Текст книги "Реализация"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Евгений Вышенков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Подъезжая к поместью Юнгерова, Штукин вдруг отчетливо вспомнил эти слова Дениса и подумал о том, что в присутствии Ермилова говорить о «гениальной идее» с Александром Сергеевичем бессмысленно. Юрий Николаевич все высмеет, передернет, завиноватит и, самое главное, собьет весь кураж, даже если и увидит некую целесообразность в выдвинутом предложении.

Значит, надо постараться подловить Юнкерса один на один. Но сделать это органично – трудно, а специально выпасать – это восстанавливать всю челядь против себя. И так-то уже… Старое окружение – оно ох как не любит, когда кто-то новенький вдруг получает «доступ к телу». Это правило универсально, оно одинаково и для президента, и для олигарха, и для большого милицейского начальника – для любого руководителя, имеющего собственную «систему координат».

Валера оставил машину у ворот поместья и пешком направился прямо к главному дому. Но там Юнгерова не оказалось, один из охранников мотнул головой в сторону «охотничьего домика» у озера. Штукин зашагал туда. Он не мог угадать, когда Юнгеров будет один, когда у него будет соответствующее настроение… Валера обдумывал «запасной» предлог разговора на тот случай, если тет-а-тет не сложится. Предлог должен выглядеть естественно – с учетом информации о Гамернике можно предлагать наладить систему наблюдения за его офисами и иными точками притяжения, мол, могу расписать, как пришли и ушли и все такое… Ермилов, конечно, может тут же спросить – а чего ты это не с Денисом обсудить решил? Но… может и не спросить…

Заходя в холл охотничьего домика, Валера даже чуть заметно рукой махнул – мол, пусть будет, что будет. В конце-то концов – всяко не сожрут с потрохами…

Его заметили. За просторным обеденным столом Юнгеров доедал блины с рыбой и сметаной, а Ермилов зачем-то высыпал из вазы конфеты и сортировал их, о чем-то брюзжа.

– Здравствуйте, – сказал Штукин и остановился у стола.

Юнкерс кивнул приветливо, а Ермилов даже не повернул головы, лишь что-то пробормотал себе под нос.

– Что? – переспросил его Александр Сергеевич.

– Я просил покупать грильяж в шоколаде, – ответил Ермилов уже более внятно. – Но всем на это насрать!

Юнгеров тяжело вздохнул и уткнулся в свои блины. Штукин выждал небольшую паузу и спросил:

– Не помешаю?

– Проходи, садись! – махнул рукой Юнгеров, а вот Юрий Николаевич ответил в своей обычной манере:

– А это – смотря с чем пришел.

Валерка не успел еще даже сесть, как Ермилов огорошил его новым вопросом:

– Грильяж любишь?!

Штукин даже запнулся от неожиданности и замер над стулом в полуприседе, глядя на «начальника контрразведки»:

– Не знаю… Нет…

– Садись, садись, – разрешил, хохотнув, Ермилов, и тут же снова почти гавкнул. – А что так? Зубы не выросли?

– Вам виднее, – дипломатично пожал плечами Штукин, вздохнув про себя по тому поводу, что скорее всего – атмосферка явно не для того разговора, который он хотел завести с Юнгеровым.

Сам Александр Сергеевич, страдальчески наблюдая за развитием начального диалога между Ермиловым и Штукиным, дожевал блин и заголосил:

– Дени-ис, а Денис! Денис, иди сюда!

– Угу, – появился откуда не возьмись Волков. В руках он держал шланг для подводного погружения.

– Чего это? – подозрительно сощурившись, спросил Юнгеров, глядя на шланг.

Денис мотнул головой в сторону Ермилова:

– Так мне это… Указано учиться погружениям.

Александр Сергеевич засопел и повернулся к Ермилову:

– Николаич, ты честно скажи – ты всех нас угробить хочешь?

Юрий Николаевич даже не посчитал нужным ответить на это хоть что-нибудь.

Денис кашлянул и решил заполнить нехорошую паузу напоминанием о себе:

– А чего звали-то, Александр Сергеевич?

Юнгеров наконец-то перестал сверлить взглядом Ермилова:

– Денис, ты хочешь, чтоб я умер на год раньше?

У Волкова вытянулось лицо:

– Не понял. Что за ерунда?

– Ты не ответил! – встрял неожиданно Ермилов. Встрял и тут же снова уткнулся в свои конфеты, делая вид, что опять не замечает взгляда Юнгерова.

Александр Сергеевич ткнул пальцем в Ермилова и пояснил:

– Денис. Либо ты конкретно, как человек исполнительный и безотказный, будешь отвечать за грильяж вот в этой, блядь, вазе, либо он скушает весь мой мозг. Я понятно изложил?

До Волкова дошло. Он засмеялся и ответил по-военному:

– Есть отвечать за грильяж. Разрешите идти?

– Идите! – со стоном выдохнул Александр Сергеевич.

Денис ушел, посмеявшись, и несколько секунд тишина в охотничьем домике нарушалась лишь бухтением Ермилова, продолжавшего сортировать конфеты.

– Николаич, – позвал его Юнгеров. – Ну что ты как старый дед-пердед?

Юрий Николаевич забубнил себе что-то под нос еще громче.

Александр Сергеевич поднял глаза на Штукина:

– Ну, Валера… Что у тебя за вопрос? Только скажи сначала: ты-то хоть жизнью доволен?

Штукин весь подобрался на своем стуле, вроде как сел «по стойке смирно», решив, что вопрос о довольстве жизнью был риторическим, попытался сразу перейти к делу:

– У меня есть одно предложение…

– Ты не ответил! – не дал ему договорить Ермилов.

Тут уж взорвался Юнгеров:

– А можно мне-то поговорить? А?!

Александр Сергеевич был уже доведен до такого состояния, что едва не срывался на визг. Ермилов остро глянул на Юнгерова, встал и сгреб горсть конфет:

– Это «Белочка»? Это все, что угодно, а не «Белочка». И развал, между прочим, начинается именно с таких вот мелочей. Казалось бы – внешне безобидных.

Александр Сергеевич закрыл глаза и тихо завыл. Юрий Николаевич вскинул подбородок и, чеканя шаг, вышел, – немного театрально, словно царский офицер, уходящий на расстрел.

После его ухода Юнгеров еще несколько секунд не открывал глаза. Когда он наконец-то решил оглядеться, то обнаружил, что рядом – никого, кроме улыбающегося Штукина.

– Чего это он? – прервал паузу Валерка.

– Я так ко всему этому привык, что если он изменится, то мне будет чего-то не хватать, – усмехнувшись, объяснил Александр Сергеевич и снова спросил Штукина: – Так что у тебя за вопрос, Валера?

Штукин нервно поскреб в затылке, улыбнулся несколько принужденно и вдруг понял, что ему трудно начать. Валера разозлился сам на себя, откашлялся и постарался взять себя в руки:

– Да тут, Александр Сергеевич, такая ерунда получилась.

– Знаешь, как в камерах говорят – «такая канитель», – улыбнулся поощрительно Юнгеров, и Штукин действительно вдруг почувствовал себя свободнее:

– Во-во, канитель… Занесло меня вчера непонятно с чего в «Книжную лавку писателя». Стою там, книжку одну листаю. И вдруг замечаю там товарища Гамерника собственной персоной…

– И? – вопросительно шевельнул бровью Юнгеров.

Штукин пожал плечами:

– И – ничего такого особенного. Я не сразу понял, что это он. Просто меня его охранник-дебил стал от прилавка отжимать, ну и чуть ли не нарвался на конфликт. А Гамерник его унял, я только после этого его и узнал. Ну, и по привычке, когда они из магазина вышли, я решил с ними по городу прокатиться.

– Зачем?

– Так просто… Я же говорю – по привычке. Ну, и довел я его до офиса – на Греческом.

– Есть такой, – кивнул Юнгеров. – Это один из самых старых, еще с прежних времен. У этой точки богатая история. Да мы и остальные его офисы хорошо знаем, давным-давно уже все установили… И хаты его знаем, и хату родителей, и даже квартиры его баб… Я это не к тому, что ты зря за ним прокатился, я просто рассказываю тебе…

Конечно, Валерка заметил в глазах Юнгерова лукавую искорку и поэтому слегка смутился:

– Александр Сергеевич, я, в общем, догадываюсь… И я не с тем пришел, что, мол, знаю страшную тайну – где у Гамерника офис на Греческом…

– А с чем?

– А у меня есть предложение… Оно родилось, когда я за офисом его наблюдал. Оно – спонтанное, но не непродуманное. И я понимаю, что, предлагая это, я беру на себя ответственность, даже если вы откажетесь.

– Не пугай меня, – сказал Юнгеров. – Я чуть было не сказал «ой». Сейчас ты скажешь, что его офис расположен более чем удачно, чтобы без особого риска с двух «калашей» завалить хозяина.

– Нет, – покачал головой Штукин. – Я про другое.

– Ну, хоть тут повезло, – притворно вздохнул Юнгеров.

Валера выдержал небольшую паузу и четко выговорил, словно отрапортовал:

– Суть вопроса: я могу внедриться к Гамернику.

Александр Сергеевич долго смотрел на Штукина молча, а потом осторожно переспросил:

– Можешь?

– Могу попробовать, – уточнил Валера.

Юнгеров кивнул:

– Небольшое уточнение, да?

Штукин упрямо вскинул подбородок:

– Я могу изложить свои соображения подробно.

Александр Сергеевич встал, вздохнул еле слышно и повернулся к Штукину спиной, глядя в широченное окно, из которого открывалась необыкновенно красивая панорама озера:

– Конечно. Я слушаю тебя. Излагай.

Валера откашлялся еще раз и начал излагать, стараясь не сбиваться и не вставлять в речь слова-паразиты:

– Я знаю, что он заказчик той стрельбы. Более того, я надеюсь разузнать кое-какие подробности о тех ребятах, которых он послал. Не настолько точные, чтоб знать их данные и место обитания, но достаточные, чтобы в грамотном разговоре очень сильно насторожить… И я приду к Гамернику не как от себя лично, а как от группы сотрудников уголовного розыска. И приду я просить немножко денег – не очень большую сумму, в пределах разумного. Причем, денег не за то, что его не будут сажать – его ведь не посадишь, и он это знает. Денег я попрошу для того, чтобы оперативная информация о его причастности к стрельбе не стала достоянием всеобщим, вплоть до журналистов. Ведь, по идее, в Интернет сегодня можно скинуть не байки, а конкретику. Вплоть до копий документов. Или – хорошо сделанные подделки под истинные документы… При таком раскладе имя его через пару месяцев может стать настоящим брендом… Я подробно объясню ему, как проходят оперативные общения, заслушивания. Что такое постоянные задания на НН и ПТП. Он поймет, сколько это может отнять душевных сил…

– Зачем? – перебил Юнгеров, по-прежнему не оборачиваясь. – Цель?

– Ну, хотя бы снятие его реакции – это уже достаточно интересно. Допустим, я верю оперативной информации, что это именно он стрельбу организовал, но… Одно дело – верить, другое – самому почувствовать… Это очень важно – иметь личное ощущение…

– А почему он тебя начнет слушать? – Александр Сергеевич по-прежнему смотрел в окно, но в голосе его уже начали прорезаться нотки заинтересованности.

Штукин не выдержал, вскочил из-за стола, оперся на спинку стула локтем и сказал, глядя Юнгерову в затылок:

– Открытость. Простота. Энергия. Быстрые и точные ответы на мелкие вопросы.

Юнгеров обернулся:

– Это все – потом. А с чего ты взял, что он вообще разговаривать с тобой начнет? Его охрана может не дать тебе… проявить открытость и простоту.

Валерка достал сигарету и вопросительно глянул на Александра Сергеевича. Тот разрешающе махнул рукой:

– Кури, кури…

Штукин закурил и спокойно объяснил, как он планирует заинтересовать Гамерника:

– А я ему скажу, что я – один из двух недобитков из лифта. И еще – не стану скрывать, что работаю у вас, поскольку после той стрельбы из розыска меня турнули. В такой ситуации он не сможет не заинтересоваться, если, конечно, не по уши деревянный. Он заинтересуется, начнет вопросы задавать…

– Обо мне тоже? – сразу ухватил суть Юнгеров.

Валерка кивнул:

– Если до этого дойдет – конечно. И я ему буду правдиво на них отвечать. Да я ему расскажу все, вплоть до подробностей, о мебели и о привычках вашей челяди. Захочет – расскажу про ваши привычки, замашки, разговоры. Вплоть до разговоров о нем. Вы подумайте, Александр Сергеевич, ведь такая правда выглядит всегда очень впечатляюще и искренне, но она абсолютно неопасна, так как особого практического значения не имеет.

– Да? – поиграл бровями Юнгеров. – Ты уверен?

Штукин даже руками всплеснул и не заметил этого:

– Конечно! Ну… Вот жена: изменила мужу. Он об этом узнал. Но вдруг ему приносят видео. Как ее пялят в автомашине. И муж точно разводится. А почему же точно? Ведь он все знал и до видеопленки… Знал? Знал, что изменила, то есть стояла, голубушка, где-то раком. Где-то, казалось бы – какая разница, в постели или в автомобиле? А выясняется, что разница есть. Так устроен человек. Ему трудно отказаться смотреть эту пленку, хотя, по большому счету, он не увидит там того, чего не знает…

Юнгеров посмотрел на Валерку с интересом и даже некоторым удивлением:

– Да ты, брат, психолог… И философ!

– Философ, – усмехнулся в ответ Штукин. Александр Сергеевич походил вдоль стола туда-сюда и задал новый вопрос:

– А твои мотивы?

– Бизнес. Очень простые мотивы – снять с дяди немного денег, тем более, что я имею на это моральное право – как недобитый им же.

– А как ты его нашел?

– Ну, во-первых, вы сами говорите, что все его офисы известны. А во-вторых, я опять могу сказать правду – как случайно увидел его в книжном магазине и довел до офиса. Так и скажу.

Юнгеров задумчиво поскреб небритый подбородок пальцами:

– А как ты его опознал?

У Валеры был готов ответ и на этот вопрос:

– Опять скажу правду – что его рожу видел у вас на столе – в рамке. Вы фотографию из Интернета вытащили и на нее любуетесь.

Александр Сергеевич машинально кивнул и подумал, что лично его именно эта деталь и убедила бы… Он снова прошелся вдоль стола, затем резко остановился:

– Ну, а в чем же будет ложь?

– В том, что у нас не было с вами этого разговора. – Штукин отреагировал мгновенно, будто давно ждал именно этого вопроса. – И еще в моем отношении к вам.

– А какое у тебя отношение?

Валера усмехнулся:

– Скажу я ему так: конечно, после увольнения Юнгеров меня подобрал, но… Еще бы он не подобрал – стреляли-то в его людей, я под замес попал, так что он просто некую трудноформулируемую ответственность почувствовал, ну, и позволил такой приживалкой пожить рядом. Принеси-подай, и то из барской милости… А меня от этого внутренне колбасит, я лакеем быть не хочу и в челяди не хочу состоять… Плюс – недавно инцидент был, когда близкий Юнгерову молодой человек прям на глазах у всех мне в рыло выписал, а мне утереться пришлось… Опять же – обида затаенная.

Юнгеров долго молча смотрел Штукину в глаза, но Валерка этот взгляд выдержал. Александр Сергеевич хмыкнул:

– Убедительно излагаешь… Даже мне на секунду… А на самом-то деле – как ты относишься?

Вот этого вопроса Штукин настолько не ожидал, что даже руками развел. Да и сам Юнгеров, похоже, немного смутился – по крайней мере, он отвел взгляд и снова заходил туда-сюда вдоль стола. Валерка повел шеей, будто ему жал воротничок, и наконец отреагировал:

– Ну, Александр Сергеевич… Мне вам в любви объясняться?

Юнгеров хмыкнул и махнул рукой, мол, проехали, но Штукин все же решил договорить:

– Мое отношение – это то, что я могу с вами этот разговор говорить. Мне хочется полезным быть. Себя показать. Реабилитироваться за всю ту историю – с Егором и Зоей. Вас отблагодарить по-человечески за все… Ну, и как-то развиваться, расти… А развитие возможно только тогда, когда есть какое-то действие. Значит, я не должен сидеть на жопе ровно.

– Понятно, – сказал Юнгеров и не стал задавать вертевшийся на языке вопрос, мол, зачем, милый друг, тебе это все по большому счету надо – поскольку уже получил от Валеры развернутый ответ.

Они еще помолчали, Александр Сергеевич сел за стол, побарабанил пальцами по столешнице и, словно вспомнив вдруг что-то, заметил:

– Только о Егоре-то говорить не стоит – что он тебя в морду и все такое… Гамерник за мелочи цепляется – узнает, кто мне мальчишка, – может и нагадить. И рухнет у Егора вся его милицейская карьера…

– Александр Сергеевич! – Валера даже ладони к груди машинально приложил. – Ну, вы уж совсем-то меня дебилом не считайте. Зачем же я ему про Егора говорить буду… Я могу этот эпизод и, вообще, без имен рассказать… Тут ведь важнее – как рассказать, а не что. Это в том, что касается киллеров, его будет очень интересовать точная и конкретная информация… А кто именно из ваших мне по роже дал – ему по барабану…

Юнгеров медленно наклонил голову, соглашаясь. Штукин боялся спугнуть его настроение. Валерке казалось, что Александр Сергеевич начинает потихоньку заражаться его идеей, но видно было, что окончательного решения еще нет.

– Кстати, о Егоре… – чуть нахмурился Юнгеров. – Ты на него зла-то не держи… Не стоит. Ты – старше и… Я его не оправдываю, но и ты пойми…

– Да я прекрасно все понимаю, Александр Сергеевич! – в сердцах Штукин даже слегка повысил голос. – Я же не чурка какая-то бессердечная! Глупо все вышло… И я себя тоже – неправильно вел. С нервяка все это получилось… Ну, и, конечно, амбиции свои я обуздать не сумел, мне казалось унизительным перед пацаном оправдываться! А к нему у меня нет ничего. Я, когда дела ему передавал – вот все, что мог… И дальше бы помог всегда, если бы не весь этот компот.

– Да, – вздохнул Юнгеров, – действительно, компот… В одночасье его не расхлебаешь, тут время нужно… Жаль. Ты бы ему, действительно, мог помочь, но теперь… Все, конечно, образуется, перемелется… Егор парень правильный, неглупый, и толк из него может выйти… Только вот, боюсь, как бы ни перемололось все в будущем – а все равно будет между всеми стоять эта утопленница… Как ее звали-то?

– Зоя, – глухо ответил Штукин и быстро достал новую сигарету.

– Дай-ка и мне, – протянул руку к пачке Юнгеров, выбрал сигарету, закурил от зажигалки Штукина и грустно заметил: – Я всегда говорил – есть события обратимые, а есть – необратимые. Необратимые – это рождение нового человека, смерть и судимость…

Штукин тяжело вздохнул, соглашаясь:

– Александр Сергеевич, я… Я постараюсь с Егором как-то объясниться… Ну, переломаю я себя… Знал бы сразу, что он для вас, и что для него Николенко…

– Ладно, – тихонько пристукнул кулаком по столу Юнгеров. – Поживем – увидим. Пусть Егор пока перегорит сам, а там – посмотрим. Может, все вместе поговорим, может – вы и сами друг с дружкой объяснитесь… Давай-ка к нашим баранам вернемся. К товарищу Гамернику и твоему заходу к нему… Допустим, все завертится. И в чем все же глубинный смысл?

Штукин быстро загасил окурок:

– Я скажу за себя. У меня – личный счет. Хотя, я понимаю, что лично меня Гамерник убивать не собирался – он и сейчас вряд ли знает, что я такой, вообще, есть на белом свете. И Ося – тоже под замес попал, и его, наверное, не хотели… Но для меня это ничего не меняет. Я хочу, чтобы они все равно ответили… Надеяться на государство в этом плане – нет резону. И, потом, я хочу сам, своими руками что-то сделать для того, чтобы им плохо было, а не просто сидеть и ждать на берегу, когда мимо меня проплывет труп врага…

Юнгеров вдруг подумал о том, что Егор, когда кинулся на Штукина, мог рассуждать похоже: пусть и неумышленно Валера эту Зою сгубил – но если сгубил, то ответить должен… Александру Сергеевичу стало как-то неуютно от этой мысли, и озвучивать вслух он ее не стал. Валера же между тем продолжал:

– Это – моя мотивация. Что же касается глубинного смысла того, что я предлагаю – тут все просто: я хочу, чтобы он, проверив, поверил мне, а я потом смогу дать ему ту информацию, на которой влипнет. Более четко сформулировать я не могу.

Юнгеров покачал головой:

– Куда уж четче… Ты не кокетничай… Говоришь – информацию, на которой он влипнет? А где такую взять, как смоделировать? Он же не квартирный вор, чтоб его с поличняком за шкирку…

У Валеры азартно заблестели глаза:

– Он – не вор, но пошлет-то на дело квартирных воров! Ну, в лифте расстреливать послал же он мокроделов! А эти «воры» в лапах Крылова – они не суки – молчать не будут…

Снова возникла пауза. Юнгеров медленно жевал нижнюю губу, прикрыв глаза, и думал. Штукин вдруг заметил, что трясет нервно левой ногой, и приказал себе унять эту дрожь. В стекло окна билась поздняя сентябрьская муха – уже не очень юркая, толстая и полуснулая. Александр Сергеевич встал, распахнул окно, выпустил муху и оглянулся на Штукина:

– С другой стороны, а что мы теряем? За спрос денег не берут, а смешным показаться… да наплевать! В любом случае, у него неприятный осадок будет – и это тоже хорошо. В том смысле, что справедливо. Но и опускаться до того, чтобы бомжи ему под дверь срали, тоже неохота. Ты не напрягайся, это я так, к слову… Говно под дверью – оно, кстати, очень настроение портит, но ведь не это же – цель… А информация, которой можно замочить… Типа, ты знаешь, где Флинт зарыл сокровища? Где мои левые грузы через таможню идут? Так меня тут не зацепишь. Я ведь и сам – не квартирный вор, и Гамерник это понимает.

Валера понял, что решение почти принято, еще чуть-чуть и…

– Главное – начать, Александр Сергеевич!

Юнгеров прищурился почти по-ленински:

– Ну, брат… Мы ведь с тобой не ремонт в хрущевке затеваем.

Валера хотел было серьезно кивнуть в ответ, но не выдержал и весело фыркнул. Глядя на него, улыбнулся и Юнгеров, сам не понимая с чего. Они так поулыбались друг другу, а потом Штукин сказал:

– Я знаю очень много разных несерьезных лирических нюансов про вас и ваше ближайшее окружение. Но, по сути, я не знаю ничего.

– И?

– Какое-то время можно продержаться!

Юнгерову от его улыбки вдруг стало как-то светлее. Он вспомнил себя в молодости, и ему тоже захотелось ощутить кайф от собственной бесшабашности, от бравирования азартом и внешне несерьезного отношения к серьезнейшим вещам. Продолжая улыбаться, Александр Сергеевич вдруг сказал:

– Повезло тебе, Штука, что на дворе сейчас двухтысячный год, а не девяносто первый… Хорошо, что девять лет назад ты еще совсем сопливым был.

– Почему? – не понял Валера. Юнгеров хмыкнул:

– Потому. Кабы ты в те года, да с твоим характером, да с натурой вот такой авантюрной – ой, мама… Убили бы тебя, скорей всего. Или – сел бы, да надолго…

– Других вариантов не было бы?

Александр Сергеевич кивнул:

– Отчего же, есть и еще вариантец, но на него шансов было бы очень-очень мало.

Про себя Юнгеров сказал, что это был за «вариантец»: «Или ты бы стал таким, как я», но вслух не стал этого произносить по педагогическим соображениям. Вслух он сказал другое:

– А если шансов почти нет, то не хрен и обсуждать неведомо что…

У Валеры в глазах что-то блеснуло, и Юнгерову даже показалось, будто парень догадывался, что он имел в виду под третьим вариантом…

Из открытого окна тянуло холодом. Над озером клубился вечерний туман. Было очень тихо.

– Ладно, – сказал Юнгеров, и Штукин понял, что решение принято. – Об этой авантюре знаем только мы с тобой вдвоем. По крайней мере, пока. Ни в коем случае об этом не должен узнать Ермилов – он точно меня переубедит. И тебя переубедит тоже, но по-другому. Потому что меня просто переубедит, а ты будешь дежурным по кухне – «вечным дежурным»![8]8
  Цитата из кинофильма «В бой идут одни старики».


[Закрыть]

Штукин смысл понял, хотя и не понял, что Юнгеров цитирует:

– Не надо…

– Сам не хочу! – воскликнул Александр Сергеевич. – А посему решим так: пока ты идешь просто на разведку. Держишься открыто, нагло, раскованно. Задача минимум – просто снять его реакцию. Потому что ты прав: его реакция… это мое убеждение. А если говорить про… не минимум, то… То это уже информация, тут надо будет серьезнее подходить. Тогда и посмотрим. Гут?

– Базаров нет! – откликнулся Штукин, только сейчас осознавший, что сумел-таки добиться одобрения своей авантюрной идеи. Валера смотрел на Александра Сергеевича, который был его намного старше, и вдруг увидел в нем столько мальчишеского, что даже растерялся и отвел глаза в сторону. Хотя, может быть, он отвел взгляд и по другой причине: чтобы и в его глазах не прочиталось кое-что лишнее…

Возвращаясь вечером в город, Штукин пребывал в странном состоянии – его колбасило, колбасило самым натуральным образом. С одной стороны, Валера радовался, что все получилось так, как он хотел, с другой – он чувствовал какую-то опустошенность, видимо, слишком много потратил нервной энергии… А еще Штукин по-прежнему не знал – что же ждет его впереди, какие развилки и повороты. Он предчувствовал, что скоро, очень скоро ему придется делать выбор – и, может быть, не один раз, но, как только он пытался хотя бы теоретически сформулировать – между чем и чем надо будет выбирать – запутывался мгновенно еще больше…

Валерка гнал машину по шоссе, стискивая руль изо всех сил, и время от времени шептал:

– Ничего, ничего… Вперед – это лучше, чем на месте… Впереди – туман, но туман – это друг штурмовика!

В какой-то момент Штукин вдруг понял, что ему надо остановить машину и перекурить – чтобы хоть немного успокоиться. Валера припарковал машину у обочины. Закурил и неожиданно задал сам себе вопрос: а куда он, собственно говоря, сейчас несется? Куда спешит? К себе в пустую квартиру? Нет, только не это… А куда же тогда? Штукин уронил голову на руль. А может быть, подъехать прямо к офису Гамерника – вдруг он еще там – да и попробовать атаковать с ходу?

Валерка встрепенулся было, но почти сразу отверг эту идею – нельзя сейчас ехать к Гамернику, сил нет. Вся энергетика ушла на разговор с Юнгеровым, нельзя идти в лобовую, будучи выжатым, как губка… Но куда же податься? Где голову преклонить? Как расслабиться, как снять чудовищное внутреннее напряжение последних дней? Неожиданно Штукин вспомнил о Вере, подруге Николенко. Она несколько раз звонила ему, когда Зоя пропала, но Валера либо не отвечал на звонки, видя ее номер на дисплее своего мобильника, либо уклонялся от разговоров, обещал перезвонить и не перезванивал. А потом Вера, наверное, обиделась и уже несколько дней не звонила…

Штукин быстро перебрал в голове всех своих знакомых женского пола и понял, что никого из них не хочет видеть. И спать с ними – не хочет, и пить – тоже. А вот Вера… Есть, конечно, нехороший момент – слишком явная ассоциация с тем, что хочется забыть. Хочется, но ведь все равно не забудешь! Говорят, если хочешь избавиться от какого-то комплекса – надо шагнуть к нему навстречу. Клин клином вышибают… Вышибают ли?

Валера понял, что снова запутывается в своих мечтах и желаниях, выбросил окурок в окно и решительно набрал на своем мобильнике номер Веры. Она ответила почти сразу.

– Алло…

– Вера, привет, это Валера Штукин.

– Валера, – сказала Вера и вдруг заплакала. – Валера, ты где? Валера, мне так хреново… Зою-то мы похоронили, да ты знаешь, наверное… Валерочка, ты прости, что я тебе трубки обрывала, просто… мы же все не знали, что и думать. Я понимаю, у тебя своих проблем – выше крыши.

Валера вдруг почувствовал, что у него в горле образовался комок, и ответить он сумел не сразу:

– Вер, это ты прости меня, что я не перезванивал… Я действительно в курсе ситуации детально, можно даже сказать, что немного занимался ей… И у меня действительно были очень большие проблемы… А по поводу Зои – я, как понял, что несчастье случилось и помочь уже ничем нельзя – так и не смог тебе позвонить… Смалодушничал, наверное… Я тяжело переношу похороны, церкви, свечи эти, которые надо в руках держать… Меня колбасит от этого всего, мне физически плохо становится… Я… Вер, а мы могли бы увидеться? Мне так на душе муторно от всего, напиться хочется, а не с кем… Тебе вот решил позвонить – думаю, пошлешь к черту, так пошлешь.

– Не пошлю, – сквозь всхлипы еле выговорила Вера, – мне тоже напиться хочется, но не с кем… Мой опять весь в своих партнерах-контрактах… Валерочка, как хорошо, что ты мне позвонил… А я уж думала, что ты от меня бегаешь.

– Нет, Вера, я не от тебя, я, скорее, от себя бегал… Скажи, куда мне подъехать? К тебе?

– Нет, лучше не сюда, я не знаю, когда мой пожаловать может. Так, слушай – у меня квартира есть, моя собственная, – она на Московском проспекте, дом такой, «Русский пряник», знаешь?

– Знаю.

– Вот там. Пятьдесят седьмая квартира, второй этаж. Найдешь? Я там часа через полтора буду… Приезжай, я очень буду ждать… Давай напьемся вместе, Валерка. Зойку помянем…

Вера снова заплакала, и Штукин даже головой замотал:

– Вера, не плачь, Вер… Скажи, чего мне купить, куда заскочить?

– Да все там у меня есть… Ну, хлеба только свежего возьми да минералки… А остальных запасов там на месяц запоя хватит… Ты приедешь?

– Приеду, Вера, обязательно приеду… Главное, ты сама приезжай…

Штукин даже уже сил не имел, чтобы подумать о том, как все это будет выглядеть с точки зрения общечеловеческой морали: ехать к подруге той женщины, к смерти которой он, как ни крути, а имеет самое прямое отношение… Ему просто нужно было побыть хоть с кем-то, хоть как-то спрятаться от одиночества…

Через два часа он уже звонил в дверь Вериной квартиры. Она открыла, будто ждала в прихожей. Посмотрев на Штукина, Вера всхлипнула и обняла его…

…Это был очень странный вечер – Вера и Валера то начинали разговаривать, то остервенело занимались сексом, много пили и курили… У Штукина все перемешалось в голове, но внутреннее напряжение все же понемногу рассасывалось, растворялось, уходило куда-то, и он вдруг почувствовал такую благодарность за это к Вере, что еще чуть-чуть и, может быть, даже расплакался бы, как маленький…

Ему еще хватило мозгов позвонить Денису и предупредить его, что завтра он работает по «индивидуальному плану по поручению первого». Денис спокойно ответил, что понял, а потом Валера отключил мобильный телефон. Если бы и мозг можно было бы тоже так отключить – как мобилу…

Ночью, в один из периодов просветления, в перерыве этих странных поминок, Вера, лежа совершенно голой рядом со Штукиным, стала рассказывать о похоронах, о том, что на них был Егор – весь серо-зеленый, худой совсем…

– Знаешь, Валера, – очень тихо прошептала Вера. – Я на него посмотрела, и мне дикая мысль в голову пришла – а не он ли Зою… Ведь так и не выяснили, с кем она на то озеро поехала… А я на этого Егора смотрю, и мне жутко – чувствую, вот может он… убить… И мне так страшно стало… и ведь ни с кем не поделишься… Что ты думаешь?

Валера свесил руку с кровати, поймал рукой горлышко бутылки виски, сделал хороший глоток и ответил глухо:

– Нет, Вер… Не убивал он ее. Я ж тебе уже говорил – мы занимались, проверяли… Несчастный случай это был, и Егор к нему никакого отношения не имеет. Он в городе был, когда все это случилось. Это технически установлено.

– Да? Ну и слава богу… А то я на паренька нехорошо подумала… Ты бы видел его лицо.

– Ничего, ничего… Перемелется… Давай выпьем еще, Вера… Что-то напиться никак не получается.

– Давай… И меня не цепляет.

Это была какая-то дикая, безумная ночь, очень похожая на настоящую оргию. Вера и Штукин дошли уже почти до извращений, уже почти мучили друг друга и долго не могли угомониться… А потом Валерка вдруг в один момент словно в омут глубокий провалился и – отключился. Именно так, будто его выключили, как мобильный телефон.

Как ни странно, утром похмелье было не особенно лютым – может быть, это объяснялось тем, что они пили качественные напитки. Они долго отмокали в ванне, потом поели и поспали, где-то к обеду уже отошли. А потом – засобирались. Как ни странно – обоим им стало действительно легче, чем было накануне вечером, – удалось как-то выплеснуть из себя накопившиеся черные эмоции. Прощаясь, они долго целовались и обнимались, словно вот так молча выражали благодарность друг другу…