Текст книги "Паргелий"

Автор книги: Андрей Деткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 6. Болотный доктор

За дверью послышались удары каблуков о половицы. Гриф открыл глаза, секунду прислушивался, затем откинул край стеганого одеяла, спустил босые ноги на пол, сел на край кровати. Боли в спине он почти не чувствовал, лишь неприятные тянущие ощущения, словно кожи не хватало и ее натянули на рану. Сталкер поморщился: «Сколько я здесь? Неделю, полторы?».

Шаги приближались, остановились перед дверью. Щелистое деревянное полотно с тихим скрипом отворилось, в тесную комнату с бревенчатыми стенами, низким потолком и узким окном вошел пожилой мужчина трудноопределимого возраста, от пятидесяти и до семидесяти лет, с венцом седых волос вокруг обширной лысины на темени, переходящей на морщинистый широкий лоб. Умные серые глаза смотрели испытующе, холодно, но в тоже время приязненно, никакой враждебности в них не читалось, обычный интерес к малознакомому человеку, волей судьбы оказавшемуся на его дороге. Седые усы обтекали рот с узкими растрескавшимися губами и соединялись в короткую бороду. В руках он держал алюминиевую кружку, из которой тянулся парок. Одетый в ношеный вязаный свитер с высоким горлом, мешковатые штаны и кирзовые гармошкой сапоги, он сел на табурет, чашку поставил с краю, так, чтобы пациент мог дотянуться, положил крепкие руки с широкими ладонями на стол.

Некоторое время доктор смотрел через узкое окно в рассохшейся раме на покосившийся редкий забор, на ивовый бурьян, кусты жимолости, на проглядывающую сквозь листья кочковатую поляну, за которой начиналось болото.

– Плохи твои дела, сталкер, – доктор наконец разогнал тишину. – Осколок я вытащил. Спина твоя заживает, как и нога, впрочем, а вот поджелудочная твоя швах. Пей, чего сидишь? – подбородком отшельник указал на чашку с отваром.

Гриф дотянулся, взял чашку обеими руками, поставил на колени.

– Спа…– засипел он, откашлялся, повторил попытку, – спасибо.

– Пей, это тебе поможет.

В соседней комнате послышалось цоканье, которое быстро приближалось. Через несколько секунд к компании людей присоединился псевдопес. Немалые размеры, приплюснутая зубастая пасть, мутный, затянутый бельмом левый слезящийся глаз, сухая топорщащаяся клоками шерсть, тело, словно не раз шитое и кроеное, на длинных когтистых лапах вызывали в сталкере неприязнь и опасения. Столько их сталкер перебил и натерпелся, что привыкнуть к мысли, будто Барс – безобидное создание, было выше его сил. Враждебность ко всякому роду мутантов засела в сталкере так глубоко, что даже сделать исключение не представлялось возможным.

Пес подошел к хозяину, посмотрел на него целым глазом, сел рядом. Доктор погладил лобастую, изрытую шрамами голову.

– Держать тебя, сталкер, дальше не вижу смысла. Все, что мог, я сделал. Тебе только осталось набираться сил и время от времени глотать капли. Пару пузырьков я приготовил. Двенадцать капель при приступах и утром по восемь натощак. День-другой тебя еще потерплю. Вся твоя снаряга дожидается на террасе. Берц я заштопал.

– Я понял, – Гриф потихоньку хлебал горячий отвар и внимательно слушал. Он прекрасно помнил недавний разговор с доктором, когда стало ясно, что он выкарабкивается и выздоровление уже не казалось, чем-то несбыточным. На вопрос сталкера, как он здесь очутился, Болотный доктор рассказал короткую историю. Мол, первым его нашел Барс и будто уже до псевдопса кто-то поглодал. Гриф так не думал. Если бы кто-то раньше нашел, вряд ли обошлось башмаком и голенью. Но и на том спасибо.

Сталкер не находился с ответом в другом: почему Барс не стал его жрать с более мясистых, менее защищенных частей. Возможно, думал Гриф, пес был сытым и тащил его за ногу с намерением припрятать под корягой или пнем, чтобы вернуться позже.

Доктор рассказывал, что принял сталкера за мертвеца. Тот лежал неподвижный, кровь залила низ спины и все брюки на заднице. Жизнь в нем едва теплилась. Док срезал сползшие, грязные, скрутившиеся в веревку бинты, перевязал чистыми, ширнул «фирменным коктейлем» и потом тащил его добрых четыре часа.

– Я не сильно богат, – прервал Гриф затянувшееся молчание, которое становилось тягостным, – у меня в шмотнике есть несколько не самых дешевых артов, можешь забрать себе. – Помолчал и добавил: – Если мало, я потом еще принесу.

– Нет, хватит, – Болотный доктор прищурился, пожевал губы и, глядя в окно, продолжил: – Я навел о тебе справки… Пока ты отлеживался, вернулся к месту, где тебя нашел, прошелся по следу. Обнаружил твой, а точнее, даже не твой тайник. Нашел то, что осталось от Кислого и его брата, добрел до сгоревшего бэтара… В общем, все, что у тебя осталось, это твоя жизнь. И теперь ты вправе ею распоряжаться по своему усмотрению. Со мной ты расчитался.

Болотный доктор повернулся и прямо посмотрел на угрюмого сталкера. Посмотрел так, что Грифу стало не по себе, и он отвел глаза. «Спасибо хоть жизнь оставил». При этом сталкер не чувствовал злобы или затаенной обиды.

– Ты меня выведешь или самому? – спросил Гриф, не поднимая глаз.

– Дорогу ты знаешь.

Доктор встал и вместе с одноглазым псом вышел из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

Глава 7. Побег, которого не случилось

– Пахло, – позвал Жорик ареста, – подойди.

– Узнал про меня? – Пахло шагнул к двери.

– Подожди, – говорил Жорик уверенно и быстро, – надо бежать. Что от меня требуется?

Повисла минутная пауза, затем Пахло сказал:

– Ночью открой карцер и дай пекаль, в идеале с глушителем, на крайняк нож сойдет. Остальное я возьму на себя.

– Хорошо, – ответил Жорик и скорым шагом отчалил от кутузки.

Оставшийся день он больше подготавливался духовно, чем материально. Весь его нехитрый скарб хранился в шмотнике, осталось только из тумбочки забрать станок с помазком да зубную щетку с пастой. С косым калашом они и так не расставался.

Где взять пистолет с глушителем, Жорик за весь день не придумал. Пытался спросить у Мызы, кто таковым располагает. Мыза сказал, что понятия не имеет, и высказал предположение, что с глушителем, скорее всего, ни у кого нет, да и зачем он. Жорик попробовал выпросить у него в долг потасканную фору, мол, за пользование и за патроны рассчитается. Вернется с рейда и тугриками с «зарплаты» отслюнявит. Мыза погано ощерился и сказал, что ему еще надо вернуться, а он как-то не очень в это верит.

В конечном итоге Жорик решил, что царапанная финка с наборной рукояткой, с которой он пришел в зону, не самый худший вариант.

Он встал, как и определил себе с вечера, в три часа ночи, надел берцы, туго и старательно зашнуровал. С минуту сидел на койке неподвижно, глядя в пол, затем выдохнул, из-под подушки вытащил нож, спрятал в карман. Рывком поднялся, осторожно ступая, ощущая, как трясутся поджилки, направился к двери.

В коридоре никого не было. База словно вымерла. Озираясь, Жорик прокрался к дежурке. Остановился перед запертой дверью, трудно сглотнул. В горле пересохло, а ладонь, обжимающая наборную рукоятку, наоборот, взмокла. Трясущимся пальцем он нажал кнопку вызова на переговорном устройстве.

– Кому, ёп… не спится? – послышался из динамика невежливый голос.

– Мне…– слова застряли в горле, словно они были слеплены из стекла и сухой глины.

– Че ме? Говори, – все сильнее раздражался голос из динамика.

Жорик откашлялся:

– Курить дай, – наконец произнес он.

– Продай, – последовало гневное уточнение.

– Да, продай, – выдохнул Жорик. Он все сильнее потел, его лицо покрылось пятнами, а рукоятка финки, казалось, потяжелела килограммов на двадцать. Он не понимал, о чем речь, и лишь краем сознания вспоминал, что и хотел сказать именно «продай», потому что ходил слушок, мол, ребята из «фуриков» приторговывают табачком, а то и того хлеще. Он ведь именно для этого приготовил мелочь в нагрудном кармане вечером. Именно для того, чтобы купить сигарету, если что-то пойдет не так, и уйти, не привлекая внимания. Но он так нацелился на побег именно сегодня, уверился, просто был заворожен мыслью, что все получится идеально, прямо так, как представлялось. Дежурный откроет дверь, протянет сигарету, а он в ответ ножом его в грудь. Свалит замертво, причем, крови в своей фантазии не видел ни капли, ворвется в дежурку и нажмет заветную кнопку красного цвета. После чего Пахло все возьмет на себя. И не будет никакого завтрашнего похода, ни базы, ни железных коридоров, ни гнусных рож, ни всего этого паскудства, которое окружало его последние полтора месяца. С Пахло они умчатся за кордон – прости-прощай.

– Сколько тебе? – возмущенный голос звучал в динамике уже сухо и по-деловому.

– Ону, – промямлил Жорик непослушным языком.

Когда дверь открылась и дежурный с сигаретой в руке выглянул наружу, то никого в коридоре не увидел.

Жорик, забравшийся под шерстяное одеяло в берцах и с головой, вслушивался в звуки, доносившиеся из коридора. В ушах звенело, по вискам, шее, затылку тек пот. Сердце лупило паровым молотом и грозило взорваться, как перегретый котел. Когда стало совсем душно и нечем дышать, осторожно выполз из-под одеяла и отвернулся к стенке.

После усиленного завтрака, полагающегося перед рейдом, получения боеприпасов и сухпаев Качака выстроил шестерых грачей на площадке перед бэтээром.

Инструктаж, в котором Жорик не услышал ничего нового, закончился быстро, «коммандос» заселил потрепанный, с испачканными в глине колесами, с примотанными на крыше веревками двумя зелеными ящиками БТР.

Жорик смотрел на закрывающиеся крышки бокового люка и прощался не то с базой, не то с жизнью. По дороге он все гадал, кого сольют первым, его или Рябу. Один раз зашелся хриплым кашлем, украдкой поглядывая на Качаку в надежде на сочувствие, но потом вдруг осознал, что его болезненность может сыграть не в ту лузу. Вместо того чтобы пожалеть, звероящер-старпом решит поскорее его использовать, пока фрукт совсем не протух.

Натужно ревел дизель, скрипела по бортам оснастка, под скамьей что-то бренчало и перекатывалось, грачи тряслись и раскачивались в десантном отделении на жестких сиденьях. Дрындыр крутил баранку, Качака на командирском кресле таращился в смотровой люк.

В начале дороги грачи еще переговаривались, но со временем голоса стихли. В полумраке их суровые, хмурые лица как будто закостенели. В груди у Жорика бродили нехорошее предчувствие и обреченность. Такое с ним случалось каждый раз перед вылазкой.

Старпом дал команду Дрындыру притормозить и катить самым малым. Затем началась тряска. БТР кидало, словно при пятибалльном шторме. Изрытое рытвинами и воронками, поросшее бурьяном поле то и дело меняло им горизонт. Грачи вцепились в поручни, широко расставив ноги, давили пол. Бряцало оружие, стукались в подсумках боеприпасы, гремели в патронном мешке под башенным пулеметом гильзы, шланги мотались и стукались патрубками о броню.

А потом все прекратилось. БТР выкатился на ровную землю и остановился. Дрындыр с Качакой пристально всматривались в лес. Десант прилип к триплексам.

Сквозь мутную, запачканную по краям призму Жорик увидел не многое. Среди обычных деревьев виднелись абсолютно черные, голые, разлапистые скелеты то ли высоких яблонь-дикух, то ли груш. Земля под ними была усыпана желтыми листьями. Это одновременно было красиво и аномально, что настораживало и не позволяло отвести глаз. Судя по неподвижному, словно окаменелому лесу, снаружи царило абсолютное безветрие.

Грачи настороженно, с затаенным страхом смотрели на лес и молчали.

– Ну все, мясо! – зычный голос Качаки ударил по барабанным перепонками. – Готовь жопы к променаду! Выходи строиться!

Последним, сгибаясь в три погибели, из тесного люка выбрался сам. В отличие от своих подчиненных разной степени нищебродства, Качака был снаряжен превосходно. Единственное, что осталось неприкрытым на его теле, так это чаноподобная голова. Вместо шлема ее закрывала камуфляжная бандана, отчего он походил на Арнольда, не хватало лишь мазни на роже. С почти шестикилограммовым РПК-74 он обращался легко, словно с фанерной копией.

– Так, – подал он голос, – первым топает Ряба, за ним Шварц, потом Гнутый, Пистон, Жорик, замыкает Соха. Я в свободном плавании.

После этих слов на сердце у Жорика несказанно полегчало, а Ряба боязливо заозирался: – Поцы, – говорил он заметно бледнеющими губами, – у кого есть детектор? Дайте, а.

Он искательно заглядывал в глаза грачам. Кто пожимал плечами, кто просто отворачивался и находил какое-нибудь важное дело.

– Иди, не ссы, – торопил его старпом, – если что, я тебе скажу. Гайки кидай.

– Я забыл, – Ряба вытер сопливый нос.

– Дайте ему… гаек, – злился Качака, зверея лицом.

Соха сыпанул в дрожащую ладонь горсть ржавых шестигранников.

– Да не трясись ты так, – цедил Качака сквозь зубы, – ничего с тобой не случится. Шлындай прямо и никуда не сворачивай, – рубанул рукой воздух, указывая направление в сторону леса.

Постепенно отряд растянулся в цепь и шаг в шаг шел за отмычкой. Временами попадались странные, черного цвета, словно угольные, деревья, полностью голые, а под ними лежали кругами ярко-желтые, почти огненные листья. Неизвестные проволочные кусты остро скребли и шуршали по одежде. Мертвый неподвижный лес как будто застыл в безвременье, храня под сенью сумрак и кошмары. Отряд шел, боязливо озираясь, даже не знающий страха старпом как-то приуныл. Атмосфера и пейзаж были непривычными, отчего пугающими. В полной тишине слышалось шуршанье под ногами палых листьев да редкое бряцанье оружия.

Качака шел немного позади и левее Рябы. Он первым увидел туман и остановился. Водяной густой пар валом катил из глубины леса, подобно лавине.

Секунду старпом таращился, разинув рот, затем передернул затвор на РПК и запустил длинную очередь в сторону мари. Он быстро понял, что все зря, заорал: – Шухер, валите к бэтару!!!

Туман стремительно приближался. Броском Качака поймал за шиворот пробегающего мимо Рябу и отшвырнул назад. Тот упал на спину, задрав ноги выше головы, крепко приложился затылком о землю. Затем суетно поднялся и на хлипких ногах, переставляя, как гнилые подпорки, побежал боком.

Огромный Качака быстро стал задыхаться. Он видел улепетывающих и все увеличивающих дистанцию грачей. Хотел крикнуть, чтобы гребаное мясо остановилось, подождало его, помогло, но не мог. Воздуха не то чтобы крикнуть, глубоко вдохнуть не хватало. Что-то вздулось в брюшине и давило на диафрагму.

Высокий визгливый крик, подобно холодной хирургической стали, вспорол омертвелую тишину леса. Взметнулся ввысь и запутался в ветвистых кронах, которые словно специально распушились, чтобы не выпустить ни единого звука, – что произошло в лесу, то там и останется.

Раздувая грудную клетку, пыхтя, как паровоз, Качака остановился и обернулся. Он увидел, как туман сгустился вокруг Рябы, стал плотным, белым, словно шерсть. Из него вылетали то нога, то рука, то голова парня и тут же накрывались белой шалью.

Крик смолк так же резко и неожиданно, как и возник. Послышался хлопок лопнувшей камеры, и больше из белого клубка не выныривало ничего.

Получив короткую передышку и оглушительный стимул, Качака бросился догонять личный состав. Теперь он боялся уже не тумана, который был занят и вроде бы отстал. Старпом думал, что БТР укатит без него. И едва не опоздал.

За то, чтобы подождать старпома, слышался лишь один слабый голос:

– А как же Кач? Нельзя так, давайте подо…

На полуслове голос прервался, зато остальные орали, гаркали, матерились, угрожали, приказывали Дрындыру жать на педали и уматывать подобру-поздорову.

Качака схватился за поднимающийся боковой люк и резко дернул вниз, без замаха треснул кулачищем по роже опешившему Шварцу. Тут взревел дизель.

– Стоять!!! – заорал старпом и сунул в салон пулемет. Все замерли на местах, только головы повернулись к люку. Качака хорошо рассмотрел каждого в отдельности, запомнил позу и выражения физиономий. Все они облепили Дрындыра, лишь один Жорик с расквашенным носом валялся под скамьей.

– Отребье бесово, – прохрипел Качака сквозь свистящие потоки вдыхаемого воздуха. С большим трудом, продолжая отдуваться, он забрался в транспортер. Пока он это делал, грачи рассредоточились, и теперь можно было видеть развернувшегося на сиденье Дрындыра:

– Качака, – он мотал головой, – это они мен… я нет… Они сказали, что тебя и Рябу какая-то тварь сожрала. Я не собирался…

– Умолкни, – просипел старпом. Он привалился спиной к броне, с изможденным видом тяжело дышал. – Гнутый, закрой калитку и все…– он повысил голос, – задрайте все люки. Ты, Дрын, давай откати от леса. Жорик, дай пить.

Жорик суетно полез в рюкзак. Под руку попалась начатая бутылка, отпихнул ее, достал нераспечатанную, протянул вождю.

– Кто это тебя приложил? – спросил Качака, принимая воду.

– Так, никто. Я это… сам споткнулся.

Качака понимающе покачал головой, зверским взглядом окатил притихшую, поджавшую хвосты стаю, резким движением с хрустом свернул с горлышка крышку.

Напившись и немного переведя дух, сказал: – Дрын, тормози. Свяжись с базой. Дай мне Пирцента, остальным смотреть в оба.

Пока механик-водитель включал радиостанцию, закрепленную на месте стационарной Р-107М, крутил верньеры, щелкал переключателями, Качака подполз к командирскому сиденью.

– База, прием! Прием! Вызывает восьмый. Сёмый отзовись! Сёмый, сёмый, я восьмый! Прием! – прорывался сквозь помехи в эфир Дрындыр.

– Че раскудахтался? – послышалось трескучее в динамиках. – Че надо?

Качака, который подобрался ближе к мехводу, прислушивался к голосу в наушниках. Резким движением вырвал у Дрындыра микротелефонную гарнитуру, с головы содрал наушники:

– Падла конченная, грязь подноготная, сгною!!! – орал он в переговорное устройство, так широко разевая рот, что казалось, сейчас его проглотит. – Кто на связи?!! – Связь прервалась, в наушниках слышались лишь шум и потрескивание.

– Мляди, – скрежетал Качака, – вернусь, всю связь натяну. База! Ответь, база! Твари, возьмите трубку, не то хуже будет! – Отпускал клавишу, прислушивался. Наконец сквозь треск и завывания база отозвалась:

– Седых слушает! Кто вызывает!

Открывший было рот на всю ивановскую старпом поперхнулся и уже с другим лицом заговорил сдавленно, придерживая воздух, набранный в легкие для громкой реплики.

– Товарищ майор, – докладывал он, постепенно сдуваясь, – вызывает восьмый, у нас проблема. Мы выдвинулись к месту высадки, углубились в лесополосу. Там подверглись нападению чего-то непонятного. Похожего на туман. Оно убило одного бойца. На пули не реагирует. Мы организованно отступили к транспортеру. Что делать? Возвращаться?

Качака через плечо посмотрел на притихших грачей, словно убеждался, не подслушивает ли кто, затем отвернулся, ответил:

– Восьмый – это я, Качака. Вы за…на бэтаре нас отправили?

Отпустил клавишу, прислушался, двигая глазными яблоками, высматривал что-то под башней.

– В ящиках? – спросил он, заметно бледнея. – Я не знаю, мне не докладывали.

И снова слушал. Слушал со всем вниманием. Затем вдавил клавишу:

– Так точно. Понял, пользовался.

И опять голос в наушниках владел его мыслями. Закончив переговоры, старпом отдал Дрындыру гарнитуру, зло зыркнул на грачей. Мясистое его лицо было красное и угловатое, словно слеплено из отдельных плохо ограненных частей:

– Кто ящики на бэтар грузил?

Никто не рискнул признаться. Качака матерно выругался и распорядился: – Шварц, Гнутый, быро метнулись наверх, сдернули ящики.

– А можно? – спросил боязливо Гнутый. – Имею в виду, – затараторил он, попав под прицел злых глаз, – эта тварь дымная нас не того?

– Пошли на хрен наружу, – зло зашипел Качака. При этом никто не усмотрел двусмысленности приказания. Сжимая кулаки, старпом неповоротливо, по-медвежьи полез в десантное отделение.

Толкая друг друга, Шварц с Гнутым выскочили из бэтээра. Пока снимали груз, Качака выгнал остальных.

В зеленых снарядных ящиках оказались два огнемета ЛПО-50 с запасными пиропатронами и запасным блоком баллонов. Качака вытащил и поставил на землю соединенные в ряд железной трубкой три емкости, затем взял в руки винтовку-брандспойт на сошках, прикрутил к штекеру под прикладом толстый шланг, тянущийся от магистрали.

– Так, – начал он зычно, держа перед собой редкостное оружие, – это, – потряс винтовкой, – легкий пехотный огнемет. Работает от баллонов, в которых зажигательная смесь. Здесь, – он положил руку на приклад, – батарея. Здесь, – наклонился и положил руку на выступающую крышку баллона, – камера под пиропатрон. Когда нажимаешь на курок, – он поднял винтовку и повернул боком, показывая спусковой крючок, – замыкается цепь, после чего в баллоне воспламеняется патрон медленного горения. Он создает давление, смесь идет по шлангу к стволу. Там, – старпом пальцем указал на утолщение в конце брандспойта, – тоже пиропатрон, он воспламеняет смесь. Только сначала не забудьте снять с предохранителя вот здесь, – он показал флажок переключателя. – Когда стреляем, жмем на курок и держим пламя на цели, пока не закончится смесь. Это примерно две-три секунды. Понятно?

Слушатели закивали: «понятно», «да», – донеслось вяло.

– Вопросы? – Качака опустил винтовку и ждал.

– А остальные баллоны так же срабатывают? – спросил Пистон.

– Так же.

– То есть, только три выстрела?

– Только три, – отвечал старпом, – поэтому стреляем по очереди. У нас есть один запасной блок и пиропатроны. Пока второй прикрывает, первый перезаряжается. И не забываем снять с предохранителя.

– А против кого нам с ними воевать? – спросил Гнутый.

– Та хрень, – сообщил Качака, – что сожрала Рябу, боится огня. Майор сказал, что метод испытанный. Сказал, дымных тварей здесь одна, от силы две, и наших огнеметов, чтобы их отогнать, хватит вполне. Более того, чтобы вы не обосрались совсем, скажу следующее, мы меняем направление и идем в обход опасной зоны. Седой заверил, что у дымовухи определенная территория, дальше которой она не залетает. Секёти, вепри? Мы-ее-обой-дем, – произнес Качака по слогам, – а эти зажигалки, – он потряс винтовкой, – нам, вернее, вам, самоотверженным уйбуям, мля, нужны для удержания днища от пробоя. И впредь, – старпом повысил голос, обвел строй своим коронным зверским взглядом, – держите прямую кишку в узле. Еще раз драпанете, стрелять буду в спины. Все понятно?!

«Коммандос» стыдливо закивали.