Текст книги "Зеркала Борхеса(СИ)"
Автор книги: Андрей Бондаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Заждался я вас, любезный Пушениг, – добросердечно улыбнулся раввин, и уголки его тонких губ слегка опустились вниз.
«Как у тряпичной итальянской куклы Пьеро!», – тут же возликовал сентиментальный внутренний голос. – «Совсем другое дело!».
– Извините, уважаемый создатель големов, – сняв шляпу, почтительно (но в меру, маркиз, всё же), кивнул головой Алекс. – Торопился, как мог. Но слегка задержался. По целому комплексу уважительных причин. Как объективных, так и субъективных… Поговорим?
– Несомненно, подробно и с удовольствием… Позвольте для начала – вопрос?
– Конечно. Сколько угодно.
– Я видел в окошко, как вы вошли через калитку в наш двор. Потом подошли к сеновалу, где Готфрид колол берёзовые дрова. Моя приёмная дочь велела голему обернуться, чтобы продемонстрировать вам, благородный маркиз Пушениг, его лицо. А потом приказала продолжить работу. Готфрид, безусловно, подчинился, но перед этим что-то пробормотал. Он пробормотал, а вы, маркиз, многозначительно усмехнулись.…Следовательно, поняли его «бульк»?
– Понял, так как являюсь не только знатным аристократом, но и не менее знатным полиглотом.
– И что же голем… м-м-м, сказал?
– Так маленькие дети иногда обижаются на взрослых, мол: – «И что им всем надо от нас? Вечно придираются, вредничают и пристают с разными глупостями…».
– Очень интересно. Обязательно учту на будущее.
– Простите меня, уважаемые господа мужчины, но вынуждена вас покинуть, – почтительно вмешалась в разговор Аннушка. – Срочные кухонные заботы. Надо помочь нашей служанке Гертруде. А вы разговаривайте. Приятной беседы…
Девушка, мило тряхнув на прощанье угольно-чёрными слегка кудрявыми прядками, ушла, элегантно (и одновременно целомудренно), покачивая узкими бёдрами.
Она ушла, а они разговаривали, разговаривали, разговаривали…
О чём? Да обо всём. О секретах создания глиняных големов и о роли банкиров Ротшильдов в финансовой европейской жизни. О вечных интригах коварного Ватикана и о природной красоте еврейских девушек. О завтрашней погоде и о смысле жизни человеческой.
Полезная такая беседа получилась – познавательная, философски-разнообразная и беспечно-живая.
Незаметно – за интересными разговорами – наступило обеденное время. Аннушка и рослая служанка принялись накрывать на стол.
«Служанка?», – недоверчиво захмыкал подозрительный внутренний голос. – «Да это же самый натуральный гренадёр в юбке! Плечи и бёдра широченные. Руки длиннющие. А походка как у потомственного боцмана с английского торгового брига – лёгким циркулем… Служанка? Ну-ну. Так я и поверил… И движения у данной массивной барышни какие-то угловатые и слегка дёрганные. А непропорционально-маленькая голова покрыта светлым платком, из-под которого выглядывает солидный кирпично-красный носяра. Позвольте, но это же…».
Девушка и служанка, вежливо поклонившись, покинули комнату.
– Угощайтесь, маркиз, – радушно предложил раввин. – Ничего особенного, но всё вкусное, питательное и кошерное. Тушёные овощи. Фаршированная рыба. Салаты из свежих овощей и фруктов. Маца. Масло. Коровий и козий сыр. А в этом кувшине – неплохое яблочно-сливовое вино. Угощайтесь. Будьте как дома…
– Спасибо, – наполняя вином пузатую глиняную кружку, поблагодарил Алекс. – Вам плеснуть?
– Не стоит. Я отдаю предпочтение кипячёной воде. Ещё с ранних юношеских лет. Семейная традиция, знаете ли… Маркиз, вас мучает какой-то каверзный вопрос? Задавайте, не стесняйтесь.
– Ведь Гертруда – голем?
– Конечно.
– Зачем… Зачем вы создали голема женского пола?
– Я преследовал две конкретные и важные цели, – с аппетитом поглощая фаршированную рыбу, объявил ребе Янкэлэ. – Во-первых, хотел повысить свой авторитет. Причём, как среди жителей этого конкретного гетто, так и среди чванливых пражских раввинов. А, во-вторых, нам с дочерью понадобилась трудолюбивая служанка. Но, как известно, служанкам надо платить. Гертруда же трудится бесплатно. Да и кормить её не надо. И воровать она не умеет. Обыкновенный еврейский – в меру здоровый – прагматизм. Не более того.
– А я уже предположил…
– Что предприимчивый и ушлый раввин задумал – для получения коммерческой прибыли – создать ферму по выращиванию големов?
– Пробежала в моей голове такая шальная мысль, – с удовольствием глотнув вина, признался Алекс.
– Совершенно напрасно. Я заведомо невыгодными делами не занимаюсь. Никогда. Принцип такой – семейный и краеугольный… Видите ли, милый маркиз. Создать полноценного голема – дело трудное. Придуманная каббалистическая формула (она же якобы утерянная), работает только один раз. То есть, одна формула – один голем. Голем создан – формула повторно не срабатывает. Следовательно, для создания ещё одного голема необходимо придумать новую формулу. А на это уходит от одного года до трёх… Говорите, что медленно? Согласен. С такими низкими темпами серьёзной прибыли, увы, не заработать. Но и вариант с естественным размножением големов перспективным не является. К тому моменту, когда рождённый маленький голем вырастет и станет работоспособным, я – с большой долей вероятности – помру. Не стоит, право, игра свеч… Так что, господин Пушениг, забудьте о своих весёлых фантазиях. Голем мужского пола старательно выполняет обязанности слуги-мужчины. Голем женского пола трудится, не покладая глиняных рук, покорной и безотказной служанкой. Вот, и всё. Никакого двойного еврейского дна. Клянусь древней и могущественной Каббалой… Верите?
– Однозначно и всенепременно. Особенно учитывая ваш высокий религиозный статус и непогрешимую репутацию… А если они… м-м-м, самостоятельно?
– Что – самостоятельно?
– Если големы решат самостоятельно озаботиться своим размножением? У них это может получиться? Хотя бы чисто теоретически?
– Ну, если только теоретически, – аккуратно отодвигая тарелку с рыбьими костями в сторону, слегка засмущался раввин. – Естественно, что оба голема, виденных вами, маркиз, оснащены… э-э-э, ярко-выраженными половыми признаками. Один – мужскими. Другая – женскими…
– Точно – ярко-выраженными? – не сдержавшись, подпустил шпильку Алекс.
– Точно. Мне ли не знать? Самолично лепил их тела из глины. Причём, лепил со старанием и прилежанием. Возможно, что в каких-то отдельных деталях даже чуть-чуть перестарался… Вы, что же, молодой благородный человек, решили слегка поязвить и побалагурить? То есть, подшутить над бедным пожилым евреем?
– Да, что вы, уважаемый знаток древней Каббалы? Ни сном, ни духом… Даю вам честное и благородное слово средневекового маркиза из славного рода Пушенигов.
– Оно и ладно, – облегчённо вздохнув, неуверенно улыбнулся ребе Янкэлэ, отчего уголки его рта в очередной раз печально опустились вниз. – Всерьёз, так всерьёз… Мои големы не могут воспроизводить себе подобных. По крайней мере, без моего отдельного приказа. Такая каббалистическая формула (программа, как это будут понимать наши далёкие потомки), заложена в их малогабаритных глиняных головах… Кем, спрашиваете, заложена? Формально – вашим покорным слугой. Но, если подойти к данному вопросу с философской точки зрения, то Великим автором Каббалы. То есть, нашим всеобщим (не смотря на все разноплановые религиозные разногласия), Создателем… Недоверчиво покашливаете? Мол, старого перца понесло в дебри философские? Ладно вам, любознательный маркиз. Будьте, всё же, снисходительны к почтенной еврейской старости… Итак. Готфрид и Гертруда существуют в условиях следующих непреложных правил. Они обязаны. Проснуться и встать на ноги в тот момент, когда солнечный диск (даже находясь под завесой плотных облаков), полностью оторвётся от линии горизонта. После этого приступить к выполнению своих прямых должностных обязанностей – заранее строго оговорённых. Кроме того, выполнять отдельные просьбы-приказы, отданные мной и Аннушкой. В завершении трудового дня – как только солнечный диск коснётся нижней частью своего обруча западной стороны горизонта – лечь спать. Готфрид – на сеновале. Гертруда – в кухонном чулане. На этом всё. Никаких приказов о…, о размножении они от меня не получали. Да и не получат. Никогда… Откуда же тогда, спрашивается, взяться деткам-големам? А мне зачем сдалась беременная баба-голем? Ну, сами подумайте…
Обед закончился. Они немного прогулялись по гетто и слегка пообщались с его обитателями. Так, совсем недолго и без каких-либо заумных философских подоплёк.
Для чего – без подоплёк? Чтобы – в преддверии важных и знаковых событий – время убить? Ну, это – кому как. В том глубинном смысле, что по мыслям и делам его. Типа – по философскому стержню. Либо по случайно-фатальному отсутствию оного. Бывает. Чего, уж, там…
Потом Алекс вволю поболтал с големами – и совместно, и поодиночке. Поговорил, поулыбался, порасспросил, похохмил… А после этого, вернувшись в горницу (в столовую-гостиную?), дома раввина, поделился своими ощущениями:
– Вы, ребе, абсолютно правы. По степени умственного развития ваши големы находятся на уровне семилетних ребятишек. Со всеми вытекающими, понятное дело…
Догорал печальный малиново-пурпурный закат.
– Спать пора, – длинно зевнув, объявил раввин. – Свечи нынче дороги…
На ночлег Алекса определили в чулан на первом этаже, в котором наличествовали только три полезные вещи: застеленная скрипучая кровать, большой ржавый гвоздь, наполовину вбитый в стену и выполнявший функцию вешалки, да узкое окошко.
Он долго не мог уснуть: размышлял о различных философских проблемах, тревожно ворочался с боку на бок, вспоминал события прошедшего дня. Да ещё и активные клопы (одна из главных достопримечательностей любого уважающего себя гетто), настойчиво донимали.
А потом – медленно и неотвратимо – пришёл он, призрачный и задумчивый сон. Сон во сне? Конечно. Почему бы и нет? В нашем с вами Мире, мои любезные читатели и мечтательные читательницы, возможно всё. То есть, почти всё…
Алексу снился большой и бестолковый южный город: меленький частый дождичек, чёрные зонты, круглые часы на старинной башне, мокрая брусчатка мостовой, знаменитый бар «Милонга», четырёхэтажный узкий дом. Из единственной парадной дома выходит она – девушка, коварно похитившая его беспокойное и мятежное сердце: невысокая, худенькая, стройная, колючий платиновый ёжик на голове, белая блузка, ярко-синяя юбка, не скрывающая умопомрачительных загорелых коленок. «И ничего, между нами говоря, особенного», – лениво прокомментировал сонный внутренний голос. – «А сердечко, вдруг, забилось учащённо, с ярко-выраженными нотками тревоги… С чего бы, собственно? Может, это её необычные глаза виноваты в данном казусе? Тёмно-зелёные, грустные, пронзительные…». Выходит, подставляет, улыбаясь, ладошки под тёплые дождевые капли, вынимает из дамской кожаной сумочки складной зонт, раскрывает его. Зонтик – яркий и пёстрый – смотрится на фоне своих скучных чёрных собратьев на удивление весело и оптимистично…
В дверную филёнку постучали – тихонько, но настойчиво.
– Кто там? – протирая кулаками сонные глаза, спросил Алекс.
Дверь на чуть-чуть приоткрылась, и нежный девичий голосок шёпотом попросил:
– Говорите тише, маркиз. А ещё одевайтесь и выходите. Я буду вас ждать на улице.
– Зачем?
– Покажу кое-что интересное. Только, ради Бога, не шумите и старайтесь идти бесшумно. У нас в горнице половицы, как назло, скрипучие…
Алекс вышел на крыльцо. Ночь выдалась достаточно светлой – это круглая светло-жёлтая Луна и несколько миллионов ярких осенних звёздочек старались вовсю.
– Спускайтесь, маркиз, с крылечка, – велела Аннушка, облачённая в тёмный длиннополый плащ. – И шагайте за мной.
– Спустился, шагаю… А куда, ночная красавица, мы идём?
– На сеновал…
«Неожиданный, берёзки стройные, поворот событий», – расстроено промямлил прямолинейный внутренний голос. – «Девица казалась приличной и даже целомудренной, а оказалась пошлой развратницей? Не, с одной стороны, оно и не плохо – получить на ровном месте завлекательное сексуальное приключение. Глупо, ей-ей, отказываться… А, пардон, с другой? Имеет место быть лёгкое разочарование – в моральных устоях конкретной представительницы славного женского пола. И куда, интересно, катится этот многогрешный Мир? О, времена! О, нравы…».
Они подошли к высокому сараю и остановились возле тёмной входной двери.
– Излагаю дальнейшую диспозицию, – торопливо зашептала девушка. – Отворяем дверь, входим и крадёмся – тихо-тихо – направо. Возьмите, маркиз, мою ладонь в свою. Буду вас вести, чтобы случайно не споткнулись в темноте обо что-нибудь. Когда надо будет остановиться – просигнализирую пальцами.
– А что мы там будем делать?
– В основном, слушать…
Дверь отворилась совершенно бесшумно. В сарае, как и ожидалось, пахло ароматным цветочным сеном и свежими берёзовыми опилками.
Они осторожно двинулись в правую сторону, откуда доносились отголоски какого-то оживлённого разговора. Маленькая девичья ладошка, помещённая в ладонь Алекса, была суха, нежна и горяча.
«Она, что же, ещё и извращенка?», – не удержался от очередной колючей реплики язвительный внутренний голос. – «Типа – предпочитает групповые сексуальные оргии? Не сердись, братец, я же просто пошутил. Согласен, шутка получилась дурацкой и излишне-фривольной. Всё, замолкаю… Речь ночных собеседников уже вполне внятная. Будем чутко слушать. В том плане, что старательно подслушивать…».
– Ну, что ты, Герда, как маленькая? – огорчённо бубнил низкий мужской голос. – Чай, не убудет с тебя. Ну, позволь…
– Подождёшь, милый, – женский голос возбуждённо подрагивал, но, тем не менее, был непреклонен. – Вот, когда сбежим из этого вонючего и негостеприимного гетто, тогда. Причём, сколько угодно. Хоть двадцать раз на дню… Кстати, а когда мы сбежим?
– Скоро, любимая. Возможно, через месяц. Или через два. Когда денег поднакоплю.
– То есть, когда наворуешь?
– Ну, да, – засмущался мужчина. – И рабе, и его дочка – люди безалаберные и доверчивые. Оставляют свои кошельки везде и всюду. Не захочешь, а монетку возьмёшь… Воровать – грех? Конечно. Не спорю. А если этот грех направлен – в конечном итоге – во благо? Ничего, потом отмолю. Бог, он добрый и справедливый… А ещё я иногда возле главных ворот милостыню прошу. Иногда подают. В основном, щедрые еврейские женщины, которые – в ярких одеждах и с накрашенными губами – частенько выезжают на конной таратайке в город… Что дальше? Сделаю – заранее выбранной тёмной ночью – в хлипкой ограде гетто дыру нужных размеров. Это будет не трудно, уже и место подходящее высмотрел. Потом мы выберемся наружу. В городе купим повозку с лошадкой и поедем.
– Куда?
– Сперва на восток. Проедем через страну Моравию. Насквозь. Потом, когда начнутся Восточные Карпаты, свернём на юго-восток. Продадим повозку с коняшкой и дальше пойдём уже пешком.
– А где же мы остановимся? – голос женщины заметно потеплел. – То есть, поселимся и заживём семьёй, как люди?
– Имеются два варианта. Первый – заберёмся в самую дальнюю горную глухомань и обоснуемся там. Дом построим крепкий и надёжный. Детишек заведём… А, второй – можно дойти до одного старинного замка в Южных Карпатах, в котором проживает граф по прозванию – «Дракула». Говорят, что он совсем другой. То бишь, не похожий на всех остальных людей. А ещё к таким как мы – странным и нездешним – граф, мол, относится с пониманием. По крайней мере, так рассказывают проходящие бродяги, которые иногда заглядывают в гетто…
Алекс несколько раз подряд сжал-отпустил тоненькие нежные пальчики, находившиеся в его ладони, мол: – «Что происходит? Это же големы общаются между собой? Вовсю тискаются, целуются, нежно воркуют и готовятся к побегу? Но они же, по заверениям ребе Янкэлэ, по ночам должны (просто-таки обязаны!), крепко спать… Как же так?».
Аннушка длинно и многозначительно вздохнула.
«Хочешь, переведу этот загадочный девичий вздох?», – предложил любезный внутренний голос. – «Перевод звучит примерно так… Любовь – страшная и волшебная сила, могущая превозмочь всё и вся. В том числе, и заумные каббалистические заклятия…».
– Может, ещё немного поцелуемся? – предложил хриплый мужской голос.
– Ну, не знаю, право, – принялась манерничать женщина, но тут же насторожилась и отчаянно запаниковала: – Готфрид, там, за перегородкой, кто-то есть.
– Тебе, любимая, показалось. Нельзя быть такой трусливой и мнительной.
– Ничего не показалось. Я слышу, как он сопит. Вернее, они… Убей их Готфрид. И сразу же отправимся в побег. Ничего, и без конной повозки доберёмся до Восточных Карпат. Пешочком… А сейчас убей подлых соглядатаев, кем бы они ни оказались. Молю…
– Уходим? – шёпотом предложил Алекс. – В том смысле, что бежим?
– Ничего не получится, – отрицательно покачала головой Аннушка. – Големы, они видят в темноте почище кошек. Отпусти, легкомысленный бродяга, мою ладошку.
– Отпустил. Что дальше?
– Достаём из чехлов Зеркала Борхеса и смотримся в них. Быстрее. Готфрид уже идёт. Торопись…
Глава шестая
Дожденосная птица Шань-янь
Раннее утро. Дорога, вернее, достаточно-широкая просека бестолково и однообразно петляла среди…
– Хрен его знает, среди чего. Куда на этот раз, повинуясь изощрённой и своеобразной фантазии Хорхе Луиса Борхеса (да и ещё кого-то, судя по всему), меня занесло? – неуверенно шевеля широкими кожаными вожжами, сварливо пробормотал Алекс. – Швыряют по своему произволу – как хотят и куда хотят. Словно бурный лесной ручей – крохотную сосновую щепку по каменистым перекатам, изгаженным пышными бело-серыми ошмётками пены. То, понимаешь, высоченное дерево, нависающее над недавним полем битвы, покрытым лужами тёмно-красной крови и горами хладных трупов. То средневековое еврейское гетто, переполненное вонючими кучами гниющих пищевых отходов и вечно-голодными клопами… А сейчас, интересно, куда ушлые аргентинские бизнесмены, открывшие тайную Страну Грёз, меня «забросили»? Неужели, в джунгли?
– Р-гы-ыы! – радостно заржала светло-каурая шустрая лошадка.
– Подтверждаешь, голосистая, мою смелую версию, возникшую, отнюдь, не на пустом месте? Логика в данном случае проста и непритязательна. По бокам дороги – с обеих сторон – наличествует по тёмно-зелёной высоченной лиственной стене. Да и пахнет здесь характерно, как в старенькой деревенской бане. То бишь, тропической влажностью и болотной гнилью. Однозначно, провинциальным клоуном буду, джунгли… Но разве это повод для грусти? В джунглях, как утверждают импозантные дикторы научно-популярных телевизионных каналов, бывает очень интересно, захватывающе и познавательно. И, скорее всего, они правы. Только, вот, здешняя нездоровая и гулкая тишина, безраздельно царствующая вокруг, меня слегка смущает, настораживает и давит на нервную систему…
– И-и-и-их! – донеслось из ближайших изумрудно-зелёных зарослей. – Их-их-их!
Лошадь испуганно задёргала каурыми ушами и, не дожидаясь подсказок и понуканий, прибавила ходу, вследствие чего повозка, оснащённая надёжным тентом, пошитым из чёрно-белых коровьих шкур, устремилась вперёд гораздо быстрей.
– Сглазил, понятное дело, – слегка ослабив вожжи, неуютно передёрнул плечами Алекс. – Это, скорее всего, павианы бесятся. Вон – мускулистые тёмно-бурые тела активно мелькают между веток… Как думаешь, кобылка, обезьяны могут напасть на нас? Не знаешь? Вот, и я, к сожалению, не знаю, чего следует ожидать от этих шустрых и наглых тварей. То бишь, каких подвохов, сюрпризов и гадостей? Кто бы подсказал… Ага, у меня же – из-за широкого кожаного пояса – торчит массивная пистолетная рукоятка, украшенная цветными перламутровыми вставками и тусклыми серебряными нашлёпками. Ну-ка… Тяжёленный, громоздкий и – явно – допотопный пестик. Когда-то мне довелось (ещё там, в обычном Мире), посетить русский город Санкт-Петербург. Девушка, сопровождавшая нашу австрийскую туристическую группу, повела в какой-то музей. А там старенький экскурсовод продемонстрировал нам парочку знаменитых пистолетов, мол, именно из них стрелялись – в 1837-ом году – легендарный российский Пушкин и подлый французский Дантес. Так вот. Те пистолеты из музея были… м-м-м, гораздо более изящными и компактными. А этот – не пойми и что. Тугой-тугой курок. Какая-то гладкая каменная вставка… Он, что же, с кремнево-ударным замком? Офигеть и не встать. Древность патриархальная… Интересно, а пистолет-то заряжен? Или как? А если и заряжен, то чем? А как – после выстрела – его перезаряжать? Шарада заковыристая. Джунглей с павианами мне было мало…
– Шр-р-р-р! – раздалось сразу со всех сторон, и вокруг заполошно замелькали яркие красно-жёлто-зелёные пятна. – Шр-р-р-р!
Лошадка, отчаянно заржав, рванула вперёд. Скорость передвижения возросла многократно, а повозка принялась угрожающе раскачиваться и – время от времени – высоко подпрыгивать на многочисленных ухабах и рытвинах.
– Стоять, шалава бестолковая! – неловко орудуя вожжами, постарался успокоить испуганное животное Алекс. – Это же, всего лишь, стая шумных тропических попугаев перелетела через просеку. Подумаешь. Всё, нет их больше… Остановись! Прекращай так активно работать копытами-подковами! Ну, пожалуйста…
Но лошадь, что называется, «закусила удила» – дорога неуклонно шла вверх, но хвостатая светло-каурая упрямица, не обращая никакого внимания на это обстоятельство (как и на отчаянные крики-вопли незадачливого возницы), всё скакала и скакала, не жалея сил. Скакала и скакала…
Нервная кобылка остановилась, судорожно поводя худыми боками, только на вершине пологого холма, полностью свободной от лесных зарослей.
– И на этом, родная, спасибо, – вежливо поблагодарил Алекс. – Все колёса, слава Богу, на месте, тележка не развалилась. И то, как говорится, хлеб.…Итак, где же мы с тобой, собственно, оказались? Пока ясно только одно – на отличной смотровой площадке. Чем и следует, по моему мнению, незамедлительно воспользоваться…
Он, не слезая с облучка повозки, встал на ноги и с интересом огляделся по сторонам.
Пейзаж, открывшийся взору, откровенно впечатлял и внушал уважение. Слева (судя по ощущениям, на западе), возвышались – длинной бескрайней полосой – далёкие серо-голубоватые горы, полные неизъяснимой печали. Справа – не так уж и далеко – простиралось ярко-голубое безбрежное море. Ну, и морское побережье, понятное дело, украшенное в одном месте россыпью разноцветных строений неизвестного населённого пункта. А впереди (впрочем, как и позади), наблюдались сплошные зелёные-зелёные леса. На вершине холма дорога раздваивалась: один из её «рукавов» вёл к задумчивым голубым горам, а другой, наоборот, к легкомысленному (но тоже голубому), морю.
– Тропические вечнозелёные леса, – пристально всматриваясь вперёд, на всякий случай уточнил Алекс, после чего, почувствовав тягу к живому общению, обратился к лошадке: – Как, быстроногая, себя чувствуешь? Притомилась? Ну, отдыхай, отдыхай.… А что, кстати, думаешь – относительно местных природных красот? Отдуваясь, молчишь? Ну-ну… Ладно, тогда я поделюсь своими умозаключениями. Значится так… На западе – высокая и длинная-длинная горная гряда. Вернее, серьёзная-серьёзная горная страна. И угольно-чёрные высоченные пики – местами – присутствуют, и широкие седловины, оснащённые пышными шапками вечных и белоснежных снегов. На востоке же расположились ласковые-ласковые, лазурные-лазурные морские воды. Непростые, ей-ей, лазурные воды, а с ярко-зелёными – и тут, и там – островными архипелагами. А между синими горами и тёплым морем разместилась узкая (но, вместе с тем, визуально-бескрайняя), полоска тропических вечнозелёных лесов. Вот, такая запутанная картинка… Ощущения? Догадки? Ассоциации? Имеется одна дельная – типа – ассоциация.…Например, литературные произведения великого и непревзойдённого О`Генри. Жил на этом свете один мечтательный старик с таким именем – смуглолицый и морщинистый, а его тёмно-коричневые пальцы всегда пахли настоящими кубинскими сигарами и нечаянно-пролитым виски.…О чём это я? Ах, да… Странная, цветная и очень беспокойная страна, зажатая между величественными Кордильерами и безалаберно-весёлым Карибским морем. Многое сходится. В том плане, что очень – по визуальным ощущениям – многое-многое-многое…
Рядом обнаружилось светлое оконце – два метра на два, из которого вытекал, чарующе журча и устремляясь вниз по склону, крохотный, но на удивление бодрый ручей.
«Родничок бьёт прямо из желтовато-серой скалы», – отметил Алекс. – «Родники, они верные и многократно-проверенные друзья. Причём, не только человечьи, но и Божьи. Многое могут и рассказать, и подсказать. Многое-многое-многое. Если, понятное дело, захотят…».
Соскочив с повозки, он подошёл к роднику и, предварительно трижды сплюнув – на всякий пожарный случай – через левое плечо, заглянул в туманно-зеркальное «оконце».
«В туманно-зеркальное?», – подумалось. – «Скорее, уж, просто – в зеркальное… Чего, спрашивается, ходить вокруг да около? Зеркало самое натуральное. Блестящее, яркое и ясное… И что же в нём отражается? Какая-такая картинка? Да, самая обыкновенная. То бишь, и не картинка даже, а физиономия…».
– Вполне, между нами говоря, приличная физиономия, – осторожно проведя ладонью по лицу, удовлетворённо хмыкнул Алекс. – Можно было, учитывая последние мрачные реалии, и худшего ожидать. Пейсы там всякие, к примеру. Длинные, сальные и пафосные. Или же бронзовую шлем-кастрюльку с кривыми коровьими рогами на голову.… А так-то – что? Мужественная такая харя имеет место быть – бронзово-загорелая, по-хорошему наглая, обветренная, с характерным авантюрным блеском в глазах. За такую – нигде и никогда – не будет стыдно. Нигде, клянусь. Даже на Суде Страшном. Страшном и, ёлочки стройные, суровом… Не, нормальная морда лица. Без трёпа. Хорошая такая. Уважение вызывающая. По крайней мере, самому – к себе… Конкретика? Похоже, что я тружусь – в этом конкретном сне – записным авантюристом. Честным таким, упорным и упёртым. Ничего не знающим о модных салонах красоты, где на мужественные мужские лица наводят светский лоск наглой сытости и вечного самодовольства.…Или же, на худой конец, отчаянным искателем приключений, возомнившим себя новым Христофором Колумбом. Мол: – «Ура! Откроем – всё и вся! Вперёд и вверх – за всемирной славой, разлапистыми орденами, звонкими монетами и женскими искренними ласками!»… Замечу, что именно искренность последних – как это и не печально – вызывает обоснованные сомнения и опасения. Плавали – знаем… Что такое? Ну-ну. Слушаю. Излагайте. Весь во внимании. Тщательно впитываю и старательно пытаюсь осознать.
В его голове – словно бы передаваемые из иного измерения с помощью некой хитрой аппаратуры – замелькали-потекли стройные и дельные мысли, полные однозначно-полезной информации…
На это раз его звали – «Диего Амадей Буэнвентура-и-Гарсия».
– Вполне достойное, на мой изысканный вкус, имечко, – внимательно всматриваясь в собственное «родниковое» отражение, оценил Алекс. – По-настоящему благородное. Мол: – «и-Гарсия…». Цельно и правдоподобно. Для тех, ясен пень, кто понимает, конечно…
Родился он (как подсказали своевременные мысли), в прекрасной, замечательной и неповторимой испанской Барселоне. Прекрасной, но – одновременно – нищей и бесперспективной. Пришлось, как и полагается благородному и честному идальго, временно иммигрировать. То бишь, переквалифицироваться из мирного потомственного винодела в бесшабашного и отвязанного авантюриста.
– Получилось, как получилось, – вволю напившись из родникового «окошка», мимоходом объяснился с окружающим его Миром Алекс. – Они во всём и виноваты, всякие и разные цветистые рассказы-байки родственников, друзей и, вообще, малознакомых личностей – о невероятных чудесах и безлимитных перспективах Новых Земель. А байки, как известно, остаются таковыми – безвинными и пустыми – только до тех пор, пока ты в них не поверишь. Поверил? Пиши – пропало. Захватят, только держись. И оглянуться не успеешь, как окажешься по другую сторону Океана. Без копейки денег, но зато в компании верных и мечтательных друзей. Бывает…
Последние несколько лет он провёл в суровых Кордильерах – искал золото и серебро. Увлечённо искал, позабыв обо всём на свете. Вот, кое-чего нашёл. Нашёл, старательно упаковал и решил – спуститься с продрогших молчаливых гор, к тёплому и беззаботному морю. Дабы посетить какой-либо гостеприимный приморский городишко. Причём, всё равно – какой. Без разницы. То есть, почти без разницы. Мол: – «Лишь бы городок, а в нём – девчонки. И пусть каждый день – как будто новый. И глаза стреляют – из-под чёлки. Над дверями номера – подкова…». Ну, и так далее… Итак. Задумал – спуститься с гор и слегка отдохнуть. Отдохнуть? Ну, вспомнить о существовании нормальной пищи, хмельных напитков и симпатичных женщин. Причём, речь не шла о женщинах лёгкого и облегчённого поведения. Просто – о женщинах. А ещё лучше – о весёлых, беззаботных и целомудренных девушках. Мечтательных, трепетных и светлых таких. Из заветной серии: – «И девчонки – тонкие. Печально. Жадными глазами – к горизонту. О Любви грустят – необычайно. Ждут своих Героев – ночью тёмной…». Философия сплошная. Голимая, подростковая и глупая…
Алекс ещё раз глотнул родниковой водички, после чего, поднявшись на ноги, предложил лошадке:
– Хочешь, подружка, и тебя напоим? Заслужила, как-никак. Разворачивайся… Не получается? Подожди, я попридержу правое переднее колесо… Давай, попробуй сейчас. Молодец. Пей…
Минут через пятнадцать-двадцать конная повозка уверенно двинулась вниз – в сторону вожделенного приморского отдыха.
Дорога, преобразовавшись из зачуханной бугристой просеки в полноценную дорогу, становилась с каждым преодолённым километром всё более широкой и ровной. Иногда вдоль её обочин наблюдались – и поодиночке, и парами – кофейно-белые горные ламы, загадочно глядевшие (словно бы гипнотизируя), на проезжающего путника своими влажными глазами-миндалинами.
Жёлто-белёсое солнышко поднималось всё выше и выше. После очередного дорожного поворота взору путешественника предстала очередная симпатичная картинка.
«Крошечная такая бухточка, аккуратная и словно бы игрушечная», – ослабив вожжи, мысленно прокомментировал Алекс. – «На берегу – в художественном беспорядке – вольготно расположились три-четыре сотни разномастных домиков и домишек, над которыми возвышается вполне даже солидное здание величественного католического собора. Вдоль морского побережья – по обеим сторонам от неизвестного посёлка – хорошо просматриваются молодые банановые и апельсиновые рощи. Ну-ну… Ага, вдоль набережной сложено – из крутобоких камней – некое подобие крепостного вала, а в специальных гнёздах установлены пушки. Визуально – гаубицы. И возле этих гаубиц дежурят бдительные бойцы – подкатывают чугунные ядра, прочищают специальными длинными приспособлениями пушечные стволы, а в бронзовых чанах, установленных на длинных треногах, теплится огонь… Интересное дело. Посредине берегового крепостного вала установлен высокий шест, на котором закреплён странный и необычный флаг: упитанная златоглазая чёрная кошка – на фоне розово-алой утренней зари. Оригинальная задумка, ничего не скажешь…».
