Текст книги "Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора"
Автор книги: Андрей Бильжо
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]
Андрей Бильжо
Заметки авиапассажира. 37 рейсов с комментариями и рисунками автора
Ответственный редактор Юлия Потемкина
Редактор Ольга Свитова
Дизайн и верстка Дмитрий Черногаев, Андрей Бондаренко
Корректоры Юлия Молокова, Наталья Витько
ООО «Манн, Иванов и Фербер»
mann-ivanov-ferber.ru
© Андрей Бильжо, 2014
© Макет и оформление Андрей Бондаренко, Дмитрий Черногаев, 2014
© ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2014
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
Правовую поддержку издательства обеспечивает юридическая фирма “Вегас-Лекс”.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес
* * *
Регистрация
* * *
В самолетах я очень люблю писать в своих записных книжечках. Так я не теряю время, а как бы приобретаю его. Поэтому все это практически написано на маленьких откидных столиках высоко в небе над землей.
Вот я и решил собрать вместе все эти заметки. Пускай будет типа продолжение “Заметок пассажира”, тем более что многие истории, обозначенные штрихом в первой книге, в этой расцветут, и, наоборот, важные штрихи к историям из первой книги появятся во второй. И потом, “Заметки пассажира” – это поезд и железная дорога. А “Заметки авиапассажира” – это самолет и небо.
Я позволил себе в этой книге чуть-чуть изменить некоторые фамилии ее героев. Это мои друзья, которых я люблю. Больше того – возможно, как бывший психиатр, – я стараюсь не замечать в тех, с кем общаюсь, недостатков, с лихвой обладая ими сам. Фамилии я изменил только с одной целью: быть более свободным в мелочах, которые описываю и которые все помнят по-разному. Да и не мелочи тоже все помнят по-разному. Я хотел защитить себя от дружеских наездов, мол: “Старик, что-то ты приврал…” – “Ну, приврал. Так это же не про тебя. Фамилия-то другая. Видишь?..” Впрочем, некоторые фамилии остались неизмененными. Почему? Сам не знаю. Как-то так легло. И вообще неважно, какую фамилию носит герой.
Вот, собственно, и все, что я хотел “зарегистрировать”.
Советую взять эту книгу с собой в самолет и забыть ее в кармашке впереди стоящего кресла. В нем обычно лежит много всякой ерунды, включая гигиенические пакеты. Никогда не видел, чтобы кого-нибудь в самолете тошнило. К счастью. Или к несчастью. Потому что если увидел бы, то с удовольствием описал в этой книге.
01 Вова, сын летчика
* * *
Я никогда не хотел быть летчиком. Моряком – да, но не летчиком. Не знаю почему. Отец моего школьного друга Володи Горбоносова был летчиком. Он летал на Кубу, в Америку и даже в Японию. А в конце 60-х это было очень круто. Звали его Николай Никитич.
У Вовы была привезенная папой из США фантастическая куртка. Такой я не видел даже потом ни в одной стране мира. Куртка была ярко-зеленая, стеганая, на красной – нет, на малиновой – подкладке. Такой получался Понтий Пилат из еще не прочитанного и не изданного “Мастера и Маргариты”. Казалось, Вова попал в пасть крокодила. Куртка была Вове сильно велика, но это было неважно. Такой цвет и сегодня, в нынешнем, пестром мире, привлек бы внимание, а тогда в сером мире, на фоне серых пятиэтажек Вова выглядел как светофор. Ярче даже оранжевых курток, которых у дорожных рабочих в ту пору еще не было.
Еще у Вовы были джинсы Levis.
“Я надену джинсы Levis, майку фирмы Adidas, и тогда, ты не поверишь, мне любая девка даст”. Ощущение, что это я тогда сочинил. Но если появятся другие авторы, я не против – бороться за свои авторские права я не буду.
Еще у Вовы был стерео– (!) магнитофон (!) японский (!), с двумя колонками (!), и назывался он Аkai (!). Колонки и магнитофон стояли закрытыми целлофановыми чехлами, чтобы не пылились. Они были украшением малогабаритной двухкомнатной квартиры. Еще у Вовы было много больших перламутровых раковин. Они стояли везде и на всем. И на колонках магнитофона тоже.
Я собирал значки, и Вова однажды подарил мне такой, который давали очень крутым летчикам за долгие и важные перелеты. Значок я сохранил. Это такая серая медалька: металлический кружок, висевший на серых аэрофлотовских крылышках. На медальке изображен самолет, сверху, над самолетом, написано “Москва – Токио”, снизу, под самолетом, – “Аэрофлот”. А на обратной стороне медальки – пять олимпийских колец и надпись “В память полета на XVIII Олимпийские игры 1964 год”.
Николай Никитич вел свой воздушный корабль даже с Леонидом Ильичом Брежневым на борту. В общем, Вовин папа был настоящим летчиком.
Вова рассказывал, что его папа никак не мог привыкнуть к смене часовых поясов и по ночам часто разогревал себе щи и громко ел их.
А еще он, возвращаясь после длительного полета поздно ночью и слегка “под мухой” (летчик “под мухой”!), раздевался до трусов в маленькой прихожей, чтобы никого не будить. И, стоя в центре проходной комнаты своей двушки, где все давно уже спали, командовал: “Всем спать!”
Я хорошо запомнил эти Вовины рассказы.
Наверное, я все-таки завидовал Вовиному папе. И Вове тоже. Но летчиком я быть не хотел. Архитектором, врачом, моряком – да, а летчиком – нет. А Вова летчиком стал. Сразу. И я несколько раз видел его в форме. И потом, уже сильно потом, когда я много начал летать в разные точки земного шара, я внимательно слушал и сейчас слушаю фамилию командира корабля. Все жду, когда скажут: “Командир корабля Владимир Николаевич Горбоносов приветствует пассажиров”. И тогда я передал бы ему записку через стюардессу, что, мол, Вова, я, Андрей Бильжо, сижу в твоем самолете. И Вова тогда вышел бы ко мне в салон в своей летной форме и пригласил бы меня в кабину своего авиалайнера. И я увидел бы землю не через круглый иллюминатор, как все, а так, как ее все время видят летчики.
Но Вова не управляет самолетами, в которых я летаю. Он, наверное, в каких-то других небесах… А я продолжаю ждать, когда он появится.
Впрочем, однажды – да нет, дважды – я сидел за штурвалом самолета, но это уже следующий рейс.
02 Как я неувидел Деда Мороза
* * *
Мой друг уже не из школьного прошлого, а из сегодняшнего настоящего, тоже Вова, но Громовольский, – человек очень увлекающийся. Однажды увлекся вождением самолета. Надо сказать, что до этого Вова во времена застоя от нечего делать учил японский язык и достиг в этом довольно больших, но в то время ненужных успехов. Учился Вова тогда, между прочим, в Физтехе. Эти штрихи к его портрету подчеркивают безусловную Вовину целеустремленность. И я даже сказал бы упертость – в хорошем смысле этого слова. Вова, если не во всем, то во многом, пытался дойти и доходил до самой сути. Вождение самолетов, конечно, не стало исключением. Обычно Вова рассказывал красиво и романтично о том, какие бывают облака и как они называются. А потом как-то он позвонил мне и спросил, был ли я когда-нибудь в Великом Устюге.
Я сказал, что нет и что давно хочу там побывать. “Ну вот и отлично, – обрадовался Вова. – Первого мая полетишь туда со мной?”
Драматург, режиссер и телеведущая Дуня Смирнова обладает способностью четко и лаконично формулировать свои мысли, которые, в свою очередь, являются результатом довольно тонких наблюдений. Как-то Дуня заметила: “У Бильжо низкий порог отказа…” Сказала как отрезала.
Почему я, будучи психиатром и зная про себя много, не мог понять такой простой вещи, от которой не раз страдал и оказывался в идиотских ситуациях?! Вот и сейчас я не смог отказать Вове и согласился с ним лететь. В глубине души, конечно, надеясь, что полет не состоится.
Утром 1 мая 2002 года я прибыл в аэропорт “Мячково”. Все участники экспедиции находились в приподнятом настроении с элементами эйфории, явно произрастающей из чувства страха. Вова был серьезен. Ведь он будет за штурвалом. Слава богу, с инструктором. Мы несколько часов томились в ожидании разрешения на вылет. И когда я уже надеялся на то, что мы не полетим, и тайно радовался этому, – разрешение дали.
“Сань, давай с нами. Ты в Великом Устюге был?” – это наш инструктор спрашивает другого летчика. “Нет, – отвечает Саня в тренировочных штанах и домашних тапочках без задников. – Да у меня и вещей с собой никаких нет, и вечером в гости надо идти с женой”. – “Да ладно… Щетку зубную там купишь. Полетели”. Саня набирает по мобильному номер: “Тань, тут такие дела, короче, я должен лететь в Великий Устюг. В гости одна сходи. Буду дня через два-три. Ну, давай, целую”. – “Серега, а ты? Бери Зинку”. (Зинка – жена Сереги, стоит тут же, рядом.) Серега – бортмеханик. “Полетели!” – “А че? Полетели”.
Эти трое приняли решение лететь в другой город за считаные минуты.
Настоящий летчик должен быстро принимать решение. Три человека вообще без багажа и в домашних тапочках влезли в самолет. Мы загрузили свои вещи. Взяли много вина, чтобы было весело лететь и что пить в Великом Устюге. Не водку же?!
А в самолете выпили. И не раз. Потом бортмеханик говорит: “Я забыл вас на земле предупредить, что в самолете нет уборной”. А мы уже в воздухе, и высоко. Короче говоря, писали в бутылочку из-под только что выпитого вина. Таким образом и определяли, как работают у нас почки. Писать в бутылочку было нелегко. А что делать?
“Андрюха, хочешь порулить?” – вдруг неожиданно спрашивает меня Вова. И я сел за штурвал самолета.
Конечно, все делал инструктор, а я только подчинялся ему и не сопротивлялся. Главное, не сопротивляться. Никакой инициативы. Я сидел в наушниках и слышал все переговоры. Может быть, тогда, ненадолго, я захотел быть летчиком. Ненадолго. Я отлично понимал, что это занятие не для меня. Надо же реально оценивать свои возможности. Вот смог бы я, например, без вещей и в домашних, без задников, тапочках улететь в другой город, буквально на Север? Нет, не смог бы. Вот об этом-то и речь.
Я очень недолго хотел быть хирургом, потом понял – не мое, потому что и в хирургии надо быстро принимать решение. А я бы долго взвешивал все “за” и “против”. Резать или не резать? Мучился бы до тех пор, пока резать было бы уже поздно. “Семь раз отмерь, один – отрежь” – это про меня, но не про хирурга. В общем, налюбовавшись облаками, я передал штурвал Вове, и вскоре он аккуратненько посадил самолет в аэропорту города Великий Устюг.
Великий Устюг – родина Деда Мороза. Этот пиаровский бред – на каждом доме, или такое ощущение, что на каждом. Теперь кому ни скажешь, что был в Великом Устюге, все сразу: “На родине Деда Мороза?”
Добились своего!
А что это старинный город с десятками церквей, с единственным уцелевшим резным иконостасом Троицкого собора Троице-Гледенского монастыря; с широкой, могучей уже Северной Двиной, образующейся здесь же от слияния рек Юг (устье Юга – Устюг) и Сухона, вроде как и не важно.
Город этот с историей большой (и Хабаров отсюда, и Дежнев отсюда), и красивый, и сохранился хорошо, так как далеко от железных дорог.
“Вот родина Деда Мороза – это да! Это интересно! Это стоит посмотреть”.
А вот водка “От Деда Мороза” – это сувенир.
“Вотчина Деда Мороза – это мощно!” А мы туда не поехали. Нам сразу предложили начать знакомство с этой “вотчины”. Но мы отказались, и на нас как на дураков посмотрели: мол, а зачем тогда приехали?
Устюжане – народ предельно добрый, я бы даже сказал – наивный. Диалект ярко выраженный, певучий такой, что заслушаешься.
В ресторан – заказывать банкет – отправили меня. Как в некотором роде знатока северной кухни. А в ресторане в меню какая-то ерунда – якобы европейская кухня. Я стал спрашивать, а где же шаньги, морошка, латка, грузди, наконец? “Дык, нет ничего. Повар-то, дык, отдыхает. Дома, дык. Дома, дык, все это есть. А в ресторане, дык, нетути”. Я стал говорить, что мы из Москвы прилетели специально, чтобы кухни северной попробовать. В общем, запел. Наконец получил ответ: “Дык, мы попробуем, приходите”.
Вечером стол ломился: грузди, большие, голубоватые на разрезе; шанежки с картошкой-да, брусникой-да, черникой-да. “Дык, из дома принесли все. Дома-да сготовили, дык, и принесли”. Да тут уж и водочка пошла – куда без нее? Не закусывать же все эти яства вином французским? Представляете, на столе грузди, а вы вино французское пьете? Глупо, дык.
Улицы в Великом Устюге широкие, как проспекты. Народу мало, все уехали на другой берег Северной Двины, где у устюжан дачи. Нам захотелось прокатиться по Двине на пароходе. Мы пошли вдоль берега и увидели маленький пароходик, что большая редкость, так как судоремонтный завод был уничтожен, ровно как и флот. А ведь ходили по северным рекам суда, и сколько! Это же был единственный вид транспорта. Вообще грустная эта тема. Ну ее, эту тему, в баню!
Видим девушку, стоящую у пароходика. “А где капитан?” – спрашиваем. “Дык, в бане парится… А че надоте?” – “На пароходе хотим покататься”. – “Дык, покатаем…”
Минут через десять в пижаме и тапочках вышел раскрасневшийся капитан. И, не заходя домой, поднялся на пароход, пришвартованный тут же, и мы отправились в путешествие по Двине. Через два часа, насладившись красотой, мы с трудом всучили ему двести рублей, так как он долго отказывался от денег: “Дык, не надоть”.
А еще в Устюге мной было обнаружено издательство “Советская мысль”. И я тогда подумал: “Вот она куда спряталась, советская мысль, оказывается. Ушла в подполье, дык”.
По всему Великому Устюгу стояли большие почтовые ящики для писем Деду Морозу. И я вспомнил по этому поводу анекдот, который всегда очень любил и люблю. Вот он. “Мальчик пишет письмо Деду Морозу: «Дорогой Дед Мороз! Папы у меня нет, мама – учительница, зарплату не получала восемь месяцев. Мы живем плохо. У меня нет ни шапочки, ни варежек, ни валенок, и я не могу гулять. Пришли мне, пожалуйста, Дед Мороз, шапочку, валенки и варежки». Письмо вскрыли в почтовом отделении работники почты. Прочли, прослезились. Сами не получали зарплату уж восемь месяцев. Собрали денег, сколько есть. Купили мальчику шапочку, валенки, а на варежки денег не хватило. Отправили посылку от Деда Мороза. Мальчик получил посылку и пишет Деду Морозу ответ: «Спасибо тебе большое, Дедушка Мороз! Получил я от тебя шапочку и валенки, а варежки, наверное, украли работники почты»…”
03 Соловки были закрыты кепкой
* * *
Еще один раз из аэропорта “Мячково” я летал с тем же Вовой Громовольским. Собрались мы на Соловецкие острова. Всё на Север нас тянуло почему-то. Всё на Север!
Здесь надо сказать, что я только что, буквально вечером накануне нашего вылета, прибыл из довольно длинной анимационно-фестивальной поездки по воде. И в этой поездке был такой момент. Стою я на палубе, и наш пароход проплывает город Череповец. Погода замечательная, а из труб череповецких заводов вертикально вверх уходит и растворяется где-то там высоко-высоко в небесах разноцветный дым. Красиво. Но страшно. Я тогда подумал: никогда я бы не хотел здесь еще раз побывать. Нечего здесь делать!
И вот утром, буквально не разбирая вещей, а лишь уменьшив их объем, я уже в аэропорту “Мячково”. И летим мы, как сказано было выше, на Соловки. У меня же “низкий порог отказа”, как известно. Да еще в узком кругу я слыву знатоком Соловков. Не раз там бывал (читай “Заметки пассажира”). И вот в небе выяснилось, что нам посадку на Соловки не дают. Потому что там… ну, кто-нибудь попробует отгадать?.. Не буду долго мучить, потому что отгадать невозможно. Посадку нам на Соловки не давали потому, что там находился Юрий Михайлович Лужков. И мы вынуждены были посадить свой самолет в городе… точно, Череповце. Так с интервалом менее чем в сутки я очутился в городе, который только что видел с палубы корабля.
Череповец оказался довольно чистым и даже с одним (тогда) итальянским рестораном, куда и мы собрались. Предварительно, правда, заехали в гостиницу. Там, в гостинице, я решил прилечь на несколько минут и бросил свою свежевыбритую голову на местную череповецкую подушку. О ужас! Тысячи черенков куриных перышек, коими подушка была эта набита, воткнулись в мою голову.
04 С четырьмя посадками. “Вода, вода. Кругом вода…”
* * *
Я не помню, летал ли я на самолете вообще до этого когда-нибудь. Не могу вспомнить. По-моему, это был мой первый полет. И сразу так далеко – во Владивосток. А оттуда я должен был отправиться из порта Находка в длительное плавание. Впервые я отправлялся так далеко и так надолго, оставляя в Москве свою семью и недавно родившегося сына. Ему было два месяца. Я тогда работал в НИИ ГВТ.
НИИ ГВТ расшифровывается так: Научно-исследовательский институт гигиены водного транспорта. Подробно я уже писал об этом учреждении в “Заметках пассажира”. Здесь повторю лишь, как на слух воспринималась эта аббревиатура. А звучала она так: НИИ ГаВнаТэ.
Институт этот располагался в районе Речного вокзала в трех двухэтажных маленьких домиках, утопающих в зелени фруктовых деревьев, далеко от жилых массивов и автомобильных магистралей. По территории НИИ бегали всевозможные домашние птицы, включая кур. В общем, дача. Один домик совсем недавно был жилым, поэтому лаборатории в нем располагались прямо в бывших квартирах, с кухней и ванной. А один научный сотрудник просто по-прежнему жил в своей квартире на втором этаже, аккурат над своим рабочим местом. Обедал он с друзьями дома и после обеда на работу уже не возвращался. Ни он, ни его друзья. Что поделаешь – выпивали. Дни рождения и все праздники, включая Дни медика, рыбака и моряка (это же наши профессиональные институтские праздники), всегда отмечали большим застольем с дежурным набором советских салатов и обильной выпивкой, закупаемой в находящемся неподалеку магазине “Ленинград”.
Публика в НИИ, надо сказать, была очень ученая, очень симпатичная и очень спаянная длительными командировками и морскими экспедициями.
Но вот наконец настал и мой час. Заслужил. Экспедиция должна была быть с заходом судна в Сингапур. В связи с чем после ряда комиссий я и был приглашен на таинственное собеседование – инструктаж – в большое здание на Старой площади. Я вошел в огромный пустой холл и подошел к единственному часовому. Тот взял повестку, спросил фамилию, сверил ее со своим списком и, не потребовав паспорта, объяснил, куда идти. На своем пути я не встретил ни одного человека и не услышал ни единого звука. Но вот, найдя нужный мне кабинет, я постучал и вошел. Из-за дубового стола такого же размера, что и дубовая дверь, мне навстречу вышел улыбающийся человек: “Здравствуйте, Андрей Георгиевич. – Он протянул мне руку. – Поздравляю вас с рождением сына! Кажется, Антоном вы его назвали?” Это называется “шок”! Шок – это по-нашему! Шок придумали в СССР. Сын родился неделю назад. Три дня как его назвали Антоном. Вот это работа, это профессионализм. Я до сих пор не могу понять, как он мог все это знать.
Дальше он рассказал мне, что Сингапур – центр наркоторговли и вербовки шпионов, что советские десятирублевки (червонцы) провозить нельзя, потому что враг ими снабжает диверсантов. “А зачем их вообще провозить? На них разве что-то можно купить за границей?” – спросил я. “Можно!” – загадочно и твердо ответил он.
Потом хозяин кабинета проводил меня, окончательно напуганного, в соседнюю смежную, похожую на учебный класс комнату, посадил за один из столов и велел прочесть лежащую на нем брошюру. Прочесть, а потом расписаться в графе “Ознакомлен”. Это была инструкция поведения советского гражданина за границей, где рассматривались разные ситуации. Например, как надо себя вести мужчине, если он вошел в свое купе или в свою каюту, а там оказалась женщина-попутчица. О ужас! Было рекомендовано, не вступая с ней в какой-либо контакт (!), выйти вон и потребовать у персонала, чтобы вас переселили к мужчине. Конечно, ведь женщина могла оказаться шпионкой или провокатором. Вот тебе раз! Получалось, советскому гражданину рекомендовали выглядеть невоспитанным идиотом с нетрадиционной сексуальной ориентацией. А подозревали его в том, что он сексуальный маньяк, желающий во что бы то ни стало продать свою Родину.
Родину я любил и продавать ее пока не собирался. И Родина меня в Сингапур отпустила. Правда, в Сингапур я так и не попал. Родина передумала. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Итак, самолет Москва – Владивосток. Как летели, не помню. Помню, что считали, сколько мы заработаем в этом рейсе, чтобы купить себе джинсы (“Я надену джинсы Levis…” – помните?), и что привезем всем много-много подарков. С аэродрома мы, три участника экспедиции, прибыли в порт.
