Текст книги "Дело о пропавшем бизнесмене"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Андрей Константинов
Дело о пропавшем бизнесмене

Рассказывает Сергей Ложкин

На работу в агентство пришел по приглашению Обнорского после освобождения из заключения в феврале 2000 года. В милицейских кругах Санкт-Петербурга известен как жесткий и решительный человек, хороший профессионал. При этом некоторые сотрудники милиции отмечают излишнюю склонность к авантюре, считают, что «посадка» Ложкина вряд ли была случайной.

За недолгое время работы в агентстве в качестве корреспондента отдела расследований проявил себя толковым, инициативным и работоспособным специалистом. (При условии, что разрабатываемая тема представляет для него интерес.)

Характер – сложный. Дружеских отношений в коллективе ни с кем не имеет. Замкнут. Не признает авторитетов, может сорвать порученное ему задание. За короткое время работы в агентстве дважды совершал прогулы. Холост.

Из служебной характеристики

Ветер пошевелил листву. Прошуршал… Звук был почти не слышен. Такой звук бывает, когда проводишь рукой по затянутой в капрон ноге… ты почти сходишь с ума от этого звука. И глаза смотрят на тебя в упор. Дерзкие глаза самой красивой девочки из десятого «а».

Ветер прошуршал но опавшим листьям. Я выщелкнул за окно окурок. Красный огонек прочертил в рассветном сумраке кривую траекторию, брызнул снопом искр… Желтое пятно в начале проспекта стремительно приблизилось, приобрело форму «волги» с плафоном на крыше. Тускло блестело лобастое стекло, блестел хромированный радиатор… там, за стеклом, сидела самая красивая девочка из десятого «а». Позавчера ей исполнилось тридцать семь. Я мигнул дальним светом. «Волга» притормозила, заложила крутой поворот через разбитые трамвайные пути, остановилась в нескольких метрах от моей «копейки»… Самая красивая девочка поставила на асфальт ноги в дорогущих туфлях. Ноги, обтянутые шуршащим капроном… Двадцать лет назад ты поцеловал эти ноги. И дерзкие глаза смотрели так, что ты сходил с ума… Всего каких-то двадцать лет назад. «Нельзя, – сказала она, когда твои руки скользнули выше, коснулись кожи над резинкой чулка… – нельзя, Сережа… не надо».

Всего-то двадцать лет… семь с чем-то тысяч дней… полжизни.

…Тридцатисемилетняя женщина в дорогущем кожаном плаще стояла на пыльном асфальте, растерянно смотрела на меня. Желтая «волга» рыкнула движком, уехала. Я вылез из своей развалюхи.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Я опоздала?

– Как всегда…

– Да… действительно… Пригласишь в машину? Зябко.

– А?.. Да. Конечно… да.

Ветер прошуршал по листве… зябко… бабье лето. Мы сели в машину. Я пустил движок.

– У тебя есть сигареты?

– Да, конечно… Не знал, что ты куришь…

– Я, собственно, почти не курю…

Щелчок зажигалки… ярко-алые губы, сжимающие сигарету… морщинка… Семь с чем-то, тысяч дней… «Ты во Внукове спьяну билета не купишь, чтоб хоть бы пролететь надо мной».

– Владик пропал, Сергей…

– Это я понял… Но чем я-то могу тебе помочь?

– Но ты же мент… то есть… ты же… Сергей, помоги мне.

– Я бывший мент, Вера… И почему ты считаешь, что произошло нечто худое? Может, просто загулял?

– Его нет больше суток… его убили.

– В милиции ты уже была?

– Да… да. Там никому ничего не нужно. Там… они там… они… там…

И она заплакала… Она заплакала. Уронила сигарету и заплакала, как плачут бабы во всем мире. Вмиг ничего не осталось от облика аристократичной петербурженки… самая красивая девочка с дерзкими глазами рыдала взахлеб, текла по лицу косметика, дымилась на резиновом коврике сигарета. Серое небо над Наличной улицей клубилось облаками с Балтики… и плакала женщина.

* * *

Вот так началась для меня эта история… Впрочем, нет, началась она по-другому.

Вчера, когда я закончил возиться с бумагами, потянулся, закурил и подумал: хватит на сегодня, – в кабинет вошел Шеф.

– Хорошо, что ты на месте, – сказал Шеф. – Дело есть.

С Обнорским я познакомился в Нижнем Тагиле, но эта совсем другая история…

– Дело есть, – сказал Шеф.

– На миллион? – спросил я. Работать сегодня мне уже совершенно не хотелось.

– На сто баксов, – ответил он. – Пока… а потом, может, и побольше настучит.

– О'кей. А в чем дело?

– У меня сейчас дамочка сидит, жена нового одного. Так вот этот новый пропал. Ментам, сам понимаешь, наплевать. Ей посоветовали обратиться к нам…

– Понятно, – вздохнул я. – Давно пропал?

– Сутки.

– Ну так, может, бухает где… мы-то при чем?

– При том, что есть возможность заработать сотню-другую долларов. Пойдем, познакомишься с тетей. Я ей отрекомендовал тебя в высшей степени.

– Ну, пойдем… познакомимся. За сто баксов можно и познакомиться.

Мы прошли по опустевшим к вечеру коридорам агентства и вошли в кабинет Шефа. У окна стояла женщина, Она стояла спиной к нам… я не видел ее почти семнадцать лет… но узнал сразу.

– Вот, Вера, – сказал Обнорский, – познакомьтесь…

Она обернулась, глаза встретились.

– …А ты чего встал в дверях? Проходи, Серега… вот, познакомьтесь: один из лучших наших сотрудников, в прошлом опер уголовного розыска Сергей Ложкин.

У меня заколотилось сердце… как тогда… Глаза Верины смотрели на меня изумленно и спрашивали: ты? Это ты? Кроваво горела рябина осенью семьдесят девятого… Это – ты?.. Да. А ты – это ты?

– А это, Сергей, Вера… У нее проблема, и ей нужно…

Обнорский посмотрел на Веру, осекся. Потом посмотрел на меня и снова на нее… И что-то понял. Иногда меня пугает эта его способность понимать то, о чем еще не сказано.

– Вы знакомы? – спросил Обнорский с интересом.

– Немного, – сказал я. У меня пересохло горло… как с похмелья.

– Здравствуй, Сережа, – сказала Вера.

– Ну вот и отлично, – бодро произнес Андрей. – Вы тогда сами обо всем и поговорите. Договорчик на проведение журналистского расследования оформим завтра, деньги – в бухгалтерию.

Вера кивнула. И я узнал этот наклон головы… впрочем, я и не забывал его никогда… Андрюха еще что-то говорил. Вера кивала. Я стоял истуканом. За окном опускались сумерки.

Вот так для меня началась эта история. Хотя… и это неправда. На самом деле она началась, когда…

* * *

…Двадцать лет назад, в семьдесят девятом, Владик Завьялов первым достал двойник «Пинк Флойд»… Это было круто! У Владика все и всегда появлялось у самого первого. Папа у Владика был какой-то шишкарь. Чтобы Владик не фарцевал, папа все ему сам добывал. Джинсы, билеты в «Октябрьский», японские «сейко», жевательную резинку…

– «Стена», – сказал Владик, – двойничок «Пинк Флойд». Папахен и мамахен сваливают на дачу… В восемнадцать ноль-ноль (Ах, «сейко» на руке!), папрашу без опозданий!

– Я, наверно, опоздаю, – сказала самая красивая девочка.

– А когда ты не опаздывала, Верунчик? – сказал Владик. – Ждать не будем.

А я сказал:

– Я за тобой, Вера, зайду.

– На фиг, – сказал Владик, – вы с Сашкой обеспечиваете бухалово. На Карпинке у лесочка есть «Тамянка».

На Карпинке у лесочка мы с Сашкой взяли портвейну. Из экономии. Чего за «Тамянку» два тридцать платить? Мы взяли портвейну и пошли к Владику. Посудины «ноль семь» оттягивали карманы. По дороге встретили Маринку, пошли вместе.

– Восемнадцать оборотов, Марина, – сказал Сашка, поглаживая себя по оттопыривающемуся карману.

– Опять вермуть какую-нибудь взяли?

– Обижаешь, Мариша, – солидно ответил Сашка, – три семерочки. Напиток интеллигентных людей.

– Ну ты стебок, Стариков, – сказала Маринка. – Я стебаюсь!

Алели рябины… как здорово алели рябины в сентябре семьдесят девятого года! Я сорвал одну гроздь.

– О… – сказал Сашка, – рябина – это хорошая закусь.

– Ты что же думаешь? Он рябину на закусь сорвал? – сказала Маринка. – Нет, Саня, он эту рябинку Верочке хочет принести… А Верочка не клеится… Верочка на Владика запала. Ой, круто запала!

Я ничего не ответил. Я начал ощипывать и бросать в рот ягоды. Они были горькими.

…А Вера почти не опоздала… мы даже не успели выпить. Маринка делала бутерброды, Владик сидел у пианино, тренькал, напевал: «Рок-энд-ролл мертв… а я еще нет… Рок-энд-ролл мертв…»

– Кстати, – сказал Сашка, – сегодня сорок дней.

– Чего сорок дней?

– Сорок дней, как погиб «Пахтакор». Они одиннадцатого августа гробанулись.

– Ну ты стебок, Стариков… Я стебаюсь!

– А ведь точно, – сказал Владик, отрываясь от инструмента. – Сорок дней… надо за это вмазать.

Он снова положил руки на клавиатуру, спел:

– «Пахтакор» мертв… а я еще нет.

– Ну ты стебок, Владик… Я стебаюсь.

В прихожей мелодично пропел гонг. Маринка сказала:

– Кажется, наша королева пришла… вдвоем открывать побежите, сопернички?

– Я открою, – сказал я.

– …а я-а еще нет, – спел Владик.

Я вышел в прихожую. Снова пропел гонг. С календаря смотрела Пугачева, тренькало пианино… Я открыл дверь… Самая красивая девочка десятого «а» сказала:

– Привет… я не опоздала?

Она сказала: привет… и у меня забилось сердце. До сентября двухтысячного года оставалось еще больше семи тысяч суток… но тогда я этого не знал. Не мог знать. А если бы мог – не поверил.

– …Итак, дорогие товарищи, – торжественно произнес Владик, – зачем мы сегодня собрались?

– Бухать, – сказал Сашка

– Ну, Стариков, ты стебок… – сказала Маринка.

– Нет, дорогой товарищ… Сегодня мы собрались, чтобы послушать альбомчик «Стена», написанный группой английских товарищей под руководством Коммунистической партии Советского Союза и Генерального секретаря Центрального Комитета дорогого товарища Леонида Ильича Брежнева лично.

– Бурные, переходящие в овацию аплодисменты, – сказал Сашка. – Весь зал в едином порыве встает. Следует, конечно, добавить, что овация продолжалась несколько минут, но у нас на это времени нет. Потому как мы собрались бухать.

– Правильной дорогой идете, товарищи!

Из динамиков заморской стереосистемы «Филипс» пошла мощная волна звука. Портвейн «три семерки» прокатился по пищеводу. Нам было по шестнадцать… мы еще ничего не понимали. Я смотрел в дерзкие глаза на разрумянившемся от портвейна лице. Я погибал.

– Вот когда мы встретимся через год…

– Э-э… через год мы все будем в стройотрядах… штудиусы.

– Э-э, ребята, кстати… следующий год! Он же необычный. Он – олимпийский!

– Ну и что? Этих олимпийских – каждые четы ре года. Будет вам и восьмидесятый, и восемьдесят восьмой, и даже двухтысячный.

– Ну… до двухтысячного еще дожить надо.

– А в двухтысячном сколько же нам всем будет?

– Нам будет по тридцать семь.

– Ну ты стебок! По тридцать семь? Я стебаюсь… стоко не живут.

– Живут, – сказал Владик. – В двухтысячном году я буду человеком с положением… сделаю нормальную карьеру… все у меня будет.

– Ну ты стебок, – сказал Сашка Маринкиным голосом.

До двухтысячного года оставалось немногим больше семи тысяч суток. Всего половина жизни… мелочь.

* * *

– Хорошо, – сказал я. – Давай по порядку, Вера.

– А… с чего начать?

– Чем занимается твой выдающийся муж?

– А ты что – не знаешь? — спросила она с удивлением.

– Владик, конечно, великий человек… и я, разумеется, просто обязан знать о его биографии все… Но, понимаешь ли, Вера, последние пять лет я провел в Нижнем Тагиле, а тамошние газеты ничего о Владике не писали. Странно… не правда ли?

– Зачем ты так, Сергей? – спросила она. А потом без всякой логики добавила: – Я сильно состарилась? Страшная стала?

– Нет, – ответил я. – Ты самая красивая девочка из десятого «а».

– Ты все еще меня любишь?

– Нет… так чем занимался Владик? – сказал я. Слава Богу, она не обратила внимания на то, что вопрос поставлен как о мертвом.

– Понимаешь, Сергей… после того, как все рухнуло… ну, развал Союза, ГКЧП это и прочее… Владик, как и все, стал заниматься бизнесом.

– Понятно… как и все – бизнесом. Наркотики? Оружие?

– Не надо, Сережа… не надо иронизировать. Это ты всегда был упертый, как танк. А нормальные люди хотят нормально жить, зарабатывать.

– Ну, такой уж я стебок… А что за бизнес?

– Основное направление – автосервис. Ремонт, запчасти, обслуживание. А сейчас ребята затеяли построить мощный автоцентр, взяли землю в аренду, вложили в это дело бабки.

– Много?

– Около трехсот тысяч баксов… для начала.

– Ого! Не слабо… Ты сказала: ребята. У него есть партнеры?

– Да, конечно… Костя и Казбек. Нормальные мужики.

– Костя и Казбек… понятно.

– Сережа, что тебе понятно? Что понятно? Позавчера вечером Владик вышел из дому, сказал – по делу… И все – нет. Пропал. Вот это тебе понятно?

– Да… он сказал: куда поедет? К кому? Зачем?

– Нет.

– А ты не спросила?

Она беспомощно пожала плечами.

– Ясно… Знакомых, партнеров и так далее ты всех обзвонила?

– Да, конечно… никто ничего не знает.

– Он уехал на машине?

– Да… «форд-скорпио»… новый… номер…

Я задавал вопросы механически. Она механически отвечала. Я задавал положенные вопросы и думал о полоске кожи над резинкой чулка… Серые облака плыли над Наличной улицей. Расплывшаяся косметика превратила лицо в уродливую клоунскую маску… «Ты все еще меня любишь?» – «Да! Да, я безумно тебя люблю!»

– Скажи, Вера… а любовницы у Владика не было?

– Ты что, Сережа! Какая любовница? Ты меня удивляешь.

– Да я и сам на себя порой удивляюсь… Извини, Вера, просто я такой вот циничный мент. И мой ментовский опыт подсказывает мне, что во всех этих делах есть три определяющих фактора: деньги, бабы, водка… В девяти случаях из десяти все бывает именно так.

– Ты, – сказала она, – ты просто ревнуешь… ты завидуешь ему.

«Завидовать-то, пожалуй, нечему», – подумал я.

И в этот момент в Вериной сумочке запиликал телефон.

А завидовать-то, пожалуй, и нечему.

* * *

…Портвейн кончился. И тогда Владик достал из бара модной мебельной стенки «Вега» бутылку виски.

– Вот, – сказал он, – виски! Папахену подарили… сейчас мы бухнем как белые люди!.. Это вам не«три семерки».

– Ну, ты стебок, – восхищенно сказала Маринка.

– Виски нужно пить с содовой, – сказала Вера.

– Ерунда… настоящие ковбойцы пьют в чистом виде, – сказал Сашка. – Слабо, Владик?

– Нет, Шурик, не слабо… Учитесь, пока я жив, детишки.

Владик отвернул винтовую пробку с непривычного вида бутылки… Девочка с дерзкими глазами сказала:

– И я тоже… я тоже выпью чистого.

– А остальные члены нашей комсомольской организации? – спросил Владик. Я пожал плечами: наливай. Сашка кивнул: наливай. И только Маринка сказала:

– Я не буду.

– Четверо – за, воздержавшихся – один. Па-а-ехали.

Владик налил в фужер коричневатую жидкость. Я бросил в свой фужер ягодку рябины.

– А за что пьем? – спросил Сашка.

– За дам, – ответил Владик. – Попрошу джентльменов встать.

Шел семьдесят девятый год. Нам было по шестнадцать, мы казались себе взрослыми, умными и очень крутыми… Мы – джентльмены – встали. Девочка с дерзкими глазами смотрела на Владика. Красная ягода рябины в фужере с виски…

– За дам!

– Ну вы ва-а-ще стебки!

Рябининка скользнула в пищевод… дыхание у меня перехватило. Прямо напротив меня стоял с раскрытым ртом Сашка. Вид у него был изумленный… наверное, у меня тоже. И у Владика. И у Веры… но все же мы не умерли. Мы закусили и выжили.

– Ну, как виски? – спросила Маринка.

– Ничего виски, – ответил Владик.

– Ага, – сказал Сашка, – ничего особенного… виски – оно и есть виски. А, Серега?

– Да, – сказал я. Меня уже накрывала какая-то горячая волна. И голоса ребят как бы «плыли», отодвигались…

– Ну, – сказал Владик, – как говорят у нас в Шотландии: между первой и второй перерывчик не большой. Предлагаю повторить. Есть возражения?.. Нет. Па-а-ехали.

Он снова налил виски.

– Хи-хи-хи, – захихикал Сашка и потер руки. – Ты, Владик, стебок.

– Нормально?

– Ну!

Мы выпили. И стали закусывать рябиной.

– А что ты отцу скажешь, Владик? – спросила Маринка. – Про виски?

– Папахену-то? А… придумаю чего-нибудь… испарилось, скажу.

– Хи-хи-хи… испарилось! Хи-хи-хи… ну, ты стебок.

– Испарилось! Нормально?

– Ну!

Я тоже смеялся. И Вера смеялась своим глубоким сопрано. Нам было хорошо… мы были пьяны. Рябина казалась безумно вкусной.

– Надо будет побольше рябины запасти на зиму, – сказал Сашка.

– Ага… рябина хорошо под виски идет, – согласился Владик. – Сейчас мы пойдем запасать рябину… Мы только вмажем по третьей и все пойдем запасать рябину.

– Я не буду, – сказал я.

– И я не буду, – сказала Вера. – И ты, Владик, не пей.

– Все будут пить! Сила советской комсомолии в кол-лек-ти-визме!

Владик начал разливать виски. Я накрыл свой фужер рукой.

– Ты чего, Серый? Это же виски!

– Я не буду… И тебе не надо.

– Ты чего, учить меня будешь?

– Нет, не буду.

– А мне кажется: ты собрался меня поучить. Так?

Я промолчал.

– Давай сюда, Верка, свою посудину, – сказал Владик. – Налью.

– Влад, не надо.

– Еще и ты будешь меня учить?

Влад пьянел на глазах… Взгляд его сделался стеклянным, движения резкими. Таким я его еще не видел.

– Ладно, – сказал Влад. – Ладно… хрен с вами. Я сам выпью. Мы вот с Саней выпьем. Да, Саня?

И они с Саней выпили. И Влада понесло:

– А на хрен вы тут сидите, раз не пьете?

– Мы можем уйти, – сказал я. Вера кивнула.

– Ты-то можешь, а вот ее я не отпускаю,

– Влад, что ты несешь?

– Я не несу… я раз-го-ва-ри-ваю… я тебя, Верка, предупреждаю! Чего ты из себя тут корчишь? Рассказать, что было на даче?

– Влад! – выкрикнула Вера.

– А… Влад! Ну, рассказать, как мы в постельке барахтались?

– А ты подонок, Влад, – сказал я.

– Ну, ты стебок, – сказала Маринка непонятно про кого,

– Подонок? Я подонок? А ну пошел вон из моей квартиры, урод. Валите все отсюда, кроме Сани…

– Ну и слава Богу, – сказала вдруг Вера. – Пойдемте, ребята?

– Все валите, – заорал Влад и ударил кулаком по столу. Попал по фужеру. Тонкое стекло лопнуло, из руки обильно хлынула кровь. Вскрикнула Маринка.

– Во, кровь! – сказал Саня.

– Нужно перевязать, – сказала Вера.

– Вали, вали… без сопливых скользко… Саня перевяжет.

И мы ушли. На улице было уже темно, сыпался мелкий дождь. Листва блестела в свете дождя. Мы остановились под фонарем. Настроение было гнусное. Как будто тебе плюнули в лицо.

– Ладно, – сказала Маринка, – я пошла… пока, стебки.

И она ушла, засунув руки в карманы куртки.

– Погуляем? – спросил я неуверенно.

– Дождь, – пожала плечами Вера. – И, если честно, нет настроения.

– Давай пойдем на площадку… спрячемся в «теремке».

– А у тебя сигареты есть?

– Есть… кажется. – Я пошарил по карманам и достал пачку «Родопи». Выяснилось, что сигарета последняя. – Во! Есть… ты же не куришь.

– Вот и хочу попробовать…

: – Как знаешь, – ответил я.

И мы пошли на детскую площадку с песочницей, уродливой горкой и теремком. Теплый сентябрьский вечер на излете бабьего лета сочился дождем, а рядом со мной сидела самая красивая девушка на свете. Я прикурил сигарету и передал ей. Тогда, в семьдесят девятом, я еще не слышал «Окурочка», и слова «…сам пьянел от того, как курила ты „Тройку" с золотым на конце ободком» были мне неизвестны. Но именно так я ощущал…

«…Я пьянел от тото, как курила ты „Тройку" с золотым на конце ободком…»

Дым сигареты смешивался с ароматом духов, лицо и губы освещались при неумелых затяжках… Я пьянел! И даже сейчас, через двадцать лет, через семь с половиной тысяч дней, мне все еще кажется, что я сижу рядом с ней в этом теремочке… шуршат листья, дымится последняя в пачке сигарета.

…Из подъезда Владиковой кооперативной девятиэтажки вышли Владик и Сашка. Оба покачивались, оба несли по ведру. Правая рука Владика была кое-как перебинтована.

– У-у, там места рябиновые, – горячо и громко

говорил Сашка.

– Точно рябиновые? – строго спросил Владик.

– Рябиновые! А ягода, знаешь, какая крупная?

– Ну… какая, например?

– Во! – Сашка показал рукой нечто размером с картошину.

– Это нам подходит, – сказал Владик.

Пошатываясь, наши одноклассники прошли мимо нас.

– Там рябиновые места, – продолжал рассуждать Сашка. – Крупная ягода! А вкус?

– Да… каков у нее вкус?

– И-зу-мительный, – торжественно сказал Сашка, побрякивая оцинкованным ведром. – Раз попробуешь – потом тебя за уши не оттянешь. Это у нас строго!

– Эх, надо было рюкзак взять, – сказал Владик.

– Зачем? – спросил Сашка и икнул.

– Как зачем? – удивился Владик. – Мы бы набрали по ведру, пересыпали в рюкзак и еще набрали бы по ведру.

Шаги, голоса, бряцанье ведер потихоньку стихали. Места там рябиновые.

* * *

В сумочке у Веры заверещал телефон. И я вдруг подумал: а что, если это звонит Владик?.. Теперь уже, конечно, не Владик, а Владислав Игоревич. И все вопросы отпадут автоматом.

И Вера, видимо, подумала то же самое. Она посмотрела на меня своими огромными глазами. Оттуда, из глубины двора на Гражданке. Я посмотрел на часы – 6.32. Если телефон звонит в седьмом часу утра… что-то ведь это означает?

Она откинула крышку сумочки, взяла изящную, миниатюрную трубку. Снова растерянно посмотрела на меня. Я пожал плечами.

– Алло! – сказала Вера в трубку. И лицо ее изменилось, потускнело. Я понял, что чуда не произошло. Чудеса вообще случаются очень редко. Один раз на одну человеческую жизнь. Или чуть-чуть реже… Один раз на миллиард человеческих жизней. – Где? – спросила Вера. – Спасибо… спасибо, едем.

Она выключила телефон и повернулась ко мне:

– Машина нашлась… наш «форд». Стоит на стоянке возле бассейна «Спартак».

– Поехали, – сказал я. – Посмотрим.

Я включил передачу, и мы поехали.

– Быстрее можно? – нервно спросила она. Я подумал, что спешить-то нам особо некуда… но не сказал.

– Кто нашел машину?

– Костик… Костя Базаров. Он в тех местах по утрам бегает. Он – один из партнеров мужа.

– Рановато Костик Базаров бегает.

– Какое это имеет значение?

– Возможно, никакого… Машина, как я понимаю, закрыта?

– Не знаю. Это не важно – ключи у меня есть. Специально взяла… как чувствовала.

– Хорошо.

– Чего же хорошего-то, Сережа? Мне не машина эта сраная нужна… мне муж нужен.

Утром, по пустому городу, мы доехали быстро.

Здоровенный, почти двухметровый, Костик Базаров с маленькой таксой на поводке встретил меня подозрительным взглядом. Он был в шикарном спортивном костюме и, как и положено бизнесмену, с сотовым… Моя «копейка» со сгнившими порогами, моя потертая кожаная куртка явно господину Базарову не очень понравились. Такса была настроена более дружелюбно, виляла своим куцым хвостом.

Вера представила нас друг другу:

– Константин. Партнер и друг Владика… Сергей, наш общий с Владиком друг… еще со школы… милиционер.

– Бывший, – добавил я. Константин сказал: очень приятно. Но, кажется, приятно ему было не очень.

Черный, новенький «форд-скорпио» за спиной бизнесмена выглядел игрушечкой. Мигала красная точка на торпеде – сигнализация. На переднем сиденье лежал сотовый телефон – неосторожно. Запросто разобьют стекло и украдут.

– Открывай, Вера.

Она вытряхнула на капот моих «жигулей» все содержимое сумочки: косметическую дребедень, ключи от квартиры, телефон и прочее, прочее, прочее.

– Вот! – она протянула мне брелок. Руки у нее слегка дрожали. Я взял, нажал… «форд» дважды пискнул, мигнул габаритами, щелкнул центральный замок… и я распахнул дверцу.

– Вообще-то, в таких случаях требуется участие эксперта-криминалиста, – сказал я. – Будем вызывать?

– Не будем, – устало выдохнула Вера.

– Ну-ну… телефончик его? – спросил я.

– Наверно, его… это легко проверить.

– Да, конечно… ну-ка, наберите его номер.

Константин быстро пробежался по клавиатуре

своего телефона… лежащий на переднем сиденье «Эриксон» бизнесмена Завьялова начал наигрывать какую-то мелодию. Вера смотрела на мурлыкающий «Эриксон» немигающими глазами… Звонок на ТОТ СВЕТ? Очень даже вероятно… очень.

Телефон мурлыкал. Три человека и собака смотрели на него.

– Прекратите, – выкрикнула Вера.

* * *

Наши замечательные одноклассники с ведрами удалились – держись, рябина! Мы смотрели им вслед… или мы не смотрели им вслед.

– Оставь докурить, – негромко сказал я.

– А… да. Не пойму, чего хорошего в этой отраве? – ответила она и протянула мне сигарету. Упал, рассыпался столбик пепла.

Я взял сигарету в губы и – ощутил привкус губной помады. И тогда я действительно чуть не сошел с ума. Сердце у меня заколотилось часто-часто… или, наоборот, остановилось?.. Этого я не помню.

– Вера, – позвал я хрипло.

– Что?

– Я тебя люблю.

Сколько раз потом я пожалел, что сказал эти слова. Но тогда я их сказал… мои слова рассыпались, как пепел… «Я пьянел от того, как курила ты „Тройку" с золотым на конце ободком…»

– Я знаю, Сережа, – ответила она, когда пепел уже рассеялся.

– Выйдешь за меня замуж? – сказал я очередную глупость, а она взъерошила мне волосы и ответила:

– Сережка, нам с тобой по шестнадцать лет… О чем ты?

– Не сейчас… а потом, когда положено…

– Вот потом и разговор будет.

– А Владик?

– Что Владик?

– Владик спрашивал у тебя?

– Возможно…

– И что ты ему ответила?

– Серега, Серега, – покачала она головой, – запомни, что ревность мужчину не украшает.

Я вдруг понял, что она значительно старше меня, умнее… ОПЫТНЕЙ. От этого стало не по себе… неуютно. Несказанное вслух «нет!» не прозвучало, но оно ПОДРАЗУМЕВАЛОСЬ. От этого было тоскливо. У шестнадцатилетних свои катастрофы… они огромны.

– Я хочу тебя поцеловать, – сказал я.

– Утешительный приз? Конфетка для мальчика? – сказала девочка с дерзкими глазами. И засмеялась, и добавила: – Я тоже хочу, чтобы ты меня поцеловал.

Сколько потом было у меня женщин? Влюбленностей и любовей… Приключений… Интрижек… Романов. Внебрачных половых связей, как пишут в медицинских памятках «Венерические заболевания».

…Их было немало. Но никогда я не любил так, как в шестнадцать. Искренне, страстно и обжигающе.

Впрочем, все это – пепел. Не надо, не надо, не надо бередить! И бредить – не надо. Все – пепел.

…И пьянеть от того, как курила ты «Тройку» с золотым на конце ободком.

* * *

Кроме телефона в «форде» мы обнаружили полотенце и плавки. И то и другое – влажное… Что ж – рядом бассейн.

Под креслом я обнаружил еще одну штуковину… но о ней я Вере пока не стал говорить.

– А вы, Константин, каждый день здесь бегаете?

– В общем да, по возможности…

– Значит, вчера вы «форда» здесь не заметили?

– А вот вчера я как раз не бегал… дождь шел.

– Ага, понятно… шел дождь…

– А вы, простите, Сергей, в каком отделе или службе милиции работали раньше?

– Я-то? Да я в паспортном столе сидел.

Вера посмотрела на меня удивленно:

– А мне говорили, что ты был опером в уголовном розыске.

– Ерунда какая… это тебе не правильно сказали, – ответил я и улыбнулся таксе. Такса завиляла хвостом.

– И что вы намерены предпринять? – снова задал вопрос партнер по бизнесу.

– А что тут предпримешь? – сказал я. – Либо найдется человек, либо… ждать нужно.

Вера отвернулась и стала смотреть в сторону.

– Будем надеяться, что все в порядке, – сказал партнер. – Вы, Верочка, главное – не впадайте в отчаянье. Все будет хорошо. Я в это твердо верю. И Казбек тоже.

Вот так, партнер по бизнесу в это верит. Твердо.

– А сейчас уж извините меня, но… вынужден откланяться, дела.

И он «откланялся» и ушел с таксой на поводке. Вера села в «форд». Я опустился рядом. Некоторое время мы молчали.

– Ты убеждена, что у твоего мужа не было женщины на стороне?

– Какое тебе до этого дело? Разве ты можешь мне помочь?

– Не знаю… мне будут нужны деньги, средство связи – тот же самый телефон… возможно – пара помощников.

– Сережа, ты возьмешься?

– Я не могу тебе пообещать, что найду твоего Владика. Я только попытаюсь это сделать… а что получится – знать не дано.

– Сколько денег нужно?

– Пока не знаю… Закончим работу – разберемся. Пока мне требуется всего лишь информация.

– Спрашивай… все, что смогу.

– Я уже спросил: у него была любовница?

– Господи, да что ты уцепился за эту мифическую любовницу? У него была… то есть есть я. Он любил меня… то есть любит. Неужели в тебе столько лет живет ревность?

– Нет, просто мне интересно узнать, почему под водительским креслом валяется презерватив?

– Презерватив? Какой презерватив?

– Вот этот, – ответил я и бросил на торпеду импортную резинку в яркой упаковке. Вера с удивлением взяла его в руки.

– Зачем Владику презерватив? – спросила она.

– Ну вообще-то, презервативу можно найти разное применение, но основное…

– Ох, не ерничай, Сергей… Ты уверен, что эта… ШТУКА… принадлежит Владику?

– А вот эта ШТУКА (я постучал по торпеде) принадлежит Владику?

– Я не думаю, что у него есть любовница, – со вздохом сказала Вера. – Он не такой…

– Понятно…

– Да что ты заладил свое дурацкое «понятно»! Что тебе понятно? Ты не сумел построить свою жизнь и хочешь отыграться на моем муже. А он трудился всю жизнь… и добился положения: и социального, и материального… В семье все отлично. Сотрудники его уважают… А ты? Чего добился ты? Милиционер! Да еще отсидевший милиционер… Господи! Как правильно я все-таки сделала выбор тогда…

– Да, ты толково сделала выбор.

– Да, толково… Теперь иди, Сергей… Иди. Извини, что отняла твое время. Но… твоя помощь мне не нужна. Я найду к кому обратиться. Прощай. Передавай привет Обнорскому.

Я вылез из салона «форда», аккуратно прикрыл дверцу. В моей «копейке» нужно хлопать дверью со всего маху. «Скорпио» бешено взревел мотором, рванул с места. Взвился с асфальта рыжий осенний лист, потянулся в воздушном потоке вслед за сверкающим автомобилем. Но, разумеется, отстал… опустился, вальсируя, на асфальт, замер.

В моем кармане остался лежать сотовый телефон отличного семьянина и честного бизнесмена. Вот с телефона-то мы и начнем.

* * *

Мы целовались не очень умело, но нежно. Ах, эта неумелая любовь несовершеннолетних! Еще во многом скованная стыдливостью и запретами… Однако в тот сентябрьский вечер мне было позволено многое. О, как много было позволено мне девочкой с дерзкими глазами в тот вечер. Позволено было моим рукам, моим губам, моим глазам.

Был ли к тому времени у меня «сексуальный опыт»? О да… он у меня был!.. В подвале, на продавленном диване. С пьянчужкой неопределенного возраста. Стоимость ее услуги составила «бомбу» бормотухи. Со всех!.. Нас было пятеро. Так что «сексуальный опыт» у меня был, но вспоминать о нем мне противно до сих пор.

А тот сентябрьский вечер, когда мы пришли к Вере домой, когда ее мать на дежурстве, а младший брат уже спал… когда мне позволено было так много… Этот вечер я не забуду никогда. Я помню, как был неловок… как не хотели поддаваться крючки на застежке лифчика… и как шуршит капроновый чулок под рукой… Я помню, как мне сказали: «Нельзя… нельзя, Сережа, не надо…»

Если бы я оказался чуть более настойчивым в тот вечер? Смогло ли это что-нибудь изменить? И хочешь ли ты перемен сейчас?

…Не надо бередить. И бредить – не надо.

Ах, дерзкие глаза девочки из десятого «а».

Все – пепел.

* * *

Вот с телефона-то мы и начнем, решил я. Нынешняя сотовая связь хороша тем, что здорово поддается контролю. Не в смысле подслушивания, хотя и тут особых проблем нет, а в смысле того, что все звонки, которые вы делаете, фиксируются компьютером вашей сети. Время разговора, его продолжительность и номер абонента… то, что доктор прописал!

Конечно, для начала я вышел на опера, который по долгу службы (но никак не «по велению сердца») должен осуществлять мероприятия по розыску пропавшего гр. Завьялова В. И. …Я вышел на этого опера и попытался наладить контакт. Опер опера всегда поймет! Так, по крайней мере, я думал. Но видимо, сильно отстал за пять лет, проведенных в нижнетагильской зоне УЩ-349/13.