Текст книги "Ультиматум губернатору Петербурга"

Автор книги: Андрей Константинов

Соавторы: Александр Новиков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Проникновение в жилище без веских на то оснований – дело крайне щекотливое. Чреватое. Прокурор города, посвященный в суть вопроса, дал санкцию только после сорокаминутной консультации с Москвой. Учитывая особые обстоятельства.

К пятнадцати ноль-ноль стало ясно, что огромный объем работы по схеме дал нулевой результат. Двор с аркой неподалеку от перекрестка П-К был стерильно чист. В смысле тротила. На всякий случай там оставили засаду.

* * *

Леха сидел на пеньке в глубокой задумчивости. Он машинально поигрывал саперной лопаткой, а на земле перед ним сидел Ванька Колесник. Последние тридцать минут Ванька отвечал на вопросы этого страшного человека… он говорил только правду, он просто не мог врать. Манипуляции Птицы с лопаткой довели прапора до такого состояния, когда разум полностью парализован страхом.

«Копай яму, сука!» – сказал, улыбаясь, Леха полчаса назад. А Ванька был уверен, что с тех пор прошел год.

Птица сидел в задумчивости. Он понимал, что прапор рассказал все, что знал. Ванька оказался шестеркой, которую Дуче использовал как поставщика тротила. Сема затевал какую-то адскую стряпню, и армейский прапорщик был поваренком, ему поручили подносить дрова к плите. Когда он станет не нужен, его тоже нанижут на вертел и подадут к столу людоеда…

Но что делать-то? Что-то надо решать… Как просто все казалось: принять их условия, выехать с этим бородатым жеребчиком за город и в подходящем тихом месте быстро выпотрошить.

Выпотрошил!… Да, хитер Сема. Он ведь специально отправил со мной этого… прапорщика. Понимал, что я попробую начать свою игру. И подставил дебила, которого хоть на куски режь, а ничего не добьешься – пустышка. Ты вытянул пустышку.

Птица закурил, посмотрел на Ваньку. Тот ощутил тяжелый взгляд и опустил голову ниже. Редкие волосы на макушке, большие оттопыренные уши… Птице захотелось опустить лопату на эту никчемную голову. Желание было таким сильным, что он испугался.

Главные вопросы: где Наташка? Что с ней? Сколько человек ее держат? – не решены. В дебюте этой партии позиция Дуче оказалась сильней… в этом нет ничего удивительного, он начал играть с огромной форой. К тому моменту, когда Птица только сел за стол, Дуче уже сделал несколько ходов. Более того – партию он начал с того, что снял с доски королеву Птицы. В придачу ко всему, Птица сразу оказался в жесточайшем цейтноте. Время… Время бежало, тикали невидимые часы.

Они отсчитывали не абстрактное шахматное время, а продолжительность жизни…

В отличие от Ваньки, Леха отлично знал Семена Ефимовича и особых иллюзий не строил. Если операция настолько масштабна в финансовом отношении, если она вызовет громкий резонанс (еще бы не вызвать – серия взрывов в городе!), то неизбежна зачистка внутри самой команды. А уж случайные фигуры, такие как прапор, Наташка и он сам, будут уничтожены в первую очередь. Дуче не остановится… И сделать все постарается чужими руками, стравив подельников между собой. Тут он мастак. Леха смотрел сверху на лопоухую голову Ваньки с редкими волосенками на макушке, сквозь которые просвечивала бледная кожа, предвестница лысины, и думал, что до лысины прапор не доживет. Приговор ему уже вынесен.

– Закурить хочешь, Ванька? Убийца, безжалостно расправлявшийся со слабыми – со стариком и женщиной, – вздрогнул. Сейчас он сам был во власти сильного, сам испытывал смертный ужас. Нет, он не помнил о своих жертвах, не чувствовал раскаянья, не думал о том, что пришла расплата. Ванька думал только о том, как выжить, как угодить этому человеку. Он по-животному ощущал, что Птица в случае надобности не дрогнет… Убьет. Сделает это быстро и умело.

Ванька вздрогнул. Он не сразу понял смысл обращенных к нему слов. А когда понял – кивнул и сглотнул комок в горле. Птица швырнул на землю сигарету. Белый цилиндрик с желтой полосой фильтра лег на толстый слой коричневой хвои. Бородатый ублюдок схватил его огромной лапой. Вот из таких получаются лагерные шестерки, готовые за пайку на все. Таких Птица навидался… Никчемные человеческие отходы, они, тем не менее, нужны и паханам, и кумовьям. С одинаковой легкостью они будут опускать слабых, компенсируя собственную ущербность, и лизать сапоги сильным. Жестокость и подлость шестерок беспредельна…

Ванька смотрел на Птицу снизу вверх. В глазах была готовность выполнить любую команду… и предать, как только подвернется случай. Леха швырнул окурок, и прапор поймал его на лету. Он прикурил от хабарика, жадно затянулся. Инстинкт шестерки уже подсказывал, что убивать его не станут…

– Ладно, – сказал, поднимаясь, Леха, – собирайся. Поехали…

– Куда? – спросил Ванька. Он стоял на коленях, смотрел на лезвие лопаты, а в голове стучало: жив-жив-не убьет.

– Куда нас с тобой посылали, захоронку твою откапывать. Времени в обрез. Покури, хлебни водки-и вперед.

…Жив-жив-жив – не убьет – жив… Не убьет, сука. Интеллигент!

Через десять минут белая, забрызганная грязью «шестерка» выехала с грунтовки на асфальт и двинулась в Приозерск. Птица вел машину спокойно, без надобности не обгонял. Прапор попивал пивко, перемежал его глотками водки. Ему было хорошо. Примитивный мозг животного радовался жизни, спиртное снимало стресс. Впереди – он в это верил – было еще много жизни. То есть водки, жратвы и толстых женских ляжек. А во внутреннем кармане лежал нож с удобной изогнутой рукояткой… Мы с тобой, Птичка, еще посчитаемся. Еще придет мое время.

Серое шоссе шуршало под колесами, стоял вдоль дороги голый лес. Иногда в нем горели красным яркие сполохи рябины. Птица сидел за рулем серьезный, сосредоточенный. Недалеко от Сосново их обогнала «волга» с ментовскими номерами. В ней ехали четверо следаков ФСБ.

* * *

Эксперт-криминалист Приозерского УВД закончил работу и не спеша укладывал свой саквояж. Красный ЗАЗ-968М стоял на залитой солнцем полянке в десяти метрах от дороги. Он выглядел совершенно безобидно. Так, как будто кто-то из местных приехал в лес по своим делам и оставил машину, а сам ушел за клюквой, например. Идиллическую картинку нарушал засохший бурый потек на внутренней стороне стекла и то, что незадачливый ягодник забыл запереть дверцы. А ключи оставил в замке зажигания. В положении «зажигание».

Двое местных оперативников, следователь прокуратуры и майор Климов стояли несколько поодаль, у милицейского УАЗа. Настроение было, мягко говоря, не очень. Два трупа в один день… Сначала в канаве у дороги обнаружили труп пенсионера Воронова. Избитого и утопленного. Эксперт сказал, что в воду Степана Савельевича бросили еще живым. Угнали машину.

А около часу в милицию примчался на мотоцикле ошалевший подросток – сын лесника Афанасьева. Сначала он толком ничего не мог объяснить. Мальчишку трясло, он заикался.

На кордоне оперативников встретил лесник. Он сидел на крыльце, сжимал в руках кепку и первое время не мог отвечать на вопросы. Картина, впрочем, говорила сама за себя. В сенях, возле опрокинутой лавки, лежала мертвая женщина. Голое тело, голова замотана пропитанной кровью ночной сорочкой.

Следов пребывания убийцы было более чем: он жрал в доме, где убивал и насиловал. Он пил самогон и курил чужие папиросы. Он по-хозяйски рылся в шкафу и старомодном буфете. Возле верстака валялись отпиленные стволы и ружейный приклад, хранивший следы крови и прилипшие длинные женские волосы. Руки убийцы были явно непривычны к труду – он сломал три ножовочных полотна, пока пилил… Крупная окровавленная овчарка с тоской в открытых остекленевших глазах. Смертельно раненный пес прополз по двору больше двадцати метров. Он полз к дому, он хотел защитить свою хозяйку. И не смог, двуногий зверь оказался сильнее…

Кепка в руках крепкого сорокалетнего мужика закручивалась «восьмеркой». Один из оперативников налил ему полстакана самогона. Тот выпил и не почувствовал крепости шестидесятиградусного напитка. Ладонь лесника охватила стакан и сжала его так, что стекло не выдержало – лопнуло. Он с недоумением посмотрел на кровь, хлынувшую из разрезанной ладони, и застонал.

Из колодца оперативники извлекли тюк: камуфляжный бушлат с погонами прапорщика, брюки и гимнастерку. Внутри завязанного наспех тюка лежала фуражка, а в ней булыжник. Ботинки отсутствовали. Климов посмотрел на ноги лесника и понял причину: нога у невысокого Колесника была сорок четвертого размера. У Афанасьева, который по комплекции и росту на Ваньку походил, максимум сорок второго.

…Завести «жопарик» не смогли. Его зацепили за УАЗ и потащили на галстуке. За руль сел один из оперов. Майор Климов сидел рядом и рассматривал полиэтиленовый пакетик с бумажной биркой. В пакете лежала защитного цвета пуговица. На бушлате, извлеченном из колодца, одной пуговицы не хватало. Кроме этого, в салоне «запорожца» нашли только пустую бутылку из-под водки. Привет от Ваньки!

* * *

До начала совещания в Смольном оставалось три минуты. Ждали начальника УВД на метрополитене с красивой литературной фамилией Дубровский. Настроение не располагало к шуткам, но кто-то все же бросил фразу: конечно, мол, опоздает. На метро добирается.

Начальник метрошной милиции вломился сразу после этой шутки. Губернатор сказал:

– Давайте начнем.

Он обвел внимательным взглядом мужчин, собравшихся в кабинете. Все они принадлежали к руководящему звену так называемых силовых ведомств Санкт-Петербурга. Именно от них зависело обеспечение правопорядка и безопасности города. Зависело, разумеется, до определенного предела. Похоже, подумал губернатор, этот предел наступил…

– Давайте начнем, – сказал губернатор. – У нас, товарищи, сложилась чрезвычайная ситуация. В городе готовится серия терактов. Возможно – уже сегодняшней ночью. Я собрал вас здесь, чтобы обсудить порядок взаимодействия и те меры, которые мы реально можем предпринять.

Губернатор замолчал. Перед глазами стоял текст Ультиматума. Последние четыре часа он занимался только вопросами, связанными с этой темой. Все остальные дела были отодвинуты на второй план.

– Евгений Сергеевич, – обратился Яковлев к начальнику ФСБ, – доложите ситуацию.

Егорьев кивнул и раскрыл кожаную с золотым тиснением папку. За все время своего доклада, который продолжался семь с половиной минут, он ни разу не заглянул в нее. Все собравшиеся, за исключением губернатора и заместителя командующего ЛенВО, были профессионалами в оперативно-розыскном деле, и Егорьев излагал только суть. Он знал, что его понимают. Он даже мог представить мысли каждого.

– Таким образом, – завершил он, – мы можем считать что имеем дело с организованной, законспирированной группой. В их распоряжении находится около девяноста килограммов тротила.

В кабинете повисла тишина. В ней негромко шипел конец бикфордова шнура.

– Предлагаю высказать свои соображения, – сказал Яковлев. – Времени у нас немного.

Все автоматически посмотрели на часы. До взрыва оставалось меньше восьми часов.

– А утренняя стрельба на Большеохтинском мосту может иметь отношение к… – начал ставить вопрос генерал-майор, заместитель командующего военным округом. Он единственный из всех собравшихся был в форме.

– Нет, – быстро ответил начальник ГУВД. – Там другая ситуация. Оперативники Красногвардейского РУВД ехали на задержание. Произошло ДТП… во втором автомобиле находились бандиты из известной группировки. Все в состоянии наркотического опьянения, вооруженные. Пытались наехать на наших сотрудников. Оперативники вынужденно и обоснованно применили табельное оружие. В настоящее время ведется служебное расследование.

– Давайте не будем отвлекаться, – сказал губернатор, видя, что армейский генерал собирается еще что-то сказать. – Предлагаю доложить о мерах по безопасности в метро, на вокзалах… Вообще – в посещаемых горожанами местах.

– На метрополитене мы можем гарантировать девяностопятипроцентную безопасность, – отозвался Дубровский.

– Почему девяностопятипроцентную? – спросил губернатор.

– Мировая практика показывает, что даже при самой совершенной организации службы безопасности три-пять процентов риска остается.

– Вы назвали девяностопятипроцентный уровень. Каким образом поднять его до девяносто семи процентов?

– У меня всего две собаки, способные работать по ВВ. Хотелось бы получить еще кинологов с собаками. Если операция затянется…

– Где можно взять обученных собак? – спросил Яковлев.

– В Москве, – ответил Дубровский. – Но Москва делиться не любит.

– Собаки будут, – сказал губернатор. – Еще какие проблемы?

– Хорошо бы, чтобы из столицы командировали к нам и своих спецов – определителей оружия.

– Понял. Каковы потребности?

– Чем больше – тем лучше. В Москве штаты на порядок выше.

– Понял, специалисты будут. Еще? Начальник ГУВД кашлянул и сказал:

– Метрополитен, вокзалы, аэропорт… это мы, конечно, сумеем закрыть очень плотно. До определенной степени можно гарантировать. А вот что касается людных мест… В городе только одних рынков полно. Магазины, офисы, гостиницы. Крупные фирмы имеют свои службы безопасности. Но их квалификация и возможности не всегда на уровне… Кроме того, площадь города…

– Спасибо, – перебил Яковлев. – Я знаю, какова площадь города.

– Может быть, – сказал армейский генерал-майор, – мы сами себя запугиваем? Вы не исключаете возможность, что ультиматум прислал сумасшедший? И все это – блеф?

– Мы не исключаем вероятность того, что автор ультиматума психически больной человек, – отозвался начальник следственной службы ФСБ полковник Любушкин. – Соответствующая проверка ведется… Однако это не означает, что он блефует. Скорее – наоборот.

– Тогда, может быть, стоит усилить полицейско-заградительные мероприятия? – снова задал вопрос генерал-майор. – Я имею в виду – вывести на улицы максимальное количество людей в форме: милиция, внутренние войска. А мы, со своей стороны, организуем большое количество военных патрулей… То есть создадим преступникам психологический дискомфорт.

– Давайте еще введем танки, – хмуро сказал губернатор, – вертолеты и корабли Балтийского флота.

Он уже сожалел, что пригласил на совещание представителя военного округа. Было очевидно, что в столь деликатных вопросах, каковые встали на повестку дня, опыт генерал-майора бесполезен.

– Поймите, Николай Степаныч, – добавил Яковлев. – Массовые полицейско-заградительные мероприятия, как вы выразились, навряд ли дадут положительный результат. Я правильно понимаю?

Он посмотрел на руководителей ГУВД и ФСБ. Оба утвердительно кивнули. Специалисты знали, что результат может быть получен только путем тонкой профессиональной оперативной работы.

Она уже велась по нескольким различным направлениям. Незаметная для постороннего глаза, но активная и напряженная.

Губернатор помолчал и добавил:

– А вот отрицательных последствий будет масса… Можно вызвать панику среди населения. И дать огромные козыри нашим, так сказать, «доброжелателям». Накануне, замечу, выборов в ЗАКС. Наша с вами задача как раз противоположная: свести огласку к минимуму. Желательно исключить ее вовсе… Ну ладно, мы снова отвлеклись. Я, товарищи офицеры, хочу услышать ответ: способны вы нейтрализовать этого Терминатора до полуночи или… – Яковлев обвел глазами всех присутствующих, – или будем платить выкуп?

Вопрос был трудный, дать на него однозначный ответ никто, разумеется, не мог… После согласования организационных вопросов, когда совещание окончилось и офицеры убыли, губернатор начал зондировать финансовую тему.

* * *

Солнце садилось. Мертво блестела холодная ладожская вода. Гаражи находились на окраине, почти на берегу. Лабиринт из бетонных и железных коробок. Птица и Прапор молча сидели в машине, ждали, пока стемнеет. Проникнуть на территорию легальным путем они не могли: без пропуска охрана не пустит. Ожидание было тягостным и тревожным.

– Пора, – сказал Птица, когда сумерки начали наполняться синевой, уплотняться, густеть. – Найдешь в темноте-то?

– Найду… наверно.

– Детский сад, – вздохнул Птица. – Наверно… Он пустил движок и медленно поехал в сторону неровного бетонного забора. Машина катилась почти бесшумно, с невключенными габаритами. Прапор вытащил сигарету.

– Не надо, – сказал Птица, и Ванька послушно пихнул сигарету в мятую пачку «Норд стар».

Они ехали вдоль забора, маневрируя между кучами хлама, старыми покрышками, полиэтиленовыми канистрами из-под масел. Птица боялся пропороть в темноте колеса на какой-нибудь железяке.

– Кажется, здесь, – сказал прапор. Уверенности в голосе не было.

От него разило перегаром.

– Пошли, – ответил Птица. – Упорешь какого-нибудь косяка – застрелю к чертовой матери. Понял?

Ванька не ответил. Его поколачивало. То ли от холода, то ли от страха, то ли от наступавшего отходняка. Он подтащил ржавую спинку железной кровати и прислонил к стене. Залез и через секунду прошептал сверху:

– Точно. Здесь. Вот – номер тринадцать.

– Хороший номер, – сказал Птица. – Давай вперед.

Ванька неуклюже перелез через забор. Хрустнул гравий. Птица ухватился за верх бетонной плиты и мгновенно перекинул тело. Приземлился он почти бесшумно, показал Ваньке кулак. И шепнул:

– Открывай. Я страхую здесь. На, держи фонарь.

Прапор, пригибаясь, пошел к бетонной коробке с номером тринадцать на воротах. Гравий похрустывал. В тишине казалось – на весь гаражный лабиринт. Леха внимательно поглядывал по сторонам. Звякнули ключи, и спустя несколько секунд ржаво и пронзительно заскрипела дверь. Леха матюгнулся сквозь зубы. Зло и с облегчением одновременно: злость была на нерадивого Ваньку, не смазавшего петли. А с облегчением потому, что стало ясно: засады нет. Прапор исчез в черном проеме двери и махнул оттуда рукой. Осмотревшись по сторонам, Птица быстро пересек метров десять открытого пространства и шагнул в гараж. Ванька включил фонарик, осветил серые бетонные стены, грязноватый щелястый пол в масляных пятнах, верстак, пустую бутылку из-под водки на нем.

– Где? – спросил Леха почти безразлично.

– Там, в углу… под полом.

Ванька повесил фонарик на гвоздь и начал разбирать груду металлолома в углу. Он добрался до пола и снял несколько досок. В яме лежали мешки из-под импортного сахарного песка: грязно-белая синтетика с черной маркировкой. Горловины перехвачены бельевой веревкой. Три невзрачных импортных мешка с восьмидесятые килограммами тротила. «Хиросима!» – сказал Дуче.

Три мешка грязно-белого цвета с ломаными углами легли на грязноватый пол. «Хиросима!» – сказал Дуче.

Алексей Воробьев смотрел на мешки сухими глазами смертника. Синтетику распирало… Прямоугольники тротила, похожие на куски хозяйственного мыла, выпирали острыми углами. Хиросима!

Старые лысые покрышки, сложенные в левом углу, напоминали складки на шее кума – майора Андреева Николая Васильевича. Птица вспомнил, как грузный кум легко двигался, уходя от заточки Хана. Хан, с огромными от анаши зрачками, делал выпад за выпадом. Ржавый кусок арматуры с коническим концом острия вылетал раз за разом в пустоту. Строй зеков молчал, жадно ожидая развязки. Заточка летала. Тяжелый кум двигался как тореадор. Выла сирена. Шестьсот пар глаз смотрели на странную корриду. Два прапорщика с дубинками в руках быстро бежали к Хану. Солнце садилось, и близорукий солдатик на вышке ошалело водил стволом автомата. «Отставить!» – закричал кум. Одуревший от крови Хан – он заколол уже троих – снова нанес удар. Кум пропустил его, подставил ногу, и голое тело упало на покрытую изморозью землю. Прапорщики начали озверело молотить таджика черными резиновыми дубинками.

Строй молчал, кум потирал огромной ладонью три своих подбородка.

…Вспыхнул прожектор. Птица резко обернулся назад – прямоугольник открытой двери светился пронзительно-белым. Звучали голоса. Мудак, сказал он про себя, мудак. Прапор уронил мешок.

Закрывать дверь было уже поздно. Белый свет прожекторов бил в проем, голоса приближались. Тек по позвоночнику холодок. Прапор с открытым ртом… верстак с пустой бутылкой из-под водки… прожектор… голое тело Хана на мерзлой земле… Кум трет ладонью три своих подбородка… Хиросима. ТНТ.

– Это… – сказал Ванька шепотом. – Дверь, Леша…

…Хан перевернулся на спину и выплюнул откушенный язык.

– Поздно, Ваня, друг мой ситный… поздно. Искусственная борода прапора светилась синтетическими волосками. Поздно, Ваня, поздно. Теперь… Какая ж будет статья по новому УК?

– Нажрутся, бляди, и хер когда двери закроют. А, Егорыч?

– Ага. У веника на той неделе дрель увели… А кто виноват? Как всегда – сторожа… А крику! Штатские, бля!

Голоса приближались. Немолодые и нетрезвые…

– Отойди за дверь, – шепнул Птица. – Молчи. Выключи фонарь.

Прапор заскрипел досками пола. Фонарик упал, звякнул…

Шаги, обозначенные шорохом гравия и судьбой, замерли. У двери легли две длинные тени. «Мудак!» – подумал Леха.

– Слышь, Егорыч… А мне бы тоже дрель-то нужна… А?

– Если будет, товарищ подполковник, извольте… Штатские, бля!

– Благодарю, товарищ майор. Но – между нами, офицерами.

Восемьдесят килограммов тротила в трех мешках лежали у ног дезертира Ивана Колесника. Тени отставников Советской Армии упали в проем двери. Свет прожектора был белым.

– Слово офицера, – ответил невидимый майор Егорыч.

Ванька вытащил из внутреннего кармана куртки нож.

– За дверь, – шепнул Птица. – Встань за дверь, сапог.

– Еще бы шаровые хорошо. Если «жигулевские»…

– Ща… поглядим, товарищ подполковник. Хрустнул гравий под ногами Егорыча. Ванька левой рукой снял ножны с хищного лезвия. Птица этого не видел. Уже проснулась, полная беды… А у Кума было три подбородка.

– Эй, хозяева! – сказал Егорыч. – Есть кто-нибудь, штатские граждане? Устав КАС нарушаем… Все по херу, бля!

Это были его последние слова.

* * *

От Смольного до Литейного езды две минуты. Ну, три. На углу Таврической гаишный литер отдал честь. Две «волги» и «вольво-850» прошли на приличной скорости. О проходе не предупреждали. Откуда узнал? Нюх у ребят, однако… В салонах двух автомобилей молчали. В третьем весело смеялись старший сержант и генерал-майор. Фома выдал новую скабрезную залепуху. В Российской армии Фоменко уважают…

– Что ржешь? – сказал генерал сержанту, отсмеявшись. – Тебе только бы похабщину слушать… Выключи!

– Виноват, товарищ генерал-майор, – осекся водитель.

Заместитель командующего военным округом испытывал облегчение. Хищение взрывчатки, конечно, не фунт изюму… будет еще разбор полетов. Особисты уже наверняка доложили наверх. Ихний Путин обязательно найдет возможность уколоть министра. Министр, по нисходящей, вставит командующему округом. Тот, как водится… а, хер с вами! Как там Фома сказал про Монику? Хе-хе-хе…

Старший сержант с готовностью подхватил. Отставить!

Будет, конечно, еще клизма вставлена. Центнер взрывчатки… Херня, черножопым вагонами продавали. Ну и что? Бориска, говорят, Пашку-Мерседеса только слегка пожурил… а ему по барабану. Все – божья роса!

– Включи, Дима, радио.

Машины с ментами и чекистами остались сзади. «Волга» заместителя командующего округа прощально мигнула и свернула на Литейный. Водитель включил мигалку. Скромность, она только девушек украшает…

В густых октябрьских сумерках бились синие сполохи. Петербургские мужчины не боятся простатита, неслось из магнитолы. Генерал-майор Российских ВС ехал в штаб округа с докладом. Не его это, в конце концов, головные боли. Подумаешь, центнер толу…

А как там про Монику? Хе-хе-хе…

Отставить!

* * *

– Ну, и где может быть эта землянка? Реутов вопросительно посмотрел на приозерских оперов.

На столе перед ними были разложены десять цветных фотографий 10х15. В разных сочетаниях там были запечатлены Прапор и Козуля. Да еще любовница Прапора – Алла Лангинен. Обычный походный антураж: костер, берег озера, сосны, шашлык. И вход в землянку, занавешенный куском желто-зеленого брезента.

– А черт его знает, – сказал один из оперов, задумчиво потирая небритое лицо. – Озер тут знаешь сколько…

– Может быть, это и вообще не озеро, – отозвался другой.

– А что же это? – сказал Реутов. – Уж точно не река.

– Это, Саша, могут быть ладожские шхеры. Там к северу берега очень изрезанные… заливы, проливы… островов до черта.

– Нет, это не Ладога, – возразил первый оперативник.

– Почему так думаешь? – спросил Реутов.

– Лодка, – щелкнул ногтем по фотографии опер. На глянцевой бумаге улыбающийся Витька Козлов демонстрировал приличных размеров щуку. Он сидел на баллоне надувнушки.

– Лодка, – повторил опер. – Если бы они на Ладоге рыбачили, то пользовались бы Витькиным «Прогрессом». Это – дредноут!

– Верно, – сообразил Реутов. – Значит, все-таки озеро… Но где оно?

– Вот она знает, – сказал небритый. Алла Лангинен в ярком двухцветном купальнике выходила из воды на песчаный берег. Крепкое загорелое тело, высокая грудь.

– Ничего телка, – сказал опер. – Я бы ей отдался.

– Да, телка что надо, – ответил второй. – Но у нее не спросишь, она сейчас в Греции загорает… Когда еще вернется.

– Греция – это, по-моему, на планете Земля? – задумчиво произнес капитан ФСБ. Опера переглянулись.

– Да брось ты, Саша, – сказал один. – Неужели ты думаешь, что Колесник будет в этой яме отсиживаться?

– Нет, мужики, не брошу… Придется проверять. Греция, говоришь?

Реутов сложил фотографии и убрал их в карман. То, что Прапор прячется в землянке на берегу неизвестного карельского озера, было, конечно, маловероятно… Но проверять придется. Слишком высока ставка. В отличие от оперативников Приозерского РУВД, капитан Реутов знал про Ультиматум. Знал про сто двадцать килограммов тротила. Настораживало еще и то обстоятельство, что никто – ни вдова Козлова, ни сослуживцы Прапора, ни коллеги Лангинен по работе – не мог указать местонахождения этой чертовой землянки. Есть где-то в погранзоне, вроде бы, у Ваньки точка… А где? А вот не знаю… А ведь в этой точке вполне мог оказаться тайничок. А может, и сам Ванька… Хотя погранцы уверяют, что в погранзону Колесник не въезжал.

– Хорошая страна Греция, – сказал капитан службы БТ. Подмигнул операм и вышел из тесного кабинета уголовного розыска.

* * *

После совещания у губернатора к оперативно-розыскным мероприятиям подключили группу сотрудников РУБОП. Вопрос был щекотливый. Требовалось задействовать людей, не раскрывая существа операции. Майор Рощин лично провел инструктаж соседей с Чайковского, где расположился питерский РУБОП. Сорок два опытных оперативника внимательно слушали комитетского майора. Всем им было ясно, что сосед темнит, недоговаривает… Было ясно, что происходит вообще нечто экстраординарное, раз чекистам потребовалась помощь. Офицеры РУБОП были все мужики тертые, стреляные. Многие из них связали появление Рощина со вчерашним агалатовским взрывом раньше, чем замначальника следственной службы упомянул о нем. Связали, кстати, и с розыском армейского дезертира… Все профессионально оценили усталый, нездоровый вид Рощина. Неслабый, видно, у соседей шухер идет.

– Таким образом, – завершил Рощин, – мы можем предполагать наличие сообщников у погибшего Козлова. Проверка требует высокого такта. Ну, не мне вас учить. Я просто напоминаю, что неловкие действия могут привести к непоправимым последствиям. Напоминаю, что предполагаемый сообщник может быть вооружен, напуган, насторожен. Вопросы ко мне?

Сергей Владимирович обвел взглядом офицеров. Вопросы у них разумеется, были. Но никто ничего не спросил. «Молодцы», – подумал Рощин…

– Ну, тогда с Богом! Сейчас каждый из вас получит фотографии, сделанные в Агалатово, и установочные данные. Связь со мной в любое время по этим телефонам… они помечены на фото. А для координации действий с вашей стороны назначен Александр Андреевич Тоболов. Мы с ним давно знакомы…

Рощин нашел глазами Сашку Тоболова. Он был единственный из офицеров РУБОП, введенный в курс дела полностью. Почти полностью. С капитаном майор Рощин познакомился чуть больше года назад. Они вместе работали по одному громкому делу. Тогда тоже все началось со взрыва.

Тоболова для координации действий Рощин выбрал сам. Рубоповское начальство удивилось, но возражений не последовало. Хотя были люди и посолидней… А что Тоболов? Всего лишь капитан. Сыскарь, конечно, толковый. Но – азартен и независим уж больно. Ладно, раз Комитет просит…

Тоболов и Рощин улыбнулись друг другу. Нельзя сказать, что улыбка была очень веселой.

* * *

В 19:26 в аэропорту Пулково приземлился вне расписания ТУ-154. Из салона спустились двадцать четыре человека и три собаки. Прямо к трапу самолета мгновенно подъехали три микроавтобуса «тойота». Вещей у пассажиров было немного: дорожные сумки или дипломаты. Люди и собаки быстро разместились в автобусах, и машины понеслись по бетону летного поля. На передней включили мигалку.

До взрыва осталось четыре с половиной часа.

* * *

– Зачем ты это сделал? – спросил Птица сквозь зубы.

– А на хуя нам свидетелей оставлять? – возбужденно ответил Прапор. Не объяснять же слесарюге, как это здорово: раз провел ножом по горлу – и забулькало, потекло горячее… Фонтаном ударило! Тут главное самому не перепачкаться.

– Ты… – Леха ударил кулаком по рулю. – Он даже не видел твоего лица. Какой он свидетель? Чего? Бороды твоей дешевой?

– Да ладно, Леха, брось ты… Ты ж тоже второго отоварил по тыкве.

Птице хотелось завыть. Он гнал машину в Питер. В багажнике лежали три грязно-белых мешка с восьмидесятые килограммами тротила. Хиросима! А рядом сидел убийца. Все произошло так быстро, что ничего не успел понять…

– Эй, хозяева, – сказал сторож в проем двери. – Устав КАС нарушаем.

От него пахло водкой и чесноком.

– Никого, – удовлетворенно сказал он, переступая порог. Луч фонаря упал на верстак с пустой бутылкой. – Ну, так и есть… нажрутся – и все по херу. Штатские, бля… Дисциплинка хромает. А?

Следом протиснулся второй. Луч фонаря начал перемещаться вдоль стены, остановился на мешках.

– Извини, отец, – сказал Птица и опустил кулак на затылок подполковника. Или майора. Делать этого не хотелось, но… Извини, отец. Он подхватил падающее тело под мышки. И сразу же в темноте страшно забулькало и захрипело. Ошеломленный, Птица выпустил тело из рук… Фонарь выпал, осветил пол, большое темное пятно и остро пахнущую кровью струю. Что это?

На самом деле он уже знал – ЧТО ЭТО. Уже догадался, уже понял. Но эта догадка жила в нем отстраненно, потому что ЭТОГО не должно было произойти…

Струя накрыла фонарик, и желтый свет стал розовым. Через секунду он погас – Прапор толкнул Егорыча вперед, и грузное тело опустилось на дешевый китайский фонарь. Ванька шумно пукнул.

…Птица ударил кулаком по рулю. Он тонул. Он увязал все больше. Как в этой трясине у Малах-Гош… тогда его спас Мишка Гурецкий. Теперь никто не спасет. И даже та слабенькая мыслишка про ментуру или ФСБ, куда можно было бы закатиться с тротилом, а заодно и с Семкой-Дуче со связанными лапами, уже не впечатляла. Один взмах ножа Ваньки Колесника мгновенно отсек его от этой возможности. Он стоял на берегу красной реки с названием Малах-Гош. Нет, вода в Малах-Гош пахла только кровью. Нынешняя речка воняла водкой и чесноком. А еще тюремными нарами, баландой и мокрой псиной… Она пахла гнилыми зубами, туберкулезом и ржавчиной колючей проволоки… И еще чем-то, название чему он забыл.