Текст книги "Карибская сага(Логово льва-новая редакция)"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава шестая
По тонкому льду

Банкин – в трёх шагах от трясущейся Мэри, закутанной в собственный бушлат и Гешкин ватник, – лихорадочно разводил костёр. Вогул возился с мёртвым телом Синицына. Лицо монстра представляло собой сплошное кровавое месиво: очевидно, три последние пули попали точно в голову.

«Это я, наверное, со страха такую меткость продемонстрировал», – отстраненно подумал Ник и криво ухмыльнулся.

Он прошёл метров на пятьдесят-шестьдесят дальше по косе и присел на ствол поваленной берёзы – со свежими следами бобровых зубов на комле.

Во-первых, не хотелось смущать бедную Мэри нескромными взглядами (а там было на что посмотреть), во-вторых, больно уж гадко пованивало от мёртвого поручика.

Закурил, наблюдая, как из тайных глубин озера начали подниматься первые комки будущих комаров – чёрно-бурые, с частыми рубиновыми прожилками.

Осторожно подошёл Вогул, легонько толкнул Ника в бок.

– Не грусти начальник. Ну, так получилось. Бывает. Лучше, вот, посмотри, что я у нашего Синицы нашёл. Нашёл – теперь куда денешься от этого?

Ник равнодушно посмотрел на шаманские находки: холщовый мешочек на толстом кожаном ремешке и плоский серебряный медальон – на серебряной же цепочке.

– Медальон у него на шее висел, а мешок – к поясу был привязан, – доходчиво пояснил Вогул.

Ослабив тесёмки на мешочке, Ник вывалил его содержимое на землю: с десяток ромбических разноцветных металлических кристаллов, два прямоугольника, напоминавших диктофонные кассеты, и квадратная пластина, по внешнему виду – дискета для компьютера, Ник такими пользовался в конце девяностых годов, пока на смену дискетам не пришли CD и DVD-диски.

«Диктофонные кассеты и компьютерные дискеты в 1940 году?», – подумал про себя Ник. – «А почему, собственно говоря, и нет? Чего только на этом Свете не бывает…»

С одной стороны, это было хоть что-то, всё же не с пустыми руками теперь предстояло возвращаться в Ленинград.

С другой стороны – всё равно задание было провалено, а требуемая информация от источника так и не получена.

Да и то, что было записано на кассетах и диске, прочитать удастся только через многие годы.

Так что впереди, при любом раскладе, ждали жёсткий разнос и косые неодобрительные взгляды.

– Знаешь что, Вогул, – обратился Ник к шаману. – Сегодня нам обратно всё равно не тронуться, девчонке же надо дать в себя прийти. Так что, давай, тут заночуем, только отнесём этого Синицына чуть в сторону и похороним, как полагается. А потом одного олешка зарежем, давно я оленятины парной не пробовал…

Вдвоём с Вогулом отнесли тело бывшего поручика на полкилометра в сторону, закопали на краю торфяного болота, в изголовье могилы Ник даже крест установил, наспех изготовленный из тонкого ствола молодой осины.

Потом он вернулся к костру, где, крепко обнявшись, сидели молчаливые Банкин и Мэри, временами начинавшие очень даже серьёзно целоваться, не обращая – при этом – никакого внимания на окружавшую их Вселенную и её отдельных представителей…

Вогул пошёл к перевалу – резать оленя. Сразу договорились с ним, что не стоит в очередной раз смущать и расстраивать трепетную американку, ей и так досталось с лихвой – за этот весёлый и насквозь авантюрный поход.

Ник сел в некотором отдалении от влюблённой парочки, достал из ножен охотничий нож и попытался открыть медальон Синицына. С первого наскока ничего не получилось. Пришлось прибегнуть к грубой помощи камней. Через десять минут покорёженный и смятый медальон, всё же, раскрылся.

На чёрной бархатной подложке лежал девственно-белый картонный прямоугольник.

Ник взял в руки визитную карточку, обнюхал её, перевернул и с удивлением прочёл: – «Aleksandr Amatov, Klagenfurt».

– Твою мать, в том смысле – что мою! – не сдержался Ник, после чего позвал Банкина: – Эй, Ромео недоделанный, двигай сюда быстро! Кажется, я знаю, где искать нашу загадочную Чашу…

Подошёл Гешка, корча недовольные гримасы и ожидая очередного пошлого подвоха.

Ознакомившись с содержанием визитки, сообразительный Банкин сообщил – с невозмутимостью истинного философа:

– Как же тесен Мир, нас окружающий. Сколько же в нём фатальных совпадений и переплетений. Знали бы об этом заранее, сейчас вместе с Лёхой разгуливали бы себе по Европам, беззаботно наслаждаясь благами их цивилизации…

– Моя вина, – занялся самобичеванием Ник. – Я же внимательно изучал все связи Троцкого. Там же чёрным по белому было написано, что Лев Давыдович и Барченко хорошо знали друг друга. Да и на дачу к Глебу Бокию наведывался наш фигурант, отнюдь, не один раз. Ибо всегда имел слабость к доступным представительницам слабого пола…. Должен был я рассмотреть и такой вариант развития событий, просто – обязан был рассмотреть. Надо же – так лохануться.

Гешка успокаивающе положил руку ему на плечо и возразил:

– Только в этом идеальном раскладе Мэри так бы в своём лагере и парилась, каменный мол возводя в кандалакшском порту. Так что, командир, лично я и не расстроился совсем…

Весело горел походный костерок. Шашлыки из оленятины были просто бесподобны, жареная печёнка нежно таяла во рту. Ник даже по старой памяти полкружки свежей оленьей крови выпил, чем привёл Вогула в неописуемый восторг.

– Молодец ты, начальник Никита, – заявил шаман. – Правильный русский. Побольше бы таких, правильных. Не по словам, а по делам…

Даже мисс Мэри Хадсон – всем известный ярый борец за всеобъемлющую защиту первозданной природы – воздала должное разным мясным блюдам, раскраснелась, посвежела, а потом тихонько уснула, прислонившись к крепкому плечу Банкина.

Неожиданно послышался гул летящего самолёта, в небе появилась крохотная оранжевая точка.

Точка приближалась, росла, росла…

Вот, уже двухмоторный биплан закружил над Облямбино.

– Ой, самолёт! Он сейчас прямо на воду сядет, я летала на таких! – радостно объявила на весь Мир проснувшаяся Мэри.

– А ведь это по нашу душу, командир, – нахмурился Банкин. – Знакомая этажерка. При нас же его и испытывали, там – на Селигере, ну, когда мы «дачу Бормана» взрывали. Помнишь?

Ник всё помнил, и тот факт, что самолёт, не предназначенный для дальних перелётов, перегнали с Валдайской возвышенности на Кольский полуостров, говорил о многом. Значит, что-то очень серьёзное случилось, не иначе.

Он достал из планшета ракетницу, вышел на берег озера и запустил вверх красную сигнальную ракету. Через две минуты послал в небо вторую.

Самолёт плавно покачал крыльями, сигнализируя, что их заметили.

– Каким же маршрутом он добирался сюда? – начал размышлять как всегда не в меру любознательный Банкин. – Наверное, так: Селигер – Ладожское озеро – Онежское озеро – дальше не знаю. Может – Нотозеро, или сразу – Имандра? Как думаешь, командир?

Ник только досадливо отмахнулся, мол, отвяжись, не до ерунды…

Сделав два круга над озером, биплан резко пошёл на снижение и мягко приводнился (вернее, прикомарился), безжалостно разметав в стороны буро-чёрный ковёр ни в чём неповинных насекомых.

Ещё две минуты после того, как замерли лопасти пропеллеров, самолёт по инерции скользил по комариному слою и остановился метрах в пятнадцати от берега, лихо повернувшись в последний момент боком.

На жирующую рыбу появление биплана, казалось, никакого впечатления не произвело: громкое чавканье не прекращалось ни на секунду.

Распахнулась оранжевая дверца с двумя горизонтальными синими линиями, в дверном проёме возник улыбающийся майор Музыка.

– Здравия желаю, товарищ капитан! Прибыл по личному приказу комиссара второго ранга Бессонова! Должен передать вам лично в руки секретный пакет! – браво отрапортовал Музыка, не утерпел и поинтересовался, глядя на живой мохнатый ковёр, окружавший самолёт со всех сторон. – А что это такое, Никита Андреевич? Никогда не сталкивался с подобными катаклизмами…

– Ерунда, просто комарики, – благодушно ответил Ник и тут же резко сменил тон: – Не отвлекайтесь, майор! Давайте сюда пакет!

Выполнить этот приказ оказалось непросто: от самолёта до берега было достаточно далеко, а пакет (вернее – конверт), оказался очень лёгким. Пришлось майору одолжиться у лётчика увесистой гайкой и куском тонкой проволоки. Проколов концом проволоки конверт насквозь, Музыка прикрепил к нему гайку и ловко перебросил послание Бессонова на берег.

Ник подобрал конверт, выбросил уже ненужную гайку в сторону. Ознакомившись с содержанием письма, он скупым жестом подозвал к себе Банкина и сообщил:

– Плохие новости, друг Гешка. Лёха Сизый, мать его, пропал. Посетил господина Аматова в городке Клагенфурте и – пропал…. Нет, от Аматова он вышел живым и здоровым, поинтересовался расписанием пассажирских судов, выходящих из французских и испанских портов, заказал местное такси и съехал вместе с вещами из гостиницы. Последний раз наши люди видели его на железнодорожном вокзале. Дальше след теряется…. В соответствии с приказом Бессонова, я прямо сейчас на этом биплане вылетаю на запад, на какой-то жутко засекреченный аэродром, километров девяносто в сторону от Кандалакши, а уже оттуда – в сторону Швеции. Подробностей не знаю, сообщат на аэродроме. Тебе приказано срочно возвращаться в Ленинград, там всё объяснят – касательно дальнейших шагов….

Прощание получилось скомканным и каким-то неуклюжим. Мэри неловко чмокнула Ника в небритую щёку, молча, провела ладошкой по его волосам, Банкин ограничился крепким рукопожатием, а Вогул подарил свою курительную трубку и смущённо попросил:

– Ты это, начальник-Никита, приезжай к нам ещё. На охоту сходим с тобой, на рыбалку…

На секретном военном аэродроме Ника встретили громоздкий АНТ-4 и злой до невозможности Маврикий Слепцов – собственной персоной.

Увидав Ника, который вылез из биплана на деревянный настил пирса, нависавшего над водами местного озера, Слепцов тут же разразился потоком отборных ругательств:

– Так и растак всех на этом Свете! Всех без исключения и по-разному! Раз по пятьсот, да с минимальными перерывами! За что мне всё это? А? Сижу себе в Сухуми, отдыхаю культурно, в море купаюсь, девчонок развлекаю, никого не трогаю, так нет, надо куда-то лететь срочно. Изволь всё бросить – и на крыло! Так его растак! Что такое? – скромно интересуюсь. Говорят, что надо одного очень важного и заслуженного человека над Финляндией протащить и рядом со шведской границей выбросить – на парашюте. Важного человека? Заслуженного? Да – без всяких проблем! Прилетаю, а здесь ты, Никитон. Так тебя растак! С каких пор это ты важным заделался? Почему это я должен море и девчонок бросать ради твоей мерзкой персоны? Нет, ты изволь объяснить, мать твою!

Минут через десять заслуженный полярный лётчик, забиравший в своё время с неверной льдины легендарных челюскинцев, наконец-то выдохся и замолчал.

– Ну, всё сказал, козлобобер недоделанный? – обратился к нему Ник. – Тогда, Мавр, старый ты перец, иди сюда – обнимемся, что ли.… Да, а выпить-то, друг мой, не найдётся ли случаем? Как сейчас помню, у тебя же коньяк всегда был припрятан – где-то там, в хвосте самолёта…

Обнялись, коньячку выпили, обменялись последними новостями и неприличными свежими анекдотами.

– Рад за Лёху Сизого и его симпатичную жёнушку! – сразу же заверил добрый Мавр. – Двойня – это просто отлично, мать его! Увидишь – приветы передавай от меня…

Не стал Ник ему говорить, что Лёха пропал без вести.

Во-первых, данный факт являлся служебной тайной.

А, во-вторых, зачем понапрасну расстраивать хорошего человека? Ему же ещё самолёт вести по маршруту…

Вскрыл Ник светло-коричневый конверт, переданный ему Слепцовым, и ознакомился с содержанием очередной начальственной инструкции. Предстояло прыгнуть с парашютом над финским хутором Халкипудос, что находился в двадцати километрах южнее городка Оулу.

Там должны были встретить, переправить через Ботнический залив в Швецию и помочь добраться до Стокгольма, где, ясен пень, будут даны следующие указания.

– Вот же, служба наша, мать её, всё бы им играть в конспираторов, – пожаловался Ник. – Нет, чтобы сразу всё сказать: так, мол, и так, конечная точка маршрута – такая-то, маршрут – такой-то. Тогда и все нюансы можно было бы продумать заранее, всё спланировать тщательно. Так нет, выдают информацию по крохотным кусочкам, всё опасаются утечки. А какой в этом смысл? Всё равно где-то там, на самом верху, сидит себе дятел и постукивает регулярно всем потенциальным противникам и врагам…. В чём тут заключается глубинный смысл? Кто мне объяснит?

Мавр только плечами пожал, допивая из горлышка бутылки коньячные остатки, а потом распорядился:

– Бесполезно, брат Никитон, задавать мне такие сложные вопросы. Это ты у нас – рыцарь плаща и кинжала, а я – простой извозчик, куда велят – туда и везу…. Кстати, а чего это ты расселся? Иди вон в тот домик, подбери себе одежду потеплее. Минут через сорок стемнеет, будем взлетать – согласно установленного графика…

Экипировался Ник знатно: короткий полушубок на оленьем меху, утеплённый лётный шлемофон, ватные штаны, собачьи унты, толстые, вязанные из мохнатой овечьей шерсти перчатки.

Несмотря на всё это и даже на регулярные коньячные добавки, Ник прилично закоченел: температура в салоне самолёта была на уровне минус двенадцать – минус пятнадцать градусов, а полёт продолжался уже почти три часа.

– Эй, Никитон, срочно греби сюда! – позвал из кабины Маврикий. – Вон, видишь внизу – горят два сигнальных костра? Тебе, дружище, прямо туда и надо. Погода на земле просто отличная, ветерок совсем слабый. Сейчас я кружок сделаю, а как на второй зайду, так и сигай смело вниз. Всё понял? Ну, тогда – покедова! Всех благ! Может, и увидимся ещё когда-нибудь…

Ник смотрел вниз из открытого самолётного люка, закрывая рукой лицо от холодного ветра. Вот же они, два светлых пятна – прямо под самолётом. Пора!

Он сильно оттолкнулся от деревянного настила салона и без раздумий прыгнул вперёд – в непроглядную и таинственную тьму…

Было немного страшновато: как-никак первый прыжок с парашютом – после того последнего, памятного, перенёсшего на шестьдесят лет назад.

Пульсировала на уровне подсознания подлая и трусливая мыслишка: вдруг, и сейчас что-нибудь аналогичное произойдёт, и коварный поток Времени вновь зашвырнет его совсем в другое, насквозь неожиданное место?

Ничего такого не произошло. Хладнокровно досчитав до семи, он резко рванул за деревянное кольцо.

Лёгкий хлопок, вполне терпимый удар в плечевой пояс, свободное падение прекратилось, Ник начал плавно опускаться на финскую землю.

Два желтовато-оранжевых пятнышка медленно приближались. Ник грубо, навскидку, определил силу и направление дувшего ветра, после чего сильно потянул за правые стропы, внося коррективы в маршрут спуска.

Приземлился он как раз между кострами, погасил купол, тут же выбрался из лямок и ловко скатал парашютную ткань в большой комок, перевязав заранее приготовленной верёвкой.

– Здравствуйте, товарищ! – неожиданно по-русски приветствовал его красивый женский голос. – У вас всё хорошо, ничего не сломали? Сейчас я вам помогу.

Подошедшая женщина держала в вытянутой руке небольшой, но ярко горевший факел. Незнакомка была одета в неуклюжий малахай и большую лохматую шапку-ушанку, из-под которой выбивались русые пряди.

– Меня Марией зовут, – представилась женщина. – Оставьте ваш парашют прямо здесь, мой муж Юха его приберёт. Идите за мной, до хутора и полверсты не будет.

Шли через поле, на котором местами ещё лежал снег, изредка обходя кучи и кучки больших и маленьких округлых камней.

– Что это за камни? – заинтересовался Ник.

– Обычные камни, – не оборачиваясь, ответила Мария. – Тут вся земля с камнями. По осени думаешь, что все камни уже собраны. Приходит весна, сходит снег, опять всё поле в камнях…. Откуда они только берутся? Уже пора пахать, ячмень и рожь сеять, скоро надо будет картошку сажать, а приходится с этими каменюками возиться, чтобы лемех не загубить…

Через двадцать минут они подошли к хутору, стоявшему на лесной опушке: длинный одноэтажный жилой дом с маленькими окошками, просторный хлев, конюшня, несколько амбаров и сараев, маленькая аккуратная баня, треугольник погреба, тёмный сруб колодца. Лениво забрехала собака. Почуяв людей, всхрапнула лошадь. Тревожно замычали коровы. В одном из сараев тревожно загоготали гуси.

– Вот же, беспокойные, – по-доброму вздохнула Мария и громко прокричала что-то по-фински. Через минуту опять наступила полная тишина.

– Проходите! – женщина распахнула низенькую широкую дверь. – Грейтесь, там натоплено, сейчас я и поесть соберу. Ой, подождите, я лампу зажгу! – чиркнула спичкой о коробок, запалила керосиновую лампу, прикрыла тоненькое пламя длинной стеклянной колбой.

Через тесные сени, стены которых были завешены самыми различными вещами, Ник прошёл в горницу.

Большая просторная комната, скупо заставленная нехитрой мебелью, по торцам – цветастые ситцевые пологи, отгораживающие, по всей видимости, спальные места, в углу – круглая ребристая печь-голландка, от которой во все стороны ощутимо расходилось тепло.

Ник пододвинул тёмно-синий табурет, сел за сосновый стол, застелённый серой льняной скатертью.

Мария сбросила свой малахай и ушанку на пол. Тут и выяснилось, что она настоящая красавица: лет тридцать с небольшим, высокая, стройная, фигуристая, кровь с молоком, одним словом. На голове была уложена – в шикарную корону – толстая русая коса, одета женщина была в плотно облегающий узорчатый свитер и узкую чёрную юбку.

А глаза – васильковые, лучистые: таких красивых и огромных глаз Нику никогда встречать не доводилось.

– Сейчас перекусим, – смущённо засуетилась хозяйка, почувствовав на себе заинтересованный мужской взгляд. – Я быстро вам соберу.

– Не надо ничего, я сыт, – попытался успокоить Марию Ник. – Честное слово, не голоден. Может, лучше я прикорну где-нибудь в уголке, посплю немного?

– А поспать вам и не получится, – огорчилась хозяйка. – Как засереется, так сразу и поплывём. На шведском берегу вас уже ждать будут. Поэтому надо плотно покушать. Дорога дальняя, на улице холодно. Я сейчас, я быстро! И самовар поставлю обязательно…

Женщина выставила на стол деревянную миску с варёной картошкой, рядом пристроила тарелки с толстыми ломтями варёного и копчёного мяса, принесла гладко струганную дощечку с ржаными плетёнками и плоскими овсяными лепёшками. В завершение достала из подпола глиняный кувшин с молоком, глубокое блюдце с большим куском жёлтого масла, банки с малиновым и черносмородиновым вареньем.

Едва Ник приступил к еде, как хлопнула входная дверь, заскрипела вторая, отделявшая горницу от сеней, и в помещение вошёл низенький упитанный мужичок пятидесяти с лишним лет. У вошедшего было гладковыбритое круглое лицо, украшенное широкой добродушной улыбкой, обширной лысиной и маленькими поросячьими глазками-щелками.

Такой вот Дэнни де Вито, только финского розлива.

– Здраста! – протянул мужичок Нику коротенькую руку с мозолистой ладонью и представился: – Моя звать – Юха!

Юха обошёл стол и уселся напротив Ника, по-хозяйски огладив по дороге мягкое место красавицы-Марии, которая была выше его на добрые полторы головы.

Юха на плохой аппетит не жаловался и легко переел Ника раз в пять. Мария, с нежностью поглядывая на своего мужа-недомерка, всё подкладывала и подкладывала ему в тарёлку новые куски и кусочки.

«Какая странная парочка, Белоснежка и один прожорливый гном, прямо!», – удивился про себя Ник. – «Впрочем, не моё это дело. В каждой избушке – свои погремушки…».

– Моя – коммуниста! – со свистом прихлёбывая с блюдечка чай, неожиданно объявил Юха. – Я любить Ленин, Сталин! Я – коммуниста!

После этого заявления низенький финн стал собираться и через пять минут куда-то ушёл, ещё раз заверив Ника в своей безграничной верности коммунистическим идеалам.

Минут пять-шесть Ник по-честному боролся со своим любопытством, но, в конце концов, сдался на его милость и спросил у хозяйки, которая только после ухода мужа присела за стол и принялась за еду:

– А как же, Мария, вы здесь оказались? Нет, если я что-то не то спросил, то и не отвечайте. Просто вот – любопытно стало, не сдержался.

Женщина только грустно улыбнулась.

– Да нет, ничего, меня многие про это спрашивают, уже привыкла. Мой отец ещё в Санкт-Петербурге ямщиком ломовым работал, спирт перевозил от порта до водочного завода. Спирт тогда на баржах доставляли, а потом его дальше уже развозили – на подводах со специальными большими бочками. А жили мы в Мурино, это деревня такая, чуть севернее города. Хорошо жили, зажиточно, – так мне мать рассказывала, сама-то я этого не помню, совсем маленькой была. Как я родилась, так отца и забрали в армию, война тогда шла с Японией. Где-то в Манчжурии его и убили. Плохая началась жизнь, бедная. Мать в придорожные подалась тогда.

– В придорожные? – не понял Ник.

– Ну, да, – коротко кивнула головой Мария, обхватив ладонями кружку с чаем. – В придорожные проститутки. Обычное дело, тогда так многие поступали…. Потом война с немцами началась, за ней – одна революция, потом – другая. Мать заболела, совсем есть стало нечего. Как пятнадцать лет мне исполнилось, так я тоже в придорожные пошла. Обычное дело…. Потом познакомилась с Юхой. Он тогда с родителями в Рауту жил, теперь это Сосново – по-новому. А ещё у них небольшая ферма была – немного севернее Матоксы. Юха с этой фермы в Петроград, а потом уже и в Ленинград сметану возил, масло, творог. Граница? Да он же всё это для Смольного возил. У начальников работа очень нервная, им надо питаться хорошо. Юха говорил, что те его продукты сам товарищ Киров кушал, а после того, как его убили, то товарищ Жданов…. Понравилась я ему, стали встречаться, он стал мне денег давать. Я и забыла про остальных клиентов, или – почти забыла. Дочка у нас родилась, недавно десять лет исполнилось, вон за тем пологом спит. А Юха, пока для Смольного продукты возил, так сам коммунистом стал. Финны – они очень доверчивые. А по весне тридцать девятого года Юха приезжает и говорит, что, мол, осенью война начнётся между СССР и Финляндией, уходить надо. Предложил за него замуж выйти и сюда переселиться, ему, мол, НКВД и денег выделило на покупку этой фермы. Я и согласилась. А чего кочевряжиться? От добра, как известно, добра не ищут. Собралась, дочку с собой прихватила, да к Юхе в Рауту и приехала. Пограничники эти – одно название. Пришлось, правда, услуги им обычные оказать, ничего не поделаешь. Да чего там, не убудет от меня. Юха с родителями познакомил, я их веру приняла, обвенчались, всё честь по чести. Потом, вот, сюда переехали.

– А его родители как отнеслись к вам? – не удержался Ник от следующего вопроса. – Или они не знали…

– Знали, конечно. Только финны к этому нормально относятся, в смысле – брать жён из русских проституток. Во-первых, мы всё-всё умеем, что мужчине надо. Во-вторых, много плохого видали в жизни, поэтому и хорошее ценим всегда. В-третьих, тут жизнь на хуторах проходит, всегда на глазах у мужа, да и изменять-то ему тут не с кем, безлюдно вокруг. А когда праздник какой и все где-нибудь вместе собираются, то опять-таки всё на виду, ничего не утаишь. Вот, так и живём: он меня за красоту любит, я его – за доброту…

Через час вернулся улыбчивый Юха и объявил, что всё уже готово и через два часа можно отплывать. По этому поводу предложил ещё перекусить.

В это время за цветастым пологом послышалось какое-то шевеление. Сперва в щели между двумя ситцевыми полотнищами показался озорной карий глаз, а ещё через минуту в комнату выскочила невысокая девчушка в длинной ночной рубашке – со смешно торчащими в разные стороны двумя рыжими хвостиками.

– Анна-Мария, – девчушка присела перед Ником в некоем подобии книксена и негромко добавила несколько коротких фраз на финском языке.

Уяснив, что перед ней находится русский, милое создание тут же выпрямилось, откашлялось и выдало пятиминутный поток отборных матерных ругательств…

От неожиданности Ник опрокинул на скатерть вазочку с черносмородиновым вареньем и принялся неловко извиняться. Мария и Юха всё происходящее встретили искренним громким смехом, словно стали свидетелями коронного номера знаменитого юмориста.

– Извините её, ради бога! – сквозь слёзы попросила Мария. – Это она ещё из России вывезла. Сейчас Анна, в основном, по-фински говорит и ведёт себя вполне прилично. Но стоит ей русского увидеть, тут же материться начинает. В чём тут дело? Вы уж не сердитесь, она это не со зла…

Оказалось, что берег залива совсем рядом, и трёхсот метров не будет.

Они подошли к приземистому одномачтовому баркасу, совместными усилиями столкнули его в воду, расселись: Юха сел у руля, Мария и Ник – на вёсла.

– Снимите унты и наденьте резиновые сапоги, они вон под теми досками лежат, – посоветовала Мария. – Около шведского берега ещё лёд стоит, старый уже, с проталинами, унты в минуту промокнут. Вам, кстати, приходилось когда-нибудь ходить по тонкому льду, уже по последнему? Доски с собой везём – как раз для этого дела.

– Приходилось, – скупо улыбнулся Ник.

Баркас отчалил от берега, минут через пять Юха поставил крохотный прямоугольный парус, ловя слабые порывы попутного ветра.

Ник усердно грёб, ощущая рядом жаркое бедро Марии, и вспоминал про особенности хождения по тонкому льду…

Все знали, что в Глубоком озере рыбы нет.

Вернее, когда-то, ещё до войны, это озеро считалось очень даже рыбным. Тогда весь Карельский перешеек принадлежал финнам.

В 1944 году, вслед за доблестными советскими войсками, на берега Глубокого прибыли первые переселенцы из Кировской области. Голодные и злые: вместо хлеба власти им презентовали два ящика противотанковых гранат. Пришлось озеру познакомиться с взрывчаткой. Одна граната всю деревню кормила целую неделю.

Потом, уже в пятидесятые годы, вдоль озера строили шоссе общесоюзного значения. У дорожных строителей взрывчатки тоже было в достатке. Не преминули доблестные дорожники ситуацию усугубить, постарались на совесть. Да и мужички из окрестных садоводств на свидание к озеру частенько заглядывали, сетки-путанки с собой прихватив – для полноты ощущений от встречи с дикой природой.

Короче говоря, в 2005 году в Глубоком озере водились только ерши и мелкие ратаны.

Но каждую весну на озере происходит маленькое чудо: по последнему льду неожиданно начинают ловиться вполне приличные подлещики, крупная плотва, щурята.

Но только по самому последнему льду, когда уже и выходить на него небезопасно. Всего два-три дня длится активный клёв, после чего рыба опять куда-то исчезает – на целый год. Вот, такая загадка природы…

Джип остановился, не доехав до озера метров десять.

Ник выбрался из машины, не торопясь, прошёлся вдоль берега.

Весенний воздух, нестерпимо пахнущий родниковой водой, нежно щекотал ноздри. Бездонное голубое небо висело над головой. Над озером поднималось влажное марево. Лёд, почерневший местами, уже подняло наверх, между берегом и ледовым панцирем по всему периметру озера образовалась двухметровая полоса чистой воды.

«То, что надо», – подумал Ник. – «Кажется, успел. Ещё одна ночь и всё, лёд начнёт рассыпаться прямо на глазах…».

– Не передумали, шеф? – поинтересовался широкоплечий шофёр-телохранитель Витька, наполняя водкой гранёный стакан, стоявший на капоте автомобиля.

– Где покупал? – строго спросил Ник, недоверчиво косясь на водочную бутылку.

– Как вы и просили, в ларьке. Не сомневайтесь, настоящая «палёнка»!

Ник резко выдохнул, вздрагивая от отвращения, медленно, глоток за глотком, затолкал в свой организм противную жидкость, занюхал рукавом старенького ватника.

Окончательно отдышавшись, вкусно похрустел солёным огурцом, несколько раз жадно затянулся беломориной.

– Всё, пора!

Он достал из багажника квадратный щит, сколоченный из грубых досок, подошёл к берегу и, сильно размахнувшись, зашвырнул щит на почерневший лёд.

– Вы там поосторожнее, шеф! – заботливо посоветовал Витька.

Ник высоко закатал отвороты болотных сапог, прошагал по воде к кромке льда, поправил щит и осторожно лёг на него животом. Отталкиваясь ото льда руками, медленно заскользил вперёд

Надо льдом тоже была вода, сантиметра два-три, поэтому со стороны живота ватник тут же промок насквозь.

Можно, конечно, было и гидрокостюм надеть, но это уже совсем не то, не по-честному…

Лёд заметно прогибался под тяжестью его тела, обещая незабываемое знакомство с холодной озёрной пучиной.

«Ничего страшного», – успокаивал себя Ник. – «Ерунда, здесь просто очень мелко, вода прогрелась, вот лёд и стал таким пористым. Дальше глубина начнётся, там лёд настоящий, прочный…».

Метров через сто двадцать он остановился, вытащил из ножен, висящих на поясе, верный нож и аккуратно прорезал во льду квадратное отверстие. Толщина льда не превышала четырёх сантиметров, он резался как свежий мармелад.

Ник достал из правого рукава ватника крохотную зимнюю удочку, из левого – круглую коробку со свежим мотылём. Насадил на крючок мормышки несколько жирных личинок, опустил нехитрую снасть в квадратную лунку. Мормышка медленно легла на дно, Ник немного подмотал катушку, укорачивая леску. Немного поиграл мормышкой, кончик кивка мелко задрожал и опустился вниз. Он резко подсёк и через десять секунд вытащил из лунки трехсотграммового подлещика. Отличная рыбина! Просто великолепная! Ник снял добычу с крючка и отправил в полиэтиленовый пакет, заранее прикрепленный к широкому кожаному ремню, подпоясывающему ватник.

Есть задел!

Часа через три окончательно затекла поясница, замёршие пальцы уже не гнулись, отказываясь насаживать ярко-рубинового мотыля на крючок. В мешке было уже килограммов пять разной рыбы: подлещики, несколько двухсотграммовых окуней, один небольшой налим.

«Пора закругляться», – решил Ник.

Он развернулся на щите на сто восемьдесят градусов, надел на руки брезентовые рукавицы и, сильно отталкиваясь ото льда, отправился в обратный путь.

За эти три часа лёд совсем раскис. Каждый пройденный метр давался с трудом, ныли предплечья, судорогой сводило уставшие руки.

– Шеф, давайте я вам верёвку брошу? – забегал вдоль берега шкафоподобный Витька.

– Да пошёл ты, – пробурчал под нос Ник, преодолевая последние, самые трудные метры.

У самого берега он встал на ноги, с трудом выбрался на мелкозернистый песок пологой косы.

– Ну, долго я буду ждать? – вопросительно уставился на верного телохранителя.

Тот молнией пронёсся к машине, через две секунды вернулся, зажав в ладони одной руки стакан водки, в другой – большой кусок чёрного хлеба, щедро намазанный плавленым сырком «Дружба».

Ник, на этот раз с видимым удовольствием, выцедил водку, с аппетитом закусил и, радостно улыбаясь, огляделся по сторонам.

В десяти-двенадцати метрах от себя он обнаружил симпатичную, разодетую в пух и прах девицу.