Текст книги "Балансовая служба"

Автор книги: Андрей Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Поздние прохожие оборачивались, с удивлением глядя на двух здоровяков в джинсовых куртках, уверенно шагающих по одной из центральных московских улиц, оживленной даже в этот час. Представители Балансовой службы не могли не вызывать удивления. Во-первых, одеты они были совсем не по погоде, а во-вторых, один из них нес на себе, словно охотничий трофей, мордатого толстяка, одетого в заляпанный штукатуркой костюм.

Никто не замечал, что в свете фонарей на тротуар ложится только одна тень – от поминутно всхлипывающей ноши. Напротив памятника Юрию Долгорукому странная парочка свернула в подворотню…

* * *

– Господи, что это было? – колдунья попробовала подняться, но ударилась головой о софу, куда ее запихнули балансировщики. – Почему он меня не предупредил?!

В мозгу крутилось: «Разбалансировка, разбалансировка…»

– Кеша, – позвала она.

Кот выбрался откуда-то из самого дальнего угла, весь в пыли. Перепуганные кошачьи глаза пылали зеленым пламенем.

– Вот так, Кеша, – пробормотала колдунья, выпавшее из очков стекло зазвенело на паркете. – За-амечательно… – протянула она. – Просто прекрасно! Оставлю я эту магию ко всем чертям. Говорила мне бабушка – не надо во всю эту чертовщину лезть, и, кажется, она права.

Девушка вылезла из-под софы. Позвала снова:

– Кеша.

Но кот выходить не спешил. Посматривал на хозяйку из темноты зеленым глазом и трогал лапкой усыпанный золотистой пылью и серой штукатуркой пол.

– Не хочешь вылезать – и не надо, – колдунья поднялась на ноги. – Надо убираться отсюда, пока еще чего-нибудь не случилось.

«И правда, уеду к бабушке в деревню, – решила она, – бабушка – сама мудрость. Обязательно посоветует, что мне дальше делать».

* * *

Кота она отдала подруге. Машка всегда ее выручала, когда нужно было оставить Кешу на пару дней и даже недель. В этот раз тоже не отказала.

Спросила только:

– Когда вернешься?

– Не знаю, может, через пару недель. А может, подольше задержусь. Ничего?

– Да ничего, – ответила Машка, – Вадька любит с ним возиться.

Пятилетний сын соседки Вадька в Кеше души не чаял. При каждом удобном случае норовил зайти – «повидаться с котиком».

– Что-то серьезное, Медей? – поинтересовалась Машка. Вот ведь проницательная душа. Даром что лучшая подруга.

– Да так, даже не знаю… Наверное, нет.

От подруги скрывать собственное имя смысла не было, и все же что-то нехорошо екнуло. Показалось, будто кто-то с черными крыльями, сложенными за спиной, стоит за плечом и ухмыляется.

Медея даже обернулась, чем встревожила Машку еще больше.

– Ну смотри, – сказала она серьезно, – а то, если помощь нужна, я могу и ребят подключить.

У меня же брат в милиции работает. Помнишь?

– Да нет, не надо. Я сама разберусь. Ничего такого серьезного, чтобы в милицию обращаться, – ответила Медея.

– Маш! – донесся голос мужа подруги из глубины квартиры. – Ты идешь?

– Иду, – крикнула Машка. – Пять минут подождать не можешь?!

– Ну ладно, я пойду, – заторопилась колдунья, – как приеду – сразу позвоню…

Она поцеловала подругу на прощание и пошла к лифту.

– Постой, – окликнула Машка.

Колдунья обернулась.

– Слушай, у меня почему-то такое чувство, что я тебя больше не увижу… Чепуха, конечно…

– Ты что, Маш?! Я бы тебе сказала обязательно, если бы что-то серьезное было.

– Медей, а может, ты никуда не поедешь?!

Я Мотьку все же попрошу, он тебе поможет с твоими проблемами.

– Да не надо… Нет, правда, не надо, все в порядке.

Подруга озабоченно покачала головой.

Медея улыбнулась напоследок, закрыла за собой коридорную дверь и ушла навсегда…

* * *

Через несколько дней, когда она тянула руку, собираясь сорвать календулу для целебного отвара, обещанного бабушке, сведенные судорогой пальцы замерли в паре сантиметров от стебля. А затем колдунья попросту растворилась в воздухе. От нее остался лишь туманный силуэт. Некоторое время он висел туманной дымкой, клубами сигаретного дыма и серой меловой пыли. Потом налетел легкий ветерок, и дымка развеялась. В этом мире Медеи больше не существовало.

Хазгаард 12007 г. до н.э.

В середине маленькой деревушки, расположенной на северо-западе Хазгаарда, собралось почти пятьдесят человек, все ее жители. Носатый, худой паренек, повадками напоминающий одержимого духами, вещал высоким голосом:

– Богочеловек говорит, что боги избрали людей единственным народом, который будет править миром. В будущем люди будут сами решать свою судьбу. Еще он говорит, что не надо нам во всем джиннов слушаться, потому что они ничем не лучше нас.

Одержимых по обыкновению выходили послушать всей деревней. Мало ли что полезного духи могут рассказать. Но этот сразу повел разговор странно, а потому вопросы ему задавать никто не спешил, только приглядывались к носатому, прислушивались настороженно к дерзким речам. Вызванную страхом и недоверием паузу прервал ребенок.

– А правда, что богочеловек чудеса творит? – вылез вперед лопоухий мальчишка. Мать дернула его за руку.

– Правда, конечно, правда, – оживился носатый, – да вы что, вообще, не знаете, там такая силища, какой ни у кого нет. Все может! Как бог совсем.

– Ну а если, скажем, с ифритом схлестнется? – поинтересовался старик с морщинистым и темным, иссушенным солнцем лицом. – Кто кого тогда одолеет?!

– Ясное дело, ифрита богочеловек одолеет, – заявил носатый, – потому что не только силу, еще и в голове кое-что имеет. А у ифрита что есть против? Ничего у него нет, только башка пустая. – Он постучал себя по лбу.

В толпе раздались одобрительные смешки.

– А пару ифритов? – не унимался старик.

– Одолеет.

– А трех?

– Да что ты пристал?! – накинулись на старика люди. – Сказали тебе, со всеми управится…

– Ну с Сарконом, положим, не совладает, – усмехнулся тот. – Ох, и не совладает… Это я точно знаю.

На этот раз одергивать его никто не стал. С упоминанием имени владыки Хазгаарда иные начали испуганно озираться, словно джинны могли явиться из ниоткуда и покарать их за крамольные речи, другие предпочли покинуть толпу и поспешили к своим домам. Всем известно, как развита у силатов интуиция и как они относятся к любому проявлению непокорности со стороны людей. О том, что человек может творить чудеса, они слышали не впервые. Каждому хотелось в это верить, но казалось невероятным, что где-то есть человек, которому, как и джиннам, подвластны магические тайны.

– И с Сарконом совладает! – заявил носатый. – Вот увидите. Ведь богочеловек не кто-нибудь, а посланник Белого божества.

– Два посланника Ушедших Богов на одной многострадальной земле Хазгаарда, – с сомнением проговорил старик и добавил самым язвительным тоном:

– Как это небеса еще не раскололись?

– А Саркон – не посланник Бога, – объявил носатый.

В толпе заахали.

– А кто же он тогда?

– Самозванец!

Наступила такая тишина, что, казалось, если прислушаться, можно различить биение сердец.

– В общем, я иду к богочеловеку, чтобы принять истину. Кто хочет, может пойти со мной…

– А ифритов не боисься? – поинтересовался старик.

– За правду не страшно и пострадать!

– Пострадать-пострадать, – передразнил паренька старик, – а я бы за правду лучше порадовался, – он захихикал и обернулся, ища одобрения односельчан. Его никто не поддержал.

– Ладно, прощайте.

Люди расступились, давая носатому дорогу.

Махнув на прощание рукой, он пошел прочь.

– Постой! – крикнул мальчишка. – Я с тобой!

– Куда?! – мать схватила его за ухо. – Не пущу…

Мальчишка вскрикнул от боли и остановился, послушался. Только смотрел, как уходит прочь по необъятной степи, не оборачиваясь, идущий к богочеловеку паренек, узнать истину.

Когда носатый скрылся за горизонтом, началось бурное обсуждение услышанного. Люди разошлись только с наступлением сумерек.

– Добром это не кончится, попомните мои слова, – заметил старик, трогая глаз, куда в порыве спора ему кто-то засадил кулаком. – Саркон этого так не оставит…

– Да помолчи ты! – одернули его. – А то, гляди, совсем окривеешь!

– Ох, и поймают его ифриты, ох, и потерзают… – забормотал старик обиженно, отошел подальше и задрал подбородок к небу.

Там красноватым светом горел неровный, выщербленный слева серп месяца. Небесные часы отсчитывали, сколько осталось жить богочеловеку.

Загонщик Хазар'ра покинул медные рудники. Кнут он оставил в шатре, взяв с собой в дорогу огненный кинжал, более всего подходящий для ремесла убийцы. Удлиненным куруком, которым он владел лучше всех в Хазгаарде, силат намеревался обзавестись в ближайшей человеческой деревне. Каждый знает, нет мастеров лучше людей в деле изготовления простого оружия. А вот вдохнуть в простую вещь особые свойства, наделить ее магической силой – дело, на которое способен только джинн.

* * *

Люди лежали у подножия горы, под открытым небом. После тяжелого дня рабы спали до самого рассвета без сновидений. Словно проваливались в черную дыру, где не было ничего: ни глубокого звездного неба, ни горячей земли, отдающей тепло всю ночь, ни северного прохладного ветра, ни джиннов с кнутами и куруками в крепких ладонях, ни покрытых зеленью медных жил, выдавливаемых на поверхность мощью горы.

В лежбище царила тишина. Краткий миг покоя.

Никому и в голову не приходило охранять рабов. Пустыня тянулась так далеко на запад, что пройти ее может решиться только безумец. В безлюдных землях беглец ощущает себя так, будто он угодил на ладонь Черного божества. Свирепый покровитель высшей расы обязательно заметит и прихлопнет маленького человечка. Блуждающие огни – души умерших – поманят его за собой, внушат мысль, что выведут из пустыни, а сами приведут к зыбучим пескам. А потом и он сам будет бродить, излучая свет, искать путников, в надежде сбить их с дороги, позволить пустыне пожрать еще несколько человеческих жизней.

Не только блуждающие огни представляют опасность. По выжженной солнцем белесой равнине рыщут голодные хищники – дикие собаки, агрессивные пустынные муренги, охотящиеся стаями крысы-ревуны. К тому же округа буквально кишит ядовитыми насекомыми, крупными ящерицами-врана и змеями…

Он дождался, когда лагерь погрузится в тишину и сумрак, поднялся и пошел на запад, переступая лежащие на земле тощие тела. Его никто не остановил. Ни один человек не закричал ему вслед:

«Остановись, безумец!» Ни одной живой душе не было до него дела, никто не поинтересовался, куда он идет и почему хочет умереть в пустыне, а не на руднике. Он мог перенестись в иной мир у подножия этой проклятой горы, и утром, когда рабы, словно муравьи, ползли на рудник, разбирая сваленные накануне бесформенной кучей подносы и молотки, ифриты волокли бы его за ноги, как и трупы многих других, кто не пережил эту ночь.

Он выбрался за пределы лагеря. По правую руку темнел высокий шатер посланника синедриона.

У входа возвышались грузные фигуры – ифриты.

К счастью, в темное время суток они впадали в странное оцепенение и не заметили его. Миновав опасное место, он побрел на запад. Мрак сомкнулся за его спиной, скрыв унылое зрелище – лежбище рабов, шатры надсмотрщиков и проклятые им бессчетное число раз рудоносные горы.

* * *

Самое трудное при побеге с рудников – преодолеть первые километры пути по сухой, выжженной солнцем равнине. Способные услышать даже биение человеческого сердца силаты почти наверняка почувствуют – кто-то из рабов покинул лагерь и теперь, испытывая острейшее, дурно пахнущее чувство – страх, спешит уйти как можно дальше.

У человека интуиция почти не развита, ему не дано ощутить, что по его следу идут громадные краснолицые ифриты, вооруженные огненными мечами и удлиненными куруками загонщиков. Он может только предполагать, что где-то там во мраке ночи несутся, припечатывая широкими ступнями многострадальную землю, охотники-джинны. Настигнув, они не будут слушать мольбы о пощаде, в их планы не входит возвращение беглеца в лагерь, они просто растопчут человека, вобьют его в пыль, как поступают со своими врагами слоны. Они станут сечь беглеца огненными мечами, удерживая его на длинной рукояти курука, а в лагерь у подножия рудоносной горы принесут только его голову, чтобы выставить на всеобщее обозрение. Пусть другие знают, какая участь ожидает тех, кто решился ослушаться владыку Саркона…

Бывший раб (он чувствовал себя свободным человеком с тех пор, как покинул рудник) бежал по темной равнине. В эту безлунную ночь все, что он мог различить – темные силуэты низкой растительности и маячившие по левую руку горные хребты.

Вершины их терялись в черных облаках, сплошной пеленой затянувших небо.

По мере того как он удалялся от рудника, его уверенность в собственных силах крепла. Словно черные горы, изрытые подземными ходами, отнимали у него силы и стремление быть свободным.

Он никак не мог отдышаться – в груди свистело и булькало, и время от времени он сбивался на шаг. Но упорно продолжал двигаться вперед, стараясь держаться между дюнами. Аваров, исконных жителей пустыни, на руднике было довольно много. Один из них поделился с ним ценными знаниями. После песчаной бури пустыня похожа на застывший океан. Так и хочется забраться на гребень, осмотреться кругом. Но нельзя – там ловушка. Гребень расколется, волна придет в движение и проглотит незадачливого путника. Зыбучие пески здесь повсюду. Идти следует только между барханами – и это тоже не дает абсолютной безопасности. Но, по крайней мере, шансов, что выберешься отсюда живым, больше.

Звезды поблескивали холодными глазами. «Хорошо, что ночи в Хазгаарде теплые», – подумал беглец. Даже в необычных драных лохмотьях (одежда являлась для него воспоминанием о прежней сладкой жизни) он совсем не замерз. Однобортный пиджак с оторванными рукавами имел полушерстяную основу. Он приобрел его в московском бутике «Каприз». Модельный ряд «Roy Robson». Сейчас ни один продавец-консультант, из тех, что помогали ему примерять брюки и ласково улыбались богатому клиенту, не смог бы опознать в этой драной ветоши свою вещь. Да и сам Рой Робсон, наверное, опешил бы, увидев, во что превратил брюки и пиджак их нынешний владелец. Точнее, не он сам, а преследующий его злой рок.

Беглец запнулся о камень, ушиб ногу и вскрикнул. Впереди хрустнула ветка. Он остановился, вглядываясь во тьму. На мгновение ему показалось, что вдалеке горят огни. Но тут же пришло осознание, что это вовсе не свет далекой деревни, а глаза хищной собаки, стоящей от него в паре шагов. Пес зашевелился во мраке. Огоньки переместились правее. Собака нырнула во тьму.

Человек облизал губы, оглянулся. Попытка вернуться означала не только признание собственной слабости, но и верную смерть. Сегодня он почувствовал, что еще немного – и разум его оставит, да и физических сил почти не осталось. Эпизод с надсмотрщиком заставил его принять решение.

"Будь что будет, если потребуется – убью и съем проклятую собаку, как джинны делают, – решил беглец, – в конце концов жрут же собак в Китае, и в Таиланде, кажется, тоже. А еще, говорят, на Дальнем Востоке. Там они, правда, не такие.

Поменьше и полохматее. А эти сзади совсем лысые, только пучки рыжей шерсти на задних лапах".

Беглец присел и зашарил по земле, стараясь найти что-нибудь хоть отдаленно похожее на оружие.

Острый обломок камня обнаружился почти сразу.

Словно лежал здесь и дожидался, когда придет человек и возьмет его, чтобы в нужную минуту защитить свою жизнь. Он сжал пальцы на твердой поверхности камня, резко поднялся и двинулся дальше на запад. Шел осторожно. Опасался, что хищный зверь бросится на него из темноты.

Но собака так и не объявилась. Наверное, почувствовала, что с этим человеком лучше не связываться. Что сейчас он способен на все. И если кто-нибудь попробует на него напасть, будет драться за свою жизнь до последней капли крови.

Собака убралась, зато стайка прыгучих крыс-ревунов увязалась за беглецом. Серые зверьки, едва различимые в темноте, преследовали его несколько километров, пока не решились напасть всей стаей.

Человек дрался отчаянно. И хотя маленькие зубки несколько раз впились ему в голень, а один ревун даже укусил его за бедро, нападение он отбил – двух крыс распорол обломком, еще нескольких задушил голыми руками. Ревуны отстали.

Голод творит подлинные чудеса, и бывшие гурманы, прежде отдававшие предпочтение японской и французской кухне лучших столичных ресторанов, способны проглотить самые удивительные предметы. После расправы над крысами беглец устроил себе настоящее пиршество. Пожирал зверьков сырыми. Ел на ходу, не сбавляя шага. Сдирал тощими пальцами шкуру, благо ногти у него за время пребывания в этом жестоком мире сильно отросли, и вгрызался в сочное, жесткое мясо. При этом он даже порыкивал от удовольствия. Теплая крысиная кровь отчасти утолила жажду, а плоть – голод. Беглец даже тошноты не почувствовал, употребив в пищу крыс. Только приятную тяжесть в желудке, а в голове – кружение, какое бывает при легкой стадии опьянения.

Останки крыс он выбросил и потом пожалел об этом: по этому следу джиннам, обладающим замечательным обонянием, проще будет его обнаружить.

К вечеру ему несказанно повезло: он наткнулся на брошенный загон для скота и вырытый пастухами старый колодец. По прикрученной к ограде веревочной лестнице, осторожно ступая на шаткие перекладины босыми ногами, беглец спустился вниз. Почва на самом дне оказалась влажной. Беглый раб копал, врывался в землю изломанными ногтями, пока в углублении не образовалась мутная лужица. Тогда он припал к ней потрескавшимися губами и стал жадно пить воду, сплевывая грязь. На поверхность он поднимался с опаской – кружилась голова. Оказавшись наверху, он в изнеможении упал на песок. Идти не хотелось. Но он пересилил себя. Поднялся и побрел дальше на запад, через кажущуюся бесконечной пустыню.

Перед рассветом следующего дня, едва не падая от усталости и голода, беглец, наконец, достиг человеческой деревни. Он не утратил бдительности, присущей тем, кто жил в эпоху холодной войны между двумя сверхдержавами. Прежде чем кинуться к людям, беглец упал на живот и по-пластунски пополз к домам. Чувствовал он себя при этом партизаном, подбирающимся к деревне, захваченной фашистами.

Солнце еще не взошло, но над горизонтом уже появилось красноватое зарево. И все же в густой траве заметить его будет непросто.

Затянутые воловьими пузырями окна гостеприимно светились. Возле одного из домов один из местных жителей плел веревку. Работал человек споро, сразу видно мастера, ловкие пальцы скручивали кожаные ремешки, сплетали их воедино.

Беглец уже хотел подползти поближе и окликнуть человека, как вдруг различил в полумраке две высокие, кряжистые фигуры. Судя по очертаниям, не люди. Силаты скорее всего. Ифриты и ростом выше, и шире в кости, да и оттенок кожи у них красноватый. Как у Чингачгука Большого Змея.

Беглец припал к земле. Не заметили? Как будто нет. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Колотилось сильнее, чем металлический пресс на Заводе Станколит. Бум! Бум! Бум! Потом стало отпускать. Он осторожно приподнял голову. Пригляделся. Один из силатов ему определенно знаком.

Тот самый надсмотрщик, что сегодня угостил его кнутом, без всякого повода. Беглец сжал кулаки.

Представился бы случай поквитаться, он точно не стад бы ожидать второго пришествия. Отходить бы его кнутом прямо по широченной спине!

Надсмотрщик приблизился к мастеровому, склонился над ним. Что-то проговорил, тот в ответ закивал.

«Следит, сволочь, чтобы работал хорошо», – понял бывший раб. За проведенное на рудниках время он узнал о своих мучителях почти все. Сами джинны не способны создать сколько-нибудь стоящее оружие. С тем, что требуется делать руками, отношения у них не складываются. И хотя сами они мастера отвратительные, от людей требуют особенной точности в исполнении заказов. И ужасно гневаются, если мастеровому случается сделать что-то не так, как они просили. Плата за подобную работу всегда скудная. Если и случится какому-нибудь опытному мастеровому договориться о хорошей оплате, джинны редко выполняют данные человеку обещания – не считают необходимой честность с низшей расой.

– Угнетатели трудового народа, – выдавил беглец сквозь зубы и пополз вдоль домов, стараясь двигаться как можно тише. Если силаты его обнаружат – пощады не жди. Вряд ли надсмотрщик запомнил лицо раба, но его одежда, облик, сбитые в кровь ступни говорят сами за себя. Джинны сразу признают в нем беглеца. И забьют до смерти. С людьми силаты не церемонятся. С беглецами тем более.

– Еще посмотрим, кто из нас низшая раса, – пробормотал бывший раб, вспомнив разговоры Надсмотрщиков на руднике.

Вскоре он рассмотрел повозку с запряженной в нее парой эвкусов. Животные трясли массивными головами, пряли ушами, переступали почти черными, едва различимыми в полумраке ногами. Ясное дело, надсмотрщик и его провожатый прибыли сюда на этой повозке. Второй силат – скорее всего возничий, приставленный к этой сволочи. Силаты очень гордятся своим умением управляться с эвкусами и считают людей совершенно неспособными к тому, чтобы приручать животных.

Бывший раб хмыкнул. Не на того напали. Он по молодости лет даже конным спортом занимался. Пока не стал слишком высоким и массивным для того, чтобы в соревнованиях участвовать. «Понимаешь, слишком ты габаритный для жокея», – говорил тренер. А эти зверушки с рыжей гривой от лошадей почти не отличаются. Разве что покоренастей немножко, ростом пониже и более норовистые.

Он прислушался. Силаты о чем-то тихо переговаривались. О чем, отсюда не различить. Они отвернулись и заговорили с мастеровым.

Подходящий момент! Беглец вскочил на ноги и торопливо побежал к домам. В то же мгновение из-за повозки поднялся человек. Он собирал с земли сухой навоз. Наверное, собирался готовить пищу для джиннов. Взгляд его наткнулся на тощего человека, несущегося из темноты прямо на него.

От неожиданности он выронил плетеную корзину с навозом и вскрикнул.

Беглец, не останавливаясь, сиганул на телегу, схватил повод, засвистел, словно заправский извозчик, и заорал что было сил по-русски:

– Но! Но, пошли, залетные!

Сомнения в том, что животные могут его ослушаться, развеялись в один миг. Эвкусы рванули с места так, что бывший раб едва не вылетел из повозки. Собиратель навоза едва успел отскочить в сторону.

Беглец бросил взгляд через плечо. Силаты кинулись в погоню. Надсмотрщик держал в руке нечто, напоминающее язык пламени. Он бежал широкими скачками и имел все шансы догнать телегу.

– Стой! – заорал возничий, сбавляя бег.

Надсмотрщик времени на окрики не тратил, берег дыхание. Когда почти через километр беглец снова оглянулся, то увидел, что силат продолжает преследовать повозку. «Упорный, гад!» Руки джинна ритмично двигались вдоль широкого туловища.

Язык пламени, зажатый в кулаке, взлетал вверх и опускался вниз резкими рывками. Лицо врага белело в полумраке раннего утра зловещим пятном.

– Проклятье! – выдохнул беглец и подстегнул эвкусов:

– Ходу! Ходу!

Бросил взгляд через плечо. Силат приближался.

Никогда еще ему не доводилось видеть, чтобы кто-нибудь бегал с такой стремительностью и упорством. Разве что девятикратный чемпион мира Майкл Джонсон. Только бегун раза в четыре тоньше здоровенного силата. Беглец снова прикрикнул на эвкусов: «Быстрее!» Обернулся. С расстояния в пару десятков шагов преследователь метнул в повозку язык пламени. Оставляя в темном воздухе яркую нить, он устремился к повозке и вонзился в задний борт. Полыхнул огонь. Беглеца осыпало снопами горячих искр. В спину пахнуло жаром.

Часть искр осела на мокром, пропитанном потом безрукавом пиджаке. Эвкусы гнали по прямой не останавливаясь. Стараясь не выпустить из рук ускользающие поводья, человек потянулся к торчащему в заднем борту кинжалу. Клинок продолжал пылать. Из заколдованного оружия рвалось наружу пламя. Так не достать. Беглец отпустил поводья, скакнул назад. Обжигая пальцы, схватился за холодную костяную рукоять. Силат бежал в каких-нибудь пяти шагах от повозки. Их взгляды пересеклись. Человек рванул огненный кинжал. Магическое оружие джиннов оказалось в его руках. Он увидел, как расширились гневом глаза силата. Повозка шатнулась и стала замедляться. Эвкусы почувствовали, что ими никто не управляет. Беглец швырнул кинжал в преследователя. Кинжал перевернулся в воздухе, и костяная рукоять врезалась точно в середину лба силата. Джинн замешкался всего на секунду. Этого хватило, чтобы человек успел схватить поводья.

– А ну! – закричал он. – Вперед! Вперед!

Животные ощутили сильную руку и снова прибавили шагу. Кинув взгляд назад, беглец убедился, что джинн отстал. Только вдалеке светился в полумраке раннего утра слабый огонек огненного кинжала. Бывший раб с облегчением выдохнул, он стал обладателем отличной четырехколесной повозки и пары крепких эвкусов.

* * *

Двигаясь неизменно на запад, к полудню беглец увидел нечто напоминающее издали человеческое поселение. Не раздумывая ни секунды, он направил эвкусов туда. По мере приближения монолит на горизонте начал распадаться на отдельные фрагменты – облупившиеся, приземистые постройки с широкими куполами и устремленными в небо стрелами шпилей. «Жреческая капистула, – вспомнил беглец, – или, по-нашему, храмовый комплекс». Однажды он уже видел такой и говорил о нем с местными жителями. Бывший раб понял, что ему повезло. Страждущему в храме никогда не откажут. Он подхлестнул эвкусов, чувствуя, как тяжело ему дышать. Предвкушение воды делало жажду невыносимой.

Приближение повозки заметили. Из храма навстречу беглецу высыпала толпа служителей в серых свободных одеждах. В центре стоял, как водится, верховный жрец – седовласый, длиннобородый старец, тощий, с темной, опаленной солнцем кожей.

Беглец остановил повозку в двадцати шагах и спрыгнул на землю. Он пошел к толпе, встречающей его, попробовал что-то сказать, но из пересушенного горла не донеслось ни звука. Он жестами показал: «Воды!» Старец отдал приказание, и служители принесли кувшин с водой. Бывший раб пил долго, напоследок смочил лицо. Теперь можно было, наконец, поприветствовать гостеприимных хозяев.

– Ахлан, – хрипло проговорил он.

– Ахлан, – откликнулся верховный жрец, – кто ты? И почему едешь на повозке джиннов?

– Нам еще не приходилось видеть такого, – вмешался один из жрецов.

– Мне нужна ваша помощь, – беглец обернулся и показал рукой назад, – я ушел с медных рудников… Но я не преступник, – поторопился он уточнить, заметив тревогу на лицах храмовников, – меня отправили туда по ошибке…

– У тебя странный акцент, – сказал верховный жрец с подозрением, – к тому же ты приехал на колеснице джиннов. Мы не всегда рады незваным гостям, тебе бы следовало об этом знать.

– Колесницу я угнал у джиннов, – заметил беглец, – а акцент у меня такой, потому что я не так давно выучил язык вашего народа. И прибыл в ваш мир издалека. Мне нужна помощь… – повторил он, чувствуя, что его захлестывает отчаяние.

– Хорошо, – решился верховный жрец, – мы пустим тебя под своды нашей капистулы, но знай, что если у тебя дурные намерения, боги покарают тебя за столь тяжкий грех.

– Я просто хочу поесть и выспаться, – ответил бывший раб, – мне нужно немного воды и еды, и я отправлюсь восвояси, а вы сможете и дальше пребывать в покое.

– Мы пребываем в молитвах и стремимся к пониманию этого мира, – возразил верховный жрец, затем повернулся. По мановению его руки храмовники расступились. Беглец вошел в жреческую капистулу, оглядываясь кругом с любопытством советского туриста, которому выпал счастливый случай побывать в резиденции папы римского…

– Смотри прямо перед собой, – услышал он голос верховного жреца, – только так ты сможешь узреть истинный путь.

«Начинаются наставления», – подумал бывший раб, но не стал говорить, что придерживается того же мнения, что и Остап Бендер: «Религия – опиум для народа». Еще обидятся, чего доброго, и выставят.

– Куда идти? – спросил он, потому что перед ним оказалось множество приземистых построек, мало чем отличающихся друг от друга.

– Если ты тот, кого я ждал, ты найдешь путь! – заметил верховный жрец, чем привел беглеца в замешательство.

«Старик явно не в себе, – понял он, – хорошо, попробуем поиграть в эту игру».

– О да, я тот, кого ты ждал, но я надеялся, что путь ты покажешь мне сам!

Тут старик повел себя и вовсе странно, зарыдал и простер к бывшему рабу руки:

– Наконец-то.

Тот смутился. Испытывая неловкость, ляпнул:

– Да ладно те, папаш, показывай уже, где пожрать можно…

* * *

Богочеловек, скрестив ноги, сидел на голой земле. Ел вареную курицу. Вокруг – великое множество людей. Они следили за каждым жестом посланника Белого божества. И им казалось, что вокруг худого тела волнами расходится сияние, что атмосфера вблизи насыщена святостью и магической силой, равной которой нет нигде в мире. Две почти круглые сферы, прикрывающие глаза богочеловека, посверкивают в лучах заходящего солнца.

Так дивна эта картина, так необычайно благостна, что многие впадали в религиозный экстаз, падали перед богочеловеком на колени, плакали, заламывая руки. Одна из женщин рухнула в двух шагах от явленной миру святости и, конвульсивно содрогаясь всем телом, простерла к нему руки:

– Ты… о, это ты… ты!

Богочеловек косился на нее с неудовольствием, отбросил в сторону куриную кость, за которой немедленно кинулись последователи его необычного учения. За долгие годы, проведенные в землях Хазгаарда, богочеловек так привык к проявлениям религиозного фанатизма, что утратил всякую жалость к этим простым людям. Вразумить их не могло ничто. Люди в Хазгаарде слышали о богочеловеке столько небылиц (по большей части, сплошного вымысла), что сходили с ума от одного его взгляда.

– Ну и что ты тут скачешь передо мной? – обратился богочеловек к женщине, которая никак не могла успокоиться и беспрестанно кланялась. – Приди в себя, безумная.

Несчастная замерла, не в силах поверить, что посланник Белого божества обратил на нее свой взор. И не просто обратил – он говорит с ней.

– Приди в себя, дура! – прикрикнул на нее богочеловек.

– О, Белое божество, – она ударилась лбом о землю с такой силой, что все, кто стоял рядом, услышали звук удара. Тут богочеловек не выдержал, вскочил на ноги, схватил фанатичку за предплечье и рывком заставил подняться.

– Я смотрю, тебя так просто к разумности не вернуть! – сердился богочеловек и вдруг поступил очень странно – отвесил себе оплеуху. – Гляди, я тоже из плоти и крови! Я ничем от тебя не отличаюсь. Поняла?

– Я тоже из плоти и крови, – услышал он позади, затем раздался звук смачной оплеухи. И еще одной.

Богочеловек медленно повернулся.

– Я тоже из плоти и крови… я тоже… я тоже… из плоти и крови, – слышалось отовсюду. Оплеухи гремели, как выстрелы. Женщина окончательно впала в религиозный экстаз, она хлестала себя по лицу и вопила на одной ноте, словно атакующая гула: