Текст книги "Та, что приходит вопреки"

Автор книги: Андрей Басирин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Андрей Басирин
Та, что приходит вопреки

1

Мартовское солнце играло в стеклах буфета радужными рыбками. Димур сидел у окна и листал книгу. Время от времени он поглядывал в окно, проверяя: ничего не изменилось? Двор пересекала тройная цепочка следов. Она решительно, словно нож раскройщика, сворачивала к подъезду, а затем бросалась прочь. Девушка в черном топталась у мусорных баков, не отваживаясь войти.

– Давай уж, решайся, гил, – бросил Димур вполголоса, – чай прогорчит.

И девушка услышала его. Беспомощно поведя плечиком, зашагала к подъезду – словно в омут бросилась.

Димур налил чаю: себе в пиалу с летучими мышами, гостье в кружку. За спиной уютно гудел холодильник. На белой эмали его дремал игрушечный щенок с магнитами в лапах. К щенку этому гости относились загадочно. Не один, так другой подвешивал зверька на краю пропасти: передние лапы на крышке, задние в воздухе.

Люди опытные скажут, что это крик о помощи.

Димур же считал, что его гости забыли порох господа.

Звонить гостья не стала. Она топталась под дверью, не решаясь войти.

– Открыто, – позвал Димур. – Входи-да, не бойся. Я-человек говорю.

Замок щелкнул.

– Здрасьте. – Гостья придержала сползающий с плеча рюкзачок. – А я к вам. Можно?

Робость различается по возрастам. Бывает детская – озорная, щенячья. Годам к шестнадцати она становится хмурой и насупленной, чтобы смениться очаровательной сутулостью двадцатилетия. Вот как сейчас.

– Мне сказали, кроме вас, никто не поможет. Это правда, да?

– Правда. Садись, гил, – Димур протянул кружку с чаем. – Звать-то тебя как?

– Тамой. Томкой только не зовите, – предупредила она сердито. – Я вам не собака.

Снег таял на шубке, заставляя мех топорщиться черными иглами. Димур разглядывал третью. Скуластое лицо, удивительно белая кожа, волосы в тон шубке… вернее, наоборот. И – вызывающе розовая прядь надо лбом. И – черные тонкие колготки (хотя по мартовским погодам лучше бы джинсы).

– Тама, – проговорил он. – Утро начинается с доброй удачи. Ты ведь не знаешь этого слова, маленькая гил?

Ресницы вверх-вниз. Тама пожала плечиками и беспомощно улыбнулась.

– Садись, Тама, я-человек говорю. Когда ты сбежала из дому?

– Сегодня… сейчас то есть. – Она взяла кружку и осторожно отпила. – Да! – вдруг выпалила она. – Вы же не знаете! Я ночью все поняла. Ну… что я особенная. И куда идти сразу поняла.

Веки Тама чернила густо-густо – видимо, так полагалось в ее представлении женщинам-вамп. Утром она ревела, и на щеках остались едва заметные черные полоски.

– А чему вы будете меня учить? – спросила она деловито. – Против вампиров, да?.. Или, – понизила голос, – вы темный? Я и темной могу, не думайте! У меня даже вон…

Она схватилась за рюкзачок. Рукав шубки мазнул Димура по пальцам, выбивая пиалу.

– Ой!..

Движения его Тама не заметила – таким быстрым оно было. На рукаве Димура, там, куда плеснул кипяток, расплылось влажное пятно. Спасенная пиала дымилась в руке.

– Цы-ыпа. – Тама потрясенно выдохнула: – Вы ее поймали! Но как?!

Димур не ответил. Поставил пиалу на подоконник – подальше от края, от непредсказуемой гостьи – и взял со стола чайничек.

– Она у вас любимая, да? Учитель подарил?

– Учитель… Я ее украл. У Ян… у одной гил вроде тебя.

– Значит, любимая, – отрезала Тама. – А на вид такая уродская, с мышами… – И спохватилась: – Слушьте, а чему вы меня учить будете? Боевке? Ну, в смысле магии боевой?

Обожженное колено саднило. Димур покачал пиалу в пальцах (летучие мыши укоризненно взмахнули крыльями) и приказал:

– Раздевайся.

– Чего?..

– Раздевайся, говорю. Это первый урок.

Пальцы Тамы потянулись к верхней пуговице шубки и замерли. Глаза подозрительно блеснули:

– Вы… серьезно?!

– Совершенно. И не реви, опять тушь потечет.

Напоминание про тушь и про «опять» подействовало. Тама растерялась. Стянув черный с розовым свитер, она застыла, зябко обнимая себя за плечи.

– Юбку… тоже?..

– Юбку оставь пока. И бюстгальтер не надо, с ним ясно все, вот сапоги сними. – Фразы ложились барабанной дробью. В их ритме билась жестокая сила приказа. – Стань у стола, где свет.

Димур осмотрел шубку и с сожалением бросил на стол. Поднес к глазам свитер; ткань затрещала искрами статического электричества.

– Мне холодно!

– Стой-жди, маленькая гил. Я-человек говорю. «Цыпа, – дернула плечом Тама. – Словно с армейским

барабаном разговариваешь».

Димур обошел вокруг Тамы, разглядывая мочки ее ушей. Заставил вытянуть в стороны руки и осмотрел пальцы.

– Порох господа… без ауры, да. Выворачивай карманы. До сих пор Тама крепилась. Но тут уж, конечно, не выдержала:

– Как это – без ауры?! Я что – мертвячка?! И карманов у меня нету!

– Ц-ц-ц, маленькая гил. Нет так нет, рюкзачок покажи.

– Не стану! – она прижала рюкзак к груди. И вдруг рванула завязки: – Да на, подавись! А то, что у меня миссия… что я с детства всем чужая… это плевать?! Да?..

На стол посыпалась разная мелочевка, что обычно копится в девчачьих рюкзачках: просроченные билеты, фломастеры, монетки. Помаду и духи Димур отложил сразу. Поколебавшись, добавил к ним фонарик. На «дерринджере» его взгляд задержался:

– Бандитов боишься?

– Одного, – хмуро отозвалась Тама. – Который пистолет подарил.

– А пули – почему серебряные?

Девушка засопела. Весь вчерашний вечер она убила на возню с серебрянкой. Тогда эта идея казалась превосходной. А сейчас… Куча отвергнутых вещей росла: билеты, грубо оструганный колышек, флакон с мутной водой.

– Это зачем? «Ты тринадцать картечин козьей шерстью забей»… – Димур щелчком отправил в кучу патрон двенадцатого калибра. – На оборотней охотишься?

– Слышь, ты, – разозлилась Тама, – хва издеваться, да? Декольте мерзнет.

Димур протянул ей свитер:

– Одевайся, маленькая гил. Спасибо тебе.

– Че спасибо-то? – опешила Тама.

Димур вытащил из горки вещей головку чеснока.

– За это, храбрая, безрассудная гил. – Жесткие ритмы в его интонации понемногу смягчались. – Это послание без надежды. «Тама» на языке моего народа. Доставила ты его быстро, я-человек говорю. И чья-то добрая жизнь вернулась в руку господа. Стой-жди здесь.

– Цы-ыпа… Эй, постой! – Да?

– Димур, слушай… – Девушка сдула со лба непослушную прядь. – А послание – куда?.. И почему послание, когда это чеснок?.. – Она нервно сгребла со стола «дерринджер», затем бросила обратно. Прижала ладони к груди: – Димчик… У меня же миссия!..

– Вот твоя миссия, – Димур показал чеснок. – Другой не будет. Извини.

– Как это?.. Я, значит, как дура… перлась… – губы ее задрожали.

Димур не дослушал и вышел из кухни.

…К девушкам на Земле обращаются по-разному: «мисс», «донья», «мадемуазель», «эй ты». Обращения «гил» Тама что-то не припоминала. Хоть выглядел Димур вполне обыденно: невысокий, белобрысый, на носу веснушки, но Тама не обманывалась. Он странный! Жаль, цвет глаз не запомнила… наверное, голубые. Должны быть голубыми или серо-стальными. Что еще? Джинсы вытерты на внутренней стороне голени. Потому что ноги кривые. Как у кавалериста.

Девушка прошлась по кухне. Взяла с подоконника книгу, перелистала. В первый миг буквы показались ей незнакомыми. Затем они перетекли друг в друга, складываясь по-особому, и Тама прочитала: «Послания из Слаг-Равина. Пилообразная зеленая аура (рис. 74). Денеб – фиолетовая аура и кремовая кайма с невыраженной фрактальной структурой. Денеб-1 и Денеб-3 отличаются лишь частотой пиков (рис. 75)». На той же странице переливались объемные картинки: гелевая ручка «Forpus» в зеленой ауре (как было обещано) и голый мальчишка с равнодушным отталкивающим лицом.

Девушка испуганно оглянулась на дверь. К счастью, Димур возился в соседней комнате, так что Тама спокойно могла рассмотреть глупую картинку.

Позавчера она села на диету. А вчера (четырнадцатого, только не февраля, а марта) к ней пришел Валентин.

Ввалился он в три часа пополуночи, что, говоря прямо, и вчерашним-то не считается. Несло от него селедкой и «Джек Дэниэлсом». В сортах виски Тама разбиралась слабо, зато она прекрасно разбиралась в Валентине.

– Чего тебе, цыпа? – начала она и осеклась.

Из-под полы пальто торчали стебли. Колючие, темно-зеленые, изломанные по самое не могу. В Валькином шарфе запутался сморщенный махровый бутон – словно ломтик розовой ветчины. Из кармана выглядывала банка шпрот.

– Том-м-м-м, – мелодично промычал Валентин. Собравшись с духом, он начал расстегивать пуговицы пальто. Из-под пальцев вывалился неопрятный комочек, в котором с трудом угадывалась обгоревшая долларовая купюра. – А я того… с влюблюбле… тебя…

– Спасибо.

– Да, Томусь. Я того… п-предложение шел д-делать… – Он полез в карман. – От кторого невозможно…

Обнаруженная в кармане банка шпрот поразила его до глубины души. Он тряс ее, словно надеясь, что та превратится в бархатный футляр, и заискивающе поглядывал на Таму, приглашая разделить с ним изумление.

– С днем, Томусь! Я тебя люблю. Люблю как… как сорок тысяч…

– Долларов?

– Б-братьев. Я, может, к твоим ногам…

И заснул. Тут же, на коврике. Тама, как могла, втащила его на диван, а могла она плохо. Сидящая на диете двадцатилетняя девчонка вообще мало что может. Ни коня остановить, ни в избу.

Утром ее накрыл зов. Она ушла из дома, накрепко решив больше сюда никогда не возвращаться.

…Он вообще неплохой человек, Валька-то. Можно сказать – цыпа. Но бандит. Тама о нем только хорошее слышала: и Робин Гуд он, и вообще. Однажды Леньку Кибенематика дедовским «шварцмессером» порезал. Они об анимэ поспорили, и Ленька сказал, будто «Унесенные духами» Миядзаки – это мура для баб. Ну ерунда, правда? С «Унесенными ветром» перепутал.

Ленька провалялся в больнице два месяца. А Валентина с тех пор уголовники прозвали «Миядзаки».

Комната, куда ушел Димур, выглядела бедно. Радужное зеркало на стене, тюфяк, компьютерный стол с помигивающим лампочками кибернетическим монстром, этажерка, вся уставленная разномастными шахматными конями.

– Стой на месте, гил, – не оборачиваясь, приказал Димур. – Ты и так зашла далеко.

«У него что, глаза на затылке?» – удивилась Тама.

Димур подошел к компьютеру и отщелкал на клавиатуре сложный ритм. Радуга сошла с зеркала, открывая черное закатное небо и витые шпили замка. От неожиданности Тама ахнула.

Димур размахнулся и швырнул чеснок в зеркало. Пробив невидимую границу, тот расправил крылья и нетопырем умчался к замку.

– Цы-ыпа… – только и смогла сказать Тама.

– Вот твоя награда, гил. – Димур протянул девушке пачку денег и блюдце со щепоткой крупной сероватой соли. – Выйдешь отсюда, не оглядывайся. Соль господа разъест твою память, я-человек говорю. Ты проживешь счастливую жизнь.

– Нет.

– Почему?

– Не хочу. – Тама демонстративно уселась на пол. – Не хочу я счастливой жизни. Думаешь, пнул под зад и все, да?! А вот фиг тебе. – И добавила устало: – Мне некуда идти.

– Почему, гил?

Тама вздохнула и призналась:

– Я слабая. Я у одного мерзавца в… в… – она поискала слово, но не нашла, – в общем, он на меня глаз положил. И все. Парни как чумную обходят. Один вообще без вести пропал – в день святого Валентина. Понимаешь? – Она на четвереньках подползла к Димуру и схватила его за руку. – Слушай… Ты не хочешь учить, ладно. А может, – она с надеждой кивнула в сторону зеркала, – там научат? Мне сила вот так нужна!.. Валент, он ведь никто и звать никем!.. Но живет как заговоренный. И все его боятся. А я – ненавижу! Сильнее жизни ненавижу!!!

Димур поднял девушку с пола. Та не сопротивлялась.

– Помоги! Прошу тебя!

– Ты забыла руки господа, гил. Что ж… Я расскажу тебе. Слушай и слушай.

Туман затянул зеркало. Скрылся замок под тусклым свечением жидкого олова, исчезли шпили, погасло небо цвета мазутного пламени.

– Порой случается, что зов о помощи не может дойти. Людей разделяют океаны, лиги и мили пути, века или чужие миры. А от того, дойдет послание или нет, зависят чьи-то жизни. И тогда человек отправляет таму. На языке Браваты, моего народа, – «то, что дойдет вопреки». Это может быть бутылка с письмом, брошенная в океан, стрела, отданная на волю ветра, пес, несущий пакет за ошейником.

Рано или поздно все они попадают на Землю. Сперва в виде неясного беспокойства, обрывка души – ищут человека, способного воспринять их, сделать явными. Потом обретают форму. Слово «там» вашего языка – искаженное браватийское. Как и слово «томиться».

Но не каждый способен вынести бремя тамы. Тоска о несбывшемся слишком сильна. Она лишает покоя и сна, толкает на необдуманные поступки. Слабые торопятся избавиться от непосильной ноши: кто-то превращает ее в песню, в книгу, кто-то ищет утешения в играх. Некоторые упиваются нытьем и жалобами; таких тама покидает раньше всего.

Лишь самые упорные идут до конца. Рано или поздно они оказываются у этого зеркала: ведь я живу во всех городах мира. Ты зря отказалась от соли господа, гил. Тяжело жить, зная, что ты – всего лишь почтовый голубь в клетке.

– Но… Но, Димчик, ведь миссия… Я же чувствовала, что я – особенная!

– Прими мою печаль.

– Ни фига, – Тама зло сдула со лба розовую прядь. – Это не может быть так. Ты ведь что-то недоговариваешь, да? А если кто не отдаст?

– Иногда человек забывает порох господа и присваивает таму. Тогда сила, запертая в ней, творит чудеса.

– Ага. Например, банку шпрот – в «Ролекс».

– Что-что?..

– Ничего, я так.

– Так… На время обманщик получает небывалое могущество. Но порох господа горит быстро. Рано или поздно тама сожрет упрямца.

– А отправленную таму вернуть можно?

– Нет.

– Ясненько. – Чтобы Димур не видел ее лица, девушка отвернулась. – Ну, спасибо за участие. Огромненькое! Я пойду?

Отчаянно горбясь, она потянулась за рюкзачком. «Мне бы только отсюда выбраться, – мелькнуло в голове. – А там до реки – и все».

О том, что Москва-река еще подо льдом, Тама старалась не думать.

Ох, она дура. Приперла чесночок, идиотка. Сама, своими руками силу отдала! Миссия у нее, блин!

Уже на кухне, когда она кидала в рюкзак ставшую ненужной мелочевку, ее настиг голос Димура:

– Постой, гил. Не взяла деньги, возьми другое.

–  ?

– Ты можешь отправить таму. Отсюда она дойдет мгновенно.

– Таму?! – Она выпрямилась. – Кому?

– Кому угодно.

– А если… – Она облизала внезапно пересохшие губы. Кричать из комнаты в комнату показалось ей ужасно глупым. – А если я потеряла этого человека? Ну… его месяц уже как нет?..

– Это неважно.

– И… и я увижу его в зеркале?! – В комнату с шахматными конями девушка просто ворвалась.

– Конечно. Отдай мне свою самую ценную вещь. И пиши письмо, которое хочешь переслать.

Ломая ногти о застежку, Тама рванула с запястья золотой браслет.

– Вот, держи! Я… я сейчас!..

Димур с интересом осмотрел переданные ему часы. «Rolex Lady Oyster». Сапфировое стекло, циферблат «шампань» с сахаринками бриллиантов. Он нечасто покидал свою квартиру, но кое-что о мире людей знал. От часов несло чванством и большими деньгами.

На оборотной стороне черными искорками вспыхивала гравировка: «Принцессе Тамаре от властелина Лапуты». Неведомый даритель обожал японские мультфильмы.

– Написала? – Да.

Димур бесцеремонно пробежал записку глазами. Для любовного письма в ней было слишком мало слов и много зачеркиваний. А еще от листка веяло опасностью.

– Ты рискуешь, гил. Это письмо нарушит нопу – ход вещей.

– Да засунь эту нопу себе в жопу!!! – взвилась Тама. – Понял?! И мне вообще на вас плевать, ур-родов!

Она подбросила на ладони часы с защелкнутым застежкой письмом и швырнула их в зеркало. Отскочив от стекла, часы упали на пол. Повисла звонкая тишина.

– Эти часы… – Димур пошевелил браслет носком ботинка. – Это ведь ли-ша, вещь без цены. Ты хотела меня обмануть, гил.

– Сволочь, – прошептала Тама побелевшими губами. – Какая же ты сволочь… – Она бросилась на Димура с кулаками: – Ты!!! Ты просто не хотел отправлять!.. Потому что Стэн… Стэна…

И разревелась.

Димур пожал плечами. Женские истерики его мало трогали. Девчонка пыталась отправить таму мертвецу. Мало того – в послании хотела предупредить, как тот погибнет. И, наконец, использовала для отправки письма ли-шу. А это уж совсем недопустимо.

Тама состоит из двух частей: послания (браватийцы зовут его «сага») и носителя-артеака. Одно без другого бессмысленно. Бросьте письмо в океан без бутылки: далеко оно уплывет? Бросьте одну бутылку – дождетесь ли вы помощи?

На пути к адресату посланию приходится пересекать много миров. Переходя из одного в другой, артеак меняется, подчиняет своей воле окружающих, творит чудеса. Чтобы послание дошло, нужно много силы. Поэтому артеаком может стать лишь действительно ценная вещь.

Святой порох господа! Часы эти – вещь, конечно, дорогая. Но для Тамы стоят не больше пушинки на свитере. Разве есть в них сила?

А неудавшаяся тама – вещь опасная. Записку надо сжечь как можно быстрее, а то натворит дел. Димур нагнулся за часами. Хлопнула входная дверь, но он даже не оглянулся девушке вслед.

Белый прямоугольничек письма куда-то исчез. Димур еще раз проверил браслет. Записки не было. Значить это могло только одно: в последний миг Тама нашла и инициировала другой артеак.

Сама, без его, Димура, помощи.

– Клянусь револьверами господа, – проговорил он вполголоса, – это чудо. Расскажи мне кто другой, я-человек сказал бы: «Ты лжец и забыл порох всевышнего».

Он ненадолго задумался. Потом подошел к окну, раскрыл его и выбросил часы в синеющий московский вечер.

Шубку Тама забыла у Димура. Вернуться она не могла, даже если бы захотела. Адрес выгорел в Таминой памяти. Но это и к лучшему. По крайней мере, дурацкие мысли отвязались. Топиться идти, надо же!.. Анна Каренина нашлась. В горле застыл ком, затылок томило предчувствием простуды. Зато при одной мысли о ледяной воде Таму начинало мутить.

Раз утонутие отменилось, с взрослой рассудительностью решила она, это как бы новая жизнь. И отпраздновать ее надо чем-то особенным. Таким, чего никогда в жизни не было.

Так что она купила в киоске бутылку дешевого «кьянти» и, гордо хлюпая носом, отправилась на мост.

Промозглый ветер лез под свитер нахальными Валькиными руками. Лед у опор моста смерзся глыбами; глядя на них, Тама подумала, что утопиться здесь можно, лишь пригнав баржу динамита.

Порывшись в рюкзачке, она достала «кьянти». Бутылка эта в Таминой жизни была первой, так что о штопоре девушка не подумала. Пришлось бить горлышко о камни.

Стерев осколки носовым платком, она сделала первый глоток.

Ну! И! Дрянь!

Как вообще это пьют?!

Ладно. Домой она все рано не пойдет. Квартиру подарил Валентин, а она, дурочка, приняла. Еще нос задирала, цыпа. Валент-то, конечно, не вампир (при мысли о вчерашних глупостях с серебрянкой Тама покраснела), но что-то с ним нечисто.

Уж больно легко ему все сходит с рук. Ленька Кибенематик – не авторитет, но с уголтой якшается. А Валька его в шмакутья. И ни одна цыпа не чирикнула.

Почему?

Тама наверняка знала, что Валька – ботаник. Лет пять назад, еще в прошлой жизни, до Стэна, она как-то повстречала его в Сокольниках. Ну цыпа же: куртешка кургузая, на щеке крем для бритья, и рубля на какую-то перумовщину не хватает.

Тама и одолжила. Пожалела бедолагу.

Когда Валентин ее отыскал через несколько лет (и как запомнил утенка-то гадкого?!), она его не узнала. Не ботаник, настоящий зоолог – по волкам да Шакалам. И взгляд соответственный. Принц на белом «Ламборджини».

Ежась от ледяного ветра, она вновь отхлебнула из бутылки. Машины неслись мимо нее равнодушным потоком. Мосты строят поперек рек, сбивчиво подумала Тама, а почему-то получается вдоль. Вот она, настоящая река: течет и течет себе, а она, Тама, сидит на берегу и не знает, куда податься.

Аив самом деле, куда? К родителям нельзя. Там Валент ее на раз-два отыщет. И к подругам нельзя, зачем им неприятности?

Куда же?

В другой город?

В другой город – это правильно. Стэнька мечтал повидать мир, это будет ему прощальным салютом. А там, накопив сил, можно и с Валентом посчитаться. Потому что жизни тот все равно не даст.

Вот только для этого понадобятся союзники. И зря Димурчик нос воротил. Не хотел по-хорошему, будет по-плохому!

Девушка покопалась в рюкзачке и достала пиалу с летучими мышами. Ее она приручила у колдуна… или «стамила» – как она сама говорила. С пиалой в руках Тама вскарабкалась на перила моста. В голове шумело, камень скользил под каблуками сапог. Москва-река серебрилась под ногами – соль господа, боль забвения.

– Диму-ур!!! – крикнула Тама, протягивая пиалу пятнистой громаде города. – Помоги мне! Слышишь?! Я ведь ее выброшу, честно!

Город молчал. Лишь заунывно ревели машины за спиной.

– Ну, как знаешь! Получай!!! – Тама неловко размахнулась.

Ветер, до этого дувший ей в лицо, резко изменил направление. Мягкое крыло толкнуло девушку в спину. Взвизгнув, она плюхнулась задом на камень. Долю секунды балансировала над белой солью реки, уже понимая, что срывается и…

…сильные руки подхватили ее.

– Психованная, – слова эти прозвучали для Тамы небесной музыкой. – Ты что? До свиданья, мой любимый город?

Спаситель рывком втянул ее на перила. Развернул к себе.

– Я почти попала в хроники твои, – заплетающимся языком ответила Тама. – Ожиданье… как там дальше?..

– Самый скучный повод.

– Стэн!.. зануда ты мой!..

Когда человека бросает из безнадежности в счастье слишком быстро, случается, что он не успевает понять, что произошло. Тама закрыла глаза и уткнулась носом в плечо спасителя. Пластиковая пряжка расцарапала щеку.

– Живой… хороший мой!.. – шептала она, комкая в кулаке синтетику дурацкой Стэновой «аляски». – Как же я измучилась без тебя!..

Стэнова «аляска» оказалась не только дурацкой, но и теплой. Даже в безопасности квартиры, стянув свитер и вымокшую от сидения на мосту юбку, Тама не захотела с ней расстаться.

Залитое ночной смолью окно бесстыдно отражало диван-сарайчик и счастливую девчонку с распухшим от простуды носом. Еще отражался буфет, на нем – Тамина фотография («Стэну, Стэнчику, Стэненку!..» на обороте), пиала с летучими мышами. Остальное съела голодная луна.

– Прикинь, Там? – кричал с кухни Стэн. – Иду, а под ногами блестит!.. А я…

Слова тонули в шуме льющейся воды и грохоте посуды. Тама вынырнула из блаженного забытья, слезла с дивана и отправилась на кухню.

– Чего кричишь? – спросила она сердито.

– Рассказываю, как тебя нашел. Вот смотри, – сквозь пальцы блеснуло золото. – Это в снегу. Я за ними, а автобус – опачки! Ну, я через мост…

В Тамину ладонь легли золотые часы. Те самые.

Станька еще долго что-то рассказывал о том, как заметил в сугробе блеск, как опоздал на автобус, как… Тама не слушала. Она перевернула часы; гравировку съедало темное, почти коричневое пятно, но все-таки она была.

Сердце тревожно зачастило.

– Станька, – она прижалась раскаленным лбом ко лбу Стэна, – занудик мой любимый. Выбрось ты их, а? Ну пожалуйста!..

Тот надулся. На год младше Тамы, он был чуть ниже ее ростом. И ужасно не любил, когда его звали Станькой или Станчиком. Станислав – что за имя? Размазня какая-то. Вот Стэн – другое дело, солидно и мужественно.

– Не дуйся, лапа, – Тама пригладила его мягкие пушистые (ой, немужественные!) вихры. – У меня предчувствие дурное. Выброси.

– Ладно. Только я историю читал… Ну, типа у мужика «Ролекс» был, а он его угробить хотел. С вышки прыгал, тряс, все такое. А потом – в кастрюлю и кипятить. Полчаса кипятит, час – ничего.

– И?..

– Ну, остановились. Мужик сразу: в компанию письмо, дистрибьютору письмо, в швейцарское консульство письмо. Мол, часы стали, моральный ущерб охрененный.

– А те?

– Без проблем, говорят. Мы вам заплатим, только скажите, ради бога, что вы с ними сделали? Выплачивают компенсацию, чин чина, новые часы дают. Он думает: «О, халява прилетела!» Потом зырь в инструкцию, а там строчку добавили: «Кипятить больше часа строжайше запрещено».

– Здорово! – Тама хихикнула. Станька заулыбался:

– Вот я и хочу проверить: эти час протянут?

– Давай!

Тама сама набрала воду в кастрюлю и включила огонь. Часы обреченно булькнули.

Стэн склонился над кастрюлей.

– Идут. – Лоб его собрался озадаченными складками. – А вдруг это не подделка?

– Это ли-ша, – уверенно отозвалась Тама. – В сто раз хуже любой подделки.

Стоять над кастрюлей показалось ей ужасно скучно. И она утащила Стэна в комнату с буфетом, под насмешливый взгляд голодной луны.

…Когда через полчаса Стэн голышом выскочил на кухню, вода в кастрюльке била ключом.

– Ну что? – высунулась следом всклокоченная Тамина голова.

– Идут.

– Обалдеть! – Она деловито зашлепала к плите. Стэн оглянулся:

– С ума сошла? Ты простуженная! Брысь в постель!

– О да! Лечи, лечи же меня, мой повелитель!