Текст книги "Байки забытых дорог"

Автор книги: Андрей Бондаренко

Байка пятая
Старый ржавый обрез

Ещё пять суток назад они блаженствовали в Крыму: нежились на солнышке, пили благородные крымские вина, танцевали с девчонками, пели песни у ночных костров. И, вдруг, нудные и затяжные дожди, непроходимая слякоть, заброшенная деревушка где-то в самой глубинке Новгородской области…. Это тогда называлось – «поехать на картошку». Мудры в те славные времена были педагоги: контрасты – дело великое. Только дерьма нахлебавшись вдоволь, начинаешь ценить хорошее, беречь его рьяно и трепетно…

Из отдохнувших в Крыму студентов сформировали ударную бригаду: тридцать пять буровиков и пятнадцать девчонок – сборная солянка с разных факультетов. Бригадиром Бур Бурыч назначил ротмистра Кускова – смывать позор вытрезвителя:

– Там, как я слышал, будет организовано какое-то соревнование. В нём чуть ли не сто бригад из разных ВУЗов будут участвовать, мол, кто картошки больше соберёт. Так что, дорогой ротмистр, без почётной грамоты или диплома какого-нибудь победного – на глаза мне даже не показывайся…. Усёк, бродяга?

Кусков проникся и развёл такую агитацию – легендарный Павка Корчагин обзавидовался бы…

Студентов доставили на двух автобусах до безымянной деревни, лет десять-двенадцать уже как полностью нежилой. На стареньком грузовичке колхозники – по доброте душевной – подбросили разных гвоздей, пилы, топоры, цемент, оконные стёкла и дали двое суток на обустройство.

Повезло ещё, что в РТ-80 учился Михась – единственный на весь дружный коллектив коренной деревенский житель, родом из далёкой приволжской деревушки, носившей нежное и поэтическое название – «Матызлей». Под руководством Михася они и привели в божеский вид три самых крепких на вид избушки: одну для девиц, две – для себя. Стёкла вставили в рамы, двери повесили на петли, печки подмазали, баньку привели в божеский вид. Даже залезли в глубокий колодец и почистили его капитально, дабы с чистой водой не было никаких проблем.

Вечером Михась всем желающим и лекцию прочёл – про основные принципы правильного «укутывания» деревенской печки:

– Если, на, заслонку раньше времени закрыть, на, когда угли ещё с синевой, на, то угоришь к утру обязательно, на. Закрывать, на, надо только тогда, когда, на, уголь розовый, без синевы и черноты, на. Поняли, на? Но и зевать, на, не надо. Позже, чем надо, на, печь укутаешь, на, к утру она остынет полностью, на, задубеешь совсем, на…. Усекли, на?

Девицы, естественно, полностью не усекли. То есть, побоялись угореть и заслонку закрыли, только когда все угли окончательно потухли. К утру их печка остыла, появились первые простуженные.

На Сергея тоже – абсолютно неожиданно и внезапно – свалилась нешуточная неприятность: коварный Кусков – письменным строгим приказом – назначил его поваром.

– Девицы-то у нас все городские, изнеженные, ничего толком не умеющие. Нет им моей бригадирской веры! Обязательно подведут, причём, в самый ответственный момент, – доходчиво объяснял ротмистр своё нестандартное решение. – Так что, брат Серый, выручай! Без хорошей кормёжки нам соревнования ни за что не выиграть…. Как Бур Бурычу потом будем в глаза смотреть, а? И помощник будет у тебя. Новенький появился в нашей группе, по фамилии – Попович. Он прямо из армии, демобилизовался только что, и по состоянию здоровья (справку предоставил, гадёныш!) освобождён от всех тяжёлых работ. Вот, и приставим его к тебе в помощники…

Новенький оказался здоровенным и пройдошистым хохлом – родом из города Донецка – с совершенно потрясающими усами подковой «а-ля» ансамбль «Песняры». Помощник из него был ещё тот, откровенно говоря, аховый. Никак Попович не мог – после долгого пребывания в качестве дембеля – перестроиться: косил от всего подряд при первой же возможности, так глубоко ему советская армия въелась в подкорку головного мозга. А, вот, на гитаре поиграть, песенки попеть о несчастной и неразделённой любви – самое милое дело. Доверчивые девицы к его ногам пачками падали и – сами собой – укладывались в ровненькие штабеля…

А ещё Попович был не дурак выпить – желательно на халяву.

Посмотрел он внимательно на Серёгины кухонные расклады, посчитал что-то в уме, покумекал, и резюмировал – с бесконечно важным видом:

– Напрасно ты, братец, столько денег переводишь. Совсем, даже, напрасно!

Ведь, что в питании самое важное? Калорийность! Вот, к примеру, из чего ты на всю банду готовишь борщ? Говядина на косточке? Она же очень дорогая! А если, бульон для борща варить из свиной головы? И конечная калорийность повысится, и денег сэкономим на бутылку…

Серый подумал-подумал, да и согласился. Чего, спрашивается, не выпить лишний раз? Тем более, что и работа поварская – отнюдь не сахар сладкий…

Мясо, парное молоко и прочие продукты в деревушку – на подводе с сонной лошадкой – каждое утро привозил Митёк – местный, вечно пьяненький мужичёк средних лет. Дали «повара» Митьку чёткий заказ, и ровно через сутки получили просимую свиную голову абсолютно невероятных размеров. А к ней дополнительно – по отдельной просьбе – двадцать банок грибной солянки и две литровых бутылки уксуса.

– На несколько раз, наверное, хватит, – радовался рачительный Попович, – Главное, чтобы никто не догадался, в чём тут дело. А то и побить могут, с юмором у народа нынче совсем плохо стало…

Пока все работали в поле, они – за четыре часа – сварили крепчайший бульон, а использованную часть свиной головы вытащили из шестидесятилитровой кастрюли и старательно закопали на заднем дворе.

Потом вывалили в кастрюлю с десяток банок солянки, добавили без счёта капусты, картошки, моркови и подбросили в печку свежих дровишек.

– Красиво получилось! – через некоторое время одобрил Серый. – Только, вот, неприятный запах портит всю картину…

– Точно, побьют, – грустил Попович.

Пришлось вылить в борщ грамм семьсот уксуса – и тут случилось настоящее чудо: вкус варева неожиданно изменился в лучшую сторону, даже появилась некая пикантность.

Усталая братва, заявившаяся в урочный час на обед, справилась с полной шестидесятилитровой кастрюлей без видимого труда, причём, трепетные городские девицы от мальчишек не отставали, даже нахваливали и пытались выведать рецепт.

– Завтра варите две кастрюли, – в конце трапезы распорядился Кусков. – Знатная вещь получилась! Хвалю!

Сколько свиных голов было съедено за этот месяц – не сосчитать, да и повара не остались внакладе. Вот только, рецептом заветным они так ни с кем и не поделились…

В одно из воскресений объявили выходной. Кто-то пошёл на рыбалку, кто-то отсыпался без задних ног. А Серый с ротмистром решили – на всякий случай – обследовать чердаки близлежащих заброшенных домов. Вдруг, да обнаружится что-нибудь полезное? Например, клад какой, или ещё что…

Чего только не было на этих чердаках: рваные полусгнившие рыбацкие верши, допотопные ватники и тулупы всевозможных размеров, старые кирзовые сапоги, а также многочисленные альбомы с пожелтевшими фотографиями.

– Почему же люди, уезжая, не взяли фотографии с собой? – искренне недоумевал Сергей. – Или же никто и не уезжал вовсе? Просто все перемёрли от старости и болезней?

Нашлись и вещи, безусловно, могущие реально пригодится в хозяйстве.

Серому достался металлический змеевик и несколько сорокалитровых бидонов. А Ротмистр нашёл старый, сильно заржавевший обрез.

Михась с Поповичем сразу залили в бидоны всякой всячины, сдобренной сахаром, то есть, «поставили брагу». Кусков же сел приводить в порядок найденный обрез: разобрал, тщательно смазал машинным маслом каждую деталь, и, даже, отрезав от старого валенка несколько кусок войлока, занялся полировкой.

– Зачем это вам, Вашбродие? – не утерпел любопытный Попович. – Хотите, я по этому поводу расскажу очень смешной анекдот? Про одного кота?

– Не стоит, кардинал, право! – вальяжно откликнулся Кусков. – Есть у меня устойчивое предчувствие, что данный ствол может нам пригодится, хотя патронов-то и нет…

Как говорится в таких случаях, мол: – «Предчувствия его не обманули…».

Через неделю в деревушку заехал Комиссар, то есть, тот самый парнишка, который был самым главным по картофельному соревнованию. И, совершенно неожиданно, у Комиссара с бригадиром Кусковым образовалась досадная нестыковка: контрольные цифры отказывались совпадать, у «главного по соревнованию» количество мешков с картофелем, собранного бригадой, было более скромным, чем в блокноте у Кускова. Дело, даже, чуть не дошло до драки.

– Ты, краснопузый, у меня за всё ответишь! – непочтительно орал ротмистр, грозно размахивая кулаками. – Я покажу тебе – продразвёрстку – по полной программе!

– Оставьте, Кусков, ваши кулацкие штучки! – не сдавался Комиссар. – Как вы, интересно, с такими контрреволюционными выражениями – через полтора месяца – собираетесь сдавать Ленинский зачёт?

Так они ни о чём и не договорились. Хлопнул Комиссар в сердцах дверью, сел на мопед «Верховина», да и умчался куда-то.

А Митёк, пьяненький водитель кобылы, сидел в это время на кухонной завалинке и – как бы между делом – рассуждал:

– У Поповича, вроде, бражка подходит.…Угостил бы кто меня, а? Я, может быть, и раскрыл бы одну страшную тайну…. Почему же – после бражки – и не раскрыть? Как это – про что тайна? Про картошку пропадающую, ясен пень…

Кусков у Поповича, не смотря на оказанное физическое сопротивление, один бидон с брагой отобрал, да в Митька большую его часть (то есть, браги) и влил. Митёк – по хмельному делу – всё и рассказал:

– Вы, когда вечером уходите домой, то часть пересчитанных мешков ещё с поля не вывезена? Типа – не успели? А когда утром вновь приступаете к уборке, то на поле уже чисто? Тут такое дело…. У нашего председателя колхоза родственников – как у дурака фантиков. Причём, некоторые из них трудятся на различных бойких рынках: в Боровичах там, в Новгороде, в Окуловке…. Вот, он – по ночам, понятное дело – иногда и увозит туда картошку-то. Была картошечка колхозная, стала частная…. Усекли, гусары хреновы?

Гусары усекли сразу и прочно. Уже через десять-двенадцать минут полувзвод, правда, в пешем порядке, выступил в направлении Правления колхоза. Впереди шагал злой ротмистр и хмуро декламировал:

 
Песенка весеннего дождя
Вдруг, прервалась, словно отдыхая.
Ей не нужно – злата или рая,
Ей чужды законы бытия.
 
 
И всегда, престижности назло,
То поёт, то снова замолкает.
О деньгах совсем не вспоминает,
Голосом, как будто – серебро.
 
 
О ручьях поёт и о рассветах,
О любви и детской чистоте.
Но играют роль свою наветы,
Модные в гламурной суете.
 
 
И поймали Песенку сатрапы,
И пытают – с ночи до утра.
Почему же ей – не надо злата?
Знает что-то тайное она?
 
 
Табуретом били – как всегда.
Но молчала Песенка упрямо.
А потом – тихонько умерла,
Словно чья-то старенькая мама.
 
 
В жизни этой сложной – всё ужасно просто.
После ночи звёздной – сизая заря.
Но зарыли алчные, суки, на погосте
Песенку весеннего дождя…
 

Путь был не близок – километров пятнадцать с гаком, но чувство неутолённой мести клокотало в гусарской груди почище, чем вулканическая лава в жерле Везувия – в день гибели Помпеи…

Согласно заранее выработанной диспозиции, основная масса мстителей занялась бескровной нейтрализацией конторских служащих – бухгалтера, зоотехника, агронома и прочих. Серый же удостоился чести сопровождать ротмистра в самое логово коварного врага.

Одним могучим пинком ноги Кусков снёс с петель хлипкую дверь председательского кабинета, и, подбадривающе подмигнув Сергею, смело проследовали внутрь.

– Это что ещё за фокусы? Вы кто такие? А, ну-ка, предъявите ваши документы! – матёрым медведем взревел председатель Пал Иваныч, мужик отнюдь не хилый.

Вернее, взревел матёрым медведем, и сразу ж примолк, испуганно моргая длинными и пушистыми ресницами. Это ротмистр картинно достал из внутреннего кармана ватника обрез, страшно клацнул хорошо смазанным затвором, и, небрежно цедя слова сквозь зубы, поинтересовался:

– Как вы сказали, уважаемый? Ваши документы? Помнишь, Серёга, фильм такой – «Рождённая революцией»? Там ещё был один очень шикарный эпизод. Входят два отморозка в кабинет к храброму комиссару, а тот их и спрашивает, мол: – «Ваш мандат, товарищи»? А тот, что повыше, просит своего подельника: – «Козырь – наш мандат!»…. Помнишь?

– Помни, конечно, – подтвердил Серый. – Шикарный эпизод, согласен.

– Давайте, гражданин, повторим мизансцену, – вежливо обратился Кусков к председателю колхоза, не сводящему испуганных глаз с обреза. – Ну-ка, спросите ещё раз: – «Ваш мандат, товарищи»? Ну, гнида вороватая, долго я буду ждать, мать твою?

– Э-э-э…. Товарищи, а где ваш мандат?

– Козырь, наш мандат! – радостно и призывно воскликнул ротмистр.

Тяжело вздохнув, Сергей – в точности, как в известном фильме – медленно подошёл к председателю и сильно, почти без замаха, засветил ему кулаком между глаз. Мужик отлетел метров на пять, звонко ударился затылком о стену и, страдальчески закатив глаза, медленно сполз на пол.

– Заставь дурака Богу молится, он – от излишнего усердия – и председателя колхоза замочит до смерти, – недовольно прокомментировал Кусков, старательно поливая голову Пал Иваныча водой из пузатого графина.

Председатель медленно пришёл в себя и в ту же секунду ощутил под кадыком холодное дуло обреза.

– Будешь ещё, сука оппортунистическая, воровать картошку студенческую, которая потом, мозолями и спинами усталыми достаётся? – надулся пафосным мыльным пузырём ротмистр. – Иначе, ведь, Колыма тебе светит, гнида позорная…. Или же пристрелить морду сволочную по-простому, ради пущего душевного спокойствия? Что делать? Кто подскажет?

В ответ председатель лишь тихонько вертел головой из стороны в сторону, что-то неразборчиво мычал и мелко-мелко сучил ногами, обутыми в кирзовые сапоги пятидесятого размера.

– Ладно, на первый раз – верю, – неожиданно успокоился ротмистр и отвёл дуло обреза в сторону, – А украденные мешки с картошкой – всего двести восемьдесят пять штук по сорок пять килограмм в каждом – вернёшь. В другом месте украдёшь, но – вернёшь! Пошли, Серёга, на свежий воздух, а то, очень похоже, наш вороватый друг обхезаться изволили. Причём, не исключаю, что и по-крупному…

По итогам уборочной картофельной кампании бригада под руководством Кускова выиграла-таки соревнование. И диплом памятный был вручён, и вполне приличная денежная премия.

Премию, впрочем, ротмистр никому на руки выдавать не стал, прокомментировав этот поступок следующим образом:

– Деньги, заработанные потом и кровью, да ещё и в боях с грязными супостатами, тратить на меркантильные нужды – пошло и отвратительно.

Поэтому – в ближайшую субботу – встречаемся в «Белой Лошади», где и гуляем с шиком гусарским, потому как – честно заработали это право…. А обрез наш я подарю ресторанным ребятам, у них чего только не висит по стенкам: колёса, сёдла, шпоры, попоны…. Знать, и обрезу там найдётся достойное местечко. Как-никак, вещь легендарная…

Но забыл Кусков простую истину: – «Долог и непредсказуем путь к причалу, и всякое на этом пути ещё может случиться…».

Байка шестая
Старый ржавый обрез – 2

Славно они тогда посидели в «Белой Лошади».

Для тех, кто не знает: ресторанов – разнообразных и дорогущих – в Ленинграде, в далёком 1981-ом году, было в достатке. А пивной ресторан с приемлемыми ценами наличествовал всего один – «Белая Лошадь». Шесть сортов разливного пива – вещь для тех времён неслыханная! А ещё в «Лошади» подавали-предлагали и всякие вкусности с завлекающими названиями: – «Щи по-гусарски», «Колбаска-гриль по-славянски», «Тройная уха «а-ля» граф Строганов»…

Попасть в такое особенное и приметное заведение – было куда как непросто, очередь за месяц приходилось занимать. Но ротмистр Кусков – это вам не просто так блондинистый парнишка. А Мастер Спорта СССР по конной выездке, с самим Ростоцким-младшим занимавшийся когда-то в одной «лошадиной» группе. Поэтому всю «картофельную» банду впустили, что называется, по первому свистку, и обслужили по высшему разряду.

Но конец вечера был безнадёжно испорчен. Выяснилось, что Кусков обрез – вещь раритетную и легендарную, предназначавшуюся в подарок ресторану – случайно забыл в безымянной деревне: под колченогой койкой, в потрёпанном портфеле.

Все, естественно, расстроились, но решили горячку не пороть, а возникшую проблему решать не спеша, комплексно и с нетривиальной выдумкой.

– Почему бы, собственно говоря, не встретить очередной Новый год в этой самой, всеми позабытой деревушке? – после недолгого раздумья предложил Серый. – Заодно и обрез заберём. А год-то наступающий, тем более, намечается счастливым. Как там говорит знаменитый поэт Андрей Вознесенский? Мол: – «Девятнадцать – восемьдесят два. По идее, счастливый номер…». Может, смотаемся?

После долгих и жарких прений единодушно и железобетонно решили: – «Ехать непременно, наплевав на все трудности и тернии!».

Но, вот, наступило тридцатое декабря – день отъезда – а на Московский вокзал, к отправляющемуся поезду прибыли только три персоны: Серый, Генка Банкин и Надежда с РГ. У всех других, естественно, образовались насквозь уважительные причины: Кускова жена не отпустила, к Михасю поволжские родственники пожаловали, Толстый готовился к предстоящей свадьбе, к Ленке жених из лётного училища прибыл на побывку, ну, и тому подобное….

– С одной стороны, это плохо, мол, распался дружный коллектив под напором бытовых заморочек, – принялся философствовать Банкин. – А, с другой, некоторые задачи мобильным группам и решать гораздо проще, чем громоздким войсковым соединениям. Азбука полевая…

Они выехали – по юношеской наивности – налегке, планируя затариться необходимым провиантом и алкоголем поближе к месту назначения. Но утром 31-го декабря на крохотной железнодорожной станции, где они десантировались, было хоть шаром покати. С громадным трудом удалось достать пять банок тушёнки, килограмм коричневых развесных макарон, две буханки хлеба, шмат тощего сала и пузатую бутылку вермута. Причём, не советского дешёвого вермута, а импортного, незнакомого, дорогущего, который назывался – Martini.

Уже находясь на низком старте, ребята неожиданно встретились со старым знакомым «по картошке» – с Митьком, приснопамятным водителем кобылы.

– Студентики, родимые! Каким ветром занесло к нам? А тут по радио – к вечеру – обещали минус тридцать два градуса, – Митёк, как и всегда, был немного пьян и искренне радушен.

Узнав о намеченных планах, он тут же стал непривычно серьёзным:

– Не, до Места (так тутошние старожилы называют вашу заброшенную деревушку) так просто не дойти. Наезженной дороги там имеется всего-то километров семь, а дальше – все десять – тянется нетронутая целина. Снегу нынче намело по пояс, без снегоступов или лыж каких – труба полная…

Митёк по-быстрому сбегал домой и выдал путникам три пары стареньких снегоступов:

– Классная вещь! Осиновые! Моя бабка ещё плела – лет сорок тому назад. В те времена зимой все ходили на таких …

Вещь, действительно, оказалась классной и воистину незаменимой. Если бы не снегоступы эти осиновые, то пришлось бы им встречать Новый год в чистом поле. Или, что вероятней, в дремучем лесу. А так-то – оно и ничего: уже к шести вечера благополучно добрались до безымянной деревни, то бишь, к Месту вожделенному.

Добраться-то – добрались, но, при этом, и очень устали. Прямо-таки, как кони педальные – по выражению местных колхозников.

А в конечной точке маршрута было совсем не до отдыха: их «осенняя» изба промёрзла насквозь, баньку по самую макушку занесло снегом, в колодце не было воды – вымерзла вся, до последней капли.

Первым делом, Серый нашёл заветный обрез и тщательно завернул его в старую фланелевую портянку, найденную тут же. Вторым, они с Генкой напилили впрок дров. Потом разгребли от снега баню, затопили печь, Надюху приставили к данному объекту: снег неустанно подсыпать в чугунный котёл, дровишки подбрасывать в печку. (Очень, уж, хотелось встретить Новый год с соблюдением всех традиций – с жарко натопленной банькой, в частности.…). А сами занялись избушкой: окна утеплили полиэтиленом, захваченным с собой, дверь подправили, подмели в комнатах, печь вычистили, огонь в ней – максимально жаркий – развели.

Надежда в бане погрелась первой, после чего отправилась накрывать новогодний стол. А времени уже было – четверть двенадцатого. Но и Сергей с Банкиным успели – ради соблюдения принципов – вениками похлестать друг друга…

За стол они сели без трёх минут полночь, хлебнули иностранного вермута, поздравили друг друга с наступающим Новым годом, закусили макаронами с тушёнкой. И, вдруг, такая усталость навалилась…. Прямо за столом все и уснули…

Серый проснулся часа через два – дрова уже догорали, значимо похолодало. Он растолкал ребят и отправил их спать, а сам остался дежурить при печи в качестве истопника, раз в двадцать минут подбрасывая в топку свежие поленья. Сидел себе тихонечко, присматривал за огнём, размышлял о разном…

Вдруг, за входной дверью кто-то жалостливо и просяще заскулил-заплакал. Сергей открыл дверь: на пороге лежала собака – большая такая, только очень худая, создавалось впечатление, что скелет просвечивал сквозь кожу. И такими жалостливыми глазами смотрела на Серого, что душа выворачивалась наизнанку.

Он затащил собаку в избу, пристроил возле печи, рядом с заиндевевшей мордой примостил щербатую тарелку с тушёнкой. Минут пятнадцать-двадцать собака только мелко дрожала всем своим худым тельцем и неотрывно смотрела на Серого. Потом начала жадно есть. Съела одну предложенную порцию тушёнки, вторую, умяла четверть краюхи хлеба.

Потом, видимо, горячая печка стала припекать ей бок, и собака приподнялась. Тут-то и выяснилось, что лап у неё в наличии было всего три, а на месте четвертой располагался короткий, тёмно-коричневый обрубок, покрытый подтаявшей ледяной коркой.

С культи, видимо, давно уже загноившейся, в тепле закапали крупные капли чёрной слизи, воздух мгновенно наполнился нехорошим больничным ароматом. От мерзкой вони тут же проснулись остальные студенты-авантюристы.

Надежда занялась собакой – начала аккуратно и осторожно обрабатывать запущенную рану йодом, предусмотрительно прихваченным с собой. Генка же, оставшийся не при делах, понимая, что в этом амбре уснуть невозможно, достал обрез, разобрал, и принялся тщательно смазывать его составные части тушёночным жиром – за неимением лучшего. Сергей даже не стал спрашивать – зачем. Мол: – «Если у ротмистра Кускова были не обманувшие его предчувствия, то почему же у Генки таковых быть не может?».

За окнами заметно посветлело, близился рассвет, бедная собака, наконец, уснула. Они – втроём – вышли на крыльцо. На востоке, в светло-серых небесах, почти сливаясь с линией горизонта, затеплилась тонкая розовая нитка зари. На противоположной стороне озера, над трубами немногочисленных домов обитаемой деревни стали лениво подниматься вверх редкие дымы. Было очень холодно, минус тридцать пять, не меньше. Деревья, окружающие Место со всех сторон, были одеты в совершенно невероятные, пышные и идеально-белоснежные шубы.

– Хорошо-то как! – выдохнул Генка.

Серый, глядя куда-то вверх, неожиданно – в первую очередь, для себя – выдал:

 
Тоненькая розовая нитка,
На востоке, в тёмных небесах,
Теплится, как робкая улыбка —
На карминных, маленьких губах…
 

Над озером разнёсся – со стороны жилой деревни – громкий петушиный крик:

– Ку-ка-ре-ку!

Потом Серый много раз интересовался у знающих людей, мол: – «К чему это такое, когда в первое утро Нового года – в страшный мороз – громко кричит петух?». Никто так и не смог ему ответить членораздельно, даже многознающие цыганки только неопределённо пожимали плечами и посматривали как-то странно, с плохо скрытым подозрением…

Утром к ним в гости припёрся Митёк.

– С Новым годом, босота студенческая! Поздравляю от души! – размахивая на пороге бутылкой самогона, беззаботно орал Митёк, вдруг, осёкся и, неуклюже опускаясь на пол, слезливо запричитал: – Жучка, Жученька! Ты жива, девочка моя!

Собака, радостно скуля, поползла к нему на встречу…

Через полчаса Митёк, ласково поглаживая смирно сидящую у его ног собаку, рассказывал:

– Жучка у нас жила на скотном дворе. Очень хорошая собака, ласковая. Но почему-то невзлюбил её наш председатель, Пал Иваныч. Сперва очень сильно побил сапогами, а потом, с месяц назад – и вовсе – пальнул в неё картечью из берданы…. Я тогда подумал, что всё, конец Жучке. Ан, нет! Молодцы вы, ребятушки, спасли собаку! Это, не иначе, промысел Божий привёл вас сюда. А Жучку я с собой заберу. Нынче нет уже Пал Иваныча, свобода у нас полная…. Нет, его никто не убивал. Наоборот, забрали нашего бывшего председателя на повышение, то бишь, в область. Он теперь в Новгороде будет трудиться вторым секретарём Обкома. Вот, оно как! А что, правильное решение. Пал-то Иваныч, он мужик политически очень подкованный. Да, вы же сами с ним работали по осени! Значит, знаете…

– Это точно, работали, знаем! – ехидно подтвердил Сергей.

Митёк хлопнул мозолистой ладонью по лбу:

– Кстати, вспомнил, для чего я к вам пёрся-то! Метель надвигается серьёзная, пора вам, студиозы, срочно сваливать отсюда…. Да, какие ещё – к такой-то матери – прогнозы! У меня организм всё чует самостоятельно, без всяких дурацких подсказок. Если после дельной выпивки – похмелье мягкое, только поташнивает чуток, то следует ждать хорошую погоду. А, вот, когда крутит всего, продыху никакого нет, то это к погани всякой: к ветру ураганному, к ливню с грозой, или, наоборот, к недельной метели…. Сегодня же крутит с самого утра. Так что, надо – непременно – сниматься с якорей….

Через полчаса они «снялись с якорей» и зашагали – на осиновых снегоступах – к железнодорожной станции. Колченогую Жучку несли на руках, естественно, по очереди…

В поезде было тоскливо – холод, теснота, тусклые жёлтые сумерки. На какой-то маленькой станции в вагон вошли и расположились на соседних местах два дембеля, только что распрощавшиеся с армией и следующие в родные пенаты.

Сперва солдатики вели себя вполне прилично, видимо, изображали из себя скромников, то бишь, отличников боевой и политической подготовки.

Потом пошептались о чём-то между собой, купили у проводницы водки, выпили, захмелели и начали выступать: мат на мате, мат сверху, и мат помимо.

Серый, усмехнувшись бесконечно печально, попытался объяснить по-хорошему, мол: – «Вместе с нами едет дама, поэтому ругаться матом – нехорошо. Более того, серьёзные последствия, они и для уважаемых дембелей – серьёзные последствия…».

– Ты чё, гнида малолетняя? – непритворно удивился один из (уже бывших) солдатиков. – Пик-пик-пик, и ещё – пик-пик-пик! Ты, зараза низкорослая, сейчас досконально узнаешь, что она, дембельская любовь, собой представляет…. И – пик-пик-пик…

– Да, что вы, братья! – миролюбиво вмешался в перепалку Генка Банкин, неторопливо расшнуровывая рюкзачок. – Всё, собственно, путём! Сейчас и презент вам, бравым, организуем! Подождите чуток. Сейчас-сейчас…

– Так-то оно лучше, салажата, – пьяненько и вальяжно откликнулся второй дембель. – Дедушки, они ценные подарки очень уважают. Глядишь, и простят вашу наглость. Пик-пик-пик…

Генка, бессовестно подражая ротмистру Кускову, не торопясь, извлёк из рюкзака тяжёленький свёрток, развернул фланелевую портянку, уверенно взял в руки обрез и, многообещающе подмигнув, звонко передёрнул хорошо смазанный затвор.

Через пару секунд дембелей и след простыл…

Кусков обрезу был рад несказанно. А узнав, что данный предмет снова пригодился – да ещё и как – впал в самый натуральный философский экстаз:

– Тысячу раз был прав старикашка Шекспир! Бесспорно, весь наш многоликий Мир – один сплошной Театр…. Но, сколько каждому из нас отмерено спектаклей – не дано знать. А когда будет прощальный бенефис, тем более…. Вот, обрез, железяка старая, на первый взгляд, бесполезная полностью. Но в спектаклях жизненных – до сих пор – играет ключевые роли…. А нам, если строить прямые аналогии, чего ждать от этой непредсказуемой жизни? Каких, спрашивается, невероятных и фантастичных ролей?

Отнёс ротмистр, как и обещал, обрез в «Белую Лошадь», там его официанты торжественно повесили на стену, рядом с какой-то знаменитой персидской саблей.

Года через три – после событий, описанных в этой главе – Сергей случайно заглянул в «Белую Лошадь». Посмотрел на стену. Чем-то там знаменитая персидская сабля висела на прежнем месте, а обреза не было.

Стал спрашивать у официантов – никто ничего толком не знает: весь старый персонал давно уже уволился…

«Видимо, наш железный друг опять задействован в каком-то важном и интересном спектакле», – решил Серый. – «Оно и ничего. Лишь бы – в руках правильных и добрых…»