Текст книги "Ниже ада"

Автор книги: Андрей Гребенщиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

«Когда я выпил последнюю таблетку? Месяца три назад, кажется. А ведь держался целый год… Зря, конечно, выпил, слабину дал. С ней хоть оставалась какая-никакая надежда, она грела, неизменно лежала в нагрудном кармане, как талисман или оберег, и будто шептала: „Держись, Станиславыч, я тут, я рядом, станет невмоготу – помогу, обязательно помогу, выручу, ты, главное, держись“…

Этот пришлый проситель с невозможным голосом убьет меня. Господи, как же режет виски! Заткнись, поганец! Сделаем все, что просишь, даже больше – чтобы уж мало не показалось, только умолкни, умолкни!

Господи! Столько лет провести в заточении, чудом спастись – и ради чего? Ради того, чтобы немедленно тебя отыскал какой-то иуда и приперся качать права, что-то у тебя клянчить? Это как если бы скованного Сатану достали из бездны, а вместо того, чтобы строить грандиозные планы возмездия воинству ангелов, он был бы вынужден выслушивать кляузы дворовых хулиганов на участковых милиционеров…»

Визитер же все говорил и говорил – о тяжелой доле их «народа», о нещадной эксплуатации, о попранной гордости. А потом длинно и витиевато сулил какие-то смешные и скудные блага в обмен на поддержку.

«Предатели везде одинаковы, – без всяких эмоций думал Генрих. – Как всегда, предлагают свою никчемную душонку в обмен на материальные блага. Твоя душа, мой скрипучий попрошайка, вряд ли заинтересует даже не особо разборчивого черта, нам же она и вовсе ни к чему. Но ты ведь не знаешь, что мы сами назначаем цену за свои услуги. Тем хуже для тебя, незнание – одна из самых дорогих вещей в мире, даже в таком ущербном. „Никогда ничего не проси у тех, кто сильнее тебя“!»

– Как вы, говорите, называется ваша станция? – уже вслух перебил Генрих Станиславович своего гостя.

Конечно, он знал это название. За полтора десятка лет, проведенных им в заточении, мало что изменилось, только вот обитаемый мир сжался до пределов нескольких станций… Жалких, мелких… Ничтожных в сравнении даже с порядком замшелым и заплесневелым Бункером.

Визитер ошалело посмотрел на пожилого, седого как лунь мужчину в военной форме. Тот презрительно кривил тонкие губы в неприветливой усмешке.

– Чкаловская, товарищ генерал.

– А те негодники, что вас обижают и кушать не дают?

Гость предпочел пропустить издевку мимо ушей:

– Ботаническая, товарищ генерал.

– Хорошо, молодой человек. Надо постараться не перепутать… годы, знаете ли, берут свое… Сотрем в порошок не ту, конфуз выйдет… Кстати, а вы в каком звании?

Чкаловец заколебался:

– Н-никакого нет, товарищ генерал. У меня гражданское образование, товарищ генерал.

– Обидное упущение с вашей стороны, прямо-таки досадное. – Человек в форме сокрушенно покачал седой головой. – Но раз вы имеете намерение возглавить объединенные станции, наверняка успели получить классическое высшее образование по управлению, администрированию или, на худой конец, юриспруденции? Многие наши уважаемые лидеры, начиная с Владимира Ильича и заканчивая Дмитрием Анатольевичем, были академическими юристами.

Гость побледнел и упавшим, но все таким же неприятным голосом тихо сказал:

– Никак нет, товарищ генерал. У меня среднеспециальное техническое образование, имею уважаемую рабочую профессию…

– Ну что ж, докучать вам расспросами я более не намерен. Благодарю за честные ответы. А насчет образования не переживайте, ведь тот же Ульянов-Ленин уверял, что государством способна управлять даже кухарка. Я правильно говорю, товарищи? – генерал окинул вопросительным взглядом людей, сидящих по его сторону стола.

Все поспешно закивали, лишь блондин с дальнего угла несуетливо, с намеком на вальяжность, поднялся и, в нарушение субординации, перебил командующего:

– Тут еще кое-что…

«Маркус, – зарычал про себя седой. – Неугомонный Маркус-Тевтон… Опять лезешь вперед, сучонок». Он никогда не нравился старику – слишком холеный для нормального мужика, слишком избалованный женским вниманием, а потому самовлюбленный и слишком заносчивый. К тому же гражданский… К последним генерал относился заведомо презрительно, считая их второсортным, бесполезным сбродом, способным лишь на проедание день ото дня скудеющих запасов продовольствия. Однако проклятый блондинчик, вопреки общему правилу, бесполезным не был – долгие годы заточения, в отличие от убогого апатичного большинства, впавшего в отчаяние и пьяное безумие, он провел с пользой – постоянно тренируя и совершенствуя тело и закаляя дух. И эта исключительность тоже вызывала раздражение…

– Да, Маркус.

– Я хотел бы дополнить обращение нашего нового друга и союзника. Артур Шарифович, не возражаете?

Человек со скрипучим голосом поспешно кивнул.

– Уважаемые чкаловцы передали схемы Ботанической, ее укреплений и постов. Мы вместе помозговали и набросали предварительный план прорыва периметра и захвата станции… Я понимаю, что это не моя компетенция, однако хотел бы перед вами, Генрих Станиславович, ходатайствовать о передаче операции под мое руководство. У нас с чкаловскими товарищами установились хорошие деловые и дружеские отношения и высокий уровень взаимопонимания. Мои люди и повстанцы провели совместную разведку окрестностей Ботанической, наметили основные пункты для…

Стариковские глаза недобро сузились. Разрабатывать боевую операцию втайне от командующего Бункера… За его спиной… Планировать, как распоряжаться его бойцами… Да что этот розовый блондинчик о себе возомнил?! А ведь он копает под старика Вольфа… Пока еще советуется – и то, не к генералу лично пришел на прием, обсудить, а тут, на людях, на общем собрании впервые выносит на обсуждение… Плохо вся эта история пахнет! Но ведь один же он не может на такое решиться, так? Не может! Значит, у него тут поддержка. Значит, кто-то из подковерных крыс, сидящих за этим столом, сделал ставку на молодую кровь, на эту зеленоглазую блондинистую харю…

А Маркус, ничуть не смутившись стального и острого генеральского взгляда, нагло вперившись в Генриха Станиславовича, спокойно отчеканил:

– …к тому же товарищ Краснов уже выразил полную поддержку моим действиям и даже выделил троих человек из Особого отряда.

Шах и мат. Подавись, старый хрыч.

Вот кто на сосунка сделал ставку! Сам Краснов… Спаситель… Бог из машины…

«Вот ведь змееныш! – кипело в голове у взбешенного генерала, внешне сохранявшего невозмутимость. – Спелся с залетной сволочью. Опрометчиво и недальновидно. Рановато ты решил лизнуть новой власти… Она ведь и не власть еще… Ничего… Ничего! Я дам, что просишь, но вернуть придется с процентами, очень большими процентами».

– Ну что ж, Маркус, завидное рвение в делах требует достойной награды. Считайте, что операция ваша, – осклабился старик, обнажая некрасивые желтые зубы заядлого курильщика. – Вы уже придумали ей название?

– Так точно, Генрих Станиславович. «Всплытие».

– Неплохо. Со смыслом и без лишнего пафоса… Надеюсь, вы оправдаете наше доверие… Ах да, план операции занесите в мой кабинет, хочу лично ознакомиться с вашим тактическим гением. – Не дожидаясь ответа, генерал переключился на чкаловца: – А вы, уважаемый, останетесь у нас на ночь? Я распоряжусь выделить вам отдельную комнату – злая судьба и человеческое коварство надолго лишили нас невинных радостей простого гостеприимства. Пришло время наверстывать упущенное…

Артур с труднозапоминаемым отчеством заволновался:

– Товарищ генерал, огромное спасибо за лестное предложение, однако, с вашего позволения, я бы все же отбыл домой… Моя измученная многолетним игом станция заждалась добрых вестей.

– Идите, – впившись в иуду взглядом, разрешил Вольф. – Идите и спите спокойно.

* * *

Когда Живчик наконец отпрянул от решетки и затравленно посмотрел на друзей, оба ужаснулись: лица на нем не было, только бледная маска, состоящая почти из одних широко раскрытых глаз – смертельно напуганных и совершенно потерянных. Света пыталась что-то спросить, однако Костик остановил ее, прижав к губам указательный палец. Борясь с собой и нещадно бьющей дрожью, жестами показал – «возвращаемся».

Глава 7
ПАДЕНИЕ БОТАНИЧЕСКОЙ

На этот раз честь возглавлять ползущую на четвереньках процессию выпала Ивану. Однако «нечаянная радость» продлилась недолго – на ближайшем перекрестке удалось перегруппироваться и, наконец, поговорить.

– Все очень и очень плохо, – провозгласил Живчик и предупреждающе вскинул руку. – Пока никаких вопросов, у нас мало времени. Текущая задача – расходимся в разные стороны и через решетки пытаемся найти человека с большой черной папкой. Его приметы: блондин высокого роста, больше метра восьмидесяти, здоровый, одет в гражданскую одежду, что-то темное, но не черное, на лицо смазливый, девки от таких прутся. Возраст непонятный, то ли тридцать, то ли сорок лет, я не разобрал. Кто его обнаружит – нужно проследить, куда он папочку свою денет, вроде как должен оставить в некоем кабинете. Собираемся здесь же через двадцать минут, и ради бога, дети подземелья, не заблудитесь и не потеряйтесь. Искать и ждать никого не буду. Пошли!

Самый легкий туннель – тот, по которому группа сюда пришла, достался Свете. Два неизведанных ответвления молодые люди делили между собой. Пока Иван колебался, прикидывая, какое из зол меньшее, Живчик, недовольный заминкой, толкнул его в бок и указал на левый проход. Осторожный дозорный негодующе замотал головой и шустро полез направо. Торопящийся отползти подальше юноша даже не заметил, как ошарашенный Федотов покрутил пальцем у виска.

Мальгин не знал, что пугало его больше – непроглядная тьма или одиночество. Первая будила самые мрачные фантазии, вызывая к жизни диких монстров, второе же без остановки нашептывало в уши, что он беззащитен и слаб…

Совсем плохо стало, когда пришла клаустрофобия и стиснула смертельными объятиями окружающих стен, вдавила несчастного мальчишку в «землю», навалившись беспощадной тяжестью.

«Ты умрешь здесь».

Иван вздрогнул.

«Ты совсем один».

По телу прошла дрожь.

«Темнота выдавит твои глаза».

Сердце сжалось…

«Тишина разорвет барабанные перепонки».

…остановилось…

«Ужас вырвет язык и навсегда запечатает уста».

… и, захлебнувшись адреналином, рванулось из груди.

«Ты обречен. Прими неизбежное».

Иван не знал, почему не закричал, как нашел силы сдержаться, – лишь до крови закусил нижнюю губу и пополз быстрее.

Голос в его голове не утихал, он пульсировал в венах, бился в такт сходящему с ума сердцу, наполнял кровь и разливался с ней по всему телу, через каждый крошечный капилляр проникая во все уголки сознания. От него не укрыться, не спастись…

Паника захватила дозорного, скрутила мышцы, парализовала волю – с неимоверным трудом добравшись до ближайшей решетки, он бессильно распластался на днище короба и зажал руками уши. «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу». – Воспаленный разум выкинул странную фразу, когда-то услышанную от деда.

Тьма расхохоталась: «Если я не вижу зла, не слышу о зле и ничего не говорю о нем, то я защищен от него».

Одиночество вторило ей, по-вороньи прокаркав: «Мидзару, кикадзару, ивадзару».

Ужас прошелестел: «Только мертвые слепы, глухи и бессловесны…»

Иван кричал – безмолвно, зажимая предательский рот. Прямо перед ним, в двух шагах, застыла мертвая обезьянка с вытекшими глазами. Ее обнаженные челюсти, чуть прикрытые полуистлевшими кусочками кожи, сложились в странное: «Мидзару». «Кикадзару!» – выкрикнула другая обезьяна и обхватила уродливыми лапами, изъеденными до кости опарышами, обрубки ушей. «Ивадзару», – прошептала сквозь плотно сомкнутые, почти сгнившие губы третья. И с последним звуком сознание покинуло дозорного.

* * *

Мальгин очнулся от движения – кто-то, крепко ухватившись за ноги, волочил его по вентиляционному коробу. Иван пытался закричать, но не мог: что-то душило его, не давая дышать. Тогда он что есть силы ударил ногами неведомого похитителя.

Тот коротко, по-девчачьи взвизгнул и затих. Движение прекратилось.

Юноша ощупал свое яйцо. Резиновая маска противогаза – вот что не давало ему нормально дышать! Но кто и зачем нацепил на него «намордник»?! Нужно умудриться развернуться в узеньком туннельчике, и тогда личность злоумышленника станет известна. Только бы не мертвые обезьяны…

Совершив акробатический подвиг, сделавший бы честь любому эквилибристу, Мальгин оказался «лицом к лицу» с неприятелем. Тот также был закован в резиновую «броню» противогаза – пришлось срывать.

«Светик! – простонал ошарашенный парнишка. Раскаяние и испуг пришли одновременно. – Светик, прости! Светочка, милая, очнись!» Он осторожно одной рукой шлепал девушку по щекам, приводя в сознание, а второй гладил растрепавшиеся светлые волосы, что сводили его с ума…

Света открыла глаза и мутным взглядом окинула своего невольного обидчика, а в следующую секунду крохотный острый кулачок вонзился в челюсть виновато улыбающегося Ивана. Глупая улыбка мгновенно сменилась обиженной гримасой:

– Светик…

– Вот ты гад! Я надрывалась, тащила его неподъемную тушу, а он лягаться вздумал, как лошать… Предатель! Свинтус чкаловский! – рычала обозленная валькирия и вновь пыталась ударить, метя Мальгину в нос.

Ваня увернулся, резко отдернув голову вбок, однако при этом ощутимо приложился ею о металлическую стенку короба.

Видимо посчитав «сатисфакцию» достаточной, девушка успокоилась и уже почти примирительным тоном бросила:

– Поползли, драчун. Костик нас, наверное, заждался.

* * *

Но на условном месте Живчика не оказалось. Света объяснила, что Федотов нашел блондина в своем ответвлении и узнал, куда тот девал папку с документами.

– Нам повезло, что красавчик пошел не твоим туннелем, – съязвила девушка. – Знатный ты мастер поспать на ходу…

– Я не спал!

– Да знаю, успокойся. Костик сказал, что тут с воздухом что-то не то, поручил отыскать тебя, надеть «намордник» и вернуть назад. Знала бы, что ты меня дохлой обезьяной будешь обзывать, костерить на непонятном языке, да еще и «ногоприкладствовать» – ни за что бы не пошла.

– Свет, ты извини меня. – Иван сокрушенно развел руками. – Сам не знаю… морок какой-то или галлюцинации одолели… А Костя, кстати, где?

– Пока ты избивал невинных женщин, умник полез документы извлекать.

– Но как?!

– Как, как, – передразнила Светка. – Решетку вытащил и вниз сиганул. Там какой-то кабинет оказался сильно удивительный, покруче виденного раньше. Так что, боюсь, Живчик, пока все в нем не излазит, обратно не вернется.

Девичье предсказание сбылось лишь отчасти – для полного исследования большого и интересного кабинета запыхавшийся Живчик появился слишком быстро, однако вещмешок его выглядел значительно потолстевшим и округлившимся, явно скрывая в своих недрах новые, весьма многочисленные сокровища.

Заметив Ивана, Костя радостно похлопал его по плечу:

– Как ты? Успел надышаться местной дрянью?

Ваня молча кивнул.

– Что-то видел, слышал?

Дозорный, путаясь и сбиваясь, рассказал друзьям о голосах и странных обезьянах.

– Вспомни, что они говорили, – попросил озадаченный Живчик.

– Точно не вспомню, какие-то три слова дурацких. На «ару» все заканчивалось… Мидзару, какадзару, ивандзару – что-то подобное.

Умник почесал голову:

– Что-то очень знакомое… Надо подумать… Ладно, я отдышался, пора выдвигаться. Здесь очень опасно… и наше время на исходе.

* * *

Мрачные слова Живчика подействовали: обратно «шли» споро, без привалов и остановок. Однако в месте, где туннель резко забирал вверх, измученная группа встала. Федотов никак не хотел расставаться с украденными сокровищами, но с ними длительный подъем одолеть не мог – потяжелевший мешок тащил его вниз. Остальные и без лишнего груза за долгую ночь настолько выбились из сил, что на подобные подвиги также не были готовы. После короткого совещания решили выходить пустыми коридорами, что тянулись последние несколько сотен метров под вентиляционным коробом. План особой продуманностью и безопасностью не отличался, скорее напротив – шансов нарваться на охрану и патрули было хоть отбавляй, но устраиваться на ночлег в узкой «трубе» не хотелось никому. Вернувшись к ближайшей решетке, Костя без лишнего шума выдавил ее, и команда спустилась на враждебную территорию.

Первое время передвигались вдоль близкой и знакомой вентиляции, но вскоре коридор ушел вправо, и дальше пришлось пробираться на ощупь. К счастью, развилок им пока не встречалось, равно как и местных жителей. Живчик предположил, что данная часть подземного объекта является необитаемым техническим блоком, либо попросту заброшена.

– Если это техблок, то у него не обязательно должен быть выход на поверхность… чует мое сердце, Сусанин, заведешь ты нас… – устало и не особо жизнерадостно пошутила Света.

От деда Иван слышал историю про сталкера Сусанина. Вернее, дедушка называл его «проводник», но чем оный отличается от сталкера, внук понять так и не смог.

– Светочка, душа моя, – передразнивая девушку, елейным тоном промурлыкал Живчик. – Мы же вместе с тобой не более двух часов назад пытались на поверхности люк открыть. Я знал, что у блондинок память короткая, но не до такой же степени… А вот чутье и компас высокого, статного шатена с хорошей памятью указывают, что мы идем аккурат к цели.

Внезапно откуда-то сзади из глубины туннелей послышался странный протяжный вой. Вначале еле слышный, звук нарастал, становился громче, неприятно резал слух. Вскоре раздался лязг и грохот металла (с очень похожим шумом на Ботанической открывались гермоворота), и вой стал невыносимым, а окружающую полутьму расчертили красные аварийные фонари, во множестве вспыхнувшие под потолком.

Переглянувшись, друзья бросились бежать.

«Тревога… они объявили тревогу». Все пережитое до сих пор – заправка, дятел, мертвые обезьяны – померкло, покрылось зыбкой пеленой прошлого и теперь казалось далеким, забытым сном. Настоящий кошмар начинался прямо сейчас – самый страшный хищник умирающего мира выходил на охоту за себе подобными.

Усталости больше не было, ноги несли сами – «вперед, быстрей, вперед!» Сзади враг – жестокий, опасный, безжалостный. Человек…

На роковой перекресток выскочили на полной скорости и тут же остановились – коридор расходился на два абсолютно одинаковых прохода. Но к выходу вел лишь один из них – это понимали все… И тут Живчик заколебался, не решаясь сделать выбор. Драгоценные секунды таяли, а время играло на стороне противника. Тогда инициативу взяла на себя решительная Света. Схватив обоих кавалеров, она с силой потащила их в левый туннель. И ошиблась – за кривую усмешку фортуны пришлось заплатить непомерную цену…

Проход метров через двести уперся в глухую стену, когда-то наспех выложенную из обломков разномастных плит и блоков. Возможно, за ней находились разрушенные гермы, обнаруженные ребятами на дне котлована. Тупик.

Пришлось возвращаться. А на перекрестке их уже ждали.

* * *

Иван не помнил, как все произошло. Света только что бежала перед ним и вдруг, словно налетев на невидимое препятствие, застыла на месте. Что-то ударило ее в плечо, в грудь, в живот. Словно невесомая кукла, она отлетела назад. Врезалась спиной в стенку. И медленно, очень медленно скользнула по ней вниз, оставляя за собой кроваво-алый след.

Глухие пистолетные выстрелы Иван слышал, как в тумане, сквозь плотный, почти осязаемый воздух. Первый, второй, третий – тело любимой приняло их все, лишь последняя, четвертая пуля, будто сжалившись над бренной, хрупкой красотой, чиркнула по стене и рикошетом ушла в красную пелену аварийных фонарей.

Дозорный не знал, откуда в его руке взялся ПМ, не чувствовал, как нажимал на курок, не понимал, что за странный светловолосый человек роняет из рук оружие, хватается руками за обезображенное лицо и падает ниц уже без движения.

Сдавленный крик Живчика: «Это тот блондин! Ты убил его!» прошел мимо ушей, а перед глазами застыла только крошечная изломанная фигурка, прошитая насквозь беспощадным свинцом.

Иван сорвал противогаз с бледного, измученного лица. Глаза – зеленые, как изумруды, глубокие, как сказочные древние моря, – были открыты, но уже ничего не видели. Стекло. Равнодушное, холодное. И нет больше жизни по ту сторону…

Мальчишка заорал, разрывая голосовые связки, раздирая страшным воем гортань. Эхо катилось волной по туннелям, заглушая сирену, захлестывая отчаянием и болью.

Костя сжался, его бил озноб. Слишком быстро и слишком много всего произошло… Светы больше нет. Горечь утраты нахлынет позже, и скрутит, и завертит в сумасшедшем водовороте бессилия. А еще – вина, неизбывная вина за друга, которого вел за собой и не уберег.

Но чтобы наступило «позже», нужно выжить сейчас. Погоня близка! Блондин опередил всех, разменяв свою жизнь на Светину. И их с Ванькой ждет та же участь, только удастся ли захватить кого-нибудь с собой? Как же не хочется умирать…

Живчик склонился над девушкой и осторожно закрыл ее глаза, устремленные в вечную пустоту. Хотелось прошептать несколько важных слов на прощание, но он только легко коснулся губами ее щеки и тихонечко сжал безвольную руку: «Прости меня».

В следующую секунду, резко выпрямившись, Федотов схватил в охапку Ивана – уже затихшего, но безучастного, с мутным, остановившимся взором. Тот не сопротивлялся, покорно, механически вышагивая вслед товарищу.

Правый, спасительный коридор очень скоро вывел их к вертикальной лестнице, упирающейся в массивный, громоздкий люк. Невзрачная черная кнопка сервопривода, что обнаружилась рядом с нижними рядом ступеней, привела его огромную крышку в движение – та, истошно воя электрическими «мышцами», поднялась и застыла, обнажив кусочек предрассветного неба. Выход на поверхность. Как же все просто! Стоило лишь повернуть в правильную сторону, и все было бы по-другому…

Прежде чем возвращаться, предстояло подготовиться к встрече с дневным солнцем – коварным и безжалостным светилом, выжигающим своими лучами все вокруг. Костя нацепил Ване под «намордник» плотную непрозрачную повязку, главным и единственным предназначением которой являлась защита зрения. На себя Федотов натянул противогаз с темными окулярами-светофильтрами. К сожалению, второго такого в его бездонном мешке не нашлось. Теперь, приняв необходимые меры предосторожности, можно было выдвигаться.

Пребывающего в оцепенении Мальгина пришлось поднимать наверх чуть ли не силой – Ваня не мешал, но и помощи от него в таком состоянии ожидать не приходилось. На подъем ушло несколько драгоценных минут, и когда друзьям, наконец, удалось ступить на долгожданную землю, шум погони – топот ног и гул множества голосов – раздавался уже совсем отчетливо.

Закрыв люк дублирующей кнопкой, расположенной почти у самой поверхности, с внутренней стороны «колодца», Живчик в несколько приемов соорудил «растяжку», после некоторых колебаний вставив в нее жутко дорогую РГД-5.

Мысль о том, что впервые в жизни он готовит ловушку для человека, неприятно холодила. Однако времени для колебаний и сомнений не оставалось – Ботаническая ждала своих детей.

* * *

Взрыв прогремел через несколько минут после того, как поредевшая группа углубилась в лес. Несмотря на спешку, шли все равно слишком медленно – будто ослепший, впавший в прострацию Иван скорому передвижению никак не способствовал. Живчик вел товарища за руку, стараясь обходить ямки, бугорки, корни и прочие лесные напасти, с маниакальным упорством лезущие под ноги, однако тот все равно постоянно спотыкался и нередко валился наземь.

Поняв, что так от погони не уйти, Федотов изменил направление с очевидного для преследователей северо-востока, ведущего напрямик к родной станции, на север. Теперь друзьям предстояло совершить значительный крюк длиною в пару лишних километров, к тому же не через самые спокойные земли. Однако выбора не оставалось – несколько жалких минут форы таяли на глазах, еще немного и…

Что там «и», Костя проверять на собственной шкуре не собирался, тем более речь шла не только об их жизнях – родной и единственный дом был в опасности. Увиденное и услышанное в безымянном подземелье не шло из головы.

Артура с противным голосом сын начстанции узнал сразу. Федотов-старший частенько брал маленького Костю на соседскую станцию, когда посещал ее с дипломатическими визитами. Потому всю чкаловскую «верхушку», начиная от злобного «полуполковника» Сызранова, страдавшего по так никогда и не полученному званию, и заканчивая отцовским коллегой, начальником Чкаловской мягкотелым мямлей Дмитричем, каким-то чудом удерживавшим свой пост все последние годы, Живчик знал сызмальства. Павел Семенович удивлялся политическому долгожительству столь слабой фигуры, как Дмитрия, объясняя этот феномен тем, что в таком гадюшнике, как ЧК (так отец именовал Чкаловскую, родную же станцию обычно называл Ботой), где куча группировок борется за власть, на троне удержаться может только такая вот безвольная и потому всех устраивающая размазня, человек-компромисс.

По-настоящему зубастые хищники обитали при «компромиссе» в скромном чине замов.

Один из них – Артур Шарифович, ставленник реваншистов-военников, тип скользкий и неприятный, не нравился обоим Федотовым. Как оказалось, не зря…

«А ведь отец сейчас в самом логове». – Константин тщетно гнал от себя страшную мысль, но не думать о единственном родном человеке не мог.

Мир, еще вчера казавшийся увлекательной книгой, полной тайн и опасностей, населенной сказочными чудовищами и мифическими героями прошлого, оказался кровавой ареной, побеждали на которой предатели и лжецы. Живчик не страдал инфантилизмом, но чуть идеализировать и приукрашивать не слишком радостную действительность себе позволял. И вот иллюзиям пришел конец. Отец среди врагов, а Бота, любимая, надежная Бота, готовится на заклание чужим властолюбивым амбициям, приносится в жертву зависти и подлости.

«Что сейчас творится в душе у Ваньки?» – Живчик пристально посмотрел на друга. Противогаз надежно скрывал любые эмоции и чувства, однако Костя отчего-то был уверен: под толстым слоем резины – только пустота и одиночество. «Господи, зачем я потащил их… Они же совсем дети, ничего, кроме станции, не видели. Поиграл в доброго сказочника…»

* * *

– Дедушка, что такое «мидзару, кикадзару, ивадзару»?

– Ваня, мы столько раз читали эту притчу. Ты должен вспомнить. Сам.

– Но я был слишком маленький, чтобы понять и запомнить!

– Для мудрости нет возраста. Ты знаешь ответ, не давай мозгу лениться.

– Дедушка, я очень скучаю, мне плохо без тебя, так одиноко…

– Одиночество – не самое страшное в проклятом, низвергнутом ниже ада мире… Впереди ждет долгая дорога, полная лишений и боли. Ты должен быть сильным, чтобы пройти ее до конца.

– Но я не хочу…

– Кто-то должен искупить… Я не понимаю.

– Понимание обязательно придет. Мидзару, кикадзару, ивадзару…

* * *

Иногда Живчику казалось, что Ванька что-то бормочет, разговаривает с кем-то. Костик пытался прислушиваться, однако разобрать ничего не мог. Оставалось только надеяться, что друг справится. Федотов прекрасно помнил, как долго Ванька отходил от смерти деда, но тот хоть умер своей смертью и не так… неожиданно. Вот только что Светик легко и упруго неслась вперед, без труда обходя более сильных ребят, и вдруг все оборвалось – за миг, крошечный, ничего не значащий миг, перерубивший молодую жизнь. Сказка оказалась очень страшной… Конечно, Живчику приходилось видеть смерть – поверхность исправно собирает дань душами подземных жителей. Однажды на его глазах обрушился многоэтажный дом, и троих сталкеров завалило в подвале. Двоим повезло, они погибли мгновенно, а вот последний умирал несколько дней… Обе станции посылали спасателей, пытались разобрать завалы, однако с первых же минут всем и каждому было понятно – без тяжелой техники делать здесь нечего. Всем, кроме погребенного заживо, обреченного на страшные, бесконечные часы одиночества, без права на надежду и чудо. Он кричал, плакал, умолял и проклинал, а сам даже не мог нажать на избавительный курок – ему перебило позвоночник.

Это было самое страшное воспоминание Федотова – до сегодняшнего дня. К тому же с несчастным сталкером он знаком не был. Да, рассказывали, что мужик отличный – надежный, проверенный, «свой в доску»… а еще отчаянный счастливчик, ведь у него вся семья выжила. Счастливчик… Но слова и рассказы ничего не значат, когда на твоих глазах смерть забирает совсем молоденькую девчонку, знакомую с раннего детства. Как же несправедливо, нелепо, жестоко… и очень-очень больно.

«Ванька, ты держись, ладно?» Но он не слышит. В каких неведомых пределах летает его душа?

* * *

– А ты… ты вышла бы за меня? Если бы я успел…

– Не знаю, Ванечка. Но ты должен был спросить… обязательно должен был…

– Я не успел, испугался.

– Теперь некому ответить на незаданный вопрос…

– Прости… Посмотри на меня, пожалуйста, еще хоть раз!

– Не могу открыть глаз. Тот блондин с пистолетом навсегда закрыл их.

– Я убил его. Отомстил.

– Его нет с этой стороны. Он среди живых и ищет тебя.

– Я не боюсь. Сам найду его и…

– Это очень опасный человек из очень опасного места. Темный разум, порожденный бездонной пропастью.

– Разум всех людей из подземелья отравлен. Я дышал их воздухом, он пропитан ядом.

– Не разум. Души их отравлены. Тьма нашла дорогу в отчаявшиеся сердца, отвергнувшие веру.

– Не уходи, прошу!

– Мидзару, кикадзару, ивадзару…

* * *

Костя вздрогнул, заметив в кустах небольшого безглазого зверька, усиленно вращающего слуховыми отростками. Знакомая тварь, сама по себе не представляющая никакой опасности, – мутация не наделила ее ни острыми клыками, ни смертоносными когтями. На первый взгляд кажется, таким не место в радиоактивном котле под названием планета Земля. Но… как всегда, найдется одно весомое «но», перечеркивающее все прочее. Хорхь – именно так прозывали мутанта на Ботанической – был симбионтом. А его партнером по выживанию значился Хморхь, Штырь, Колотун, Забойник, Ударник, Таран, Молот, Метрострой и прочий недобрый десяток наименований, обозначающий всего лишь одного гада с хоботом. Причем хоботом не обычным, а жутко напоминающим по своему функционалу пневматический отбойник.

Лично Живчику больше нравилось прозвище «Метелица» – не так прямолинейно, зато очень точно: своим носовым отростком «мутазавр» мог отметелить любого другого представителя местной фауны, не исключая, к сожалению, и человека. Слепой Хорхь, как ни странно, был «глазами» старшего товарища по эволюционной лестнице – крошечный, мохнатый «радарчик», несмотря на собственную безобидность, очень неплохо умел «подсвечивать» цели для тысячекилограммного собрата.

«Если мы „в прицеле“ – это конец», – промелькнуло в мозгу Федотова. До того, как пришел страх, сработали инстинкты: он всем телом навалился на Мальгина и повалил того на землю, сам распластавшись рядом.