Текст книги "Избранное"

Автор книги: Андрей Дементьев

«После всех неистовых оваций…»

Николаю Баскову

 
После всех неистовых оваций,
После всех триумфов и побед
Ты сумел самим собой остаться,
Соловьем, встречающим рассвет.
 
 
Слушаю я в горькую минуту
Голос твой, спасающий от бед.
И душа одолевает смуту –
Это ты ей посылаешь свет.
 
 
Милый Ленский, дорогой Карузо,
Не сердись на зависть мелких банд.
Слава тоже может быть обузой,
Но превыше славы – твой талант.
 
 
Будь Послом Объединенных Наций,
Чтоб искусством мир объединить.
Музыке хочу в любви признаться.
Нам с тобой еще всю жизнь дружить.
 
 
И хотя полвека между нами,
Юн талант и Муза молода,
Я опять перед экраном замер…
Коля Басков…
 
 
Коля, будь всегда!
 

2003

Родной язык

 
Хочу домой…
Хотя в России худо,
Что ныне не скрывает даже ТАСС.
Зато там есть немыслимое чудо, –
Родной язык, –
Который не предаст.
 
 
И так надежно искреннее слово,
Когда в душе не остается сил…
Родной язык – как оголенный провод,
Что нас с тобой навек соединил.
 
 
И этот свет, что согревает сердце,
Немыслим без мелодий языка.
Не потому ли не боюсь я смерти,
Что зазвучит в тебе моя строка.
 

1998. Иерусалим

«Поменяв российский беспредел…»

Павлу Гусеву

 
Поменяв российский беспредел
На хороший климат и провизию,
Улетаю из Москвы в провинцию,
Чтобы оказаться не у дел.
 
 
Не у дел моих старинных дружб,
Без которых жизнь так одинока.
Ты всю эту музыку нарушь
С незаметной хитростью Востока.
 
 
И, когда я по стране несусь
На своем видавшем виды «форде», –
На моей видавшей виды морде
Лишь одно отчаянье и грусть.
 

2000

Не смейте забывать учителей

 
Не смейте забывать учителей.
Они о нас тревожатся и помнят.
И в тишине задумавшихся комнат
Ждут наших возвращений и вестей.
 
 
Им не хватает этих встреч нечастых.
И сколько бы ни миновало лет,
Слагается учительское счастье
Из наших ученических побед.
 
 
А мы порой так равнодушны к ним:
Под Новый год не шлем им поздравлений.
И в суете иль попросту из лени
Не пишем, не заходим, не звоним.
 
 
Они нас ждут. Они следят за нами.
И радуются всякий раз за тех,
Кто снова где-то выдержал экзамен
На мужество, на честность, на успех.
 
 
Не смейте забывать учителей.
Пусть будет жизнь достойна их усилий.
Учителями славится Россия.
Ученики приносят славу ей.
 
 
Не смейте забывать учителей.
 

1966

Прощеное воскресенье

 
Прощаю всех, кого простить нельзя.
Кто клеветой мостил мои дороги.
Господь учил: «Не будьте к ближним строги.
Вас все равно всех помирит земля».
 
 
Прощаю тех, кто добрые слова
Мне говорил, не веря в них нисколько.
И все-таки, как ни было мне горько,
Доверчивость моя была права.
 
 
Прощаю всех я, кто желал мне зла.
Но местью душу я свою не тешил.
Поскольку в битвах тоже не безгрешен.
Кого-то и моя нашла стрела.
 

1992

Характер

 
У мужчины должен быть характер.
Лучше, если тихий,
Словно кратер,
Под которым буря и огонь.
 
 
У мужчины должен быть характер,
Добрый взгляд
И крепкая ладонь.
Чтобы пламя сердце не сожгло,
Можно душу отвести на людях,
Лишь бы в сердце не копилось зло.
 
 
У мужчины должен быть характер.
Если есть –
Считай, что повезло.
 

1980

«Жизнь во власти пяти планет…»

 
Жизнь во власти пяти планет…
«Редкий случай, – сказал астролог. –
И пока не погас их свет,
Будешь ты и любим, и молод».
 
 
Я во власти пяти планет,
Заблудившийся в годах дервиш.
Может, в них-то и весь секрет,
Что меня ты так долго терпишь.
 
 
На какой из пяти планет
Наша боль и ушедшие близкие?
 
 
Мы уйдем… Еще много лет
Свет одной будет нас разыскивать.
 

1998

«Держава застолий…»

Тамаре Гвердцители

 
Держава застолий
Ночами мне снится.
Скучаю по Грузии –
По загранице.
 
 
По мудрым поэтам,
Безвизовым встречам,
По шуму воды
Темпераментных речек.
 
 
По старым друзьям,
Не сменившим пристрастий.
По тем временам,
Где делились мы счастьем.
 
 
И я не предам
Эту память вовеки.
Как русло не предали
Горные реки.
 
 
Меж нами граница.
И взгляд Шеварднадзе…
 
 
А, может быть, все
Возвратится однажды.
И дружба былая,
И давние песни.
Те самые песни,
Что пели мы вместе.
 
 
На двух языках
При одном вдохновенье…
И было прекрасно
То тихое пенье.
 
 
Мы сядем бок о бок,
Нальем «Мукузани».
И ночь будет длинная,
Словно сказанье.
 
 
И нас побратает
Серебряный кубок.
В России светает.
В горах еще сумрак.
 

Декабрь 2003

«В ясную погоду «Юности» моей…»

 
В ясную погоду
«Юности» моей
Был я всем в угоду,
Стольких знал друзей.
 
 
За крамолу битый,
Возглавлял журнал.
Даже сам А. Битов
Как-то повесть дал.
 
 
Часто Вознесенский
Снисходил до нас.
Наш тираж вселенский
Был ему как раз.
 
 
И, поправив гранку,
Искромсав листы,
Уезжал в загранку
Гений суеты.
 
 
Имена, фамилии,
Блеск и мишура…
Что-то все забыли,
Как жилось вчера.
 
 
Вспоминаю с грустью
Сгинувших друзей.
Хор былых напутствий,
Их крутой елей.
 

1994

«Учителей своих не позабуду…»

 
Учителей своих не позабуду.
Учителям своим не изменю.
Они меня напутствуют оттуда,
Где нету смены вечеру и дню.
 
 
Я знаю их по книгам да портретам,
Ушедших до меня за много лет.
И на Земле, их пламенем согретой,
Я светом тем обласкан и согрет.
 
 
Звучат во мне бессмертные страницы,
Когда мы об искусстве говорим.
Всё в этом мире может повториться,
И лишь талант вовек неповторим.
 
 
К учителям я обращаюсь снова,
Как к Солнцу обращается Земля.
И все надеюсь: вдруг родится слово
И улыбнутся мне учителя.
 

1978

«Это правда…»

 
Это правда:
Чтобы долго жить,
Надо чаще видеться с друзьями.
Я все продолжаю мельтешить
Встречами, поступками, стихами.
 
 
Но однажды брошу все дела,
Сяду в самолет Аэрофлота…
 
 
Друг не ждал.
Душа его ждала,
Веря в неожиданность полета.
 
 
Так же побросав свои дела,
Соберутся милые мне люди.
Около веселого стола
Мы о дружбе говорить не будем.
 
 
Только память станет ворошить
Те слова, когда вернусь до дому.
Не затем,
Чтоб после долго жить.
Просто жить не стоит по-иному.
 

1981

«Живу не так, как бы хотелось…»

 
Живу не так, как бы хотелось.
Заели суета и быт.
И осторожность, а не смелость
Порою мной руководит.
 
 
Живу не так, как мне мечталось,
Когда я пылок был и юн.
И только музыка осталась
От тех, не знавших фальши, струн.
 
 
Живу не так, как нас учили
Ушедшие учителя,
Когда судьбу Земли вручили,
О чем не ведала Земля.
 
 
Живу не так… но, слава богу,
Я различаю свет и мрак.
И не судите слишком строго
Вы все, живущие не так.
 

1978

«Пока я всем «услуживал»…»

 
Пока я всем «услуживал» –
Шедевры перечитывал
И ставил в номер «Юности»
И прозу, и стихи,
Я был угоден битовым,
И жил в тусовке дружеской
Средь мудрости и глупости,
Как Ванька от сохи.
 
 
И время это долгое
Во мне печалью корчилось,
Неслось сквозь чьи-то бедствия,
Цензурные бои.
А время было дорого.
Я крал его у творчества,
Чужие строки пестовал
И забывал свои.
 
 
А годы шли и множились.
И от журнала юного
Я ринулся в грядущее
И наверстал его.
И в эти дни погожие
Друзей как ветром сдунуло.
И было в том признание
Успеха моего.
 

2003

«Я во сне не летаю…»

 
Я во сне не летаю,
А падаю вниз.
Для полетов, как видно,
Года мои вышли.
Вот гора надо мной,
Словно черный карниз
У покатой,
Окрашенной в синее крыши.
 
 
Я боюсь высоты.
Наяву. И во сне.
И когда я лечу
В бесконечную пропасть,
Обрывается сон.
И приходит ко мне
Ожидание чуда
И смутная робость.
 
 
Начинается день.
Забывается сон.
Но лишь встречу тебя –
Та же на сердце робость.
Улыбаешься ты.
Я как будто спасен,
Хоть опять я лечу
В бесконечную пропасть.
 

1975

«Сколько спотыкался я и падал…»

Ане

 
Сколько спотыкался я и падал,
Только чтоб не разминуться нам!
И пока мы вместе,
И пока ты рядом –
Наша жизнь угодна Небесам.
 
 
И за этот долгий путь к надежде
Бог вознаградил мои труды:
Старые друзья верны, как прежде.
И враги слабеют от вражды.
 
 
Я не Нострадамус и не Мессинг.
Мне не предсказать своей судьбы.
Знаю лишь одно: пока мы вместе,
Будет так, как загадали мы.
Сколько б годы нам ни слали на́ дом
Горестей, испытывая нас,
Верую лишь в то – пока ты рядом,
Нам судьба за все добром воздаст.
 
 
Я не знаю, мало или много
Впереди у нас счастливых лет.
Но пока мы вместе – не предаст дорога,
Не устанет сердце, не сгорит рассвет.
 

2001

Вся грусть земли поручена стихам…

 
Вся грусть земли поручена стихам.
И потому строка моя печальна,
Когда посвящена родным холмам
Или глазам твоим исповедальным.
 

«Вся грусть земли поручена стихам…»

 
Вся грусть земли поручена стихам.
И потому строка моя печальна,
Когда посвящена родным холмам
Или глазам твоим исповедальным.
 
 
Вся грусть земли поручена стихам.
И это поручение от Бога
Исполнит бесконечная дорога,
Которой мы восходим в Божий храм.
 
 
Нас много – поручителей Его.
И потому не оборвется слово,
В котором грусть обрящет торжество,
И мир тем словом будет околдован.
 
 
Вся грусть земли поручена стихам.
И все надежды тоже им поручат,
Когда нас жизнь отчаяньем измучит,
И вознесемся мы к иным верхам.
 

2004

«Говорят, при рожденьи…»

Владимиру Суслову

 
Говорят, при рожденьи любому из нас
Уготована участь своя.
Кто-то взял у отца синеву его глаз
И умчал с ней в чужие края.
 
 
Кто-то добрым характером в маму пошел.
Но не в славе теперь доброта.
Как бы ни был наш путь и тернист, и тяжел,
Все равно жизнь – всегда высота.
 
 
Уготована каждому участь своя.
Я о милости Бога молю,
Чтоб в России не гибли ни чьи сыновья.
Не скатилась надежда к нулю.
 
 
Будьте счастливы, люди, во веки веков.
Если даже все будни круты.
Отболят наши души от новых оков,
От позорных оков нищеты.
 

2003

«Мы живем без неба…»

 
Мы живем без неба.
Мы живем под смогом.
Смотрит бездна слепо
Мимо наших окон.
Как шинель солдата –
Небо виснет ветхо…
Тусклые закаты.
Серые рассветы.
 
 
Будто кто нарочно
Краски с неба выкрал.
Затерялась в прошлом
Звездная палитра.
Стало скучным небо
Без привычных красок.
Как обед без хлеба
Иль без песен праздник.
 
 
А земля дуреет
В выхлопных отравах.
Ей бы стать мудрее,
Да не сыщешь правых.
 
 
И она дуреет,
Как над нею небо.
Кто из них скорее
Задохнется гневом…
 

2004

Ноль-ноль часов

 
Вот еще один скончался год…
Мы беспечно-веселы при этом.
Так и жизнь когда-нибудь уйдет,
Вслед надеждам, радостям и бедам.
 
 
Но уж так устроен человек,
Что с былым легко он расстается…
Потому что не окончен бег,
Потому что дальше жить неймется.
 
 
Угадать бы, что нас ждет потом –
За салютом, озарившим лица,
За шампанским в блеске золотом,
За привычкой – всласть наговориться.
 
 
Новый год… Привет тебе от нас!
Мы не в миг расстанемся с минувшим.
Ибо долог в нас еще запас
Прежних грез, что нелегко нарушить.
 
 
Новый год… Поклон тебе от всех.
И от тех, кого ты осчастливишь.
И от тех, чьи славу и успех
Ты уже, наверно, не увидишь.
Поседевший, как твои снега,
Я стою, уставший от бессонниц.
Я хочу, чтобы моя строка
При тебе была б еще весомей.
 

«Когда вам беды застят свет…»

 
Когда вам беды застят свет
И никуда от них не деться, –
Взгляните, как смеются дети,
И улыбнитесь им в ответ.
 
 
И если вас в тугие сети
Затянет и закрутит зло, –
Взгляните, как смеются дети…
И станет на сердце светло.
 
 
Я сына на руки беру.
Я прижимаю к сердцу сына
И говорю ему: «Спасибо
За то, что учишь нас добру…»
 
 
А педагогу только годик.
Он улыбается в ответ.
И доброта во мне восходит,
Как под лучами первый цвет.
 

1970

«Я лишь теперь, на склоне лет…»

Марине

 
Я лишь теперь, на склоне лет,
Истосковался о минувшем.
Но к прошлому возврата нет,
Как нет покоя нашим душам.
 
 
Да и какой сейчас покой,
Когда в нас каждый миг тревожен.
Несправедливостью людской
Он в нас безжалостно низложен.
 
 
Прости, что столько долгих лет
Мы жили на широтах разных.
Но ты была во мне, как свет,
Не дав душе моей угаснуть.
 
 
И как бы ни были круты
Мои дороги, чья-то ярость, –
Я помнил – есть на свете ты.
И всё плохое забывалось.
 

1993

Чужая осень

 
Во Франкфурте
Холодно розы цветут.
В Москве
Зацветают
Узоры
На стеклах.
 
 
Наш «бьюик» несется
В багряных потемках –
Сквозь сумерки
Строгих
Немецких минут,
 
 
Сквозь зарево кленов
И музыку сосен,
Сквозь тонкое кружево
Желтых берез.
 
 
Я в эти красоты
Ненадолго сослан,
Как спутник
В печальные залежи звезд.
 
 
Со мной переводчица –
Строгая женщина.
Мы с нею летим
Сквозь молчанье
И грусть.
И осень ее
Так прекрасна и женственна,
Что я своим словом
Нарушить боюсь.
 
 
Нас «бьюик»
Из старого леса выносит.
Дорога втекает
В оранжевый круг.
 
 
Как всё здесь похоже
На русскую осень!
Как Русь не похожа на всё,
Что вокруг!
 

1979

Крест одиночества

Илье Глазунову

 
В художнике превыше страсти долг.
А жизнь на грани радости и боли.
Но, чтобы голос Неба не умолк,
Душа не может пребывать в неволе.
 
 
Твой перекресток – словно тень Креста.
Пойдешь налево – поминай как звали.
Пойдешь направо – гиблые места.
А позади молчание развалин.
 
 
Но ты остался возле алтаря.
И кто-то шепчет: «Божий раб в опале…»
Другие, ничего не говоря,
Тебя давно на том Кресте распяли.
 
 
Минует жизнь…
И ты сойдешь с Креста,
Чтоб снова жить неистово в грядущем.
И кровь твоя с последнего холста
Незримо будет капать в наши души.
 
 
В художнике превыше страсти долг.
Превыше славы – к славе той дорога.
Но, чтобы голос Неба не умолк,
Душа должна возвыситься до Бога.
 

1992

Случай на охоте

 
Я выстрелил. – И вся земля
Вдруг визг собаки услыхала.
Она ползла ко мне скуля,
И след в траве тянулся алый.
 
 
Мне от вины своей не скрыться.
Как всё случилось – не пойму!..
Из двух стволов я бил волчицу,
А угодил в свою Зурму.
 
 
Она легонько укусила
Меня за палец… –
Может быть, о чем-то, жалуясь, просила
Иль боль хотела поделить.
 
 
Ах, будь ты проклята, охота,
И этот выстрел наугад!
Я всё шептал ей: «Что ты, что ты…», –
Как будто был не виноват.
 
 
Зурма еще жива была,
Когда я нес ее в песчаник.
А рядом стыли два ствола,
Как стыла жизнь в глазах печальных.
Неосторожны мы подчас.
В азарте, в гневе ли, в обиде –
Бьем наугад, друзей не видя.
И боль потом находит нас.
 

1974

«Левитановская осень…»

 
Левитановская осень.
Золотые берега.
Месяц в реку ножик бросил,
Будто вышел на врага.
 
 
Красоту осенней чащи
Нанести бы на холсты.
Жаль, что нету подходящих
Рам для этой красоты.
 
 
А холодными ночами
Истерзали лес ветра.
Всё у нас с тобой вначале,
Хоть осенняя пора.
 

2001

Встреча пушкина с анной керн

 
А было это в день приезда.
С ней говорил какой-то князь.
«О боже! Как она прелестна!» –
Подумал Пушкин, наклонясь.
 
 
Она ничуть не оробела.
А он нахлынувший восторг
Переводил в слова несмело.
И вдруг нахмурился.
И смолк.
 
 
Она, не подавая вида,
К нему рванулась всей душой,
Как будто впрямь была повинна
В его задумчивости той.
 
 
– Что сочиняете вы ныне?
Чем, Пушкин, поразите нас? –
А он – как пилигрим в пустыне –
Шел к роднику далеких глаз.
 
 
Ему хотелось ей в ладони
Уткнуться. И смирить свой пыл.
– Что сочиняю?
Я… не помню.
Увидел вас –
И все забыл.
 
 
Она взглянула тихо, строго.
И грустный шепот, словно крик:
– Зачем вы так? Ну, ради Бога!
Не омрачайте этот миг… –
 
 
Ничто любви не предвещало.
Полуулыбка. Полувзгляд.
Но мы-то знаем –
Здесь начало
Тех строк,
Что нас потом пленят.
 
 
И он смотрел завороженно
Вслед уходившей красоте.
А чьи-то дочери и жены
Кружились в гулкой пустоте.
 

1974

«Сандаловый профиль Плисецкой…»

 
Сандаловый профиль Плисецкой
Взошел над земной суетой,
Над чьей-то безликостью светской,
Над хитростью и добротой.
 
 
Осенняя лебедь в полете.
Чем выше – тем ярче видна.
– Ну как вы внизу там живете?
Какие у вас времена? –
 
 
Вы Музыкой зачаты, Майя.
Серебряная струна.
Бессмертие – как это мало,
Когда ему жизнь отдана!
 
 
Во власти трагических судеб
Вы веку верны своему.
А гения время не судит –
Оно только служит ему.
 
 
Великая пантомима –
Ни бросить, ни подарить.
Но всё на Земле повторимо,
Лишь небо нельзя повторить.
Сандаловый профиль Плисецкой
Над временем – как небеса.
В доверчивости полудетской
Омытые грустью глаза…
 
 
Из зала я, как из колодца,
Смотрю в эту вечную синь.
– Ну как наверху Вам живется? –
Я Лебедя тихо спросил.
 

1982

«Зураб сказал…»

Зурабу Церетели

 
Зураб сказал:
Металл проснуться должен,
Чтоб музыку отдать колоколам.
А до того он, словно царь, низложен,
И ждет мелодий молчаливый Храм.
 
 
Зураб сказал:
Нет ничего прекрасней,
Чем сумеречный звон колоколов,
Когда закат под эти ноты гаснет,
И всё понятно, и не надо слов.
 
 
И вот над возродившимся собором
Поплыл впервые колокольный звон.
И тихо замер потрясенный город,
Как будто исповедовался он.
 
 
Минует всё. Останется искусство
И к Богу устремленные глаза.
Металл проснулся от чужого чувства,
Как в небе просыпается гроза.
 
 
И я стою, как пушкинский Евгений,
Пред новою загадкою Петра,
Вновь убеждаясь – всё, что может гений,
Понятно только гениям добра.
 

1999

Кабинет Лермонтова

 
Старинный стол. Свеча. Свет из окна.
Бумаги лист. И кожаное кресло.
Гусиное перо. И тишина.
И профиль, вычерченный резко.
 
 
Стою благоговейно у дверей.
И вновь хочу представить те мгновенья,
Когда он назначал свиданье Ей.
Она являлась – Жрица вдохновенья.
 
 
И если оставалась до утра,
Ее уста таинственно вещали…
И взгляд Ее на кончике пера
Старался удержать он на прощанье.
 
 
И засыпал внезапно у стола,
Едва Она исчезнет простодушно.
И снова ждал, как и Она ждала,
Когда Господь соединит их души.
 
 
И лишь однажды не пришла Она,
Как будто знала, что он смертью занят.
Старинный стол. Свеча. И тишина.
И чистый лист – как боль Ее и память.
 

2003

Лермонтов И Варенька Лопухина

I

 
Они прощались навсегда,
Хотя о том пока не знали.
Погасла в небе их звезда,
И тихо свечи догорали.
 
 
«Я обещаю помнить Вас…
Дай Бог дожить до новой встречи…»
И каждый день, и каждый час
Звучать в нем будут эти речи.
 
 
Она его не дождалась,
С другим печально обвенчалась.
Он думал: «Жизнь не удалась…»
А жизнь лишь только начиналась.
 

II

 
Он ставит в церкви две свечи.
Одна – за здравие любимой,
Чтоб луч ее мерцал в ночи,
Как свет души его гонимой.
Свечу вторую он зажег
За упокой любви опальной.
И, может, пламя горьких строк
Зажглось от той свечи печальной?
 
 
Две горьких жизни…
Два конца…
И смерть их чувства уравняла,
Когда у женского лица
Свеча поэта догорала.
 

1980

Бабушка Лермонтова

 
Елизавета Алексеевна Арсеньева
Внука своего пережила….
И четыре черных года тень его
Душу ей страдальческую жгла.
 
 
Как она за Мишеньку молилась!
Чтоб здоров был и преуспевал.
Только Бог не оказал ей милость
И молитв ее не услыхал.
 
 
И она на Бога возроптала,
Повелев убрать из комнат Спас.
А душа ее над Машуком витала:
«Господи, почто его не спас?!»
 
 
Во гробу свинцовом, во тяжелом,
Возвращался Лермонтов домой.
По российским побелевшим селам
Он катился черною слезой.
 
 
И откуда ей достало силы –
Выйти за порог его встречать…
Возле гроба бабы голосили.
«Господи, дай сил не закричать…»
Сколько лет он вдалеке томился,
Забывал между забот и дел.
А теперь навек к ней возвратился –
Напоследок бабку пожалел.
 

1979

«Поэзия жива своим уставом…»

 
Поэзия жива своим уставом.
И если к тридцати не генерал,
Хотя тебя и числят комсоставом,
Но ты как будто чей-то чин украл.
 
 
Не важно, поздно начал или рано,
Не все зависит от надежд твоих.
Вон тот мальчишка – в чине капитана,
А этот, старец, ходит в рядовых.
 
 
Пусть ничего исправить ты не вправе,
А может, и не надо исправлять.
Одни идут годами к трудной славе,
Другим всего-то перейти тетрадь.
 

1975

Старый Крым

Марине

 
Мы приехали не вовремя:
Домик Грина на замке.
Раскричались что-то вороны
На зеленом сквозняке.
 
 
Домик Грина в тишине.
Я смотрю поверх калитки.
И почудилась в окне
Мне печаль его улыбки.
 
 
Нас к нему не допускают,
Нас от Грина сторожат.
И ограда зубы скалит,
Точно сорок лет назад…
 
 
Но спасибо добрым людям:
Снят замок, открыта дверь.
Не одни мы Грина любим,
Не одни скорбим теперь.
 
 
Мы заходим в домик низкий,
В эту бедность и покой.
Свечи – словно обелиски
Над оборванной строкой.
Всюду даты и цитаты.
Не изменишь ничего.
Все мы горько виноваты
Перед памятью его.
 
 
И за то, что прожил мало,
И за то, что бедно жил,
И за то, что парус алый
Не всегда нам виден был.
 

1974

Продается романтика

 
Старый учитель
Продает клубнику
Вместе с торговками –
В одном ряду.
Я узнал его –
Тихого –
Среди крика.
И вдруг испугался:
«Не подойду…»
 
 
Но не сумел –
Подошел, покланялся.
Взял от смущения
Ягоду в рот.
Старый учитель –
Торговец покладистый:
За пробу
Денег с меня не берет.
 
 
– Купите ягод!
Жалеть не станете… –
И смотрит.
И кажется, не узнает.
И я смотрю –
Какой же он старенький!
Зачем он ягоды продает?
 
 
– Берите!
Смотрите, какие спелые! –
И, глядя на лакомый
Тот товар,
Я вспомнил
Наши уроки первые –
Он нам романтику
Преподавал.
 
 
Но я его ни о чем
Не выпытываю.
Меня и так смутил
Его вид.
Продается
Романтика позабытая.
И горькой платой
Мой рубль звенит.
 

1961

Этюд

А. Алексину

 
Мне с летом расставаться жаль.
С его теплом,
Цветами поздними.
Необъяснимую печаль
Таят в себе
Красоты осени.
 
 
Не слышно птичьих голосов.
И небеса –
Как парус стираный.
Прохладный малахит лесов
Янтарной грустью инкрустирован.
 
 
Над полем мечутся ветра.
Я запасаюсь солнцем на зиму.
И всё во мне:
Печаль костра
И вздох листвы,
Летящей на землю.
 

1983

Раненый орел

 
Я к друзьям приехал в гости.
Горы, воздух…
Синий край.
И над быстрой речкой мостик –
Что твоя дорога в рай.
 
 
Здесь у речки утром ранним
Мы увидели орла.
Кем-то был он подло ранен,
В пятнах крови – полкрыла.
 
 
Не за то ль орел наказан,
Что так верен небесам?
Он смотрел зеленым глазом,
Полным ненависти к нам.
 
 
Мы с орлом вернулись к дому,
Оказав владыке честь…
Всё он понял по-другому,
Отказался пить и есть.
 
 
Мы снесли его к подножью,
В голубую круговерть.
В небо он взлететь не может,
Может рядом умереть.
Но, взглянув на нас без гнева,
Он поднялся тяжело
И пошел пешком на небо,
Волоча свое крыло.
 
 
Шел орел осиротело,
Клювом мясо рвал с крыла,
Будто выклевать хотел он
Боль, что тоже в небо шла.
 
 
Только там он может выжить
Иль погибнуть в синеве…
Он успел на память вышить
Строчку красную в траве.
 

1981