Текст книги "Мертвые сраму не имут..."

Автор книги: Андрей Серба

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Ангел, ты? – удивленно воскликнула она. – Откуда?

Десятский вздрогнул, оставил в покое медвежью лопатку, в которую только что впился зубами. Перед ним стояла болгарская девушка, которую они с Всеславом спасли в Преславе.

– Вы оба здесь? Как я рада, – с нескрываемой радостью говорила девушка, быстро переводя взгляд с Ангела на сотника. – Что занесло вас в эти места?

– А что делаешь здесь ты? – в свою очередь спросил десятский, оставляя вопрос девушки без ответа.

Встреча с кем бы то ни было никак не входила в планы маленького отряда. Уловив на себе недовольный взгляд боярина Радула, Ангел сейчас стремился как можно скорее отделаться от невесть откуда взявшейся девушки.

– Мой отец и братья погибли при защите Преславы. Мать на ваших глазах убили легионеры, и я пришла в Охриду вместе с другими беженцами. Добрые люди не дали умереть с голода, хозяин этой харчевни приютил меня и относится, как к родной дочери. И все-таки я очень рада, что встретила вас. Возьмете меня с собой?

– Мы – мужчины и воины, – ответил Ангел, – девушкам не место с нами. Оставайся у своего доброго хозяина, здесь тебе будет гораздо спокойнее, нежели с нами.

На лице болгарки появилось упрямство.

– Я не ищу покоя. Ромеи уничтожили мою семью, я должна отомстить им. Потому и прошусь вместе с вами.

– Нет! – жестко произнес боярин Радул, вступая в разговор десятского с девушкой. – Место женщины у домашнего очага и детской колыбели. Поэтому оставь нас и занимайся своим делом.

Обиженно поджав губы, девушка отошла от стола и не подходила к путникам все время, пока они ели, а затем готовили лошадей в дальнейшую дорогу. Зато когда маленький отряд выехал с подворья и исчез за ближайшим поворотом, болгарка выбежала из дверей харчевни и бросилась в хозяйскую конюшню…

Пятеро всадников скакали весь день. С последними лучами солнца они въехали в небольшую горную деревушку, где проживала семья одного из старых друзей боярина Радула. Здесь они остановились на ночлег. Сытно поужинали, поставили коней под навес, задали им корма и, забравшись на сеновал, вскоре уснули мертвым сном. Бодрствовал лишь поочередно сменяемый дежурный.

Всеславу выпало охранять сон товарищей под утро. Поеживаясь от холодного предрассветного тумана и отгоняя дремоту, он чутко вслушивался в звуки ночи, время от времени поглядывая в. щели, имевшиеся во всех стенах далеко не нового сеновала. Вдруг ему показалось, что он слышит чьи-то легкие шаги, раздавшиеся рядом с сеновалом. Положив ладонь на рукоять меча, Всеслав приблизился в двери, прислушался. Он не ошибся: шаги раздались снова. Больше того, некто пытался открыть дверь, однако, убедившись, что она надежно изнутри закрыта, тихонько в нее постучал.

– Ангел, Всеслав, – едва слышно донеслось снаружи, – отворите. Рядом с вами смерть. Впустите меня, если не хотите погибнуть.

Сотник узнал голос девушки, которую они с Ангелом спасли в Преславе и так неожиданно встретили вчера утром в харчевне.

– Почему ты здесь и чего надобно? – так же тихонько откликнулся Всеслав.

– Отворяй скорее, подле вас недруги, – торопливым шепотом ответила девушка. – Поспеши, покуда еще не поздно.

Обнажив на всякий случай меч, будучи готовым ко всяким неожиданностям, сотник впустил болгарку на сеновал, снова закрыл за ней дверь. Девушка была возбуждена, дрожала от холода, в ее глазах читалась тревога.

– Ты откуда, как сыскала нас? – первым делом поинтересовался Всеслав.

– Когда вы уехали из харчевни, я поскакала следом. Поначалу хотела просто догнать вас, однако потом встретила их.

– Кого «их»? – перебил русич.

– Кто они – не знаю, но они следят за вами. Хоронятся от ваших взоров и ни на миг не выпускают вас из виду.

– Сколько их?

– Два десятка. Все с оружием, в доспехах.

– Откуда знаешь, что они следят за нами? – недоверчиво спросил сотник. – Сейчас на всех дорогах полно воинов, скачущих в разные стороны днем и ночью.

– Впервые я обратила внимание на незнакомцев вот почему. Догоняя вас, поила в одном селе своего коня. Тут к колодцу подскакали эти всадники, стали выспрашивать у находившихся там селян, не видел ли кто пятерых конных. Они подробно описывали ваши точные приметы, и селяне указали им верный путь. Напоив коня, я тоже направилась вслед за вами и ранее меня ускакавшими незнакомыми всадниками. Вскоре я поняла, что они скрытно наблюдают за вами, и сама стала не выпускать их из виду. Так я убедилась, что эти конники – ваши недруги, русич, ибо друг не ведет себя как ночной тать.

– Где незнакомцы сейчас?

– Спят в лесу подле костра. Однако трое всю ночь хоронились в кустах против дверей сеновала и не спускали с нее глаз. Оттого я и не смогла предупредить вас раньше. Только что эта тройка отошла к огню, мыслю, неспроста. Смотри…

Девушка схватила Всеслава за руку, указала на одну из щелей в стене сеновала. Русич, до предела напрягая зрение, вгляделся в темноту и различил на опушке недалекого леса две неясные человеческие фигуры. Пригнувшись, они быстро перебежали к кустам, что росли между лесом и сеновалом, а на опушке обрисовались контуры трех других человек. Все незнакомцы были с оружием, в шлемах и боевых доспехах. Если раньше Всеслав относился к рассказу и предположениям девушки с изрядной долей недоверия, теперь оно полностью исчезло, уступив место тревоге.

– Как кличут тебя? – спросил он, только сейчас обнаружив, что до сих пор не знает имени девушки.

– Цветана.

– Стой здесь, Цветана, и следи за этими людьми, – приказал русич. – Я скоро вернусь.

Всеслав бросился в угол сеновала, где спали его спутники, разбудил их. Для объяснений ему потребовалось всего несколько слов, и вот уже все пятеро стояли возле девушки.

– Что нового? – спросил сотник.

– Трое проскользнули к нашей изгороди, еще четверо затаились на соседнем подворье. Остальные перед нами.

Всеслав внимательно глянул в направлении вытянутого пальца девушки. В чуть сереющем рассвете на фоне опушки леса виднелась группа вооруженных всадников, которые размыкались в стороны, охватывая их подворье полукругом.

– К лошадям! – отрывисто бросил боярин Радул. – Скорей!

Однако уже было поздно – под навесом у коновязи раздалось тревожное ржание. Присмотревшись, Всеслав увидел, что между лошадиными крупами мелькали согнутые людские тени. Теперь замысел таинственных врагов стал ясен полностью. Они собирались вначале лишить маленький отряд возможности к отступлению, после чего поступить с ним по собственному усмотрению.

– Опоздали! – воскликнул боярин. – Они уже у коней!

– Их всего трое, – спокойно заметил Всеслав. – Покуда к ним не подоспели другие сообщники, мы еще можем пробиться к лошадям и ускакать в горы. За мной!

Сильным ударом ноги сотник распахнул дверь сеновала, с луком в руках выскочил наружу. Мгновение – и первая пущенная им стрела засвистела в воздухе. Один из незнакомцев, возившихся у коновязи, замер на месте, ноги его подломились, и он повалился под копыта лошадей. Двое других испуганно метнулись из-под навеса в направлении изгороди, однако просвистела вторая стрела – и еще один неизвестный покатился по земле. Третий упал на четвереньки и собирался нырнуть в растущие подле изгороди кусты, но русская стрела успела настигнуть и его.

– К коням! – скомандовал теперь уже Всеслав. – Быстрей!

Пятеро путников, а за ними Цветана, бегом бросились к коновязи, но случившееся под навесом не прошло мимо слуха и глаз неизвестных врагов. От изгороди, разделявшей сеновал и соседнее подворье, к ним бежали, потрясая в воздухе копьями и мечами, четверо ранее прятавшихся там воинов. Неизвестные всадники, успевшие к этому времени окружить полукольцом покинутый сеновал, тоже заторопились в сторону беглецов. Однако те уже находились под навесом и спешно разбирали поводья лошадей.

Всеслав, раньше других вскочивший в седло, нагнулся, подхватил за талию Цветану, усадил перед собой. Из предыдущего разговора с девушкой он знал, что она, дабы незамеченной подобраться к сеновалу, была вынуждена оставить своего скакуна в лесу и сейчас оказалась без лошади. Прежде чем направить коня в ворота, сотник оглянулся. Все его спутники были в седлах, но, раньше, чем они вынеслись с подворья, чужие всадники успели выпустить несколько стрел. Одна из них нашла свою жертву. Дружинник-слуга боярина Радула, прикрывавший сзади своего господина, нелепо взмахнул руками и начал медленно сползать с седла: стрела вошла ему в незащищенный участок шеи между шлемом и кольчугой.

Остальные беглецы благополучно оставили подворье, и через несколько минут бешеной скачки мимо домов и подворий селения копыта их лошадей высекали искры на каменистой горной дороге. За одним из ее поворотов Всеслав придержал бег коня, прислушался. Преследователи были недалеко, почти за спиной. Сотник отчетливо слышал не только ржание их лошадей, но даже тяжелое дыхание всадников. Всеслав перебросил прильнувшую к нему Цветану на круп коня скакавшего рядом Ангела, выхватил из чехла лук.

– Скачи! – крикнул он десятскому. – Я их задержу!

Сотник отъехал на край дороги, положил на тетиву стрелу. Пристроил поудобнее на поясе колчан, стал ждать. Вот из-за поворота дороги появился первый преследователь, за ним второй. Тщательно прицелившись, Всеслав вогнал ближайшему стрелу в горло. Другой всадник, заметив русича, попытался прикрыться щитом, но вторая стрела уже пела в воздухе свою зловещую песню и, пробив с расстояния в несколько шагов вражеский доспех насквозь, вошла ему в сердце. Сотник клал на тетиву третью стрелу, собираясь пустить ее в очередного вырвавшегося из-за поворота преследователя, но тот, моментально оценив обстановку, уже заворачивал коня обратно.

Положив лук поперек седла, Всеслав поскакал за своим отрядом. Когда звуки погони вновь начали догонять его, он опять затаился в засаде, теперь за толстым придорожным деревом. На сей раз преследователи действовали осмотрительней – они возникли из-за изгиба дороги, с которого Всеслав не спускал глаз, единой тесной группой, причем у всех в руках были изготовленные к стрельбе луки. Но и русич теперь действовал по-иному. Не целясь, он в течение нескольких секунд выпустил в противников дюжину стрел. Заржали от боли раненые кони, покатился по земле со стрелой между ребер один из всадников. Остальным было не до ответной стрельбы: все их помыслы были направлены на то, чтобы удержаться в седлах взвившихся на дыбы лошадей либо не столкнуться с ошалело мечущимися по дороге ранеными скакунами товарищей.

Когда в дерево, из-за которого только что стрелял Всеслав, впилась первая вражеская стрела, его там уже не было. Нещадно погоняя коня, русич во всю прыть догонял свой отряд. За тыл он теперь тревожился меньше: устроенные им две засады должны были надолго отбить у преследователей охоту догонять их.

Спрятавшись в кустах орешника, Ангел наблюдал за причудливо петлявшей невдалеке по склонам гор дорогой. В двух-трех десятках шагов от него на берегу ручья спали его спутники. Вдруг некто, подкравшись сзади, закрыл ему ладонями глаза, прильнул грудью к спине. Резко метнувшись в сторону и молниеносно выхватив меч, десятский оглянулся – позади стояла Цветана.

– Ты что? – сердито крикнула Ангел на девушку, вкладывая меч в ножны. – Спала бы лучше.

– Я уже выспалась, – с улыбкой ответила девушка. – И подумала, что тебе одному должно быть скучно.

– Скучно не скучно, а без сторожи нельзя, – все еще хмурясь, ответил десятский.

– Ты сердишься? – удивилась Цветана. – Почему? Я давно хотела побыть с тобой наедине, посидеть, поговорить. Ведь я люблю тебя, Ангел, – простодушно призналась она.

– Любишь? Меня? – изумился десятский.

– Да. Я полюбила еще в Преславе, когда вы с Всеславом спасли меня от ромеев. Потом я часто думала о тебе, это из-за тебя поскакала вчера за вами. Сама дева Мария заставила нас вновь встретиться в Охриде. Это судьба, Ангел.

– Нет, Цветана, это обыкновенная случайность. – Возразил десятский. – У нас с тобой совершенно разные судьбы.

– Кто знает собственную судьбу, Ангел? Она вершится на небе, а не нами, мы бессильны перед уготованной нам участью.

Десятский громко рассмеялся.

– Бессильны? Нет, Цветана, я верю в свою судьбу, потому что выбрал ее сам. Ничто в мире не заставит меня отказаться от веры в то, чего я решил добиться и добьюсь собственными руками и без чьей-либо помощи.

Девушка, широко открыв глаза, с изумлением внимала словам десятского.

– Ангел, что говоришь? Ведь ты христианин и должен знать, что судьба ниспосылается нам свыше, а не выбирается нами. Так, как рассуждаешь ты, считают лишь те, кто не верит в Христа. Неужто ты такой же язычник, как были они?

Цветана указала рукой на небольшую поляну, возле которой они разговаривали. По ряду признаков можно было судить, что здесь когда-то располагалось языческое капище. У родника еще виднелись следы жертвенного костра, вокруг него уцелело несколько деревянных фигурок языческих богов. Ангел презрительно фыркнул.

– Я – христианин, Цветана. Однако твердо верю в свою судьбу и еще больше в самого себя. А на этих идолов мне наплевать.

Обнажив меч, десятский шагнул к деревянным фигуркам. Несколько взмахов клинка – и они, разрубленные на части, повалились не землю. Цветана, вначале с удивлением наблюдавшая за Ангелом, подбежала к нему, схватила за руку.

– Что делаешь? Остановись!

Однако тот, рассмеявшись, вырвал руку. Лишь разделавшись с последним деревянным божеством, десятский вложил меч в ножны. Цветана, нагнувшись, подняла один из обрубков, поднесла ближе в глазам. Со страхом глянула на Ангела.

– Это мать-роженица! В нее верили, ей поклонялись мои покойные родители. Смотри, она плачет! – в ужасе вскричала девушка. – Плачет! А боги никогда не прощают людям своих слез! Оскорбленные людьми, они жестоко мстят им.

Десятский, взглянув мельком на остатки былого божества, презрительно скривил губы.

– Этот кусок дерева действительно мокр. Потому что упал в росу. Все так просто, Цветана.

– Нет, Ангел, роса уже высохла, а на лице у матери-роженицы влага. Это ее слезы! Она плачет по нам, поскольку видит уготованную нам судьбу, и жалеет нас. Мне сразу почему-то стало холодно и страшно. Моя душа словно чувствует, что старые боги наших предков прокляли нас обоих и жестоко отомстят. Я боюсь, Ангел.

Упав лицом в траву на старом языческом капище, девушка горько расплакалась. Ее плечи содрогались от рыданий.

6

На крепостной стене Доростола одиноко стоял князь Святослав. Задумчиво смотрел на кативший перед ним голубые воды Дунай, на застывшие на его шири корабли византийцев.

Неспокойно было па душе у великого князя, тревожные думы теснились в голове. Третью неделю в крепости царил голод. Русичи и болгары питались распаренными в кипятке звериными шкурами и древесной корой, они, как козы, общипали в городе все листья и траву. В Доростоле не осталось в живых ни одной собаки и кошки, ни единой птицы. На первых порах, совершая внезапные ночные вылазки, славянские дружинники отбивали продовольствие у противника, нападая на его лагерь или обозы. Однако постепенно в результате длительной, кропотливой работы византийцы перекопали глубоким рвом, перекрыли сильными заставами все дороги и тропинки, ведущие из города. Каждую ночь ромеи расставляли под стенами крепости множество патрулей и засад, их дежурные когорты в любое время суток были готовы к бою. Правда, отдельным группам славянских смельчаков все-таки удавалось отбивать продовольствие и сейчас. Но за каждую горсть муки либо кусок мяса приходилось платить немалой кровью, и с каждым разом все большей.

– Княже, дозволь по делу, – прозвучал за спиной Святослава голос болгарского воеводы Стояна.

– Говори, – не оборачиваясь, ответил великий князь.

– Княже, в городе голод. Поскольку император Иоанн отрезал Доростол от Болгарии и Руси, нам неоткуда ждать ни выручки, ни подмоги с припасами. Значит, следует надеяться лишь на себя. Хочу предложить, как можно обхитрить ромеев и доставить в крепость столь нужную пищу.

О голоде в Доростоле неотступно думал сам великий князь, не единожды говорил об этом с ближайшими сподвижниками, среди которых был и воевода Стоян. Некоторые из военачальников предлагали немедля, не дожидаясь полного истощения сил, выйти за стены крепости в открытое поле и сразиться с имперскими легионами в последнем, решительном бою. Однако великий князь с большинством русских и болгарских воевод придерживались иной точки зрения.

Нехватку съестных припасов испытывали не только запертые в Доростоле славяне, но и византийцы. Их огромная армия в поисках продовольствия давно разграбила не только ближайшие окрестности Доростола, но всю округу. Постепенно для отыскания пищи для солдат и фуража для лошадей интендантские команды ромеев стали все дальше удаляться от города, а в последнее время отдельные когорты и таксиархии в полном составе были направлены в районы, где можно было прокормиться. Оставшиеся в лагере под Доростолом легионеры, живущие впроголодь и постоянно тревожимые вылазками славян, начинали роптать, высказывать недовольство, иногда даже открытое неповиновение. Все чаще в византийском лагере можно было видеть виселицы и деревянные кресты, на которых вешали и распинали смутьянов и начавших появляться дезертиров.

Если длительная осада и связанные с ней трудности расшатывали дисциплину и ослабляли боеспособность имперских войск, смотревших на войну как на источник наживы и привыкших к безудержному грабежу, то среди славян подобного не наблюдалось. Неприхотливые в быту, не развращенные излишествами и роскошью, закаленные в многочисленных походах и привыкшие к любым тяготам воинской жизни, они стойко переносили все лишения, сохраняя туже крепость духа и решимость сражаться до последнего, что и в начале доростольской осады. Именно на эту способность славянского характера рассчитывал князь Святослав и его воеводы. Терпя лишения сами, но зная, что недруг переносит трудности осады гораздо болезненнее, нежели их дружинники, будучи убеждены, что время работает на них, славянские военачальники стремились как можно сильнее ослабить боевой дух византийской армии перед решающим сражением.

Этот план осажденных был хорошо известен и воеводе Стояну. И если сейчас он счел нужным начать разговор о нехватке продовольствия, значит, это было неспроста и Стояна надлежало внимательно выслушать. Великий князь отвлекся от своих мыслей.

– …Я родился на этой земле, знаю здесь каждый изгиб Дуная и камень на его берегах. Если императору Иоанну удалось перерезать все дороги в Доростол на суше, нам остался единственный путь – по воде. Никакому Цимисхию не по силам лишить нас возможности пользоваться этим путем.

– А это, воевода, – указал князь Святослав на византийский флот. – Или забыл о вражьих дромонах и триремах?

– Княже, на кораблях – ромеи, поэтому Дунай для них чужой. Разве знают они, как высока его волна в бурю и как темны осенние ночи. Им не известно, где лодка мчится на стремнине, как стрела, а где закружит ее в водовороте, как щепку. Княже, в первую же бурю мы проскочим на ладьях мимо византийских кораблей, как тени, и вырвемся на речной простор, где нет ромеев. Спустившись по течению дальше от Доростола, мы попадем к братьям-болгарам, которые поделятся с нами последним куском хлеба.

– А путь обратно в Доростол? – спросил князь Святослав. – Против течения и с поклажей?

– Это труднее, княже, – согласился Стоян. – Но разве трудно и невозможно одно и то же?

Сжав губы и прищурив глаза, великий князь какое-то время размышлял.

– Большое дело замыслил, воевода, – наконец сказал он. – Сегодня вместе с воеводой Икмором отберите двадцать сотен лучших воинов, русичей и болгар, и вечером оба заходите ко мне. Поговорим о задуманном еще раз.

На Дунае бушевала буря. Хлестал дождь и завывал ветер, высоко вздымались черные волны. На берегу под стенами Доростола сновали в темноте вооруженные люди, спускали на воду ладьи, прыгали в них. Несколько сильных взмахов веслами, и суденышки одно за другим исчезали среди мрака и непогоды. Вот берег уже пустынен, лишь с грохотом накатывались на него громадные пенные волны…

Раскачивался под ударами волн высокий борт византийского дромона. Пусто на корабле, ни единого огонька не пробивалось из его чрева. Время от времени на палубе появлялась закутанная в плащ фигура, держась за борт, склонялась над водой, пристально всматриваясь в темноту. Но все окрест было скрыто непроницаемым мраком, в глаза летели холодные брызги, мокрая палуба уходила из-под ног. И дозорный, вытерев ладонью влажное лицо, выпрямлялся, спешил от борта туда, где суше и теплее…

Ярко светило солнце, ласкала берег мелкая речная волна. Вниз по Дунаю плыли славянские ладьи. Борта суденышек были прикрыты щитами, гребцы облачены в кольчуги, на головах надеты шлемы, на коленях виднелись луки. На носу передней ладьи стояли рядом воеводы Стоян и Икмор.

– В полдень будем на месте, – говорил болгарин русичу. – Там я родился и вырос, там моя семья. Пять десятков воинов ушли со мной из села под знамя князя Святослава, и все, оставшиеся в живых до сего дня, плывут сейчас вместе с нами. Поэтому нас встретят как родных, мы ни в чем не будем знать отказа.

Так и произошло. Как только ладья с Икмором и Стояном уткнулась носом в прибрежный песок, болгарский воевода выпрыгнул на сушу и, сопровождаемый тремя десятками воинов-односельчан, чуть ли не бегом направился к видневшемуся невдалеке у подножия гор селению. Вскоре оттуда к ладьям двинулась громадная толпа людей. Впереди мужчины-крестьяне несли на толстых жердях связанных за ноги баранов и свиней, гнали коз. За спинами у многих женщин виднелись мешки с крупой, мальчишки-подростки тащили большие кувшины и бурдюки с вином. Перед толпой шли воевода Стоян и седой болгарин с окладистой бородой. Они остановились возле Икмора.

– Здрав будь, русский брат, – поприветствовал воеводу старик.

– Челом тебе, отец, – поклонился в пояс старику-болгарину русич.

– Прими от нас, добрый человек, – указал старик на сложенные у ладей живность, мешки, кувшины, бурдюки. – Прости, что немного, но уже дважды посещали нас незваные гости-ромеи. Все забрали, мало что осталось после них. Лишь то и уцелело, что загодя успели узнать в горы да закопали в лесу. Грабить ромеи мастера.

– Благодарю, отец. Еще раз спасибо за то, что отдаете, не жалея, последнее. Однако мы не ромеи и последнее не забираем.

– Не обижай людей, брат, – сказал старик. – Пойми, что принесли все от чистого сердца.

– Знаю, оттого мы и не возьмем последнее. Для многих тысяч русичей и болгар, что находятся в Доростоле, все это – капля в море, а у вас впереди долгая зима. Скольких из них, – указал Икмор на обступившую ладьи толпу крестьян, – эта мука и мясо спасут от голодной смерти. Посмотри, сколько в селе женщин и детей. Неужто сможет называться мужчиной тот, кто воспользуется добротой твоих земляков-сельчан и оставит их детей без крошки хлеба? Прости, отец, но поступить иначе мы не можем. Пойми это сам и объясни людям. Хорошо?

Случайно взгляд Икмора упал на пригорок, возле которого они находились. Было видно, что совсем недавно на нем стоял стог сена, сейчас же от него сохранились лишь остатки. Однако взгляд воеводы был устремлен не на клочки разбросанного тут и там сена, а на видневшиеся кое-где на земле следы лошадиных копыт.

– Скажи, отец, какие ромеи были в селе: конные или пешие? – спросил он.

– Конные, оба раза конные. Последний раз наскакивали три дня назад.

В глазах воеводы зажегся радостный огонек.

– Не знаешь, они совсем ушли из ваших мест?

– Вряд ли, у них тут недалече лагерь. Целую неделю уже бесчинствуют. Того гляди снова в село пожалуют.

– Сколько их?

– Немало. Сельчане, что возле их лагеря по делам бывали, сказывали, что никак не меньше полутора тысяч. Рослые, один к одному, все в блестящей броне. Гвардия имперская, что ли…

Икмор горячо обнял старика, расцеловал.

– Отец, не смог бы ты показать нам тот лагерь?

– Конечно, могу.

Воевода Стоян тронул товарища за плечо.

– Икмор, разве нас послали за этим! Или позабыл, что наказывал на прощание великий князь?

– Нет, Стоян, не забыл. Но на ромеев мы нападем все равно. Ибо полторы тысячи всадников – это столько же лошадей.

В глазах воеводы Стояна появилась нерешительность, голос звучал без прежней настойчивости.

– Это так, Икмор, однако недругов пятнадцать сотен, причем, если верить рассказам селян, нам придется иметь дело с «бессмертными». Если после нашего нападения из них уцелеет хоть один, из отряда в Доростол не вернется никто.

– Поэтому они сгинут до единого. – В уголках губ Икмора появились жесткие складки. – Завтра все легионеры, что расположились в здешнем лагере, увидят солнце последний раз.

Шли пятые сутки, как маленький отряд покинул замок комита Шишмана. Погони за собой они больше не замечали. Возможно, урок, преподанный неизвестным врагам сотником Всеславом, пошел им на пользу, может, они просто сбились со следа беглецов. Однако что бы ни случилось, последнее время отряд чувствовал себя спокойнее.

Но наступил час, когда этому спокойствию пришел конец. Однажды под вечер селянин, с которым боярин Радул затеял разговор на дороге, предупредил, что по другую сторону горного хребта, подле которого они сейчас находились, он видел недавно разъезд византийцев. После этого сообщения маленький отряд тут же съехал с дороги в лес, спустился в небольшой овраг. Спешившись, все пятеро начали обсуждать сложившееся положение. То, что подобная встреча рано или поздно должна была состояться, все знали и ждали ее, однако каждый хотел, дабы она произошла как много позже. И вот это неминуемое случилось.

– Надобно расстаться с лошадьми и идти через перевал пешеходными тропами, – предложил боярин. – Дольше, зато безопасней.

– Дунай еще далеко, в Доростоле нам нужно быть побыстрее, поэтому кони нам крайне необходимы, – возразил Всеслав и предложил: – Может, выдать себя за друзей Империи? Ангел говорит не хуже любого ромея, а кто мы на самом деле, не позволено прочитать в наших мыслях никому.

Радул отрицательно качнул головой.

– С ромеями могут быть болгарские бояре-изменники. Каждый из них хорошо знает меня в лицо и помнит, что я всегда был врагом Империи. Подобная встреча будет для всех нас последней в жизни.

В разговор вступил Ангел:

– Моя двоюродная сестра замужем в этих местах. Ее муж, охотничий здешнего кмета, знает окрестные горы и леса как собственные пять пальцев. Уверен, что он смог бы нам помочь.

– Я слышал, что местный кмет еще весной сбежал то ли к царю Борису, то ли к ромеям, – сказал боярин Радул. – Может, с ним и твой охотничий. Как говорится, куда иголка – туда и ниточка.

– Нет, – убежденно произнес Ангел. – Прошлой осенью вместе с ним мы сражались против Империи, в бою под Адрианополем он потерял руку и ногу. С той поры он не покидает родных мест, а ромеи ему ненавистны так же, как нам. Прежде я дважды бывал в гостях у сестры, могу навестить ее и в третий раз, а заодно поговорить с ее мужем.

– Как далеко дом охотничьего? – поинтересовался боярин.

– Туда и назад полдня пути. Если выезжать немедля, к утру можно возвратиться обратно.

Радул посмотрел на солнце, прятавшееся за вершины гор.

– Хорошо, скачи к охотничьему. На ночь глядя мы все равно никуда не двинемся, однако к утру тебе следует быть с нами.

Цветана с мольбой глянула на Радула.

– Боярин, дозволь мне ехать с Ангелом. В пути может случиться всякое, а двое – не один.

Радул задумался, потом махнул рукой.

– Скачи. Может, па самом деле чем-либо пригодишься…

Ангел не ошибся в расчетах – вместе с Цветаной они возвратились в овраг с первыми лучами солнца.

– Боярин, я видел сестру и ее мужа, – сообщил десятский, спрыгивая с коня. – Охотничий поможет нам.

– Чем и когда?

– Он будет ждать нас с заходом солнца у моста через Чертово ущелье. Возле последнего изгиба дороги перед мостом надобно трижды прокричать кукушкой, после чего взвыть по-волчьи. Это послужит сигналом, что скачем мы. Охотничий проведет нас свободными от ромеев тропами к самой Дунайской равнине.

– Молодец, ты свершил большое дело, – обрадовано произнес боярин. – Покуда отдохни, а вечером поспешим на встречу с охотничьим.

Отравив слугу-дружинника наблюдать за дорогой, Радул и Всеслав вместе с Ангелом и Цветаной тоже пристроились у маленького костра на отдых. Однако в полдень Радул почему-то решил изменить место пребывания маленького отряда. Подняв всех на ноги и ничего не объясняя, он велел перебраться па противоположную сторону дороги и углубиться на добрую версту в лес. Здесь, в густых зарослях орешника, получив строгий наказ боярина не разводить огня и громко не разговаривать, они пребывали до заката солнца.

Вечером Радул удивил всех снова. Вместо того чтобы спешить к Чертову ущелью на встречу с охотничьим, он приказал быть готовым к любой неожиданности, а сам с возвратившимся из дозора слугой выехал к дороге. Примерно через полтора часа он возвратился один.

– Боярин, солнце уже село, – заметил подошедший к нему Ангел. – Охотничий ждет нас.

– Мы не поедем к нему, – сухо ответил Радул.

– Почему? – удивился десятский.

– Я видел утром плохой сон. По дну неведомого мне ущелья бежал кровавый ручей, и ноги, помимо воли, сами влекли меня к нему напиться. Это вещий сон, Ангел. Чужая кровь предупреждает о возможной гибели, которая должна поджидать меня у какого-то ручья в ущелье. Поэтому никто из нас не поедет к Чертову ущелью. Я решил внять гласу богов и повиноваться им.

– Ты христианин, боярин! Неужто веришь в языческие бредни о голосе крови и вещих советах богов во сне? – спросил удивленный десятский.

– Я тридцать лет верил в наших старых богов, – ответил Радул, – и лишь последние десять стал признавать власть на небе Христа. Однако до сих пор я одинаково внимаю всем богам, которые желают мне добра, поэтому мы не отправимся к мосту через ущелье.

– Воля твоя, боярин, – послушно сказал Ангел, – но если ты отказываешься от помощи охотничьего, что задумал делать сам?

– То, что собирался раньше: перебраться через горный хребет, сохранив при этом коней для дальнейшей дороги. Для этого сейчас мы разделимся на две группы. Тебя здесь никто не знает, ты хорошо понимаешь и говоришь по-ромейски, отчего тебе на самом деле не выдать себя за имперского лазутчика? Возьмешь с собой Цветану, прихватите наших с сотником коней и езжайте с ней, не таясь, через хребет. Перебирайтесь на противоположную его сторону сами либо с помощью охотничьего, однако завтра в полночь вам надлежит быть там. Я и сотник будем ждать вас у скал Орлиного гнезда.

– Я не знаю тех мест, боярин, – сказал Ангел, внимательно слушавший Радула. – Скажи точней, где отыскать тебя.