Текст книги "Кластер"

Автор книги: Андрей Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Андрей Егоров
Кластер

Меня приговорили к смертной казни и пятидесяти годам заключения.

В нашем педантичном государстве все судебные решения исполняют строго по порядку. Сначала – сознание изымают из тела, а затем оно же, лишенное бренной оболочки, отбывает наказание.

− Хотите что-нибудь сказать? – спросил верховный судья, когда все слова обвинителя были сказаны, и мой адвокат в знак протеста покинул зал.

− Да. – Я поднялся со скамьи, подошел к решетке, взялся за прутья. Мне были очень важны эти последние тактильные ощущения. Очень скоро я буду их лишен. Зал суда был полон – граждане России и вкладчики Лунного банка жаждали расправы надо мной, надеясь, что приговор будет максимально суровым. – Я не виновен, – сказал я, – поэтому я не раскаиваюсь. Я не виновен!

Послышались возмущенные голоса.

− Милая, – я посмотрел прямо в телекамеру, – знаю, что ты меня увидишь. Скорее всего, мне предстоит долгий срок. Но я выдержу. Дождусь тебя в кластере. Посети меня в моем одиночестве…

Я замолчал, не зная, что еще сказать. Если бы Лина оказалась рядом, я бы нашел слова. Но в зале суда ее не было. Не могло быть. Поэтому мне оставалось лишь мысленно говорить с ней. Последнее время я жил лишь воспоминаниями о счастье. Память помогает пережить любые невзгоды. Даже существу, лишенному тела.

− Это все? – поинтересовался верховный судья.

− Все, – я отпустил прутья и бессильно опустился на скамью.

− Суд удаляется на совещание.

Они направились в совещательную залу, а я остался сидеть в клетке. Я был отрезан от людей и очень одинок, как может быть одинок лишь изгой. А впереди меня ожидала кластерная яма – черная тьма, без единого просвета, отсутствие надежд, устремлений и невозможность что-либо исправить, в течение целых пятидесяти лет. Апелляция убийцам не полагалась, так что на помилование я не мог рассчитывать. Технически я даже не мог даже сойти с ума от одиночества. Этого не допускала программа. А через пятьдесят лет из Тюремного кластера мою матрицу переведут в Кластер памяти, где я останусь навсегда…

Я работал охранником в Лунном банке, честно зарабатывал на старость, копил на новые тела для себя и для Лины. Мы были еще очень молоды, но для того чтобы приобрести новое тело простому человеку приходиться трудиться не один десяток лет. Были и такие, кому не удавалось накопить нужную сумму в срок – все они после смерти отправлялись в Кластер памяти, без надежды на возвращение к социально активной жизни. Если, конечно, кто-нибудь из их потомков, разбогатев, не решался вернуть предков к жизни, чтобы узнать, к примеру, все о своем фамильном древе. Но чаще – чтобы продемонстрировать другим толстосумам, насколько они богаты, – у самых состоятельных граждан были живы десятки колен бедных родственников. Все они жили скромно и, поскольку обошлись своему богатому потомку в кругленькую сумму, часто выполняли в его доме роль прислуги. Попробовали бы они возразить – любой богатей по своему желанию мог отправить их обратно, таковы были условия контракта по воскрешению родни.

Жизнь наша была непростой, но мы с Линой так любили друг друга, что любые трудности казались нам пустяками. Главное, мы вместе, всегда рядом. Нам не на кого было надеяться в этой жизни, кроме самих себя – и Лина, и я выросли в сиротском доме. То ли наши родители умерли до нашего рождения, то ли, что весьма вероятнее, просто не желали вешать на себя заботу о детях. Они знали, государство лучше о нас позаботится. Мы выросли, получили начальное образование, сумели найти работу и поженились. Мы знали, что если будем усиленно трудиться, то обеспечим себе достойное существование и вечную жизнь. Что еще нужно для счастья, думали мы…

Все шло гладко, пока какие-то молодчики не решили ограбить Лунный банк. Они расстреляли почти полсотни человек в здании, управляющего банка заставили вскрыть хранилище, а потом убили, расстреляв из автомата, и вынесли сто килограммов золота, драгоценности и украшения из личных сейфов граждан, а еще миллион кредитов наличными. Меня и еще одного охранника прихватили в качестве заложников. Золото погрузили на транспортный флиппер. Прежде чем совершить прыжок в неизвестном направлении, моего коллегу пристрелили, а меня отпустили на все четыре стороны. Думаю, они все продумали. На следующий день в милицейское управление пришло письмо по электронной почте. В нем сообщалось, что я – главарь банды.

Вскоре я уже давал показания. Следователи мне не поверили, они сочли весьма подозрительным тот факт, что я остался в живых. Возможно, всему виной мое лицо – крупные надбровные дуги, широкая переносица, массивная челюсть – мне часто говорили, что у меня вид преступника. Но, несмотря на внешность правонарушителя, я всегда был честным человеком. Так меня научили жить воспитатели в сиротском доме. Настоящие грабители скрылись, прихватив крупный куш, в неизвестном направлении. Общественность требовала найти виновных. Поэтому следствие провели в спешке, объявили, что письмо говорит правду, я – главарь банды, которого кинули подельники, и осудили. Обо мне писали все газеты, моя фотография была на первых полосах, каждый день меня показывали по телевизору, – я мог смотреть его в камере и слышать, как простые люди на улицах требуют самого жестокого наказания для Душегуба. Так меня прозвали репортеры, по слухам, именно я первым начал стрелять в толпу в лунном банке.

С женой мне дали увидеться один только раз. Еще до суда. В комнатке для свиданий мы сплели руки и едва не плакали от острого чувства, что все кончено, наша счастливая жизнь оборвалась в одно мгновение, а для одного из нас закончено и бытие в человеческом теле. Тогда я полагал, что для меня. Но я ошибался.

− Я люблю тебя, – шептали мы. – Я никогда тебя не забуду. Я всегда буду рядом с тобой…

− Итак, сын мой, желаешь ли ты покаяться в грехах? – священник Церкви памяти смотрел на меня сурово – не сомневаюсь, он тоже был уверен в том, что я виновен.

− Мне не в чем каяться, – сказал я.

− Ты можешь упорствовать, сын мой, поскольку, очевидно, считаешь, что есть только кластер, а бога нет. Мне знакома эта ересь. Но можешь быть уверен, бог есть. Он все видит. И дождется тебя, даже если ты надеешься укрыться от него в кластере на очень долгий срок. Ты увидишь его раньше, чем ты себе представляешь…

И я увидел бога, раньше, чем я себе представлял. У нее было лицо ангела. Она появилась в черной пустоте, выплыла из неоткуда, и я ощутил, как слились воедино наши души.

− Я пришла за тобой, – шепнула Лина. – Я отдам тебе самое себя, только бы ты жил, мой родной…

Я думал, мне почудилось ее присутствие. Но вдруг в мою безнадежную пустоту прорвался луч света, задрожал, налетая бьющими по глазам бликами, словно ветер в темной комнате трепал черную занавесь. И в мое одиночество медленно вошли новые ощущения – телесная боль, острая и режущая, во всех членах человеческого естества. Для кого-то она стала бы мукой, но я, как мазохист, наслаждался каждой секундой вновь обретенных чувств. Ко мне вернулся слух, зрение, последним явилось обоняние…

В комнате, где я оказался, воняло нестерпимо. Я лежал на твердом столе. Надо мной был серый потолок. Моргала и пощелкивала лампа дневного света. Рядом находилась она, Лина, моя жена. С большим трудом я сел на кушетке, свесил тощие ноги, коснулся ступнями холодного кафеля. Болели сведенные подагрой старые руки, сиплое дыхание с трудом вырывалось из легких. Я состарился на десятки лет.

− Что это за тело? – спросил я испуганно. Любой испытал бы страх, если бы его матрица сознания оказалось в настолько тщедушном теле. Ведь новые воспоминания записываются поверх старых, а значит той личности, какой я был, будучи заключенным Тюремного кластера, больше не существует.

− Извини, денег хватило только на это. – Лина заметно нервничала. – Нелегальная торговля запрещена, они берут много…

− Все в порядке, – я потянулся к ее щеке, но девушка дернулась, я понял, что мое прикосновение будет ей неприятно, и опустил руку. – Кому оно принадлежало?

− Один бродяга. Продал его скупщикам тел, чтобы помочь дальней родне. Он говорил, что оно здоровое. И при должном уходе прослужит еще лет десять. Но потом оказалось, у него был рак. Извини.

− Выходит, я могу умереть в любой момент?

− Это лишь временная мера. Как только мы достанем денег на новое…

− Но где мы достанем денег? – перебил я ее.

− Разве у тебя их нет? Золото? Кредиты?

− Что? – я воззрился на Лину с недоумением. – Откуда?

Она потупила взгляд.

− Как будто ты не знаешь…

− Ты что, подозреваешь меня в чем-то? Я бы никогда не сделал этого… Ты же меня знаешь.

− Не хочешь, можешь не говорить, – Лина закусила губу. Она мне не верила.

− Вот что, – сказал я, – отведи меня в мотель. Этому телу необходимо отдохнуть, выспаться. Мы потом решим, что делать дальше. Хорошо?

− Конечно, – она звякнула ключами, – комнату я уже сняла, в Мытищах. Только… надеюсь, ты не захочешь секса? – Она скривилась. – Во всяком случае, пока ты в этом теле.

− Разумеется, нет, – сказал я раздраженно. – Не уверен, что этот орган у меня, вообще, функционирует. Сколько лет было этому малому? Сто с лишним?

− Идем, – она прошла к двери и стукнула несколько раз.

В операционной объявился неприветливый молодой человек с короткой стрижкой и крашеными в фиолетовый цвет волосами. На вид ему было лет шестнадцать, вот только глаза усталые, как у старика.

− Идите за мной, – сказал он, – я выведу вас через заднюю дверь…

Я сильно хромал. Тащился за Линой, держась за стены, спешил и все равно шел слишком медленно, чем сильно раздражал «молодого» человека.

− Не сдохни раньше времени, – вместо «до свидания» сказал он. Мы оказались в узком тупике, заваленном мусором. «Кропоткинский переулок», – прочел я на табличке. Разгребая ногами грязные целлофановые пакеты, рваные тряпки, обрывки газет, я брел за своей спасительницей. Она спешила.

Интересно, сколько лет прошло, с тех пор, как меня посадили, думал я, явно не пятьдесят. И даже не десять лет. Иначе моя жена выглядела бы значительно старше. Год, два года? Не больше. Как Лине удалось договориться, чтобы власти отдали ей флеш-карту с моей матрицей сознания? Ведь я оказался в Тюремном кластере, доступ к нему строго охраняется. Неужели наше государство настолько прогнило, что можно выкупить практически любого преступника? Но откуда у нее деньги?

− Что он имел в виду, – вместо этого спросил я, – когда сказал «не сдохни раньше времени»?

− Не знаю, – девушка передернула плечами. – Он со странностями. Считай, будто он пожелал нам счастливого тупи.

Из тупичка мы выбрались на широкий проспект. Город совсем не изменился, та же Москва, какой я ее помнил. Ни единого деревца внутри кольцевой автодороги – только асфальт и фасады домов с окнами, забранными решеткой и жалюзи. На каждом окне – кондиционер и очистной фильтр воздуха. Большинство прохожих в масках и респираторах. А на самом верху огни реклам. Ярче всех светился огромный экран страхового общества «Возрождение». «Не дай себе уйти навсегда. Ежемесячный страховой взнос гарантирует вечную жизнь».

− И ведь кто-то до сих пор в это верит, – моя жена усмехнулась.

Я удивился. Прежде Лина никогда не проявляла сарказм. Наверное, всему виной мое заключение. Она многое пережила за время моего отсутствия, изменилась, очерствела душой.

Из бедного района мы на флиппере перенеслись за МКАД – к обширному рублевскому району – здесь жили богачи и их родственники, каких удалось оживить. Высоченные дворцы, соперничающие с бизнес-небоскребами, подпирали затянутое свинцовыми тучами серое небо. Рублевку было видно издалека, даже с Проспекта Вернадского. Вокруг дворцов сновали быстрые катера, занимали места на парящем в небе паркинге, стартовали с многоярусных балконов.

− Ничего не изменилось, – пробормотал я. И сделал вывод, что отсутствовал совсем недолго.

Здесь мы сделали пересадку и перенеслись на очередном флиппере в Мытищи. Лина приготовила нам комнату в придорожном мотеле возле федеральной трассы, в таких обычно останавливались дальнобойщики. От флип-станции пришлось идти пешком. Дорога далась мне нелегко, я все время останавливался, просил девушку подождать, присел на лавку возле детской площадки и никак не мог заставить себя подняться… Это тело никуда не годилось. Хотя мышечный тонус был в порядке. Я пришел к выводу, что всему виной болезнь, уничтожающая организм.

В конце концов, мы добрались до мотеля. В номере была одна большая кровать, прилегающая к ней кухонька метров на шесть, совмещенный санузел и допотопный ЖК-телевизор в сорок два дюйма на стене. Девушка немедленно включила его, сбросила кроссовки и развалилась на кровати. Выглядела она сногсшибательно, и двигалась в точности, как моя жена. Тело обычно сохраняет рефлексы. И новый владелец часто копирует жесты предыдущего.

− Прими душ, – бросила она, – от тебя воняет.

Я послушно прошел в ванную, стащил с себя майку, посмотрел в зеркало. Доставшееся мне по наследству лицо старика сохранило следы лишений и страданий, которые пришлись на его долю. Нос, похоже, был перебит в драке, во всяком случае, одна ноздря дышала лучше другой, и крупная горбинка – костная мозоль – говорила о давней травме. Плечи у старика были на удивление крепкие, как будто он всю жизнь таскал тяжести, возможно так и было. Мышцы ног тоже. Он был бы в хорошей физической форме, если бы не болезнь. Рак никому еще не шел на пользу. Я поднес к глазам руку, ладонь скрючена, вся в пигментных пятнах, но костяшки набиты, как у опытного бойца. Похоже, мне досталось тело бывшего спортсмена, боксера или участника боев без правил. Вот только с тех пор, как он последний раз был на ринге, прошло много лет.

Я помочился, пересиливая резь в паху. Подошел к раковине, прополоскал рот и произвел ревизию зубной полости. Зубов у меня оказалось немного, по большей части гнилушки. Но радоваться было особенно нечему, так что моя нефотогеничная улыбка никого не напугает.

Когда я появился из ванной, «моя жена» даже головы не повернула, она с интересом смотрела какое-то жестокое шоу – под рев толпы гладиаторы молотили друг дружку. Я тенью прошел на кухню, залез в буфет и достал нож – большой и острый стилет. С таким можно охотиться на крупного зверя. Покопался еще в кухонной утвари. Нашел раскладную вилку и сунул в карман. Пригодится. Затем, пряча нож, вернулся в комнату и присел на край кровати. На экране одного из гладиаторов повалили и стали бить битами. Девушка восторженно зааплодировала.

Тут я сгреб гадину за волосы, прижал к горлу острое лезвие.

− Ты ведь не Лина? – прошипел я.

− Убери нож, – проговорила незнакомка придушенно. От страха она стала сильно потеть и дышать чаще, чем обычно.

− Где моя жена? Что ты с ней сделала?

− Я ничего…

Я слегка вдавил лезвие в беззащитную шею.

− Она сама отдала нам тело. Если мы организуем твой побег.

Я задохнулся от душевной боли. Боже мой! Выходит, Лина пожертвовала собой, чтобы я жил. А я… мне даже нечем отплатить ей за эту жертву.

− И вы согласились?!

Девица молчала, испуганно косилась на сухую стариковскую руку, способную одним движением лишить ее жизни.

Что же мне делать? Я замер, не зная, что предпринять. Причинить зло этой гадине я не мог – она была в теле Лины, она пахла, как Лина, двигалась, как Лина, и даже переняла некоторые ее жесты, мимику. Пожелай я перерезать ей горло, я бы не смог. Но кое-чем я, все же, мог ей досадить. Продолжая сжимать острый нож возле яремной вены, морщинистой ладонью я коснулся ее бедра, с усилием разжал плотно сведенные колени и заскользил вверх, ощущая, как вся она напряглась. Между бедер у нее было горячо и влажно. Мне быстро надоело ласкать ее одной рукой, и я навалился на нее сверху, услышал приглушенное: «Не надо!», но, черт побери, я бы непременно сделал это, если бы не проклятая стариковская немощь.

Она сразу поняла, что у меня ничего не выйдет, криво улыбнулась, как шлюха. Осторожно, поскольку лезвие все еще маячило возле ее шеи.

− Где другие? – спросил я глухо.

− Ждут звонка.

− Познакомишь меня с ними, – я, наконец, убрал нож, и она вздохнула облегченно.

Я поднялся, застегивая штаны.

− Сколько вас?

− Четверо, вместе со мной.

− Мне понадобятся все, чтобы вывезти золото.

Она засмеялась.

− Я сказал что-то смешное?

− Горлуф, мой любовник, настоящий гений, – сказала та, что украла тело Лины. – Он сразу решил, что на этом деле можно нагреть руки. И подослал меня к тебе. Чтобы я изображала твою жену. И ты бы показал мне, где спрятал деньги. И золото. Но ты каким-то образом понял, что я не твоя жена.

− Моя жена была святым человеком, – сказал я.

− Точно, блаженная идиотка.

− Заткнись! – Прорычал я. – Не тебе говорить о ней. Так кто вы такие? Вы торгуете телами?

− Точно. Ими мы и торгуем. Но против дельца, когда подвернется, не возражаем.

− А этот с фиолетовыми волосами – тоже ваш?

− Он техник операционной. Делает для нас всю грязную работу. Но мы его любим. Настоящий псих. Когда ему понадобилось, переселился в собственного сына.

− А куда дел его сознание?

− Просто стер…

Я ощутил содрогание. Одно дело причинить вред телу, и совсем другое – уничтожить матрицу сознания, по сути – душу. На такое способен только последний мерзавец. А стереть матрицу собственного ребенка может лишь маньяк. Только сейчас я осознал, в какой компании оказался из-за Лины. Она всегда была слишком доверчива к людям. В наше время никому нельзя верить.

− Вы и мою жену… – я долго не мог произнести это слово, – стерли?

− Дождись Горлуфа, он все расскажет.

Я показал ей нож.

− Так вы стерли ее матрицу или нет?

Самоуверенное выражение вмиг слетело с милого личика.

− Да успокойся ты, она жива.

Я почувствовал, что сердце снова может биться.

− Звони им, – приказал я, – введи кратко в курс дела. Скажи, что я не купился. Пусть приедут, как можно скорее… И мы обсудим условия. – У меня уже созрел план действий. – Как, ты сказала, зовут твоего приятеля?

− Горлуф. Это английское имя. Он считает себя англичанином. – Она противно захихикала. – А сам родился где-то в трущобах Северного Бутово. Среди крыс, стариков и плохой пищи…

Странная троица заявилась вскоре после звонка «Лины». Слегка отодвинув занавеску, я смотрел, как они выбираются из катера. Один высокий и тощий, в черном кожаном плаще, судя по манерам – главный. Другой плавный в движениях, длинноволосый, в цветастой одежде, походка женственная, как у манекенщицы. И молодая девушка, почти девчонка, с косичками и леденцом во рту.

В дверь они не стучали, главарь банды скупщиков тел распахнул ее ударом ноги.

Я расположился в кресле в углу комнаты, так мне удобно было наблюдать за всеми сразу.

Лина поднялась с кровати, как только они вошли, прильнула к типу в плаще и, положив руку ему на затылок, долгим поцелуем впилась в губы.

− Называй меня Горлуф, – представился молодчик, тело моей жены он держал за талию. За что я готов был убить его. Если бы только я был убийцей. Но я был всего лишь охранником в банке, которого подставили. В теле больного старика, пусть и бывшего бойца.

Я молчал.

− Это Кики, – представил длинноволосого Горлуф, – он девчонка по рождению, но предпочитает мужское тело. Говорит, так больше возможностей для развлечений. Любит развлечься.

− Но не с таким, как ты, – уточнил высоким голосом Кики, разглядывая меня со злым презрением.

− Жанна, – Горлуф обернулся к девчонке с косичками, – с нашей Жанной шутки плохи. У нее детская травма, и теперь всех грязных стариков она очень хочет прирезать. Так, Жанночка?

− Угу, – кивнула та и с громким чмоком выдернула изо рта леденец, – пососать не хочешь?

− Спасибо, – сказал я скрипучим голосом, – может, потом…

− А ты забавный, – голова с косичками склонилась к плечу, в глазах плясали веселые чертики. – Смерти боишься?

− Это компания у вас забавная, – ответил я. – А я самый обычный.

− Не скажи, – Горлуф разглядывал меня задумчиво. – Если ты самый обычный, то жить тебе осталось недолго. И умрешь ты нехорошо, больно будет. Если же не самый, то я дам тебе спокойно дожить в этом теле, сколько бы тебе там не осталось. Скажи-ка мне, чем ты можешь нас порадовать?

− Тебя интересует золото и бабки? – догадался я. – Золото есть. В тайнике.

− Вот как? А я слышал, твои подельники тебя кинули. Забрали все до копейки…

− Так пишут газеты, – я откинулся в кресле, – но они не знают правды. Просто я решил, что беготня не по мне.

Главарь смотрел вопросительно.

− Не люблю бегать от закона. Ведь срока давности по таким преступлениям нет. Значит меня будут ловить, пока не поймают. Я решил, что скрываться глупо. Лучше посижу немного в кластере, а когда выйду, меня будет ждать новое тело и мое золото. Глядишь, и времена получше настанут. Хотя богач в любые времена живет хорошо. Причем, не один, а в окружении любящих родственников.

− Это точно, – сказал Кики, поправляя прическу, – времена сейчас те еще.

Горлуф покосился на трансвестита, сделал мне знак – продолжай.

− Так что мое тело было проплачено заранее… Я должен был выйти на свободу состоятельным человеком. Не думал, правда, что мне впаяют пятьдесят. Вот так.

− Так я и знал! – Горлуф оглядел подельников с торжествующим видом. – А я что говорил. Он все просчитал. Видали? Кто снова прав?..

− Значит так, – от лживых откровений я перешел к делу. – Мне тоже кое-что нужно. Я не собираюсь просто так отдавать вам золото. Прежде всего, я хочу новое тело взамен этого мешка с костями. Во-вторых, я хочу убедиться, что моя жена жива. Хочу, чтобы она вернулась в свое тело, – я исподлобья глянул на ту, которая занимала не свое место, ткнул в нее указательным пальцем, – в это тело. И третье, когда я отдам вам золото, вы дадите нам уйти. Мне нужны гарантии.

− Еще чего, – фыркнула «Лина».

− Ты полагаешь, что можешь ставить условия?

Уверенный тон Горлуфа мне совсем не понравился. Не иначе, в рукаве у него припрятаны серьезные козыри. И я не ошибся.

− Давай-ка я объясню тебе расклад. – Он извлек из кармана плаща большую черную флэшку, откинул крышку, и я увидел циферблат, а на нем – быстро бегущие цифры, – это матрица сознания твоей жены, – поведал мой враг, – вряд ли ты видел такие штуки, хотя не исключаю такой возможности, мало ли всякого барахла на черном рынке… Знаешь, когда она вышла на нас, я даже не поверил ей поначалу. Все никак не мог взять в толк, что эта красавица, на самом деле, задумала. А потом не мог понять, как она решилась на такое – отдать себя ради кого-то, ради того, чтобы кто-то жил. Похоже, эта женщина действительно тебя любила. Веришь ли, я даже пытался ее отговорить от подобной глупости. Но потом я подумал, какая мне разница. Если она хочет себя угробить, я, пожалуй, дам ей такую возможность. Знаешь, она была уверена, что ты невиновен. Но я-то знаю, как бывает. Я видел твое фото – старик Ломброзо любил таких парней. Такие, как ты, всегда молчат, проделывая свои делишки. Их жены и дети никогда не в курсе, чем на самом деле занимается их папочка. Решил срубить деньжат по легкому, так, Рик Душегуб? Могу я так тебя называть? В прессе пару лет назад тебя называли именно так.

− Ты прямо семейный психолог, – я зашелся в кашле, и с большим трудом смог его унять, в легких, словно, работал маленький заводик, засоряя окружающую среду и лишая атмосферу кислорода, моя персональная душегубка, – все так и было. Жены всегда не в курсе. Зачем волновать супругу? Доверять ей мужские секреты…

− Ты не дослушал, Рик, – Горлуф покрутил флэшку в пальцах, я не мог оторвать от нее взгляд, – так вот, здесь матрица твоей жены, а бегущие цифры – срок, который ей остался. Обратный отсчет. Когда здесь, – указательный палец ткнул в циферблат, – окажутся одни нули, флэшка начнет форматироваться, и вся информация на ней будет уничтожена.

Я так сжал подлокотники кресла, что заломило пальцы.

− Чтобы этого не произошло, – продолжил Горлуф, – не надо выдвигать условий. Мы будем действовать по моим правилам. Договорились?..

Я молчал.

− Я спрашиваю, договорились?! – повторил он громче.

− Хорошо, – проговорил я едва слышно.

− Не слышу!

− Хорошо, я согласен.

− Уже лучше. Флэшку я передам Кики, у нее она будет в сохранности…

Матрица перекочевала к трансвеститу, он скривился и артистическим жестом сунул флэш-карту во внутренний карман куртки.

− Не бойся, не потеряю! – сказал этот тип и послал мне воздушный поцелуй.

Я скривился от отвращения.

− А теперь поднимай свое дряхлое тело, старик, и веди нас к золоту. Прямо сейчас. Я, конечно, добрый малый, и у твоей жены еще целые сутки. Но если ты поведешь себя как-то неправильно, я ведь могу запросто поджарить матрицу на огоньке зажигалки. Или бросить флэшку в реку. Тебе бы, конечно, этого не хотелось…

Я понял, что целиком у них в руках, послушно поднялся и заковылял к двери.

− Заберите у него нож, – сказала «Лина». – Он чуть не прирезал меня, пока вас не было.

− Жанна, – скомандовал Горлуф, – разберись!

Девчонка подошла, приподняла подол спортивной куртки, вытащила из-за пояса кухонный нож и мастерски метнула его, так что клинок наполовину вонзился в дверь ванной комнаты, только рукоятка чуть подрагивала…

В большом комфортабельном катере, какой обычно используют свадебные кортежи, меня усадили на место пассажира. Кики сел за штурвал. Жанна рядом с извращенцем, на переднем сиденье. Напротив меня устроилась сладкая парочка – Горлуф и «Лина». То, что они любовники, я уже понял, но мне доставляло почти физическое страдание наблюдать, как этот тип лапает тело моей жены.

− Паршиво выглядишь, Рик, – сказала мне «Лина», когда мы поднялись в воздух.

− Главное, чтобы не склеил ласты, прежде чем отдаст нам золото, – заметил Горлуф, и все засмеялись. – Да ты не волнуйся, мы тебя, и правда, отпустим. И флэшку отдадим. Нам, вообще-то, до тебя, Рик, никакого дела нет. Просто… надоел этот бизнес. Думаешь, приятно с утра до ночи обманывать каких-то бедолаг, отправлять их сознание прямиком к господу богу. Хотя, знаешь, я думаю, что дарю им свободу. Все лучше, чем сидеть в черном мешке кластера. Я-то знаю, каково это. Знаешь, что самое страшное там? Даже не отсутствие тела, а с ним и свободы воли. Самое страшное, это одиночество. Когда не с кем разделить свои мысли и деяния. Они просто никому не нужны. Только там по-настоящему осознаешь – в этом мире ничьи мысли и деяния никому не нужны. И ты сам никому не нужен. Каждый сам по себе.

− Что, приходилось там бывать? – прохрипел я. В груди булькало, я задыхался. В катере была плохая вентиляция.

− Приходилось, – Горлуф скривился, – но больше я туда не вернусь. Так куда летим, Рик? Где золото?

− Правь на запад от города.

− И далеко?

− Две тысячи километров, не меньше. Флиппер туда не допрыгнет.

− Лады. И что там будет?

− Схрон. Я спрятал золото в лесу.

− Разумно. Банкам в наше время нельзя доверять. Ты снова удивил меня. Знаешь, – осклабился Горлуф, – в другое время и при других обстоятельствах, мы, может, даже подружились бы. Жаль, что сейчас это никак невозможно. Ведь я заберу твое золото.

− Главное, что я останусь в живых. А золото – дело наживное.

− Это парень мне нравится, – Горлуф расхохотался. Обернулся к Кики: – Как тебе это? Золото – дело наживное. Широко шагает…

Кики ничего не ответил, только покосился из-за плеча накрашенным глазом.

Мы приземлились ночью посреди леса в абсолютно неизвестном мне месте. Единственное, чем оно меня привлекло – достаточно глухое, чтобы украсть флэшку и скрыться от погони. Как оказалось позже, зрение меня подвело, рядом оказался поселок…

− Так это здесь?! – Горлуф внимательно наблюдал за мной.

− Ну, да.

− Ты не мог ошибиться? Темно.

− Я отлично ориентируюсь. Хотя ты абсолютно прав. Лучше пойдем в схрон завтра. Сейчас мы вряд ли найдем его. Надо бы где-нибудь остановиться на ночь. Может, поищем гостиницу?

− Зачем?

Я проследил взгляд Горлуфа и увидел, что он смотрит на небольшой дачный домик. Он выглядел уютным островком посреди темного леса. В окнах горел свет. Хозяева были дома.

− Нет, – сказал я.

− Да, – возразил Горлуф, – Кики, Жанна, сходите на разведку. Шуганите обывателей…

Когда через пятнадцать минут мы зашли в дом, хозяева лежали на полу, связанные по рукам и ногам. Пожилая пара, муж с женой, лет шестидесяти. Приятные умные лица, на которых был сейчас написан страх. В доме – уютная обстановка. На полках много старых бумажных книг. Они испуганно смотрели на нас, не зная, что ожидать от незваных ночных гостей. Мне показалось, хозяева смотрят заискивающе, и поспешно отвернулся – не хотелось видеть их унижение.

− Подпол здесь есть? – поинтересовался Горлуф. – На террасе я видел целую катушку веревки. Оттащите их туда. Чтобы не маячили.

− Я думала, мы убьем их, – сказала Жанна будничным тоном, должно быть, убийство было для нее привычным занятием.

− Пока не надо.

− Может, и этого связать? – спросил Кики, имея в виду меня.

− Зачем? Он же старик. Только посмотри на него. Не могу представить, чтобы он пробежал даже стометровку. Умрет на первых пятидесяти метрах… Заночуем здесь. А на рассвете он покажет нам схрон…

Домик был совсем небольшой – терасса, где стояла плита для готовки, спальня хозяев, кабинет и гостиная. В спальне устроились на широком ложе хозяев Горлуф с «Линой». В кабинете стоял диван и кровать, здесь мне предстояло провести ночь под охраной Кики. Кровожадная Жанна осталась в гостиной, здесь тоже было, на чем спать.

− Ложись на диван, старик, – скомандовал Кики, – и чтобы без глупостей. Не вздумай умереть во сне. Помни, мы в этой дыре только из-за тебя.

− Я не умру, – пообещал я.

Я лег на диван, не раздеваясь, и сделал вид, что заснул. Кики снял куртку, пригладил волосы перед зеркалом и улегся на кровать. Некоторое время он ворочался – совесть мучает даже самых отъявленных негодяев – потом успокоился, засопел. Я выждал еще некоторое время, поднялся, стараясь не шуметь, нашарил в кармане брюк складную вилку и направился к бандиту. Я вовсе не хотел убивать трансвестита, только напугать, чтобы он отдал мне матрицу сознания моей жены. Но когда я приставил острие к его горлу и тронул Кики за плечо, вышло иначе… Он спал беспокойно и просыпался, как выяснилось, тоже. Кики вздрогнул, как от удара, резко сел и напоролся на острые зубцы. Левой рукой я зажал рот, из которого рвался крик, а правой, с чавканьем вырвав вилку, рефлекторно нанес ему удар по голове. Тренированные костяшки соприкоснулись с виском, трансвестит охнул, откинулся на подушки, и тут же я снова всадил ему вилку под кадык. И навалился на нее всем телом, продолжая зажимать хрипящий окровавленный рот. Мой противник дернулся раз, другой и обмяк. Я понял, что все кончено. Медленно отнял руки от его рта и шеи, отошел на пару шагов. В свете луны особенно страшно выглядел оскаленный в гримасе страдания рот. По подбородку текла, пузырясь, темная жижа.