Текст книги "Логово льва"

Автор книги: Андрей Бондаренко

Стройные яхты и грузные неряшливые буксиры, приземистые лесовозы и неуклюжие фруктовые пароходики плотно прижимались бортами друг к другу, создавая некое подобие консервной банки, до упора набитой несвежим селёдочным филе.

– Ничего не понимаю! – завертел головой во все стороны Банкин. – Деревушка-то совсем крохотная. Откуда здесь столько плавсредств? Здесь что – мёдом намазано?

Ник насчитал сорок восемь кораблей и корабликов, но искомой «Кошки» среди них не было, что отнюдь не радовало.

Банкин соскочил со своей кобылы, ловко поймал за шиворот рубахи пробегавшего мимо иссиня-черного пацанёнка.

Мальчишка сперва истошно задергался и испуганно заверещал – словно кот, пойманный в сачок живодёра, но потом, разглядев большую сверкающую монету, зажатую во второй Гешкиной руке, успокоился и уже по-деловому, густым басом поинтересовался:

– Ну, чего надо, сеньор проезжающий?

– А где стоит яхта по прозванию «Кошка»? – проникновенно спросил Банкин, громко и членораздельно произнеся названия морского судна – как на испанском, так и на английском языках.

– Не понимаю я ничего в этих названиях. Да и читать не умею, – недовольно заявил негритенок. – Вы, дяденька, если человека какого ищете, то имя его назовите или просто опишите, как он выглядит.

Банкин на секунду задумался.

– Ну, он такой – странный немного. Ходит всегда в чёрных очках. А ещё он мелкого сиамского кота всегда таскает с собой.

– Так вам Одноухий нужен? – сообразил пацанёнок. – Так бы сразу и сказали! Он уже целую неделю в нашей pulperia буйствует. Всем уже надоел – хуже горького батата. Дону Диего, хозяину pulperia, все зубы выбил, застрелил двух метисов, нашего мэра раздел догола, подвесил к потолку и выпорол. А всех девчонок, какие якшаются с проезжающими господами, себе забрал, мерзавец… Ничего, скоро полицейские заявятся из Сан-Анхелино – по его душу! Вот тогда-то он за всё ответит!

Банкин отдал пострелёнку честно заработанную монету, благодарно проводил юного всезнайку несильным пинком под тощий зад, после чего беспомощно и тоскливо посмотрел на Ника:

– А я всегда, ещё тогда – на Чукотке, не доверял этому Сергею Анатольевичу! Вот же морда запойная, и тут развернулся во всей красе! Вот я ему, дай только добраться…

Они подъехали к харчевне, на вывеске которой было крупно написано «La Picarilla» («Плутовка» по-нашему). Судя по звонкому женскому визгу, долетавшему из окон pulperia, это название полностью соответствовало глубинной сути данного заведения.

Банкин остался приглядывать за мулами и ценным грузом, а Ник, сильно толкнув скрипучую дверь, вошёл внутрь.

Представшая его взгляду сюрреалистическая картина впечатляла: капитан Куликов, с двумя парабеллумами в руках, вольготно восседал в старинном широком кресле, рядом с креслом располагался необъятный стол, весь заставленный пустыми и наполненными разнокалиберными бутылками и тарелками с недоеденной снедью, на сцене с десяток полуголых девиц, визжа откровенно устало и жалобно, старательно исполняли канкан, а посреди трактирного зала на верёвке, свисающей с крюка, к которому раньше крепилась люстра на пятьдесят свеч, болтался жирный голый мужик, весь зад которого был исполосован свежими красными рубцами…

Та ещё картина маслом – мрак полный!

Кот Кукусь, неодобрительно наблюдавший с каминной полки за всем происходящим, первым заметил Ника и приветственно замяукал, небезуспешно стараясь переорать девичий хор.

– Никитон, мать твою! – обрадовался Куликов. – К нам гость, к нам гость! А ну-ка, мартышки ленивые, мать вашу, давайте-ка ещё один горячий заход – в честь нашего славного господина Буэнвентуры, так его растак!

Естественно, что после этих слов, для полной убедительности, Сергей Анатольевич открыл беспорядочную стрельбу в потолок из обоих стволов…

Сорок минут понадобилось Нику, чтобы на корню пресечь этот развратный кавардак.

В конце концов, порядок был полностью восстановлен: мэр развязан, одет в штаны и с искренними извинениями отпущен домой, девчонки отправились к местам постоянной дислокации, а капитан Куликов был обезоружен и связан, после чего тут же уснул, оглашая всю округу могучим храпом.

– Вроде худой, а такой тяжёлый! – громко возмущался Банкин с трудом перебрасывая связанного Куликова через круп своего коня. – Навязался на нашу голову, гуляка кабацкий!

Кот Кукусь самостоятельно запрыгнул на спину сонного мула, замыкающего колонну.

Отъехали от этой Сандиньи на пару километров вдоль безлюдного морского побережья, из найденного плавняка разожгли жаркий весёлый костёр, сами перекусили и накормили голодного кота, дожидаясь, пока доблестный капитан придёт в себя…

Через три часа Сергей Анатольевич проснулся и хмуро попросил развязать его, что Банкин, с видимой неохотой, и исполнил.

– Опохмелиться дадите, мазуты береговые? – тут же поинтересовался Куликов, присаживаясь к костру и поправляя на длинном носу знаменитые чёрные очки.

Ник молча протянул ему заранее приготовленную и откупоренную бутылку с креплёным калифорнийским вином.

Куликов принял бутылку дрожащими руками, поднёс ко рту и в несколько жадных глотков полностью опорожнил сосуд.

– А больше нет? – жалобно поинтересовался Сергей Анатольевич, демонстративно опрокинув бутылку кверху дном, глазами указывая на редкие капли, падающие из горлышка бутыли на прибрежный песок.

– Может, и есть. Но пока – не про твою честь! – невежливо ответил Банкин.

– А что так? – деланно удивился Куликов. – Надеюсь, я не сильно покуролесил? Деревушка-то цела осталась?

– Цела, цела, – успокоил его Ник. – И погулял ты нормально, в меру. Бывало и покруче. Ты вот лучше скажи: а где «Кошка»? Ты её часом не пропил? И почему в местной гавани наблюдается такое скопление разных морских посудин?

– Мазут береговой! – зло сплюнул себе под ноги Куликов. – Надо же, сказать такое! «Кошку» пропить! Да я за свою красавицу даже самому Господу Богу пасть порву до самых ушей! Да я…

– Остановись, мистер Одноухий! – прервал его Банкин. – Ты по делу докладывай!

– По делу… Хреновые у нас дела. Опять произошла утечка информации, так вас всех растак во все известные и неизвестные места! Американская подлодка появилась – по ваши души, ясен пень, как Сизый выразился бы. Стоит в засаде, где-то у входа в местную бухту, под водой, конечно же, да и топит все суда, выходящие со стороны Сандиньи, мать её! Только выходящие топит. То есть всех впускает, а никого не выпускает! Уже восемь корыт пошли на дно. Вот такие у нас дела. Где «Кошка»? Спрятана в надёжном месте. Там, на самом краю мола манговые заросли вылезают из джунглей. Вот в этих зарослях и отдыхает моя красавица…

Ник призадумался: дело принимало непредвиденный и паскудный оборот.

– Слышь, морской волк хренов, – вмешался Банкин. – Твоя же «Кошка» вооружена до самых зубов! Может, просто потопить эту подводную лодчонку – к нехорошей маме? А?

Куликов многозначительно пощёлкал пальцем по кадыку.

– Выпить бы мне, мазуты! Налейте болящему, Христа ради! Потопить? Да запросто и с нашим удовольствием! Только для этого надо, чтобы эта подводная лоханка всплыла в прямой видимости. А с чего ей всплывать, с каких таких пирожков?

Банкин возбуждённо заходил вокруг костра, безжалостно дёргая себя за большой грушевидный нос.

– Командир, у нас же имеются все коды для выхода на связь с этой подлодкой! Да и рация родная, американская! Выходим в эфир, настраиваемся на нужную волну, я голосом Большого Джима приказываю им убраться – к чертям свинячим или там, в порт города Нью-Йорка. А, как план? Даже нет! Я приказываю им всплыть на траверсе этой бухты! А доблестный капитан их топит торпедами! Классно придумано?

– А для чего им всплывать? – недоверчиво прищурился Ник. – Нет, ты объясни! Что ты им скажешь? Мол, всплывайте – и всё тут? Мол, я, Большой Джим, хочу на вас полюбоваться с берега? Они же наверняка знают, что господин Браун мёртв. Так что, Геша, надо ещё мозгами пошевелить. Хотя определённое зерно есть в твоих рассуждениях. Ладно, после поболтаем на эту тему. А сейчас давайте переправим наш драгоценный архив на яхту, выспимся для начала на белых простынях. Капитан, имеются у тебя в наличии хорошо накрахмаленные, белоснежные простыни?

Ник проснулся на рассвете. Натянул на ноги холщовые штаны, набросил на плечи флотский бушлат, выбрался на палубу. Было достаточно прохладно по местным меркам: плюс двенадцать-тринадцать градусов, не больше. Над морской зеленоватой водой и манговыми зарослями, в которых пряталась яхта, клубился влажный молочный туман.

Ник прошёл на корму, где невозмутимо дымил трубочкой моторист Фьорд.

– Доброе утро! – вежливо поздоровался Ник. – Есть свежие новости?

– Отсутствуют новости, – меланхолично пожал плечами норвежец. – На море всё спокойно. Только перед самым рассветом испанский лесовоз проследовал в гавань. На одного арестованного больше стало. Да час назад господин Вагнер ушёл в деревушку. Наверно, на свидание с какой-нибудь местной плутовкой.

– Что ты сказал? – Ник не хотел верить своим ушам. – Вагнер ушёл в деревню? Без приказа? Быть такого не может!

Фьорд только руки развёл в стороны.

– Может, не может.… Не моё это дело. Только вот ушёл. Взял чёрную коробку в брезентовом чехле, ремешок накинул на плечо и ушёл.

«Что же это творится такое? – заполошно забились в голове тревожные мысли. – Гешка взял рацию и без приказа усвистал в неизвестном направлении? Что же он задумал?»

– Срочно буди капитана! – Ник сильно дёрнул медлительного норвежца за широкий рукав бушлата. – Срочно буди! Тревога! Переходим на боевой режим!

Через три часа в рубке «Кошки» тоненько запищала рация.

– Слушаю! Здесь Андрес Буэнвентура! – Ник нахлобучил на голову наушники.

– Привет, командир! – голос Банкина пробился через лёгкое потрескивание эфира. – Слышишь меня? Молодец! Готовьтесь к бою, через час эта чёртова подлодка всплывёт на поверхность! Смотрите, не упустите, другой такой возможности может уже и не быть! Как меня поняли? Приём.

– Хорошо понял, – Ник старался говорить спокойно. – Гена, что ты там придумал? Не молчи, отвечай! Старший лейтенант Банкин, так вас растак! Извольте отвечать!

– Ладно, командир, не гони пургу. Всё будет нормально. Извини, мне надо торопиться. Запомни: через час подлодка всплывёт, не зевайте. Всё, отбой!

Эфир потерянно трещал и легонько повизгивал…

Ник и Фьорд тревожно приникли к окулярам биноклей, тщательно наблюдая за водной акваторией, Куликов уже спустился в тайную боевую рубку, готовый в любую секунду начать активные боевые действия.

– Лодка идёт, – коротко доложил норвежец.

Ник перевёл свой бинокль по направлению к берегу: там вяло тарахтела стареньким допотопным мотором обычная рыбацкая лодчонка, на корме которой сидел неустановленный человек в широком плаще с накинутым на голову капюшоном.

Через пятнадцать минут лодка приблизилась и, заглушив мотор, плавно остановилась на самой середине выхода из бухты, метрах в четырёхстах от «Кошки», прятавшейся в манговых зарослях.

Человек в капюшоне перешёл на нос и поставил на скамью чёрный ящик.

– Капитан! – прокричал Ник в открытый секретный люк. – Полная боевая готовность! Как только рубка появится из воды – так сразу пускай торпеды! Понял? Сразу пускай, не жди, пока она полностью всплывёт!

– Есть пускать сразу! Есть не ждать! – невозмутимо откликнулся Куликов.

– Объясни, командир, что здесь происходит, – попросил Фьорд, не отрывая глаз от бинокля.

– Да просто всё. Гешка им Брауном, то есть Большим Джимом представился. Наплёл, что ранен, попросил всплыть на поверхность и забрать его. Рискует, конечно, подлец. Ничего, если останется в живых, сгною, мерзавца, на гауптвахте…

Фьорд заметно оживился, громко защёлкал пальцами поднятой вверх руки:

– Всплывает, всплывает!

Ник и сам всё прекрасно видел: вот из воды высунулся глаз перископа, через минуту вспенилась вода в семидесяти метрах от лодки, в которой находился Банкин, и на поверхности показалась серая рубка с торчащим из неё толстым коротким пулемётом.

– Огонь! Огонь! – закричал Ник в открытый люк. – Не медли, капитан!

– Успокойся, командир. Ушли торпеды, – меланхолично доложил Куликов.

Ник снова кинулся к поручням борта, навёл бинокль на нужное место…

Подводная лодка уже полностью всплыла и неуклюже покачивалась на мелких злых волнах. К ней со стороны «Кошки» неуклонно приближались две белые узкие полосы.

«Быстрее, быстрее!» – торопил Ник торпеды.

На подводной лодке тоже заметили приближающуюся смертельную опасность, но сделать уже ничего не могли: мгновенно погрузиться под воду невозможно.

От бессилья и осознания, что их провели, как детишек дошкольного возраста, кто-то серьёзный и злой, находящийся в рубке подлодки, открыл по лодчонке Банкина шквальный огонь из пулемёта…

Один за другим прогремели два взрыва, над подводным судном встала высокая водная стена.

– Фьорд, запускай мотор! Полный вперёд! – скомандовал Ник.

«Кошка» подошла к тому месту, где совсем ещё недавно наблюдалась хищная и элегантная подводная лодка. Теперь здесь повсюду плавали какие-то непонятные обломки, окружённые со всех сторон круглыми масляными пятнами.

– Вон Гешкина посудина, кверху дном плавает, – тронул Ника за плечо Куликов, уже вылезший из своего боевого арсенала. – Фьорд, правь вплотную к перевёрнутой лодке!

Подошли вплотную. Банкина нигде не было видно. Борта и дно лодки представляли собой одно сплошное решето, как минимум пятьдесят крупнокалиберных пуль достигли своей цели.

– Эх, Гешка, Гешка! – скорбно покачал головой Куликов. – Жалко-то как! Такой отличный мужик погиб…

Руководство приказало идти в норвежский порт Берген и сдать архив Троцкого на руки тамошнему резиденту.

«Очень странное решение, – подумал про себя Ник. – По Норвегии уже немцы вовсю разгуливают, для них эти документы – просто лучший подарок. Хотя, начальникам – оно всегда виднее. Как говорится: темней всего – под пламенем свечи…»

Решили по дороге зайти в португальский Синиш, очень уж Нику хотелось ещё раз повидаться со старой Натальей.

Пришли, встали к прежнему причалу, сошли на берег.

Стали бабушку искать – нет нигде.

Парнишка местный подбежал, залопотал что-то на местном диалекте португальского языка. Всё ясно – умерла Наталья…

Кладбище – древней не бывает. На самом его краешке притулилась скромная свежая могилка с крошечной табличкой:

«Natali Ivanova 1865–1940».

Ниже – эпитафия на испанском:

 
Камень коварен. Камень жесток.
И словно в страшных снах —
Маленький, хрупкий, жёлтый цветок
Плачет в её волосах…
 

«Иванова? – потекли одна за другой плавные мысли. – А ведь покойный прадедушка рассказывал, что его родная старшая сестра похоронена в Португалии. Неужели…?»

Постояли, повздыхали, помянули.

Утром отправились дальше…

Через шесть неполных суток яхта вошли в бухту Бергена.

Ник вдвоём с Фьордом находились в рубке, голые по пояс – по причине нешуточной жары. А капитан Куликов дрыхнуть изволили – по причине вчерашних алкогольных возлияний.

Красиво было вокруг: солнце запускало радугу разноцветную в зелёные волны, на берегу стройными рядами расположились симпатичные жёлто-красные домишки.

– Эй, Фьорд! – обратился Ник к норвежцу, – Посмотри, красота-то, какая!

А Фьорд глядел совсем в другую сторону.

Там, на молу пирса, стояла невысокая светленькая девчонка, а рядом с ней два пацана-погодка белобрысых, лет по восемь-десять, внимательно наблюдали за подплывающей яхтой.

– Прощай, Андреас! – пробормотал Фьорд. – «Кошку» сам поставишь, не маленький.

Не снимая штанов и ботинок, норвежец тут же прыгнул за борт и неумелым кролем поплыл к этому пирсу…

Пришвартовался Ник кое-как. Ткнулась «Кошка» бортом в старые резиновые шины, аккуратно закреплённые вдоль пирса, да и замерла послушно. Умная девочка.

«Да и мне, судя по всему, пора на родину, – загрустил Ник. – И девчонка своя там ждёт, Фьордовой и не хуже совсем…»

 
Нева грустит…
И я грущу – за ней.
И в воздухе – тоска,
Да и прибудем с этим.
Бывает всяко
В розовом рассвете.
Бывает в мире солнечных теней…
Бывает. Почему же ты грустишь,
Роняя слёзы, словно мир закончен?
И ветер, разогнав толпу на площади,
Вдруг прилетел к тебе.
И, я с ним – лишь к Тебе!!!
 

– Эй, Андреас! – громко прокричал Фьорд, обнимая жену, а на каждом его плече сидело по белобрысому мальчишке. – Всегда и везде! А козлы те сраные не пройдут никогда!

И показал на своё правое плечо, где имела место быть синяя татуировка Джузеппе Гарибальди…

– Конечно, не пройдут! – ответил Ник, показывая пальцем на своего зелёного Че Гевару, изображённого на левом плече. – Никогда!

Эпилог

Ранним августовским утром, перед самым рассветом, в «час волка», к «Кошке» причалила обычная рыбацкая лодка, за вёслами которой сидел ничем не примечательный дядечка: абсолютно невзрачный, среднего возраста, в потёртом бюргерском котелке на голове.

Дядечка негромко произнёс нужный пароль, после чего все двенадцать брезентовых мешков с архивом товарища Троцкого были незамедлительно перегружены в его нехитрое плавсредство.

– Ауфидерзейн! – вежливо попрощался со всеми неприметный господин, помахал своим котелком, и рыбацкая лодка навсегда растаяла в предрассветной молочной дымке.

Вот и всё. Столько крови и пота пролито, столько трупов оставлено за спиной, а тебе даже элементарного «спасибо» не сказали! Вот она, незавидная судьба всех рыцарей плаща и кинжала.

Ещё через два дня Руководство приказало следовать в Ленинград.

Перед отплытием Ник прошёлся по портовым магазинчикам, хотел купить для Зины и Мэри какие-нибудь местные нехитрые сувениры.

«Да, бедная Мэри, как ей сказать, что Гешка Банкин погиб? Надо будет с Зиной посовещаться…» – подумалось в очередной раз.

У шустрого мальчишки-газетчика Ник приобрёл целую кипу свежих печатных изданий. На первой странице какой-то толстой газеты, издаваемой на немецком языке, красовалось: «Безвременная смерть Льва Троцкого! Лидер Четвёртого Интернационала, призывавший к осуществлению мировой революции, убит ударом альпенштока по голове!»

«Быстро ребятишки сработали!» – грустно усмехнулся Ник.

Не было каких-то переживаний и сожалений: революционные игры – дело изначально опасное и неблагодарное, раз Лев Давыдович решил всё же серьёзно ввязаться в этот процесс, значит, и осознавал все возможные последствия.

Как говорится: на войне – как на войне…

«Кошка» гордо проследовала мимо немецких сторожевых судов, которые всё это время – пребывания Ника и компании в порту Бергена – старательно делали вид, что в упор не замечают странной яхты.

Мало того, серый немецкий эсминец сопровождал-охранял «Кошку» почти до самого Выборга.

Большая политика – вещь странная, непонятная и недоступная простому обывателю.

Яхта пристала к молу ленинградского яхт-клуба.

На набережной их уже ждали три «чёрных воронка», у сходней стоял Бессонов в своём знаменитом кожаном плаще, в сопровождении трёх таких же кожаных личностей.

– Здравствуйте, капитан Иванов, – хмуро поздоровался Бессонов, не протягивая Нику руки. – Поздравляю с успешным выполнением задания. Садитесь во второй автомобиль, на заднее сиденье.

– Здравствуйте, Иван Георгиевич! – откликнулся Ник. – Мы же сейчас поедем на Крестовский остров, к нашим?

– Отставить разговоры! Садитесь в автомобиль, капитан! – грубо прикрикнул всегда обычно вежливый Бессонов.

Ну что ж, начинались вполне ожидаемые сюрпризы…

В «воронке» его крепко стиснули с двух сторон крепкие подчинённые Бессонова.

– Без глупостей, капитан! Если что – будем стрелять на поражение! – злым шёпотом предупредил один из них.

Через три часа приехали на станцию Мга, к запасному пути, на котором стоял свежевыкрашенный пассажирский вагон с зарешёченными окнами.

В сопровождении двух своих телохранителей, вежливо поддерживающих его под локти, Ник выбрался наружу.

– Я не прощаюсь с вами, капитан Иванов, – негромко сказал Бессонов. – Может быть, ещё увидимся, может, ещё поработаем вместе. Проходите в вагон!

Поздним вечером следующего дня поезд наконец остановился.

Вагон Ника, судя по всему, последний в составе, тут же отцепили и быстро оттащили куда-то…

Всю дорогу Ник не перебросился со своими охранниками и парой слов, занавески на окнах были плотно зашторены, но всё равно он точно знал, что его привезли в Москву. Куда же ещё?

В вагоне просидели ещё несколько часов, видимо, дожидались полной темноты. Потом на руки Ника надели наручники, на глаза – плотную повязку, вывели из вагона, посадили на заднее сиденье автомобиля, стиснули по бокам, повезли…

Просторная комната, белый сводчатый потолок, люстра на три рожка, письменный стол, плотно заваленный различными документами, стеллажи с книгами и толстыми картонными папками.

Ника усадили в старинное тяжёлое кресло, сняли с рук наручники, и тут же каждую из рук приковали специальными браслетами к толстым налокотникам кресла. Потом все вышли, оставив его в одиночестве.

Время ползло – словно медлительная улитка по виноградной лозе.

Час, другой, третий…

Он достаточно хорошо умел контролировать время и без всяких часов, но вот навалилась усталость, время скомкалось в один неровный комок, Ник задремал…

Ник проснулся от глухого нервного покашливания.

Открыл глаза, огляделся по сторонам и замер в своём кресле, непроизвольно пытаясь вытянутся в струнку: из приоткрытых дверей на него внимательно и недоверчиво смотрел Сталин.

Вождь всех народов, разглядывая Ника, склонил свою седеющую голову набок и тут же стал похож на старого хитрого воробья, задумавшего стащить с обеденного стола хлебную корку.

Через некоторое время Сталин недовольно поморщился, словно раскусил незрелую ягоду крыжовника, и исчез, неслышно прикрыв за собой дверь.

«Что бы это значило? – недоумевал Ник. – Может, это мне просто привиделось?»

Ещё через десять минут дверь, чуть скрипнув, отворилась снова, и в комнату вошёл новый посетитель.

Крупный, чуть сутулый мужчина с красивым породистым лицом вальяжного и сытого барина. Глаза вошедшего, впрочем, явно выбивались из этого образа: живые, блестящие, с лукавой искоркой.

– Здравствуйте, Вольф Григорьевич! – поздоровался Ник подчёркнуто спокойным тоном.

– И вам не болеть, товарищ Иванов, – улыбнулся вошедший. – Следовательно, в вашем две тыщи седьмом году ещё помнят о моей скромной персоне? Я по-настоящему польщён! Где-то уже видели мою фотографию?

– В Интернете, – скупо улыбнулся в ответ Ник. – Это такая информационная система, которая…

– Не продолжайте, я в курсе, – нетерпеливо махнул рукой Мессинг. – Давайте лучше поговорим о деле. Это хорошо, что вы решили вернуться в Россию. Иначе шансов выжить у вас совсем бы не осталось: сотни, если не тысячи лучших агентов, были бы немедленно брошены на ваши поиски. Причём с одним приказом: «Найти и уничтожить!» Если не секрет, почему вы решили всё-таки вернуться? Ведь знали же, что все, причастные к операции «Зверёныш», могут быть ликвидированы?

– Знал, – сознался Ник.

– Так почему вернулись? Только отвечайте честно, без увёрток и выкрутасов.

Ник на минуту задумался.

– Честно? Да, наверное, просто с вами хотелось поговорить подробно, задать несколько вопросов…

Мессинг опять улыбнулся:

– Что ж, поговорим! Но немного попозже. Сперва решим все насущные вопросы. Мне было очень непросто уговорить Иосифа Виссарионыча, но уговорил: все бойцы группы «Азимут», те, которые живы на сегодняшний день, не будут подвергнуты никаким репрессиям. Мало того, группа будет работать дальше, плюсом – награды, звания, льготы. Удивлены?

– Нет, не очень, ведь скоро начнётся война.

– Правильно рассуждаете, – кивнул Мессинг тяжёлой головой. – Именно об этом я и говорил товарищу Сталину. Меньше чем через десять месяцев начнётся такая мясорубка, на фоне которой весь компромат, содержащийся в архиве господина Троцкого, и выеденного яйца стоить не будет. А ваш славный «Азимут» может очень пригодиться – для разрешения неразрешимых проблем. Да, кстати, можете сообщить товарищу Алексею Сизых, что всё нормально. Вот только в Россию им с женой действительно не надо возвращаться. Пусть следуют для начала в Аргентину, обосновываются там, вживаются. Все явки и пароли им сообщат чуть позже. Думаю, что через несколько лет им предстоит выполнить одну очень важную и почётную миссию. Как быть с их детьми? Я всё помню. Как только супруги Сизых крепко обоснуются в Аргентине, Афанасия и Марту к ним доставят в обязательном порядке. Сергей Анатольевич Куликов лично и доставит…

Разговор Ника с Мессингом затянулся часов на пять.

О чём они говорили? Позвольте пока обойти эту тему таинственным молчанием. Как говорится: каждому овощу – своё время.

Эта книга отнюдь не последняя в серии, посвящённой деятельности группы специального назначения под кодовым названием «Азимут».

Ник возвращался в Ленинград всё в том же специальном вагоне.

Только на этот раз не бесправным пленником, сопровождаемым бдительными охранниками, а почётным пассажиром: на откидном столике стояли тарелка с настоящим бараньим шашлыком, блюдо с ещё тёплым лавашем и вазочка, наполненная до краёв красной икрой, а на приткнувшемся рядом сервировочном столике размещались разномастные бутылки с благородными напитками, хрустальные бокалы и рюмки…

Дождавшись, когда молчаливые официанты приберутся на столе, Ник достал из коричневого портфеля несколько чистых листов бумаги и хорошо заточенный синий карандаш.

Он хотел кратко записать свои впечатления от этой уже закончившейся тропической эскапады.

Часа три он безостановочно писал, зачёркивал, в сердцах мял бумажные листы и выбрасывал их в корзину для мусора, стоящую под столом.

Брал новые листы бумаги и начинал всё заново…

Вот что у него получилось – в конечном итоге:

 
Небо и море – одного цвета,
Нет между ними горизонта линии…
Говорите, здесь всегда – вечное лето?
Плесните-ка ещё «Мартини»…
Скорее всего, я тут зависну надолго.
Возможно, что и навсегда…
Между Тропиком Рака и Тропиком Козерога,
Говорят, медленно летят года…
Я зависну, не думая о хлебе насущном,
Бананы и кокосы падают прямо в руки – всегда…
Сиеста – многочасовая, и любовь – от случая к случаю,
Говорят, места эти посещает разборчиво, иногда…
Что ещё надо, чтобы подбить итоги?
То ли всей жизни, то ли только её проявлениям частным?
Вдруг здесь навсегда останусь, подражая многим,
Счастливым в конечном итоге? Или несчастным?
Вдруг, год проспав, объевшись цветками лотоса,
Я вернусь, всё же, в свой мир прежний?
Где метели метут целый год без роздыха,
Всё метут и метут, без бонусов, на надежду…
Вернусь к той девчонке с глазами серыми,
Словно вода в знакомом роднике.
Со словами на удивленье несмелыми,
Что родились нежданно-негаданно в этом тропическом далеке…
А вечерами зимними, хмурыми, промозглыми,
Что сразу наступают по окончанию короткого лета,
Я буду ей рассказывать веками нескончаемыми, долгими
О тех краях, где небо и море одного цвета…
 

Конец второй книги