Текст книги "Юлия"

Автор книги: Андрей Бурак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Шест не выпускай из рук!..

Не успел Раду крикнуть, как она оказалась под водой, но тут же опять всплыла.

Подобравшись к краю полыньи, Раду кинул ей полушубок, Вера схватилась за край, и Раду начал медленно тянуть его за другой конец.

…Раду нес Веру, словно ребенка, к своему дому.

– Что ж ты… так неосторожно!.. – шептал он ей.

Перед большим огнем камина Раду снимал с Веры ботинки, а она пыталась стянуть с себя мокрую одежду. Ее сильно знобило от холода и пережитого страха. Видя ее беспомощность, Раду робко снял с нее одежду… Увидев Веру почти обнаженной, Раду замер и неожиданно для себя провел рукой по ее плечу. Вера смотрела на него испуганно и удивленно. Увидев этот взгляд, Раду, словно желая заглушить охватившее его чувство, кинулся к шкафу, выхватил оттуда ворох платьев, но, не найдя ничего подходящего, отшвырнул все в сторону. Оглядевшись, увидел сотканное полотно и быстро набросил его на плечи Веры.

Юлия в сопровождении ряженых, одетых в костюмы героев народной драмы «Малайка», вошла во двор. Ряженые пляшут и поют: Ш’ам зис верде фир мэтасэ

Господарь чиистиць де касэ,

Ян примиць Маланка’н касэ…

(И сказал я шелковой нитью речи:

А ну-ка, хозяева, честь окажите,

Ряженых в дом принимайте…)

Вера, закутанная в теплый плед, сидела в большом кресле посреди гостиной. Вокруг нее ряженые разыгрывали «Маланку». Счастливая Юлия стояла возле камина.

Раду – у окна. Отвернувшись от ряженых, он смотрел во двор, думая о чем-то своем. А во дворе на белом снегу ворона жадно вырывала клювом зерна из большого золотистого кукурузного початка.

Вера смотрела на ряженых, нередка взглядывая на Раду, но он продолжал стоять у окна, не оборачиваясь. В ее глазах тревога, смятение и радость. Может быть, радость зародившегося пока еще неясного чувства.

…На снегу возле початка кукурузы остались только вороньи следы и несколько рассыпанных желтых зерен.

Вера включила приемник. Звучал клавесин. Вошел Раду, сел и какое-то время молча слушал музыку.

– В жизни так не бывает, – сказал он как будто самому себе, поглощенный своими мыслями.

– Наверное… Только без этого человеку невозможно, – тихо откликнулась Вера.

Раду быстро и внимательно посмотрел на нес.

На кухне Тасия и Юлия вытаскивали из печи румяные плацинты. Юлия прошлась по ним гусиным пером, смоченным в шипящем на углях сливочном масле, затем сложила их в миску.

– Веруца-а! Все готово! – крикнула Юлия.

– Иду-у-у! – откликнулась Вера.

Украшением стола занималась в основном Вера. Юлия поправляла ее, учила. Она шепнула что-то Вере, и та переставила посуду перед Раду. А когда стол был готов, Юлия обратилась ко всем: – А теперь всем по одному мэрцишору!

– Ой!.. – спохватилась Тасия, вытаскивая из кармана и свои мэрцишоры. – Мои сатанята за этим и прислали меня, вручить вам тоже по мэрцишору. Они пошли в школу своих учителей поздравлять. Раду, открой все двери! Открой все окна! Сегодня Мэрцишор! Первый день весны!

Раду послушно открывает все двери и окна.

– Март ын касэ пуричь афарэ!.. Март ын касэ пуричь афарэ!.. [1] – причитает Тасия по старинному обычаю.

Все сели за стол. У всех на груди красуется по мэрцишору.

– Застал сына Штефана дома? – спросила Юлия Раду.

– Очень уж спешил…

– У отца-то мог бы и подольше погостить! Всему учился, да ничему не научился – встряла Тасия.

– Нынче молодые на месте не сидят, – сказала Юлия.

– Говорят, он в городе важными делами заправляет, – продолжил разговор Раду.

– А не познакомить ли Веруцу с ним?! – воскликнула Тасия, хитровато улыбнувшись.

– Нет-нет! – запротестовала Юлия. – Он чуть ли не каждый раз приезжает с другой женщиной. Нам такие не нужны.

– В свое время и я своего не упустила. Ты, Юленька, тоже!.. Помнишь? – не унималась Тасия.

– Было, да быльем поросло, – отмахнулась Юлия.

– Ох, Веруца, и боевая же Юлия по молодости была! Ох, боевая! – настаивала Тасия.

– Да полно тебе, – запротестовала Юлия.

– Ну-ка, ну-ка расскажите! – заинтересовалась Вера.

– Я все возьму да затею какую-нибудь игру перед домом, чтобы Юлия могла видеть Раду, – звонко засмеялась Тасия. – Прятался он от нас… Потом поговорить захотелось ей… наговориться. И этого ей было мало. Раду из армии, значит, вернулся, а его девушка ждала. Была у него, Вито-рой звали. Да только Юлия прямо как ветер налетела. Витору, как пылинку, сдунула. Мой братец и моргнуть не успел, как под венцом очутился! Юлия, так почему же нам этого парня, сына Штефана, не заманить… для Веруцы?

– Тасия! – Юлия уже начала сердиться.

– Молчу, молчу!.. – хихикнула Тасия.

– Я же сказала: такие нам не нужны, – категорически отрезала Юлия.

– Почему? – вступился Раду. – Сын дяди Штефана парень с головой!

– Вы показывали ему чертежи башни? – спросила его Вера.

– Какие там чертежи! Я ему больше на словах да на пальцах.

– Замысел-то он понял? – настаивала Вера.

– Да не очень… Как вам объяснить. Дома сейчас в городе строятся с плоскими крышами. А ведь красиво же, когда над домом возвышается высоко-высоко башня. Вроде как поднимает дом, что ли?

– А мы оттуда будем наблюдать восходы и закаты! – сказала с радостью Вера.

– Верно! Из нашей башни будет видно далеко.

Увидев, что ее муж вновь заговорил о башне, Юлия с радостью предложила:

– А давай-ка на этой неделе в Кишинев съездим! Купим все, чего тебе не хватает для башни.

Раду ответил не сразу. Его лоб покрылся легкой испариной. Он вытер лицо платком и почти с испугом спросил: – На этой неделе?

– Конечно! Поехали! – подбодрила Юлия своего мужа.

– Нет, – сказал Раду погрустнев.

Он посмотрел на часы и встал.

– Ну ладно, вы посидите, а мне по делам надо. В правление. Юлия, дай мне какую-нибудь рубашку посвежее.

Вера вынесла из другой комнаты две рубашки. Подошла к Юлии. Вместе они выбрали одну из них, и Вера подала ее Раду. Юлия вынула из шкафа прекрасную белую шаль с бахромой. Увидев ее развернутой, Тасия и Вера замерли.

– Раду… По случаю Мэрцишора я решила подарить эту шаль нашей Вере. – И Юлия накинула шаль Вере на плечи.

– Да она же кашемировая! Турецкая!.. – ахнула Тасия.

– Это подарок бабушки. В этой шали я вышла на первую хору, помнишь, Раду?

Раду, переодеваясь, не откликнулся.

– А можно мне надеть ее сегодня па дежурство? – спросила Вера, оглядывая себя в зеркало.

– Раду, проводи Веру до больницы! Ты же знаешь, женщина смотрится в полный рост только тогда, когда рядом с ней мужчина.

– Я же на мотоцикле! – запротестовал Раду.

– Тем более! Прокати ее, – попросила Юлия.

В гостиной стояли переодетые Раду и Вера. Раду выглядел несколько смущенным. Юлия смотрела на Веру зачарованно, а Тасия беспокойно переводила взгляд с одного на другого. Раду вежливо пропустил Веру к выходу.

По дороге мчался мотоцикл. Вера крепко прижалась к Раду, закрыла глаза… Раду незаметно сбавил скорость, выбирая ровную дорогу. Затем и вовсе остановил мотоцикл. Так и сидели они некоторое время молча. Шагах в двухстах от них, на обочине рядом с лесочком, Раду увидел нежный, только что распустившийся подснежник. Он сиял перчатку и осторожно прикоснулся к руке Веры. На мгновение дрожащая рука девушки сжала руку Раду.

Вера сошла с мотоцикла и пошла вперед по дороге. Раду тоже сошел с мотоцикла, сорвал подснежник и крикнул ей вслед: – Подснежник! Первый!.. Живой Мэрцишор!

Но Вера, не оглянувшись, сняла с головы шаль, ускорила шаг, все дальше и дальше уходя от Раду.

За неубранным столом все еще сидели Юлия и Тасия.

– Слушай, гляжу я на вашу Веру… – сказала Тасия, сверля Юлию глазами.

– Да, мой Раду просто ожил. Ласковый стал, внимательный. Дома бывает чаще. Ты слышала? О башне снова заговорил!

– Слышать-то слышала…

– Чует мое сердце, достроит.

– Может, и в самом деле достроит, только…

– А то я уж и надежду потеряла! Сколько лет живем в недостроенном доме! Я теперь что ни куплю, ему все нравится! А давно ли было, спрошу – ответит, а сам и рта не раскроет. Уйдет рано, придет затемно! А теперь, заметила?

– Ой, заметила я, заметила!

– Рубашки стал менять чуть ли не каждый день. Сам просит. Раньше-то силой снимала с него.

– Ой, Юлия, ой, родимая! Брат он мне. Беда может нагрянуть.

– Какая беда? Книги стал читать, а ты говоришь…

– Не слепая же я! Не глухая.

– Да он раньше телевизор не включал. Когда еще свекор был жив, земля ему пухом, придут с работы, посидят в темноте – даже свет не зажигали – и все думают о чем-то своем, а потом сразу спать.

– Вот-вот. Сама говоришь, что он изменился. У тебя на глазах с ней уходит!

– Да ведь она нам как дочь! Что же ему не пойти с ней куда-нибудь?

– Люди-то видят их вместе!

– А почему Раду должен прятаться?

– Люди-то, знаешь, что говорят?

– Что? Что понравится она ему?

– Наконец-то дошло!

– Дура ты! Мелешь чепуху! Да ты знаешь, как я воевала-то с ним?! Как хотела, чтобы хоть кого-нибудь в дом взяли!

– Позор может выйти! Во всем нашем роду такого не бывало. Никогда! Знаешь, как сейчас некоторые, прости меня господи!

– Уж я-то знаю своего Раду. Из своего дома он никогда никуда не уедет. Никуда!

С улицы послышался треск мотоцикла.

– Вот и он! Раду… – сконфуженно, но с достоинством сказала Тасия.

Вера среди взрослых и школьников, около гор фруктов, овощей и винограда. Бригада сортирует, упаковывает и перевозит урожай. Все заняты делом и одновременно шутят, смеются и поют. И Вера, истинная горожанка, впервые в жизни видит красоту плодоносящей земли, ее щедрость.

Раду руководит работой, появляясь и исчезая снова, иногда он ищет взглядом Веру, а Вера его…

Полянка неподалеку от дома. Вечер. Слышен флуер пастуха. Вера сидит па траве. По дорожке идет Раду. Заметив ее, замедляет шаг, подходит.

– Ужин на столе. Сегодня я готовила, – Вера старается говорить непринужденно.

– Что же ты приготовила? Картошку в мундире и селедку? – в тон ей спрашивает Раду.

– Да…

– Уф! Заморишь ты меня. Опять голодным лягу, – продолжал Раду шутливо.

– Мне очень жаль. Вы никак не привыкнете.

– А где Юлия?

– Она задерживается в больнице, там тяжелые роды.

– А ты почему не идешь домой?

Вера молча смотрела на него. Ей так много хотелось ему сегодня сказать!

Молчание затягивалось, надо было прервать его.

– Вы с ноля? – спросила она первое, что пришло в голову.

– А потом заходил на кладбище. – Раду был рад продолжить разговор.

Вера с удивлением смотрела на него.

– Был у отца. Потом расскажу, – с трудом ответил он па ее немой вопрос.

Они шли к дому.

– Ты сегодня грустная, – заметил Раду.

– Я так хотела поговорить с вами! – неожиданно для себя сказала Вера. – Прошел почти год, а вы… вы ничего не знаете про меня.

– Юлия рассказывала.

– Вы с Юлией почти ничего обо мне не знаете. И никогда пн о чем не спрашиваете, – продолжала Вера. – У меня тоже была семья…

– Семья?!

– Да. Была…

– И хороший был парень?

– Это было сразу после школы. Тогда мне казалось, что полюбила его, он был единственным. А потом… потом, когда я ждала ребенка, он каждый день говорил мне, что сначала должен закончить институт, поступить в аспирантуру, защитить диссертацию. Может быть, я должна была радоваться тому, что он стремился к чему-то большому в жизни, но я хотела иметь ребенка. А он – нет. И понемногу уговорил меня, заставил пойти в больницу… избавиться от ребенка.

– От ребенка?! Как это можно заставить? – воскликнул Раду.

– Сейчас многие так живут, – продолжала Вера. – И когда это случилось… Господи, меня опустошили, лишили души! Я ненавидела всех! Ненавидела за эту боль, за то, что чьи-то руки вырвали мое дитя.

Раду взял ее за руку, посмотрел в глаза. Он никогда не видел Веру такой взволнованной.

– Не надо бы людям так мучить друг друга.

– Потом был Новый год… Самое любимое мое время. Раньше мне казалось, что Новый год все может изменить и всех сделать счастливыми. Я ходила по улицам и, словно в первый раз, видела заснеженные деревья в синих сумерках. Над головой качались желтые пятна фонарей. Летели снежинки, словно мотыльки. И в душе рождалось ощущение счастья, такое, какое бывает только под Новый год. Это был мой самый любимый праздник…

– Я его тоже люблю.

– А в тот раз я так ждала его, так надеялась. Но ожидания не оправдались. Так я попала в ваши места, – улыбнулась она странной улыбкой. – Я разболталась, да?

– Такое у каждого бывает. Нет-нет да подступит аж к самому горлу! Тут надо кому-то все рассказать…

Некоторое время они шли молча.

– Вечер сегодня какой-то необычный, – нарушила молчание Вера. – А вам, наверное, неприятна моя исповедь, ведь у вас…

– Ничего… Живем же! – оборвал он ее тихо, но твердо.

Нетерпеливым движением Юлия открыла калитку. По ее частому дыханию видно, как она спешила вернуться в дом, в семью. На ее лице все же блуждала улыбка, хотя она уже успела окинуть беспокойным взглядом погруженный в темноту дом. Подошла к двери веранды, постояла. Улыбка постепенно сходит с лица. Юлия очень встревожена. Она молча заходит в одну комнату, в другую, везде включая и выключая свет.

Дом Юлии и Раду на холме был похож на корабль, подающий сигналы бедствия.

С поляны виден этот мигающий свет, но ни Раду, ни Вера не замечают его.

– Я сказал: «Отец, ее зовут Верой!..» – говорит Раду взволнованно.

– Верой?! – испуганно переспросила Вера.

– Давно у него не был… дела. Но я пришел, чтобы сказать это. Он поймет. Я все вспомнил. И Витору, за которой ухаживал, и как на Юлин женился. Я был молод… Но годы идут! Вот я и сказал ему, чтобы он не осуждал меня. Я ему честно сказал: «Ее зовут Верой!».

– Раду, – тихо и ласково произнесла Вера.

– Я простой крестьянин… Раду. Из рода Вечная страна – Царэлунгэ. У меня корявые руки.

Вора взяла в свои руки его большую ладонь:

– У вас прекрасные руки, Раду. Раду – это радость…

– Вот я и сказал ему, чтобы он не судил меня…

В доме горел свет. Теперь он горел везде, в каждой комнате. Юлия слушала пугающую тишину дома, затем включила на полную громкость радио и телевизор, а сама вышла во двор. Устало села на порог дома, но тут же встала и с криком: «Веру-ца-а!» пошла на поиски.

…Раду и Вера шли по саду в сторону дома. Совсем близко послышался голос Юлин:

– Ра-а-аду!

– Мы здесь, – отозвалась Вера.

Юлия подошла к ним. Ее лицо осветила улыбка.

– Я задержалась в больнице. Прихожу, гляжу: пусто. И мне стало страшно…

В саду Раду целовал Веру. Она нежно водила пальцами по его лицу.

– Раду, милый… Радость моя… Скажи, почему так складывается?

– Я не знаю. Это тяжело, – ответил он, мрачнея.

– Грешно любить? Ну, скажи! Скажи хотя бы, что любовь не бывает грешной! Что она просто или бывает, или не бывает…

– Не знаю. Чувствую – стал другим.

– А впрочем… что это я?.. – Вера резко отстранилась от него. – Уехать мне надо. Быстрее уехать, Раду!

Она срывается с места и бежит через сад. Раду некоторое время стоит в полной растерянности.

– Постой! – кричит он. – Должен же быть какой-нибудь выход!..

Раду сделал несколько шагов по следу ушедшей Веры, но потом остановился, опустился на землю.

– Нет! Нет! – глухо повторял он. – Нет… Кто бы мог подумать? Я – и вдруг такое…

…Уже была ночь, когда Раду встал с земли и медленным шагом пошел к дому.

Он вошел во двор, спустил с цепи собаку – она радостно запрыгала вокруг хозяина. В окне он увидел, как Юлия бережно накрывала ужин полотенцем, чтобы сохранить его теплым. Он увидел также разобранные постели в спальной. Вера сидела в своей комнате и отсутствующим взглядом смотрела перед собой. Несмотря на поздний час и усталость, Раду не зашел в дом, а направился прочь со двора. За ним побежала собака.

…. Закинув руки за голову, Раду лежал на копне сена в открытом поле. Он смотрел на небосвод, усыпанный южными крупными звездами. У ног хозяина дремала собака.

По главной улице села шли Раду, Юлия и Вера. Раду нес разрисованный кувшин с вином, у Юлии плетеная корзина прикрыта рушником ручной работы. У Веры в руках георгины.

Все трое то и дело наклоняют головы, приветствуя односельчан. Некоторые из встречных, поровнявшись с ними, останавливались, смотрели им вслед, улыбались, хмурились, смеялись или просто качали головами.

Раду, Юлия и Вера спешили, ибо их уже давно ожидали в доме дяди Тудосе. А вслед все громче и громче слышались голоса: – Неужто Юлия ничего не понимает?..

– Не узнать Раду…

– Вера лечила мою сестру. Благодаря ей сестра выздоровела.

– Я еще не видела человека, чтобы он мог продержать два арбуза в одной руке!..

Каса маре в доме мош Тудосе была убрана в традиционном стиле с молдавским ковром старинной работы на стене, где изображено древо жизни, с дорожками, с целой горой подушек на деревянной кровати резной работы. На стенах висели фотографии детей, хозяина и хозяйки, предков. Над окнами висели рушники, изображающие летящих бабочек. Кое-где были подвешены букеты сушеных пахучих трав и цветов.

Во главе стола сидел только что демобилизованный Нелу. Входили родственники и друзья. Все дарили ему цветы, повязывали его крест-накрест рушниками. Затем гостей пригласили к столу. Килина – хозяйка дома – только и успевала подавать на стол и выносить пустую посуду. В комнате царило большое оживление, градом сыпались вопросы и ответы: – А невеста где?

– Она еще не проснулась. Устала с дороги.

– А ты ее видела?

– Красавица из красавиц!

– Уму не постижимо, как только наш Нелу такую красавицу мог заманить!

– А что с Севастицей будет? – спросила Тасия громко через весь стол.

– Я слышал, что она хочет уехать в город на стройку.

– С глаз долой – из сердца вон…

С большим кувшином вина в руке в комнату вошел мош Тудосе. Он был немного под хмельком, очень взволнован и все же счастлив.

– Ты видел этот забор? – спросил он сына. – Ты его видел?! Выше человеческого роста! Всему виной ты, сынок… А знаешь, что значил в моей жизни этот человек, с которым я сейчас не могу словом обмолвиться, за стол пригласить?

– Отец! – Нелу вышел из-за стола.

– Сидеть! – крикнул на него отец.

Нелу послушно сел.

– Ты не знаешь, – негодовал старик, наливая гостям вино. – Мы с соседом перенесли на войне все, что может перенести человек. А человек, сын мой, многое может перенести. Мы жизни своей не жалели, чтоб был мир! С этим человеком… с которым я сейчас не могу даже словом перемолвиться из-за этого щенка!

– Отец, только без оскорблений! Я уже взрослый… В армии отслужил.

– Сынок, оставь его, пусть болтает, – заступилась мать за своего долгожданного сына. – Ты же знаешь, что его нельзя остановить, пока он не выскажет все, что хочет сказать.

– Этого щенка тогда еще на свете не было! – не унимался мош Тудосе.

– Отец, в доме все же гости, – уже вежливо напомнил Нелу.

– Если ты про нее, – вспылил еще больше старик, показывая пальцем в сторону комнаты, где отдыхала после дороги невеста. – Я ничего не имею против этой красавицы! Я просто хочу рассказать тебе, всем, как было… Мы с матерью потеряли покой с тех пор, как ты перестал писать Севастице. Все думали, что ты еще выкинешь, как опозоришь нас на старости лет.

В это время в комнату вошли Юлия, Вера, а за ними и Раду.

– Ты прости, племянник, – вышел им навстречу хозяин дома. – Вчера ночью некого было послать за вами.

Нелу искал фуражку, но так и не увидев ее, выглянул в открытое окно, где шумела детвора, снял фуражку с головы Миту, надел ее и отрапортовал Раду: – Ефрейтор Ион Царэлунгэ.

– Отставить! – широко улыбнулся Раду. – Вольно. Здравствуй, брат.

Они обнялись. За столом оживленно зашумели. Юлия хотела посадить Веру рядом с собой, но тут же со своего места вскочила Тасия. Она схватила Веру за руку и потянула ее за собой: – А ты, милая, не сюда! Не сюда… Ты иди вон туда, к молодежи!

Юлия пыталась было протестовать, но видя, что на них обращено внимание всего стола, уступила Тасии. Вера пошла за ней.

– Знаешь, что выкинул мой сынок?.. – пожаловался мош Тудосе Раду. – А ведь не писал, потому что меня боялся.

– Люди говорят, ты приехал не один, – обратился Раду к двоюродному брату.

– С невестой! – гордо сказал Нелу. – Женюсь!

– Это хорошо, – растерялся Раду.

– Зря я тебе не писал, знал ведь, что ты меня поймешь! – с радостью продолжал Нелу.

– Жениться-то жениться, да на ком?! – опять вскочил мош Тудосе.

– Я же тебе говорил, отец, – на Светлане!

Вдруг мош Тудосе поднял с пола пустой казан, надел его на голову и, постукивая о пего ложкой, пошел кругами, пританцовывая.

– А не на Севастице. Не на Севастице, – повторял он.

– Дядя, давай лучше Нелу послушаем, – спокойно сказал Раду, видимо, давно привыкший к дядиным выходкам, и обратился к Нелу: – Останешься в селе?

– Я в армии специальность получил: мастер по радио и телеаппаратуре.

– А почему же ты, мой мальчик, ничего не писал об этом? – воскликнул радостно мош Тудосе и снял казан с головы. – Килина!

– Тут я, не кричи.

– Вы слышите, мой мальчик специалист! – обратился старик ко всем.

– А моя невеста – почтовый работник, – сказал Нелу.

– Хоть бы рассказал нам, откуда она, – доброжелательно попросил мош Тудосе сына.

– Вот с этого и начал бы, отец. С Волги, – ответил Нелу.

– Значит, она не из тех мест, где ты служил?! – опять воскликнул мош Тудосе.

– Нет, конечно, – сказал Нелу.

– А родители ее знают, что вы женитесь?! – опять горячился мош Тудосе.

– Нет, – ответил Нелу.

– Как же ты посмел без родительского благословения?! – завопил старик. – Килина!

– Неужели она такая же взбалмошная, как и ты? – на этот раз не пощадила и мать своего сына.

– Она хороший человек, мать, – успокоил ее Нелу.

– Килина! Килина! Где ты? – забегал по комнате, как ошпаренный, мош Тудосе.

– Я тут. Не кричи! – тряхнула его жена.

– Вот что натворил наш сын!

– Мы даже не знаем, с кем породнились… – всхлипнула Килина.

– Не расписались же они еще, – успокаивала супругов Тасия.

– Ничего еще не случилось, – обрадованно подтвердила старуха, дальняя родственница, подтолкнув в бок своего старика.

– Ничего не случилось? – крикнул на свою жену старик. – Не ты ли им стелила вчера постель?

– Полно тебе, старый… – сказала вконец расстроенная Килина, уходя на кухню.

– Сегодня же езжай в военкомат, – торжественно произнес мош Тудосе, приняв окончательное решение. – Становитесь на учет. И – прямо в Кишинев. Первым же самолетом полетите за родительским благословением. – И тем же торжественным голосом обратился к Раду: – К вам с Юлией у меня просьба – быть посажёными родителями.

Наступило всеобщее молчание. Раду, явно смущенный, встал и снова сел. Он был в большом затруднении.

– Как ты думаешь? – спросил он тихо Юлию.

– Решай сам, – Юлия улыбалась. – Как ты решишь, так и будет.

Раду снова встал и, встретившись взглядом с Верой, твердо произнес:

– Ну что ж, тогда в добрый час, Нелу.

– Спасибо вам! – опять подпрыгнул мош Тудосе, по-отечески обнимая Юлию.

– Только у меня к тебе, брат, есть один вопрос… – вздохнул Раду.

– Какой? – встревожился Нелу.

Раду садится. После недолгого молчания спрашивает:

– Ты хорошо подумал? Ведь это навсегда…

– Знаю, – уверенно сказал Нелу.

– Тогда вот мое слово! – сказал Раду, вставая. – Вы должны сегодня же ехать, как велит отец. А мы пойдем на праздник урожая, всех приглашаю…

– Свадьбу будем справлять у нас в доме! – громко объявил мош Тудосе. – Значит, и ее родителей тоже привозите… А к тому времени что-нибудь сделаем с этим забором. Такой забор! Такой забор!.. С моим соседом Северином войну прошли… Советскую власть в селе установили… Колхоз организовали! А теперь словом не могу обмолвиться, радостью не могу поделиться за стаканом вина.

Юлия увидела Миту, который пытался обратить на себя внимание Нелу, но тот его не замечал.

– Что случилось? – Юлия подошла к мальчику.

Миту попросил ее наклониться и быстробыстро зашептал ей на ухо. Юлия выслушала и, улыбаясь, кивнула: мол, не беспокойся, все будет в порядке.

Севастица стояла в глубине старых развалин, где сохранились лишь стены да эхо…

– Я ждала Нелу, – громко сказала девушка, увидев поднимающуюся по ступенькам Юлию.

– Севастица… – сказала Юлия, подойдя к ней ближе. – Послушай меня…

– Не хочу я тебя слушать! – крикнула девушка. – Люблю я его! Люблю! Люблю!

Эхо подхватило ее крик, и «люблю» прозвучало в старых стенах с такой силом, что обе женщины вздрогнули.

Эхо вспугнуло сову, которая, покружив немного над развалинами, села снова на камни, недалеко от женщин, уставившись на них большими немигающими глазами.

– Нелу любит другую, – тихо сказала Юлия.

– Heт!

– И он уже помолвлен с ней.

– Нет!

– Раз она приехала с ним, значит, тоже любит его. Они счастливы. – Юлия говорит твердо и сурово. – Поэтому ты должна отступиться.

Севастица вздрогнула.

– Милая ты моя Севастица, – продолжала Юлия уже другим, мягким голосом, – поверь мне, очень прошу… Нельзя строить свое счастье па обмане. Из этого не выйдет ничего, кроме страдании.

Севастицу била дрожь.

– Поклянись, – снова твердо сказала Юлия, – что отступишься от пего. Повторяй за мной. Я, Севастица, клянусь, что не буду мешать… Повторяй.

– Я, Севастица, – тихо начала девушка, следя за движением губ Юлии, – клянусь, что не буду мешать…

– …. счастью человека, которого люблю…

– … счастью человека, которого люблю.

– Вот и хорошо, – облегченно вздохнула Юлия и прикрыла глаза.

Но Севастица, как бы освободившись от гипнотического влияния слов Юлии, вдруг сорвалась с места и побежала вниз по каменной лестнице. Спрыгнув с последней ступеньки, она повернулась к Юлин: – Плевала я па твою клятву. Тьфу! Глупая ты… Только ты так можешь!.. А я буду бороться за свое счастье!

Севастица пробежала еще несколько шагов по парку и опять повернулась:

– Да, буду бороться. Я сделаю все, чтобы он стал моим. Все! И он будет моим! А на твою клятву я сто раз плюю. Тьфу! Тьфу! Тьфу!

И девушка побежала дальше.

Юлия устало прислонилась к каменной стене.

Из развалин послышался протяжный крик совы.

Был праздник урожая. На площади стоял стол для президиума, накрытый красной скатертью. Сельский оркестр, расположившийся поодаль, играл оглушительный туш в честь победителей соревнования.

Они выходили по одному из толпы односельчан и к столу президиума шли мимо овощей, фруктов, винограда, уложенных пирамидами, мимо выставки цветов, где возле каждого букета красовалась табличка с именем того, кто их вырастил.

К столу президиума вызвали и Раду. Издали не было слышно, что ему говорят, что Раду отвечает. Но было видно, как ему вручили награду, как надели через плечо красную ленту с надписью «Победитель соцсоревнования», как украсили Раду венком…

Каждый из награжденных, возвратившись на место, передавал свой красивый венок сыну или дочери, а то и внуку, и только Раду остался стоять в венке.

Он продолжал сидеть в венке и позже, когда вся бригада собралась за одним столом, уставленным фруктами, и Раду вместе со всеми поднимал тост за труд, за будущий урожай.

Он поднялся из-за стола самым последним и в венке, уже заметно увядшем, медленно побрел улицами села к своему дому.

Вера стояла посреди комнаты с фотографией Раду в руках. На глазах у нее слезы. Она медленно подошла к стене, повесила её на место и вдруг, решившись на что-то, пошла в свою комнату.

Чемодан лежал на столе, и Вера быстро укладывала в него свои вещи. Потом еще раз прошлась по дому, вышла на веранду.

Навстречу ей поднимался Игорь.

– Привет! – воскликнул он и вдруг увидел у нее в руках чемодан. – Ты уже даже собралась?!

– Здравствуй… – Веру как будто даже не удивило его неожиданное появление.

Игорь протянул руку за чемоданом, по Вера мягко отстранила его.

– Может… Может, присядем на минутку перед дорогой…

Вера послушно присела. Верхом на стул сел и Игорь. Он был в приподнятом настроении. Взяв со стола несколько яблок, он начал ими жонглировать.

– Ах, Игорь, какой ты еще ребенок!.. – сказала Вера, пытаясь улыбнуться.

– Вера… Так случилось, что я один. Совсем один в огромном городе. Ты чувствовала, что я приеду за тобой, ты тоже одна?

Раду медленно идет по саду, осматривая все вокруг взглядом хозяина. Он быстро поднимается в башню.

– Ну и чудненько!.. Подурила, и хватит! – Игорь очень взволнован. – Теперь ты видишь, что нам не жить друг без друга…

Но Вера оставляет его слова без ответа.

– Да пойми же, я хочу, чтобы мы жили легко. Хочу, чтобы мы путешествовали, увидели мир своими глазами, а не по телеку. А потом уже будем думать о детях. У нас будет такой сын! А если захочешь, то и девочка, а? Мы живем в эпоху, когда все можно рассчитать. Я даже читал в одной книге, что умные дети рождаются у отцов, которым не меньше тридцати трех, а мне же всего…

– Игорь… – прервала его Вера. – У меня будет ребенок.

– Ты шутишь… – изменился в лице Игорь.

Раду на башне что-то вычерчивает, примеривает, делает отметки. Он очень сосредоточен и только изредка вглядывается в сторону дороги, идущей, к селу.

Юлия закончила уборку в старом отцовском доме и окинула последним взглядом комнаты: не забыла ли чего. Взяла ружье, собравшись уже уходить, но задержалась, услышав голос диктора: «Единственный в мире «Орден улыбки», которым дети награждают взрослых за оказанную ими заботу, дружбу и доброту, теперь будет присуждаться международным жюри. Эту награду придумали сами дети… На своем первом заседании, которое недавно состоялось, международный комитет наградил «Орденом улыбки» 16 лучших кандидатов…»

Игорь стоял, прислонившись к стене, смотрел куда-то в потолок.

– Значит, все же не судьба… Интересно, и кто же его отец?

– Человек, которого я люблю, – спокойно сказала Вера.

– Которого ты любишь?

– Да, Игорь.

– Надо же. И в голову бы не пришло… В такой глухомани…

Игорь подошел близко к Вере.

– Ну, а если… – начал он, но тут же запнулся. – Вера, я понял, что люблю тебя! Может… Может, по неопытности… Я с большим трудом выдержал время разлуки, о котором ты мне писала. А если все же… вдвоем… начать сначала…

– Как бы тебе это объяснить, Игорь, – сказала Вера, подбирая слова. – Теперь для меня все равно, есть ты в этом мире или нет.

Вера пересыпала оставшиеся в корзине яблоки в сумку Игоря, повесила ему на плечо.

– Это на дорогу… тебе…

– Ты меня предала. Значит, ты можешь предать и того человека… В этом твоя суть! Теперь я понял.

В дверях веранды стояла Юлия с ружьем наперевес.

– Здравствуйте, молодой человек! – строго сказала Юлия. – Что это вы кричите? В чужом доме… Это нехорошо.

– Кто это? – спросил Игорь Веру.

– Хозяйка этого дома, – опередила Веру Юлия. – А что это за дом, если в нем порядка нет?

– Да что вы привязались ко мне? – Игорь занервничал. – У нас с ней свои дела!

– У вас с ней давно уже никаких дел нет, – сказала Юлия сочувственно. – И вы это знаете. Если сейчас же не уйдете…

Игорь решил, что Юлия зло шутит, сел на стул, не сводя глаз с направленного на него ствола.

– Вы можете убить? – спросил он с иронией.

– Я стреляю метко, – ответила Юлия грозно.

Юлия подняла ружье. Игорь вскочил со стула и попятился к выходу.