Текст книги "Практическое пособие по охоте за счастьем"

Автор книги: Андрей Ильичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Так вот, когда не вас – когда вы, то вы решаете, с кем, где, как и с каким антуражем. Сами назначаете себе цену – кому-то полгода ухаживаний, кому-то сорок минут. Сами ставите условия – чтобы ни одна живая душа… Обеспечиваете безопасность и избегаете нежелательных последствий желаемого вами действа.

Чувствуете?

А главное, никаких долгих и трудных подходов к партнеру. Никаких сомнений и колебаний. Вы ведь знаете, на что идете.

– Значит, так, я тебе нравлюсь?

– Ну, конечно…

– Ты меня хочешь?

– Ну…

– Ты прямо скажи, а то я к Сережке подойду.

– Да!

– Замечательно, я тоже хочу. Тогда поступим так, послезавтра, в пятницу…

Нет, я сказала в пятницу, когда мне удобно, а не в субботу или четверг, когда хочешь ты.

Значит, в пятницу, в шестнадцать часов…

Я сказала в шестнадцать, а не в семнадцать! Ну и что, что не можешь? Зато я могу. Перенесешь свои дела на потом. Или можешь не переносить и можешь не приходить. Это твое дело.

Перенесешь?

Тогда в пятницу, в шестнадцать ноль-ноль, ко мне. Со средствами безопасности.

– Какими средствами?

– По три рубля штука. Без них не пущу. И если кому-нибудь случайно хоть слово!..

– Да ты что, да чтобы я, да никогда…

– Тогда до послезавтра. И пожалуйста, приоденься, постригись, вымойся, и вообще, постарайся выглядеть получше. А то запустил ты себя…

И пятьдесят роз.

– Каких роз?

– Красных. Мне в подарок.

Конечно, пятьдесят роз не бог весть какая цена, но хоть какая-то! Хоть такая!

Суть понятна? А также то, что не о сексе я здесь толкую. Вовсе даже не о нем. Околосексуальные приключения девочек-восьмиклассниц – это лишь пример, показывающий, как мы, зная себе цену, должны собой распоряжаться. Чтобы не продешевить, не пойти за бесценок.

Нули мы должны прибавлять! Много нулей.

Я понимаю, что очень хочется, чтобы вас «купили» побыстрее. Что уже невтерпеж. Что – сколько можно!.. Стоишь тут дура дурой, а все проходят мимо, не обращая на тебя никакого внимания, и даже те, что случайно останавливаются, как о розах узнают, сразу ноги в руки делают.

Понимаю, что хочется сбросить цену раз в десять. Как на китайском рынке, где товар, конечно, паршивый, но зато дешевый и от того уходит влет. И если вам сбросить, вы тоже уйдете.

Но нельзя сбрасывать! Даже «только на сегодня». Закрепляется цена. На всю оставшуюся жизнь. Как татуировка, как клеймо, захочешь – не смоешь. Так, может, не стоит спешить, раз на всю жизнь? Чтобы потом не удивляться:

– А чего это они меня так? За копейки.

Здрасьте пожалуйста, а за сколько? У вас же вон ценник висит, где черным по белому написано: цена – полушка. Вам цена – одна полушка. Вы ее сами себе назначили. Ну тогда еще, в молодости. Чего же теперь нервничаете? Вам вон даже больше дают, вам пятак дают! Люди добрые.

Все равно слишком дешево?

О чем же вы раньше думали? Нет, теперь цену поднять не удастся. Не любят у нас переплачивать. Спекуляция это. На ценнике одна цена, а с меня другую требуют. Нет, так не пойдет!

Так что зря вы тогда…

Не так надо было тогда. По-другому надо было. Подороже.

И, подняв цену, надо было ее держать. Сколько возможно держать. И даже когда уже невозможно, все равно держать! Используя свой шанс до конца. В конце концов не все на рынках и барахолках, кто-то и в валютных магазинах вещи покупает. И значит, дороговизна их не пугает. И надо ждать их, а не других. Сколько возможно ждать. И даже когда кажется, что уже невозможно.

Тем более что сбросить цену никогда не поздно.

Раз есть что продавать и имеешь право продавать…

Раз имеешь право на все.

А мы половину молодости тратим на то, чтобы доказать, что можем прийти домой в одиннадцать.

– Нет, в десять! Десять – крайний срок! – не соглашаются родители.

– Нет, в одиннадцать.

– Нет, в десять!

– А других отпускают до двенадцати.

– Кого это?

– Всех! Одни только вы…

Чего кричим, чего злимся, чего доказываем? Аксиому доказываем. Да имеем мы право прийти в одиннадцать часов. И в двенадцать имеем. И в пять утра. Не одни, а с пьяными вдрызг приятелями, которые разобьют всю посуду и лицо отцу. Можем вообще не приходить.

Это наша жизнь – нам и решать.

Но… Но как всегда, не без оговорок.

Второе авторское отступление, или Еще одна попытка оправдаться, на этот раз перед родителями детей, которым я разрешаю все, и попытка предупредить детей о пользе дружбы их с их родителями

Очень опасаюсь, что, прочитав эту главу, юные отпрыски, которым я объяснил их права, но не смог объяснить условия их реализации, придут домой, швырнут в угол школьный портфель и скомандуют:

– А ну – стройся!

Семья, стройся. И, расхаживая перед строем вытянувшихся во фрунт родителей, популярно объяснят:

– Я тут книжку прочел, так там один мужик сказал, что я имею право на все, что могу приходить домой хоть в два часа ночи, могу послать вас всех куда подальше, и вообще, отстаньте от меня со своими нотациями.

И действительно может. И приходить поздно. И не приходить. И послать.

Рад бы сказать, что – нет, но не могу. Сам с собой в противоречие войду. Невозможно такое, чтобы в принципе – можно, а в данном конкретном случае – нельзя. Закон, он для всех случаев одинаков. Как закон всемирного тяготения, который один на всех, а не так, чтобы меня к земле пригибало, а тебе, в виде исключения, можно было к облакам подпрыгивать.

Так что могут они, можете и вы.

Но при одном условии – если вы независимы от родителей. Если своей жизнью живете – сами кормитесь, сами одеваетесь, крышу над головой имеете.

Тогда – конечно!

А если нет, то как-то странно получается. Нечестно получается. Ведь дети, они напоминают… Напоминают… Ну да, паразитов. Это я не к тому, чтобы кого-то оскорбить, это я просто определение ищу. Определение «паразит» подходит больше всего – несамостоятелен, на своих ногах не стоит, пищу добывать не умеет, а кушать тем не менее хочет обильно.

Похоже?

Конечно, похоже. Я сам таким был. Как и все были. Почему и решился назвать молодежь, живущую под крылышком родителей, – паразитами.

Только в нашем случае паразит получился какой-то очень интересный. Непохожий на природный аналог. Сидит, простите за натурализм, такой глист в кишочках организма, на котором паразитирует, тянет чужие соки, и все-то его не устраивает. И это не так, и то не этак…

Организм попался какой-то не такой, какой-то дохлый, сам себя накормить досыта не может. Это просил – не вышло. То требовал – фиг! То ли дело у других организмы! Такие организмы!.. Обзавидоваться можно. А этот…

И кусает со злости кишочки, в которых жить соизволит.

Вот тебе, вот!..

Ну не глупо ли?

Глупо, конечно! Но так и есть.

• Не любят отдельные дети своих родителей, но тем не менее с них питаются и с них живут. Каждый день.

Чего же тогда выступать? Тогда надо тихо сидеть. Как и сидят настоящие паразиты. А вы суетитесь.

– А что же вы тогда говорили?..

Говорил: имеете право… Не отказываюсь.

Только вначале надо исторгнуться из тех кишочков на белый свет, перерезать питающую жизненными соками пуповину, встать на свои ножки и лишь тогда сказать все, что вы о них думаете.

О папе.

О маме.

О дедушке с бабушкой.

О братьях и сестрах.

Только так, и никак иначе! Потому что иначе будет нечестно. И невыгодно. Самое главное, что невыгодно! Вы сегодня повыступаете, а завтра вам ток соков перекроют – и привет!

Так что вы помните, кто вы такие есть, сильно не шумите, а если собираетесь шуметь, заранее поинтересуйтесь ценами на жилье в городе, стоимостью продуктов и одежды на рынках и проштудируйте «Книгу о вкусной и здоровой пище», так как готовить вам придется себе самому.

Мораль ясна?

Мораль вся та же – вы можете много чего, но только хорошенько подумав и просчитав последствия. А потом уже…

Убедил? Если убедил, тогда пошли дальше. По столь любимому мной ассоциативному ряду.

– Вот скажите мне, чем отличается хороший покупатель от плохого?

– Наверное, умением общаться с продавцами.

– Нет, не умением.

– Тогда способностью выбрать добротный товар. Тот, кто может определить, какой товар лучше, тот и хороший.

– Опять – нет.

– Может быть, знанием юридических тонкостей и умением защищать свои покупательские права!

– И снова мимо.

– А чем же тогда?

– Деньгами. Вернее, их наличием и их количеством. То есть хороший покупатель отличается от плохого числом купюр, которые он без ущерба для своего бюджета может истратить.

Когда у вас в кармане тысяч сто долларов, вы очень хороший покупатель. Раз в сто лучше того, у которого в кармане тысяча. И в тысячу раз того, который получил зарплату. Вы вальяжно входите в магазин и ждете, когда к вам подбегут и вас сопроводят. И к вам подбегают, потому что солидного покупателя сразу видно.

– Чего у тебя нового?

– Вот шуба, извольте-с посмотреть.

– Ну пошли посмотрим.

И неспешно идете к прилавку. Где на первый попавшийся товар не бросаетесь, а смотрите, щупаете, прицениваетесь, привередничаете.

Вот эта шубка за пятнадцать штук баксов вроде ничего. Правда, покрой… В таких ходили года два назад. И у меха выделка не очень. И пуговицы.

– Ну-ка, дай другую.

Нет, тоже не то…

И эта…

– Эй, милейший, подойди-ка сюда.

– Чего изволите?

– Вот эта шуба… Пуговицы у нее какие-то не такие, какие-то аляповатые. Может, у тебя еще одна есть, такая же, но вот здесь и здесь по-другому и с другими пуговицами?

– Нет, только эта.

– Эта, говоришь…

Снова пощупали, помяли, подергали, понюхали… Вздохнули.

– Нет, не буду. Потом как-нибудь. Когда новый завоз будет, ты подбери мне чего-нибудь, с другими пуговицами, и прозвони на мобильный. На тебе визитку.

И визитку суете.

Потому что нормальный покупатель, с деньгами. На которые запросто можно эту шубу купить, соседнюю, те, что дальше, те, что в подсобке, те, что на продавцах, охране и главном бухгалтере, причем вместе с продавцами, охраной и главным бухгалтером и всем этим магазином. Отчего можно позволить себе не выпендриваться, не изображать ничего, а подходящий товар искать.

Такой покупатель не проигрывает, такой берет лучшее. Таким и надо быть.

А каким не надо быть? Таким, как мы, не надо.

Заведется у нас случайно в кармане жалкая тысяча, и что мы сразу делаем? Правильно – бежим в ближайший магазин. Очень нам хочется чего-нибудь купить, чтобы доказать свою, как покупателя, состоятельность. Любим мы принести домой в фирменном пакете какую-нибудь пустяковину. Развернуть, раскрыть, вытащить, поглядеть, примерить, в сеть включить.

Эх, здорово!

И через месяц, получку получив, снова бежим. Причем, что интересно, в магазине, быстро сориентировавшись, направляемся туда, где очередь стоит. Потому что соперники нам нужны, у которых мы товар из-под носа уведем. И зрители нужны. Которые смогут оценить наш покупательский подвиг.

Да я…

Да такой…

Да запросто могу купить все, что захочу. Хоть на целую тысячу рублей!

И стоим, оглядываемся, пыжимся. Изображаем богатого покупателя. К сожалению, только изображаем.

Домой придем, товар развернем, полчасика побалуемся, а потом думаем на фига купил? Как будто лучшего употребления деньгам не мог найти.

• И в жизни так же – напрягаемся, изображаем благополучие.

– Да нормально все – квартира, машина, дача на море.

Но не говорим, что квартира – однокомнатная «хрущоба», что машина инвалидка шестидесятого года выпуска, а дача – коробка из-под холодильника, стоящая на берегу Карского моря.

– А с работой как?

– Отлично. Скоро на повышение пойду…

В том смысле, что теперь туалеты придется мыть не на втором, а на седьмом этаже.

– Ну я рад за тебя.

– Я сам за себя рад…

И зачем было обманывать, зачем щеки надувать?

Не проще ли правду сказать? А еще лучше добиться того, о чем рассказываешь?

Но мы дуемся, изображаем, врем…

Почему?

Да понятно почему…

Позволю себе еще одно сравнение. Околоспортивное.

Жизнь – это очень длинная дистанция. Марафон. Который все хотят пробежать так, чтобы получить на грудь большую чемпионскую медаль. И имеем шанс получить эту медаль. Если бежать. Но по ходу дистанции забега столько соблазнов – на столах рядами стоят прохладительные напитки, бесплатно раздают пирожки, хот-доги и всякие прочие вкусности, которые можно есть неограниченно, но с которыми в животе быстро бежать затруднительно. А вот как раз милая тенистая лужайка, где можно прилечь на траву и вздремнуть, переваривая пирожки. А в стороне от лужайки стоят очень симпатичные юноши и девушки, с которыми можно задружиться и даже больше.

Ну как можно пробежать мимо стольких благ?

А пробежать, если мечтаешь о чемпионской ленте, надо.

Ну и как тут быть?

В принципе, есть три варианта решения задачи. И: всё более-менее нормальные.

Первый – бежать, не отвлекаясь на воду, хот-доги, лужайки и мальчиков. И даже не оглядываясь по сторонам, чтобы ничего этого не видеть. А видеть лишь мокрую спину впереди бегущего спортсмена.

Тогда есть шанс взять «золото». Или хотя бы «бронзу».

Нет, не хочется бежать?

Тогда надо сказать самому себе:

– Нужны мне эти ваши железяки, чтобы из-за них жилы рвать! Да гори они синим пламенем!

Отказаться от надежд на призовые места, но зато собрать вдоль дистанции все возможные удовольствия – и воды упиться, и пирожков объесться и еще по всем карманам и за пазуху рассовать, на всех лужайках поваляться и со всеми парнями и девицами перезнакомиться. Но уж тогда со всеми, раз пришлось своей мечтой пожертвовать!

А мы обычно не успеваем урвать ни того ни другого – бежим еле-еле, тем не менее до последней минуты надеясь выиграть соревнование. Всем уже понятно, что мы придем последними. И нам понятно. Но мы все равно мечтаем: а вдруг… Из-за этого упускаем возможность наесться пирожков и порезвиться на лужайке. Потому что не спортсмены мы. И не гурманы. Серединка на половинку.

Но, в принципе, можно попытаться и на половинку. Что и будет третьим стилем преодоления дистанции марафона жизни. Компромиссным, позволяющим вкусить от двух пирогов сразу, пусть даже ни тем ни другим не насытившись. Что тоже неплохо. Хотя, может быть, и нехорошо.

В этом случае надо не зарываться и цели ставить посильные.

Побежать я, конечно, побегу, медали получу вряд ли, но в первую двадцатку войти постараюсь. Отчего на лужайках не поваляюсь, не пофлиртую и много не съем и не выпью. Но пару стаканов пепси все-таки хлебну, пару хот-догов съесть успею и кое с кем из зрителей познакомлюсь. Конечно, не все удовольствия, но кое-что…

Примерно так. А что выбрать…

Это решать не мне.

И не вашим родителям, приятелям, учителям, начальникам.

И никому другому.

Решать – вам. Потому что ваша жизнь принадлежит вам. Отчего вы можете распоряжаться ею как хотите. Добиваться всего, чего хотите. Дружить с кем хотите. Любить кого хотите.

В чем и есть смысл и главный интерес жизни – хотеть жить лучше, иметь право жить так, как хочешь, и жить как хотел.

Жить равным среди лучших и лучшим среди равных.

А если нет…

Глава 15. О вреде несвободы, или Почему нереализованные надежды превращаются в пороки

Потому и превращаются, что нереализованные. Потому что очень обидно, что кто-то смог, а ты нет, что кому-то хорошо, а тебе не очень, что к нему фортуна стоит лицом, а к тебе противоположным местом…

А кто виноват?

Ты сам виноват!

Тем, что не реализовался. Не смог. В мечтах. В надеждах. В земных удовольствиях.

Когда-то что-то сильно хотел, но боялся сам себе в этом признаться, сделать попытку претворить мечту в жизнь. Или не мечту, просто какое-нибудь скрытное или даже стыдное желание. Всего боялся. А желание зрело, увеличивалось, распирало изнутри и однажды ка-ак… И все! И вдребезги!

И тогда никакие запреты остановить человека уже не могут. Сорвался он, с резьбы сорвался, с катушек, с тормозов…

Сорвался.

Это все равно что не есть полторы-две недели, а потом вдруг дорваться до стола, на котором столько… Аж дух захватывает! И супы, и соусы, и мясо, и рыба, и сладкое, и десерт. Но… Но ничего брать нельзя. Чужой стол. Чужие рыба, мясо и сладкое. Взять их значит преступить одну из заповедей, значит своровать.

Ну и что, выдержим мы искус? Удержимся от того, чтобы?..

Может, и удержимся, а может, и нет.

Скорее всего – нет. Скорее всего потянемся к еде двумя руками. И если кто-нибудь попытается нас от того стола оттащить, то, пожалуй, и еще одну заповедь нарушим. Первую.

А вот если бы мы были сыты или хотя бы не очень голодны, то могли бы потерпеть. И могли бы не преступать.

И в жизни могли бы не преступать. Если бы до того так долго «не голодали», а потом не дорывались.

А мы дорываемся…

Если пьем, то до состояния поросячьего визга и так, чтобы недели на две без просыху.

Если гуляем, то тоже без головы.

И тратим… Год копим, откладываем, во всем себе отказывая, а потом, в отпуске, радостно пускаем кровные на ветер, чего в нормальной жизни никогда бы себе не позволили.

Именно отсюда наши «новорусские» перегибы. Бедные были, с талонами, пустыми прилавками и сильно развитыми комплексами покупательской неполноценности. Всё бедные и бедные… А тут вдруг к куче денег допустили. Ну как их не потратить? Вот и тратили, как умели, рождая моду на полукилограммовые платиновые цепи, малиновые прикиды и «шестисотые» телеги. Которых до недавнего времени одна Московская область в год покупала больше, чем вся Европа, вместе взятая!

Оголодали, бедные. А потом решили наверстать…

Именно поэтому я позволил себе так много разрешить в предыдущей главе. Чтобы голодные комплексы не развивались, которые разуму не внемлют, а только урчанию голодного желудка.

Сделаю еще одно смелое заявление. Я против голода.

Может быть, не в целом, но в частностях – точно. Когда чего-то страстно и долго хочешь, то самое лучшее, что можно сделать, это найти способ то, что хочешь, употребить. Причем постараться сделать это в наименее травмирующей население и власти форме. Для чего хоть и выпустить свою страсть погулять на волю, но в жестком ошейнике, наморднике и в отведенном месте. И таким образом разрядиться.

– Нет, так не получится.

– Почему не получится?

– Мало ли что может взбрести людям в голову. Может такое взбрести!..

– Если в голову, то не страшно.

– Не понял.

– Я говорю, что если в голову, а не в какую-нибудь другую часть тела, то это полбеды. Если с головой, то много чего себе можно позволить.

– Ну конечно! Не может такого быть, чтобы много, чтобы что хочешь!

– Может.

– Не может! Вдруг он, вдруг у него…

– Ну, что, что?

– Вдруг ему захочется убивать добропорядочных граждан? Причем каждый день и помногу?

– Зачем?

– Просто так. Оттого, что вид крови и мучения жертв вызывают у него чувство наслаждения.

– Это уже не просто так. Это уже более конкретная мотивация.

– Ну и как ему реализовать свою страсть?

– С вышкой или без?

– Без.

– Без, конечно, сложнее. В полном объеме сложнее. Но можно в усеченном. Все равно можно.

– Как? Ну как можно утолить свою страсть к убийству?

– Только убивая.

– Ну вот видите!

– Но почему обязательно убивая людей? Можно убивать… ну, например, цыплят. Покупать каждый день по сто штук…

– Его цыплята не интересуют.

– Тогда можно крыс или кроликов. А чтобы их специально не ловить, пойти работать вивисектором в мединститут, и тогда на совершенно законном основании, скальпелем…

– Но они же…

– Маленькие? Тогда больше подойдет бойня, где перерабатывают в колбасу крупнорогатый скот. Там крови – по колено ходить можно.

– При чем здесь скот? Его люди интересуют. Люди!

– Да? Тогда предлагаю ему устроиться санитаром в морг. Там уже не коровы, там то, что ему нужно. Там – люди.

– Не люди, а трупы.

– Не все ли равно?

– Нет. Трупы не могут испытывать боли. А ему нужно видеть страдания жертв.

– А если хирургом?

– Хирург оперирует под наркозом. А надо, чтобы без наркоза.

– Какой он у вас привередливый.

– Какой есть.

– Ну хорошо, имеется у меня на примете одна подходящая работа. Персонально для него.

– Какая это?

– Зубной техник. Там страдающих жертв – на каждом кресле по дюжине штук в день. И без наркоза.

– А кровь?

– Пусть дерет коренные зубы.

– Перестаньте издеваться!

А никто и не издевается, просто ищет возможность реализовать столь странное желание так, чтобы вроде как и убивать, но в тюрьму не сесть и никого не зарезать.

– Ну хорошо, не подходит стоматология, пусть идет в милицию и допрашивает упорствующих преступников. Там как раз такие, как он, нужны.

– Ему убивать надо.

– Тогда остается война. Там убивать не возбраняется. Там это приветствуется. Пусть идет служить по контракту в армию и пишет рапорт о переводе его в «горячую точку». Не возьмут контрактником эти, возьмут наемником те. Люди, не боящиеся убивать, без дела не останутся…

Вы думаете, я шучу? Ничего подобного, очень даже серьезно говорю. Может быть, чуточку утрируя, но по сути верно.

Если вы что-то хотите – добивайтесь, чего хотите. Если ваши желания выходят за рамки общепринятых норм морали, обращайтесь к психологам, чтобы они избавили вас от этой нежелательной зависимости. Не помогает – ищите суррогатные способы удовлетворения свой страсти. По приведенному выше методу исключения.

А если ничего не делать, то рано или поздно до упора сжатая пружина выстрелит. И тогда мало никому не покажется.

Имел я короткий разговор с одним приговоренным к высшей мере наказания заключенным. Приговоренным за то, что он изнасиловал и убил несовершеннолетнего ребенка, мальчика, сына своих знакомых. Обычный, в принципе, был мужик, если не знать, что он сотворил. По большому счету, такая же жертва себя, как тот мальчик.

Как он до жизни такой докатился?

Обычно докатился, как все докатываются.

Однажды, еще юношей, почувствовал тягу к своему полу…

Постойте, почему вы называете его «извращенец»? Почему говорите – сразу его надо было? То, что я и вы его не понимаем, еще ничего не значит. Сексологи утверждают, что таких «извращенцов» чуть не десять процентов взрослого мужского населения, Ну такой вкус у людей. Немного странный. Что же, всех, кто любит, допустим, горячее молоко с пенками, к стенке ставить? Ну вкус у них такой. И у моего героя, вернее сказать, антигероя, тоже вкус такой. Что еще не извращение. Потому что извращенец и уж тем более маньяк это человек, который свой странный вкус навязывает партнеру. Силой навязывает. Тогда и любитель пенок может стать маньяком, если, допустим, будет кормить незнакомых людей горячим молоком до смерти.

Так вот, почувствовал мой антигерой эту свою тягу и, как все нормальные люди, испугался.

«Ой, – подумал. – Какой кошмар! Надо скорее об этом забыть».

И забыл. Что стало первой его ошибкой.

• Потому что не осознавать свои желания – значит не иметь возможности контролировать их.

Потом он поймал себя на том, что на пляжах смотрит на ноги мужчин. И на торсы мужчин. И на все прочие их места. И что ноги, торсы и особенно все прочие места мужчин ему гораздо интересней мягких округлостей и впадин женщин.

Отчего испугался еще больше.

И с еще большим усердием попытался заглушить в себе странные позывы. В чем преуспел. На пару лет.

А через пару лет, оказавшись на вылазке с семьей своих знакомых, стал играть с их сыном, стал усаживать его на колени, купаться с ним в реке, спать в одной палатке… И то забитое и забытое чувство вернулось. Вернулось уже манией.

Не в силах совладать с нахлынувшей на него страстью, он заманил мальчика подальше в лес, изнасиловал и, испугавшись содеянного, задушил.

Он ошибся в самом начале, когда впервые почувствовал, что с ним что-то не так. Не надо было бояться, не надо было отмахиваться от того, от чего он отмахнуться все равно не смог, надо было осмыслить свое желание и… Да хоть даже реализовать его. Для чего понять, кто ты такой есть, найти себе подобных и… И сколько влезет.

Гораздо лучше было бы. Всем. Мальчику, который остался бы жив, любящим его родителям и самому насильнику, за сомнительное одноразовое удовольствие заплатившему своей жизнью. А мог бы много раз, и никого не убивая.

Если бы подумал.

И, смею вас уверить, таких, которые с отклонениями, но с головой, больше, чем тех, что с отклонениями, но без головы.

Психологи, работавшие с Чикатило, утверждали, что его феномен надуман, что таких Чикатил на самом деле в стране сотни, если не тысячи. Просто эти Чикатилы, в отличие от того Чикатилы, более разумны и критичны по отношению к себе. Вовремя замечают, что хотят насиловать и хотят убивать, и идут… нет, не на промысел с кухонным ножом, а к участковому психотерапевту с коробкой конфет. Или идут к поборникам альтернативных видов любви. Или платят проституткам, которые изображают жертв насилия – кричат, отбиваются, плачут, вырывают пластмассовый кинжал из рук «убийцы» и густо льют на живот и грудь кетчуп.

И все, и пятидесяти детских трупов нет!

Я уже писал в прошлой своей книге, в «Практическом пособии по охоте на мужчин», про извращенца, получающего удовольствие от публичной демонстрации своего мужского достоинства. Желательно детям. Он тоже показывал. Но этот извращенец был очень умный извращенец, потому что много лет получал свое удовольствие, снимая штаны на лестнице в интернате для слепых детей.

А вы говорите, невозможно…

Могу привести менее кровавый, но на эту же тему пример.

Один из французских королей, Людовик порядковый номер не помню какой, был клептоманом. Болезнь есть такая, когда пациент ворует не корысти ради, а просто потому, что больной. Высокопоставленный вор вовремя поставил себе диагноз, понял, что не воровать не сможет, и… нашел выход из положения.

Подумайте – какой?

Не угадали. Он не отказался от своей болезненной привычки. Он воровал. Но воровал красиво, по-французски. Соизволил посещать лучшие в Париже дома и, заметив где-нибудь на камине изящную безделушку, профессионально так, незаметно, невзначай, р-раз…

Да не вор он, все равно не вор. Потому что безделушка эта, золотой с бриллиантами портсигар или колье, специально была положена на камин хозяевами дома. Чтобы позабавить монарха. Потом, в королевских апартаментах, специально отряженные для того слуги уворованные вещицы сортировали, упаковывали, перевязывали лентами и, присовокупив ответную бриллиантовую ерундовину, рассылали адресатам.

Милая игра, которая только добавляла шарма Людовику не помню какой порядковый номер. Умный был мужик, хоть француз и король. Или именно потому, что король и француз. А мы бы комплексовали, обманывали не столько их, сколько самих себя.

Не надо комплексовать. Потому что если понять, назвать, как называется, и приложить ум, то либо не сделаешь, либо сделаешь с наименьшими для себя и других потерями.

Я все это проходил. В жизни проходил. Но более всего в экстремальных условиях. И знаю, на что я способен и как это называется…

Было у нас одно, в общем-то, благополучное плавание на древненовгородской парусной посудине XII века по холодным арктическим морям. И были у нас, в качестве деликатесного приложения к обеду, пряники. По одному, раскрошенному, подкисшему, но все равно очень желанному прянику на одного члена экипажа в сутки.

И был среди нас один хороший наш товарищ, интеллигент в жутко сказать каком поколении, педагог, человек кристальной души, чести и дела, в общем, очень гармоничная личность. Которая ночами воровала из продуктового рундучка столь любимые нами пряники.

Эй, погодите ярлыки вешать! Он действительно был очень хорошим человеком! И честным человеком! Головой отвечаю.

Но пряники, да, воровал, когда ночную вахту нес.

Лежал я, спал и слышал, как: топ-топ, ширк-ширк, ползет кто-то к кухне. Потом звяк-бряк, лезет в ящик. Затем хрум-хрум-чавк, жует пряник. Мой пряник, который один на сутки.

Убил бы его за это.

И по идее, надо было! Надо было тут же созвать экстренное собрание коллектива, поставить виновника на «банку» и поставить ему на вид по поводу того, что:

– Можно сказать, последний кусок у своих товарищей… Да хуже этого… Повесить за это мало!

И тут же, под одобрительные аплодисменты, вздернуть на рею, осветив под ним плакат, что наказан за самоуправство, воровство и предательство.

Хорошо, я в таких ситуациях не однажды бывал и, что происходит с оголодавшими людьми, знаю. Не убил я его. И даже никому об этом не рассказал.

Ему сказал. Потом, после плавания, в поезде. Сказал:

– Знаю, что ты пряники воровал. Не отрицай, воровал, воровал… Осуждать тебя не буду, потому что от того же зарекаться не хочу. Но хочу, чтобы ты понял, что сделал. Почему сделал. И что сделать, чтобы больше так не делать.

А если о тех пряниках забыть или назвать не воровством, а как-то иначе, то можно и в следующий раз, и потом еще много раз, и не пряники…

И более всего потому, что считал себя ни на что подобное не способным. Просто неспособным, и все. Просто потому, что хороший человек.

Я так не считаю.

Я считаю по-другому.

Считаю, что могу все и имею право на все. На все что угодно! В том числе своровать какую-нибудь еду у своих друзей. Конечно, имею! Имею!

Но знаю также, что мои друзья тоже не без прав и могут, поймав меня за руку, назвать вором, хорошенько побить и не подавать мне больше никогда руки. Что лично для меня хуже, чем если побить.

Отсюда я вывел формулу саморегулирования своих нескромных желаний. Которая меня защищает. И, возможно, защитит вас.

Когда мне хочется совершить что-то такое, неоднозначное, к примеру, сильно оголодав, украсть еду или чего похуже, я говорю себе: валяй, можешь, твое право, только назови это воровством или чем похуже, и все, и бери, и лопай от пуза или дорывайся до чего похуже.

Всего одно слово – и масса удовольствий.

Одно слово.

В случае с едой – из трех букв. Вор. Ну же…

Но тогда я задаю себе следующий вопрос:

– Хочешь быть вором? Ведь это так выгодно. Если ты вор, а не просто случайно погулять вышел к продуктовому рундуку, то можешь съесть не один пряник и не два, а все потому, что бить будут как за один, а удовольствия выйдет гораздо больше. Ну что, согласен называться вором?

– Нет, не согласен.

– Тогда убери руку и не дергайся!

И убираю, хотя и дергаюсь.

Только так можно защитить себя от соблазнов, которые вползают в душу как ядовитый туман, как раковая опухоль, незаметно, без боли и каких-либо неприятных ощущений. И которые разрушают душу как яд, как рак.

Только так можно…

И только потому, что все можно…