Текст книги "Дело об императорском пингвине (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)"
Автор книги: Андрей Константинов
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
***
На следующий день я приехал в "Золотую Пулю" уже традиционно для этой недели помятый и невыспавшийся. Зураб категорически отказался подниматься и остался спать у меня в квартире.
Я быстренько проскочил по коридору, не желая напороться на кого-нибудь из наших, и вошел в приемную Обнорского. Секретарша Оксана красила ногти и одним глазом смотрела телевизор, где шел повтор утренних питерских новостей. Я посмотрел на экран и сразу же узнал знакомые интерьеры "Успеха".
– А, Витя. Успел все-таки. Ну жди теперь – у них только что летучка началась. Кстати, ты в курсе? Обнорский сказал, что если ты до обеда не появишься, то можешь потом уже писать заявление об увольнении.
– В курсе, в курсе.– Звук у телевизора был приглушен, и я никак не мог разобрать комментарий диктора. А в данный момент камера крупным планом как раз демонстрировала внутренности металлического шкафа.– Слушай, Оксан, а чего там произошло-то?– Я ткнул пальцем в сторону экрана.
– Ой, да этот сюжет уже третий раз за утро показывают – сначала по Питеру, потом по РТР, а теперь вот и по НТВ прошло. Короче, сегодня ночью кто-то пролез в контору – "Успех", кажется, или что-то в этом роде, и взломал их архив. А там столько всякого дерьма и на чиновников, и на губера – в общем, на всех. Говорят, что некоторые материалы грабители унесли, а остальные почему-то оставили. Дикторы еще удивляются – как же так, все самое сытое и скандальное не взяли?
– Н-да, дела. А чего руководители этой конторы говорят?
– Да ничего они не говорят. Их для объяснений в ментовку забрали, а потом, говорят, еще и налоговая собирается заняться. Они вроде бы там с "черным налом" чего-то крутили, словом, тоже ребята не промах..
– Охотно верю,– сказал я и взялся за ручку двери шефа.
– Шах, ты куда? Туда сейчас нельзя, мне сказали никого не пускать. Ты что? Обнорский же еще больше разозлится...
– Не волнуйся, Ксюш,– я потянул дверь.– Мне можно. В конце концов, должен же я знать, писать мне заявление или все-таки немного погодить.– И я бесцеремонно шагнул в кабинет, нарушив таинство обряда совещания высшего командного состава Агентства.
Все были в сборе – Сам, Спозаранник, Скрипка, Повзло, Каширин.
И все одновременно, как по команде, повернули головы и обалдело воззрились на мою наглую персону.
– А, явился,– грозно провозгласил Обнорский.– Явление Витька народу. Ну что ж, иди в приемную, сиди, жди. Закончим совещание – вызовем, будем разговаривать...
Я изящным жестом раскрыл сумку и небрежно водрузил на стол шефа две видеокассеты.
– Это что?– спросил Обнорский.
– Это головная боль депутата Бореева, по причине которой, я так полагаю, он в настоящее время страдает стойким половым бессилием.
Я порылся в сумке, и рядом с кассетами легли "успеховские" папки с лейблом нашего Агентства. Обнорский недоуменно раскрыл верхнюю и первой же бумажкой, попавшейся ему на глаза, стало его персональное досье.
Шеф прикрыл папку рукой, посмотрел на отцов-командиров и усталым голосом попросил их прервать летучку и на некоторое время покинуть кабинет.
Народ недоумевающе потянулся к выходу. Последним вышел намеревавшийся что-то возразить, но так и не решившийся это сделать Скрипка.
Мы с Обнорским остались одни, немного помолчали, после чего он спросил:
– Так, значит, это ты был сегодня ночью в "Успехе"?
Я утвердительно кивнул.
– Я так понимаю,– продолжил шеф,– что у тебя были на это какие-то личные причины? Ведь не за бореевскими же пленками ты под статью полез?
Я ничего не ответил, но Обнорский, похоже, и так уже обо всем догадался.
– Ладно, не хочешь говорить – не надо. Вот только объясни мне, зачем ты в этот блудняк еще и Зураба с Железняк втянул? А если бы вас там всех троих замели? Да что замели – просто убить же могли. Ты об этом подумал?
Я сделал недоуменное лицо: мол, при чем здесь вообще Нонка и Гвичия?
– Шах! Вот только не надо делать из меня идиота. Мне с утра жаловался Модестов, что вы втроем где-то полночи зависали. Они с Нонкой совершенно разругались, потому что она ни в какую не говорит, где вы были... И совершенно правильно делает, между прочим... В общем, так.
Я еще с ребятами лично поговорю – и чтобы в Агентстве про это ни единая душа ничего не знала. Ясно? Надеюсь, ты там по-серьезному не наследил, по крайней мере – трупов после себя не оставил?
Обнорский вышел из-за стола, закурил и раскрыл одну из папок, откуда высыпался с десяток фотографий.
Мы бросились их подбирать.
– Вот ведь суки,– ругнулся Обнорский, разглядывая одну из фоток, на которой он был запечатлен с какой-то полуголой девицей,– даже не помню, в каком же это году было снято? А главное, где они этот снимок достали?
– А кто это?– беспардонно поинтересовался я.
– Да так, грехи студенческой молодости,– уклончиво отмахнулся шеф и, сделав пару затяжек, неожиданно ударился в воспоминания: – Хорошая девчонка была, между прочим. Можно сказать, первая настоящая любовь.
Я, помнится, так в нее втрескался, что начал было даже стихи писать.Он задумался, вспоминая, и потом продекламировал:
Ах, какая ты вся есенинская,
Взгляд глазишь твоих растревожил,
И печальный я вышел на Ленинском,
Окунувшись в унылые рожи.
Мы собрали рассыпавшиеся фотографии, и Обнорский вместе с остальными папками запер их в сейф.
Я увидел, что одна из фоток, на которой Обнорский был запечатлен уже явно с какой-то другой своей любовью, так и осталась лежать на полу, однако вида не подал.
– Ладно, Виктор– Шеф протянул мне руку.– В конце концов, будем считать, что победителей не судят. Да, ты сам-то как – не зря туда сходил? Решил свои проблемы?.. Ну и отлично. Все. Давай-ка, позови там остальных...
Ожидавшее в коридоре начальство оживленно обсуждало мою судьбу. Похоже, они не надеялись, что я выйду от шефа столь подозрительно спокойный и вполне живой. После того, как мы все снова собрались в кабинете, Обнорский обвел взглядом присутствующих и заявил:
– Господа! Хочу сообщить вам, что в последнее время Виктор Михайлович Шаховский по моему поручению занимался специальным секретным заданием, которое требовало строжайшего соблюдения конспирации. Только что Виктор Михайлович доложил мне об успешном завершении расследования, в связи с чем в вашем присутствии я хочу поблагодарить его за отлично проделанную работу и соответственно прошу подготовить приказ о его премировании.
Больше других эта пламенная речь Обнорского ошарашила Скрипку. Он долго не мог прийти в себя, а потом наконец выдавил:
– Как же так. Он же пейджер потерял. Проверка еще не закончена.
Я продемонстрировал Алексею Львовичу числящееся за мной казенное имущество и в тон Обнорскому пояснил, что сцена с утерей пейджера была инсценирована, конечно же, сугубо в интересах исполняемого мною секретного задания. В это время внимание Каширина привлек валявшийся на ковре снимок. Он поднял его и удивленно присвистнул:
– Ого... Ах, какая женщина, а, Андрей Викторович? Мне б такую...
Договорить, какую именно, Родион не успел. Смутившийся шеф выхватил у него фотографию и сунул ее в стол, пробурчав при этом, что-то типа "фотомонтаж" и "враги подбросили". Похоже, ему не особенно поверили, поэтому Обнорский поспешил замять тему и подвести черту под нашей встречей:
Ну все, Виктор. Иди работай.– Он повернулся к Скрипке: – Я надеюсь, что ваши трения с Алексеем Львовичем отныне можно считать исчерпанными?
После этого нам со Скрипкой ничего не оставалось, как пожать друг другу руки, и я победителем покинул этот "эскадрон гусар летучки".
***
В тот же вечер я заехал домой к матери Татьяны и оставил для нее запечатанный пакет, в котором находились пять "поляроидных" снимков и оказавшаяся невостребованной тысяча американских долларов.
Спустя несколько дней ночью меня разбудил междугородний телефонный звонок. Я был почти уверен, что это звонит она, и потому не собирался снимать трубку. Однако звонки были столь долгими и настойчивыми, что в конец концов я все-таки решился.
– Привет! Это ты? Я тебя разбудила?
– Привет! Это я. Да, ты меня разбудила.
– Виктор, я смотрела сюжет. Ну тот самый, про "Успех". А потом мама передала для меня твой пакет. Там, в "Успехе" – это был ты?– Я ничего не ответил, и она продолжила: – Знаешь, Рустам мне рассказывал про эту контору. Они и здесь, у нас, столько гадостей людям устраивали. Когда Рустам увидел, как их обнесли, а потом еще и ославили на всю страну, он просто радовался как ребенок...
– Я рад, что он у тебя такой живой и непосредственный..
– Шах, ну скажи – это был ты? Ты сделал это только для меня? Или это просто было частью твоего очередного расследования?..
– Даже если бы это сделал я, то, естественно, исключительно в рамках очередного расследования.
– Ты врешь, Шах! Ну зачем ты хочешь казаться хуже, чем ты есть на самом деле?
– Совсем недавно ты была обо мне несколько иного мнения.
– Я была полной дурой. Прости меня.
– Ладно, все, проехали.
– Ты сейчас один живешь? Хочешь, я как-нибудь приеду к тебе?
– Вместе с Рустамом?
– Перестань! Между прочим, он очень хороший человек.
– Да, я помню, живой и непосредственный ребенок с охраной, которая может порвать кого угодно на сотни маленьких кусочков...
– А ты злой, Витя. Хотя... наверное, я действительно сама виновата...
– Прости, Танюша, но мне завтра очень рано вставать...
– Да, я поняла... Спокойной ночи, Шах.
– Спокойной ночи.
ДЕЛО О ТЯЖБЕ С ПИВОВАРАМИ
Рассказывает Анна Лукошкина
"Лукошкина Анна Яковлевна, 33 года. Закончила юрфак ЛГУ, работала судьей, ныне – член Городской коллегии адвокатов.
Работает юристом в Агентстве "Золотая пуля". Осуществляет юридическую экспертизу материалов перед публикацией и представляет интересы Агентства в судах. Среди сотрудников получила прозвище Цензор.
Разведена. С бывшим мужем сотрудником РУБОП
Сергеем Лукошкиным поддерживает хорошие, приятельские отношения. Воспитывает сына-школьника.
Экспрессивна, но справедлива. Иногда поддается искушению "поиграть" в расследователя – сказывается еще студенческая страсть к криминалистике и уголовному процессу, так и не реализовавшаяся в жизни Лукошкиной. К начальству относится без должного пиетета".
Из служебной характеристики
* 1 *
Обнорский вызвал меня в кабинет через секретаря Ксюшу. Ксюша сообщила мне об этом с видимым удовольствием – приглашение в кабинет к Классику посредством секретаря означало почти что немилость.
Я давно подозревала, что Ксюша не одобряла чрезвычайно внимательного отношения Обнорского к моей персоне. Безотчетная улыбка, с которой Ксюша вошла ко мне в кабинет, стала еще одним тому подтверждением.
– Проходите, Анна Яковлевна.– Обнорский даже не поднял глаз, когда я распахнула дверь и, недоумевая, вошла в его обитель. Кстати, захламленную до краев разного рода подарками от благодарных и восторженных почитателей. Говорят, у вас...– Классик интонационно выделил это дистанцирующее местоимение, что, очевидно, должно было дать мне понять всю степень нерасположения,– с Шаховским близкие отношения? Что вы можете сказать по этому поводу?
– Я ничего не буду говорить по этому поводу, пока ты не объяснишь мне, чем вызван твой инквизиторский тон.– Я плохо спала эту ночь и встала очень раздраженная. Обнорский этого не знал, иначе перенес бы наш разговор на следующий раз...
– Анна Яковлевна, я не собираюсь объяснять вам мотивы своих поступков. А вы крайне неразборчивы в связях. Может, вы еще с кем-то состоите в близких отношениях?
– Представь себе – да, с очень многими мужчинами в этом городе.Злость, с которой я произнесла первую фразу, вдруг улетучилась. Я почувствовала, что страшно устала от всех недомолвок, сплетен и пересудов. Мне захотелось скорее уйти из кабинета Обнорского, где сама обстановка, казалось, кричала: он так велик и гениален, этот Классик, смотрите, смотрите! В такой обстановке совершенно невозможно вести разговоры по душам.
– Я тебя больше не задерживаю.
– Мне нужно читать досье. Обнорский, наконец, поднял глаза от кипы бумаг, которая, кстати, последние несколько месяцев оставалась нетронутой на его столе. По-киселевски посмотрев на меня поверх очков, шеф кивнул в сторону двери: – Свободна.
– Спасибо, Андрей Викторович.
Если нужна будет юридическая консультация, обращайтесь. Наша фирма всегда готова помочь клиенту!– На цыпочках шагнув к двери, я осторожно прикрыла ее за собой и, несмотря на негодующий взгляд Ксюши, стучавшей в приемной по клавишам, приложила ухо к двери. За дверью раздалась отборная ругань, очевидно, в мой адрес. Вздохнув и пожав плечами, я отправилась к себе.
* 2 *
Кабинет с приветливой табличкой "Вас тут не ждут!" мы делили втроем: я, Шаховский и Каширин.
Над нашим "сожительством" в Агентстве подшучивали, но думаю, нам втайне завидовали. В отличие от кабинета Обнорского, где все подчеркивало достоинства его обитателя, в нашей комнатушке усилиями Каширина поселился дух истории. В первую очередь, истории розыска и органов внутренних дел. О ней напоминала допотопная пишущая машинка с вставленным бланком протокола допроса. Изящные наручники, куда свободно проходила моя не очень тонкая рука. Со стен тусклыми глазами взирали те, кого разыскивает милиция, и те, кого уж нет в мире,– эти фотографии, как я подозревала, "стибрил"
Каширин из уголовного розыска, где он раньше работал. С полок стеллажа на посетителей назидательно смотрел корешком "Полный сборник кодексов Российской Федерации". Ему вторил Уголовный кодекс 1967 года, ныне ушедший в историю. Все это тем не менее гармонировало как с компьютерами, находящимися в нашем распоряжении, так и с вполне модерновой мебелью – уютным диванчиком и чайным столиком, купленными на наши собственные деньги (Скрипка сообщил, что бюджет Агентства таких необоснованных трат не предусматривает). Расстроенная разговором с Обнорским, я, войдя в кабинет, плюхнулась на этот самый диванчик.
Едва взглянув в мое лицо, Шаховский все понял.
– Коньячку, Ань?– Само это предложение должно было бы поставить крест на дальнейшей нашей карьере в Агентстве, так как Классик категорически запретил употреблять на рабочем месте, даже в лечебно-профилактических целях.
– Пожалуй,– кисло кивнула я, но спохватилась: – Впрочем, нет, я же за рулем. А так хочется напиться и забыться...
– Главное, под это дело не отдаться кому не надо,– попробовал пошутить Каширин, но под моим взглядом, хорошо отработанным в свое время в судах, осекся. А я покраснела, так как Родька, в общем-то, сказал именно то, что вертелось у меня на языке. Но не признаваться же в этом Каширину!
Ты, Ань, не бери в голову. Обнорский, конечно, контуженный на голову, но, в общем, мужик неплохой. Только вы с ним в антифазах находитесь.
В общем, вам нужно поменьше общаться, тогда и спокойнее будет.– Мудрый Шаховский присел ко мне на диван и успокаивающе стал поглаживать по руке. Я расслабилась и закрыла глаза.
В этот момент скрипнула дверь, и в кабинете воцарилась леденящая душу тишина. Через какое-то мгновение Шаховский неприлично выругался. Открыв глаза, я тоже чертыхнулась: в дверях стоял Обнорский. Как потом расскажет Виктор, шеф решил пойти на мировую и с этой целью отправился разыскивать меня. Представляю, как мы выглядели со стороны! Я с лицом, полным блаженства, и Шаховский, ласково поддерживающий меня под локоток... Версия о наших с Шахом близких отношениях получила, наверное, в глазах Обнорского полное подтверждение. Смерив меня презрительным взглядом, Андрей вышел, со всех сил хлопнув дверью. Даю сто очков, что из соседних кабинетов тут же повысовывались репортеры и расследователи, а в архивном тут же началось массовое обсуждение случившегося. На Шаха было больно смотреть – он был сердит и несчастен одновременно.
– Брось, Витюша. Не это, так другое. Ты же знаешь Обнорского,– теперь уже я утешала Шаховского, который терпеть не мог попадать в двусмысленные ситуации.
Наверное, все в Агентстве, кроме Обнорского, знали, откуда пошли заявления о моих близких отношениях с Шаховским. Готовясь к выступлению в суде, я проверяла весомость моих доводов на сотрудниках "Пули". Сам судебный процесс был до крайности забавным. Одну даму, героиню нашей публикации в "Явке с повинной", возмутил фрагмент статьи, где говорилось, что она поддерживает близкие отношения со всем руководством завода, на котором работает. Примечательно, что вторая часть этой фразы, утверждающая, что дама этими близкими отношениями активно пользовалась, у истицы претензий не вызвала. Я вооружилась толковым словарем, где господин Ожегов трактовал слово близкий как "дружеский", и, репетируя свою речь, объясняла в коридорах Агентства, что такое "близкие отношения".
– Вот у меня, например, с Шаховским близкие отношения.– Обнорский пропустил преамбулу, а потому услышал только эту, последнюю фразу. С тех пор и пошло...
А тот процесс я выиграла. Истица, заливаясь краской, как школьница, пыталась объяснить судье и двум пожилым заседателям, что она – примерная жена, любящая законного супруга, а потому не в ее правилах состоять в близких отношениях сразу со всем руководством завода. Председательствующая моя давняя приятельница – давилась от смеха, заседатели прикрывали рот платочками, а я делала вид, что интенсивно изучаю внушительный том толкового словаря, который я приволокла на заседание...
* 3 *
Нынешнее лето было невероятно щедрым на тепло. Это расслабляло не только рядовых сотрудников Агентства, но и такого трудоголика, как Глеб Спозаранник. Уже к шести вечера кабинеты "Золотой пули" опустели, на месте были только дежурные по отделам (Железняк – в расследовательском, Завгородняя – в репортерском).
Остальные наверняка уже нежились на пляжах Питера и области. Если бы не очередной выход "Явки" и, как следствие, куча текстов, которые нужно вычитать и заверить, я бы тоже рванула куда-нибудь в Репино. Память услужливо нарисовала родительскую двухэтажную дачу с застекленной верандой, разбитые заботливой папиной рукой цветочные клумбы, рыжую лайку Бима, с заливистым лаем встречающего вновь прибывших, тарелку с клубникой на покрытом цветной клеенкой столе... Эту райскую картину нарушила заглянувшая в кабинет Нонка:
– Лукошкина, ты веришь в любовь с первого раза, тьфу, взгляда?
Я подозрительно уставилась на Железняк. История с размещением моей фотографии на сайте знакомств в Интернете и все, что с ней связано, было еще свежо в моей памяти. Я решила пресечь на корню все попытки Нонны устроить мою личную жизнь. Все еще разозленная после разговора с Обнорским, я не нашла ничего умнее, как сказать:
– Ты бы, Нонна, высокими материями не увлекалась. У тебя вон Модестов к Горностаевой зачастил, а ты про любовь с первого раза...
Озаренное какой-то мыслью лицо Железняк после моей реплики омрачилось. Я подосадовала на себя за собственную бестактность, но извиняться не собиралась.
– Лукошкина, тебе никто не говорил, что твоя непробиваемость отталкивает от тебя хороших людей?– Железняк, хлопнув дверью, как днем Обнорский, гордо удалилась.
Ну вот, теперь и в приятельнице нажила себе врагиню, мимоходом подумала я и, пытаясь сосредоточиться, погрузилась в чтение опуса Соболина.
Соболин вместе с "полицией нравов" ликвидировал очередной притон.
Надо же, как интересно – проститутки принимали клиентов в квартире, которая расположена в том же подъезде, что и моя. По всей видимости, эта дама с горделивой осанкой, которая при встрече одаривала меня царственной улыбкой, и была содержательницей дома любви. Нет, я нутром подозревала, что благочинность моей соседки какая-то гипертрофированная для нормальной женщины, но в крайнем случае я могла предположить, что дама занималась предсказанием будущего, наведением порчи или снятием сглаза... Чтение статьи Соболина о перипетиях его журналистского пути начинало меня увлекать. Выяснилось, что оперативники решили использовать актерские навыки Володи и просили его сыграть роль клиента, жаждущего любви и ласки. Видимо, у Соболина с его томным взглядом это хорошо получилось. Доверчивые жрицы любви, откликнувшиеся на желание клиента, были повязаны "с поличным", то есть с Володей. Соболин описывал это смачно, не гнушаясь весьма пикантных подробностей. Изобилие местоимения "я" в статье начинало утомлять, а юридический аспект действий оперативников и Соболина, употребление утвердительных формулировок там, где ситуация еще не была до конца прояснена, с легкостью позволяли мне не визировать этот шедевр главного репортера в нашем Агентстве.
Но тут я представила лицо Обнорского, который так рассчитывал на "изюминку" в номер... И, внеся необходимую правку, завизировала материал.
Открыв ежедневник, я записала себе – провести юридический ликбез с Соболиным. Дело в том, что Володя давно мечтает стать лауреатом премии "Платиновое перо". Под это дело он готов пойти на какие угодно лишения и риск. Например, недавно мне сообщили, что Соболин хочет изнутри узнать иерархию одной из организованных преступных группировок, прояснить, на чем она специализируется, и написать потрясающий репортаж с одного из "дел". Бедный Володя не догадывается, очевидно, что Обнорскому будет очень трудно номинировать Соболина на "Перо", если того повяжут за соучастие. Эту тонкость мне и предстояло объяснить пока не "оперившемуся"
Володе. Бросив взгляд на календарь, я застонала от разочарования завтра пятница, значит, будет "летучка", или десятиминутка ненависти, как я ее называю, вспоминая "1984" Оруэлла.
* 4 *
Последние "летучки" проходили в атмосфере крайней напряженности. Причиной тому была угроза банкротства "Золотой пули". Если бы суд удовлетворил в полном объеме иск очень известной в Петербурге пивоваренной компании "Нерпа" к Агентству – приставам пришлось бы вынести из "Золотой пули" все вплоть до скрепок. Гендиректор "Нерпы" Аллоев пришел в ярость, прочитав статью Спозаранника об убийствах дилеров, которые Глеб с легкостью связал с деятельностью компании. Я имела несчастье поверить главному расследователю на слово, что все необходимые документальные подтверждения будут получены, и завизировала материал до того, как убедилась в этом. Доказательств Глеб не получил. А "Нерпа" вчинила нам астрономический иск.
– Анна Яковлевна не желает ставить свою визу на сенсационном материале об убийствах санитаров морга.– Спозаранник произнес это безо всякого выражения.– Предоставить в номер что-либо аналогичное по степени сенсационности мы не имеем возможности. Большая половина личного состава отдела ушла в отпуск, сейчас в моем распоряжении всего два человека, включая меня.
С этими словами Спозаранник захлопнул свою папочку и выжидающе посмотрел на Обнорского. Сидящие на "летучке" затаили дыхание в предвкушении скандала. Агеева не спеша прикурила тонкую цигарку и, поправив оправу от Гуччи, направила свой взор туда же, куда и Спозаранник. Соболин, недовольный внесенными в его материал о притоне правками, приготовился поддержать Спозаранника и принял стойку № 1. Повзло, утомленный очередной командировкой, меланхолично расставлял фишки шиш-беша у Обнорского на столе. Я решила, что пауза затягивается и начала:
– Во-первых, половина – она всегда половина. Она не может быть большей или меньшей. Это что касается вашего личного состава. А во-вторых, ты, Глеб, не предоставил мне те документы, которые бы подтверждали изложенное в статье. Без этого я ее визировать не буду. У меня и без того сейчас полно дел в суде.– Уже закончив последнюю фразу, я поняла, что совершила большую ошибку.
Обнорский, увлеченно рассматривавший собственную фотографию, обрадованно окинул взглядом аудиторию.
– Интересно, Анна Яковлевна, где же была ваша юридическая дальнозоркость, когда вы подписывали этот пресловутый материал про "Нерпу", из-за которого нам теперь банкротство светит?– Голос Обнорского был полон сарказма.
Я, по привычке досчитав до десяти, чтобы не совершить необдуманного поступка, попыталась сгладить напряженность:
– Мне казалось, что человек, назначенный на должность начальника отдела расследований, достоин доверия. Откуда мне было знать, что Глеб не достанет документов?
– Правильно ли я вас понял, что это руководство Агентства такое говенное, потому что с кадрами плохо работает?– в интонациях шефа появились вкрадчивые нотки.
Дальнейшее поведение Спозаранника стала для меня полной неожиданностью. С каким-то гортанным звуком главный расследователь встал, подтянув свои короткие брюки, и, шагнув к столу Обнорского, выпалил:
– Я с себя вины не снимаю. Готов понести справедливое наказание.– Тут Спозаранник повернулся ко мне: – А вы, Анна Яковлевна, оказались слишком доверчивой для юриста нашего Агентства.
Присутствующие явно не ожидали такой скорой развязки. Очевидно, признательные показания Спозаранника не входили и в планы Обнорского, который настроился на обличительную речь.
– Вы реверансы друг другу будете в коридоре отвешивать. От того, что вы, господин Спозаранник, будете тут благородство разыгрывать, ничего не изменится. А что, Анна Яковлевна, с руководством "Нерпы" вы не состоите в близких отношениях, эту проблему никак полюбовно не решить?– Обнорский вперил в меня нахальный взгляд.
"Какая скотина!" – подумала я, но решила не начинать дискуссию. Шеф был явно разочарован отсутствием бурной реакции на свой выпад. У меня возникло подозрение, что остальные участники этого шоу под названием "летучка" тоже остались недовольны отсутствием драматургии.
– Впрочем, мировое соглашение нам тоже не нужно. Мы должны выиграть этот процесс – и точка. Надеюсь, вы в состоянии выполнить свой профессиональный долг, мадам Лукошкина, или нам пора искать другого юриста?Я знала, что у Обнорского нет тормозов, и он может глумиться до последнего. Но о другом юристе он заикнулся зря. Это стало последней каплей. Неспешно поднявшись, я одернула юбку и, стараясь скрыть подступавшие слезы, смогла (как мне показалось) с достоинством произнести:
– Думаю, есть необходимость рассмотреть этот вариант,– и, как было уже накануне, вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Все, закончится эта история с "Нерпой" – ухожу, к чертовой матери. Обнорский с его казарменной манерой общения мне осточертел. Тут я заметила уютно примостившуюся на Ксюшином столе Завгороднюю. Ксюша очень трепетно относилась к своему рабочему месту и терпеть не могла, когда кто-нибудь покушался на него, даже с такой невинной целью, как написание заявления на отпуск,– чтобы сразу же можно было отдать его на подпись шефу. Видимо, Завгородняя рассказывала что-то увлекательное – в духе "Elle" или "Cosmopolitan", от которых Ксюша была без ума. Светкина юбка достигла критической отметки и грозила перестать быть данным предметом туалета. Даже мой взгляд на какие-то секунды был прикован к открывшемуся мне зрелищу. В общем-то, присутствие Завгородней в приемной шефа – вещь редкая. Во-первых, Обнорский не раз во всеуслышание говорил, что Светка полная дура, хотя и очень красивая. Во-вторых, несколько "военно-морских историй", связанных с похождениями Завгородней, основательно потрепали в свое время нервы шефа, о чем он не преминул сообщить с тихой угрозой в голосе самой Светлане. Правда, последние подвиги Завгородней на репортерской ниве и ее самоотверженность в истории с Лялей-наркосбытчицей несколько подкорректировали образ нашей дивы в глазах Обнорского. Тем не менее Света избегала шефа, а потому ее возлежание на столе секретаря Обнорского показалось мне довольно странным.
Будь я в настроении, я бы обязательно подколола примадонну репортерского отдела. Но сейчас мои мысли были заняты одним – найти хоть какую-то зацепку в этом деле с "Нерпой", где, конечно же, правосудие будет отдыхать... Несмотря на то что председательствующей по этому делу была моя однокурсница Эля Колмогорова (в студенческие годы – девушка с совестью и принципиальностью Павки Корчагина), после проведенных переговоров у меня сложилось впечатление, что Колмогорова получила от "Нерпы" заманчивый ангажемент. Как в том анекдоте про прокурора и адвоката: "Откуда, мол, у прокурора такие отпускные?– А это смотря кого отпускать..."
* 5 *
В нашем кабинете было пусто.
Каширин – в очередной таинственной командировке, которые стали обычными для Агентства, а Шах, очевидно, страдал после вчерашней упоительной – в буквальном смысле – беседы с источником. Это даже к лучшему, подумала я, усаживаясь на то же самое место, где вчера нас с Шаховским застал Обнорский. Вывалив на стол все, что было подготовлено по "Нерпе", я с унынием размышляла о том, что наш единственный выход – вызвать в суд тех людей, которые давали Спозараннику информацию об убийствах. Глебу я верила: если он счел возможным что-то предавать огласке, значит, информация достоверная. Другое дело, что суду и Эле Колмогоровой слово Спозаранника ни о чем не говорит. Господи, никогда бы не подумала, что классическая ситуация, которую мы сотни раз с моими студентами разбирали на журфаке – можно ли раскрывать источники информации?– случится именно со мной! А с какой уверенностью и убежденностью я глаголила слушателям: мол, раскрывать источники – это ваше право, а не обязанность, никто не может вас заставить назвать имена тех, кто доверил вам информацию. Как же, никто. Выяснилось, что очень даже кто... А ведь Спозаранник ни за какие блага земные не пойдет на то, чтобы раскрыть своих людей. Это даже к бабушке ходить не нужно. Представив себе процесс уговаривания Глеба, я содрогнулась. Главный расследователь, когда сердится, весьма предсказуем. Сначала он скажет мне, что всегда подозревал скудость ума у особей женского пола. Потом прочитает лекцию о ценности конфиденциальных источников. И только потом добавит, что против меня как человека он ничего не имеет, но – как юриста...
– Глеб, ты только выслушай меня сначала, а потом резюмируй, хорошо?– Я все-таки решилась на этот шаг.
Спозаранник, не отрываясь от монитора компьютера, кивнул мне на свободный стул. Остальные были завалены папками с надписью "Нерпа".
Надо же, удивилась я. Мне казалось, что Глеб переложил все бремя ответственности на меня, и "Нерпа" его интересует теперь постольку-поскольку.
– Как вы изволите видеть, Анна Яковлевна, я пытаюсь хоть как-то облегчить вашу участь.– Спозаранник не был бы Спозаранником, если бы не обратил мое внимание на прилагаемые им усилия.– К сожалению, вынужден констатировать, что мы находимся, как выражается уважаемый Андрей Викторович Обнорский, в большой... В общем, вы понимаете.
– Есть один вариант.– Я присела к столу Спозаранника и, гипнотизируя его взглядом, принялась излагать ему свои мысли относительно "засветки" источников. Я даже пошла на то, чтобы слегка приоткрыть коленки...