Текст книги "Вкус порока"

Автор книги: Андрей Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Андрей Орлов
Вкус порока

Первая встреча с этим оригинальным господином состоялась в начале марта. Мы не поделили парковочное место у здания префектуры. Я поставил свой подержанный «Ситроен» рядом с будкой охраны, проверил документы, предназначенные для визирования ответственным лицом, и покинул автомобиль.

Включился звуковой сигнал, и элегантный внедорожник, въехавший следом на парковку, уперся в задний бампер моей машины. Водитель намекал, что я занял его место. Я недоуменно осмотрелся. Парковочное место никто не резервировал. Свободных пятачков хватало. Я объяснил это жестами. Отворилась передняя дверь, показался щуплый водитель и сообщил, что я должен немедленно переставить автомобиль. Лицо его при этом оставалось равнодушным, он выполнял пожелания пассажира. Я вежливо объяснил, что просьба абсурдна. Водитель пожал плечами, распахнулась задняя дверца, объявился рослый мужчина в «брутальном» кожаном плаще, с породистой скуластой физиономией, и смерил меня уничтожающим взглядом.

– Молодой человек! – у него был звучный оперный баритон, – вы заняли чужое место! Извольте переставить машину!

Он вздрогнул – мимо пробежала кошка и шмыгнула в просвет между машинами. Обычная мартовская кошка – грязная, оборванная, хотя и не лишенная определенной «женской» грации. Он смотрел на животное, как на разносчика бубонной чумы.

Шофер вернулся в салон и стал дожидаться разрешения конфликта.

– Почему же, сударь? – сдержанно осведомился я, – Я знаю, где могу встать, а вот вы сегодня явно встали не с той ноги.

Вспомнился анекдот про сидящего на рельсах и его приятеля с просьбой подвинуться.

– Да вы знаете, с кем имеете удовольствие? – молния плеснула из глаз, раздулись ноздри, на миг показалось, что его плечи сейчас превратятся в крылья, – Живо уберите машину!

Не сказать, что я затрепетал, но предпочел не усугублять конфликт. Я сделал миролюбивый жест, сел в машину и переставил ее в соседний ряд. Неуравновешенный господин скрылся в здании, а водитель забаррикадировался в джипе и не подавал признаков жизни.

– И с кем я имел удовольствие? – поинтересовался я у работника парковки, стоящего поблизости.

– А я знаю? – пожал плечами работник, – Может, президент?

Беседа со «столоначальником» относительно вывода из жилого фонда скромного офиса на краю города настроила на язвительный лад. Перед уходом я воспользовался уборной. Там и состоялась вторая знаменательная встреча. Господин предпочитал одеваться в лучших торговых домах. Соберись я купить подобный костюм, пришлось бы заложить свою крохотную квартирку в Митино. Господин стоял перед умывальником, выражая брезгливость к окружающей среде (а среда, на мой взгляд, была вполне сносной), и мучительно решал вопрос, можно ли прикоснуться к крану без риска для жизни. Я невольно притормозил. Он поднял глаза к зеркалу – зернистые, колючие – в них отразились опаска с раздражением.

– Не стойте там.

– Простите?

– Не стойте за спиной.

– А-а, – сообразил я, – Конечно, только топор за спину спрячу.

Когда я покинул кабинку, элегантный господин все еще мялся на том же месте. Я пристроился рядом. Он открыл кран, но воспользовался для этого носовым платком. Платок отправился в корзину. Вымыв руки, он задумчиво уставился на текущую воду. Потом вздохнул и вынул из кармана второй платок.

– Позвольте, помогу, – пришел я на помощь, – Так на платках разоритесь… – протянул руку и перекрыл воду.

Слов благодарности не прозвучало. Мужчина разглядывал меня с растущим недовольством. Уместно было помолчать, но разговор со «слугой народа», да еще этот уничижительный взгляд не оставили моей сдержанности ни одного шанса.

– Тяжело вам живется, – вкрадчиво заметил я, – Вы боитесь микробов. У вас определенное сходство с Наполеоном – тот тоже не выносил кошек. Вы боитесь, когда кто-то стоит сзади. Держу пари, вы не театрал. И кинозалы посещаете нечасто. Впрочем, можно воспользоваться последним рядом или ложей для VIP-персон…

– Что-нибудь посоветуете? – он прожег меня таким взглядом, что в горле пересохло. Но соберись он меня ударить, я успел бы отклониться.

– Простите, не по моей части. Сходите к психоаналитику – существуют люди, полагающие, что это лечит.

– Но вы не из их числа? – голос собеседника немного смягчился.

– Совершенно верно. Считаю, что истратить деньги можно и более приятным способом. Не доверяю комплементарной медицине, знаете ли. А начало психоанализа стойко ассоциирую с концом света. Но вы сходите – вдруг поможет? Вы же не испытываете крайнюю нужду?

Обмен любезностями завершился без физического ущерба. Впрочем, мой сценарий не сработал. Когда я покидал сияющий чистотой санузел, чувствуя себя отомщенным за унижение на парковке, господин резко повернулся.

– Вам не повезло, бывает. В прошении отказано? Ваше лицо красноречивее справки, которую вы не выбили. Вы клянете себя за нерешительность, неумение отстоять свою позицию. Оттого и прячетесь за иронией и напускной дерзостью, компенсируете враждебностью свою слабость. Распространенный прием – ранимые и чувствительные люди ведут себя вызывающе, опасаясь, что их могут задеть или обидеть. Сбегают в агрессию, считая позорным демонстрировать свои неудачи. Вас можно понять, но общаться и работать с такими, как вы, крайне сложно. Не побрезгуйте советом. Хотите производить на людей хорошее впечатление – будьте доброжелательны к окружающим…

Я хлопнул дверью, не дослушав. Это я-то агрессивный? Это со мной невозможно общаться – самым миролюбивым на свете существом? Чья бы корова мычала! Но вместе с тем я чувствовал смущение – в словах бесцеремонного господина звучала убивающая правда.

В третий раз я столкнулся с ним в окружном комитете по лицензированию частной и предпринимательской деятельности – примерно через месяц. Я поджидал в коридоре девушку, работавшую в этом здании. Мы познакомились неделю назад, у нас был бурный, ни к чему не обязывающий роман, и в этот вечер я был полностью во власти предчувствий. Распахнулась дверь в глубине коридора, и образовался тот, кого я уже и не чаял увидеть. Он был в привычном амплуа – раздражен и взвинчен. Шагал по коридору, прямой, как шпага, глаза горели, раздувались ноздри. Полы плаща летели за ним, как крылья дракона.

– Дармоеды… – бурчал мужчина, – Крючкотворы чертовы… Чем они тут занимаются?… Хоть бы задумались на миг, КОГО собрались лицензировать…

С манией величия у господина был полный порядок. Кроме этого, он страдал социопатией, имел невротический склад личности, множество комплексов, и хотелось от души посочувствовать его жене, если таковая в природе имелась. Я ощутил отрицательные вибрации – сунул ноги под лавку и уткнулся в пол. Но его способность замечать «несущественное» просто поражала. Лакированные ботинки от Гуччи, сверкающие, как ночная звезда, остановились напротив. Я поднял голову. Настроение резко упало. Он смотрел на меня, кипя от злости. Кадык совершал возвратно-поступательные движения. У господина были длинные, густые, вьющиеся волосы, помеченные сединой. Он был немногим старше меня (а я еще относил себя к категории молодых людей), но харизмой обладал отменной.

– Это снова вы… – процедил он сквозь стиснутые зубы.

– Минуточку, уважаемый, – взмолился я, – Москва – это маленький город. Мы встретились случайно, я вовсе не слежу за вами. Давайте расстанемся мирно, договорились? Вы ведь шли по своим делам?

Эмоции распирали человека. Но виновником его неудач сегодня оказался не я. Он пристально посмотрел мне в глаза, и… произошла разительная смена амплуа. Не сказать, что он смягчился, но стал каким-то другим.

– Так-так, позвольте догадаться… Характерная напряженность в мышцах лица отсутствует… Обивать пороги вы сегодня не намерены и общаться с чиновным людом не собираетесь. Вы счастливчик. Ожидается секс, не так ли? Приятное завершение дня в отличной компании. Угадал? Что ж, у вас получится, завлекать несчастных мотыльков в свои сети вы умеете. Как жаль эту бедняжку. Она еще не знает, что худшей кандидатуры в мужья быть не может. Развлечетесь и бросите. Через неделю, две…

Он смерил меня насмешливым взглядом и двинулся к выходу, унося с собой свою темную ауру. Этот тип опять меня раздел! Откуда такие таланты? Разумеется, я еще не знал, что роман с текущей пассией продлится двенадцать дней, но то, что не всю жизнь – это без сомнений…

В отличие от некоторых, с манией величия у меня не сложилось. Большую часть своей 34-летней жизни я провел в Москве и окрестностях. Семью не завел – хотя и всплывали варианты. Я бежал от них – едва лишь легкие связи начинали перетекать во что-то сложное и обременительное. Если существует фобия на семейную жизнь, то это мой случай. Служба в армии, психологический факультет. Стезя психолога оказалась ошибкой. Несколько лет я осваивал специальность – трудился штатным психологом в «Матросской тишине», в центре СПАС, в психиатрической лечебнице, откуда с позором бежал. Числился консультантом в фирме, занимающейся подбором персонала для столичных организаций. Но тоже уволился – по причине конфликта с начальницей «на почве личных неприязненных отношений». Не знаю, как другим, а мне не нравится, когда меня домогаются вульгарные особы «постбальзаковского» возраста. Год назад я проникся мыслью, что работать на других – непозволительная роскошь, и обрел лицензию на ведение частной детективной деятельности. Документ смотрелся неплохо: «Тропинин Дмитрий Сергеевич, частный детектив, специалист по решению деликатных проблем». Но и это поприще не сложилось. Москва гудела, люди делали деньги – не всегда используя высокоморальные и законные средства. Я пытался влиться в струю, но безуспешно. Всегда предпочитал размеренную жизнь – спокойную, с ленцой, не любил суету. Я не испытывал интереса к познанию мира, хотя и не был лишен любопытства. При необходимости мог действовать, шевелить извилинами, постоять с кулаками за чью-нибудь честь, но, как однажды выразилась одна из моих избранниц, необходимость должна быть крайней.

Я зарабатывал небольшие деньги, а еще сдавал квартиру покойной матушки на Сущевском валу. Так что отчаиваться и записываться в беднейшие слои пока не собирался. Однокомнатная квартира в Митино страдала недостатком кубатуры, но была уютным местечком для отдыха и проведения досуга с симпатичными девушками.

Четвертая знаменательная встреча состоялась в начале мая. Я прибыл в психиатрическую больницу № 7 на улице Потешной – побеседовать с главврачом по поводу одной из его пациенток. Юрия Ивановича Турицына я знал давно и не думал, что он откажет в толике информации. Предшествующие события вполне укладывались в сферу моей нынешней деятельности. Гражданка Шпагина – дама почтенных лет и почему-то с перьями в берете – пришла похлопотать за дочь. Последнюю, Васюкову Дарью Дмитриевну, с подачи собственного мужа, поместили в клинику с диагнозом обсессивно-компульсивное расстройство. Навязчивые мысли, навязчивые действия – и явно не во благо семьи. То рьяно боролась за чистоту, третируя мужа и дочь, то бралась пересчитывать предметы в доме, расставлять их в замысловатом порядке, требовать от домашних соблюдения абсурдных правил. Случались срывы – с разгромами и нанесением физического ущерба. В момент одного из таких припадков муж и вызвал бригаду. Гражданка Шпагина патетично уверяла, что психическое расстройство исключено, она прекрасно знает свою дочь. Не в ее правилах – сеять хаос и разрушения. Все гораздо проще. Зять – изувер и деспот – довел жену до нервного срыва и упрятал в клинику. Возможно, подкупил персонал. Зачем ему? Ну, не любит он Дарью Дмитриевну. Не разрешала она ему ходить налево. А еще и квартиру хочет отхватить – а известно ли мне, сколько стоит квартира в центре Москвы? Гражданка Шпагина просила последить за зятем и провести рекогносцировку больничной «местности». Она подтянет адвокатов, но нужна информация.

Юрий Иванович не являлся лечащим врачом Дарьи Дмитриевны. Но информацией владел. Врач сегодня отсутствовал. Какое-то время я наблюдал за пациенткой. Больная производила впечатление нормального человека, погруженного в депрессию. Атропинокоматозная терапия, – пояснил Юрий Иванович. Больному вводят высокие дозы холиноблокатора атропина, препарат угнетает, а то и отключает сознание. Метод помогает повысить внушаемость больного и облегчает проведение терапии. На вопрос, а правда ли Дарья Дмитриевна подвержена психическому расстройству, и существует ли необходимость держать ее в больнице, Юрий Иванович категорически заявил: пребывание пациентки на свободе чревато для нее и для общества. Мы проговорили минут пятнадцать, после чего я покинул кабинет.

Я шел по сложной анфиладе – мимо дверей и застекленных перегородок. Внезапно за стеклом обрисовался знакомый профиль. Я притормозил, любопытство позвало в дорогу – вернулся и стал подглядывать. Дверь была приоткрыта. В помещении, отделанном серым пластиком, присутствовали трое. В углу дремал мускулистый санитар. На жесткой кушетке покоился мужчина в больничной пижаме – худощавый, обросший. Подрагивали руки, скрещенные на груди. Глаза его были закрыты. Вполоборота ко мне сидел господин, не узнать которого было невозможно, и что-то вполголоса вещал. Речь лилась неторопливо, тембр голоса был густым и сочным, лицо – сосредоточенным. Никакого раздражения, брезгливости – человек работал. На этот раз он надел шевиотовый спортивный пиджак в крупную клетку, из нагрудного кармана выступал уголок белоснежного платка. Пальцы рук были перекрещены и плавно шевелились.

Я затаил дыхание – в происходящем было что-то магическое. Слова различались с трудом. «Машина слушается руля, вы молодец, но не следует гнать так быстро…», «У поворота сбавьте скорость, мы не знаем, что у нас за поворотом…»

Он замолчал – настала очередь пациента. Больной не открывал глаза, но задрожали и расклеились губы, он что-то зачастил, потом замолк, потекли слезы. Снова начал говорить – с усилием, выдавливая из себя слова. Робкая улыбка осветила бесцветное лицо. Санитар приоткрыл один глаз, не нашел в поведении пациента угрозы для социума и вновь задремал.

А персонаж в клетчатом пиджаке вдруг резко повернул голову. Не любил он посторонних за спиной! Наши взгляды встретились. Бежать было поздно. Я поступил достойно – виновато улыбнулся, показал жестом, как мне жаль, и выбрался из зоны поражения.

За спиной негромко кашлянули. Я чуть не сел! Юрий Иванович подкрался бесшумно, смотрел с насмешкой.

– Не ушли еще, Дмитрий Сергеевич?

– Виноват, Юрий Иванович, решил пройтись по вашему заведению… – я вытянул шею. Беседа за стеклом продолжалась. Колоритный господин не смотрел в нашу сторону. Юрий Иванович глянул через мое плечо и иронично улыбнулся.

– Уже ухожу, не волнуйтесь, – сказал я, – Вам знаком этот господин?

– Боюсь, да, – главврач вздохнул, давая понять, что знакомство с этим типом – не луч света в темном царстве, – Александр Петрович Краузе – крупный специалист в области психоанализа, кандидат медицинских наук, специалист по судебной психиатрии, член Европейской психотерапевтической ассоциации…

– Он… психоаналитик? – опешил я.

– Сертифицированный психоаналитик. Известен в узких кругах. Имеет частную практику в Аркадном переулке, обширную клиентуру – среди небедных слоев населения. Читает лекции на факультете психологии МГУ. Личность любопытная, сложная, противоречивая.

– Сапожник без сапог… – пробормотал я.

– Совершенно справедливо. У доктора Краузе целый букет психологических проблем, признавать которые он не желает категорически, хотя выявляет и лечит аналогичные у пациентов. Приходилось встречаться?

– Эпизодически. Встречи не вселяли восторга.

– И не вселят, – засмеялся Турицын, – Если вы не пациент Александра Петровича. Общаться с ним – удовольствие среднее. Но должен признаться, – Юрий Иванович понизил голос, – что доктор Краузе первоклассный специалист. Клиенты тянутся к нему потоком. Он в некотором роде… детектив – способен распутывать сложные психологические головоломки. К его услугам прибегают сотрудники правоохранительных органов. Чего уж там, – Юрий Иванович смущенно хмыкнул, – порой, глядя на результаты его работы, терзаешься абсурдной мыслью, что психоанализ – наука, имеющая четкое эмпирическое обоснование.

– Неужели, – пробормотал я, – И в стенах вашего почтенного заведения… Выездной сеанс психоанализа?

– Работает, – кивнул Турицын, – В рамках сотрудничества с органами правопорядка. Пациент, которого вы видите, страдает сложным пограничным расстройством. Его недуг, по мнению доктора Краузе, поддается лечению психоанализом. Пациент был свидетелем преступления, состоявшегося пять лет назад – уголовное дело недавно возобновили. В памяти бетонный забор, обусловленный тяжелым травматическим шоком. Задача Александра Петровича – избавить больного от посттравматического состояния, что откроет дорогу к прояснению памяти. Метод называется абреакцией. Другое название – «отреагирование». Пациент повторно переживает событие – он должен выплеснуть сдерживаемые эмоции. Вскрытие гнойника, так сказать. Слышали про катартический метод лечения неврозов? От пациента требуется эмоциональная разрядка, он должен высвободить психическую энергию. В психоанализе считается, что это способствует снятию тревоги, внутреннего конфликта… Кстати, доктор Краузе безмерно любопытен и по любому вопросу имеет собственное мнение. С диагнозом Дарьи Васюковой он знаком и в целом его поддерживает. Он выражал лишь беспокойство по поводу неустойчивости вегетативных реакций пациентки и колебаний артериального давления. Считает, что лечение психотропными средствами не принесет результата. А более уместной была бы психотерапия. Пациент обязан осознать болезнь и пошагово сопротивляться ее симптомам. Методика четырех шагов Джеффри Шварца… Впрочем, не думаю, что вам это интересно.

– Он считает, что гражданка Шпагина страдает психическим расстройством?

– Безусловно. Ее мамаша может поднять в штыки адвокатскую коллегию, задействовать связи в медицинских кругах и в конечном итоге добиться выписки дочери. Но это плохо кончится. И вам не стоит тратить время на сбор доказательств ее вменяемости.

Выйдя из больницы, я покурил в местном скверике, зашел в аптеку и только после этого направился к машине. Меня окликнули – с крыльца спускался собственной персоной доктор Краузе с портфелем! Я мысленно взмолился, но «обмен любезностями» в текущих планах мэтра не значился.

– Расслабьтесь, Дмитрий Сергеевич, не извиняйтесь за свою бестактность. Доктор Турицын поведал о вашем интересе к пациентке Васюковой… и о вас тоже. Мы сталкиваемся в четвертый раз, не так ли?

– Безо всякой инициативы с моей стороны, – уныло заметил я.

Краузе раскатисто рассмеялся – он был в благодушном настроении. Доктор разглядывал меня с толикой пренебрежения и снисходительности – как сюзерен вассала.

– Жалко мне вас, Дмитрий Сергеевич. Посмотрите правде в глаза – вы трудитесь над тем, во что не верите. Уж поверьте моему опыту психоаналитика и физиономиста. А это трудно – работать, испытывая неуверенность. Не возражайте, ваша личность не такая уж тайна за семью печатями. Лечащий врач гражданки Васюковой отказался с вами встречаться – не по причине своего отсутствия, а потому, что ему надоели нападки матери пациентки, к чьему лагерю он относит и вас. Забудьте об этом деле. У пациентки ярко выраженный синдром ОКР – на фоне обманчивого спокойствия. Повышенная мнительность, склонность к решительным действиям Она переживает навязчивые мысли – обсессии. Спровоцировать их может любое событие. Ей повсюду мерещится грязь (кто бы говорил, – подумал я), раздражает кашель, громкие голоса, ее терзают страхи, что соседи затопят квартиру, что дочка упадет и ударится головой об острый предмет. Несколько раз с ней в общественных местах случались обострения. Она защищается от своих страхов – так называемыми компульсиями, защитными действиями. Оттирает несуществующую грязь, переставляет предметы в доме – якобы для того, чтобы обезопасить дочь, обстукивает стены, подкручивает розетки, по сорок раз в день проверяет, закрыта ли дверь. Приходит облегчение, но вскоре все начинается заново. Я наблюдал ее несколько раз, мог бы определить степень тяжести заболевания по шкале Йеля-Брауна, но вижу и так: стадия четвертая, расстройство тяжелой степени. Если остановить лечение, до последней стадии рукой подать.

Доктор Краузе вдруг нахмурился, посмотрел на часы и, забыв попрощаться, зашагал на парковку. Я изумленно смотрел ему вслед – воистину сапожник без сапог.

– Дьявол, – вдруг сказал он и резко встал, – Склероз крепчал, и все такое… – снова вскинул руку с часами и двинулся к проезжей части. Встал у края тротуара, махнул рукой. Шофер уволился, – почему-то подумал я. Он, видимо, считал, что все машины мира обязаны выстраиваться в очередь. «Хонда» с шашечками выстрелила залпом из лужи. Краузе отшатнулся, погрозил ей кулаком и угрюмо уставился на забрызганные брюки. Повертел головой и обнаружил меня – еще не ушедшего (ума не приложу, почему я это не сделал).

– Всего вам доброго, Александр Петрович, – спохватился я.

– Вы на машине? – мне не понравился его взгляд – едкий, изучающий. Я мог бы сослаться на неотложные дела – а у меня и действительно были дела! Но этот взгляд… – Временем располагаете, Дмитрий Сергеевич? Не подбросите в район Останкино? Здесь недалеко. Я заплачу, не волнуйтесь.

Будь проклят тот миг, когда я согласился! Работать таксистом в планы не входило. Сказать, что доктор Краузе ксенофоб, социопат и бесконечный брюзга – ничего не сказать. Он весь изворчался, пока мы ехали: какая гадость, что за машина, как я могу в ней сидеть? Она такая неудобная, в ней столько грязи… Я чувствовал себя незаслуженно оскорбленным. Средство моего передвижения, возможно, не относилось к представительскому классу, но салон я регулярно чистил! Пришлось укоротить пассажира – пригрозить, что высажу. Доктор уставился на меня с изумлением, потом фыркнул и скрестил руки на груди. А вскоре опять ерзал, нервно поглядывал на часы, шумно фыркал, когда я вставал у светофоров и пешеходных переходов.

– Боже правый… – исходил он желчью, – Опять пехота пошла… Не могли бы вы объехать этот праздношатающийся люд, Дмитрий Сергеевич, почему вы стоите?… А этого инвалида головного мозга зачем пропускаете? Давите его, здесь нельзя переходить! Да что за город, никакого порядка… Дмитрий Сергеевич, не могли бы вы поднажать, мы плетемся, как придавленные… Так, на следующем перекрестке налево.

– Нельзя налево, – огрызнулся я, – Запрещено. Не волнуйтесь, свернем на следующем перекрестке.

– Я с вами никуда не доеду! – возмутился Краузе, – Сворачивайте, чего вы боитесь? Машины стоят, инспекторы сюда не заходят…

И так разошелся, что я вывернул баранку и проскочил перекресток под запрещающий знак. Лишь бы не слушать это брюзжание! И сердце упало пятки – из-за машин, припаркованных вдоль обочины, вышел человек в форме и недвусмысленно махнул полосатой палкой. Я застонал от отчаяния. Делать нечего, заехал на свободный пятачок. Доктор Краузе как-то смущенно откашливался, сделал отсутствующее лицо.

– Спасибо вам, – в сердцах вымолвил я, – Довольны, Александр Петрович? Поворот в неположенном месте равносилен выезду на встречную полосу. Теперь вы точно никуда не успеете, а меня лишат прав. Сердечно благодарю.

Он как-то надулся. Создалось впечатление, что доктор Краузе собирается покинуть машину, чтобы искать другого олуха. Он даже взялся за ручку, но передумал. Разглядывал в зеркало медленно подходящего молодого сержанта. Инспектор ГИБДД сегодня встал не с той ноги, был мрачен, под глазами набухли мешки, движения были приторможенные. Я со вздохом опустил стекло. Он козырнул, что-то буркнул. Всунулась физиономия представителя государства. Он смотрел на меня отрешенно.

– Нарушаем, гражданин?

Я протянул документы. Несколько минут он их разглядывал, думая о своем. Потом махнул головой.

– Пойдемте в машину, протокол будем составлять.

– Не побрезгуйте советом, Дмитрий Сергеевич, – зашептал Краузе, – Не нарывайтесь, не пытайтесь себя обелить – вы виноваты. Нанесите скорбь на лицо, эдакую обреченность – помните маску Пьеро? И обязательно скажите: вчера вас бросила девушка, а сегодня вы не соображаете, что делаете. И непременно любимая девушка, уяснили? Такая любимая, что с ума сходите и жить не хотите…

– Что за чушь, Александр Петрович? – я хлопнул дверью и побрел в машину ДПС, как на Голгофу.

Напарник сержанта отсутствовал. Инспектор с кислой миной заполнял протокол, я украдкой подглядывал. Ручка плохо писала, он давил на шарик, пытался расписать на ладони. Слова выходили коряво: «…остановлен экипажем в составе сержанта 4-го полка ДСП…» Описался, но мысль интересная. Я приложил усилия, чтобы не улыбнуться. Если по Фрейду – то, видимо, заниженная самооценка.

– Что же вы так, Дмитрий Сергеевич? – вздохнул инспектор, – Ведь этот знак не сегодня поставили. Лишаем прав? Или штрафуем на пару МРОТов?

И тут я понес какую-то ахинею. Краска залила лицо, я так вошел во вкус, что сам поверил! Все валится из рук, голова не варит. Я знал, что нельзя сворачивать, но… мне уже все равно, господин полицейский. Хоть десять тысяч рублей, хоть сто. Может, хоть вы поймете? Такая женщина, мечта поэта, любовь с десятого класса – свадьба через месяц. Счастливейший человек на свете – и никогда не нарушал ПДД! И вдруг трагедия, конец света, жизнь кувырком! Объявление о разрыве, роман с начальником, который через месяц везет ее на Канары, а впоследствии под венец! Тьма, опустошение, и мне уже плевать, как сложится дальнейшая жизнь! Я так увлекся, что к середине трагического повествования даже сорвался на фальцет.

Дрогнула ручка в руке сержанта. Вывела слово и снова дрогнула. Он слушал. Я оборвал монолог на полуслове и с душераздирающей скорбью уставился в лобовое стекло.

– Да уж… – пробормотал инспектор… и вдруг сложил пополам недописанный протокол! Я мельком глянул ему в глаза. Он так смотрел, словно мы с ним уже выпили. Гаишник поколебался и вернул водительские документы.

– Ладно, идите, – его голос тоже просел, – На первый раз прощается. Но больше так не делайте. Счастливого пути… и выбейте из головы эту дуру.

Садясь в машину, я сгорал от стыда. Тронулся, не глядя на доктора. И только у светофора, встав на красный, выпустил пар.

– Гипотеза подтвердилась – не без самодовольства сообщил Краузе. Он все понял по моему лицу и ехидно ухмылялся, – А вы молодец, без запинки выполняете предписания.

– Что это было, Александр Петрович?

– Я психолог, Дмитрий Сергеевич. Говорят, неплохой. Должен разбираться в людях. И не только анализировать их речь, но и невербальные реакции: жесты, мимику, позы, степень напряжения и расслабленности мышц лица. Самое важное в человеке – его лицо. Слышали про науку физиогномику? У человека неприятности, не связанные с работой. В глазах печаль и меланхолия – вряд ли кто-то умер. Отсутствующий взгляд, печальная поволока, замедленность движений – увы, не сказывающаяся на профессиональных навыках. Я сделал вывод, что у парня тяжелые потери на личном фронте. И вот он встречает такого же – раздавленного, понимает, что он не один, кому-то еще хуже, и жизнь, как ни странно, продолжается. Гаишник сентиментален, в иной ситуации вы бы у него поплясали. Но тут сиюминутный порыв щедрости – мол, пусть гуляет, ему и так досталось…

– Но этого мало для полной уверенности, – возразил я.

– Мало? – удивился Краузе, – Хорошо, добавлю. У инспектора редкий цвет глаз – синий – что свидетельствует об эгоизме, самомнении, но в то же время о романтических наклонностях. Такие люди поддаются порывам. Треугольное лицо, немного закругленный подбородок – что говорит о высокой чувствительности. Несомкнутые, расслабленные губы – признак отнюдь не железной воли. Достаточно? Пусть каждый из признаков сам по себе не определитель, но взятые вместе они формируют картину. И даже учитывая его работу – отнюдь не способствующую романтизму и чувственности… Он молодой, еще не зачерствел.

– Меломанию лечите? – спросил я на следующем перекрестке.

– Поясните.

– Сосед за стенкой. Парню восемнадцать лет. Не наркоман, не пьет, не балбес – где-то учится. С небольшими тараканами, но кто без них? Заводит хип-хоп и техно-поп так, что мебель падает. И невозможно объяснить, что это нарушает правила человеческого общежития. А стены в доме, сами понимаете. Предвосхищаю ваш совет: бить жалко. Хрупкий молодой человек с тонкой душевной организацией. Родителей нет, всыпать некому, проживает с глухой бабкой, которой его музыка глубоко по барабану. Полиция бессильна, ведь он не буянит? Контрмеры не работают: однажды прислонил динамик к стене, запустил шансон – весь дом полёг, а этому хоть бы хны, открыл для себя много нового, потом где-то добыл ремиксы Евгения Кемеровского…

– Ну, это элементарно, – добродушно прогудел Краузе, – Не гей, полагаю?

– Девчонок водит. Каждую неделю – новую. Под музыку и занимаются…

– Расскажите человеку про невроз навязчивых состояний, ведущий к частичной, а впоследствии и полной импотенции. Это, кстати, не преувеличение. Через год-другой начнутся проблемы, и тишина уже не поможет. Поговорите с парнем, спасите его от надвигающейся катастрофы… если, конечно, полностью исключаете силовое воздействие.

Я задумался. Решение казалось простым, и было непонятно, почему я сам до него не додумался.

– Приехали, – сообщил Краузе. Мы приближались к деловому центру – нелепому сооружению переменной этажности, – Заезжайте на парковку.

Я задумался: зачем заезжать на парковку, если можно просто высадить пассажира? Машинально повернул на запруженную транспортом стоянку, нашел свободное место. Заглушил двигатель и поймал на себе задумчивый взгляд пассажира.

– Раз уж вы убили на меня столько времени, Дмитрий Сергеевич… не окажете последнюю услугу?

И вновь не хватило воли отправить его подальше и заняться, наконец, своими делами.

– Что изволите, Александр Петрович?

– Отлично. Сейчас мы войдем в здание, потопчемся на вахте, потом поднимемся в лифте на четвертый этаж. Фирма «Эпсико», информационные технологии и все такое. Большая уважаемая организация. Вам следует меня сопровождать, не открывая рта. Говорить буду я. Запомнили? Ни о чем не спрашивайте и строго выполняйте инструкции. Какой бы поступок я ни совершил – держите рот на замке. Следите за моими жестами, ждите, пока подам знак.

– Какой еще знак?

– Твердый, – Краузе ухмыльнулся.

Предприятие попахивало авантюрой, но я не смог отказаться. Доктор не был в фирме «Эпсико» персоной нон грата – с вахты позвонил, скатился взволнованный плешивый колобок и что-то зашептал ему на ухо. Краузе снисходительно выслушал и кивнул. Колобок испарился, мы взлетели в лифте на четвертый этаж и оказались в пальмовом раю. Здесь находился «зал ожидания». Мы сидели на мягких кожаных диванах и ждали у моря погоды. Я зевал, поглядывал на проходящих девушек в деловых нарядах. А доктор Краузе задумчиво меня созерцал. Казалось, он колеблется, не может принять решение. Потом он встал, размял ноги, снял плащ, аккуратно свернул его и положил на диван, предварительно исследовав поверхность на предмет бактерий. Забрался в кожаный портфель, вынул блокнот и стал бегло писать, постреливая в меня глазами – очевидно, я служил источником вдохновения. Проплыла, покачивая бедрами, сексапильная сотрудница компании – я отвлекся, а когда вернулся в исходное положение, на меня смотрели насмешливые глаза. Доктор уже не писал, поигрывал блокнотом.