355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Чернецов » Девичьи игрушки » Текст книги (страница 7)
Девичьи игрушки
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 02:46

Текст книги "Девичьи игрушки"


Автор книги: Андрей Чернецов


Соавторы: Владимир Лещенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

«Да уж, – с непонятным раздражением подумал сыщик. – Значит, поклонялись, садясь на каменный фаллос! Каким местом да каким способом садясь – вот еще вопрос!»

– Не дуйтесь, Вадим. Это вам ужасно не идет. Кстати, я живу тут неподалеку. Не хотите заглянуть на чашку кофе? Я ведь вам должна…

Вадим протестующе замахал руками.

– Пойдемте, пойдемте. С Прохором вас познакомлю.

Глава 10
МОНАХИНИ

В-да, зима 1758 г.

Под водочку да соленые огурчики малость отпустило. Хоть и принял немного, больше не для веселия, а здоровья ради. А то совсем невмоготу стало от мыслей.

– Я же поэт! – ожесточенно доказывал Прохору. – Ученый, а не сыскарь! Разумеешь?

– Р-разумею! – соглашался ворон, а сам с неодобрением косился на стакан, которым размахивал его приятель.

– Меня послали сюда не для того, чтобы всякие вздорные слухи проверять, но для пользы отечественной науки. Верно?

– Вер-рно!

– Вот и стану заниматься делом. Шутка ли, четыре монастыря осмотреть. Да в пятый, если получится, нагрянуть.

– Нагр-рянуть!

– Да что ты; словно попугай, заладил?! – озлился поэт.

Тут и Прохор осерчал. Ах, ты, значится, так! Ну погоди же, милок.

– Бр-росай водку жр-рать! – завопил благим матом. – Завтр-ра р-работать!

– Ты чего? – опешил парень, не ожидавший столь предательского удара от вещей птицы.

Ворон, как с ним это частенько случалось, ответил иносказанием. Причем его же, Ивановыми стихами:

 
У тр-рех монахинь некогда случился спор-р,
А из того р-родился и р-раздор-р.
И сказывают впр-равду, и будто бы не вр-раки.
Что дело уж дошло до др-раки.
Одна др-ругой дала тотчас туза,
А тр-ретья им обоим цар-рапала глаза.
И все кр-ричали в беспор-рядке…
 

– Ты думаешь, надобно-таки начать с Покровской обители? – усомнился поэт. – Хотя я и сам собирался туда наведаться. Отдать Брюнете ее вещи…

– Бр-рюнета! – снова запопугайничал Проша. Экий вредина-то. Как упрется, ничем его не проймешь.

– Ладно, давай почивать. Утро вечера мудренее…

– Мудр-ренее!..

Снились Ивану этой ночью дела дивные да непонятные. Никак оттого, что натерпелся всякого за последние несколько дней. Или потому, что всегда так: скверно спится поначалу на новом месте. А то и перебрал чуток. Кто знает.

Однако ж привиделись ему те самые молодые монахи, с которыми он встретился на речном обрыве. И были они не в своих черных рясах да скуфейках, а в длинных алых мантиях и такого же цвета шапочках. В руках один держал коробочку с притираниями, а второй – какой-то медицинский инструмент.

Подошли к его ложу, оглядели внимательно. А он отчего-то лежит в чем мать родила. Покачал головой первый, с коробочкой, и ткнул пальцем в Иванову ногу. Левую. Непорядок, дескать. Нога враз и заболела. Как огнем горит.

Привстал господин копиист чуток, чтоб рассмотреть, что же это такое с его нижней конечностью приключилось. И оторопел. Поелику вместо левой ноги у него наличествовала… большущая толстая змея. Вертит головой, грозит ядовитым зубом, языком раздвоенным туда-сюда поводит. Норовит укусить юношей в алом.

Другой, у которого инструменты, выхватил из их пучка огненный нож, положил ненужные на столик и кинулся на змеюку. Сжал шуйцею шею гадины крепко-накрепко, чтоб не брыкалась. И так трудно ему совладать с чудищем, что даже кровавым потом весь изошел. Но давит. А ножом режет шею, пытаясь отсечь голову змеиную. Брат же его посыпает рану черным порошком.

Насилу управились.

Потом отрезали змею-ногу аж по самый пах и, вынув из выплывшего из воздуха золотого ларца другую, уже человечью ногу, стали ее к Иванову телу прилаживать. Один шьет огненною же иглою, а второй присыпает порошком. Только не черным, а на сей раз алым, как кровь.

Сладили и с этим. И отошли, пропуская еще кого-то к его ложу.

Глянул поэт, а это сам святой мученик Христофор Псоглав явился. Склонил свою косматую голову над пришитой ногой, понюхал зачем-то, а потом принялся облизывать.

Знать, снимает порчу, смекнул Ваня. Песья глава – она для того первое средство.

Что странно, так это то, что за все это время не было проронено ни единого звука.

Хотел поэт поблагодарить святых (потому как в молодцах признал братьев-страстотерпцев Козьму и Дамиана) за спасение, ан не может. Словно онемел.

Попробовал стать на ноги. Получилось.

Отвесил всем троим поклон до земли. И как согнулся, то приметил, что левая нога-то у него… черная. Как же это?! Зачем от арапа ногу взяли?!

И снова не вышло слова молвить.

Тут откуда ни возьмись появился Прохор. Заметался над мучениками, хлопая крыльями. Братья-целители да Псоглав Христа носитель поглядели сначала на ворона, потом на Ивана. Этак по-особому. Улыбнулись печально и стали истаивать в воздухе. А птица бьется, бьется.

– Пор-pa! – разорвал навь скрипучий крик. – Пр-робудись!..

Поэт вскинулся на кровати.

Прохор скакал по столу, собирая крошки от вчерашнего ужина, а между делом поглядывал в сторону хозяина и покрикивал:

– Пор-ра! Пр-робудись! Цар-рство Божие пр-роспишь!

И в самом деле, пора. Сколько можно нежиться в постели? Хотя разве ж это «нежился»? Такие страсти-мордасти привиделись, что впору к бабке-вещунье за толкованием идти.

Впрочем, он и сам разгадать свой сон осилит. Насмотрелся за день то на фрески в храме, то на монахов. Вот и приснилось.

Откинув одеяло, Иван пошлепал бриться-умываться. Полюбовался своим отражением в зеркале. Хорош, нечего сказать. Морда опухшая, под глазами темные крути.

Гос-споди! А это еще что такое? Отчего левая нога черна? Где ж это он так в саже-то измазался? Никак, когда ложился, о печку бедром задел.

Вымылся, оделся, причесался и спустился вниз, прихватив с собой нетяжелый сундучок Брюнеты.

На первом этаже, в трактире, об эту пору совсем не было посетителей. Хозяин откровенно скучал за стойкой, а для развлечения гонял праздношатающихся слуг, загружая их мелкой и не особенно нужной работой.

– Живо протри пыль с Минервы, дурень! Да Нептуну пузо надрай! А ты прибери вон ту бумажку. Да не ту, остолоп, а эту! Горе мне с вами, совсем от рук отбились, дармоеды!

Заприметив постояльца, он заметно оживился.

– Не изволите ль чего, сударь? Рассолу, к примеру, или квашеной капустки?

Неужели так заметна его «хворь»? А ведь надо что-то делать. С такой-то рожей ни в одну святую обитель не пустят. За нечистого примут.

– Кофею, пожалуй… – нерешительно протянул Иван.

– И-и, сударь, – с характерным местным выговором примолвил хозяин. – Кофей – это пустяк, это после. А пока не побрезгуйте вот…

И поставил на стол перед поэтом кувшинчик, от которого характерно пахло кисло-соленым.

Господин копиист послушно оприходовал подношение. Передернулся и крякнул. Ох, и солоно же!

Но попустило. Почти сразу.

– Хорошо? – радушно осведомился кабатчик.

– Знатно!

– Вот теперь можно и кофею. Да с ватрушками, да с яичною лепешечкой…

Поэт уже успел заметить, что выпечка в здешних местах является чуть ли не предметом поклонения. Но есть не хотелось. Аппетита не нагулял пока.

– Ну хотя бы пряник! – умоляюще сложил длани хозяин.

Что ты с него возьмешь? Иван согласно кивнул, и тут же перед ним возник серебряный кофейник, чашка и блюдце с обливным пряником странной формы. Барков присмотрелся, и ему сделалось нехорошо. Сладость имела форму… крокодила.

– Это еще к чему? – сердито толкнул от себя угощение.

– А чегой? – не понял кабатчик. – Многим даже очень нравится. Вот хотя б господину приставу…

Припомнилось, что именно пристав и упомянул впервые о том, что есть слушок о якобы пойманной в реке рептилии. Надо же, сколь быстро реагирует торговля на жареное.

– Сам-то ты оного зверя видывал?

– Нам без надобностей, – безапелляционно молвил хозяин. – А пек мой сродственник. Вот он и зрел воочию сие диво…

– Да? – заинтересовался поэт. – И как зовут твоего родича?

– Кандыбин. Василь Иванович. Он на правом берегу пекарню держит. На Набережной, в аккурат напротив Святой Софии.

«Надо будет запомнить, а при случае и наведаться», – решил Иван, а пока спросил у кабатчика, как ему сподручнее добраться до Горней Покровской обители.

 
Marlbrough s'en va-t-en guerre,
Mironton, mironton, mirontaine…
 

Чем зря ноги трудить, взял сани.

Оказалось, что нанять в В-де извозчика гораздо труднее, чем в столице. Там куда ни выйди, свистнешь – и с добрый десяток бородатых мужичков на лошаденках к твоим услугам.

Это конечно же образно выражаясь. На самом деле господин копиист в Петербурге нечасто пользовался услугами извоза. Дело-то молодое, а расстояния, которые приходилось преодолевать, не так велики, чтобы не преодолеть их пешочком.

Иное дело здесь. Тут он важная столичная птица. (Хоть и поменьше воробья будет, да не всем о том знать надобно.) Необходимо соответствовать статусу. А то через пару дней, глядишь, и перестанет кабатчик справляться о здоровье, а горничная забудет вовремя прибрать номер, а…

Так что добрых полчаса потратил, чтоб отыскать свободные сани.

«Наверное, здешний люд столь прижимист да экономен, – сделал вывод Иван, – что полагает трату денег на поездки излишеством и ненужной роскошью».

В то же время он не мог не отметить обилия частных экипажей и редкое радушие горожан. Не одни и не двое саней останавливались возле него, и ездок участливо спрашивал, не подвезти ль куда господина хорошего. Но всякий раз оказывалось, что им не по пути.

Как только поэт называл место, куда ему желательно добраться, следовала какая-то единодушная реакция. Седок с плохо скрываемым испугом отшатывался и быстро бормотал, что ему совсем в другую сторону.

Когда наконец Барков высмотрел извозчика, то некоторое время не мог нанять его. И все по той же причине. Мужик не желал ехать к Покровской обители. Уперся, как бык, и точка. Далече, мол. Сани неисправные, могут и не выдержать.

А сам этак косится, косится на Ивана с подозрением. И по глазам видно, что врет.

Странная, однако, репутация у святых сестер.

Насилу сторговались за пятиалтынный.

Возница разом подобрел. Видать, деньги по местным понятиям были предостаточные. А что, ведь и сам Иван на пятнадцать копеек при желании мог бы день прожить. Без излишеств, понятное дело. Но на щи, калач, куриную ногу хватило бы, да еще и осталось на чай с баранками.

По пути попытался разговорить мужичка. Но тот предпочитал отмалчиваться. За разговоры деньги не плочены. Чего лишний раз по морозу языком молоть?

Но Ивана пробирало любопытство. Что-то делалось в В-де непонятное, необъяснимое, заставлявшее народ волноваться и беспокоиться.

– А правда ль, что в Горней обители пошесть какая-то объявилась? – докучал он вознице.

– Про то нам, барин, неведомо, – нелюбезно отбрыкивался в-жанин. – О том пущай у докторов да игуменьи с владыкой Варсонофием головы болят.

– А владыка, каков он?

– Свят муж! – категорично заявил извозчик и даже вожжи натянул, будто угрожая тотчас же ссадить любопытного, коли он не поверит сказанному.

Господин копиист понял, что многого он так не добьется, и решил не пугать мужика расспросами о змеях с крокодилами. Благо что и ехать, как оказалось, было недалеко. Таки врал возница.

Вскоре поэт был высажен у мостка, ведущего к вратам, над которыми возвышалась небольшая церквушка из красного кирпича. В обе стороны убегали такие же краснокирпичные стены высотою в две – две с половиной сажени.

Иван зачем-то прикинул, что в нескольких местах стена чуть ниже и не совсем гладкая, с выступами, так что при необходимости ее можно без труда преодолеть. А зачем так подумалось, он и сам не мог ответить.

Только он, подхватив Брюнетин сундучок, собрался перейти мост, как монастырские ворота распахнулись, и оттуда выехала богатая кибитка, запряженная четверкой лошадей цугом. В таких обычно ездят знатные и чиновные люди.

Молодой человек посторонился, чтоб не быть сбитым.

Сани стремительно пронеслись мимо, обдав его снегом. Но не настолько быстро, чтобы поэт не успел разглядеть, кто находился внутри кибитки. Добро, полог ее не был опущен. Значит, не стерегся седок, не боялся, что может быть узнанным.

Да и с чего бы ему опасаться? Ведь был в своем праве. В подведомственном ему заведении с архиерейским визитом.

Но почему Ивану тогда отказал в посещении монастыре если сам не устрашился таинственной хвори? Или нарочно выдумал ее, чтобы докучливый столичный визитер не прознал чего лишнего, чего не должно выносить за пределы его епархии. И отчего владыка Варсонофий был так хмур и невесел? Сидел в экипаже, склонив чело, подобно большой черной и зловещей птице.

Интересно, увидел ли и он своего вчерашнего гостя? Еще осерчает за то, что ослушался его прямого совета не ездить в женскую обитель. Как бы мер каких не принял. Возьмет да сгоряча и запретит выдавать Баркову старинные манускрипты. Чтоб впредь неповадно было. С чем тогда возвращаться в столицу? Как отчитаться за напрасно истраченные средства?

Ведь не сунешься же к грозному архиепископу с нелепыми оправданиями, что-де визит носил приватный и крайне безобидный характер. Еще придется рассказывать о Брюнете.

Ладно, понадеялся на русский авось Ваня. Бог не выдаст, владыка Варсонофий не съест.

И все же любопытно, что архиепископ побывал в месте, к которому столь настороженно относится местное население. Или это только померещилось Ивану после вчерашнего дурного сна?

Подойдя к вратам, он громко постучал в них кулаком. Некоторое время никто не отзывался, будто и впрямь всех мор взял. Но после еще двух попыток поэта достучаться сквозь толстые, обитые железом двери в них отворилось Малое окошечко, и оттуда на свет Божий глянули два небесно-голубых глаза.

– Чего угодно? – прошелестел приятный девичий голос.

Господин копиист замешкался. Ему отчего-то казалось, что на его зов откликнется какая-нибудь старая засушенная бабка-монахиня. А тут красотка юница…

– Э-э-э, мне бы девицу Хрюмину повидать… – проблеял он глупым козлом.

Брюнета перед расставаньем назвала ему только это имя, не сообщив прочего.

– Она вчера должна была прибыть в вашу обитель.

Инокиня не отвечала, лишь цепким взором рассматривала смущенную рожу Ивана.

– Я ее вещи принес, – сообщил парень.

– К нам нельзя, – наконец-то открыла рот сестрица. – У нас карантин.

И неожиданно хихикнула. С чего бы?

– Передайте, что ее попутчик Иван пришел. С вещами.

Окошко захлопнулось.

Потянулись долгие минуты ожидания.

Когда поэт решил, что уж слишком долгие и как бы уже не минуты, а даже час, он снова принялся осыпать врата градом ударов. Чувствуя при этом некоторую неловкость. Все-таки ломился в двери женского монастыря.

Внезапно одна из тяжелых створок со скрипом приотворилась, пропустив стройную женскую фигурку.

Она, Брюнета, узнал Иван.

«Или не она?» – было второй его мыслью.

Уж больно разительно переменилась. И всего за какой-то день. Или это так только кажется из-за ее черного монашеского платья? Которое, следовало признать, весьма шло к ее бледному аристократическому лицу. Сейчас, в платке, девушка еще больше походила на Ту, призрачным виденьем явившуюся ему давеча в храме Святой Софий.

– Я вот тут… – помялся парень. – Вещи, как и уговорились…

Девушка молчала. Только глядела на него своими темными угольями.

Протянула руку и так же без слов приняла сундучок. Несколько склонила голову в знак благодарности, развернулась и пошла восвояси.

Как же это? Вот так просто и уйдет? И они никогда больше не свидятся?

– Постой! Ты ведь даже не сказала, как тебя звать-величать!

Застыла на месте, уже почти поглощенная разверстой пастью врат. Обернулась к нему. С сожалением окинула взором Иванову фигуру и с вздохом покачала головой. Дверь стала медленно, словно нехотя затворяться.

И пока она не захлопнулась, поэт успел таки глянуть на Брюнету по-особому.

Ох, сестренка, да что ж это за черный куколь над тобою?

И какой-то чудной формы.

Точно крылатый змей приготовился откусить беззащитную девичью голову…

Глава 11
В ГОСТЯХ У ПРОХОРА

Москва, апрель 2006 г.

Квартира Варвары по нынешним временам не тянула на роскошные хоромы.

Обычная однокомнатная квартира в кирпичном доме на Ленинском проспекте – тридцать семь метров жилой площади, небольшая кухня и узкая лоджия.

Но Вадиму она показалась по-настоящему уютной и обжитой, чем не мог похвастаться его двухкомнатный кооператив на Савеловской, где витал холостяцкий неустроенный дух.

Порядок – не то чтобы идеальный, но зато такой милый, домашний: разноцветные половички, высокий книжный шкаф-стенка. Хотя комната и невелика, но мебель расставлена так, что удивительным образом не загромождает ее.

Небольшой компьютер на небольшом компьютерном столике.

(Конечно, куда без компьютера сейчас? Это он все никак себе не заведет – ну так дома же практически не работает и в игры всякие не играет. Как тот же Хасикян – мастер по всяким там «Думам» с «Бладами»).

И большая птичья клетка у окна.

Не просто клетка – настоящий вольер, сделанный в виде сказочного древнерусского терема.

И там на жердочке устроилась крупная, черная с серебром птица. Нахохлившись, лениво повела крупной головой в сторону гостя и вперила в него пронзительный желтый глаз.

Видать, это и был упомянутый Варей ворон.

Сказать по правде, воронов Вадим не любил. Не то чтобы и впрямь считал их зловещими символами. Просто трудно было любить их после того, как сам видел, как важные черные птицы выклевывали мертвецам глаза на городских пустырях…

Молодой симпатичной девушке куда бы больше подошел, по мнению следователя, попугайчик, канарейка или симпатичный чистоплотный скворец. На худой конец кошка.

Но не высказывать же это хозяйке? Между прочим, он в гостях.

Размерами домашний питомец журналистки смахивал на бройлера средней упитанности. Сперва Вадим решил было, что это какой-то редкий подвид, но, присмотревшись к будто инеем побитым перьям и бледной кости клюва, понял – не этим объясняется странный окрас. Просто ворон был очень стар.

Варя, бормоча под нос «Проша, Проша», начала через заботливо подведенный желобок сыпать в кормушку древней птице какие-то сухие гранулы, набирая их лопаточкой из ярко-красной коробки с иностранными надписями.

«Это что, уже специальный корм для домашних воронов выдумали?!»

– Чем вы его потчуете? – осведомился он у девушки.

– «Китикэт». Прохор его очень уважает.

Услышав свое имя, птица забавно раскланялась, как будто благодарила за угощение.

– А вы не очень похожи на милиционера, – сообщила Варвара, закончив кормежку.

– А что, лицо умное? – не обиделся майор.

– И это тоже. Но главное – речь у вас слишком книжная. «Потчуете»! – И хитро улыбнулась. – Я ж все-таки филолог, да еще и журналист.

– Да я, между прочим, тоже интеллигент в третьем поколении, – отшутился Вадим. – Отец доцент, маман – старший преподаватель.

Чуть не впал в соблазн процитировать крылатую фразу Владимира Вольфовича об отце-юристе и матери-русской, но сдержался. Почувствовал, что не ко времени и не к месту будет поминать Жириновского.

– Я ведь в милицию случайно попал… Пришел как раз в девяносто втором из армии, а тут уже все наизнанку вывернуто. Как жить – не знаешь. Вот, пошел в милицию, хоть какой-то кусок хлеба обеспечен и знаешь, чем заняться. Вот так с тех пор и…

– А родители? Как они отреагировали?

– Ужаснулись жутко! Позвали к себе. Отец к тому времени был в Германии, мама – в Израиле. Вышла замуж за своего профессора…

– Ой, что я тут заболталась, чаю надо поставить…

И Варя ушла, оставив Вадима наедине с вороном.

Пока Варвара брякала чем-то на кухне, Савельев подошел к книжному шкафу.

Книги, как скажет любой психолог (и следователь) могут многое сказать об их владельце.

Глянцевых обложек почти не было заметно, и, что порадовало почему-то майора, совсем не было этих дурацких женских любовных романов про донов Педро и Анжелик.

Все больше классика. И старая, и новая. Шекспир, Куприн, Горький с Чеховым, Пелевин, Павич, Перес-Реверте…

Три издания «Слова о полку Игореве», сборники «Пазники литературы Древней Руси», сочинения академиков Лихачева и Рыбакова. Ну да, ведь девочка, помнится, специализировалась на начальном этапе русской словесности.

Литературы по магии и оккультизму, вопреки ожиданиям, Вадим почти не заметил.

Всякие справочники, трехтомная энциклопедия «Мифы народов мира», «Золотая ветвь» Фрезера, какие-то книжки в бумажных обложках – как печатали лет десять назад. И непонятно как затесавшийся среди наукообразных сочинений «Дракула» Брэма Стокера.

Сыщик вынул одну из книжек, оказавшуюся справочником по волшебным цветам и травам.

«Мак, – прочел Вадим. – Символ Великой Матери означающий, кроме самой Гекаты-Кибелы, деву, ночь, сон. Посвящен всем лунным ночным божествам. Символизирует плодовитость, забвение, праздность. Кроваво-красный олицетворяет страдания Христа. В греко-римской традиции – эмблема Деметры, Цереры, Персефоны, Венеры, Гипноса и Морфея».

Любопытно, что бы сказали на такое его знакомые потребители маковой соломки?

Взял другую книгу, стоящую рядом, раскрыл на середине.

«Книги, не попавшие в канон, начинают жить своей тайной жизнью, частично переписываясь, частично уничтожаясь. Традиция апокрифической литературы не утратила своего значения до сих пор, тесно переплетаясь с иной запрещенной гностической тайноведческой литературой, основателем которой в первом веке был легендарный Симон Маг. Литература не для всех, а для избранного меньшинства, пасущего судьбы людей. Переписки соратников по партии, протоколы заседаний секретных обществ иллюминатов, уставы идеологических сект, красочные политические ребусы живут и ныне, веселя несмышленого обывателя своей ярмарочной небывальщиной, но незримо следуя за каждым его движением…»

Да, мудрено!

Прохор за спиной недовольно каркнул.

«Ну что ты скандалишь? – посетовал Савельев про себя, ставя книгу на место. – Не украду я ничего!»

– Вадим, идите, чай готов!

Чай был слабый, индийский, какой майор не очень любил. Зато к нему прилагалось несколько бутербродов с лососиной. Это Вадима обрадовало: обычно одинокие женщины, у которых он бывал в гостях, все норовили угостить его печеньем, а то и пирожным.

Поглощая нежнейшую розовую мякоть норвежской семги он, тем не менее думал – что и как нужно будет выспросить у Варвары.

Она, конечно, как говорило ему чутье матерого сыскаря (то самое пресловутое «шестое чувство»), к убийству Монго не причастна. Но весьма вероятно, имеет какое-то отношение к этому делу.

Но не в лоб же спрашивать?

– Варя, а как вы сподобились специализироваться… – справился Вадим, покончив с угощением, – на магической тематике?

– Ну вы б еще спросили, как я стала журналисткой…

– А как вы стали журналисткой?

– Как же еще? – пожала девушка плечами. – Как и вы милиционером. Жизнь такая. За классическую филологию платят мало; в аспирантуру не поступила… Просто подруга предложила написать для дамского журнальчика что-то мрачно-мистическое с привидениями и порчей… У них штатный астролог загулял. Ну вот, с этого начала. Хотя если честно. – Девушка замялась. – Понимаете, Вадим, в детстве у меня соседка была самая настоящая гадалка. Не шарлатанка какая-нибудь, а именно что настоящая… И у нее, только не смейтесь, даже жил настоящий домовой.

Савельев посмотрел на журналистку, мысленно крутя пальцем у виска.

Что ни говори, а женщины – существа нелогичные и непредсказуемые. Тоже выдумала – гадалка с домовым?!

– А вы его видели? – изо всех сил делая серьезное лицо, осведомился он.

– Если честно – нет, но что-то такое у нее в доме и правда было. – Она сделала страшные глаза и понизила голос:

– Представляете – старая квартира в старом доме, чуть ли не восемнадцатого века, пусть он там и строеный-перестроеный. И в ней – женщина. Этакая седая почтенная старуха: не поймешь, то ли ей шестьдесят, то ли все девяносто. К ней приезжали всякие люди – и бандиты, и депутаты… Одному она смерть предсказала, так через три дня его взорвали.

– А вам она ничего не предсказывала?

– Предсказывала, вообразите себе. – Девушка, казалось, слегка обиделась.

– И что именно?

«Вот пристал!!» – засигналил вспыхнувший на ее щеках румянец.

– Нельзя говорить, – серьезно и строго сообщила Варвара.

– Не она случайно ворона вам подарила?

– Не-эт, – тряхнула кудряшками Озерская. – Прохор – это наша фамильная достопримечательность.

Поймав вопросительный взгляд парня, она подошла к клетке и погладила ее.

– Ворон находится в нашей семье с восемнадцатого века! По преданию, его подарил моей пра-пра-прабабке какой-то знатный вельможа, воспылавший к ней неземной страстью. Вот, кстати, ее портрет.

Ткнула рукой в старинное полотно в овальной золоченой раме, с которого смотрела темноволосая красавица, чертами лица отчасти напоминавшая цыганку.

– Вы на нее удивительно похожи, – заметил Савельев.

– Да, так все говорят. А еще говорят, что эта птица приносит счастье. И… деньги! Вот тут чистая правда!

– Как это? – удивился майор.

– А вот так. Этот вельможа был большим чудаком. Положил в каком-то то ли английском, то ли швейцарском банке крупную сумму на имя ворона и распорядился ежегодно в начале февраля выдавать владельцу птицы некоторое количество денег на ее содержание…

– И как? – не поверил Савельев. – Неужели до сих пор платят?

– Как часы! – горделиво воскликнула журналистка. – В этом году я получила пятнадцать тысяч рублей!

– Ого! – присвистнул Вадим. – Пятьсот баксов на «Китикэт» для птички? А откуда поступают деньги, отследить не пробовали?

– А зачем? – не поняла девушка. – Так интереснее. Старая родовая тайна, и все такое. Нет в вас романтики, товарищ майор… Или лучше господин?

– Все едино, – буркнул следователь.

Он не стал возобновлять начатую тему, хотя птица-рантье – это что-то!

– Варя, а все-таки как получилось, что Монго вдруг обратился именно к вам с предложением о нем написать? Или инициатором были все-таки вы?

– Как вам сказать? – задумалась Озерская. – С одной стороны, я к нему первая обратилась, а с другой – вроде бы как он ко мне.

– Прошу прощения, не понял?

– Если точно, то я виделась с ним не два, как вам сказала при нашей первой беседе, а три раза. Собственно, когда впервые с ним встретилась (это было на презентации его новой книги в «Библио-Глобусе»), то только хотела договориться о подробном интервью. Интервью с популярной личностью для «Московского времени». На четыре сотни уев договоренность, – вздохнула девушка. – И я на презентации пробилась к нему как-то, распихала этих сумасшедших баб, которые по нему с ума сходили…

Савельев понимающе кивнул головой. Да уж, видели, знаем.

– Он было хотел послать меня… в информационный отдел «Русской магии». – Варя усмехнулась. – А потом вдруг заинтересовался. Вообще, как я теперь припоминаю, все это довольно странно было. Сначала он очень внимательно рассматривал меня.

– Ну тут как раз ничего странного, – пошутил Вадим.

– Да нет, не в этом смысле, – буркнула, чуть надув губки, журналистка. – Именно, что изучал, а не просто как мужчины… Ну как вам объяснить? Так обычно смотрят, когда что-то хотят рассмотреть и запомнить, чтобы потом описать… Я сама в детстве занималась живописью… Ну как будто хотел сделать рисунок по памяти. Вот… А еще он потер лоб, как будто что-то вспомнить пытался. А потом сказал, что непременно со мною свяжется. И связался. Ну я говорила вам об этом.

– Да, ваш первый визит к нему…

– Тогда не было ничего интересного, необычного. А вот второй…

– Когда он расспрашивал вас о ваших предках?

– Угу. Собственно, это было как будто интервью со мной. Я даже сперва решила, он меня собирается, – Варя усмехнулась, – немножко в постель затащить. Как раз тогда он и предложил мне должность пресс-секретаря. Но потом разговор как-то плавно перешел на моих предков…

– А зачем они ему понадобились, не знаете? – спросил Вадим.

– Не знаю! – бросила она с легким раздражением. – И даже никаких догадок нет. Он что-то говорил, будто я ему напоминаю портрет какой-то знаменитой предсказательницы пушкинских времен. Даже спросил, нет ли у меня в роду чародеев? А я ему еще сказала, что этого быть не может.

– Почему? Мало ли как жизнь могла сложиться. Вот, например. – Савельев показал на картину. – Чем не колдунья? Взгляд у нее, скажу я вам…

– Ну-у, товарищ майор… – лукаво улыбнулась Варвара. – Она жила задолго до рождения Александра Сергеевича. К тому же моя семья приехала в Россию только в семидесятые годы. – И увидев недоуменно поднявшиеся брови Вадима, уточнила: – Позапрошлого века, девятнадцатого. Откуда-то из Германии.

Следователь недоверчиво прищурился. Не угадывалась в Озерской кровь тевтонов. Скорее венгерская или румынская.

– Да, вот такие дела. Материал я сделала, но что-то он «Новостям» не глянулся: сказали, надо его доработать. Сенсационности подпустить, что ли. И тут Монго вдруг позвонил как раз за день до… смерти и пригласил меня утром явиться, чтобы взглянуть на нечто любопытное.

– Что?

– Он не сообщил. Сказал лишь, что это связано с моими пращурами.

Вадиму внезапно почудилось, что Варя в этот момент как-то напряглась, словно выдала что-то, прежде скрытое.

– А когда он звонил? В смысле, в котором часу?

– Часов, может, в девять вечера… или в десять, я уже не вспомню.

То есть за пару часов до убийства, отметил сыщик.

– Это имеет какое-то значение?

– Может, да, а может, и нет.

«Мутная история», – подумал Вадим.

Хотелось прояснить еще один вопрос.

– Простите мою некомпетентность. Но что это за «Ода Семи звездам», о которой вы упоминали у Стрельцова?

Варя закусила губку и покраснела.

– Вы знаете, кто такой Барков? – начала нерешительно и заалела еще гуще.

Майор кивнул.

Как-то в разгар гласности и перестройки, когда стали печатать все и вся, он приобрел небольшую книжицу под названием «Девичья игрушка, сочинения Ивана Баркова». Да еще и притащил ее на работу. А когда раскрыл и пролистал пару страниц, то волосы стали дыбом. Потом целый день следил, чтобы, не дай бог, книжка не попала в руки начальству. Глядишь, уволили бы подчистую за «хранение и распространение порнографии». Таких матерных загибов, какие употреблял поэт просвещенного XVIII века, Савельеву не случалось слышать даже от закоренелых преступников, речь которых отнюдь не отличается изяществом выражений.

Выбрасывать томик не стал, пожалел потраченного червонца. Принес домой и засунул куда-то во второй или третий ряд книжного шкафа.

– Ну «Лука Мудищев» там… – проявил свою эрудицию и внезапно почувствовал, что тоже краснеет.

– Ой, что вы! – всплеснула руками Озерская. – Да какой же это Барков?! «Лука» написан гораздо позже, уже в девятнадцатом веке. А Барков скончался в тысяча семьсот шестьдесят восьмом году. Кстати, тоже при невыясненных, весьма туманных обстоятельствах. Вроде бы покончил жизнь самоубийством. Причем в некоем пикантном месте – то ли в борделе, то ли в нужнике… Однако существует версия, что это было хорошо спланированное политическое убийство…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю