Текст книги "Приключение"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Барсуков опять вскочил.

– Потом надо установить его преступления – поджог, убийство. Потом арестовать и судить. Судить и расстрелять. Да! Да!

XI

В трамвае Сивачев доехал до остановки у церкви и пошел по Воздвиженской улице.

Он шел уверенно, хорошо зная дорогу.

Сейчас будет Глазовая улица. Он повернет налево, и перед ним окажется стена, которую он так хорошо знает, дом, который ему так нужен.

И действительно, едва он свернул на Глазовую улицу, как увидел перед собою унылый пустырь, покрытый грудами битого кирпича, гребень обвалившейся стены, торчащую, как гнилой зуб, трубу, а за этим пустырем высокую в пять этажей черную потрескавшуюся стену с тремя окнами.

Сердце Сивачева забилось сильнее, как у охотника, выследившего зверя. Он перешел улицу и вошел в ворота дома.

– Где здесь управдом? – спросил он у встретившейся ему женщины.

– А вон по лестнице. Первая площадка направо.

Лестница была грязная, с поломанными перилами и выщербленными ступенями.

На одной из двух дверей, выходящих на площадку, была прибита бумага с надписью «управдом». Сивачев толкнул дверь и вошел в тесную кухню.

У плиты стояла женщина с подоткнутым подолом, на плите стоял примус, и его гудение смешивалось с криками, доносящимися со двора, и с жужжанием мух, висящих над плитой черной тучей.

Сивачев спросил управдома.

– Иван Кирилловича? Нет его дома. Чичас должен с работы приттить.

Сивачев хотел уже уходить, когда дверь отворилась и вошел пожилой мужчина с красными воспаленными глазами, сизым носом и седой козлиной бородой.

Поверх ситцевой рубашки на нем был накинут пиджак, а голову покрывал клетчатый картуз.

– Вот вам и Иван Кириллович, – сказала женщина и спросила – давать есть, али поговоришь?

– Не тарахти, – сердито тонким голосом окрикнул ее Иван Кириллович и обратился к Сивачеву: – Вам, гражданин, собственно какая надобность?

Сивачев подкупающе улыбнулся и ответил:

– Поговорить хотел, Иван Кириллович, на счет комнаты.

Иван Кириллович постоял в раздумье и потом, тряхнув головой, сказал:

– Здесь у меня не сподручно. Тесно и опять духота. Вы вот что, гражданин. Как от нас перейдете на ту сторону, пивная будет. Подождите меня с минутку, а я следом буду.

Сивачев кивнул и вышел. До него донесся голос женщины.

– Беспременно натрескаешься…

Сивачев перешел улицу и вошел в портерную, где занял угловой столик.

Подносчик подошел к Сивачеву и для вида провел грязной тряпкой по грязной клеенке.

– Две бутылки пива и два стакана, – сказал Сивачев.

– Сей минуту, – подносчик через мгновенье вернулся и поставил бутылки.

Иван Кириллович явился очень скоро.

– А, вы уж и распорядились, – сказал он, улыбаясь и быстро наливая два стакана.

Сивачев не любил ни вина, ни пива, но, если нужно было, мог перепить любого пьяницу и на этот раз решил не отказываться от компании.

– За ваше, – сказал Иван Кириллович, – не знаю, как величать.

– За ваше, – ответил Сивачев, – зовите товарищ Ефремов. По простоте.

Сивачев наполнил снова стаканы и заказал раков. Иван Кириллович широко улыбнулся.

– Дом наш, можно сказать, весь пролетарский и, ежели говорить по истине, так в скорости развалиться должон, потому никакой ремонт немыслим при нашем бюджете и опять надо его, подлеца, сверху до низу выпрямлять.

Сивачев налил опять стаканы и спросил вторую пару.

– В доме-то и раньше рабочие жили?

Иван Кириллович даже отставил стакан.

Иван Кириллович отставил стакан и начал рассказывать…

– Как это возможно. Дом был, можно сказать, капиталистический. Купец Сиволдаев строил. Тут вот на Николаевском рынке, знаете? Мясные имел, зеленные, курятные. Богатей! Этот дом имел, и на углу огромадный. Богатый народ жил… Ну, а после на наше повернуло. Дом-то угловой как есть смыли. По началу двери, замки, заслонки, стекла, рамы. Ну, потом полы разбирать стали, а там балки, стропила. Он и развалился. Ночью хлопнулся. Наш-то дом от этого и треснул. Что твое землетрясение. А после Откомхоз кирпич увез, железо ребята растаскали, и получился теперь пустырь. Говорят, площадку делать будут, чтобы детишкам играть…

– А ваш стоит?

– А наш – во – треснул, сердечный. Опять, крыша плоховата, а стоит! Можете быть покойны. Поживем. И комната есть.

– Отлично! – Сивачев опять налил стаканы. – Я собственно, для приятеля. Тоже пролетарий.

– Это нам все равно. У нас тут и кустарь живет и, вроде как нэпман, один – краски продает, лавочка у него и служащие есть. Всякие. Только нашего брата все же сила.

– А из каких это квартир у вас три окошка в глухой стене?

Иван Кириллович махнул рукой.

– С парадного подъезда. Самые такие богатейшие. По восьми комнат. Окна-то в глухой стене из людских комнат были или из кладовых ихних. Большие комнаты, а окно одно. Только в двух заколотили, потому комнаты совсем в разорении, а в одной живет. В пятом этаже. Старик один.

Сивачев невольно переспросил:

– Как старик?

Иван Кириллович кивнул.

– Чудодей такой! Знать Сергей Аркадьевич Заводилов. Служит в строительной конторе. Квартира-то раз разоренная в пятом этаже, и он в ней один. С собакой. Огромадный пес, что твой зверь.

– Один живет?

– Как есть. Обходительный человек, только чудодей. Ни к себе никого, ни сам никуда.

– Занятно. Вот бы у него и взять комнату.

– Ни к чему. Мы вам другую приспособим. Мы хорошего человека завсегда уважим. Я бы и сегодня…

Он допил пиво и мотнул головой.

– Сегодня не с руки. Я приду послезавтра.

Сивачев подозвал подносчика, расплатился и встал. Иван Кириллович с трудом поднялся и протянул руку.

– За угощение благодарим. Будьте покойны – с комнатой уважим.

Он заплетающимся шагом пошел следом за Сивачевым, и они вышли на улицу.

– Вон чудодей-то наш! Ишь пес какой, – сказал Иван Кириллович, тыча пальцем.

Сивачев увидел высокого худощавого старика с длинной седой бородой, в соломенной шляпе и длинном пальто. Рядом с ним шел огромный дог.

Старик открыл дверь подъезда, пропустил собаку и вошел следом за ней.

Сивачев оставил Ивана Кирилловича и медленно пошел по улице. Он был совершенно сбит с толку. Старик, собака, пустая квартира, а между тем каждый вечер в окошке появляется человек в ермолке и производит свои страшные опыты.

Сивачев остановился на углу улицы и оглянулся на стену. Вверху, отражая луч заходящего солнца, красным отблеском горело одинокое окно, и Сивачеву оно показалось зловещим кровавым пятном.

XII

Вечером пришел Барсуков. Сивачев отворил дверь и увидел его с тяжелым металлическим треножником и с большим, видимо тяжелым свертком в руках.

– Возьмите эту штуку и тащите, – сказал, входя, Барсуков.

Сивачев ухватил треножник, запер дверь и вошел следом за Барсуковым к себе в комнату.

– Что это такое? – спросил он.

– Это? Это, уважаемый, астрономическая труба. Горы на Луне увидеть можно. Это не ваш бинокль. Теперь мы его как на ладони увидим. Сейчас установим.

Он развернул бумагу, и Сивачев увидел большую подзорную трубу.

Барсуков быстро прикрепил ее к треножнику и раздвинул.

– Теперь сделаем установку.

Он стал наводить трубу.

Барсуков стал наводить трубу.

– Вот! Поглядите-ка.

Сивачев приложил глаз. Прямо перед ним встало окошко, занавешенное шторой. Можно было видеть облупившуюся краску на переплете окна, швы на зеленой коленкоровой шторке и ржавое железо подоконника.

– Великолепно! – воскликнул Сивачев, – теперь мы все разглядим.

Труба стояла в глубине комнаты, на добрую сажень от окошка.

– Поставим стул, придвинем стол. Можно наблюдать по очереди, курить и распивать чай. Вот как! – весело сказал Барсуков.

Он закурил.

– Что-нибудь узнали?

Сивачев махнул рукой.

– Можно сказать – ничего. Вернее – путаница какая-то.

И он рассказал про свое исследование.

Барсуков покачал головой.

– Это подтверждает только, что существует какая-то тайная организация, что это не ученый исследователь, а какой-то, вернее какие-то враги.

– Старик и собака.

– Ну, да. Это для отвода глаз. Главный прячется.

– Что же будем делать?

– Отсюда наблюдать и изучать, а там наводить справки и расследовать. Прежде всего, кто этот Заводилов? Потом, что это за контора? Надо за ним следить. Пожалуй снять там комнату. А теперь будем наблюдать.

Он нагнулся к трубе.

– Началось, – сказал он, – теперь смотреть буду.

Он придвинул стул, сел на него верхом и приник к трубе.

Сивачев взял бинокль и взглянул на знакомое окно.

Оно было раскрыто, и человек в ермолке устанавливал на подоконнике приборы.

Сивачев видал уже это и отложил бинокль, а Барсуков не отрываясь смотрел в трубу и делал вслух свои замечания.

– Эгэ, да у него с потолка шест висит. Вроде громоотвода. Как у Ломоносова. Только у того шест в землю уходил, а здесь свободно болтается. Надо думать, атмосферным электричеством пользуется. Не иначе. Вот в грозу бы подсмотреть! Приборы установил. Чорт его знает… Будто Румкорфа спираль, а будто и иное что-то. Во первых, провода, а потом обыкновенный кондуктор. Провода соединил. Так… Один шар, другой, третий… поплыли.

– У, чорт его возьми! – отодвинулся Барсуков от трубы и, качаясь на стуле, стал говорить.

– Я только одно понимаю. Шары притягиваются на острия, которые соединены проволокой с землей, и происходит тихий разряд, как на громоотводе. И только. Остального не понимаю. Догадываюсь, что электричество он берет из атмосферы и как-то собирает, конденсирует, заряжает им как-нибудь лейденские банки, аккумуляторы. Не иначе. Чтобы получить такие шарики, нужны сотни тысяч вольт, миллионы…

Барсуков вскочил и взъерошил волосы.

– Да, да. Физики Браш, Ланге и Урбан протянули на Альпах сеть с остриями на высоте 80 метров для использования грозы и получили разряд в один миллион семьсот тысяч вольт! И здесь вроде этого, но высота много если 30 метров и всего один шест. Это же невероятно. И потом, как он образует эти шары, как посылает, как направляет? О, чорт!

– И при этом преступник, – вставил Сивачев.

XIII

Сивачев вторично пошел на Глазовую улицу.

Дойдя до нее, он увидел высокую потрескавшуюся стену, и она в сиянии летнего дня показалась ему еще более зловещей.

Он поднял голову, смотря на окошко пятого этажа, и замер.

От окошка то поднимаясь, то опускаясь плыл по воздуху бледно-голубой шар, величиной с большую сливу. В ярком дневном свете на фоне синего неба он был почти невидим. Сивачев проследил, как он обогнул высокий дом и поплыл прямо в направлении к вокзалу Октябрьской железной дороги.

Сивачев завернул за угол и решительно вошел в подъезд дома.

Когда-то прекрасная лестница с широким вестибюлем, с лифтом, с огромным камином носила все признаки разрушения. У перил то здесь, то там были выбиты чугунные резные столбики, все ступени лестницы были покрыты сором.

Сивачев быстро поднялся до площадки пятого этажа и осмотрелся. Дверь в интересовавшую его квартиру очевидно была налево. Она была крепка, сделана под дуб и заперта американским замком. В двери была узкая щель почтового ящика, и у левой притолоки чернела кнопка электрического звонка.

С правой стороны площадки находилась такая же точно дверь. Только в ней не было почтового ящика, и на месте кнопки звонка зияла выбоина, словно глазница без глаз.

Сивачев осторожно постучал в дверь направо. Сухой стук гулким эхом пронесся по лестнице.

Он ударил сильнее, еще и еще, и услышал шаги, а затем женский голос:

– Кто там? Чего надоть?

Сивачев решительно ответил:

– Мне Иван Кириллович сказал, что у вас есть комната.

– Так что хозяина нет, и дверь заколочена. Надоть с черного хода.

– Приду, – весело отозвался Сивачев и почти сбежал с лестницы.

Это было настоящая удача. До пяти часов еще оставалось добрых три часа времени и Сивачев тотчас поехал разыскивать Груздева.

Дома его не оказалось. Значит надо искать на стадионе. Сивачев увидал его в фуфайке, с обнаженными шеей и руками, могучим ударом отбивающего футбольный мяч. Еще через два удара мяч был загнан в ворота, и наступил перерыв.

Сивачев отвел Груздева в сторону.

Сивачев отвел Груздева в сторону от играющих.

– Слушай… Необходимо, чтобы ты поселился в одном доме. Это на Глазовой улице. Я плачу за комнату, только переселись.

– А для чего? – Груздев почесал в затылке.

– Я потом объясню, а сейчас твое согласие нужно. Не можешь, я Тышко попрошу.

– Зачем, Павел Петрович? Раз просите вы, значит так нужно. Когда ехать?

– Сегодня вечером ко мне приди. Я тебе все объясню, и завтра переедешь.

– Ладно.

Он кивнул и побежал продолжать игру.

Сивачев повидался с Иваном Кирилловичем, договорился о комнате.

Она прилегала к большой темной передней, двери которой выходили на парадную лестницу.

Хозяин квартиры, мастеровой, слесарь с фабрики, занимал с женой и двумя детьми кухню, а четыре комнаты сдавал.

Дело было сделано, и Сивачев пошел к себе.

Выйдя на Лиговку, он увидел промчавшихся пожарных.

– Где пожар? – спросил он милиционера.

– На Октябрьской дороге. Склады горят.

Сивачев взглянул перед собой и увидел вдали клубы дыма, стоявшие в воздухе.

Он вспомнил о голубом шаре, и опять чувство тревоги и страха охватило его.

XIV

Груздев устроился на новой квартире. На третий день, возвращаясь с урока и подходя к дому, Сивачев увидел его и окликнул.

Груздев оглянулся и остановился. Широко улыбнулся и, одергивая блузу, сказал:

– А я к вам шел. На минутку.

– Ну что? Какие новости? – спросил Сивачев, когда они поднялись по лестнице.

– Все в порядке, – ответил Груздев, – В двери дыру провертел, но ничего не видал. Вчера провожал его на прогулке. Ну, и собака! Как зверь.

Груздев помотал головой.

– А сегодня на службу провожал. На улицу Дзержинского, подле Канала Грибоедова. Дощечка маленькая. Лестница узкая, темная. По дороге на углу улицы 3-го Июля у папиросника папиросы взял и будто ему записку дал. Может так показалось… Вот и все.

Сивачев кивнул.

– Следи. Главное: кто в квартире живет и с кем старик видится.

Они попрощались, и Груздев ушел.

Вечером пришел Барсуков, сразу же уселся перед трубой и заглянул в нее.

– Окно еще занавешено.

– Рано…

Барсуков сдвинул трубу, закурил папиросу и заговорил:

– Я думал над нашим положением, Павел Петрович. Вполне понимаю вашу тревогу и колебания, но подождем еще недельку. Сообщить всегда успеем, а за неделю мы, может, так подготовим дело, что все у нас в руках окажется… Главное, секрет откроем…

Он вскочил и забегал по комнате.

– Ведь подумать только, голова кружится. Держать в руках молнию, как Зевс громовержец, и посылать ее в намеченную цель. Ведь это такое изобретение, что…

Он взмахнул руками и, сев на стул, приложился к трубе. Сивачев задумался. Неожиданно Барсуков проговорил резким шопотом:

– Берите бинокль и смотрите. Что-то новое.

Сивачев схватил бинокль.

Действительно, то, что они увидели, было ново.

На подоконнике не было обычных приборов. Человек в ермолке стоял посреди комнаты и с горячностью говорил что-то рыжему лохматому великану, который стоял перед ним в одной рубахе и синих галифе, босой, с видом полного равнодушия.

Эту сцену прервал старик, который вошел в комнату быстрыми шагами, что-то проговорил; и рыжий великан тотчас вышел.

Старик подошел к столу и разложил на нем лист бумаги, который вынул из кармана и тщательно расправил.

Человек в ермолке наклонился над листом, и старик стал что-то быстро объяснять, тыча в лист пальцем.

Человек в ермолке тоже ткнул пальцем в лист, и они заспорили.

Человек в ермолке стал махать руками, старик стучал кулаком по столу, потом с видимым волнением пробежал по комнате, хлопнулся на стул и резким движением сорвал с себя седую бороду и седой парик.

Человек в ермолке отступил и мотнул головой, словно его ударили в подбородок. Старик махнул рукой и, вынув платок, вытер лицо.

Теперь он уже не был стариком. Бритая большая голова его с широким лбом и срезанным затылком производила впечатление жестокости. Короткая шея, мясистые уши, квадратный подбородок усиливали это впечатление. Но вместе с этим лицо его выражало решительность.

Видимо успокоившись, он стал что-то говорить человеку в ермолке, методически хлопая широкой рукой по столу, потом быстро встал, взял со стола парик и бороду и вышел.

Человек в ермолке с задумчивым видом постоял посреди комнаты, потом взял со стола подзорную трубу и, подойдя к окошку, стал что-то искать, водя трубу во все стороны. Сивачев замер.

Вот также он подглядел покойного Хрущова, но теперь комната не была освещена, и труба стояла от окна на добрую сажень, хотя…

Барсуков вскочил со стула и пробежал по комнате ероша волосы.

– Заговорщики, конспирация, очевидно! – выкрикнул он и остановился. – Какую бумагу они разглядывали?

– Я думаю, это был план. План Ленинграда?

Барсуков закурил и снова забегал.

– Что он в трубу высматривал?

– Нет ли где наблюдателей. Вот так он Хрущова увидал и убил…

Барсуков остановился.

– Но нас он не видал?

Сивачев усмехнулся.

– Думаю, что нет. Мы далеко, – труба стоит в глубине комнаты.

Барсуков сел.

– Разберемся, – заговорил он, – теперь мы знаем, что в квартире живут трое: изобретатель, переодетый стариком, и рыжий великан. Надо, чтобы ваш приятель выследил их.

Сивачев кивнул.

– По-моему, – заговорил снова Барсуков, – этот старик главное лицо, а великан – это вроде слуги…

Сивачев опять кивнул.

– Сложное дело, хитрое дело, преступное дело, – проговорил Барсуков.

XV

Сивачев всю ночь проворочался в постели, думая обо всем виденном.

Несомненно тут и контрреволюция и вредительство, быть может – шпионаж. Белогвардейцы и иностранные приятели… Но все это надо выяснить и только тогда действовать.

Барсуков прав. И, проснувшись, Сивачев решил весь день провести в наблюдении.

Совершив свой утренний туалет, с обливанием водой и непременной гимнастикой, он сел у трубы.

И сразу, когда он заглянул в нее, его поразило новее явление. На опущенной зеленой коленкоровой занавеске черной краской были написаны: крупная цифра 3, рядом буква Д и цифра 8.

Занавеска висела неподвижно, окно было закрыто, и за ним, казалось, не было жизни.

Сивачев прошел в соседнюю комнату, приготовил себе яичницу и позавтракал.

Затем вернулся к трубе и заглянул в нее.

Окно было открыто, штора поднята. У окна стоял человек в ермолке и внимательно высматривал что-то в подзорную трубу.

Сивачев не чувствовал тревоги. Труба его была отодвинута глубоко в комнату, и светлый день действовал успокоительно на нервы.

Человек в ермолке опустил трубу, перешел от окна к столу и раскрыл большую тетрадь, в которой стал делать отметки. Он то быстро писал, то откидывался к спинке стула и, смотря перед собой, видимо сосредоточенно думал.

Сивачев видел, как его густые, нависшие брови двигались, словно мыши, и на широком лбу выступила резкая складка.

Потом он снова писал.

Вошел рыжий великан, одетый в гимнастерку и высокие сапоги. Он принес на подносе какую-то еду, винный стакан и бутылку. Поставил на стол подле тетради и молча вышел.

Человек в ермолке словно очнулся, придвинул к себе поднос и начал быстро есть, запивая еду вином. Сивачев следил за каждым его движением.

Вдруг человек в ермолке торопливо допил стакан вина, порывисто встал, прошел в угол комнаты и вытащил на середину какую-то машину. После этого он стал расправлять черные шнуры и прикреплять их к машине, затем подошел к окну, закрыл его и спустил штору.

Все скрылось, но Сивачев увидел, как в комнате за шторой вспыхнул яркий свет, погас и загорелся снова, и опять погас, и так сверкал, словно вспышками молнии.

Потом вспышки погасли.

Сивачев отодвинулся от трубы.

Он перешел в другую комнату, где стояли его кровать и письменный стол, и до вечера занимался своей работой.

Время перешло за полночь, когда он прошел опять в первую комнату и присел к трубе.

Окно было раскрыто, человек в ермолке смотрел в трубу, что-то пристально наблюдая. На подоконнике стояли машины.

Потом он опустил трубу, убрал машины и закрыл окно.

Все таинственно, все страшно, все грозит несчастьями. Сивачев лег спать с твердым убеждением, что в это время где-то горит завод или фабрика, а может быть совершилось убийство.

На другой день он поехал к Груздеву, но не на застал его дома. Жена хозяина сказала:

– С утра ушедши.

– Так! Как только он вернется, скажите, чтобы ко мне пришел. К тому, скажите, который на квартире устроил, – пояснил Сивачев.

Он спустился с лестницы, вышел на улицу и не мог удержаться, чтобы не подняться по парадному ходу в пятый этаж.

Он быстро взбежал на верхнюю площадку и оглядевшись тихонько свистнул.

Вот так номер! Дверь из квартиры, где поселился Груздев, оказалась задвинутой огромным шкафом.

Сивачев подошел к нему и постучал по нему пальцем, словно желая убедиться, что шкаф ему не привиделся.

В то же время он поднял глаза кверху и вдруг увидел, что вверху стены имеется узкое окно и через это окно на него смотрит человек. «Рыжий великан», – сразу узнал его Сивачев.

Оставаться дольше на площадке было неудобно. Сивачев быстро повернулся и пошел вниз.

Он сел в трам и поехал домой.

Подле него оказался пожарный, который говорил соседу:

– Как есть всю ночь. В 11 только домой вернулись. Как домой приеду, лягу – и никаких! только спать буду.

– Сильно горело? – спросил собеседник.

– На ять! С одного корпуса всю крышу сняли, другой насквозь выгорел. Машины, которые там были, провалились. Убытков – тысячи. Говорят завод станет.

Сивачев насторожился.

А пожарный продолжал:

– По четвертому номеру, 14 частей. Словно поветрие пошло. Раз за разом. И все заводы и все по четвертому номеру.

– Жарко…

– Тут, гражданин, жара не при чем. Это не лес, который в жаркое лето от спички горит. Завод – камень да железо.

– Какая же причина?

– Вот и догадайтесь! Сторожа, надсмотр, бережение, – а горит…

Сивачев доехал до улицы Красных зорь и вышел.

Он-то знает какая причина…

Наскоро пообедав, он пришел домой, отдохнул и стал писать.

Он решил изложить на бумаге все, что произошло от того момента, когда он впервые увидел человека в ермолке.

За этой работой застал его Груздев. Он вошел к нему с тревожным, озабоченным лицом и поздоровавшись сразу заговорил:

– Такая история, Павел Петрович, что и не разобрать. Нечистое что-то…

– Ну, рассказывай! – сказал Сивачев и Груздев начал свой рассказ:

– Говорил вам, что дыру провертел. Вот, а через день подошел – нет дыры. Ее деревянной пробкой забили. Вот тебе и фунт! Пошел я на парадный ход, а там…

– Дверь шкафом задвинули, – сказал Сивачев.

Груздев кивнул.

– Верно. А вы откуда знаете?

Сивачев засмеялся.

– Да ведь я сегодня у тебя был… Ну, дальше.

– Дальше самое удивительное. Третьего дня утром пошел старика на службу провожать. Ладно. Идет он. Я по другую сторону улицы иду, глаз не спускаю. Ну, он опять на углу ул. 3-го июля у папиросника остановился. Взял пачку, а ему записку дал. В этот раз я это явственно видел. Дошел после до своей конторы, вошел – и все. Стал я думать. В контору не зайду. Ни к чему. А буду ждать, когда он домой пойдет. Время до полпятого. Ладно. Съездил на стадион, потом к товарищу за книжками, пошамал наскоро и – на улицу Дзержинского. Так…

Сивачев нетерпеливо сказал:

– Ты бы короче.

– Ничего не будет. Вы слушайте. Теперь подошел я и старик вышел. Огляделся и пошел. Только совсем в другую сторону. К Адмиралтейству. Ну, думаю, куда попрешь? – и за ним. Он – все прямо, потом по улице Гоголя, на проспект 25 Октября, сел в трам № 4 и поехал. И я с ним. Только он в вагоне, а я на площадке. Доехали до Васильевского. Здесь, на углу Среднего, он сошел, и я за ним. Он, не доходя 6-й линии, вошел в ворота. Я малость подождал и тоже вошел. На дворе ребятишки. Я спрашиваю: «Куда старик ушел?» Они на крыльцо указали, а один говорит: «Он тут живет, квартира 8». Ладно. Повернулся я, на трам и домой. Что же вы думали? Подхожу к дому, а старик мой идет – и с собакой. А? Я даже к мостовой прирос. Что за чорт! Там старик, тут старик. А? Словно чорт на рогах перенес его.

– Ты верно смешал стариков да за каким-то подрал. Благо седая борода, – усмехнулся Сивачев.

Груздев обиделся и вздернул нос.

– Что я маленький, что ли? Старика этого я вот как знаю! – сказал он. – А вы дальше слушайте… Сегодня за мной собака все время ходит.

– Какая собака?

– Его, громадная…

– Как ходит?

Сивачев сразу взволновался.

Груздев кивнул.

– Неотступно. Куда я – туда она. Был на площадке. В футбол играл. Смотрю – она в стороне сидит. Я проворонил и мяч пропустил. Сел в трам. Выхожу – она за мною. Был в столовке. Пообедал, газету прочел. Вышел – а она на другой стороне стоит и опять за мной. Теперь из трама вышел – и она тут…

– Следит?

Груздев кивнул.

– Не иначе.

Сивачев покачал головой и сказал с упреком;

– Неосторожно ты действовал, и они сразу тебя разъяснили. Я это сегодня увидел.

Груздев смутился и провел рукою по своей стриженой голове.

– Вы ведь не предупредили. Следи! Ну, я и следил. А они – меня. Ну, мне наплевать, – беспечно махнул он рукой, – а что они за люди, что делают?

Сивачев пожал плечами.

– И знаю и нет. Для того и тебя послал. Знаю я, что они – наши враги, враги нашей республики. Или иностранные агенты, или контрреволюционеры. Знаю, что все пожары заводов за последние дни они устроили. Знаю, что они одного человека убили. Но их поймать надо, обличить, и вот тут-то задача.

Груздев в волнении вскочил со стула.

– Я вам во всем помогу! Говорите, что делать?

Сивачев ласково положил ему руку на плечо.

– Пока береги себя, будь осторожен. Завтра приходи об эту пору. У меня будет еще человек и мы сговоримся.

Груздев крепко кивнул головой.

– Буду! – сказал он решительно.

Сивачев проводил его до дверей и вернулся к себе, но почти тотчас же услышал, как снова хлопнула дверь. Возвратился Груздев.

– Что случилось? – спросил Сивачев.

– Там… собака, – проговорил Груздев.

Сивачев почувствовал невольную, дрожь.

– Пойдем, – сказал, он, беря кепку.

Они вышли и осторожно спустились с лестницы.

– Смотрите. На той стороне.

Сивачев выглянул.

…В терпеливом ожидании сидел дог…

На другой стороне улицы в терпеливом ожидании сидел громадный дог. Прохожие почтительно обходили его, а он сидел, не сводя глаза с подъезда.

– Слушай, – сказал Сивачев, – попробуй запутать ее. Прыгай с трама на трам, пока сам не замучишься. На тебе рубль.

Груздев засмеялся.

– Я сейчас нашатырю куплю и буду за собой его лить.

– И это дело.

Груздев простился и ушел. Сивачев смотрел из подъезда и видел, как собака медленно встала и лениво побежала по мостовой за Груздевым.

XVI

Когда на другой день после урока плавания Сивачев возвращался домой, он встретил молодого человека с девушкой в сопровождении той самой собаки, которая гуляла со стариком и преследовала Груздева.

Девушка вела ее на толстом ремне и о чем-то озабоченно говорила со своим спутником.

Перейдя улицу, они остановились и стали смотреть на дом, в котором жил Сивачев, и, как ему показалось, на окна его комнаты.

Он поспешил домой и к нему тотчас вышла его соседка, которой он обычно оставлял ключ от комнаты. Она дала ему ключ и сказала:

– Тут, Павел Петрович, сейчас только к вам приходили.

– Молодой человек с девушкой?

– Да! Они хотели у вас уроки брать. Они недолго посидели и ушли. В трубу смотрели.

– Одни были?

– Одни.

– С собакой?

– Нет, без собаки. Подождали и ушли.

– Оставили записку?

– Нет. Сказали, что еще раз зайдут. Может быть, говорят, завтра.

– Благодарю вас, Варвара Петровна.

Соседка ушла.

Сивачев опустился на стул.

Он почувствовал, как легкий озноб прошел по его спине. Мало-помалу он оправился и тотчас взял бумагу, чтобы записать все происшедшее.

Выходит, тут не один человек в ермолке. Здесь и переодетый старик, и «натуральный» старик, и рыжий великан, и папиросник, и эти молодые люди. Он вынул из ящика стола браунинг, внимательно осмотрел его, вложил обойму и положил в карман.

Первым пришел Барсуков. Он поздоровался, сел подле трубы и спросил:

– Ну, что у вас?

– А вот послушайте, – ответил Сивачев и передал рассказ Груздева и приход молодых людей с собакой.

– Это значит, что открыт Груздев, а с ними я, – окончил Сивачев.

– Несомненно! Осел ваш Груздев! – воскликнул Барсуков.

– Он не виноват. Там люди похитрее нас с вами. Вы лучше скажите, что теперь делать?

В это время пришел Груздев. Сивачев познакомил его с Барсуковым и сказал:

– Ты при нем можешь все говорить. Он все знает, и эта труба – его. Что нового?

– А ничего. Сегодня я без собаки и вообще она меня оставила. Был на Васильевском. Там действительно старик Заводилов живет. Сергей Аркадьевич, и в конторе на Комиссаровской служит. Как мой. Сегодня все то же было. Пришел в контору, только с папиросником не встречался.

Барсуков смотрел в трубу. Гвоздев ходил по комнате.

– Вопрос в том, что теперь делать? – заговорил Сивачев. – Товарищ Груздев обнаружен, я – тоже. Вероятно и вас, Сергей Семенович, разъяснят. Они хитрее нас, и по-моему нам надо искать таких, которые их хитрее.

– То есть?..

– Итти к прокурору, или в уголовный розыск, или в ГПУ.

– Но тогда мы не узнаем их секрета, – проговорил Барсуков, – и потом нет у нас доказательств их преступности. Как мы докажем?

– Придут и увидят то, что видели мы.

С этими словами Барсуков приложил глаз к трубе.

– Собирается что-то делать. Тащит опять свои машины.

– Возьми со стола из той комнаты мой бинокль и смотри тоже. Ты еще не видел, – сказал Сивачев, обращаясь к Груздеву.

Груздев взял бинокль, стал подле Барсукова, приложил бинокль к глазам и тотчас воскликнул:

– Здорово! Все видать, как на ладошке. Сразу стену узнал и окно. Этот в ермолке машины поставил. Э, полетел шар!

– Если бы знать, как он это делает, – с тоской воскликнул Барсуков и вдруг вскочил на ноги, едва не опрокинув трубы.

– Смотрите, смотрите!

Сивачев взглянул на окно и замер.

– Сюда! – проговорил он.

По воздуху, то поднимаясь, то опускаясь, медленно плыл шар.

– На нас! – закричал Барсуков. – Закрывайте окно! Скорей!

Груздев в один прыжок очутился подле окна и захлопнул его. И почти тотчас светящийся шар приник к стеклу, отодвинулся и заколебался перед окном. Сивачев взглянул в бинокль.

– Он смотрит в трубу, а теперь что-то делает подле машины. Полетел второй шар.

– Бежим! – закричал Барсуков и схватил трубу.

И все трое выбежали в коридор, а затем на лестницу.

И почти тотчас раздался сухой треск и звон разбившихся стекол.

Когда они были на улице, раздался резкий, оглушительный треск, словно бросили на камни лист железа. Прохожие остановились и подняли головы кверху. Сивачев взглянул наверх. Из окон его комнаты вырвались клубы дыма.

– Пожар! – закричал кто-то.

Из ворот дома выбежал дворник, побежал к пожарному сигналу.

Сивачев, Груздев и Барсуков стояли на другом углу улицы.

– Извозчик! – закричал Барсуков и торопливо сел в пролетку.

– Я домой, – сказал он, бледный от страха, – еще бы минута, и нас бы не было.

– Что случилось? – спросил ошеломленный Сивачев.