Текст книги "Четвертый. История одного сыска"
Автор книги: Андрей Зарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Андрей Ефимович Зарин
Четвертый. История одного сыска
I
На веранде роскошной дачи в Петергофе за утренним кофе сидел старый, заслуженный отставной генерал князь Чеканный, а напротив – его молодая жена, Вера Андреевна.
Вдруг князь сказал, роняя газету:
– Дергачева убили, процентщика. Помнишь его, Вера? А?
Ложка со звоном упала в чашку. Лицо Веры Андреевны покрылось бледностью, и она откинулась к спинке стула.
– Что с тобой? – тревожно воскликнул генерал. Она слабо улыбнулась и выпрямилась.
– Ничего, Валерьян, не беспокойся! Просто я услыхала слово "убили"…
Генерал покачал головою.
– Опять эти нервы! Поезжай-ка ты за границу или в наше Широкое. Ты, моя рыбка, совсем о здоровье не заботишься…
В голосе генерала слышалась вся нежность его чувства к молодой жене.
Она приветливо кивнула ему.
– Поедешь ты, и я с тобою! Ну, кого убили?
Генерал, уже успокоившись, отхлебнул кофе, затянулся сигарою и, взяв газету, стал читать вслух.
– Дергачева… Помнишь, я у него выручал векселя Павлуши? Такого армянского типа, крашеный!
Вера Андреевна кивнула.
– Ну вот его! Подле Павловска. Что-то таинственное. Нашли труп. Голова разбита топором. "Хотя при убитом оказались и часы, и перстень, и кошелек, и бумажник, – убийство все же совершено, видимо, с целью ограбления, так как боковой карман пальто вывернут и даже испачкан кровью. Преступник, очевидно, вытащил из него крупную сумму, после которой не стоило уже брать кошелька с несколькими рублями". А? Вот тебе и копил денежки! Тебе дурно, Верунчик, а?
– Я прилягу, – тихо сказала Вера Андреевна, – этот случай правда ужасен. Особенно когда знали человека.
Генерал отечески-нежно поцеловал жену в лоб и оставил ее у дверей будуара.
Вера Андреевна вошла в будуар и нажала кнопку звонка. Когда вошла горничная, она сказала:
– Паша, там, на веранде, осталась газета. Принесите ее мне!
Паша вернулась с газетой.
– Оставьте на столе. Если кто придет, извинитесь. У меня мигрень.
– Слушаю! – отвечала Паша и вышла.
Вера Андреевна нашла сообщение об убийстве и стала жадно выхватывать строки глазами.
"Вчера, рано утром, сторож Павловского парка, идя к своему посту, увидел у канавы, что отделяет Царскосельский парк от Павловского, труп. По прибытии судебных и полицейских властей открыто несомненное преступление…"
А потом: "…в трупе признали небезызвестного Петербургу дисконтера, Антона Семеновича Дергачева, проживавшего в Павловске на даче. По показанию прислуги он, как всегда, вышел из дому около 10 часов на музыку и не вернулся. Следствие ведется энергично…" И все.
В дверь осторожно постучались.
Вера Андреевна вздрогнула.
– Кто? Что надо?
– К вашему сиятельству посыльный. Пакет принес!
– Положите! Дайте посыльному мелочи! И больше не тревожьте меня.
Вера Андреевна заперла дверь, взяла пакет, быстро вскрыла его и облегченно вздохнула.
Потом на миг глаза ее затуманились, но, отгоняя страшную мысль, она прошептала уверенно: "Не может быть!" – и опять надавила кнопку.
Паша вошла снова.
– Затопите камин, Паша!
II
Катя с булками и «Петербургской газетой» в руках, как сумасшедшая, вбежала в комнаты, крича:
– Барыня, барыня! Нашего Дергача убили! Вчера убили! Топором!
Молодая красивая женщина выскочила из темной спальни в одной сорочке, босиком.
– Что ты говоришь? Ты врешь? Он третьего дня был у меня!
– Ну, вот! А от нас домой, а ночью его и хлопнули! Вот, читайте! Я нарочно газету купила! Мне в лавке Авдей сказал! Вот! – и Катя сунула в руки своей барыне газету.
Барыня опустилась в кресло и развернула газету.
– Тут вот, сейчас, как отвернете!
Барыня прочла напечатанный крупными буквами заголовок: "Убийство ростовщика".
– Читайте вслух! – попросила Катя.
Барыня стала коленками на кресло, совсем склонилась к газете и стала, медленно разбирая слова, читать описание убийства Дергачева:
– "Следствие ведется с энергией. На место преступления прибыл агент сыскной полиции. Пока еще ничего не открыто, но надо ожидать, что энергия следователя и ловкость агента скоро откроют преступника".
Барыня хлопнула рукой по газете.
– Это Степкино дело, – воскликнула она, – вот чье!
– Что вы, барыня!
– А я знаю, и ты не спорь! Дай скорее кофе, и я поеду!
– Куда?
– На него показать. Вот что!
Лицо барыни горело негодованием и обидой. Она стояла перед Катей в одной рубашке, с распущенными волосами и, махая перед ее лицом рукою, кричала:
– Что ты знаешь? Коли он сам мне грозил убить его! А теперь со мною рассорился, запил… и очень просто! Давай кофе! – окончила она и скрылась в спальне.
III
Николай Николаевич Савельев, двадцати трех лет, с красивым испитым лицом, проснулся в двенадцать часов дня с тяжелой головой от беспутно проведенной ночи.
Он позвонил и вошедшему человеку приказал подать себе кофе и газету.
Николай Николаевич, или Николушка, как звала его до сих пор мать, был выгнан из всех учебных заведений, включая даже частные гимназии. Отец для приличия пристроил его в правление одного банка.
Сам Савельев, вышедший из народа, был богатейшим человеком в Петербурге и пользовался широкой известностью в коммерческом мире как делец.
Николушка лежал и читал газету, как вдруг чуть не подпрыгнул, прочитав про убийство Дергачева.
Лицо его побледнело, он бросил газету и сразу выскочил из постели.
"Вот когда пропал так пропал!" – мелькнуло у него в голове, и на мгновение перед глазами пошли красные круги.
– Только Коська и выручит, – решил он вслух и поспешно начал одеваться, волнуясь и вздыхая.
IV
Судебный следователь Виктор Иванович Ястребов встрепенулся и ожил, когда приехал на место преступления и остановился над трупом Дергачева.
Вот сколько-нибудь интересное дело и, может быть, случай выдвинуться.
На него одним глазом смотрело залитое кровью обезображенное лицо, на котором топорщились седые усы. Обнаженная голова представляла сплошную рану и теперь была вся облеплена мухами.
Письмоводитель следователя, коротенький, толстый господин с красным лицом и толстым носом, звучно высморкался в синий клетчатый платок и полез в портфель за бумагой.
Ястребов тем временем с двумя околоточными, приставом и с понятыми производил осмотр.
Труп лежал навзничь с раскинутыми руками. Следов борьбы не было видно. По белому пикейному жилету лежала массивная золотая цепь с драгоценным перстнем вместо брелока.
– А что на цепи? – спросил Ястребов.
Околоточный осторожно вытащил оба конца цепи, и на одном оказался шагомер, а на другом тяжелые мозеровские часы.
– Ограбления нет!
– А это? – сказал пристав и указал на пальто. Левая пола его была откинута, и по ее светлой подкладке проходила кровавая полоса до бокового кармана, который был вывернут.
– Очевидно, из кармана поспешно выдернуто что-то, – сказал пристав.
– Да! да! Очевидно, – подтвердил следователь. – Ну, пишите, Севастьян Лукич, а вы, доктор, делайте свой осмотр. Личность опознана? Кто опознал? Молочница! Отлично! Ну, пишите!
Доктор стал исследовать рану. Удар, видимо, раздробил череп, и от удара лопнул и вытек левый глаз. Смерть была моментальна.
– Чем его убили?
– Тяжелым и острым. Топором, но только небольшим, с силой необычайной.
– Запишем! – сказал Ястребов.
– Больше ничего? – спросил пристав. – Можно отнести труп на квартиру?
– Да! Только осмотреть все карманы!
Сторож нагнулся и стал обыскивать по очереди карманы убитого.
Часы, шагомер, цепочка; в жилетке перочинный нож; в брюках кошелек и портсигар; в пиджаке бумажник и записная книжка, носовой платок. Все.
– Соберите все и завяжите в платок. Я осмотрю после. Теперь можно унести труп. Кто знает квартиру?
Ястребов кивнул письмоводителю и в сопровождении околоточного направился к квартире Дергачева.
V
Ястребов расположился в небольшом кабинете Дергачева за его письменным столом, уселся плотнее в кресле, закурил и сказал:
– Начнем! Пожалуйста, – обратился он к околоточному, – соберите – сторожа, который нашел труп, молочницу, что опознала труп, прислугу покойного и дворника. Начнем с них!
Околоточный ввел сторожа.
Следователь услыхал рассказ о том, как сторож шел к своему посту, увидел труп и поднял шум:
– Зовите молочницу!
Молочница только опознала труп.
– Зовите прислугу!
Лукерья вошла, и следователь при взгляде на нее невольно улыбнулся, столько в ней было задорного и чувственного.
– Как звать? Кто? Откуда? Года?
– Лукерья Анфисова, крестьянка Лужского уезда, двадцать лет, девица, православная, родители в деревне.
– Ну, расскажи, что он в этот день делал, куда ушел? Был ли у него кто, не ждал ли он кого? Все говори!
Лукерья рассказала.
– Так. Ну, а как жил он? Может, у него враги были? Была ли у него женщина? Расскажи все про его жизнь.
– Жили они оченно даже тихо. Редко, коли кто у них бывал. Разве по делу, больше богатые господа приезжали. А что, женщина у них есть. Караваева, Марья Васильевна. Племянник тоже есть. Только они его от себя прогнали совсем.
– За что?
– Поссоримшись были. Племянник пьет и, как напьется, сейчас его ругать. Жидом зовет, процентщиком и всяко! А им неприятно.
Глаза следователя сверкнули.
– Вот! А кто он? Как звать его?
– Господин Трехин, Степан Петрович. А что делает, не знаю. И где живет, не знаю. Озорник!
– Ну, что еще показать можете?
– А больше ничего не знаю!
– Идите! Кто там еще? Дворник? Зовите дворника!
Но вместо дворника в комнату вошел среднего роста, крепкий, с энергичным, умным лицом господин.
Следователь вопросительно взглянул на него.
Вошедший галантно поклонился ему и сразу выяснил свою личность:
– Присланный из Петербурга агент – Алексей Романович Патмосов.
Лицо Ястребова приняло приветливый, но и начальнический вид.
– А! Очень рад! Отлично, помогите нам! Я сейчас кончу последний опрос дворника! А вы бы на место преступления сходили.
– Я уже был, – ответил Патмосов.
– Ну, и отлично! Там, собственно, ничего существенного. Так я продолжаю!
– Прошу! – сказал Патмосов. – А мне позвольте найденное при убитом.
– Пожалуйста! На том столе!
Патмосов присел к столу, развернул узел и начал методически осматривать каждую вещь. Околоточный ввел дворника.
VI
Алексей Романович Патмосов являлся сыщиком по призванию, и сам Иван Дмитриевич Путилин, наш российский Лекок, отличал его за исключительные способности и остроумие.
В настоящее время этого Патмосова знают все, кому он нужен.
Он уже не служит агентом, занимаясь розысками по просьбе частных лиц, но к нему нередко обращается и сыскная полиция в затруднительных случаях.
VII
Следователь обратился к дворнику с обычными вопросами и в заключение спросил:
– Ну, что вы можете показать?
Дворник, молодой парень в новых сапогах, переставил ноги, переложил в другую руку фуражку и сказал:
– Так что барин как барин. За дачу заплатил сразу. Мне тоже платил аккуратно, только скупехонек был. Я ему переносил мебель, так он всего двадцать копеек дал, а обыкновенно рупь дают…
– Бывал ли у него кто-нибудь?
– Так что не замечал. Был тут два раза такой молодой господин, опять, евонная барыня была раз, а то никого.
– Ну, больше ничего! – хотел подвести итог следователь.
– Позвольте еще один вопрос, – мягким голосом произнес Патмосов.
Следователь с неудовольствием взглянул на него и сухо сказал:
– Пожалуйста!
Патмосов обратился к дворнику:
– Скажи мне, голубчик, у Лукерьи, что здесь служит, никого нет? Ни брата, ни кума?..
Дворник широко улыбнулся.
– Как же без этого быть! При ей питерский состоит. Как барина нет, так он и здесь!
– А кто он?
– Говорит, слесарь, а звать Прохором. Ухарь.
Следователь насторожился и быстро вмешался в допрос.
– Говоришь, он часто бывает? Когда был последний раз?
– А вчера; весь день. Барин ушел, а через полчаса времени она его до калитки проводила.
– Барин знал про него?
– Нет! Он словно сам путался с Лукерьей, так она прятала своего-то.
– Иди!
Дворник поклонился и вышел.
– Вы теперь еще раз Лукерью спросите, – предложил следователю Патмосов.
– Да, да, я это хотел! Позовите прислугу! – распорядился следователь.
Теперь, когда вошла Лукерья, он уже не улыбался ей и принял суровый вид.
– Я позвал вас снова, – начал он, – чтобы спросить, кто такой этот Прохор, который к вам ходит, где он живет и когда он был у вас в последний раз? – при этом он испытующе посмотрел на Лукерью.
Лукерья сразу изменилась в лице, но через мгновение оправилась.
– Земляк мой. Вот и ходит. А был вчерась и ушел, когда барин спал. Торопился на восемь часов.
– Как его фамилия, и где он живет?
– Резцов фамилия, а живет в десятой роте, у Селиванова.
– Номер дома знаете?
– Дому четырнадцать, а квартире тридцать восемь.
Патмосов написал на бумажке несколько слов и через письмоводителя передал Ястребову.
Тот прочел и сказал околоточному:
– Введите Копытова!
Околоточный снова ввел дворника. Лукерья исподлобья взглянула на него, и на лице ее выразилась тревога.
– Скажи точно, когда ушел с дачи этот Прохор? – спросил его следователь.
Лукерья стала белее бумаги.
– С полчаса после барина. Так что уж десять часов пробило.
– И врешь! – вдруг резко сказала Лукерья. – Это ты из ревности брешешь! Восьми не было!
– Говори! Я ж видел, как ты его провожала, а раньше того барин вышел.
– Врет он, господин судья, – заговорила Лукерья с яростью, – с ревности часы спутал.
– Да уж темно было, а в восемь разве темно?
– И темно не было!
– Ну, будет, – остановил их следователь, – идите!
Они вышли, переругиваясь.
– На сегодня все! – сказал следователь. – Собирайтесь, Севастьян Лукич! Ну, что вы нашли, что скажете? – обратился он к Патмосову.
Патмосов встал.
– Сейчас ничего не могу вам сказать, а завтра что-нибудь выяснится.
– Так, так! Завтра уже ко мне в камеру пожалуйте! Я там буду!
Патмосов поклонился.
– А за Прохором что-то есть! Кажется, мы на следу! – сказал следователь.
VIII
Ястребов ходил по своей камере, которая помещалась в его квартире, в Царском, и говорил письмоводителю:
– Мы должны с вами разыскать убийцу. Это первый интересный случай в моей практике. А то все воровство, кража со взломом, пьяные мазурики, мужичье. Этого же весь Петербург знает. Да!
– Господин Патмосов, – доложил сторож.
– Зови, зови! – закричал Ястребов и встал с кресла навстречу сыщику. – А, здравствуйте! Садитесь. Что новенького?
Патмосов поздоровался с ним, с Флегонтовым, сел и сказал:
– Да особого ничего; так, общие приметы…
– Ну, ну, поделитесь.
– Вот-с как мне пока представляется убийство…
Патмосов закурил и начал рассказ:
– Убитому Дергачеву кто-то назначил в этом месте свидание ровно на десять часов вечера. Дергачев, как вам известно, вышел сам около десяти и прямо пошел на свидание, придя с опозданием минут на десять. По-видимому, он кого-то встретил на дороге и пошел медленным шагом. Его встретил высокий, крепкий и нервный господин, и они стали о чем-то беседовать, спорить, снова беседовать. Потом спор обострился. Нетерпеливый господин не выдержал. Трах! И готово! А когда убил, то выхватил из его кармана то, что нужно, и ушел.
Следователь слушал его, кивая головою и слегка улыбаясь.
– Так, – сказал он. – Отлично! А чем ударил этот господин Дергачева, и что он вытащил из его кармана?
Патмосов засмеялся.
– Я не ясновидец! Впрочем, ударил он его чем-то вроде топорика. Может, косарем.
– А что украл?
– Бумаги! – уверенно ответил Патмосов. – Только не деньги. Видите ли, этот Дергачев ничем не брезгал и любил нечистые векселя. Так вот… такие векселя. А может, и деньги!..
– Может, деньги, может, не деньги, – усмехнулся следователь. – Так! Ну, а откуда у вас все эти подробности, дорогой…
– Алексей Романович, – подсказал Патмосов. – Какие подробности?
– Виноват, простите! Да вот насчет времени, роста, нетерпения и прочая.
– Это пустяки, – улыбнулся Патмосов, – вы сейчас сами увидите. У покойника оказался шагомер в кармане, а на шагомере значится пять тысяч семьсот шагов. Я стал мерить. От дачи убитого до мостика, что ведет в парк, ровно три тысячи двести шагов, то есть минут двадцать ходу, а так как он вышел совсем перед десятью, то, значит, пришел минут на десять-пятнадцать после десяти. Ясно?
Следователь кивнул.
– А что тот ждал в нетерпении, так видно по окуркам папирос. Он грыз их и подле мостика набросал целую кучу. Характерные окурки! – и Патмосов положил на стол сверток бумаги, в котором оказалось штук двадцать папиросных окурков. Они были с непомерно длинными мундштуками, причем самые мундштуки были изгрызаны. – Я их вчера собрал, – заметил Патмосов. – По дорожке валялись, а у мостика штук десять. Понятно, нетерпеливый.
– Ну-с, а рост?
– Да Дергачев роста среднего, а тот его по темени бил! Очевидно, высокий. Теперь дальше-с. От ворот до мостика я сосчитал девяносто шагов, а осталось, по шагомеру, две тысячи пятьсот. Вот они и ходили взад и вперед. Раз тридцать, а что иногда останавливались – видно было опять по окуркам. В ином месте вдруг три окурка.
– Что же вы думаете? – спросил следователь.
– Я бы пересмотрел его бумаги и записки. Быть может, там какой-нибудь намек. Вы смотрели бумажник?
– Смотрел; семьдесят пять рублей и три письма от какой-то любовницы.
Патмосов промолчал, потом сказал:
– Вы позвольте мне их?
– Сделайте одолжение. Севастьян Лукич, дайте! Ну, что вы еще узнали?
Патмосов осторожно взял три почтовых листика, уложил их в свой бумажник и ответил:
– Насчет Лукерьи и Прохора… Оба хороши, Лукерья судилась за кражу у барина на одном месте, где она служила. Но была оправдана, а этот Прохор два раза в тюрьме сидел за кражи.
Следователь вскочил.
– И вы молчали! Вот вам и убийца! Арестовать его, и все!
– Ваше дело, – сказал Патмосов.
– И думать нечего! Вот вам приказ. Пожалуйста! Заодно и обыск у него сделать, и сейчас же его ко мне переслать!
Догадливый Флегонтов уже написал постановление и подал Ястребову. Тот подписал бумагу и передал ее Патмосову.
Патмосов встал.
– Так я пойду!
– Пожалуйста!
В это мгновенье вошел сторож.
– Барыня вас видеть хочет. Сказывает, насчет убийства!
– Проси! – быстро сказал следователь и обратился к Патмосову: – Вы останьтесь!
Патмосов поклонился и отошел в угол камеры, где сел на стул.
В то же время в комнату порывисто вошла пышно и безвкусно одетая дама и обратилась к следователю:
– Вы господин следователь?
– К вашим услугам! – галантно ответил Ястребов, подавая стул.
– Который по убийству Дергачева?
– Совершенно верно!
– Я знаю убийцу! – сказала дама и, стукнув зонтиком, вызывающе оглядела стены камеры, следователя, письмоводителя и скромно сидящего Патмосова.
IX
Следователь смутился.
– Сударыня, это так важно! Вы позволите записать?
– Пишите, мне все равно! Как только Катя мне сказала, я сразу! Я его не боюсь, мерзавца…
Следователь мигнул письмоводителю и заговорил:
– По порядку, сударыня. Имя, отчество, звание и все прочее?
– Знаю, знаю! Звать меня Караваева, Марья Васильевна, кронштадтская мещанка, сирота, православная, двадцать четыре года, цеховая портниха. Вот и все! Довольно?
– Великолепно, – улыбался следователь, – теперь что вы имеете передать по делу об убийстве Дергачева?
– А кто убийца! Видите ли, я прямо, – начала она, оборачиваясь то к Ястребову, то к Флегонтову, я прямо скажу, что была на содержании у Дергачева. Скупой был покойник. Правда, возил гулять, платья дарил, вещь, коли заклад просрочен…
– Как? Он под вещи давал?
– А то как же! По клубам больше. Проиграются и закладывают.
– Так. Продолжайте.
– А денег всего сто рублей давал. У него племянник Степан Петрович Трехин. Только совсем разбойник. Пьет и буянит. Я уж вам всю правду говорю. Я попуталась с ним и даже денег ему давала, только с ним одно горе. А тут он с Дунькой связался. Да! Она у Коровина на содержании. Так вот. Этот Дергачев, покойник, царство ему небесное, раз мне и говорит: "Никого у меня нет. Люби меня крепко, а я на тебя все отпишу". Вот как я поссорилась со Степкой, и скажи ему это. Как он зарычит, как вскочит! "Да я, – кричит, – убью раньше того!" И убежал. Это в субботу было, а нынче читаю – и убил! Понятно – он!
Она порывисто перевела дух.
Наступила тишина. Флегонтов торопливо подал бумагу следователю.
Ястребов прочел вслух показание.
– Теперь подпишите его!
– С удовольствием.
Она сняла перчатку и старательно вывела свою фамилию.
Потом встала, взяла зонтик и сказала:
– Я вас очень просить буду поискать завещание.
– Есть, так отыщем! Ваш адрес?
– Поварской, дом пять!
– В случае чего мы вас потревожим. А Трехина адрес?
– Жил на Невском, пятьдесят четыре, в меблирушках, а сейчас не знаю!
– Благодарю вас!
– А убил он, это я знаю!
Караваева сделала общий поклон и, шурша юбками, вышла.
– Ну, что вы думаете? – спросил следователь.
– Разузнать надо, – сказал Патмосов.
– Непременно! Севастьян Лукич, напишите повестку Трехину.
– А как насчет Прохора Резцова? – спросил Патмосов.
Следователь развел руками.
– И не пойму! Вот история! Понятно, арестуйте. Что на него смотреть! Не он – отпустим! Теперь у нас двое.
