Текст книги "Рейхсколдун (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Андрей Каминский
Рейхсколдун

– Будьте добры, ваш талон, герр Майер – сидевший за большим столом коренастый молодой человек с тремя унтерштурмфюререрскими звездами протянул руку. Он подобострастно улыбнулся, всем своим видом выражая сожаление в том что вынужден подвергать этой унизительной проверке офицера Ваффен-СС. Однако на холеном лице моложавого эсэсовца не отразилось ни тени недовольства или нетерпения. Молча, он достал из кармана вычищенного до блеска черного мундира прямоугольный кусочек картона, который и протянул спрашивающему вместе с офицерской книжкой. Сидевший за столом кивнул:

– Вернете на входе – робко улыбнулся – Прошу прощения, господин штурмбаннфюрер, но таков порядок.

– Я понимаю – бесстрастно произнес офицер. Унтерштурмфюрер Карл Циммерман достал из ящика стола небольшой пакет, который и передал эсэсэсовцу. Тот молча принял «джентльменский набор»– кусок мыла, несколько презервативов, полотенце.

– Врач, который осмотрит вас перед посещением девушки, находится на этом же этаже. Рядом с его кабинетом – душевая. После того как приведете себя в порядок, подниметесь на второй этаж. Направо по коридору, вторая дверь.

– Благодарю за пояснения – небрежно кивнул Майер.

– Господин Майер вы сделали очень удачный выбор – уже в спину выкрикнул Карл – она чудо как хороша – и добавил чуть слышно – слишком хороша для тебя… фольке…

Лицо Циммермана исказила гримаса словно от зубной боли. Ну почему так несправедлива судьба? Он урожденный пруссак, самый что ни на есть «рейхсдойче» вынужден довольствоваться унизительной ролью смотрителя в офицерском борделе. Об этом ли он мечтал, когда десять лет назад решил вступить в «Охранные отряды», надеясь и переживая, что его могут не взять из-за слишком маленького роста – всего метр шестьдесят семь сантиметров, вместо требуемых метра семидесяти. Но его все-таки приняли, а когда началась война – без промедления оправили на фронт. Свою роль здесь сыграло медицинское образование эсэсмана – его направили в резервные медицинские войска при, под руководством самого доктора Йозефа Менгеле. И Карл добросовестно выполнял свой долгспасая раненых бойцов Восточного фронта, пока ему в ногу не попал осколок русской гранаты. Вот тогда его и назначили на это место, подчеркивая, что это большая ответственность – ведь от того, как хорошо, он будет выполнять свою работу зависит боеспособностьи здоровье элиты вооруженных сил Рейха. И вроде как все правильно, но душа у Циммермана не лежала к этой должности. Каждый день ему приходилось выдавать разрешения на посещение самых красивых женщин каких только могли найти в этой восточной глуши– ему самому остается на этих девиц только облизываться. Как там говорят русские: «Nicht nach Senkа die Mutze»[1]1
  «Nicht nach Senkа die Mutze» – Дословный перевод на немецкий русской пословицы – «Не по Сеньке шапка».


[Закрыть]. Хотя чистокровных немок тут раз-два и обчелся – всего лишь один из городов генерального округа «Вятка». Свозят сюда русских, татарок и других – из таких народов, что и названия-то толком не запомнишь. Но красивые, ничего не скажешь. Они предназначались для таких как этот выскочка родившийся в занюханном городишке на Волге – фольксдойче[2]2
  Фольксдойче – (нем. Volksdeutsche) – обозначение «этнических германцев», которые жили в диаспоре, то есть за пределами Германии. В отличие от «рейхсдойче» (нем. Reichsdeutsche, «германцев рейха»), принадлежность к «фольксдойче» («германскость») устанавливалась по отдельным признакам – по «семейной истории» (были ли родители дойче), по немецкому языку как родному, по имени, по церковным записям и т. п..


[Закрыть] причем самого сомнительного толка. Копни поглубже его родословную – кто там окажется? Мыслимо ли сохранить чистую германскую кровь в этой дикой России? Впрочем Циммерман мысленно себя одернул – как никак послужной список поволжского немца действительно вызывает уважение: человек – легенда начавший служить Рейху еще до войны в самом логове большевизма. Да и в рядах Ваффен-СС он показал себя с самой лучшей стороны: храбрый солдат, инициативный командир, до мозга костей преданный фюреру и Рейху. Таким только и посещать этот бордель, без преувеличения считающийся «элитным» – на местном уровне, разумеется.

Чтобы отвлечься от невеселых мыслей, Карл потянулся к радиоприемнику стоявшему на краю стола и повернул ручку. Уверенный бодрый голос Ханса Фриче[3]3
  Ханс Фриче – немецкий нацистский пропагандист, радиоведущий, высокопоставленный чиновник Министерства народного просвещения и пропаганды Йозефа Геббельса. В реальной истории предстал перед Нюрнбергским процессом, где был оправдан по всем трём обвинениям: суд счёл доказанным, что он не призывал к преступлениям против человечности, не участвовал в военных преступлениях и заговорах с целью захвата власти. Фриче, однако, был вскоре осуждён за другие преступления комиссией по денацификации.


[Закрыть] ворвался в помещение:

«Заканчиваются приготовления к последнему параду союзных войск на Красной площади. К сожалению зрителей, у этого парада будет немного – две трети жителей Москвы уже покинули бывшую столицу. В настоящее время реализуется обширная программа по расселению оставшихся москвичей на территории рейхскомисариата «Московия», а также государств-союзников Германской империи. После того как из Москвы будет эвакуирован последний житель, произойдет одномоментный взрыв системы плотин на реках Москва и Ока, что были воздвигнуты два года назад по приказу фюрера. Вместо логова тирании русский народ получит живописное большое озеро посреди Русской равнины. Президент Доно-Кавказского союза, атаман Всевеликого войска Донского, генерал Петр Краснов уже заявил, что затопление Москвы: «Печальный, но закономерный конец для цитадели азиатской деспотии, более пятисот лет осуществлявшей свое кровавое правление над народами России. Хочется верить, что с ее уничтожением для русского народаоткроется новая страница в его истории – страница полная надежды, свободы и уверенности в завтрашнем дне». Подобные же заявления сделали Верховный правитель Орловско-Брянской Республики Бронислав Каминский и протектор Северорусской земли Карл Эмиль Маннергейм. Поскольку ни одно из правительств возникших на территории бывшей Советской России не признало себя приемником этого государства, то культурные ценности из московских музеев будут перемещены в музеи Берлина и других европейских столиц.»

С мокрыми после душа волосами Матиас Майер поднялся по лестнице и оказался в широком коридоре. Пройдя немного он остановился перед массивной дверью выкрашенной в темно-зеленый цвет. Гауптштурмфюрер постучал в дверь. Из-за дверей напротив послышался пьяный мужской голос что певший на немецком языке и визгливый женский смех.

– Входите, не заперто – услышал Майер.

Он толкнул дверь и вошел в небольшую, но уютную комнатку. Главным предметом интерьера являлась широкая кровать стоявшая у стены, уже расстеленная в ожидании клиента. Рядом стоял туалетный столик где стояло несколько тюбиков с помадой, пудреница и флакончик с французскими духами – явно подарок кого-то из офицеров прибывших из оккупированной Франции. Не здешнего происхождения была и картина на стене изображавшая виды Баварских Альп. Было видно, что хозяйка этой комнаты пользовалась такойпопулярностью у офицеров, что они старались оставить какой-то сувенир помимо обычной платы.

Сама девушка стояла у окна, забранного плотными черными занавесками пережиток тех времен, когда в еще советском городе производилась светомаскировка. Немец, первый раз в жизни увидевший Катерину Смирнову, невольно замер в восхищении – те, кто рассказывал ему о ней, нисколько не преувеличивали – скорей наоборот. Эта девушка была слишком красива, чтобы быть проституткой – пусть даже и в одном из лучших офицерских публичных домов во всем рейхкомиссариате. Она была не очень высока, едва-едва доставая макушкой до подбородка рослого эсэсовца, изящной. Несмотря на приказ, предписывающий девушкам из офицерских борделей встречать клиентов одетыми, на Кате был только кружевной шелковый полупрозрачный пеньюар, только подчеркивающий ее высокие груди с острыми сосками, округлые бедра, длинные стройные ноги. Безупречно подстриженные ногти на руках и на ногах, покрывал красный лак, делавший ногти девушки похожими на капли крови упавшие на белую кожу. Полные губы покрывала неброская розовая помада. Больше никакой косметики на девушке не было, но Катерина в ней и не нуждалась – больший макияж мог только нарушить классическую красоту ее лица, прелесть которого скорей усиливала, чем умаляла россыпь мельчайших веснушек на тонком, слегка вздернутом носике. Лицо девушки обрамляло облако ярко-рыжих, почти алых волос, подстриженных у плеч. Выражение больших и слегка раскосых, серо-зеленых глаз парадоксальным образом совмещало покорность и дерзкий вызов.

– Я рада вас видеть герр Майер – ослепительно улыбнулась девушка вошедшему офицеру – мы видимся первый раз, но я уже много слышала о вас.

– Чтобы это могло быть? – шутливо спросил Матиас, любующийся красивой девушкой – надеюсь ничего страшного. – Девушка рассмеялась звонким переливчатым смехом, от которого у немца сладко защемило в груди.

– Напротив, герр Майер, совсем напротив. Мне приходилось – девушка замялась-…принимать офицеров Вермахта и Ваффен СС, героев Восточного и Западного фронтов, но никто из них не прославился тем, что и вы. Не каждой германской девушке посчастливитьсябыть с таким мужчиной как вы – сильным, смелым, решительным, находящим выход из любой ситуации, настоящим мужчиной…

Она, говорила это, не отрывая от Майера глаз, подошла к нему и мягко взяла за руку привлекая к себе. Тонкие пальцы сноровисто расстегнули пуговицы его кителя, потом белой рубахи. После того как она помогла эсэсовцу освободиться от одежды, девушка опрокинулась на кровать, увлекая за собой Матиаса. Его руки сами собой протянулись, комкая и стягивая с нее пеньюар, обнажая скульптурное совершенство ее тела.

Даже самые умелые проститутки из французских и немецких борделей не доставляли еще Майеру такого наслаждения, как эта рыжеволосая дикарка из провинциального города в русской глуши. Поцелуи ее казались огненными, язык был сладок, как мед, кожа пахла нежно и возбуждающе. Ее язык и пальцы – проворные, умелые – блуждали по телу Матиаса, словно ласковые зверьки. Она растягивала ласки в такой томительно-сладкой агонии, что Майер, задыхаясь от страсти, подумал, что сейчас сойдет с ума. Не в силах большесдерживаться он привстал на кровати, резким движением развернул Катю спиной к себе и поставил на четвереньки. Она тут же обхватила рукой его мощную плоть, легким движением провела по своему влажному лону и резко подалась назад.

– Так меня! Так! Еще! Еще!!! – страстно кричала она, дергаясь взад и вперед, то и дело приговаривая: – А-а-а! Еще!

В ответ Матиас рычал как дикий зверь, выкрикивая ругательства сразу на русском и немецком языках. Все романтические чувства исчезали из его головы, затопленные могучей и властной волной дремучего инстинкта. Он обхватил гладкие бедра рыжеволосой красавицы и стал двигаться все быстрее и быстрее, натягивая русскую девушку на себя. Катя непрерывно вертелась под эсэссовцем, превратившись в визжащую похотливую самку, сладострастно отдающуюся сильному зверю. Вот она задергалась и выгнулась, как пантера, в то время как горячая струя оросила ее недра. Обессиленный Матиас рухнул на нее.

Скользкая, как рыба от пота, со спутавшимися длинными волосами, девушка выскользнула из объятий немца, словно ящерка и слегка пошатываясь отошла к окну. Взяла с подоконника пачку сигарет – к слову сказать, запрещенных в борделях – щелкнула зажигалкой, закурила. Бросила беглый взгляд на приподнявшегося на локте немца, рассеяно улыбнулась:

– Тебе уже, наверное, пора? – Майер покачал головой.

– Еще минут пятнадцать я могу остаться. Ты была великолепна.

– Все так говорят – произнесла Катя и в ее голосе Матиасу послышалась горечь. Он внимательно посмотрел на девушку, вновь отметил ее необыкновенную красоту и вдруг устыдился животной похоти, с которой он только что брал ее тело. О том, что страсть эта была совсем не безответной, он как-то не вспомнил. Катя повернулась лицом к окну и какое-то время смотрела вдаль, потом заговорила снова.

– Ты очень чисто говоришь по-русски.

– Естественно – усмехнулся Матиас – я же родился на Волге. Двадцать пять лет прожил в СССР.

– Да, мне рассказывали – Катя обернулась к нему и вновь улыбнулась. – Ты же поэтому стал героем – настоящим германцем, который почувствовал голос крови и поклялся все свои силы положить на алтарь победы Рейха. Как было создано «Братство тевтонов Идель-Урала», которое должно было призвать поволжских немцев восстать с оружием в руках в тылу у русских армий, когда бронированные армии Рейха двинулись на Восток. И как организация была раскрыта и как ты бежал в Казахстан, а оттуда – к басмачам и дальше – через иранскую границу. Да все эти истинные арийцы из Ваффен-СС о такой судьбе могут только мечтать.

В последних ее словах Матиасу послышалась ирония, но она его почему-то не рассердила – напротив он вдруг почувствовал себя пристыженным.

– Ту историю уже потом сильно раздули и приукрасили – смущенно произнес он. – На самом деле я хотел только отомстить за отца пропавшего на Колыме. Молодой был глупый, решил отомстить, а там уже само пошло – поехало– Майер усмехнулся – сама знаешь «коготок увяз – всей птичке пропасть». – И словно испугавшись собственной откровенности спросил – А ты сама-то как – местная?

– Да – кивнула девушка – отсюда. Удмуртская деревня Якшур-Бодья, к северу отсюда, хотя я и русская – ну, наполовину. В Ижевск работать приехала, когда война началась.

– А сюда как попала?

Катя замолчала и Майер уже стал опасаться, не задал ли он слишком бестактного вопроса, когда она заговорила:

– А как обычно попадают русские девки в немецкие бордели? – на этот раз горечь в ее голосе слышалась очень хорошо. – У нас в семье пять человек было: я, мать больная, брат старший да двое младших – одному пять лет, второму шесть. Отец пять лет назад в болоте утонул, мать в последние годы совсем плоха стала, еле ходила. Брат комсомольцем был, из идейных – в партизаны ушел. Ну, а мне куда податься, на кого родню бросить? Голод – не тетка. Вот и пошла в потаскухи. Сначала в сержантских борделях ноги раздвигала – решили, что для солдатиков хороша слишком. Но там долго не задержалась – перевели к офицерам. Там нашлись те кто во Франции раньше служил, в Голландии – быстро растолковали, что должна уметь шлюха чтобы понравится германскому офицеру. Ну подлечили, подкормили конечно – вы немцы хозяева хорошие, этого у вас не отнимешь – было видно, что Кате давно хотелось вылить все что скопилось у нее на душе и появление какого-никакого, хоть и бывшего, а соотечественника прорвало плотину. – Я свою пайку как только можно было старалась домой передать. А все без толку – сначала мать померла, а зимой прошлой и братья младшие один от пневмонии, второй от голода. Старшего брата тоже поймали когда рейд проводили – я плакала, умоляла, в ногах валялась – и у начальника гестапо и у командиров немецких. А все без толку – кто к словам бляди, подстилки прислушается? Убивал германских солдат – значит, знал, на что шел. Так и повесили. – Ее голос сорвался, она отвернулась к окну и ее плечи задрожали. Майер сидел молча, его лицо напоминало бесстрастную бронзовую маску, на которой было нельзя проследить никаких эмоций.

– Тебе нельзя здесь оставаться – произнес он, наконец. Почему-то он сразу поверил рассказанному. – Никогда не хотела пробраться к своим, за Урал?

– Хотела, а толку – пожала плечами Катя – кому я там нужна, подстилка немецкая? У наших там своих проблем хватает, кроме как со мной возиться. Конечно, там свои, там советские – думаешь, забыла я? Да только мне туда ходу уже нет. Нет, чувствую, так я и умруфашистской блядью. – грустно закончила Катя. – Недолго осталось, скоро жизнь уже так опостылеет что или из окна выброшусь или сбегу отсюда и утоплюсь в Пруду.

– Ерунду не говори – неожиданно зло сказал Майер. – Выберешься ты отсюда! Обязательно выберешься! Пусть я и сам сдохну, если не вытащу тебя из фашистского гадючника!

Катя посмотрела на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

– Что вы такое говорите герр Майер?

– Хватит меня «херром» обзывать – резко сказал он. И затем – словно в омут нырнул – выдохнул. – И никакой я не Майер. Михаилом меня зовут, Михаилом Поляковым – глядя в испуганные глаза девушки он усмехнулся – что не ждала такого, Катюша? Я и немец тотолько по отцу-кулаку, которого еще в 23-м как контру в расход пустили. Я когда подрос письмо написал самому вождю – с просьбой и фамилию сменить и вообще от отца изменника отречься. А потом пошел в разведывательную школу в Москве. Тогда и разработали план этот – по внедрению к фашистам. Сначала меня вывели на одного местного абверовца, что в столице работал, да нашими давно был перевербован. С ним мы и придумали этот план – на Волге контрреволюционную организацию создать. Тогда я и вернулся в Энгельс – там думали, что без вести пропал – я сказал, что в бегах, что паспорт сменил. Потом через нужных людей слух пустил, что у меня с Абвером уже контакты отлажены. И ко мне потянулась всякая шваль контрреволюционная, все немцы из тех, что против Советской власти камень за пазухой держали. Никто не ушел от пролетарского гнева, все получили свое – кто в лагерях, а кто и в чистом поле у оврага. А потом еще придумали легенду, чтобы я в Германию перебрался. Там вон видишь, до каких чинов дошел – он пренебрежительно ткнул пальцем в погоны на кителе – да вот только все без толку, как оказалось. Кто же знал, что так оно выйдет – с детства же пели, что «Красная армия всех сильней», верили, что где-то да обломает себе зубы фашист – не под Ленинградом, так под Москвой, не под Москвой, так на Волге. Но пусть и потеряны и Москва и Сталинград – не потеряна еще Советская Россия. Я как раз бежать собирался за линию фронта – мне уже и приказ поступил из Новосибирска. Проберемся к местным партизанам – у меня с ними давно уже контакт налажен с группой Медутина, что к северу от Ижевска действуют. Они нас сквозь леса и болота проведут мимо Воткинска, а там уже другие партизаны будут. Так до самой Перми доберемся, а уж там не пропадем – у генерального комиссара Перми, что всем краем заведует, первый советник есть по делам местных – так вот он наш человек. Он поможет нам до Урала добраться, а там уже наши войска будут. Да что я за большевик буду, если девчонку из фашистских лап не вырву? Там за Уралом я тебя тоже не оставлю, заживем хорошо, нам бы только до Новосибирска добраться.

Во время всей этой тирады Катя недоверчиво смотрела на Михаила не в силах поверить в сказанное. Тот перехватил ее взгляд и рассмеялся:

– Не веришь? Ну, тогда сюда смотри.

С этими словами он выхватил именной кортик, осторожно, распорол подкладку на кителе и бережно достал сложенный вчетверо пожелтевший клочок бумаги.

– С этим пропуском я везде пройду – гордо сказал он – раньше и в сам Кремль можно было спокойно войти с этой бумажкой. Ее я должен предъявить первому красному командарму которого встречу. Да ты не на документ, ты на подпись смотри. Ну что теперь убедилась?

Катя кивнула не в силах оторвать взгляда от небольшого клочка бумаги в самом низу которого виднелась замысловатая закорючка – подпись человека чье слово и поныне считается законом для всех, кто еще воюет под алым знаменем с золотой звездой, серпом и молотом.

– Вот так – удовлетворенно сказал Михаил пряча квиток в карман – ничего китель починить – это пустяк. Все равно последние дни ношу. Ну, теперь веришь?

Катя кивнула, ее глаза сияли.

– Ты мне вот, что скажи – у тебя еще родные какие остались?

– Дядька в деревне живет – сказала Катя – на днях упросила коменданта, чтобы я к нему съездила.

– Отлично – потер руки Поляков – где эта его деревня?

– К северо-востоку от города, двадцать километров.

– Еще лучше. Значит к нему и поедешь, а оттуда – мы прямиком к Медутину. Да и дядьке твоему лучше с нами поехать – фрицы его не пощадят. Ну что, ты решилась?

– Миша – неожиданно тихим голосом спросила Катя и у советского разведчика вновь защемило сердце – столько скрытой боли и одновременно надежды было в этом голосе. И как давно его уже никто не называл так. – Миша, скажи мы победим? Ведь нас все гонят и гонят на Восток. Есть хоть какая-то надежда?

– Разумеется есть – убежденно сказал Михаил. – Я же говорил – с потерей Москвы не потеряна Россия. Вся Сибирь еще наша, большая часть Дальнего Востока тоже – пусть немцы или японцы попробуют в тайге повоевать. Да и союзники они аховые, только и ждут времени чтобы друг другу в глотку вцепится. Человек человеку волк – этого у империалистов не отнимешь. Мы не можем не победить, мы обязаны это сделать. Ты же в школе историю учила? – Катя кивнула – было у нас и Смутное время и с шведами воевали и Наполеон приходил – тогда тоже многим казалось, что все потеряно – ан нет, всех мы разгромили рано или поздно. Так и с фашистами будет. У них танки, самолеты, артиллерия, деньги, но главного у них нет – Правды. А кто без правды воюет, тот победить не может. А мы – сможем! Мы ведь русские, с нами Бог.

– Бооог!? – округлила глаза Катя и вдруг дико, страшно расхохоталась в лицо ошеломленному советскому разведчику. – Красиво поешь, сволочь краснопузая, но вот это уже перебор!!! Ты же атеист, безбожник!!! Врал бы мразь комиссарская, да не завирался. – Она повысила голос, в ее глазах блестела бешеная злоба – Эй кто там есть? Довольно, не могу я больше с этой гнидой в одной комнате находиться!

С треском распахнулась дверь и в комнату вломилось с десяток дюжих парней в гестаповской форме. Они мигом скрутили ошеломленного Полякова и бросили лицом на пол. Катерина, даже не обеспокоившись тем, чтобы прикрыть свою наготу хохотала какбезумная глядя на то с какой бессильной ненавистью смотрит на нее советский разведчик.

Вслед за гестаповцами в комнату вошла женщина – высокая красавица лет двадцати пяти, в сером однобортном кителе и серой же юбке. На нагрудном кармане кителя красовалась овальная черная нашивка с серебристым кантом, на которой серебристыми нитками были вышиты руны СС, в верхней части левого рукава был виднелся имперский орел. Такой же орел украшал и пилотку из черной шерсти, прикрывавшую светлые волосы, уложенные в затейливую прическу. Дюжие верзилы в черной форме казавшиеся великанами рядом с этой хрупкой девушкой, тем не менее, относились к ней с заметным почтением, хотя формально она была всего лишь «СС-хельферин»[4]4
  СС-хельферин – Женщины, добровольно вступавшие во вспомогательные подразделения как сотрудницы службы связи.


[Закрыть], машинистка при Фердинанде фон Барнхельме, начальнике Иженбургского отделения гестапо. Но в гестапо знали, что за этой маской скрывается – фройляйн Фрейя фон Заксенбург-Ойген, одна из первых «возвеличенных женщин» – выпускниц эсэсовских «Женских академий мудрости и красоты». Создание этих учреждений было смелым шагом со стороны Гиммлера, так как это противоречило всей концепции Гитлера относительно женщин в которых он видел в первую очередь многодетных матерей и трудолюбивых домохозяек. Но Гиммлер сумел убедить его, что будущая элита Рейха должна включать оба пола – элита, для которой не писаны жесткие рамки придуманные для обывателей. В стенах «Женских академий мудрости и красоты» романтичный Гиммлер пестовал женский вариант будущей нацисткой элиты– остроумных, обаятельных женщин, предмета восхищения и вожделения всех партийных функционеров. Обучение верховой езде, плаванью, езде на автомобиле, стрельба из пистолета чередовались с занятиями по истории, искусству, обучению иностранным языкам, основам дипломатии игре в шахматы, что, по мнению Гиммлера, должно было расширить умственные возможности женщин и выработать быстроту реакций. Уроженка знатного баронского рода из Ганновера, Кристина фон Заксенбург-Ойген, прошла обучение в Академии, потом получила свое первое задание – во вновь обретенных африканскиз колониях Германии. Вернувшись оттуда она нареклась новым, выбранным ею самою имя – Фрейя, в честь богини любви. Еще полтора года она работала в различных европейских столицах, где проявила себя наилучшим образом в разведывательной работе. Следующим этапом ее карьеры должно было стать замужество с кем-то из перспективных офицеров СС или сотрудников правительственных структур. Вместо этого Фрейя вдруг решает отправиться служить фатерланду на Восточный фронт, где войска союзников стойко отбивали выдыхающиеся волны красного потопа накатывающегося из-за Урала. Это решение стало загадкой для многих, но еще большей загадкой, было то, что Гиммлер дал разрешение на подобную авантюру для девушки которую он по праву считал одной из самых перспективных выпускниц своих академий. Здесь на окраине Идель-Урала, Фрейя фон Заксенбург-Ойген освоилась очень быстро, фактически забрав в свои ручки все нити управления местными отделениями РСХА[5]5
  РСХА – руководящий орган политической разведки и полиции безопасности Третьего рейха. Находилось в подчинении рейхсфюрера SS и шефа германской полиции Генриха Гиммлера.


[Закрыть] – в том числе и разумеется и гестапо, по сути став «серым кардиналом» при фон Барнхельме, все больше превращавшимся в сугубо представительскую фигуру.

Эсэсовка с брезгливым любопытством глянула на Полякова и повернулась к одному из гестаповцев. Тот протянул ей листок бумаги, она глянула на подпись и слегка присвистнула:

– Генеральный секретарь ЦК РКП(б) – она оборвалась на полуслове, внимательно рассматривая пленного – Высоко летаешь, оказывается……товарищ – издевательски подчеркнула она последнее слово.

Пленник с ненавистью посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но неожиданно замер, встретившись взглядом с ее глазами. Ярко-синие, они словно светились изнутри каким-то ледяным сиянием и Поляков вдруг почувствовал, как в его груди шевельнулось что-то похожее на суеверный страх и одновременно восхищение. У людей не бывает таких глаз, только это властное и прекрасное существо могло смотреть так – будучи полностью уверенным в своем абсолютном превосходстве, в своем праве свободно играть жизнями людей, так будто и вправду на землю спустилась одна из богинь морозного языческого Севера. Не выдержав, советский разведчик отвернулся.

– В подвал – коротко бросила Фрейя и гестаповцы поспешно бросились выполнять ее приказание. На них гипнотический взгляд, словно выточенных из синего льда, глаз действовал так же подавляюще как и на русского. Фрейя улыбнулась – в архивах «Аненнербе» и по сей день хранится папка с грифом «Совершенно секретно», c описанием жуткой и странной инициации, пройденной совсем молоденькой Кристиной в секретных лабораториях Менгеле. После этого она обрела силу – силу, позволяющую ей с легкостьюманипулировать мужчинами, по своему желанию пробуждая в них то иррациональный страх, то слепое обожание.

Гестаповцы вывели за двери Полякова, чтобы отвести его в допросную камеру, которую для удобства устроили в подвале публичного дома – советский агент был далеко не первым кого здесь «раскололи на женщине». Тем временем Фрейя перевела взгляд на Катю, но та, в отличие от мужчин, бестрепетно глянула в глаза немки. Гипнотическая мощь замешанная на сексуальном влечении безотказно действовала на мужчин, но была абсолютно бессильна против прекрасного пола. Знавшая это эсэсовка вдруг рассмеялась, серебристым, удивительно мелодичным смехом ее глаза приобрели вполне человеческое выражение:

– Если бы ты была мужчиной и немцем – весело произнесла она – Железный крест был бы у тебя в кармане. Он десять лет водил за нос все РСХА, а ты заставила во всем признаться за какие-то сорок минут. Черт побери, как тебе это удается?

Катя пожала плечами – она и сама не совсем понимала, как у нее получается: завязав несущественный, казалось бы, совершенно рядовой разговор, незаметно подталкивать человека раскрыться перед ней нараспашку. Особенно пробивало людей на откровенностьпосле любовных утех – словно рушился какой-то незримый барьер и незадачливый любовник выкладывал все как на духу рыжеволосой красавице – даже то, что он ранее не мог бы сказать и под страхом смерти никому и никогда. Возможно это было наследие матери – удмуртской ведьмы, испокон веков славившихся особой властью над мужчинами, вызывая тем ненависть и боязнь русских женщин. Так ли это или нет, но способности Кати и привлекли к ней внимание Абвера после оккупации сразу взявшего под крыло все увеселительные заведения в пограничных районах – в том числе и в Иженбурге, называвшемся тогда еще Ижевском. Немецкие власти открывали здесь крупные разведывательно-диверсионные школы, куда набирались местные парни, засылавшиеся в советский тыл и партизанские отряды. Однако нередко такой завербованный контингент был ненадежным – многие из новоиспеченных диверсантов на первом же задании могли переметнуться к врагу. Поэтому в борделях Иженбурга, как впрочем, и многих других приграничных городов, весь обслуживающий персонал был завербован Абвером. Девушки в приватных беседах выясняли у курсантов разведывательной школы, насколько они преданы идеям Третьего рейха, не собираются ли перейти на сторону советского Сопротивления. Особо отличившиеся барышни проходили особые курсы, где их обучали немецкому языку и кое-каким навыкам оперативной работы. После работницам постельного фронта поручали более сложные задания – они проверяли лояльность не только своих соотечественников, но и германских солдат и сержантов, а самые способные – и офицеров. Катя считалась лучшей из лучших – за красоту, способность «залезать в душу» подозреваемому, а также – за лютую, звериную ненависть к большевикам.

Так и не дождавшись ответа Фрейя подошла к все еще сидевшей на подоконнике девушке, помогла ей спуститься на пол. Не дав ей сделать и шагу, немка прижала Катю к стенке и страстно целуя ее алые губки.

Это и было той самой причиной, по которой Фрейе пришлось покинуть европейские столицы и отправится защищать фатерланд на Восточный фронт. Ранее Кристину фон Заксенбург-Ойген не привлекали женщины, но после африканской инициации былыелюбовные интрижки потеряли всю свою прелесть, став до омерзения пресными и скучными – какое удовольствие от побед которые тебе ничего не стоят? Тогда же во время своего пребывания в Париже, Амстердаме, Риме и других городах, Фрейя и пристрастилась к представительницам своего пола – хотя и мужской пол также не оставляла своим вниманием. Но, соблазняя и покоряя как влюбленных юнцов даже заядлых ловеласов, крутя мужчинами как ей вздумается, Фрейя могла всерьез увлечься очередной смазливой девчушкой. К лесбиянкам, как и бисексуалкам, законы Третьего рейха относились не так сурово как к мужчинам со схожей сексуальной ориентацией, но все-таки достаточно жестко. Чуть было не попавшись несколько раз Фрейя поняла, что заигралась, хотя сама не видела в своем поведении ничего предосудительного – у господ иная мораль, не та идеологическая жвачка которой кормят обывателей. Тем не менее единственным вариантом продолжить карьеру в СС и в то же время не оставлять своих привычек был Восточный фронт. Здесь Фрейя и познакомилась с Катей, которая тоже в силу ряда причин, не испытывала особого интереса к противоположному полу.

С неохотой оторвавшись от губ Кати, Фрейя оправила растрепавшуюся блузку и покачала головой:

– Мне все-таки нужно быть на допросе. Но ты меня дождись – с этими словами она поправила пилотку на голове, послала Кате воздушный поцелуй и исчезла за дверью.

В ожидании Фрейи, Катя пошла в душ – как и всегда после связи с очередным большевистским агентом. Стыдливость ей была, можно сказать, совсем неведома, и, тем не менее, после Михаила Полякова, ей хотелось как следует отмыться. С остервенением, натирая кожу до красноты жесткой мочалкой, она смывала с себя прикосновения комиссарских лап, желая истребить из своего тела саму память о них. Фрейя уже не раз предлагала ей перестать быть «медовой ловушки» для большевистских агентов, обещая найти ей неплохуюдолжность в гражданской или военной немецкой администрации. Но Катя неизменно отказывалась – она получала некое извращенное удовольствие в том, чтобы отдавать свое тело вражеским агентам, прежде чем сдать их палачам из гестапо. Было в этом какое-тосладострастное упоение собственным падением, когда Катя вновь и вновь по глоточку, по капле впитывала в себя всю грязь и мерзость собственного унижения, все что с особой ясностью пробуждало в ней ненависть к большевикам – которую она затем до последнего возвращала им обратно.