такое… как сказать…

Аминь, Амин.

И никто не узнает…

* * *

В этой стране стало страшно жить. Недавно случайно нашла в Интернете базу данных поиска людей http: //syim.com/baza. И главное, сделали вроде как для поиска утерянных родственников. Но здесь вся информация о каждом из нас: переписки с друзьями, адреса, телефоны, место работы, и, что самое страшное, есть даже мои обнажённые фото (правда, не знаю откуда). В общем, испугалась очень. Но есть такая функция, как «скрыть данные». Воспользовалась и всем советую не медлить. Мало ли, что эти придурки могут сделать дальше!

Написал sd354wetsdg – 23: 16: 17