Текст книги "Домашнее животное"

Автор книги: Андрей Дашков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Андрей Дашков
Домашнее животное

Примерно раз в месяц он выводил ее на прогулку за пределы двора. Они ходили по пустынным улицам, держась как можно дальше от людей и тех мест, где она могла спрятаться от него. Но вряд ли Рита смогла бы бежать. Страх парализовал ее волю, и она всегда послушно шла рядом с ним, чувствуя леденящее душу влияние, исходившее от ножа, спрятанного в его кармане.

В своем дворе, отгороженном от мира высокими и глухими каменными стенами, он позволял ей прогуливаться на поводке. Он сидел на веранде в плетеном дачном кресле, читая Раджниша или Паскаля, а второй конец поводка был обмотан вокруг его запястья.

Строгий собачий ошейник с металлическими шипами впивался в нежную кожу на ее горле, как только она делала одно неловкое движение, поэтому ей приходилось заботиться о том, чтобы поводок всегда был ослаблен. Рита медленно бродила от стены к стене внутри своей тоскливой тюрьмы и спустя несколько месяцев после того, как она стала его домашним животным, у нее уже не осталось мыслей. Ее поведение определяли несколько простых рефлексов и затаенное желание бежать, больше похожее на инстинкт.

Кричать внутри этого каменного мешка было бесполезно. Один раз она пыталась. Тогда ее никто не услышал, тем не менее, с тех пор каждая получасовая прогулка начиналась с того, что он выносил на веранду акустические системы и включал усилитель на полную громкость. Обычно она гуляла под оглушительные звуки «Воя на луну» Оззи Осборна и «Крепкой руки закона» группы «Саксон», включенных одновременно, чтобы не возникало пауз. Эти пластинки она знала наизусть.

Странно, но ему громкая музыка не мешала. Вначале Рите казалось даже, что он жертвует чем-то ради нее. Ради того, чтобы она иногда ощутила под ногами свежую траву и увидела голубое небо. Оно всегда представлялось ей пронзительно голубым. Даже если было затянуто грозовыми тучами, похожими на чудовищ. На тех чудовищ, которые приходили к ней во время ее снов.

Воспоминания о прошлой жизни тревожили ее все реже. Прежде они были мучительны и она доводила себя до истерики; ее сердце порой было готово разорваться от безысходности. Потом воспоминания превратились в тупую боль, а настоящего, прошлого и знакомых лиц больше не существовало. Только размытые пятна, которые становились все меньше и все тусклее, как удаляющиеся огни в тумане.

Она знала, как ее зовут, где и с кем она жила раньше и как попала сюда, но теперь это знание было всего лишь набором символов и слов, за которыми не возникало видений.

Четыре года она жила в наглухо запертом доме и стала домашним животным человека, о котором не знала ничего, кроме того, что он жесток, что он ОЧЕНЬ ЛЮБИТ свое домашнее животное, и что он убьет его, если ОНО попытается бежать.

В один проклятый день, затерявшийся теперь в далеком прошлом, она ехала в машине с мужчиной, которого, наверное, любила, и с которым провела медовый месяц. Сейчас она не помнила его имени, его лица, его запаха и того, как занималась с ним любовью. Все это были мелочи, исчезающе незначительные по сравнению с кошмаром ее нынешнего существования.

Но тогда она и он были слишком заняты друг другом, чтобы обратить внимание на старый черный пикап, в течение получаса следовавший за ними по шоссе, а ведь это был призрак ее ужасного будущего.

Их машина сбила того злосчастного велосипедиста, когда впереди уже показались одноэтажные постройки пригорода. Лицо мужчины, сидевшего за рулем, изменило свое выражение слишком поздно.

Он вывернул руль влево, одновременно начиная тормозить, но избежать столкновения было уже невозможно. А вместо одного трупа появилось два.

И еще одно домашнее животное…

Скрежет и двойной удар тела – вначале о капот, а затем об асфальт, но машину неудержимо несло дальше, к стремительно надвигавшейся стене деревьев, в кронах которых копошилась жизнь. Искореженный велосипед и труп велосипедиста остались на шоссе, а перевернутый автомобиль с мертвым водителем, грудь которого смяла рулевая колонка, и потерявшей сознание пассажиркой оказался зажатым между расщепленными древесными стволами.

…Рита провела без сознания целую вечность, а потом она услышала звуки падающих капель и чьих-то осторожных шагов. Она лежала на крыше перевернутого автомобиля, выброшенная из своего кресла; ее обнаженные колени оказались прямо перед лицом и они были изрезаны осколками лобового стекла. Возле ее левого глаза болтался паук, спускавшийся откуда-то сверху на невидимой нити… Раздался скрежет открываемой дверцы.

Сильные руки выволокли Риту наружу, вынесли на дорогу и усадили в кабину пикапа, черного, как катафалк.

Ее веки были полузакрыты и ничто в мире не могло бы сейчас заставить ее повернуть голову, откинутую на спинку сидения, но именно поэтому вся картина катастрофы оказалась у нее перед глазами. Она была слишком слаба, чтобы протестовать, и слишком плохо соображала, чтобы удивляться, но то, что она увидела, наполнило ее душу предчувствием кошмара, которому еще только предстояло родиться.

Водитель пикапа поднял труп велосипедиста и положил его в перевернутую машину на то место, где недавно находилась женщина. Потом Рита услышала металлический грохот и это мог быть только велосипед, брошенный в кузов. Водитель пикапа оглянулся по сторонам, облил машину и пятна крови на дороге бензином из канистры, а затем щелкнул зажигалкой.

Столб огня ослепил ее – и это было последнее, что она помнила, прежде чем снова провалилась в небытие…

Самым унизительным вначале казалось то, что во время прогулок она должна была отправлять свои естественные потребности. Двор внутри замкнутого четырехгранника стен был гол, как пустыня, и она вынуждена была заниматься ЭТИМ на глазах у своего хозяина. Справедливости ради надо заметить, что он редко смотрел на нее в это время. Не самое приятное зрелище… В любом случае, Рита чувствовала себя ужасно. Она доводила себя до крайности, когда сдерживаться не было сил. А тогда уже было почти все равно…

Однажды она была вынуждена мочиться в доме, когда он отсутствовал целый день. После этого он жестоко избил ее, несмотря на объяснения, проклятия и мольбы. Потом он наказал ее тем, что в течение недели внимательно следил за нею во время прогулок, не упуская ни малейшей подробности.

О, эти муки на голом, как стол, дворе! Кто мог их понять?!.. Сцены этих мук стали фильмом, который многократно прокручивал затем ее мозг. Например, то, как она выбирает место в тени у каменной стены. Если он выводил ее в полдень, тени не было вообще. Двор был залит безжалостным светом солнца, и Рита чувствовала себя жалкой тварью, которую равнодушно и бесцельно рассматривало могущественное существо, Хозяин Вселенной, держа ее на конце своего указательного пальца. А вокруг еще грохотала музыка. Осборн пел «Бунтарь рок-н-ролла». Рита садилась, снимала трусики, но несмотря на мучительное желание, в течение нескольких секунд не могла выдавить из себя ни капли. Немилосердное солнце смотрело на нее одним слепящим глазом с небес, чистых, как кафель в операционной, и во всем этом был ужас, по-настоящему понятный только ей одной.

Вечер приходил, неся с собой недолгое облегчение. Немного прохладного воздуха, немного луны и темный двор, где возникала иллюзия, что она может сделать хоть что-нибудь так, как это делают все остальные люди.

Иногда Рита не видела в темноте стен и о ее положении напоминал только ошейник, позвякивавший на шее, и черная полоса, очертившая небо, на которой уже не было звезд. Поводок, пристегнутый к ошейнику, уходил в темноту, чтобы возникнуть на слабо освещенной веранде змеей, обвившей запястье хозяина.

Рывок – и стальные зубья впивались в ее горло.

Значит, хозяин считал, что его домашнему животному пора спать.

После аварии Рита отделалась шоком и несколькими болезненными царапинами на лице и теле. Но очнулась она с уже надетым ошейником и первое, что она увидела, была грубая металлическая миска, стоявшая на полу посреди комнаты без мебели и окон. Нелепость всего этого она сочла лучшим свидетельством того, что ее мозг поврежден.

Рита закрыла глаза, собираясь с мыслями. Она ощущала непреодолимую слабость во всем теле и тупую боль в груди. Боль не физическую, а больше похожую на страх перед жизнью, начинавшейся вновь. Теперь в этой жизни были катастрофа, раздавленное тело мужа, труп велосипедиста, сгоревший вместо нее в машине, и ошейник на ее собственной шее.

Потом она сообразила, что ни один безумец не подозревает о своем безумии. Во рту у нее пересохло. Сухость распространилась внутрь и вскоре все ее тело стало одним колеблющимся куском картона.

Когда сухость прошла, Рита почувствовала, что хочет есть. Спустя несколько часов голод стал невыносимым.

Она проползла по холодному полу, приближаясь к миске. Миска оказалась наполненной какой-то вязкой смесью с не очень аппетитным запахом, но Рита была слишком голодна, чтобы обращать на это внимание. Не было ни ложки, ни вилки. Немного поколебавшись, она стала пить из миски, подолгу ожидая, пока смесь соберется в липкий комок и попадет ей в рот. То, что осталось на дне, Рите пришлось доесть руками.

А потом появился водитель черного пикапа и, не произнося ни слова, налил в миску воды. Она пыталась расспросить его о чем-то, пока у нее хватало сил, но тогда, как, впрочем, и всегда с тех пор, ответом ей было молчание. Молчание, худшее, чем ненависть, побои и унижения, потому что для Риты в нем не было вообще ничего человеческого. Уже тогда она с непередаваемым ужасом ощутила, что дверца клетки захлопнулась навсегда.

Возможно, ей было бы легче, если бы она знала, зачем нужна этому человеку. Но никогда, ни единым жестом, взглядом или поступком он не выдал ей этого.

В первые недели своего пребывания в доме Рита всерьез ожидала того, что он может попытаться изнасиловать ее или потребует чего-то, пусть неприятного, грязного, мерзкого, но хотя бы объяснимого… Она ожидала напрасно. Все, что она получила, это еду и воду два раза в день и первые прогулки на длинном поводке по замкнутому со всех сторон внутреннему дворику.

Хорошо ощутимая сила хозяина не оставляла ей надежд покалечить или убить его. Спустя месяц после аварии Рита возненавидела себя за то, что два раза в сутки покорно принимала миску с едой из его рук… Несмотря на полную безысходность, она не могла совершить самоубийство. Разбить голову о стену или перегрызть себе вены было выше ее сил. Еще более страшным казалось дать убить себя этому человеку. Презрение лишь усугубило дневную боль и извращенность ее снов.

В своих снах она видела, как полчища липких мух гнездятся в самых интимных частях ее тела, а еще там шевелились отрезанные змеиные головы.

Вскоре такой образ жизни привел к тому, что она пахла, как животное, и уже почти не испытывала потребности в одежде. Всякие представления о человеческих предрассудках, в том числе, о «приличиях», стерлись из ее памяти. Ее кожа загрубела; теперь Рита воспринимала холод, ветер и дождь, как нечто неизбежное, как то, что нужно перен

...

конец ознакомительного фрагмента