Текст книги "Дело о пропавшем бизнесмене"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Мой молодой коллега, конечно, и без моего представления понял, кто я такой. Журналистские «корочки» повертел в руках без интереса… выслушал и сказал:

– Ну… ты же и сам все круто просекаешь. Может, сам и отработаешь этого бизнесмена? Ты же человек опытный… а у меня времени нет.

– К опыту еще нужно приложить ксиву, а ее у меня, лейтенант, нет. Вот с этим (я щелкнул пальцем по удостоверению «агентства») я много не наработаю… Мне же сейчас реально придется телефоны и адреса пробивать… Как прикажешь это делать?

– А как бандюганы без всяких ксив это делают? – сказал мне товарищ лейтенант. Сказал – и засмеялся… Действительно – смешно.

– Бандюганы это делают на энтузязизьме, а мне их энтузязизьм ни к чему. Понимаешь?

– Ну ладно, с пробивкой телефонов помогу, – великодушно сказал опер. Как раз этот вопрос я запросто мог решить сам, без его помощи. Помощь мне требовалась в другом, но я понял, что хрен ее дождусь. И оказался прав…

Короче, я пошел журналистско-партизанскими тропами. Возможности мои были не особенно широки… несравнимы ни с реальными бандитскими, ни даже с ментовскими. Я, рядовой журналист, ни задерживать граждан, ни допрашивать не имею никакого права. Все те «вмешательства в личную жизнь граждан», которые неизбежны при проведении журналистского (и любого другого) расследования, возможны только с согласия этих самых граждан… Ну не любят граждане этого! Не любят – и все тут. Особенно если они не в ладах с законом.

За сто баксов оператор сотовой сети выдала распечатку звонков Владика за интересующий меня период, то есть с того момента, как образцовый семьянин вышел из дому в последний раз, и до того, как телефон перекочевал ко мне. Всего звоночков оказалось шесть, а телефонных номеров – всего четыре. Разной продолжительности были разговоры. Но тем не менее все шесть звонков были сделаны за весьма короткий период – за вечер того самого злополучного понедельника. Последний звонок прозвучал в начале первого ночи, во вторник… Потом Владик на связь уже не выходил… Интересно, сколько он прожил после этого звонка?

Пробивка адресов – дело рутинное. И для меня оно никакой трудности не представило – «дорожку»[1]1
  «Дорожка» – пароль для адресной службы ГУВД (жарг.).


[Закрыть] мой новый друг-оперок сообщил. Через час я сидел в своей конуре в агентстве и обсасывал первую информацию.

Итак, одиннадцатого сентября, около семи часов вечера, добропорядочный, не судимый бизнесмен вышел из своей трехкомнатной квартиры на Васильевском острове… сказал жене: по делу, мол… и исчез. Почти сразу после выхода из дому он сделал один за другим три телефонных звонка. Два – своим партнерам, с которыми, кстати, у него отличные отношения, третий звоночек он сделал абсолютно мне неизвестной гр. Шурыгиной Антонине Викторовне, 1946 г . р., проживающей по адресу… Потом он опять звонил партнерам, а потом Митюхиной Елене Васильевне, 1950 г . р., проживающей…

Так вот в деле и появились две дамочки… Но одной нашей красавице уже полвека. Другой и того больше. Навряд ли процветающий тридцатисемилетний бизнесмен покупал презерватив для встречи с одной из этих дам. Всякое, конечно, бывает… но навряд ли. Однако у пожилых дам бывают дочки, племянницы, внучки, в конце концов.

Придется ехать в гости. Я зашел в шефу, чтобы доложить ситуацию, и – повезло! – застал на месте. Обнорский интенсивно трудился: лежал на диване и пускал дым колечками. Я лег на другой диван и стал ему помогать. На пару у нас получалось здорово… Вот такие мы стебки. Нет, теперь говорят – приколисты.

– Ну? – сказал Обнорский, когда сигарета кончилась. Я рассказал ситуевину. Андрюха, немного подумав, решил:

– Езжай. Только не один… Такие штуки мы уже проходили. Прихвати кого-нибудь. Из адреса отзвонитесь. Обязательно.

В коридорах агентства было еще тихо, пусто… «Прихватить кого-нибудь» не получилось. И я уже решил, что поеду один. В первый раз, что ли?.. Нет, не в первый. Но в иные, забытые уже «разы» в кармане у меня лежала ксива со словами: «капитан Ложкин Сергей Иванович состоит в должности старшего оперуполномоченного», а под мышкой висел табельный ПМ. Я был тогда ВПРАВЕ обратиться за помощью к любому милиционеру, участковому, оперу… Как говорится: почувствуйте разницу… Я ощущал разницу оч-чень хорошо!

И я бы поехал в адрес один, но на лестнице столкнулся с Шахом и Князем. Конечно, я был для них не авторитет… и вообще – в агентстве без году неделя. Но я сослался на шефа, и они поехали со мной. По дороге ввел их в курс дела, избегая ненужных им подробностей.

– Вопросы есть, коллеги? – спросил я.

– Есть вопросы… коллега, – сказал Шаховской, выделив последнее слово. Видимо, это должно означать, что я – бывший мент – ему не коллега… И я со своей стороны считал точно так же: хоть Виктор Шаховской и не привлекался никогда к уголовной ответственности, но в оперативных документах РУОП его фамилия замелькала еще в самом начале девяностых.

– Спрашивай, – ответил я.

– А премию с этой супружницы барыжной ты за работу, коллега, обговорил?

– Нет, – отрезал я.

– Лохи, – пробормотал Шах и больше ничего не спрашивал, смотрел в окно.

У Гвичия вопросов было больше: а сколько лет вдове? А не блондинка ли она? А как она «вообще, да» ?

Я ответил: лет вдове семнадцать. Блондинка. «Вообще»: 90 – 60 – 90. И Гвичия тоже замолчал… только причмокивал иногда. Глаза у него стали мечтательными, подернулись нежным туманом.

* * *

Прежде чем ехать непосредственно в адрес, заскочили в местное РУВД… Повезло – застали нужного нам опера на месте.

– Да, – сказал он, – звонили мне про ваше дело… лейтенант Иванов, кажется… так?

– Да, – подтвердил я. Иванов – фамилия опера, который «отфутболил» меня в Василеостровском районе.

– Ну, а чего от меня-то вы хотите?

– Как чего? Неужели непонятно?.. Сходить с нами в этот адрес. Дело-то, скорее всего, об убийстве идет.

– Ну во-первых, пока только о розыске пропавшего… Во-вторых, я туда уже сходил.

– И что?

– А ничего, меня и на порог не пустили.

Шах хмыкнул, Гвичия изумленно вскинул брови. А я спросил… Я очень спокойно спросил:

– Простите, Виктор… э-э…

– Георгиевич, – подсказал опер, включая электрический чайник.

– Виктор Георгиевич, вы здесь в каком качестве служите?

– А там (кивок в сторону двери) висит табличка. На ней все написано… прочитайте.

– Я читал. Там написано, что в этом кабинете работают опера уголовного розыска.

Наш «опер» закончил манипуляции с чайником, поднял на меня глаза и сказал:

– Выйдите из кабинета… Я вас сюда не приглашал… пока.

– Спасибо за помощь, – ответил я. – Пошли, мужики… По-моему, кто-то таблички на дверях перепутал.

– Желаю успехов, – бросил опер.

Мы вышли. Сказать по правде, мне было очень противно. Гвичия посмотрел на табличку и сказал:

– Какой-то странный человек, да?

Шах тоже посмотрел на табличку, сплюнул и сказал:

– Лохи.

Я не сказал ничего.

Я не сказал ничего, я только подумал… но не сказал.

* * *

…Дверь в квартиру, где находится телефон, зарегистрированный на гр. Шурыгину Антонину Викторовну, наводила на мысли о коммуналке и бытовом пьянстве: следы неоднократного и неумелого ремонта, висящий на проводах звонок, порезанная ножом дерматиновая обивка… Таких дверей я за годы пахоты в УР повидал немало. И мог даже предположить, что увижу за дверью.

Гвичия начал давить на кнопку звонка. Делать это пришлось пять раз. Шаги за хлипкой дверью раздались тогда, когда уже нам показалось, что в квартире никого нет. Шаги были шаркающие, медленные… потом раздался кашель… потом дверь отворилась. На пороге стояла старуха в грязном халате и торчащих из-под него белых бязевых мужских кальсонах. Жиденькие волосы, характерный цвет лица, густой перегарный выхлоп… Все, как говорится, до боли знакомое. Я загодя приготовил свое журналистское удостоверение и придал лицу некое соответствующее профессиональное выражение. Все это оказалось лишним. Старуха посмотрела на нас мутными глазами, закашлялась и сказала:

– С утра уже ходить стали…

– Здравствуйте, бабушка, – вежливо сказал Зураб.

– Ишь, внучек нашелся… басурманин… Спят они еще… – Старуха явно собиралась захлопнуть дверь, но я не дал. Я сунул ей под нос удостоверение и начал работать. Кое-что, впрочем, мне уже было ясно.

– Мы журналисты, – сказал я. – А вы Антонина Викторовна?

– Что надо?

– Поговорить, Антонина Викторовна… Мы – журналисты.

– Стрекулисты-журналисты… аферисты! На похмелку дашь?

– Дам, – ответил я, доставая бумажник.

Выражение глаз старой алкоголички стало гораздо

более осмысленным или, по крайней мере, заинтересованным. Я вытащил пятидесятирублевую купюру. На эти деньги можно купить одну бутылку заводской водки, но Антонина Викторовна наверняка купит две бутылки паленой.

…Деньги исчезли в кармане халата.

– Может, внутрь пригласите? – спросил я.

Старуха посторонилась, пропуская нас внутрь. Интерьер прихожей был именно таким, какой я себе представил, глядя на дверь. Тут ошибиться трудно. Вслед за старухой мы прошли в кухню, распугали тараканов.

– Ну, говори, чего надо, – сказала хозяйка.

– У вас в квартире есть молодые женщины?

– Сказала же: спят еще бляди.

– Дочери ваши?

– Тьфу! У меня сыны… да и их не вижу: по тюрьмам они.

– А что за бляди-то спят у вас?

– Бляди как бляди… известное дело, Ленка со Светкой.

– Комнату им сдаете?

– Что я сдам? Сама в одной клетухе сижу, как в конуре, девяти метров нет… Сосед сдает – Колька Мареман.

– А где сам Колька?

– Кто его знает? Бывает раз в месяц – деньги получить… Но ко мне уважительно, нет-нет, а водочкой угостит… иной раз.

– Понятно… А что за женщины – эти Ленка со Светкой?

– Так говорю тебе: бляди.

– Молодые?

– Молодые прошмандовки… Старухе хер когда нальют, хоть им через блядство много деньжищ сыпется… Жадные, прости Господи.

– Понятно. Мужики к ним сюда ходят?

– Бывает, сюда. Но больше по вызову. Интердевочки.

Гвичия брезгливо хмыкнул, раздавил ногой таракана. Я достал, фотографию Владика, что дала мне Вера. На ней довольный, изрядно располневший Владик был снят на фоне новенького «форда».

– Этого человека знаете? Бывал у девок?

Антонина взяла фото, отодвинула руку подальше от глаз, после долгого разглядывания сказала:

– Разве всех упомнишь? Не знаю, не скажу.

– Понятно… Спасибо, Антонина Викторовна.

– Спасибо в стакан не нальешь, – ответила хозяйка и вышла. Через минуту она, одетая в старый плащ, пошла за опохмелкой. То, что в квартире остались три незнакомых мужика, нисколько ее не смущало. Впрочем, что здесь можно украсть?.. Шурыгина ушла, грязные завязки кальсон волочились за ней по полу.

А мы остановились перед дверью, за которой жили Ленка со Светкой. Вполне возможно, за этой дверью нас ждет разгадка исчезновения бизнесмена Завьялова… Вполне возможно, что нет.

Я посмотрел на своих коллег, кивнул и постучал по филенке.

* * *

– Какого хуя? – раздалось из-за двери.

Я постучал еще раз. На этот раз меня просто послали, назвали старой сукой. Обидно, не такой уж я и старый… Я постучал третий раз, а Гвичия медовым голосом попросил:

– Откройте доброму человеку, а не то он вынесет дверь.

После этого за дверью стало тихо. Затем послышалась какая-то возня, негромкий шепот… И наконец:

– Кто там?

– Конь в пальто, – рявкнул Шах.

Я посмотрел на него зло. Навряд ли стоит начинать разговор таким образом. Тем более что женщины могут быть совершенно непричастны к исчезновению Владика.

– Елена, – позвал я, – Светлана… откройте, пожалуйста. Мы журналисты, есть необходимость поговорить.

Снова негромкое шу-шу-шу за дверью.

– Если вы опасаетесь, можно вызвать милицию, разговаривать в присутствии милиционеров. Позвоните «02», мы подождем… Договорились?

…Дверь открылась. За ней стояла женщина. Молодая, но уже со «следами бурной жизни» на лице. Я сразу сунул удостоверение:

– Мы журналисты. Агентство «Золотая пуля». Меня зовут Сергей.

Она смотрела испуганно. Козе понятно, что на журналистов мы не очень похожи. Я еще – туда-сюда, но за моей спиной маячили откровенно бандитского облика Шах и Зураб Гвичия – «лицо кавказской национальности». Доверия у нормальных людей такое славное журналистское трио не вызывает.

– А что случилось? – спросила она.

– Пропал человек, – ответил я. – Разрешите войти?

– У нас тут… не прибрано.

– Ничего. Мы явились без приглашения, так что вы не должны об этом беспокоиться.

– Входите.

Мы вошли. В комнате было действительно «не прибрано»: на журнальном столике стояли пустые бутылки из-под водки и шампанского. Остатки закуски. На полу, на спинке стула – одежда, белье… Вторая женщина сидела на смятой простыни единственного в комнате дивана, сжимала у горла ворот халата, надетого наизнанку.

– Давайте познакомимся. Я – Сергей… Кто из вас Елена, кто Светлана?

Еленой оказалась та, что открыла дверь. Светланой – сидящая на кровати. Я без приглашения присел на пустой стул.

– Весьма приятно… Давайте сразу определимся: на наши вопросы вы отвечать не обязаны. Можете отказаться, вызвать милицию. (Я вытащил из кармана и протянул Светлане телефон, она вяло покачала головой.) Но лучше будет, если вы все же ответите. Понятно?

Обе кивнули. Все движения Светланы были несколько замедлены. Я заглянул ей в зрачки, и все стало ясно: героин.

– Хорошо… Жилье здесь вы снимаете. А прописочка у вас есть?

– Н-нет, – ответила Елена. – Здесь нет.

– Можно взглянуть на ваши паспорта? Разуме ется, вы не обязаны мне их показывать. Я вас не принуждаю, только добровольно…

Елена встала, подошла к вешалке и, покопавшись в карманах плаща, достала довольно-таки потрепанный паспорт. Светлана сидела неподвижно. Я раскрыл паспорт с гербом и надписью «СССР». Так… Русакова Елена Михайловна… серия… номер… 20 января 1977 года… поселок Горки… Хвойнинского района Новгородской области… русская… и т.д. Прописка – по месту рождения. Как я и думал.

– Спасибо, – сказал я и вернул паспортину.

Светлана по-прежнему сидела неподвижно.

– А ваш паспорт, Светлана?

– Я… не знаю… где он…

– Если вы не хотите его показывать – ваше право.

– Может… в сумочке? – сказала она хриплым, низким голосом.

Елена взяла с кресла сумку, протянула мне.

– Нет, откройте сами… Если, разумеется, Светлана не возражает.

Русакова испуганно посмотрела на свою товарку… потом опрокинула сумку на постель. Господи, второй раз за день я вижу, как высыпают содержимое дамской сумочки. Точно так же, как и у Веры, в сумочке лежала косметика, но явно дешевая… ключи… записная книжка… На этом совпадения закончились: в сумочке у Веры не было паспорта, презервативов и, главное, шприца.

Русакова испуганно посмотрела на шприц – на Светлану – на меня. Сплюнул за моей спиной Шах, вздохнул Зураб. Я взял в руки паспорт… Шуцкая Светлана Сергеевна… 20 марта 1974 года… поселок Лесной… Хвойнинского… Новгородской… землячка, значит. Прописка? Прописка питерская… Судя по всему – общага. Лицо на фотографии – совсем юное, красивое, жизнерадостное… Что же ты с собой сделала, Света?.. Вторая фотография – в двадцать пять лет – отсутствует.

Я швырнул паспорт на простыню. Он лег на то же самое место, где лежал – слева от баяна[2]2
  Баян – шприц {жарг.).


[Закрыть].

– Вот мы и познакомились. А вот этого человекавы знаете?

Я положил на стол фотографию Владика. Елена посмотрела и покачала головой. Я сразу понял: нет, не знает.

– А вам, Светлана? Вам он знаком?

Шуцкая молчала. Я повторил:

– Светлана Сергеевна, вам знаком этот человек?

Не глядя, она ответила:

– Нет.

– Возьмите в руки, посмотрите внимательно. Я думаю – знаком.

Нехотя Светлана взяла в руки фото. Рукав халата задрался, обнажая вену со следами уколов… На фото она почти не взглянула, шепнула:

– Нет, нет… не знаю. Зачем?.. Отстаньте!

Я встал, прошелся по комнате, по полу, покрытому грязно-серо-зеленым линолеумом. Окна в этих до-мах-«кораблях» почему-то сделали очень высоко – на высоте груди. За немытым стеклом стояли другие «корабли». Серые, одинаковые, как колумбарии крематория… Дымии трубы ТЭЦ, выбрасывая серые клубы дыма в низкое серое небо… Мне стало страшно. Серый город-крематорий с дымящими трубами смотрел тысячами своих слепых окон прямо мне в глаза. В серых коробках были заживо погребены тысячи таких вот Светок, Ленок, Олек, Дашек… тысячи спившихся старух, чьи сыны сидят в тюрьмах… тысячи пацанов, мужчин, женщин… детей.

Я быстро, поспешно опустил глаза вниз… Внизу лежало серое асфальтовое пространство… От ларька медленно брела старуха. Белели из-под плаща мужские кальсоны, завязки волочились по земле.

Я отвернулся от окна… В комнате ничего не изменилось. С недовольным видом стоял у дверей Шах, кривил губы Зураб, сидели на смятой постели две проститутки.

– Ладно, – сказал я, – давайте подведем кое-какие итоги, барышни. Вы живете здесь без прописки… занимаетесь, как я понимаю, проституцией… Плюс есть еще одна проблема – героин. Нормальный криминальный фон. И вот на этом фоне вырисовывается фигура исчезнувшего – скорее всего, убитого – бизнесмена. Кстати, один из последних звонков в своей жизни он сделал сюда… Не Антонине же он звонил… Ну, что будем делать? Русакова сказала вдруг:

– Свет, расскажи им… расскажи! Ну, ты же ни при чем… а, Свет?

Шуцкая качнулась вперед, сжала руки коленями, выкрикнула:

– Я ничего не знаю! Отстаньте.

Шах оторвался от косяка, шагнул, отбросил тупым носком ботинка пустую пивную бутылку и рявкнул:

– Ты, путана ущемленная, колись… грохнула барыгу?

– Тихо, Витек, тихо, – сказал я.

Почти наверняка эта Света Владика не убивала. Но почти наверняка знает, кто это сделал. Вот-вот она начнет говорить… Это я знаю точно. В комнате стало очень тихо.

Шуцкая подняла на меня глаза, сказала:

– Он звонил… звонил он, сука.

– Владик? – уточнил я.

– Да, Владик… Он позвонил ночью. У него всегда так – как приспичит, так все бросай – приезжай. Но я не могла. Понимаете?.. Я была просто не в состоянии… Понимаете?

– Понимаю, – кивнул я. Бабенка на игле – чего не понять?

– И я сбагрила его Катьке. Вы Катьку знаете?

– Катька живет в Автово? – наугад спросил я. Последний звонок Владик сделал Митюхинои Елене Васильевне. Этот телефончик установлен в Автово.

– Да, – кивнула Светлана. – Значит, знаете?

– Не все… Что дальше, Света?

– Ничего. Он меня обматерил, но Катьке все же позвонил.

Я задал еще десяток уточняющих вопросов. Все то, что рассказала Щуцкая, было очень похоже на правду. Мерзкую и обыденную. От обыденности она выглядела еще более мерзкой.

Даже Шах помрачнел, когда Светлана рассказала, что вытворял с ней добропорядочный семьянин Владик Завьялов. А Зураб просто потемнел лицом. И Ленка приоткрыла рот. Видимо, товарка потому и не направила ее к Владику вместо себя, что пожалела землячку… Сбивчивый рассказ проститутки был похож на поток блевотины.

Неужели Вера ни о чем не догадывалась?

* * *

Я оставил Зураба сидеть со Светкой и Ленкой. И мы с Шахом поехали в Автово. Наверное, в этом была моя ошибка. Разве мог я предположить, что офицер ВДВ, выпускник Рязанского училища, воевавший в Афгане, раненый, награжденный… разве мог я предположить, что Зураб Иосифович даст себя обмануть проститутке, сидящей на игле?

Не мог… Не мог я этого предположить. И я оставил грузинского князя с проститутками, чтобы присмотрел, чтобы не дал им связаться с Катькой… Зурабик «присмотрел».

Мы с Шахом пересекли город. Мы выехали из одного района-колумбария, пересекли город, и приехали в другой район-колумбарий. Страшненький панельный пейзаж за окном моих «жигулей» был все тот же… Универсальность новостроечных декораций ошеломляла: и дом оказался таким же. И подъезд. И квартирная хозяйка. И сама квартира, где Катька снимала комнату.

Не оказалось только самой Катьки. Она ушла куда-то за десять минут до нашего появления.

Мы с Шахом остались ждать.

* * *

Мы просидели в машине почти час, когда зазвонил «Эриксон» семьянина Владика. Телефон, собственно, позванивал довольно часто. Какие-то голоса, мужские и женские, спрашивали Владислава Игоревича, Влада или господина Завьялова. Ничего удивительного в этом нет: у человека, занятого в бизнесе, есть масса контактов… И далеко не все знали, что Владик исчез.

На этот раз позвонила Вера.

– Сергей, это ты? – спросила она.

– Я… извини, но телефон я прихватил случайно. Сегодня же верну. Куда его тебе привезти?

– Господи, о чем ты? Очень хорошо, что ты его взял… Сергей, мне только что позвонила женщина… Она сказала, что Владик убит…

– А что за женщина?

– Не знаю, сказала, что ее зовут Кэт.

Вот, значит, как!.. Кэт… радистка Кэт… Яволь, геноссе Борман…

– Сергей, ты слышишь меня?

– Да, я тебя слышу. Что еще она сказала?

– Она сказала, что Владик убит.

– Это я понял. Что еще? Соберись, Вера.

– Если я хочу знать, кто его убил и где его тело… тело… его тело…

Веру «заклинило», и она зарыдала… И тут уже я ничего поделать не мог. Оставалось только ждать, пока она успокоится.

Я сидел в машине, слушал плач тридцатисемилетней женщины с потухшими глазами, курил и смотрел, как ветер гонит вдоль улицы опавшие листья. Мне хотелось вышвырнуть в окно телефон, вышвырнуть вон Шаха… Что ты делаешь? Что ты делаешь со мной, Вера?

Плакала женщина, похрапывал задремавший Шах, ветер шуршал опавшими листьями… Звук напоминал нежный шорох капрона, когда ты проводишь по нему рукой… Тебе шестнадцать. Ты робок и дерзок. Ты полон надежды и думаешь, что впереди еще целая жизнь… А флот домов-«кораблей» все плывет. Куда он плывет?

– Извини… извини меня, Сережа… Я больше не буду.

– Ничего, все в порядке…

– Его убили, Сережа… Эта женщина за две тысячи долларов может рассказать, кто убил и где находится… тело.

– Понятно, – сказал я. – Вера, тебе нужно прямо сейчас идти в милицию, к лейтенанту Иванову. Рассказать ему все это, и тогда…

– Я только что от него, Сережа!

– Что сказал Иванов?

– ЕМУ НИЧЕГО НЕ НАДО. Он пишет бумажки. Он пишет какие-то бумажки и говорит по телефонам. Помоги мне, Сергей.

– Хорошо, что-нибудь придумаем…

* * *

Я позвонил Зурабу.

– Князь, – сказал я, – у девок была возможность позвонить этой радистке Кэт?

– Кому? – спросил Зурабчик меланхолически.

– Катьке этой.

– Нет, конечно. Как можно, Сергей?!

– То есть ты-все время держал их в поле зрения?

– Конечно, дорогой.

– Никто из них из комнаты не выходил?

– Нет… конечно.

– И ты тоже не выходил?

– Э-э… я…

– Ну, выходил или нет? – спросил я, уже догадываясь.

– Я… понимаешь, Сергей, выходил на минуточку… в туалет.

– Огромное тебе спасибо, Зураб Иосифович. Ты очень помог.

* * *

– …Что-нибудь придумаем, – сказал я.

А ничего особенного и придумывать-то не надо. Все уже давно придумано.

…Ровно в пятнадцать ноль-ноль Вера припарковала свою тачку имени товарища Генри Форда на проспекте Стачек напротив метро «Кировский завод». День хмурился, сочился слякотной моросью. Люди у метро текли непрерывным потоком. Подъезжали и отъезжали машины, сновали маршрутки. Место для встречи радистка Кэт выбрала удачное. Интересно, сама или кто-то подсказал? Если второе, то не исключены сюрпризы.

В старые добрые времена я бы постарался привлечь к операции нескольких оперативников и «наружку»… Нынче у меня были Шах и Зураб… Мы заняли позицию минут за сорок до приезда Веры. Зурабчик – разведчик ВДВ – попытался оправдаться, но я был зол и сказал:

– Князь, я в курсе, что грузины покупают дипломы инженеров, врачей, учителей, юристов… Но чтобы купить дипломчик об окончании Рязанского высшего военного воздушно-десантного училища… нет, не слыхал!

Зураб хотел что-то сказать, но ничего не сказал. Обиделся. И стал смотреть в окно. Я подумал, что, может, зря я так: одно дело воевать с духами в Афгане. И совсем другое – здесь, с урками, насильниками, убийцами…

Шел дождь, с запада все тянуло тучи, блестели зонты над потоком прохожих… Радистка Кэт появилась с опозданием в двадцать минут. Я засек ее сразу. Не столько по описанию, которое дали Светлана и квартирная хозяйка, сколько нюхом. Путана прошла мимо «форда» раз… другой… на третий быстро рванула заднюю дверцу и села за спиной Веры. Толково! Видно, смотрит западные боевички и считает, что все делает грамотно…

– Пошли, – сказал я.

Мы вышли из машины. Я даже дверцы не стал запирать – некогда… В комнате радистки Кэт мы нашли шприц. Оптимизма это не внушало: наркоманы бывают совершенно непредсказуемы… Я не мог исключить, что Катька-Кэт приставит к горлу Веры шило или опасную бритву и скомандует: гони!

Я рванул правую заднюю дверцу, нырнул в салон. Радистка Кэт посмотрела на меня изумленно. Попыталась дернуться в левую дверь. Я не дал. А если бы сплоховал я, то на улице страховал Шах.

– Сиди спокойно, Кэт… Куда теперь-то бежать? Тем более – деньги-то еще не получены. Ты ж за деньгами пришла?

– Сдала ментам, сучка? – спросила Кэт Веру.

На переднее сиденье сел Зураб. А Вера как-то по-детски пожала плечами.

– Я не мент, Кэт, я журналист.

– Да от тебя за версту псиной несет, мусор!

– Мусор – это, пожалуй, ближе к истине. Но давай-ка сейчас не будем время терять… Слушай меня внимательно: ты попала…

– Еще поглядим, – сказала она и сжала губы.

– …ты очень крепко попала. Ты проститутка – раз! Ты на игле – два! Владик исчез, после того как позвонил тебе – три! Уже этого достаточно, чтобы закрыть тебя на трое суток. Поняла?

Катька упрямо молчала, и это мне здорово не нравилось. Такой тип поведения мне знаком хорошо… Если не сломаешь сразу, потом намучаешься. Я продолжил:

– Поехали дальше… Твой звонок госпоже Завьяловой зафиксирован на магнитофон. Там ты прямым текстом говоришь, что знаешь, кто убил и где спрятан труп.

Вера вздрогнула. Зураб посмотрел на нее с жалостью. А у меня времени на жалость не было – я работаю. Я мусор.

– Так что в самом лучшем случае – недонесение. Не знаю, как там по новому кодексу, а по старому статья 190. Наказание предусматривает до трех лет. Но это если недонесение, Кэт… это если всего лишь недонесение…

Я немного помолчал. Атмосфера в салоне стала весьма напряженной.

– Если недонесение, – продолжил я. – А если соучастие?

Катька прикусила губу. Сейчас заговорит, понял я.

– Я не убивала.

– А кто убил?

– А деньги? – сказала она. Стойкая все-таки деваха.

– Вера, дай деньги, – попросил я.

– В бардачке, – тихо ответила Вера.

– Зураб!

Зураб открыл бардачок, извлек пачку купюр, схваченных аптечной резинкой. Я бросил их на сиденье между собой и Кэт. Дождь резко усилился, забарабанил по крыше. Тонкая пачка баксов лежала на дымчато-голубом велюре. Потоки воды бежали по скошенному лобовому стеклу… На улице потемнело, а атмосфера в салоне сделалась почти невыносимой.

Кэт взяла в руки пачку. Пересчитала… Потрясающее самообладание!

– Ну допустим… допустим, я расскажу. Тогда ты

отдашь мне бабки и отпустишь? Так?

– Не-ет, родная… Ты мне впаришь, что убил Иванов… имя ты забыла, отчества не помнишь, а где живет – не знаешь… труп сброшен в Финский залив… так? И за это, золотце, ты хочешь две тонны баков? Так, родная, не бывает.

– Чего же ты хочешь?

– Для начала познакомиться, Кэт. Покажи-ка паспорт.

– Нет с собой. Дома оставила.

– Поедем домой, – сказал я и назвал Вере адрес.

Вера пустила движок. Кэт нехотя расстегнула замочек сумки и вытащила паспорт.

– Отбой, Вера… Радистка Кэт нашла свой аусвайс.

Я пролистала паспорт… Екатерина Антоновна Стрельчук… номер… серия… 19 января 1979… Воронеж… прописка, соответственно, воронежская… Все как и должно быть, без неожиданностей.

– Ну? – сказала она.

Я опустил паспорт в свой карман.

– Э-э, – сказала она. – Ты что, охренел в атаке.

– Сколько стоит нынче чек черного[3]3
  Героин.


[Закрыть], Кэт?

– По-разному, – пожала она плечами. – А тебе зачем?

– Хочу знать. Киножурнал был такой: хочу все знать. Не видела?

– Ну, где как… от ста пятидесяти до двухсот.

– Значит, от пяти до семи баксов. Здесь (я кивнул на пачку), таким образом, хватит на 4Q0 чеков… Говори, Кэт… время-то идет.

– Мне эти бабки нужны, чтобы скинуться…[4]4
  Вылечиться, избавиться от наркозависимости.


[Закрыть] Понял?

– Понял… Мне все равно, зачем тебе бабки. Мне нужно знать: кто, как, почему, когда и где убил Владика… куда дели труп?

Вера стиснула руки на руле. Зураб сидел бледный. Густо пробивала кожу синяя щетина… Наверно, они считали меня сволочью., но на это мне было наплевать.

– А гарантии? – спросила она.

Нет, потрясающая баба. С таким характером она, может быть, сумеет скинуться… Такие случаи бывали.

– Слушай, Кэт, не пори херню! Какие, к черту, гарантии? Даешь толковую информацию – получаешь бабки и свободу. После проверки, разумеется… Нет – едем в ментуру. Или – еще смешней? Я отдаю тебя партнерам убиенного раба Божьего Владислава.

И тут она начала хохотать. Глупо, дико, с повизгиванием. Со страхом глядела на нее в зеркало Вера… Кэт хохотала, прижимала ладони к щекам, но остановиться не могла.

– Парт… парт… не… рам, – вырвалось сквозь хохот. – Парт… не… рам.

Потихоньку смех перешел во всхлипывание, а потом Кэт сказала:

– Они же его и убили!

* * *

Асфальт кончился, пошла грунтовка… Мокрые кусты вдоль дороги, пни, горы мусора… строящиеся по обеим сторонам дома.

– Далеко еще? – спросил Зураб.

– Нет, – ответила Вера, – рядом.

Это были первые слова, которые прозвучали за всю дорогу от Стачек до северной окраины города.

…После того как закончилась истерика у Кэт и прозвучали слова: «Они же его и убили», – началась истерика у Веры. Кто может ее осудить? Она и так держалась хорошо. Очень хорошо. У нее за спиной бывший одноклассник, бывший мент, разговаривал с проституткой об убийстве ее мужа… Здорово, да?

Пока Зураб успокаивал Веру, я – такой уж я стебок, ребята! – быстро колол Кэт. В тот момент она была полностью сломлена, отвечала на вопросы легко, не вспоминала ни про гарантии, ни про деньги.

…Владика убили Костик и Казбек. На квартире Костика. Пили. Трахали ее, Кэт, как могли и как хотели… Костик даже снял кое-что видеокамерой… Еще пили… Потом у них начался спор вокруг каких-то процентов, долей, рублей… Хрен поймешь, короче… Владик – урод паскудный, садист! – уж на что до секса охоч, но от процентов и долей завелся больше… Про нее забыли. Спорили. Орали. Потом Казбек и Костик начали Владика бить. Казбек – ножом. А она уже плевала на все на это – вмазалась… Под утро ее заставили мыть пол в гостиной и в ванной… В ванной крови было очень много. Все было в крови! И пол, и стены, и сама ванна. Еще там лежал туристский топорик…

– Знаешь – маленький такой. Казбек и Костик снова выпили, стали обсуждать, что делать с телом. «…Отвезем на комплекс, – сказал Костик, – там в блоке „Б" полы совсем тонкие… под низ и – бетоном!.. Хер кто когда найдет…» А Казбек ему в ответ: «Кто, мол, бетонировать будет?, .» «Мудак, – сказал Костик, – я ж сам бетонщик… всех делов на час-другой…» Тогда Казбек и говорит: «Хорошо, давай. А с этой сучкой чего? Она же все видела, блядь такая! Может… ее тоже?..» Но Костик сказал: «Не надо, она молчать будет. Ты, падла, молчи, поняла? А то кому менты поверят – тебе или нам? Ты молчи, сука, а то закроем…» И дали мне двести баксов… выгнали… больше ничего не знаю. Честно… я скинуться хочу, домой уехать… У меня мать там одна. Она больная, старая… Я скинуться хочу. СТРАШНО!