Текст книги "Дело о взбесившемся враче (Агентство 'Золотая пуля' - Сборник новелл)"

Автор книги: Андрей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Давай мы запишем так: деньги на наркоту ты взяла, а вот никаких Мань и Ляль не было. В подъезде ты нашла наркотик, а еще лучше – на улице, и решила сэкономить,– учил мент "мою девушку".

– Какая разница – нашла или купила? недоумевала задержанная.– Все одно – статья...

– А ты послушай умных людей: одно да не одно...– врал "рыжий".

Я понимала: они отводили подозрение от Ляли.

– Мне надо позвонить! Я – журналистка!– подала я голос.

– Все вы тут поначалу журналистками оказываетесь. Вот сейчас зададим вопросы, ты на них ответишь...

– У меня нет наркотиков! Я случайно мимо проходила, когда вы налетели.

– А вот совсем уж врать не надо!

Тебя, "журналистку" хренову, час у этого дома пасли. Сразу взять не могли, когда ты у подъезда крутилась,– ты бы нам контрольную закупку загубила.

А эта шмакодявка опаздывала,– "рыжий" кивнул на "новенькую".

Светловолосый мент засомневался:

– Может, правда, журналистка?

С виду-то на наркоманку не похожа...

– С виду – не похожа. А почем мне знать, может, она из интеллигентных кокаинщица. Голливуд, твою мать...

– Ну и где же я этот наркотик прячу?– почувствовала я поддержку светловолосого.– Сумочки у меня нет, карманов – нет, лифчик летом я не ношу. Что, в трусы полезете?

От такой наглости "рыжий" аж задохнулся:

– Ну ты посмотри на эту стерву! Еще сиськи свои мне на стол выложила... "В трусы!" А что? Может, действительно проверим?..

"Рыжий" наклонился ко мне, и в лицо пахнуло чесночно-водочным перегаром. Я почувствовала, как тошнота подступила к горлу. Козел вонючий!

Я в ужасе заметила, как "рыжий" заерзал на стуле, нервно сглотнул. При этом его мерзкий кадык запрыгал по шее, как детский резиновый мячик. Он повернулся к светловолосому:

– А ты чего, Колюня, тут сидишь?

Мог бы и домой пойти, к жене, детям.

Мне тут и одному делать нечего – в пять минут с бумагами управлюсь.

Я с мольбой взглянула на блондина.

В его глазах читалась полная беспомощность.

Вдруг дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге появился... Гоша.

Я не успела дернуться к нему навстречу, как он, выразительно посмотрев на меня, сразу направился к "рыжему".

– Привет, мужики! С "уловом" вас!

Ни фига себе – сразу двоих! Это можно и отметить.

– А у тебя... есть?..– "Рыжий" моментально забыл про меня.

– А то! Как ты любишь!– И Гоша достал из "дипломата" поллитровку "Охты" и батон.

– Ну, "интеллигент", ну, друг! Вот это я понимаю.

"Рыжий" полез в стол за стаканом, виртуозно открыл бутылку и почти разом осушил сто граммов. Пока он ломал батон, Гоша незаметно плеснул ему снова, и "рыжий" моментально опрокинул в глотку еще почти целый стакан.

– Ну, ладно, мужики, вы тут оставайтесь, а у меня еще дела.– И Гоша быстро вылетел из кабинета.

..."Рыжий" хмелел на глазах. Он осоловело глянул на светловолосого мента, как-то безнадежно махнул рукой в мою сторону, положил"голову на стол и... захрапел.

Светловолосый тихо встал из-за стола, взял ключ и молча снял с меня наручники. Потом поцеловал мне руку:

– Извините...

– Наводчица!– Еще раз напоследок пнула меня каблуком "моя девушка".

***

От улицы Перова до Зодчего Росси – ровно пять минут. Через пять минут я была в Агентстве.

Ксюша в приемной Обнорского посмотрела на меня, как на привидение:

– Тебя что, уже выпустили из тюрьмы?

– Ты что – с дуба упала?

– Я-то – не с дуба, а вот ты, Светлана, только одни неприятности Андрею Викторовичу приносишь. У него от тебя целый день мигрень... Зайди к шефу. Надеюсь, догадаешься извинения попросить...

Откуда только начальники себе таких секретарш выкапывают?

– Да, а ты откуда знаешь?– меня вдруг поразила Ксюшина осведомленность.

– Мне Повзло сказал.

– А он откуда?

– А он из-за тебя вообще в скулу получил.

– Как это?

– Так это! Я же говорю: из-за тебя у хороших людей одни только неприятности... Витька Шаховский как взмыленный примчался, Каширина искал.

Родьку не нашел, а тут Зудинцев идет.

Ну Шах и стал орать, что все менты – козлы; вместо того, чтобы с преступностью бороться, хватают честных девушек на улице средь бела дня. А Георгий Михайлович, ты же знаешь, не любит, когда про его бывших коллег гадости говорят. Ну он что-то Витьке ответил (по поводу мимикрирующих бандитов), а тот на него и набросился.

А тут – Повзло. Он их стал разнимать, и в потасовке Шах ему по скуле вмазал.

Я потом еще Николаю примочку делала... В общем, тут такое из-за тебя творится...

Я поняла, что встреча с шефом не обещает ничего хорошего.

Действительно, при виде меня Обнорский просто взбеленился:

– Света, мать твою перетак! Тебе Соболин утром что велел?

– Материал собирать.

– Вот и собирала бы! Какого хрена ты влезла в контрольную закупку? Ты соображаешь хоть что-нибудь, или у тебя еще температура не спала?

– Андрей Викторович, а откуда вы в курсе?– Все в Агентстве знают, что Обнорского при вспышках гнева надо развернуть в разговоре в другую сторону.

– Да мне Ксюшка все рассказала...– Потом немного смягчился: – Ты что, позвонить не могла?

– Не могла. У меня руки были в кандалах.

– Ну, бляди!– опять взвился шеф.– Я разорву их на части – и ОНОН, и УБНОН, и ГУВД, и главк...

Я представила, как Обнорский будет рвать на части Павлинова – только перья цветные в разные стороны полетят. А потом Павлинов начнет трахать "рыжего". Хорошо!.. Я потянулась и хихикнула.

– Что лыбишься?.. Света, ты вообще понимаешь, что бы было, если бы они тебе наркоту подбросили?

– Некуда было.– Я провела руками по блузке и юбке.

– "Некуда",– передразнил шеф.– Они бы нашли. И сам министр бы потом не помог... Нет, надо всех баб увольнять. Кроме Ксюши. Она – единственный преданный человек. И смотрит всегда с любовью, в отличие от вас, Светлана Аристарховна.

– Вот и послали бы свою Ксюшу по грязным чердакам и подъездам за наркодилерами охотиться.– Мне было физически некомфортно в помятой и несвежей блузке.

– Все! Хватит!– опять взъерепенился шеф.– Оставляю в Агентстве Кольку, Лешку, Каширина, Князя... С вами, бабами, лишь тогда спокойно, когда вы с абортами по больницам валяетесь.

– У меня было воспаление легких,– поправила я.

– Зав-го-род-няя! встал из-за стола Обнорский.– Дуй в свой отпуск, который у меня с утра для тебя Скрипка выбивает (что у тебя с ним?– к слову), и чтобы я тебя неделю не видел. А через неделю сдашь материал про Офицерский. Думаю, антуража и правды жизни тебе хватит.

– ...Ну что? Попросила прощения?– перегородила мне дорогу в приемной Ксюша.

– Ах, прости, дорогая. Не успела.

Очень спешу.

– Куда?

– Да у нас в тюрьме сейчас макароны дают.

* 3 *

ПАУЗА ЗАТЯНУЛАСЬ.

Кофе был выпит, и он повел меня осматривать второй этаж. Я знала, что мы неуклонно приближаемся к спальне.

И вот эта светлая комната, где по полу пляшут солнечные блики из-за распахнутых занавесок. Он неслышно подходит сзади и прижимает к себе.

Я люблю этот пронзительный миг ПЕРЕД...

***

Я ехала к Василиске на дачу, смотрела в окно электрички и поражалась, как за эти полтора месяца, что я пролежала в больнице, все изменилось. В садах зрели яблоки. Женщины на перронах торговали ранней смородиной и молодой вареной картошкой с укропом.

А тогда, в конце мая, сады еще только зацветали, деревья стояли полупрозрачными.

События того майского Валаама уходили в прошлое, а я, сама того не желая, слишком часто вспоминала героиню минувшей криминальной драмы – Мэри Блад. Эту полусумасшедшую ученую (в моем понимании, конечно, ведь экспертиза признала ее вменяемой).

Эту красавицу с черными гладкими волосами и бутылочного цвета глазами.

Состава преступления в действиях Марии Эдвардовны не обнаружили. Не было ни врачебных ошибок, ни незаконного лишения людей свободы, ни похищений, ни принуждения людей к изъятию органов. Наркотиков в частной клинике на Валааме тоже не обнаружили. Следствие длилось долго, но доказать ничего не смогли. Отсидев два месяца в следственном изоляторе, Мэри снова стала свободной. Как говорили, она уехала за границу.

Но почему же тогда мне все время казалось, что что-то я сделала не так...

Свои лихорадочные воспоминания о Мэри я объясняла затяжной ремиссией после болезни.

***

Вышел месяц из тумана. Противненький такой, рогатый. И в это время Васька как заорет:

– Ежик! Мама, Света, сюда!

Ежик!

Господи Боже мой! Ежа, что ли, никогда не видели? Нет, все-таки эти дачники ненормалйные. Над каждым мотыльком ахают, лягушки скользкие их приводят в умиление, возвратные заморозки в конце мая способны вызвать инфаркт. Сегодня, например, Василисина мама, Нина Дмитриевна, поочередно тыкала меня носом в какие-то колючки и приговаривала: "Светочка, ты только посмотри, это у меня монарда зацветает. А это, не поверишь, синеголовник..." Да верю я, верю, только не надо носом-то...

И Васька такая же. Зарекалась я вообще ездить в ее Петровку. Да только они со своей мамой решили, что мне после больницы нужны деревенский воздух, парное козье молоко (блевотина, пахнущая козлом!) и клубника с грядки.

И мою маму подговорили: "Поезжай, Светик, раз у тебя с Василиской отпуск совпал..."

Вообще-то я люблю бывать везде, где асфальт. Деревня меня не прельщает по определению. Тем более – садоводства. Ходишь по струнке между грядками ни присесть, ни прилечь. И ноги всегда в пыли. И туалет – на улице.

О, эти деревянные будки со щелями и с "очком" в центре...

С клубникой меня тоже надули.

Клубника – моя слабость. Могу есть ведрами, и даже без сливок. Но почему наша ленинградская ягода вечно такая кислая?

А тут еще этот ежик в тумане.

***

Я услышала странный треск, когда вконец растаявшая от умиления Васька помчалась в дом за молоком для ежа – Кузи. Почему – Кузи? Бред какой-то.

Еж был какой-то полунатуральный – сам шел в руки, а на его иголках посверкивали странные белые крупинки.

– Васька, а чего это он в муке?

Или – в пудре сахарной?

Мать с дочкой продолжали повизгивать, тыкая Кузю ивовым прутиком.

Потом Нина Дмитриевна взяла его в руки и начала обнюхивать, смешно втягивая в нос воздух.

– Не пахнет. Это он, наверное, Светочка, мешок с известкой в сарае порвал: я извести купила – с хвощом бороться...

Да, так вот, я услышала этот странный треск и выглянула из-за старой яблони. Высоко к небу тянулся черный столб дыма. Где-то вверху, в вечернем небе, он размывался в очертаниях, зато снизу отсвечивал зловещим красным.

Таких шашлыковых костров не бывает.

– Вась, горим, что ли?

Василиска отставила блюдце и взобралась на скамейку.

– Ой, мамочки... Пожар!

Через минуту мы уже бежали по параллельной с Васькиной улице в направлении столба дыма. Васька – из-за страха (сушь стояла великая, в шесть часов вечера температура с тридцати градусов еще не начала падать), я – из любопытства: деревенский пожар – зрелище, как говорят, страшное (даже у Васькиного дома было слышно, как "стрелял" горящий шифер).

– Не пойму, где,– задыхаясь, сказала Васька.– Вроде ближе к парку.

Мы проскочили несколько улиц (как и во многих садоводствах, здесь "шестисотки" были устроены по квадратногнездовому принципу), выскочили на основную, которая вела к старинному заброшенному парку, и картина пожара предстала нашим глазам во всей своей ужасной красоте.

– Петровка, тридцать восемь!– ахнула Василиса.

***

Это была огромная усадьба. Хозяин, видимо, каким-то образом умудрился выселить соседей с трех ближайших участков, поскольку высоченный сплошной забор огораживал где-то с четверть гектара. А вот дом был неинтересный.

Огромная трехэтажная хламида из красного кирпича, под самой крышей отделанная темным деревом. Похоже, что дом строился лет десять назад, когда деньги у хозяина уже были, вкуса не было вообще, а пальцы веером уже расставлял.

С одной стороны – белые финские водосточные трубы, с другой – банальная шиферная крыша, с одной – строгие балясины на перилах высокой лестницы, с другой – лубочные наличники на окнах.

– При чем тут Петровка, тридцать восемь?– не поняла я.

– А, это хозяин, Борька, чудит. Садоводство-то у нас – в Петровке, а у него дом номер тридцать восемь.

Вот он себе такой адрес и придумал, чудик.

И Васька кивнула в сторону таблички с адресом над одним из окон. Там черным по белому было написано – "Петровка, 38".

– Дочудился... А кто он этот Борька?

– А фиг его знает!– отмахнулась Васька, во все глаза глядя, как занималась пламенем крыша второй хозяйственной постройки.– Ты думаешь, я всех в садоводстве знаю? Здесь же домов триста. Борька и Борька. Предприниматель вроде. Говорят, красивый...

...Вокруг усадьбы толпились жители ближайших участков. Пацаны на велосипедах, похоже, съехались со всей округи. Мужики курили, женщины отмахивались ветками ольхи от комаров. От группы к группе неслось: "Скоро на баню перебросится", "Надо забор ломать".

Васька заметила в толпе знакомую женщину:

– Люб, пожарные давно приехали?

– Приехали-то сразу, а что толку?

У одной машины вода уже закончилась, у второй – сейчас закончится.

– И что – взять больше неоткуда?– встряла я.

– Да в том-то и дело, что у Борьки на территории усадьбы пожарный водоем. А он только завтра с Кипра приезжает, если бы хозяин был на месте давно бы уже потушили.

– А без хозяина разве шланг нельзя к водоему подтащить?

– Больно ты умная!– разозлилась Люба.– У него же там охранники. А им под страхом смерти никого из посторонних не велено пускать на территорию дачи.

– Неужели пожарные должны спрашивать – можно ли войти в горящий дом или нет?– обалдела я.

– Она что, не из Петровки?– повернулась Люба к Василисе.– У нас же в садоводстве богатые люди живут, у них – охранники с автоматами.

– Еще скажите – с гранатометами!

– Да ну тебя, шибко городская...

Из-за забора было видно, как три охранника по цепочке передавали ведра с водой и поливали крышу гаража, которая тоже занялась.

Нет, это был настоящий дурдом. За забором полыхали три хозяйственные постройки, бездействуя стояла "пожарка" (вторая уехала за водой), а люди бегали с ведрами. Причем бегали уже и соседи, на всякий случай поливая свои дома. И тогда я направилась к одному из пожарных.

– Молодой человек, а чего не тушим-то?– Я навесила на лицо одну из своих опасных улыбок.

Огнеборец в это время затягивался "элэмом" и поперхнулся при виде моей маечки на бретельках.

– Так воды нет, красавица.

– Как нет? А пожарный водоем за забором?

Пожарник помрачнел:

– Вы бы, девушка, шли лучше домой. Не ровен час сажей измажетесь.

– И все-таки?..

– А я не собираюсь встречаться с хозяином этой усадьбы, который приедет – весь "на пальцах" – разбираться из-за сломанного забора.

– А вы не боитесь, что он приедет – на тех же "пальцах" – из-за сгоревшего дома? Огонь-то ведь уже к особняку подбирается...

– А вот этого – не боюсь. Нам главное – вовремя приехать. А за базар ответят его охранники.

И он отошел от меня, потому что из-за поворота появилась машина с прудов.

***

Через полчаса пожара как не было.

Люди начали медленно расходиться по своим участкам. Мы с Васькой, вконец изъеденные комарами, тоже засобирались домой.

И вдруг я увидела... Гошу. Весь в саже, взмыленный, он спускался с лестницы, приставленной к баньке на соседнем с усадьбой Бориса участке. Он тоже увидел меня и чуть не свалился на землю.

– Ты чего здесь?– Я не верила своим глазам.

– А ты?

– Я-то здесь в отпуске, у подруги. А ты?

– А я... Я тоже в гости приехал. Смотрю – пожар...

– Только что-то ты не те дома водой поливал.

– Да на сам-то пожар не пустили, я вот бабке соседской на всякий случай баньку и поливал – чтоб не занялась... Света, а ты почему так резко исчезла? Я в четверг в редакцию заходил, хотел узнать – как ты... Я знал, что Рома ну тот "рыжий" – после водки уснет. Я потом в отделение зашел еще раз: Колька сознался, что отпустил тебя – я на это и рассчитывал... А ты исчезла.

– Да меня шеф в отпуск выпроводил раньше срока. Вот сижу здесь на природе – статью пишу.

– Мы увидимся?– Гоша, как маленький, ковырял землю носком ботинка.

– Конечно. Только, знаешь, сейчас я побегу: и подруга ждет, и комары зажрали.

Сворачивая за угол дома Бориса, я снова увидела эту чудаковатую табличку – "Петровка, 38". Что же это за человек такой? Правда – красивый?

***

Уже подходя к дому, мы с Васькой услышали странное хихиканье. Возле крыльца, расставив руки, танцевала...

Нина Дмитриевна. Завидев нас, она слегка смутилась, но потом громко заговорила:

– А вот и мои девочки, красавицы мои. Какой хороший, красивый вечер.

И звезды, и цветы, и мои девочки.– И она снова захихикала.

– Ма, ты чего?– Васька с недоумением уставилась на мать.– Верка, что ли, заходила? Выпили, что ли?– Она с подозрением приблизила к матери лицо, втянула ноздрями воздух.– Не пахнет...

А Нина Дмитриевна продолжала пританцовывать: "Какая ночь, какие доченьки у меня..."

***

На следующий день в обед Васька собиралась в город за продуктами. Звала с собой, но у меня еще вчера к ночи созрел план. Я до обеда дописала статью для "Явки с повинной" про Офицерский и, сославшись на то, что город мне осточертел и я еще не успела загореть, а погода может в любой момент испортиться, передала статью с Василисой и осталась.

Я тщательно готовилась к этой встрече. Надела красивый шелковый сарафан, чуть-чуть подвела глаза и направилась по дороге к парку. Я никогда не ошибаюсь в предчувствиях – встреча обещала быть незабываемой.

Прошла параллельную улицу, свернула к парку – в сторону кленов. Вот и Петровка, 38.

Поразительно, но калитка в высоком заборе подалась сразу. Я огляделась.

Справа стояли два хозблока и гараж с прогоревшими крышами: оттуда еще тянуло гарью. Возле пожарища копошились три молодых парня (представляю, как им влетело от вернувшегося хозяина). Но, похоже, что они не замечали меня. Стало даже как-то неинтересно: то, мол, никто из посторонних заходить не может, то заходи незнамо кто...

– ...Даже если вы заблудились, я счастлив, что в поисках верной дороги вы заглянули ко мне!

Я вздрогнула от неожиданности. Слева от высоких кленов ко мне приближался... принц. В шелковых – на восточный манер – шальварах, с голым загорелым торсом, с пушистыми усами "скобкой". Высокий и широкоплечий, двигаясь легко и изящно, он был неестественно красив – в этой садоводческой Петровке, за этим нелепым высоким забором, хозяин этого эклектичного дома.

– Я вчера была здесь на пожаре.

Пришла выразить сожаление... Мы все хотели помочь, но нам не дали. Я ваша соседка.

– И хорошо, что вам не дали... Этого еще не хватало – чтобы такая девушка...

– Света.

– ...чтобы такая девушка, как вы, Света, носилась с ведрами возле моего скромного дома.

Он буравил меня своими красивыми глазами. И от этой привычной ситуации сразу стало легко и свободно.

– Дом у вас, как выясняется при ближайшем рассмотрении, действительно скромный.

Мы шли по песчаной тропинке мимо роскошно цветущих цикламеном полиантовых роз к крыльцу.

– Чтобы не разочаровывать вас окончательно, придется выпить с вами кофе в доме. Хотя летом лично я предпочитаю беседку.

Просторная беседка, увитая девичьим виноградом и клематисами, мелькнула слева от дома. Там же поблескивал искусственный пруд. Не пожарный водоем, как уверяли вчера все за забором, а изящный рукотворный пруд – с плакучей ивой, полоской живучки у самой воды, с парковыми скульптурами по берегам. Эта усадьба так разительно отличалась от соседских, всего в десятке метров с грядками, подсолнухами, картофельными бороздами. Мне захотелось задержать шаг, подольше постоять в этом прекрасном маленьком парке, но Борис уже ступил на крыльцо и протягивал мне руку.

***

Если усадьба Бориса являла собой разительный контраст с соседскими участками за заборами из сетки-"рабицы", то внешний вид его дома совершенно не соответствовал тому, что оказалось внутри.

Внутри дом неожиданно оказался просторным и красивым. Огромный холл был обшит панелями из серого клена, напротив изразцового камина уходила на второй этаж легкая винтовая лестница. В больших вазах стояли свежие цветы. Не похоже было, что здесь жил одинокий мужчина. Однако и "женского следа" тоже не наблюдалось.

Мы пили кофе с коньяком и болтали так, будто были давно знакомы. Борис закончил Техноложку ("химик", как пошутил он), успел поработать на советском заводе, посидеть на 120 рэ. Потом начались кооперативы, и он рискнул.

И вот – дорос до собственной фирмы.

В общем, дела идут, контора пишет.

– А почему же вы все-таки запрещаете охранникам пускать кого-либо к вам в усадьбу? Ведь вчера чуть дом не сгорел...

– Ну, во-первых, Светочка, не такие уж они и охранники. Один – газоны стрижет, другой – истопник (баня, камин, дрова на зиму все на нем), третий за собаками и домом следит. Еще одна женщина из местных пару раз в неделю приходит порядок навести... Такой большой дом присмотра требует, а я могу себе позволить содержать помощников... А то, что не пускаю... А что тут посторонним смотреть? Завидовать?.. Не люблю я завистников.

– Ну, если бы у вас тропинки были золотыми плитками вымощены...

– Если бы я мог мостить тропинки золотом, я бы это сделал не в России, а где-нибудь в Калифорнии. Вы, Светочка, как психотерапевт, должны меня понимать – сами ведь здесь живете...

(Я представилась Васькиной профессией – этот номер мне часто сходит с рук.)

Мы еще какое-то время говорили ни о чем. Шарик – вопрос, шарик – ответ: этакий пинг-понг – узнавание.

Кофе был выпит. ПАУЗА ЗАТЯНУЛАСЬ...

***

Мы сидели на распахнутой постели и курили. Во всем теле была необыкновенная легкость. Говорить не хотелось.

Я протянула руку и машинально взяла со стола книгу.

– "Хроники капитана Блада".

– Да, это моя любимая книжка с детства.

– Капитана Блада... Блад...

Тебе что-то напоминает это имя?– Борис приподнялся на локте.

– Да, я что-то в газетах вспоминаю.

– Света, ты читаешь газеты? Ну ты меня уморила.

– Да, иногда просматриваю. Профессия обязывает (как приятно, когда врать легко). Вроде был шумный процесс против одной профессорши – Марии Блад. Она – известный в городе специалист по очистке крови.

– А что она натворила? Кровь плохо очищала?

– Клинику содержала частную, где ставила опыты над наркоманами. В общем, преступница.

– Ее посадили?

– Нет. Ничего не доказали.

Значит, не преступница.

– Да ты не понял – опыты над живыми людьми!

– Ну так ведь она же – ученый! Ну скажи, пожалуйста, разве может студент мединститута стать настоящим хирургом, если будет все время препарировать трупы в анатомичке или резать лягушек? Ведь надо же однажды со скальпелем и к живому человеку подойти.

– Но она все это делала в закрытой частной клинике. Это у нее бизнес был такой.

– Деньги брала? Так они ей на реактивы, на аппаратуру были нужны.

Может, она мир хотела спасти от опасной заразы; может, без пяти минут Нобелевский лауреат. А как же по-другому науку двигать?.. И при том... Опыты – над наркоманами... Не такие уж это и люди...

Борис неожиданно посерьезнел, голос у него стал жестким. Я вспомнила недавний разговор с коллегой – Соболиным: "Они, Светочка, не люди, а нелюди. Я бы их всех за Уральский хребет, в резервации..."

Ты так говоришь, словно эта Мария тебе очень нравится. А она, между прочим, как писали (врала я),– лесбиянка.

– Ну, тогда она мне точно нравится,– вдруг развеселился Борис.– У нас с ней, оказывается, много общего: я ведь тоже безумно люблю хорошеньких женщин.

И он накрыл меня подобно урагану...

***

Из дома мы вышли, когда начало смеркаться. Это были последние июльские белые ночи. Еще пара недель, и лето повернет к осени, вечера станут темными.

От леса в поселок ползли первые туманы. На траве лежала роса. Я ступила с тропинки на газон и как ошпаренная отскочила в сторону: мне показалось, что по ноге пробежало что-то мокрое и колючее.

Борис тут же наклонился и раздвинул розовый куст:

– Света, смотри, ежик!

Господи, да они тут все помешаны на колючей живности.

– Ах ты, мой проказник, Кеша!

Я его, Светочка, давно заприметил.

Живет у меня под хозблоком. Каждый вечер выходит на охоту, шляется где-то всю ночь, а потом возвращается. Мои парни ему блюдце с молоком даже завели.

– Это у него от молока вся шкура белая?

– Это не шкура, а иголки. Роса, наверное, посверкивает...

В этот момент за забором раздался гудок машины. Один из парней-охранников (истопник) выглянул за калитку и отозвал Бориса в сторону. После короткого разговора Борис подошел ко мне:

– Извини, милая, я не смогу тебя проводить, у меня встреча с партнерами. Ты ведь одна не заблудишься?

Он поцеловал меня и повел к калитке. В это время парни открывали ворота, в которые въезжали два джипа. Водитель первого понес по тропинке в сторону хозблоков какие-то пакеты.

***

Да, тяжела жизнь коммерсанта, решившего делать бизнес в России. Я уже давно смирилась с тем, что у богатых "первым делом – самолеты".

Идти к Василиске не хотелось. Но и гулять одной в потемневшем парке тоже удовольствие не из приятных. Я потопталась в нерешительности на дорожке и, делать было нечего, пошла к Васькиной даче.

Впереди меня дорогу осветили две пары фар. Я едва успела отскочить в сторону – мимо пролетели, обдав грязью из лужи, два темных джипа. "Паразиты! Днем, что ли, не могут ездить? Одно дело – партнеры Бориса сидят сейчас, вопросы решают, другое – ночные хулиганы на дорогах... Жаль, номера не заметила – натравила бы на вас гаишников!"

***

Дома застала странную картину. На подоконнике с несколькими закладками лежал психотерапевтический справочник. А Васька на кухне поочередно открывала крышки с банок и совала туда нос: в муку, в соль, в песок, в крахмал...

– Муравьи, что ли, завелись? Ревизию делаешь?

Васька нервно отставила банки в сторону и, как мне показалось, прислушалась. Я тоже. Из спальни Нины Дмитриевны раздавалось тихое пение: "В белую ночь соловей нам насвистывал..."

Я никогда до этого не слышала, чтобы Нина Дмитриевна пела, и поэтому вопросительно взглянула на подругу. Она, не объясняя, вдруг набросилась на меня:

– Где тебя целый день носило? В десять вечера не загорают.

– По парку гуляла, там очень красиво.

– "В том саду, где мы с вами встретились..." – за стеной "сменила пластинку"

Нина Дмитриевна. Она пела тихо, спокойно, но от этого ее спокойного голоса у меня вдруг как-то нехорошо засосало под ложечкой. А Васька, как мне показалось, готова была вот-вот заплакать.

– Что все-таки с Ниной Дмитриевной?

– Да... Ежика нанюхалась...– Когда Василиске не хочется продолжать тему, она отшучивается совершенно подурацки.

Мы вышли на веранду, закурили.

Васька достала бутылку "Алазани".

– Выпьем?

Я кивнула.

– Да, Свет,– вдруг вспомнила Васька,– Соболин от твоей статьи в восторге: я не уходила, пока он не прочел. Сразу сдал в верстку. Говорит, что это будет "бомба". Завтра уже номер выйдет. Только он твою фамилию вычеркнул. Сказал, что с псевдонимом – спокойнее...

Мне показалось, что у меня даже началось легкое раздвоение личности: с одной стороны, хотелось снова ощущать на своем теле губы Бориса; с другой послушать, как хвалят коллеги.

Интересно, что мне теперь скажет Обнорский? Как встретит?

– Пошли спать?– Васька встала с кресла.

Я взяла последнюю сигарету и вышла на крыльцо. Мимо меня, шурша травой, проковылял в лунной дорожке сверкающий ежик.

Ку-у-зя! Крыса белобрысая...

* 4 *

На этот раз новый охранник "Золотой пули" не обратил на меня никакого внимания. Но я из вредности все равно сунула ему под нос свое удостоверение:

– Как, вас еще не уволили за уклонение от задержания опасного преступника, пользующегося нашей ксивой?

Он аж нарды под столом просыпал.

В приемной Обнорский приобнимал Лукошкину. Завидя меня, он расцвел, как маков цвет:

– Вот это я понимаю! Молодец!

– Вы в том смысле, Андрей Викторович, что я хорошо выгляжу после отпуска? Что, загорела?

Обнорский неожиданно смутился:

– Я похвалить хотел. За статью. Уже с утра менты звонят не переставая.

– Вот если бы вы всем, Андрей Викторович, перед тем, как отправляете в отпуск, говорили на прощание такие нежные слова, как мне неделю назад, у вас в газете были бы сплошь талантливые статьи.

Лукошкина вопросительно посмотрела на Обнорского и вылетела из приемной.

– Ань,– смущенно побрел за ней Обнорский,– мы же еще договор с издателями "Золотой пули" не обсудили...

А я направилась в свой кабинет.

***

В кабинете раздался звонок от Гоши:

– Света – молодчина! Ты не представляешь, что происходит в городе.

– Мне уже Обнорский намекнул...

– Да даже Обнорский не знает всю глубину происходящего: кто ж ему расскажет... Сегодня с утра зампрокурора района по надзору за милицией тряс твоей газетой в прокуратуре и требовал принять меры!

– Ко мне?

– Почему к тебе? К ОМОНу района!

Вроде начальника снимать собираются.

Но главное – они теперь просто обязаны арестовать Лялю. Я с утра на Офицерский сбегал: там, представляешь, тишина. Ни одного наркомана нет... Свет, ты сегодня вечером – как? Может, посидим где?

Вечером мне хотелось к Борису, на Петровку, 38. Но и с Гошей до этого можно успеть мило пообщаться. Договорились на шестнадцать.

– У меня с источником "стрелка",– сказала я Соболину, подкрашивая губы и собирая сумочку.

***

А вот к шестнадцати часам Гоша уже не был таким радостным и счастливым, как с утра.

– Служебное расследование на работе проводят: пытаются выяснить, кто "слил" в редакцию информацию. На меня Рома-"рыжий" сегодня как-то очень внимательно посмотрел в коридоре.

А Колюня аж белый от страха. Ну да что я все о себе? Как у тебя-то?

– Да мне что? С утра поздравления принимаю.

– Ты вообще – смелая девчонка.

Хоть и очень красивая...– Гоша покраснел. Наверное, он такие слова никому еще не говорил.– Свет... А у тебя... Был кто-нибудь?

Я чуть со стула не сползла.

– Го-ша!..

– Извини... Я имел в виду – сейчас... есть?

Мне почти физически захотелось оказаться в Петровке у Бориса. При этом почему-то было жаль маленького Георгия Федоровича Астафьева. Я решила поменять тему:

– Что будешь делать?

– Да мне сейчас главное – выследить и взять Купца,– грустно сказал Гоша.

– Кто это?

– Крупный наркодилер. Я давно отслеживаю каналы поступления наркотиков в Питер. После того, как возьмут Лялю – а ее должны арестовать с минуты на минуту,– Купец должен забеспокоиться: ведь Ляля – один из его основных сбытчиков. Но мне трудно за ним уследить: у него два лежбища – в Питере и за городом.

– "Лежбища" – это где ночует?

– И где хранит наркоту.

– Так что же вы у него обыск не проведете?

– Кто ж даст на это санкцию? На Купца – ни одной бумаги, все – со слов, все – полушепотом.

– Что же ты собираешься делать?

– Я подозреваю, что после "дела с Лялей", Купец захочет поменять склады. Я даже знаю, где они будут. И ему понадобится перевезти партии наркоты.

Я все продумал и знаю, как его взять с "товаром"... Но я не могу открыться ни одному из коллег... Я не уверен, что они не повязаны с Купцом. У меня в помощь лишь один приятель.