Текст книги "Загадка смерти генерала Скобелева"

Автор книги: Андрей Шолохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

«Господин первый консул»

В начале февраля произошла восторженная встреча М. Д. Скобелева с жившими в Париже сербскими студентами, которые 5 числа преподнесли ему благодарственный адрес. Обращаясь к ним с ответной речью, Михаил Дмитриевич, в частности, заявил: «Мне незачем говорить вам, друзья мои, как я взволнован, как я глубоко тронут вашим горячим приветствием. Клянусь вам, я подлинно счастлив, находясь среди юных представителей сербского народа, который первый развернул на славянском востоке знамя славянской вольности. Я должен откровенно высказаться перед вами – я это сделаю.

Я вам скажу, я открою вам, почему Россия не всегда на высоте своих патриотических обязанностей вообще и своей славянской миссии в частности. Это происходит потому, что как во внутренних, так и во внешних своих делах она в зависимости от иностранного влияния. У себя мы не у себя. Да! Чужестранец проник всюду! Во всем его рука! Он одурачивает нас своей политикой, мы жертва его интриг, рабы его могущества. Мы настолько подчинены и парализованы его бесконечным, гибельным влиянием, что если когда-нибудь, рано или поздно, мы освободимся от него, – на что я надеюсь, – мы сможем это сделать не иначе как с оружием в руках!

Если вы хотите, чтобы я назвал вам этого чужака, этого самозванца, этого интригана, этого врага, столь опасного для России и для славян… я назову вам его.

Это автор „натиска на Восток“ – он всем вам знаком – это Германия. Повторяю вам и прошу не забыть этого: враг – это Германия. Борьба между славянством и тевтонами неизбежна».[16]16
  Речь ген. Скобелева в Париже, 1882. Красный архив. – Т. 27. – С. 219–220.


[Закрыть]

На другой день Скобелев принял в своей квартире корреспондента одной из французских газет Поля Френсэ, в беседе с которым он вновь подтвердил свою политическую позицию, сказав: «Я действительно произнес речь, вызвавшую некоторую сенсацию, и вот я только что получил от моего адъютанта следующую выдержку из газеты:

Государь император только что дал одному из строящихся на Каспийском море судов имя „Генерал Скобелев“. Оказание мне этой чести, крайне редкой, доказывает, что я отнюдь не вне милости и что, следовательно я нахожусь здесь по своей доброй воле Но если бы моя откровенность и сопровождалась неприятными для меня последствиями, я все-таки продолжал бы высказывать то, что я думаю Я занимаю независимое положение – пусть меня только призовут, если возникнет война, остальное мне безразлично. Да, я сказал, что враг – это Германия, я это повторяю. Да, я думаю, что спасение в союзе славян – заметьте, я говорю славян – с Францией».[17]17
  Речь ген. Скобелева в Париже, 1882. Красный архив – Т. 27 – С. 221


[Закрыть]

Речь перед сербскими студентами вызвала отклик во всей Европе, быстро докатившийся до берегов Невы. После ее появления в печати русский посол в Париже князь Орлов тут же отправил донесение министру иностранных дел Гирсу «Посылаю вам почтой речь генерала Скобелева с кратким донесением, – писал посол – Генерал тот в своих выступлениях открыто изображает из себя Гарибальди. Необходимо строгое воздействие, доказать, что за пределами России генерал не может безнаказанно произносить подобные речи и что один лишь государь волен вести войну или сохранить мир. Двойная игра во всех отношениях была бы гибельна. Московская (тут явная ошибка, надо петербургская. – Авт.) его речь не была столь определенна, как обращение к сербским студентам в Париже».[18]18
  Речь генерала Скобелева в Париже – С. 218


[Закрыть]

Находившийся в Крыму бывший военный министр Д. А Милютин отмечал в эти дни в своем дневнике «Газеты всей Европы наполнены толками по поводу неудачных и странных речей Скобелева – петербургской и парижской Не могу себе объяснить что побудило нашего героя к такой выходке Трудно допустить, чтобы тут была простая невоздержанность на язык, необдуманная, безрассудная болтовня, с другой стороны, неужели он намеренно поднял такой перепрлох во всей Европе только ради ребяческого желания занять собою внимание на несколько дней? Конечно, подобная эксцентрическая выходка не может не встревожить и берлинское, и венское правительство при существующих отношениях между тремя империями. Тем не менее самое возбуждение общественного мнения такими речами, какие произнесены Скобелевым, выявляет больное место в настоящем политическом положении Европы и те черные точки, которых надобно опасаться в будущем. Любопытно знать, как отнесутся к выходкам Скобелева в Петербурге»[19]19
  Дневник Д. А. Милютина. – М., 1950. – Т. 4. – С. 127.


[Закрыть]

Официальный Петербург был чрезвычайно встревожен парижскими событиями, или, точнее говоря, откликом на них в Германии и Австро-Венгрии. 8 февраля 1882 года государственный секретарь Е. А. Перетц отмечал: «Речь Скобелева к парижским студентам, произнесенная против Германии, волнует петербургское общество».[20]20
  Дневник Е. А. Перетца. – М.-Л., 1927. – С. 125.


[Закрыть] Примерно в эти же дни граф Валуев записал в дневнике «Невозможное множится… После речи здесь ген. Скобелев сервировал новую поджигательную речь в Париже, выбрав слушателями сербских студентов».[21]21
  Дневник П. А. Вапуева. – Пг., 1919. – С. 183.


[Закрыть]

Александр III выразил недовольствие случившимся. В «Правительственном вестнике» было опубликовано специальное заявление правительства, в котором оно осуждало выступление Скобелева. «По поводу слов, сказанных генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, – сообщалось в заявлении, – распространяются тревожные слухи, лишенные всякого основания. Подобные частные заявления от лица, не уполномоченного правительством, не могут, конечно, ни влиять на общий ход нашей политики, ни изменить наших добрых отношений с соседними государствами, основанных столь же на дружественных узах венценосцев, сколько и на ясном понимании народных интересов, а также и на взаимном строгом выполнении существующих трактатов».[22]22
  Правительственный вестник. – 1882. – № 29. – С. 1


[Закрыть]

В Париж ушло распоряжение, приказывающее Скобелеву немедленно вернуться в Россию. 10 февраля князь Орлов докладывал: «Я сообщил генералу Скобелеву высочайшее повеление возвратиться в Петербург. Несмотря на лихорадку, которой он болен, он выедет завтра и поедет, минуя Берлин, о чем я предупредил нашего посланника». Через два дня последовало новое донесение: «Генерал Скобелев выехал вчера вечером. Ему указана дорога через Голландию и Швецию, дабы избежать проезда через Германию».[23]23
  Речь ген. Скобелева в Париже. – С. 220.


[Закрыть]

Опасения русских дипломатов имели основание, поскольку общественное мнение Германии было настроено против Скобелева. Беспристрастный наблюдатель, англичанин Марвин, посетивший в эти дни Петербург и бывший, проездом в Берлине, свидетельствовал: «По всему пути в разговорах только и слышалось, что имя Скобелева. В Берлине имя его повторялось в речах и беседах всех классов общества».

Иначе, естественно, отнеслась к Скобелеву французская общественность, представители которой откровенно радовались смелым словам «белого генерала». Скобелев несколько раз уверял: происшедшее не входило в его планы, что он стал жертвой газетной сенсации, что якобы, когда утром он прочитал свою речь в газете, то немедленно пошел в редакцию «Нувель ревю», но там его встретили словами: «Простите, но умоляем вас: не отказывайтесь от ваших слов».

Высоко оценил высказывания Скобелева и французский премьер-министр Гамбетта. В беседе с Михаилом Дмитриевичем он сказал, что эта речь «уже оказала им, французам, великую пользу, воспламенив сердца патриотическим жаром и возбудив надежды на союз с Россией». Правда, при этом он отметил, что в своей газете был вынужден ради политической осторожности «осуждать бестактность генерала».

Вероятно, Гамбетта был не прочь использовать Скобелева в своей политической игре. Он рассчитывал втянуть Россию в войну с Германией, а затем потребовать от последней территориальных уступок для Франции. Напомним, что в 1871 году Франция проиграла войну Германии и от нее были отторгнуты некоторые области.

Интересно, что в России политические единомышленники Скобелева не поддержали. Игнатьев и Аксаков поспешили обратиться с личными посланиями к всесильному обер-прокурору Святейшего синода Победоносцеву, в которых заверяли его в отрицательном отношении к происшедшим во Франции событиям.

«Душевно уважаемый Константин Петрович, – писал граф Н. П. Игнатьев, – Скобелев меня глубоко огорчил, сказав непозволительную речь в Париже каким-то сербским студентам. Он ставит правительство в затруднение своим бестактным поведением».[24]24
  К. П. Победоносцев и его корреспонденты: письма и записки. – Т. 1. – Ч. I. – С. 83.


[Закрыть] Ему вторил Аксаков: «Спасибо тебе за письмо, которое дышит искреннею патриотическою тревогою, но ты напрасно тревожишься. Я вовсе не одобряю парижской речи или несколько слов, сказанных Скобелевым в Париже студентам…»[25]25
  К. П. Победоносцев и его корреспонденты: письма и записки. – Т. 1. – Ч. I. – С. 275.


[Закрыть]

Недовольство Петербурга и отступничество единомышленников не поколебали решимости Михаила Дмитриевича любым путем повлиять на внешнюю политику российского правительства. Во время пребывания в Париже он пытается установить связь с руководителями русской революционной эмиграции.

Вот что об этом рассказывал народоволец С. Иванов: «Вскоре по приезде Скобелева в Париж к П. Л. Лаврову явился спутник Скобелева, состоявший при нем в звании официального или приватного адъютанта, и передал Лаврову следующее от имени своего патрона: генералу Скобелеву крайне нужно повидаться с Петром Лавровичем для переговоров о некоторых важных вопросах. Но ввиду служебного и общественного положения Скобелева ему очень неудобно прибыть самолично к Лаврову. Это слишком афишировало бы их свидание, укрыть которое при подобной обстановке было бы очень трудно от многочисленных глаз, наблюдающих за ними обоими. Поэтому он просит Лаврова назначить ему свидание в укромном нейтральном месте, где они могли бы обсудить на свободе все то, что имеет сказать ему Скобелев. Петр Лавров, этот крупный философский ум и теоретик революции, в делах практики и революционной политики оказывался очень часто настоящим ребенком. Он наотрез отказался от предлагавшегося ему свидания, и так как в ту минуту в Париже не оказалось никого из достаточно компетентных и осведомленных революционеров (народовольцев), которым он мог бы сообщить о полученном им предложении, на этом и кончилось дело».[26]26
  Иванов С. К характеристике общественных настроений в России в начале 80-х годов. Былое. – 1907. – № 9/21. – С. 199.


[Закрыть]

Попытка Скобелева установить контакт с одним из известных идеологов народовольцев, видимо, была вызвана начавшимся сближением некоторых офицеров с членами военной организации партии «Народная воля». В частности, известно, что в 1882 году «майором Тихоцким велись в Петербурге беседы на политические темы с генералом Драгомировым, занимавшим тогда пост начальника Николаевской академии Генерального штаба. Разговоры эти, которые касались, между прочим, вопроса о задачах военной революционной организации, Драгомиров заключил, по словам Тихоцкого, следующею дословною фразою: „Что же, господа, если будете иметь успех – я ваш“».[27]27
  К. П. Победоносцев и его корреспонденты: письма и записки. – Т. 1. – Ч. 1. – С. 275.


[Закрыть]

Но Драгомиров еще со времен русско-турецкой войны был одним из наиболее близких к Скобелеву людей. Советский историк В. Б. Велинбахов считает, что предпринятые «белым генералом» шаги в отношении Лаврова в значительной степени связаны с теми переговорами, которые велись Драгомировым в Петербурге.[28]28
  См.: Велинбахов В. Б. Генерал от «пропунсиаменто». Прометей. – 1969. – № 7. – С. 362


[Закрыть]

Конечно, Скобелев не был революционером и, безусловно, ни в коей мере не сочувствовал идеалам «Народной воли». Его попытки установить отношения с подпольем диктовались совершенно иными соображениями, ведь не зря друзья называли Михаила Дмитриевича «господин первый консул».

Хорошо знавший Скобелева, В. И. Немирович-Данченко так объяснял его поведение: «Я только из вашей статьи узнал, что в 1882 г. Скобелев искал в Париже свидания с Лавровым. В половине 80-х годов я, однако, слышал в Петербурге, что он через генерала… (похоже, что речь идет о М. И. Драгомирове. – Авт.) пробовал закинуть ниточку в революционные кружки. Это тогда меня не особенно удивило. Чтобы понять Скобелева, надо помнить, что это был не только человек огромного честолюбия, но, когда надо было, и политик – политик даже в тех случаях, когда могло казаться, что он совершает политические бестактности. В последние годы он, несомненно, создал себе такое кредо: правительство (в смысле старого режима) отжило свой век, оно бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры? Они тоже не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила – это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть лишь такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой сверхгероя. Но одной популярной личности мало, нужен лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть провозглашение войны немцам за освобождение и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярною в обществе. Но как ни слабы революционные элементы, и их, однако, игнорировать не следует – по меньшей мере как отрицательная сила они могут создать известные затруднения, а это нежелательно».[29]29
  Цит. по: Богучарский В. Я. Из истории политической борьбы в 70-х и 80-х гг. XIX века. – М., 1912. – С. 164.


[Закрыть]

Скорее всего так оно и было. «Цель оправдывает средства!» – лозунг вполне приемлемый для «белого генерала», любившего повторять: «Всякая гадина может когда-нибудь пригодиться. Гадину держи в решпекте, не давай ей много артачиться, а придет момент – пусти ее в дело и воспользуйся ею в полной мере… Потом, коли она не упорядочилась, выбрось ее за борт!.. И пускай себе захлебывается в собственной мерзости… Лишь бы дело сделала!»[30]30
  Цит. по: Скобелев. Личные воспоминания и впечатления В. И. Немировича-Данченко. – Спб., 1884. – С. 59.


[Закрыть]

Можно не сомневаться, если бы Скобелеву удалось подольше пробыть за границей, то он наладил бы связи с политической эмиграцией. Но его поездка в Париж прервалась грозным окриком из Петербурга, и он был вынужден срочно выехать в Россию.

Аудиенция в Зимнем

Можно только догадываться, с каким чувством возвращался Скобелев в Россию. С дороги он с горькой иронией писал Аксакову: «Меня вызвали по Высочайшему повелению в Петербург, о чем, конечно, поспешили опубликовать по всей Европе, предварительно сообщив, как ныне оказывается, маститому и единственному надежному защитнику нашего родного русского царского дома – кн. Бисмарку…»

Внутренне он был готов даже к отставке. Однако, переехав границу, несколько приободрился. Причина – горячие овации и заверения в поддержке многочисленных друзей, особенно военных, настроенных весьма решительно и разделявших позицию «белого генерала».

Высшее руководство России было поставлено Скобелевым в довольно затруднительное положение. Несмотря на вызванный им в Европе политический скандал, оно не могло отправить генерала в отставку, понимая, что подобное решение вызовет взрыв возмущения не только у русской общественности, но и в армии. Кроме того, военный и административный авторитет Скобелева был так высок, что его отставка в гораздо большей степени подорвала бы устои армии, чем его политические выходки. Это также не могло не принимать во внимание царское правительство.

Да и сам генерал, прибыв в Петербург, не сидел сложа руки. У него имелось немало доброжелателей в высших кругах, и чтобы смягчить предстоящий прием у государя, были нажаты многие пружины. В этом направлении, например, действовали и граф Игнатьев, и Катков, который в передовых статьях «Московских ведомостей» старался сгладить неблагоприятное впечатление от парижского выступления Скобелева, пользуясь поправками в интервью генерала с английскими и немецкими корреспондентами.

Военный министр генерал Ванновский встретил Скобелева выговором, но последний «как высокопревосходительный» (Ванновский был только «превосходительный») принял наказание довольно фамильярно, сказав, что сам сожалеет о случившемся.

Своими размышлениями о дальнейшей военной карьере Михаила Дмитриевича военный министр поделился с Перетцем: «Нельзя ему доверить корпуса на западной границе, – сейчас возникнут столкновения с Германией и Австрией, – может быть, он даже сам постарается их вызвать… Скобелева надо поставить самостоятельно. Главнокомандующий он был бы отличный, если же подчинить его кому-нибудь, то нельзя поздравить то лицо, которому он будет подчинен: жалобам и интригам не будет конца».[31]31
  Дневник Е. А. Перетца. – М.-Л., 1927. – С. 120.


[Закрыть]

Таким образом, можно было ожидать, что беспокойный генерал получит назначение вроде туркестанского генерал-губернатора. Сама по себе мысль поставить Скобелева начальником края, который он очень хорошо знал, имела свою логику и никого бы не удивила. Очень возможно, что на этом посту Михаил Дмитриевич чувствовал бы себя довольно независимо. При иных обстоятельствах генерал ничего не имел бы против такого назначения, но в тот период, когда в Западной Европе загорелась его звезда, отъезд в далекий Туркестан, хотя бы и в качестве генерал-губернатора, мог рассматриваться только как почетная ссылка.

Вопреки ожиданиям встреча Скобелева с Александром III прошла благополучно. Как Михаилу Дмитриевичу удалось отвести от себя императорский гнев, неизвестно до сих пор. Терялись в догадках и современники. Вот что рассказывал А. Витмер об этой встрече со слов дежурного свитского генерала. Император, «когда доложили о приезде Скобелева, очень сердито приказал позвать приехавшего в кабинет. Скобелев вошел туда крайне сконфуженным и по прошествии двух часов вышел веселым и довольным». Передавая распространившееся тогда мнение, Витмер добавляет: «Нетрудно сообразить, что если суровый император, не любивший шутить, принял Скобелева недружелюбно, то не мог же он распекать целых два часа! Очевидно, талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей».[32]32
  Витмер А. Что видел, слышал, кого знал Скобелев. Русская старина. – 1908. – № 12. – С. 696.


[Закрыть]

В. И. Немирович-Данченко писал об аудиенции у царя: «В высшей степени интересен рассказ его (Скобелева. – Авт.) о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати. Можно сказать только одно – что он выехал отсюда полный надежд и ожидания на лучшее для России будущее».[33]33
  Скобелев. Личные воспомииания и впечатления В. И. Немировича-Данченко. – С. 380.


[Закрыть]

Внешние успехи в Петербурге не сняли у Скобелева внутреннего напряжения. Он понимал, что идет по ниточке, которая в любую минуту может порваться. Его не покидали дурные предчувствия. Примечателен в этом плане разговор Скобелева с Дукмасовым – его адъютантом времен Балканской кампании. «Это постоянное напоминание о смерти Михаилом Дмитриевичем, – вспоминал Дукмасов, – крайне дурно действовало на меня, и я даже несколько рассердился на генерала.

– Что это вы все говорите о смерти! – сказал я недовольным голосом. – Положим, это участь каждого из нас, но вам еще слишком рано думать о могиле… Только напрасно смущаете других. Ведь никто вам не угрожает смертью?!

– А почем вы знаете? Впрочем, все это чепуха! – прибавил он быстро.

– Конечно, чепуха, – согласился я».[34]34
  Дукмасов П. А. Воспоминания о русско-турецкой войне и М. Д. Скобелеве. – Спб., 1889. – С. 457.


[Закрыть]

Похожий разговор приводит в своих воспоминаниях В. И. Немирович-Данченко. «Я уже говорил о том, как он не раз выражал предчувствия близкой кончины друзьям и интимным знакомым. Весною прошлого года (то есть 1882-го. – Авт.), прощаясь с доктором Щербаковым, он опять повторил то же самое.

– Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом же году!

Приехав к себе в Спасское, он заказал панихиду по генералу Кауфману.

В церкви он все время был задумчив, потом отошел в сторону, к тому месту, которое выбрал сам для своей могилы и где лежит он теперь, непонятный в самой смерти.

Священник о. Андрей подошел к нему и взял его за руку.

– Пойдемте, пойдемте… Рано, еще думать об этом…

Скобелев очнулся, заставил себя улыбнуться.

– Рано?.. Да, конечно, рано… Повоюем, а потом и умирать будем…»

22 апреля 1882 года Скобелев отправился в Минск к вверенному ему корпусу. Народ встречал «белого генерала» хлебом-солью. В Могилев, где стояла 16-я дивизия, во главе которой он участвовал в Балканском походе, Скобелев въезжал поздно вечером при свете факелов. Выйдя из экипажа, генерал шел с непокрытой головой по улицам, запруженным встречавшими его людьми. В Бобруйске его приветствовало все духовенство, возглавляемое каноником Сенчиковским.

Возможно, столь яркое проявление народного обожания дало новый импульс «бонапартистским» планам Скобелева. Во всяком случае уже в мае 1882 года во время последней поездки в Париж генерал нарушил «обет молчания». Он открыто фрондировал по отношению к Александру III, выражал свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказывался о будущей судьбе России.

Вполне вероятно, что во Франции у «белого генерала» сложился конкретный план действий, для осуществления которого по возвращении домой он начал лихорадочно обращать в деньги все свое имущество. Посетившему его князю Д Д. Оболенскому Михаил Дмитриевич заявил, что собирается ехать в Болгарию, где вскоре начнется настоящая война. «Но надо взять с собою много денег, – добавил он, – я все процентные бумаги свои реализую, все продам. У меня на всякий случай будет миллион денег с собою. Это очень важно – не быть связанным деньгами, а иметь их свободными».

Через несколько дней Оболенский вновь навестил Скобелева. Тот отдавал распоряжения о продаже бумаг, облигаций, золота, акций и т. п. «Все взято из государственного банка, все продано, и собирается около миллиона, – сказал Михаил Дмитриевич, – да из Спасского хлеб продается – он в цене, будет и весь миллион».[35]35
  Оболенский Д. Д. Наброски из прошлого. Исторический вестиик. – 1895. – № 1. – С. 102.


[Закрыть]

Когда в те дни к нему обратились с просьбой одолжить 5000 рублей, обычно исключительно щедрый Скобелев отказал. «Не могу дать никаким образом, – ответил он, – я реализовал ровно миллион и дал себе слово до войны самому не тратить ни копейки с этого миллиона. Кроме жалованья, я ничего не проживаю, а миллион у меня наготове, на случай – будет надобность ехать в Болгарию».

Эта история с миллионом по сей день продолжает оставаться одной из тайн, окружающих имя «белого генерала» То ли он собирал деньги для какой-то политической комбинации, то ли действительно намеревался ехать в Болгарию – нам остается только догадываться.