Текст книги "Принцесса для сержанта"

Автор книги: Андрей Уланов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Коня значицца, – чешет затылок кузнец. – Вот этого?

– Ага, – киваю. – Этого самого. Который вороной.

– Вороной гришь…

– Можешь ощупать на предмет покраски, – предлагаю. – Если, конечно, подойти не боишься.

На самом деле Техас у меня коняга смирный, посторонних почем зря не пинает – иначе как бы я сам на него взгромоздился? Но кузнец-то об этом факте не осведомлен.

– Фургон, значицца, и два коня в придачу…

Нет, думаю, все, хватит с меня. Еще одно это его «значицца» – я, не сходя с места, спать расположусь. Благо, справа в двух шагах у забора охапка соломы свалена.

– Вот что, – говорю, – дядя. Времени у меня не так чтобы очень… а село у вас большое и с виду не бедное. Думаю, если поискать, в нем не только твой фургон отыщется. В крайнем случае, – добавляю, – я и телегой обойдусь.

Кузнец только фыркнул.

– Во, – говорит, – вы, замковые, завсегда торопитесь. А куды? Зачем? Сами, небось, не ведаете.

Я тоже усмехнулся. Ловко… был, значит, весь из себя туповатый и вдруг философствовать напропалую пошел.

Дяревня, одно слово. Знал бы этот Йохи, на скольких таких деревенских я за последние три года насмотрелся…

По части житейской сообразительности они, конечно, городских превосходят. Да и по физподготовке, в основном, тоже, хотя и мы свои значки ГТО не за красивые глаза получали. А вот с кругозором…

Крестьяне, особенно из пожилых, тех, что Гражданскую помнят, первые, доколхозные еще годы, – а кое-кто – так и вовсе царя-батюшку, – за жизнь свою нелегкую привыкли далеко вперед не заглядывать. Вредно, мол, это, да и ни к чему. С нонешними делами бы управиться: птицу покормить, скотину напоить, а чего завтра или третьего дня будет – это уж как боженька решит.

И привычка эта – до хрипоты, до пота седьмого торговаться – оттуда же. Лопну, но здесь и сейчас цену на копейку собью, а то и на все три – ежли городской слабину даст.

– Ты, дядя, – говорю, – за меня не беспокойся и по ночам не переживай, спи спокойно. Торопимся мы туда, куда нужно.

– Это куды ж?

О! Что еще в деревенских весьма хар-рактерного – любопытство. Оно у них совершенно безграничное, прямо детское. В сочетании с цепкой памятью к очень интересным эффектам порой приводит.

– Дядя, – веско так повторяю, – уши мой, они после данной процедуры не в пример лучше звуки улавливают. Сказано ж уже было: «куда нужно»! Или ты о таком населенном пункте и ведать не ведаешь?

– И я ж о том, – кивает кузнец, – торопитесь, а куды и сами не ведаете. Было б чего стоящее, небось, сказали б. Про хорошее, доброе дело чего ж не сказать. А так… «куды надо». А может, оно и не надо никому вовсе.

– Не-ет, Йохи, надо! Очень многим надо, а некоторым так и просто невтерпеж!

– Это ж кто решил, что оно – «надо»– Умные люди, кузнец, решили, умные. Ну и мудрые тоже в стороне не стояли.

– А-а… – поскучнел кузнец. – Люди. Люди много чего нарешать могут…. хлупостей всяческих. Вот ежли б эльфы чего решили…

Что за леший, почти с обидой думаю, и он туда же – про эльфов. Дались местным эти одиннадцатые…

– Ну да, – говорю. – А если б еще и тебя спросить не забыли, так и вовсе б настала полная благодать и гармония. Так что ли?

– Не исключено.

У меня аж плечо зачесалось – за неимением на этом плече автоматного ремня. Автомат или, скажем, карабин в таких вот беседах – очень полезная штука: похлопать по нему можно, затвором тихонько пощелкать.

Помню, Толя Опанасенко в таких вот беседах любил свой «Дегтярев» из руки в руку перекидывать. Протянет свое удивленное: «Та шо ты говоришь?» – и махнет при этом… сошками… в непосредственной близости от носа рассказчика. Обычно после двух-трех перекладываний народ, что к чему, соображал: и либо исчезал в голубом тумане, либо сказки сказывать начинал на полтона ниже.

Кузнец на меня тем временем еще раз покосился, прищурился.

– Парень… а ты, случаем, не из этих будешь… не красмер?

Красмер – это местные полиглоты так над словом «красноармеец» поиздевались.

– Из этих, – говорю, – а что?

«А то, – сам же себе мысленно отвечаю, – что плакала моя маскировка горючими крокодильими слезами. Грош ей, выходит, цена – да и то в базарный день, в обычный и того не дадут».

– А ничего, – хмыкает кузнец. – Сказал бы сразу – мол, красмер я, фургон нужен! А то, понимашь, торги тут устроил… нешто мы орки какие! Коня менять затеял… да за такого коня обоз выменять можно!

Я аж опешил маленько.

– Обоз, – уточняю на всякий случай, – мне сейчас без надобности. А вот фургон нужен. Один фургон. Но с двумя конями.

– Сделаем! – Йохи отвернулся и как заорет: «Мари-и-ид!»

На этот окрик из-за угла кузни выскочил белобрысый паренек в таком же кожаном фартуке, как у Йохи, – и, увидев его, я отступил на шаг… а по спине холодом повеяло.

Потому что паренек этот был как две капли воды похож на Михеля Нелле.

Тот, Михель, правда, был не кузнецом, а механиком. Унтер-чего-то-там-мейстер. Однажды вечером он решил срезать дорогу, пройдя по лесной тропинке – не зная, что тропинка эта глянулась не только ему, но и русским разведчикам. И попал к нам.

Он старался быть хорошим «языком», говорил много, охотно и при этом – судя по тому, что мы знали и так, – почти не врал. Он старался – но самого главного, того, за чем нас и послали, он сказать не мог, он не знал. А значит, мы не могли вернуться, мы должны были идти дальше… ну а он…

Не знаю, почему лейтенант приказал сделать это именно мне. Вряд ли это было проверкой… хотя кто знает? У лейтенанта не спросить – месяц спустя он стал старшим лейтенантом… посмертно.

Наверное, было бы много проще и легче, зайди я со спины – типичнейшая, как говорил старшина Раткевич, задача по снятию часового. Главное – твердо знать, куда бить, ведь сердце человека – не такая уж большая штука, как иногда кажется.

Я не знаю, как звали первого убитого мной немца – серую фигурку, перечеркнутую мушкой. Я не помню толком свою первую рукопашную – только хрип, дикий вскрик, лязг металла о металл и короткую, в упор, очередь. Очередь, после которой душивший меня немец обмяк, напоследок рассадив мне бровь острым краем каски.

Я даже забыл, как звали первого убитого мною в «поиске»… задремавшего пулеметчика, забыл, хотя сам же забирал его солдатскую книжку.

А вот Михеля Нелле – запомнил.

Неужели все дело в том, что у него были связаны руки? Или в этой его дурацкой фразе: «Я давно хотел сдаться в плен, я знаю – русские не убивают пленных, если они не из СС»?

Ладно.

Насчет фургона Йохи расстарался на совесть. Не дворец, но вполне себе уютный домик на колесах – доски подогнаны одна к одной, сверху двойной тент брезентовый… в смысле, здешнего брезента, заговоренного. Даже печурка имеется. Как по мне – совершенно роскошное средство перемещения, какому-нибудь фрицевскому Опель-блицу запросто фору даст.

И все это – считай, за красивые глаза. Потому как коня в уплату борода брать не желал со страшной силой. Я себе мозоль на языке натер, пока его уболтать пытался… в итоге сошлись на том, что полгода он Техаса у себя подержит, а если я за это время не вернусь, сведет его в замок.

Есть у меня, правда, подозрение, что будет мой красавец вороной все эти полгода в конюшне стоять да отборным ячменем хрумкать… вместо полезной сельскохозяйственной деятельности.

Ну да…

– Сворачивай!

Меня от этого окрика будто пружиной подбросило. Бросил поводья, автомат из сена выдернул и кувыркнулся в кювет. Ну, в смысле, туда, где у приличных дорог кювет, а у здешних – куча листьев прошлогодних. Перекатился, вскочил…

Никого. Фургон еще пару шагов прокатился и стал – то ли Дара спохватилась, то ли коняшки нам редкости умные попались.

Кстати о принцессах…

– Сергей, – глаза у Дары на манер совиных сделались на пол-лица, – ты что?

– Я-то ничего. А ты что?

– Я?!

– Ну не я же. Чего кричала?

– Я не кричала.

– Не кричала?! А кто у меня под самым ухом завизжал?

– И вовсе я не визжала! – с таким вот видом оскорбленной невинности, наверное, только принцессы изъясняться умеют. Еще одно фамильное умение… а может, и учат их этому.

– Я сначала тихо сказала, а ты сидишь, как тролль окаменевший…

Та-ак, думаю, то ли мне самому пора пришла уши с мылом драить, то ли где…

– Ладно, – говорю, – замнем для ясности. Куда сворачивать-то?

– На поляну.

Глянул – и в самом деле, справа от дороги просвет и виднеется в нем небольшая такая, но очень симпатичная полянка.

– Допустим. А зачем нам туда сворачивать? – Сергей, – удивленно так тянет Дара. – Ты уже забыл все, что мы с тобой придумали?

Тут уж моя очередь удивляться настала.

– Ну вообще-то, – говорю, – на провалы в памяти до сегодняшнего дня не жаловался. И разговор наш помню. А вот при чем к нему поляна, в толк взять не могу.

Говорю и чувствую – ох и выдаст принцесса мне сейчас чего-то донельзя очевидное… так что буду стоять на манер чурбана и моргалами хлопать.

– Но, – хмурится Дарсолана, – это же очевидно. Если мы хотим выдать себя за странствующих актеров, то фургон надо раскрасить.

Ну! Что я говорил!

Камуфляж – он и у Роммеля в Африке камуфляж, только, понятное дело, специфический пустынный. Соответственно, коль мы с Дарой решили под здешних цирковых менестрелей маскироваться, то и окраска нашего транспортного средства обязана быть ихней штатной.

Ладно.

Раскрашивать Дарсолана мне не позволила – ну, я в общем-то и не особо рвался. Имеется печальный опыт. Не такой грустный, как, скажем, у товарища О. Бендера, но старшая пионервожатая впечатлениями от моих художественных талантов делилась на совете дружины долго и, как говорит старший лейтенант Светлов, экспансивно. Нет, вру: экспансивно – это когда пуля разрывная, а то словечко, которым товарищ старший лейтенант щеголяет, – экспрессивно.

С тех вот пор я в художники и не рвусь. Другое дело – валежник для костра собрать. Тут все просто и понятно, никаких тебе пропорций с перспективой.

Насобирал охапку, дотащил, вывалил, поворачиваюсь… и, что называется, замираю в глубоком ошеломлении.

– Ну как?

Я фургон обошел, посмотрел на вторую сторону… еще больше впечатлился…

– Слушай, – говорю, – это что, магия такая?

– При чем здесь магия? – удивляется Дара.

– Ну-у… у тебя ведь и красок не было.

– Как и фургона. Я, – ехидно заявляет принцесса, – тоже в деревне времени зря не теряла.

Хотел было я спросить, у кого это в деревушке можно красками разжиться, и передумал.

– Сергей… – Забавно, первый раз у принцессы настолько неуверенный голосок. – А что ты про рисунок скажешь? Я старалась, но уже темнеет…

– А что тут, – пожимаю плечами, – говорить? Шедевр, однако. Выполненный мастерской рукой. Такую картину не на фургон натягивать – на стену в личных покоях вешать вместо гобелена.

– Ты… ты вправду так думаешь?

– Ваше высочество, – почти обиженно говорю. – Мы ведь не в замке королевском, да и толпы слуг в округе тоже не видать. А значит, кроме как на себя самих, рассчитывать не на кого. И нарисуй ты ерунду какую-нибудь, мигом бы переделывать заставил. Ферштейн?

В ответ Дара ко мне подскочила, чмокнула в щеку… звонко… и в фургоне скрылась. Стою, глазами хлопаю, чес-слово, ответь она мне по-немецки, ну хотя бы «их вайе нихт» или там «Гитлер капут», – меньше бы удивился.

Ладно.

Хотя, думаю, нет, не ладно. Такие вот странности поведения напарника в голове надо прокачивать, в непременном порядке. Чтоб точно знать, чем откликнется, когда аукнется.

Я и задумался. Долго… минут на десять, котелок над костром уже парить весело так начал. А когда прокачал наконец, почти обиделся – так все просто.

– Ваше высочество, скажи-ка… ты ведь, – говорю, – рисовать любишь? Так?

По-моему, она смутилась. А может, и нет – мне как раз шальным ветерком дым в глаза кинуло, так что разглядеть сумел мало.

– Да. Очень. Но…

– Запрещают?

– Нет. Просто… всегда находятся более важные дела. Как сказано в одной древней и умной книге: «Властен король над жизнью всех подданных своих, трудом и праздным временем их. Однако ж и его жизнь с делами королевства сплетена неразрывно».

– А как же, – спрашиваю, – балы да охота?

– Балы… – тихо повторяет Дара. – Да, на бал во дворце мечтают попасть очень многие… кроме тех, в чью честь его устраивают. Каждый шаг выверен: и чей поклон «благосклонно заметить», а чей – нет… все расписано за три недели вперед. И больше всего боишься споткнуться… Раньше, в детстве, мне несколько раз удавалось тайком выбраться из дворца… на праздник Дня Длинного Солнца, в деревню близ замка. Там… там было очень весело. Я забывала почти обо всем. Но как-то меня не вовремя хватились… и остались лишь балы. К счастью, – добавляет она, – принято считать, что сейчас не лучшее время для балов.

Да уж, думаю, интересная мне принцесса в попутчицы досталась. Нестандартной выделки. Балы ей, значит, не по душе…

– А что, – спрашиваю, – вам, королям, непременно нужно именно балы устраивать? Я вот помню, когда по случаю переезда празднество было, так вполне себе народное гулянье.

Ляпнул и почти сразу язык прикусил, но поздно. Праздник-то в тот раз был, можно даже сказать, почти удался – да вот только по девчушке, что сейчас напротив меня, какая-то нехорошая личность из самострела пальнула.

И Дара об этом вспомнила.

– Того, кто стрелял в меня той ночью, – а личико у нее при этом серое, словно не у костра лежим, – так и не поймали, не нашли.

Насчет «так и не поймали» я не сильно удивился. Там ведь сразу после выстрела такое столпотворение началось – свою бы голову целой сберечь.

– Что, и следов никаких?

– Брошенный арбалет. Из башни, где его нашли, два выхода: на стену – но у той двери стояли двое стражников – и в подземелье.

Тут у меня в голове словно щелкнуло. В тамошнее подземелье мы как раз утром того самого дня за вином поход учинили. Мы – это я, Коля-Рязань, то есть командующий всея замковым ПВО Рязанцев Николай, Карален и ее двоюродная сестра магичка Второго Круга Посвящения Ринелика Пато, для друзей просто Елика. И в процессе похода приключилась с нами одна непонятность… о которой, как я сейчас запоздало соображаю, очень похоже, что никто доложить так и не удосужился. Ладно я – первый день в замке, плюс его сиятельство герцог комбриг Клименко как раз в тот день на меня снизошел, на манер божьего откровения, а остальные… хотя какие там остальные! Вино-то мы из особого секретного подвальчика изъяли, полный бочонок почти археологической ценности.

В общем, сделал я себе мысленную зарубку – по возвращении сходить и отрапортовать кому надо. Шутки-шутками, пьянки-пьянками, а…

– Сергей… ты о чем сейчас подумал?

– Да так, – говорю, – мысли всякие.

– У тебя лицо стало будто каменное. Словно… словно ты убивать кого-то собрался.

– Ну вот еще, – усмехаюсь. – Я если и в самом деле кого-нибудь на тот свет переправлять надумаю, то уж чего-чего, а непреклонную суровость на физиономии точно изображать не стану. Разве что для кинохроники запечатлеться попросят. А в бою, знаешь ли, не до того.

– А… ты многих убил? Там, у себя. Интересный вопросик.

– Не знаю, – честно сознаюсь, – не считал.

– А что ты почувствовал, когда убил первого… врага? Вот ведь настырная.

– Да, в общем-то, ничего, – отвечаю. – Я ведь и не знаю точно, кто у меня первым был.

– Как это? – удивленно переспрашивает Дара.

– Да вот так, – говорю, – получилось. Первый бой – это ведь первый бой.

У нас в роте уже и раненые были, и убитые – от авиации. Еще на марше «мессеры» два раза колонну атаковали.

Потом, когда окопы вырыли, мимо нас полдня отступающие шли. А мы все смотрели и думали – это ж какая силища на нас прет.

Мы тогда сильно танков боялись. Наслушались о них всяких ужасов. Да и к тому же перед войной о своих танках фильмов насмотрелись – броня крепка и танки наши быстры, так что всякие самураи от них наземь сыпятся, точно яблоки с хорошей ветки. И если теперь немцы так прут, значит, у них танки еще страшнее?

А у нас – ни артиллерии, ни даже «ПТР». Одни гранаты. Да разве можно гранатой немецкий танк остановить?

Танков в тот раз не было. А напоролась на нас, судя по всему, немецкая моторазведка —три мотоциклиста, два бронетранспортера и грузовик. И длился мой первый бой всего-то несколько минут – подбили мы им два мотоцикла из трех и один бронетранспортер. То есть бронетранспортер-то мы даже и не подбили – у него мотор заглох, а немцы с ним возиться не стали, бросили.

Ну а я, я – как все, стрелял и даже не в белый свет, а по серым фигуркам, и падали они, только разве разберешь – твоя это пуля была или чужая? Я так Дарсолане и сказал.

– А потом?

– А что потом? Потом уже не первый бой был.

Так, чтобы уж совсем уверенно сказать – мои, это разве что через неделю было, когда я у раненого пулеметчика «Дегтярев» забрал. Вот тогда уж точно эти серые фигурки от моих очередей наземь валились, только мне важней были не те пять-семь, которые, скошенные упали, а то, что остальная цепь тоже залегла, а значит, опять атака у фрицев захлебнулась. Пятая за день.

– Сергей, а в первом бою… что было самое главное?

– Главное?

Ну и вопросики у ее высочества….

– Главное – что врагов можно убивать.

Да. Пожалуй, именно так. Конечно, мы это и так знали, но… когда комроты вызвал добровольцев и я встал… и мы пошли, и увидели вблизи перевернутые мотоциклы… придавленный коляской труп пулеметчика… и другие трупы, в серых, мышастых мундирах, лежащие в такой же серой пыли… это было совсем другое.

А через полчаса начался минометный обстрел, и за несколько минут огневого налета рота потеряла восьмерых убитыми и ранеными. Затем немцы пошли в атаку.

– Малахов? —Да.

Что-то все-таки в огне завораживающее есть. Вот и сейчас засмотрелся я в этот костер и вроде бы выключился на секунду.

– Расскажи мне… о войне. О вашей войне. Ох, думаю, высочество, ну и просьбочки у тебя!

– Тебе лет-то сколько? – спрашиваю. – А, ваше высочество?

– Ва-а-первых, Малахов, – надменным таким голосочком говорит принцесса и еще слова нарочно так растягивает, точь-в-точь, как рыжая моя, ненаглядная, когда злится, – спрашивать даму о возрасте – неприлично. А во-вторых, я первая спросила.

– А в-третьих, высочество, лет-то тебе сколько? Вот интересно, соврет – не соврет?

– Во… Семнадцать.

– Эх ты, – говорю, – высочество. Ну что ей, спрашивается, рассказать?

О ночных заревах на полнеба? Об облаках, крест-накрест перечеркнутых дымами? О ярко-красном снеге?

Или о бесформенных грудах металла по обочинам дорог? И о серых колоннах, угрюмо глядящих из-под козырьков? Или…

Да разве можно это рассказать? Может, уже потом, после войны, кто найдется и слова нужные найдет.

А что мне этой девчонке несмышленой сказать?

– Война как война, – говорю. – Кровь и грязь.

Глава 4

Мы уже почти засыпать начали, когда этот вой раздался. Хороший такой вой, душевный – вроде бы и далеко, а по спине холодом здорово пробирает.

Ну, я поначалу остроты ситуации не оценил: подтянул автомат поближе и дальше спать приготовился. А принцесса сразу вскочила, словно ее вышибным зарядом подбросило.

– Вставай!

– С чего? – спрашиваю. – Из-за солистов этих серых? Брось… костер же…

Хотя, запоздало соображаю, вовсе и не факт, что здешних волчишек костром остановишь. Это у нас в прифронтовой полосе зверье пуганое донельзя, а местные запевалы знать не знают и ведать не ведают, что за штука такая – ружье, а уж тем более автомат.

Зато вот если кое-какие литературные примеры припомнить: «Дети капитана Гранта» или, скажем, «Робинзона Крузо», – есть у товарища Дефо ближе к финалу одна веселенькая волчье-медвежья сценка…

– Простые волки воют иначе. Это песнь оборотней. Та-ак…

А ведь, думаю, слышал я похожую арию, – когда мы с трофейной Короной возвращались. И Роки тогда этих оборотней именно что по звуку классифицировал… позеленев при этом на манер листвы.

И еще кое-что вспомнил из слов орка, Трыма Аррыма: стая Хэлга в количестве пяти сотен… и волкодлаки у них плохо объезжены. Если не фантазировать на тему, что они волков в упряжки запрягают – а это навряд ли, здесь не Аляска, реки Юкон и реки Клондайк на картах не имеется, – то выходит, волчишки у них под седлом ходят. В Травяном Мире я за эту деталь как-то не зацепился, а сейчас, под аккомпанемент завываний… приближающихся. Волк размером с пони или даже с ишака – мысль о близком личном знакомстве как-то мне оптимизма не внушает.

Вскочил, глаза протер.

– Сколько их?

– Не знаю, – напряженно, почти зло шепчет Дарсолана. – Сами по себе оборотни редко сбиваются в стаи. Но мы в приграничье, а Враг иной раз засылает на нашу сторону молодняк из своих стай… порезвиться.

Та-ак…

Главное сейчас, думаю, – не паниковать. Как и всегда на войне. Стоит начать дергаться да суетиться – считай все, пиши пропало!

Впрочем, если по виду судить, то ее высочество держится очень даже на уровне. И в панику впадать явно не собирается, равно как и обмороки с истериками закатывать.

– Что ж, – так же шепотом спрашиваю, – вы этих тварей на входе не шлепаете? А то меня Виртис уверял, что маги ваши даже переброску мыши засечь сумеют.

– Сказать легко, – огрызается Дара, – но у нас слишком мало магов, чтобы гоняться за каждым волкодлаком.

– На меня-то не рычи. Что делать будем?

– Драться!

Ну да. Идея ценна остротой и свежестью, как такие вот «умные» мысли старшина Раткевич комментирует. Оно канешна… чем простым обедо-ужином послужить, лучше для начала подраться спробовать.

– Они на волков хоть похожи?

– Похожи. Только больше… сильнее… быстрее… и убить их можно лишь серебром или огнем.

– А обычным оружием?

– Затянется на глазах.

Вот тебе и раз. И, как назло, не наличествует при мне родного советского ранцевого огнемета. Даже «березина» с его двенадцать запятая, или, как говорил старшина Ушаков, комма семь, который не то что волчару – слона одиночным завалит. Всего арсенала – нож, пистолет да «ППШ». Машинка хорошая, но против зверюги… полосовать очередями, да ждать, пока сдохнет, – это ж патронов не напасешься.

Имелись, конечно, у меня в рукаве, то есть на самом деле в особых кармашках куртки, козыри – две обоймы к «ТТ». В них-то пули даже не просто серебряные – особого заговора. Причем не здешних придворных магов, а какого-то чуть ли не заграничного спеца, магистра Чева. Товарищ комбриг Клименко при мне эти патроны на манер бриллиантов доставал: из сейфа, в смысле, из шкафа, который он сейфом кличет… ну да магии там не меньше, чем железа, из шкатулки, из мешочка бархатного, да еще промасленными платочками обернуты в три слоя, каждый патрон ин-ди-ви-дуаль-но.

Только ведь если козыря вот так, в первую же, считай, ночь на стол выкидывать – далеко мы не уедем.

– Ну а если саблей твоей… в смысле, – живо поправляюсь, – Сиятельным Мечом Эскаландером?

– Эскаландер справится с ними шутя. Но… весть, что один из Великих Мечей почуял кровь, разносится далеко.

– Ясно, – киваю, – демаскировка. Отпадает. А что-нибудь менее магически громогласное в арсенале наличествует?

– Вот как раз над этим я и размышляю! Ну, дело, конечно, нужное.

Я тоже кое-что в голове прокачал – и принялся остатки нашего костерка затаптывать.

– Сергей… зачем?

Отвечать я сразу не стал, а сначала дотоптался и уже потом аккуратно так взял ее высочество за плечико, развернул в нужном направлении, да еще и пальцем ткнул, для верности.

– Видишь?

Вопрос, что называется, риторический – луна здешняя габаритами раза в два больше нашей. И когда она, как этой ночью, полным диском… даже не сияет – наяривает во всю ивановскую… хоть книжку читай, иголкой вышивай, никаких лампочек не требуется. Благо, и облаков по ночам здесь тоже не предусмотрено – облака днем солнце от людей закрывают, а луна ночная… она не для людей, для других.

– Костер, – говорю, – даже если мы в него сено из фургона покидаем, в плане освещения даст не так уж много. А вот засветку глазам он устроит отменную, круг шагов десять – и все, за его пределами шиш чего разглядишь! Спрашивается, зачем он вообще тогда нужен, если в небе такая иллюминация развешана? Свету ведь, – добавляю, – и так хоть вагонами вывози!

Добавлял я, впрочем, уже пустому месту – слушать лекцию до финала ее высочество не пожелала. Правильно, к слову сказать, сделала – а я хорош, нашел время…

Со временем у нас, кстати, не так чтобы очень – вой все ближе.

– Держи!

Я повод схватил – и едва удержал. Кони-то тоже на слух не жалуются и волчий вой от соловьиных трелей отличают превосходно. Отличив же, нервничают. К примеру, на дыбы встают и копытами машут так, что только успевай башку из-под них выдергивать.

У меня получилось… ну а дальше и принцесса подоспела.

– Быстрей!

Я на козлы вскочил, вернее, попытался вскочить, чуть обратно вниз не улетел, развернулся – как раз вовремя… чтоб одно летающее седло поймать руками, а не, что называется, мордой лица.

– Ты не верхом?

– Один в фуре не отобьется. – Дара мимо меня скользнула, загремела чем-то. – А Красотка за себя постоять сумеет, у нее «серебряные когти» на копытах. На, возьми!

– Что это еще?

– Перчатка. Боевая. С серебряной насечкой. На правую руку.

– А размерчик?

– Натягивай! На ней заклятье Рхасса… – Дара на миг замялась. – Магия подходящего размера.

Я эту… Рхассом клятую боевую рукавицу повертел так, сяк, попробовал надеть – а она и впрямь на руку легла, словно вторая кожа. Еле обратно стащил.

– Нет уж, – говорю, – давай меняться. Мне левую, а тебе…

– Малахов! Я левой управлюсь ловчее, чем ты – двумя! И что тут возразить? Вот и я заткнулся.

Когда выкатили на тракт, вой уже совсем близко раздавался. Зато и кони под эдакий аккомпанемент враз такой разгон взяли – были б у нашего фургона крылья, свечой бы в небо ушел, не хуже любого «яка».

Кнут я, впрочем, все равно приготовил. Не для лошадей – для этих… певцов серых. Хорошим кнутом много чего интересного натворить можно, если умеючи. А я умею – так уж вышло. У Вани-Синицы во взводе – до того, как он к нам в разведку попал, – цыган один был, так он как-то на спор полено напополам перешиб. Ну и капитан наш, когда Синичкин про этот спор ляпнул, загорелся, приказал старшине Раткевичу кнутов раздобыть и две недели нас дрессировал… пока не счел результаты «условно применимыми». Так что полено я, конечно, не перешибу, да и насчет прибить вусмерть полной уверенности нет, но приложить сумею!

Прислушался – нет, догоняют все-таки гады. Медленно, потихоньку, но сокращают дистанцию, уже отдельные голоса четко определить можно… и сосчитать. Подумал я – и сменил обойму в «ТТ» на заговоренные. Жалко, конечно, будет, ну да жадность – она в жизни далеко не всегда полезна.

Эх, Аризону бы сюда! Шесть цилиндров – не две конячьи силы! И это, что называется, вынося за скобки крупнокалиберный в кузове. Он хоть и не серебром лупит, но, думается мне, с перевариванием бронебойно-зажигательных пуль тоже обязаны проблемы возникнуть, даже у оборотней.

– Сергей, готовься!

Я еще пошутить напоследок успел: «всегда готов» – и тут одна зверюга справа сквозь кусты проломилась и прыгнула.

Скажу честно: прыгни он на меня, может, чего-то б и выгорело, в смысле, получилось. Потому что когда такая вот туша – раза в полтора, а то и в два больше обычного волчары – на тебя летит, кнутом или даже прямым справа в челюсть черта с два ее остановишь. Инерция… просто и тупо за счет массы пробьется.

Но – повезло. Прыгнул волк коню на спину, в полете схлопотал от меня кнутом по хребту и оттого на конской спине не удержался – посыпался вниз, под копыта и колеса… фургон чуть ли не на метр вверх подлетел, а уж что громче хрустнуло, наша ось или волчий хребет, я и думать не стал. Тем паче, что думать-то было особо некогда.

Следующий был умнее – попытался ко мне на козлы заскочить. Вот его-то я своим коронным «справа и снизу в челюсть» поприветствовал. Даже слегка перестарался – вложился в замах так, что сам едва следом за оборотнем не улетел.

– Сверху!

Едва успел руку вскинуть – клыки перед самым лицом клацнули. Хорошие такие клыки, большие, длинные, много их в пасти… и, наверное, острые, но дарина перчатка этим зубкам оказалась не по зубам.

Правда, и я, как в капкане, очутился. Врезал рукоятью кнута по серой морде раз, другой… не отпускает, зараза. А справа, замечаю краем глаза, еще один появился и, оценив обстановку, начал к прыжку изготавливаться.

Ладно, думаю… не хотите по-хорошему – тогда умрите геройски!

Захлестнул зверюге, лежащему на крыше, шею, вцепился покрепче и, когда волчара справа, наконец, прыгать решился, оттолкнулся, качнулся, «поймал» его сапогами и в обратный полет отправил. Сапоги у меня с подковкой, хоть и не серебряной, как у дариной кобылы, но минут на пяток этот попрыгунчик из игры выбыл.

Ну а я пока все продолжаю на верхнем оборотне висеть – и каждый делает вид, что торопиться ему некуда и незачем. А что, у меня кони мчат так, что глядеть любо-дорого, на флангах пока чисто, в тылу – в смысле, в фургоне у Дарсоланы, судя по звуку, тоже все в норме. И зверь в ткань всеми лапами вцепился, распластался и подыхать от удушья, похоже, явно не настроен. Рычит сквозь перчатку, глазами полыхает. Фонарики у него еще те – два мрачно-багровых круглых огня без всяких зрачков и прочих белков, словно и в самом деле кто-то изнутри черепа керосиновым факелом подсвечивает.

Морда, к слову, – сейчас, когда присмотреться получилось, – выглядит не так чтобы совсем волчьей. Похожа, но чуть иная.

Оборотень, значит… человеко-волк. Интересно, думаю, а в зверином облике он человеческую речь понимает или как?

– Пасть открой! Ты, псина блохастая, тебе говорю! – ну и еще пяток слов без падежей.

Сорвался… а ведь зарок после второго ранения давал.

Так и не знаю, понял меня волк или нет, но послушался. Разжал клыки, взревел так, что я чуть не оглох, на дыбы встал. Я еще напоследок удивиться успел: ни черта ж себе у нашего фургончика тент, такую тушу выдержать, а парусина как раз в этот миг взяла и разошлась… под правой задней.

И тут оборотень просчитался. Ему б сквозь эту дыру спокойно провалиться, а он обратно на крышу выкарабкиваться затеял. А пока он карабкался, я успел и «ТТ» выхватить и даже патрон в ствол загнать.

– Р-р-рах-х!

Я на спуск дважды нажал. Хоть и помнил, что дороги пули, но… больно уж здоровая туша надо мной нависла.

– А-а-а-а-о-о-у-у-а!

Вот сейчас я пожалел, что парой секунд раньше от рева не оглох. Потому что слышать это… звери так не воют и люди так не кричат! Аж до костей жутью холодной пробрало… чуть пистолет не выронил.

Потом этот недополузверь затрясся, словно в припадке, задергался… опять угодил лапой в дыру и на этот раз провалился внутрь, на доски шлепнулся… только уже не волком. Человеком.

Молодой, лет с виду не больше двадцати, черноволосый… голый… и с двумя входными в груди.

Орать он уже не орал – молча подергался еще немного и затих. Зато сородичи его снаружи так взвыли, что я уже решил: все, полный капут пришел! Если попрут со всех сторон, не глядя на потери, я не то что вторую обойму – первую расстрелять не успею.