Текст книги "Нравы времени"

Автор книги: Андрей Артёмов

В летнюю ночь

 
В летнюю ночь тишина
Звуками тайными дышит,
Только немая луна
Тайные звуки не слышит.
 
 
Тайный свой взор я к луне
Молча порой поднимаю,
В тайной ночной глубине
Мысли её понимаю.
 
 
Весь я теряюсь в ночи —
Ночи меня забавляют,
Лунного света лучи
Душу мою оживляют.
 
 
В летнюю ночь небеса
Слышат тревожные звуки:
Все на земле голоса —
Это и радость и муки.
 

Отверженной

 
Что ты знаешь о любви,
         Деточка моя?
Плачем ты её зови,
         Гнев в себе тая.
 
 
Впрочем, даже и тогда
         Может не прийти.
Нервно-злая суета
         Жмётся взаперти.
 
 
Так и быть, жалей себя,
         Только не грусти.
И ревнуя, и любя,
         Гневом не шути.
 
 
Что ты знаешь о любви,
         Деточка моя?
Не текут в твоей крови
         Страсти бытия.
 
 
Мало лет ещё тебе —
         Мало знаешь ты.
Если не везёт в судьбе —
         Знать, из суеты.
 
 
Знаю, что тебе, дитя,
         Грустно и смешно.
В грусти радуйся шутя:
         Счастье всем дано.
 

«Чёрт везде…»

 
Чёрт везде,
Бог повсюду…
Рад звезде,
Точно чуду,
Если та
В выси звёздной,
Как мечта,
Стоит слёзной
И тоски,
И разлуки.
Но руки
Лишь из скуки
Не тяни
Вверх высоко.
В наши дни
Мир жестоко
И со злом
Всё играет,
И добром
Попрекает…
Чёрт везде,
Бог повсюду —
И в беде
Верю чуду.
 

Горный источник

 
В горах Дагестана, в жару – вот тогда
Я с трепетом воду пил долго и жадно.
Холодный источник студил всю нещадно
Горячую жадность, струёю вода
 
 
Иссохшую грудь освежала – и мне
Всё больше и больше хотелось напиться,
И с жадностью думал я вновь оживиться.
Но нервные чувства в живой стороне
 
 
Увяли под зноем средь южного дня.
Любимое место в горах Дагестана!
Где живо остыла душевная рана,
Где струи воды усладили меня.
 

«Некий поэт…»

 
Некий поэт
Не был поэтом;
Взял пистолет,
Да и при этом
Проклял весь свет.
 
 
И вот тогда
Выстрел раздался,
Но – в никуда:
Жив он остался
Мёртвым всегда.
 
 
Некий поэт
Не был поэтом.
Выстрелом в свет
Разом на этом
Свёл всё на нет.
 
 
Свёл всё, чем так
Он восторгался.
Добрый чудак
Жил-наслаждался:
Был весельчак.
 
 
Некий поэт
Думал поэтом
Вырваться в свет —
Гибельным светом
Стлался рассвет.
 

«Девки курят, бабы пьют —…»

 
Девки курят, бабы пьют —
Их за то весьма сердечно
Мужики ругают, бьют.
Девки, бабы безупречно
Поживут денёк-другой
И за старое возьмутся.
Мужики привычкой злой
Снова нервно встрепенутся.
Девки курят, бабы пьют —
Мужиков куда-то шлют…
 

Живая картина

 
Дивная картина:
Горная долина
Спит в глуши ночной,
Сонная лощина
С горною рекой
Слушает покой.
 
 
В небе чьи-то очи,
Всё пространство ночи
Видно только им…
Уж смолчать нет мочи:
«Мне тот край любим —
Счастлив им одним».
 
 
В горную долину,
В дивную картину
Вновь стремлюсь душой;
Сонную лощину
С горною рекой
Взять хочу с собой.
 

Горные реки

 
Горные реки – холодные реки,
Шумно-бурлящие и суетливые.
Горные жители – словом, абреки —
Храбрые, да и весёло-шутливые.
 
 
В жилах абреков волненьем бурлящим
Кровь разбегается реками горными,
Только в любовном порыве горящем
Брани и гневы их выглядят вздорными.
 
 
Горные реки – холодные реки —
Могут быть тихими и быстротечными.
Горные жители – словом, абреки —
Могут быть разными… даже беспечными.
 

Суета страстей

 
В тихом омуте местами
Много водится чертей,
Только суетливы сами
Черти в суете своей.
 
 
Нервна, злобна, суеверна
В каждом сердце суета,
Что, к несчастью, так безмерно
Мутит страсти неспроста.
 
 
Стоит только вдруг смириться
С тем, что уж любовь прошла,
Черти с радостью глумиться
Станут – чёртова хвала!
 
 
Сердце тихое – что омут,
Там и черти – ох, они!..
Страсти в нём надрывно стонут…
Боже правый, сохрани!..
 

В России

 
Нужен был советский век,
Чтоб Россия осознала,
Что столь значим человек,
Чтобы вмиг его не стало.
 
 
Зыбко время, беден быт —
Тем незыблема Россия;
В ней простор широк, открыт —
Вот где царствует стихия.
 
 
Нужен будет век другой,
Чтоб в стихийном государстве
Каждый житель меж собой
Вновь задумал о бунтарстве.
 
 
Страшно время: каждый миг,
Точно острый нож-убийца…
Не дай Бог, чтоб вновь возник
Между нами кровопийца.
 
 
Слишком значим человек,
Чтобы вмиг его не стало.
Нужен будет славный век,
Чтоб Россия вновь страдала.
 

«Плачет девочка-дочурка…»

 
Плачет девочка-дочурка,
         Мамочку зовёт.
Спрыгнув с печки, кошка Мурка
         Первая идёт.
 
 
Следом мамочка устало
         К доченьке спешит.
Вдруг дочурка замолчала —
         Кошка с ней лежит.
 
 
Мамочки грустна улыбка —
         Ей ли уж не знать,
Что непостоянна, зыбка
         Мира благодать.
 
 
Мирно девочка уж Мурку
         Нежит и молчит.
Светлой грустью на дочурку
         Мамочка глядит.
 

Непутёвая

 
Не ругай, мамаша, дочку
Непутёвую свою.
Не кати, папаша, бочку
На неё хоть, мать твою.
 
 
Скоро, скоро станет мамой
Непутёвая жена —
И над колыбелью самой
Взрослой склонится она.
 
 
Наконец-то мамой стала —
Нежит та своё дитя,
Но глядит на всё устало,
Опечаленно грустя.
 
 
Что так, маменька, такая
Непутёвая моя?..
И родная, и чужая,
Непутёвая родня…
 

«Дремлет пространство ночное —…»

 
Дремлет пространство ночное —
Влажная свежая тишь.
В неком тревожном покое
Чувствуешь сам, как дрожишь.
 
 
Кто-то дыханием влажным
Грудь обжигает мою,
Хочет сказать мне о важном:
Место тебе – быть в раю.
 
 
Слышишь! Таинственны звуки!
Высь, ты меня позови!
Чьи-то незримые руки
Нежат меня из любви.
 

Эльбрус

 
На Кавказе есть место одно,
Что походит на женскую грудь,
И Земли эта грудь – и оно
Изначально вселенская суть.
 
 
Я нечасто ту грудь обнимал,
Был единожды ею вскормлён,
И вскормлённым любил и страдал —
За страданья уже я прощён.
 
 
Так кормитесь, младенцы Земли,
На Кавказе!.. Врождённую суть
Непременно чтоб здесь обрели,
И врождённо страдала чтоб грудь.
 

Пророк

 
Изгнан был людьми однажды я:
Их к добру воззвал, сказав жестоко.
В пустоте земного бытия
Долго я блуждал и одиноко.
 
 
Вновь частицу духа я обрёл
В пустоте той, знойной и холодной.
Зрелым словом разговор завёл
Разум мой, столь некогда бесплодный:
 
 
«Нет желанья, к людям вновь идти:
Страшно с ними мне не соглашаться —
Но куда страшнее взаперти
С новым пробужденьем оставаться».
 
 
Полный болью в сердце и любви,
Вышел я из пустоты наземной;
Жар добра я нёс в своей крови,
Уж не зная зла судьбы яремной.
 
 
Чтобы проявлялись боль и стыд,
Начал жгучим словом я деянья —
В подлых людях, плачущих навзрыд,
Новым словом я разжёг страданья.
 
 
Скорбь и боль ниспровергают зло,
Только лишь добро любить умеет.
Если состраданьем чувство жгло —
Жжёт поныне: сердце пламенеет.
 
 
В смертной муке тело зла и лжи,
Лживый раб, смотри, как издыхает;
Так как в нём нет жизни и души,
Как оно бесплодно исчезает.
 
 
Так и ты умрёшь – не сразу мри
В чувствах тех, тепла где не бывало,
Адским жаром тлеть тебе – гори,
Если в жизни сердце не пылало.
 

В клетке

 
Ангел в клетку залетел,
Что за ним закрылась сразу,
И о счастье он запел —
Только песнь грустна: ни разу
Ангел-сердце не скорбел.
Так и сердцу грустно было,
Но грудь-клетка, что во мне,
Вскрыта уж, где сердце вне —
Точно ангельское жило,
А не где-то в вышине.
Дух – пространство и свобода!
Вот вселенская природа!
Вот в груди вселённый дух!
Быть счастливцем иль страдальцем?
Выбрал я двоих из двух,
Став прижизненно скитальцем…
Ангел в клетку залетел —
Бьётся ангел в виде сердца.
Биться – вот его удел,
Чтоб открылась настежь дверца.
 

«Когда б вы знали, из каких мгновений…»

 
Когда б вы знали, из каких мгновений
Составлена поэзия всея,
Тогда бы вам межстрочных откровений
Открылась бездна – космос бытия.
 
 
В пространстве том другие измеренья,
Едва ли смертный уживётся там —
Там черпают поэты вдохновенье,
О чём в стихах рассказывают вам.
 
 
Не рвитесь в бездну следом за поэтом:
Вселенский мир – поэзия его…
У вас кумиров несколько при этом,
А у него один: Творец всего!
 

«Разные звёзды на небе сияют…»

 
Разные звёзды на небе сияют:
Яркие, бледные – близкие, дальние.
Так же и лица людские зияют:
Светлые, блёклые – злые, печальные.
 
 
Только в пространстве, безлюдном и тёмном,
В разных сияниях звёзды холодные,
Хоть и безжизненно в небе объёмном,
Звёзды в сияниях всё ж не бесплодные.
 
 
Лица людские – что звёзды живые,
Чуждые, ясные – злые, родимые;
Даже, как звёзды, неясно немые —
Этим вот лица ни с чем несравнимые.
 

Какая ты

 
Какая ты счастливая,
Когда грустишь, не зная,
Что счастье наше – миг.
Подчас и столь стыдливая,
Как будто мне чужая.
Я счастье с ней постиг.
 
 
Какая ты хорошая,
Когда меня, ревнуя,
Любить хватает сил.
На осень ты похожая —
Вновь бабье лето жду я,
Когда я нежно мил.
 
 
Какая ты чудесная,
Когда смеёшься, плача,
Одна наедине.
Душа моя сердечная,
Ведь ты – моя удача:
Легко с тобою мне.
 
 
Какая ты весёлая,
Когда сквозь слёзы звонко
Смеёшься, чуть грустя.
Но мысль моя тяжёлая:
Я слышу плач ребёнка,
И сам я как дитя.
 
 
Какая ты любимая,
Когда, сердясь, прощаешь —
Простив, не помнишь зла.
Смиренно ты ранимая…
Когда же осознаешь,
Что счастье уж нашла?
 

Подружкам

 
Не ругайте, подружки, её,
Непутёвую вашу подружку.
Оскорблённое сердце моё
Осчастливилось только в нагрузку.
 
 
Не умею, подружки мои,
Огорчённо на вас обижаться.
Непутёвая, зло не таи:
Оскорбительно злом утверждаться.
 
 
Не ругайте, подружки, меня,
Непутёвого вашего друга.
Не бывает любви без огня —
Угасает в минуты досуга.
 
 
Не умеет, подружки, она,
Непутёвая ваша подружка,
Ни любить, ни страдать – мне дана
Оживлённая счастьем игрушка.
 

Дом

 
Нет уж дома, я в котором
Прожил долгих двадцать лет, —
Дом, который был забором
Огорожен от сует.
 
 
Дом, в котором я с волненьем
Жил, работал… и мечтал,
Где нередко с вдохновеньем
Со стихами я страдал.
 
 
Дома нет: остались только
Брёвна, доски – вот и всё…
Боли в сердце стало столько —
Хватит лет на пять ещё.
 

Предел

 
Дойти до края и увидеть,
Что за пределами его.
Слепец не видит ничего,
Когда он жаждет ненавидеть.
 
 
Какая бездна перед краем!
И глубь, и высь, и ширь, и даль,
Где скорбно-мёртвая печаль,
Предел где мёртво нескончаем.
 
 
Туда уж многие пропали —
И там же мигом пропадёшь.
Дойдя до края, познаёшь:
Обратный путь найдёшь едва ли.
 
 
В познанье только нет предела,
Где нет и края, чтоб на нём
Вдруг встать и больше ни о чём
Не думать, чтобы жить без дела.
 

«Идя по улице безлюдной…»

 
Идя по улице безлюдной,
В раздумья был я погружённый.
И вот вошёл я в дом уютный,
Куда мне вход был воспрещённый.
 
 
Незваным гостем оказался
Я кстати в доме многолюдном:
Здесь с недругом своим обнялся
Теперь в прощенье обоюдном…
 
 
Идя по улице обратно,
Счастливым был и был весёлым.
За то, что думал я превратно,
Во мне лёг груз ярмом тяжёлым.
 

«Когда сняла с себя луна…»

 
Когда сняла с себя луна
Сквозную призрачную шаль,
Тогда в самой себе она
Отобразила ярко сталь.
 
 
Холодным светом глубь и ширь
Полна. Видна долина гор.
Внизу аул, а монастырь
Над ним на склоне. Дикий взор
 
 
Проник в ночную глубину,
Где беспредельный был предел.
С тоской холодной на луну
Ослепшим взором я глядел.
 
 
Меня влекла не высь теперь:
Душа рвалась в пространство-даль…
Вдруг где-то крикнул дикий зверь,
Его мне как-то стало жаль.
 
 
Но кто бы, кто бы и меня
В пространстве ночи пожалел?..
Пошёл на свет – на свет огня,
Чтоб я как зверь не заревел.
 

Татьяна и Ольга

 
Читает Пушкина – Татьяна:
Его стихи её пленяют,
А Ольгу, что взрослеет рано,
Они смущённо притесняют.
 
 
И в тех стеснениях отрадно
Страдает ветреная Ольга,
Любить поэта жаждет жадно —
Да вот к нему любви нет только:
 
 
Не любит ни стихов, ни прозу…
Живёт Татьяна тем счастливо,
Храня в себе поэта розу,
А Ольга бытом суетлива.
 
 
Читает Пушкина – Татьяна;
Она как девственная роза!
А Ольга, что взрослеет рано, —
Она как бытовая проза.
 

Идут

 
Идут к тебе, дорог не зная
(Пути – как горные дороги),
Но та, что зримо неземная,
Тем шлёт напутственно тревоги.
 
 
Они, как признак откровенья,
Ведут всех тех туда, где можно
С дороги отдохнуть… Сомненья
Сознанье путают тревожно.
 
 
Идут… несут устало ноги…
Кружится хищно в небе стая…
Пути – как горные дороги:
Идут к тебе, дорог не зная.
 

«Какой-то путник чужестранный…»

 
Какой-то путник чужестранный
Искал в России то, чего
         Нигде не мог найти.
В России он казался странный,
Где много странного всего —
         С ума бы не сойти.
 
 
Искал распахнутую душу,
Чтоб русским сделаться ему —
         Ему в чужой стране.
Копался там, где всё наружу;
Ему хотелось одному
         Всем властвовать вовне.
 
 
И чтоб по доброте душевной
Быть впереди планеты всей —
         Но вот с какой душой?
Россию видел он плачевной,
Хотел прославиться он в ней
         Тщеславной добротой.
 
 
Какой-то путник чужестранный
В России для себя искал
         Всё чуждое ему.
Какой-то путник гневно-странный,
Россию матом обругал,
         Унёс одну суму.
 

«Много раз прощал Господь России…»

 
Много раз прощал Господь России.
Чаще всех других она была
Им наказана – велись дела
Буйно-пагубно в сплошной стихии.
 
 
Чаще всех России лишь страдалось.
Ведь Господь наказывает тех —
Тех, кого Он любит больше всех.
Лишь она из пепла возрождалась.
 
 
Феникс! Но Россия и жар-птица!
Сам Господь распорядился так…
Ясным взглядом зрят в глубокий мрак
Только здесь страдальческие лица.
 
 
Двум огням: спокойствию, стихии
Место безграничное нашлось —
Только здесь, в России, повелось…
Много раз простит Господь России.
 

Улыбка Джоконды

 
Улыбку Джоконды теперь не своруешь:
Она как печать на холсте средь веков.
Влюблённый поэт! Как прежде ревнуешь?
Любовь совершить вновь преступно готов?
 
 
Что станет улыбка Джоконды преступной,
Едва ль Леонардо да Винчи мог знать,
А если бы знал, то поэту доступной
Была бы она – недоступная стать.
 
 
Улыбка Джоконды – усмешка счастливца!
Увы, живописец из дальних веков,
Похожий вполне на поэта-ревнивца,
О ней не писал (не оставил) стихов.
 
 
Поэт-живописец не словом, а цветом
Улыбку Джоконды свежо написал —
На радость, быть может, потомкам-поэтам,
Чтоб кто-нибудь словом её воссоздал.
 

«Чтобы лебедь вновь вернулся…»

 
Чтобы лебедь вновь вернулся,
Нужно небом прежде стать.
Чтобы он земли коснулся,
Нужно миг любви поймать.
 
 
Лишь тогда, и то, быть может,
Если только не спугнуть,
Лебедь кликом потревожит,
Чтобы взять с собою в путь.
 
 
Вот тогда бесповоротно
Нужно снова небом стать!..
Вот любовь, пусть и бесплотна,
Может счастливо страдать!..
 

«Не глядя хотелось сбежать на Кавказ…»

 
Не глядя хотелось сбежать на Кавказ,
Живой Дагестан чтоб увидеть повторно,
Но случай, бывая острее в сто раз,
По сердцу прошёлся игриво-задорно.
 
 
Повторно влюбиться хотел в Дагестан,
Но случай… Коварная подлость людская…
Какой-то холодный стеклянный туман
Окутал меня – вот и мрачность сплошная.
 
 
Хотелось сбежать прочь… Твердились слова:
Влюблённый единожды дважды едва ли
Сумеет влюбиться, коль верность жива?..
Кавказа манящие выси и дали!..
 

У окна

 
Она стояла у окна,
Едва заметно дрожь блуждала
По ней: была обнажена —
И так таинственно молчала.
 
 
Окно открыто. Ночь. Луна.
Дрожащим голосом сказала:
«Ведь я луною быть должна,
А я твоей любимой стала».
 
 
И я ответил тихо ей,
Обняв её и грудь и плечи:
«Ты и тогда была б моей,
Твои б немые слушал речи».
 
 
Стояли оба у окна.
По ней заметно дрожь блуждала.
Сказать хотела мне она…
Но что-то тайно умолчала.
 
 
Она стояла, чуть дрожа,
Безмолвно что-то говорила,
Её смиренная душа
Меня в любви боготворила.
 

«Спрятался волк…»

 
Спрятался волк
В шкуре ягнёнка;
В том-то и толк,
Чтоб поросёнка
Слопать.
               Но вот,
Случай, однако, —
Случай не тот:
Злая собака
В шкуре своей,
Что ей дороже,
С волком – ей-ей! —
Встретилась всё же.
 

«Идём-бежим мы без оглядки —…»

 
Идём-бежим мы без оглядки —
Идём-бежим, закрыв глаза:
С собой играем сами в прятки,
Уже ничем не дорожа.
 
 
Вот только случаи прозренья
На миг являются не вдруг
И нам твердят из огорченья:
Играть пока что недосуг.
 

«Вино, и музыка, и смех…»

 
Вино, и музыка, и смех,
И девы юные, и карты —
Всё это было – был мой грех:
Ох, эти юности азарты!
Теперь же нет былых потех.
 
 
Теперь азарт мой – страсть одна,
Она дана мне в поощренье:
Стать одиноким… Тишина!
Где мысли – грусти просветленье…
Наказан счастьем я сполна.
 

«Красавица Кавказских гор…»

 
Красавица Кавказских гор
В себя заставила влюбиться,
В любви моей могла гордиться,
А не любить – уже позор.
 
 
Я думал: вновь увижусь с ней,
Но случай подло-несуразный
(И он всегда бывает разный)
Лишил нас в раз счастливых дней.
 
 
Прости, красавица, меня!
Господь не дал нам новой встречи.
Любви я помню наши речи,
Что были горячей огня.
 
 
Любил тебя и до сих пор
Люблю как ангельское чудо,
Но без тебя мне очень худо,
А не любить тебя – позор.
 

«Люблю я рисовать…»

 
Люблю я рисовать
Квадраты без углов
И точно так искать
Правдивость без основ.
 
 
Квадраты просто так
Рисую так себе.
Правдивость, как-никак, —
Она в моей судьбе.
 
 
Судьба не без углов —
Особенно моя,
Квадраты без основ
Рисую, мысль тая.
 
 
Основы – ерунда,
Что нет у них углов.
Квадраты – не беда:
В них сложных нет основ.
 

«Какой-то сукин сын паршивый…»

 
       Какой-то сукин сын паршивый
Дорогу перейти надумал мне,
       И пусть интеллигент я вшивый —
Меня ли можно хлопнуть по спине?
 
 
       И сам я никому дорогу
По вшивости своей не пробегал,
       Единственно – и слава Богу —
Её я неустанно уступал.
 
 
       Её я уступил и сыну,
Который перешёл дорогу мне…
       Взорвавшись, быстро я остыну,
Чтоб мне тому не хлопнуть по спине.
 
 
       И, слава Богу, наша разна
Одна дорога-путь; но, чёрт возьми,
       Мне если встретить несуразно
На ней его, из сукиной семьи.
 

Соловей и поэт

 
В железной клетке с позолотой
Поёт чудесно соловей,
Увеселительной заботой
Тоски не оживит ничьей.
 
 
В железной клетке затемнённой
Поёт возвышенно поэт,
Он несвободой оскорблённый:
Ему духовный нужен свет.
 
 
В железных клетках каждый лично
Поёт – поэт и соловей:
Один – чудесно, безразлично,
Другой – о радостях людей.
 

Из Лермонтова

 
Нет, я не Лермонтов, другой,
Никем не знаемый избранник,
Как он, заблудший в думах странник
С какой-то странною судьбой.
Я поздно сделался поэтом;
Мой ум покой не возмутит,
В душе моей холодным светом
Едва ли сердце осветит.
Какой читатель старомодный
Изведает души глубин?
Укажет кто толпе народной,
Что вот Поэт ещё один?!
 

«Чёрный ангел, белый чёрт —…»

 
Чёрный ангел, белый чёрт —
Мир вокруг перевернулся;
Ангел горестно упёрт,
Чёрт печально улыбнулся.
 
 
Я раздвоен, чёрт возьми.
Боже правый! Что творится?
Словом верным вразуми,
Чтоб к Тебе душой явиться.
 
 
Чёрный ангел, белый чёрт,
Сбросьте странные одежды…
Впрочем, я и сам упёрт:
Юные надел надежды.
 

«Вчера такою ты была…»

 
Вчера такою ты была,
Что вдруг с восторгом испугался:
Ты розой свежею цвела,
Тебя коснуться не решался.
 
 
Хрупка же красота цветка!
Но бережно моя рука
Тянулась к наготе дышащей,
Едва стыдливой и дрожащей.
 
 
Бесстыдно ты сама меня
Коснулась жаркою рукою
И осторожной прямотою
Сразила шёпотом огня…
 

Отдам всего себя

 
Отдам я целиком всего себя
За верную любовь и за страданье,
Но если нет того, с кем быть, любя,
Едва ли вновь произнесу признанье.
 
 
Раскроются, быть может, небеса,
И спустится ко мне чудес посланник.
Отдам всего себя за чудеса,
Чтоб стал и я на пару с кем-то странник.
 
 
В любви бродить по свету одному
Всегда столь тяжело, невыносимо.
Сказать «люблю» не знаю я, кому,
А просто так сказать – недопустимо.
 
 
Найдя любовь, прижмусь к её груди,
Услышать чтоб сердечное биенье,
Всё это будет… будет впереди,
Когда придёт чудесное мгновенье.
 
 
Под небом и страдая, и любя,
Однажды вновь произнесу признанье.
Отдам я целиком всего себя
За верную любовь и за страданье.
 

С чистого листа

 
Начать всё с чистого листа,
Конечно, интересно даже,
Но если жизнь не столь чиста,
То чистый лист вновь будет в саже.
 
 
Начать всё с чистого листа!..
Куда девать всё то, что было?
Как прежде, в жизни суета,
Где новь по-старому уныла.
 
 
Друзья, и с чистого листа
Едва ли жизнь начать возможно —
С листом, пусть чистым, – пустота,
Иль станет более тревожно.
 
 
Начать ли с чистого листа
Иную жизнь?.. И та не вечна…
Она даётся неспроста,
Она же и небезупречна.
 

Поплачь

 
Поплачь, чудесная моя,
В слезах твоё лицо прекрасно —
Вот только я люблю напрасно:
Живу, любовь в себе тая.
 
 
Тебе ведь нужно, чтобы я
Любил и пламенно и нежно —
Умею я любить небрежно:
Живу как тень, вне бытия.
 
 
Ну что так весело тебе?
Поплачь, умойся вновь слезами,
А я вседобрыми словами
Тебя утешу в злой судьбе.
 
 
Но верь, надейся ты в любви!
Поплачь: в слезах лицо прекрасно!
Вот только не люби напрасно,
Меня к себе ты не зови.
 
 
Когда-нибудь я сам приду.
Когда ты будешь плакать счастьем,
Когда умоешься ненастьем,
Тогда явлюсь я на беду.
 

«Умчаться ввысь и не спуститься…»

 
Умчаться ввысь и не спуститься:
Моя мечта – одна мечта,
Где можно будет суетиться,
Но там другая суета.
 
 
И Небо каждого приемлет,
Не каждый уживётся где.
И даже там подчас не дремлет
Злой умысел, ведя к беде.
 
 
Свалиться вниз и не подняться —
Как больно падать в никуда,
Где вечно злобою глумятся
Безликий случай и беда.
 

Стремленье

 
Стремлюсь я к солнечному свету
Из глубины вселенской тьмы.
Неправда, что я кану в Лету,
Пока есть светлые умы.
 
 
В стремленье бесконечно долгом
Я слышу в сердце ритма бой,
На холоде вселенском волком
Проклятый извергаю вой.
 
 
Но близкий солнца свет опасен:
В стремленье крылья опалит,
И к свету станет путь напрасен —
Навечно сердце замолчит.
 
 
В надежде, что не кану в Лету,
Стремлюсь я к свету и теплу…
И всё, что нужно мне, поэту, —
Всевышнему воздать хвалу.
 

«То, что другому, возможно, простится…»

 
То, что другому, возможно, простится,
Хаму, невежде – едва ли когда,
Так как другой тот, как пьяный, проспится,
Этот же дремлет – ну просто беда.
 
 
В дремлющем нет ничего дорогого,
Чтобы его и любить, и прощать.
Нет в нём, однако, и чувства живого —
Стало быть, он не умеет страдать.
 
 
Значит, другому, возможно, простится
Только за то, что прощает он сам, —
Стало быть, добрым в нём чувствам не спится…
Каждого любят согласно делам.