Текст книги "Все голубые фишки"

Автор книги: Andrew Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

И чтобы это построенное стояло, не рухнуло, и чтобы избиратели не жаловались, де куда государственные денежки потратили? Где мост? Где дворец? Где взлётная полоса?

Поэтому городской голова и держал Антонова на должности директора департамента по строительству. Ведь Антонов не подведет. Он и денег отпиленных от бюджета через строителей чётко получит и в мэрию аккуратно принесет, но и проследит, чтобы при этом ещё и построили что-нибудь.

Вон и Дворец спорта стоит себе на площади, и мост через Каменку, и жилой квартал на Сиреневой Тишани. ….

А почему всё так чётко у Александра Васильевича получалось?

Во многом, потому что работать он умел, и связи у него были крепкие среди местных строителей и авторитет.

С Гошей Богушом – с директором треста Универсал они просто учились вместе в институте.

Только Гоша после десятого класса поступил, а Антонов – тот по направлению от строительства, уже и армию отслужив солдатом и три года поработав крановщиком на стройке… Потому то и связь с трестом Универсал у Антонова была крепкая.

Покрепче даже чем с руководством "пятнадцатки", где начальником был шурин Александра Васильевича.

Все-таки институтская дружба – это не хухры-мухры!

Да и еще один неоспоримый плюс был в пользу дружбы Антонова с Универсалом. Это тандем Гоши Богуша с проектировщиками – с Вадимом Столбовым… Тоже однокашником, бляха-муха…

В этом была сила.

Как на плакате брежневских времен, который Антонов как-то видел на одном сталеплавильном комбинате.

Наша сила – в плавках. …

Сидеть на краю бассейна можно было и в плавках.

Здесь у Гоши был и стол накрыт. Даже два стола. На одном они расписывали пулечку, а на другом стояли – громоздились красивым многоцветьем живописные бутылочки.

Как дань памяти былому студенческому недопитию.

Гоша Богуш жил крепко.

К нему на дачу не стыдно было и какого-нибудь техасского нефтяника-миллионера пригласить. Большой двухэтажный дом на крутом берегу реки Каменки. Дом со своей автономной электростанцией, летним и крытым бассейнами, оранжереей и зимним садом… Только что вертолетной площадки у Гоши не было. А зачем ему – Гоше вертолет? Вертолета ему пока не надо.

Это был их традиционный ежеквартальный преферанс.

– Мужики, Димки Минаева не хватает, кто что про него слышал? – сдавая по две карты и не забывая про прикуп, спросил Антонов.

– Минаев в Америке, – сказал Гоша, – Летягин, когда прошлый год ездил, встречался с ним, у него вроде как лаборатория своя, по моделированию сооружений.

Взяли карты.

Антонов объявил пики.

Вадик подумал-подумал и спасовал.

– Я тоже пас, – сказал Гоша, и покуда Антонов брал прикуп и думал что снести, продолжил про Минаева, – вы же помните, он еще в институте на кафедре конструкций лаборантом работал, потом после диплома там же остался в аспирантуре.

Кандидатскую защитил, потом завлабом стал, потом в Америку уехал.

– Семь крестей, – объявил Антонов.

– Я вист, – сказал Вадик.

– Пас, чей ход? Ляжем? – посмотрев на Вадика спросил Гоша.

Прислуживала горничная Анечка.

Она легко наклонилась над столиком, невольно показав Вадику и Антонову свои мелькнувшие в вырезе сарафана красивые титечки, ловко забрала пустые стаканы и поменяла пепельницу.

– И что он там, Минаев, опять моделированием конструкций занимается? – спросил Антонов, скашивая глаз в след воздушно-легкой Анечке.

– Свою лабораторию открыл, клиентуру имеет, бизнес, – лениво глядя в карты, одним уголком рта промычал Игорь…

Традиция раз в три месяца играть в преферанс пошла у них с тех самых времен, когда они были бедными советскими студентами.

Ну, если Гоша и не был очень уж бедным, то остальные ребята-однокурсники особым богатством не отличались – это уж точно!

У него, у Богуша тогда кстати всегда и собирались. Когда Гошины родители уезжали на дачу, квартира использовалась как тихое интеллектуальное казино-катран.

Сколько тогда бутылочек дефицитного в те времена виски было выпито из папиного бара! Сколько выкурено блоков редких и престижных в те времена сигарет "Винстон" и "Мальборо"!

Страсть именно к французскому преферансу в его сочинской версии возникла у них именно на четвертом курсе. Когда ребята вдруг почувствовали себя этакими умудренными ветеранами. Пацанами играли в тысячу. А вот как стали старшекурсниками – следовало стать степеннее и мудрее. Нынешние пи-арщики сказали бы по этому поводу, что де в соответствии с новым имиджем, надо было и игру менять.

Теперь нынешнее молодое поколение больше все склоняется к американским забавам.

Бейсбол, гольф, а из карточных игр – самый что ни на есть ковбойский покер из голливудских вестернов. Умный французский преферанс отодвинулся в кулуары.

Но Богуш, Столбов и Антонов были верны памяти традиций.

– А помните, как мы играли в дипломном чертежном зале и нас кто-то заложил? – вспомнил вдруг Столбов.

– А как же! – оживился Гоша, – к декану потом вызывали, я думал стипендии напоследок лишат.

– А я все боялся, что декан нам по морде надает, – хмыкнул Антонов, – вы то вот в общаге не жили, а я то повидал, как он с нашим братом-прогульщиком в общаге разбирался.

– Слушай, Саш, а что там с президентским самолетом в аэропорту? – спросил Гоша, сортируя карты по мастям.

– Твое счастье, что не ты строил, – поморщившись ответил Антонов.

– Шурин твой строил полосу, "пятнадцатка", Пятнадцатый трест, – уточнил Столбов.

В глазах его читалось некое злорадство.

– Моё и его счастье, что не он строил, а субподрядчик, СМУ спецдорстроя, а то бы и до тюрьмы не далеко, – сказал Антонов, почему то на всякий случай оглядываясь на летавшую поодаль Анечку.

– Говорят следователь из Москвы прилетел, – заметил Столбов, – из Счетной палаты.

– А что, тут и без следователя ясен пень, как ясный день, – вздохнул Антонов, – арматуру вместо шестнадцатой на двенадцатую строители поменяли, подушку песчано-щебеночную под плитами вместо метр двадцать, до восьмидесяти сантиметров тоньше заложили, по ширине полоску на пять метров заузили, да и длина полосы, не две пятьсот, а две сто пятьдесят… Одним словом – криминал.

– И что теперь? – поинтересовался Гоша.

– Я ни при чем, заказчик не город, а министерство транспорта, "пятнадцатка" со своими адвокатами отобьется, а вот начальник СМУ спецдорстроя нынче в бегах.

– Как в бегах? – приподняв брови изумился Гоша.

– А ты бы, случись такое, остался бы дома ждать покуда в железки закуют? – спросил Антонов и снова скосил глаза туда, откуда воздушная Анечка из тени своего бара испускала улыбки харизмы просто неземной.

– Я бы до такого примитива не допустил, ты меня знаешь, – ответил Гоша.

– Не зарекайся, – буркнул Антонов. И добавил, – сиськи у твоей прислуги что надо, жмешь ее небось?

Глава 3.

Дела у Дмитрия Минаева шли не так чтобы уж очень шустро.

Но были и не совсем чтобы швах.

В России про такой ход дел обычно говорят, что идут они, не шатко и не валко.

Здесь в Америке первое время донимали расходы на лабораторное оборудование и на аренду помещений.

Здесь все это стоило бешеных денег. А перевезти лабораторию из престижного центра Кливленда, на выселки – это подрезало бы клиентуру. Кто станет заказывать исследования бедному еврею из России? Из России то ладно, но бедному!

Дима с благоговением вспоминал времена своей аспирантской юности, как в той советской системе они в той их лаборатории выкручивались просто элементарно эксплуатируя бесплатный студенческий труд. Заставляли нерадивых с академическими задолженностями возиться со стендами. А им потом за это зачет курсовой работы. И все довольны. И три сэкономленные ставки лаборантов ложились в карманы завлаба и старшего научного руководителя.

Здесь в Америке тоже любили кататься нахаляву.

И сам Дима Минаев быстро адаптировался к системе – не обманешь – разоришься.

Особенно легко кататься нахаляву стало теперь, когда в корне поменялась схема и от закатки испытательных стендов с масштабированием конструкций и нагрузок, они перешли на экономичное математическое моделирование.

Хотя это как еще сказать – экономичное!

Экономичным оно становилось только если использовать бесплатный труд программистов.

Как раньше они эксплуатировали бесплатных студентов, что за зачет в зачетной книжке готовы были часами таскать в стенды песок, смешивая его с воском и с вазелином, так теперь можно было использовать русских программистов, что рады были год, а о и все два работать только за гостевой вызов, да за возможность получать на кофе-пиво-сигареты от русскоязычного дяди – нанимателя, готового рисковать и нанимать человека без так называемой "рабочей" визы.

Это была халява.

Но иначе не проживешь.

Дима Минаев даже родственниками своими не брезговал.

Пригласил по гостевой визе своего племянника Лёву и его приятеля однокашника Олега. Поселил их в однокомнатной квартирке-студии в дешевом районе на Парк-элли-драйв, поставил им туда два подержанных компьютера, задал алгоритм и…

И почти год они задаром, за квартплату и за сорок долларов в неделю на карманные расходы считали и обсчитывали ему заказы многочисленной клиентуры.

Неприятности случались.

Двух программистов из Новосибирска Дима выискал по Интернету.

Они еще только учились на четвертом курсе. Но именно это и было нужно. Это был самый подходящий возраст, самый подходящий размер для халявы, как решил для себя Минаев.

Если студенты без диплома? Это хорошо, это значит что они без особых амбиций.

Возьмут там у себя академический отпуск там в своем Новосибирском университете, займут денег на билет. А он – Дима, он им визы гостевые, квартирку маленькую в бедном квартале, пару компьютеров, коробку тин-кэнок* консервированного томатного супа на неделю и по сорок баксов на карманные расходы. И как миленькие будут они на него ишачить, выполняя норму по десять обсчетов новых моделей в разных заданных средах. …

Но с этими сибиряками случилось непредвиденное.

Они набили ему морду.

И здорово набили.

Так, как никогда в жизни ему еще никогда не доставалось.

Шустрые ребята попались.

И сперва, поначалу все шло вроде бы как хорошо, и ребята были даже вроде как довольны.

Но Америка это открытое общество.

Тинкэнки* (tin-can) – консервные банки (ам.) И Интернет – великая информационная сила, пронизывающая Америку насквозь.

Кто мог знать и предполагать, что пытливый ум мальчиков из Новосибирска направит их на самостоятельные поиски заказчиков?

Они узнали и адреса фирм, с которыми Дима вел дела, и самое главное – узнали реальную стоимость расчетов.

Они подловили его на Дед-енд-Баркли в трёх кварталах от дома, рядом с баром, где он обычно обедал.

– Ты не хочешь нам заплатить? – спросил Володя тот, что долговязый и блондин.

– Я вам заплатил в прошлую пятницу, как мы договаривались, – ответил Дима, пытаясь закрыть дверцу своего старенького фиолетового "вольво".

– Ты заработал на нас шесть тысяч баксов только на двух последних договорах, – подставив ногу и заблокировав дверцу, сказал Гена, тот что пониже ростом и потемнее.

– Откуда такая информация? – вздрогнув спросил Дима.

– Мы связывались с Сивилл билдинг интетеймент и с Бенз Констракшн, – укоризненно глядя Диме в лицо сказал Володя, – нам сказали их прайсы*.

– Вы ошибаетесь, ребята, я могу конечно прибавить вам по двадцатке, и я уже собирался начать платить вам больше со следующей недели…

– Нет, – резко оборвал его Гена, – мы хотим, чтобы ты сегодня заплатил нам по две тысячи долларов за прошлую неделю и со следующей бы платил нам по две тысячи за один заказ.

– Но это невозможно, ребята, – начал было Дима, – это даже смешно, я вытащил вас из сибирского дерьма сюда в цивилизацию, бесплатно поселил. Дал оборудование, а потом, а потом вы же работали по моему алгоритму, ведь заказчики платят не за ваши механические расчеты, а за доверие к моему алгоритму…

Но они не слушали.

Они вытащили его из машины и принялись избивать.

А потом отобрали у него бумажник с тремя сотнями наличных и забрали кредитные карточки Чейз-манхэттен-банка.

Да еще и уехали на его "вольво".

Заявлять в полицию он не стал – они правильно все рассчитали.

Не стал, потому как был замаран тем обстоятельством, что незаконно использовал наёмный труд работников не имеющих рабочей визы.

Прайсы* (price) – прейскуранты (ам.) Позвонил только в местное отделение Чейз-манхэттен про свои банковские кредитки, чтобы их заблокировали…

И все.

Из снятой квартиры Гена с Вовой еще украли и его компьютеры с микроволновкой и с си-ди проигрывателем.

Скоты!

Больше никогда он не станет связываться с русскими.

Про машину в полицию заявил, наверняка ребята на ней далеко не уедут.

Ее нашли на следующий день, брошенную возле дорожной забегаловки с помпезным названием "Грэйт Америкэн фуд энд бэверидж компани".

В бардачке лежали его права, карточка социального страхования и две кредитки Чейз-манхэттен.

Дима позвонил по телефону Грэйси.

В Америке у Димы не было постоянной сердечной привязанности.

Местные англо-саксонки на контакт с приезжим не шли из своего американского высокомерия. А с полу-ассимилированными еврейками, которых аборигены Кливленда упорно называли русскими, Дима связываться не хотел. Им только дай слабину – враз разденут и выкинут, еще похуже этих сибиряков – Гены с Вовой. Да и возраст тех, что соглашались идти с ним – удручал.

Оставались проститутки в диапазоне цветовой гаммы от кофейных рэп– сестрёнок и желтых чайна-таун гёрлз, до смуглых латинос с их вечной любовью к красным гёрлиш андервиа*. Но Дима брезговал, предпочитая быть одному, чем с этими – исчадиями уличной любви.

Только вот Грэйси.

Одна лишь Грэйси из настоящих коренных американок стопроцентных WASP** только она шла с Димой на контакт.

Он сам не знал почему.

Разводка тридцати пяти.

Ребенок у нее.

Дима позвонил.

– Хай***, я могу приехать, Грэйси?

– Димитрий, я не могу тебя сейчас принять, у меня гости.

– Но мне очень плохо, Грэйси, я хочу приехать к тебе.

– Плохо? – переспросила Грэйси, – но разве это моя проблема?

По английски "плохо" звучало как I' m damaged**** Он даже добавил, он даже уточнил, – I'm stumbled down under the foot***** Но ее это не тронуло.

У нее были свои проблемы.

Какие-то гости.

Сноски:

Гёрлиш андервиа* (girlish underwear) -,букв. "девчачье бельё" (ам.) WASP** -(White Anglo-Saxon Protestant) -, Белый, англо-сакс, протестант (коренное американское население) Хай*** (Hi) – привет (ам.) I' m damaged**** – я разбит, я расстроен.

I'm stumbled down under the foot***** – я раздавлен И он – дурак, и он еще поехал к ней на Хот Чёрч роуд…

А она выставила его.

И даже в дом не пустила.

Тогда он напился.

Вообще Дима Минаев не пил.

А тут нашло на него.

Купил самую большую бутылку бурбона и еще у него дома была гостевая – Американского Виски "Саузенд Комфорт".

Напился и ему стало вдруг смешно.

Как смешно.

Как все просто.

Мы все живем только ради того, чтобы у нас был секс.

И вдруг Минаев понял.

Всем дном душонки своей – ап ту зэ ботом* – осознал, что жить здесь в Америке, если только не быть при этом местным уроженцем – можно только при условии если у тебя не просто много денег, а так много, что ты даже и не знаешь точно сколько.

А иначе, а иначе надо жить в России, там где родился.

Потому как только в России девушки дают задаром. За любовь, а если нет любви, то за надежду что она может быть придет.

Ап ту зэ ботом* (up to the bottom*) – до самого донышка (ам) ….

На работу в контору СМУ спецдорстроя Валида Валидовича возил шофер из городской мэрии. Но случилось так, что толи машина поломалась, то ли водитель заболел, но Антонов попросил Богуша дать машину для важняка.

Разве откажешь???

Богуш дал своего водителя. …

Валид Валидович в отличие от местных неотесанных начальников никогда не садился спереди рядом с водителем. Только сзади.

Сидит себе – словно аршин проглотил. И молчит всю дорогу.

Поселили следователя в гостинице Уральский Саввой, в самом центре Краснокаменска, а контора СМУ, где в специально выделенном для него кабинете, важняк корпел над сметами и договорами, была почти за городом, на самом краю промзоны комбината Краснокаменск-Нефтесинтез.

Там вообще гиблое место какое-то. Краснокаменские мрачно шутили, мол пролетают Путин с Бушем над Краснокаменском, и Буш спрашивает, а что тут у вас такое там внизу, ну Путин ему и отвечает, это мол наш экспериментальный город, река в нем отравленная, воздух отравленный, водку туда только палёную завозим, вот ждем, что из этого эксперимента, какая генерация новых мутантов выйдет.

Нынче была пятница.

Валид Валидович обычно работал в СМУ до семи. Потом брал часть несекретных документов с собой и ехал в гостиницу, где ужинал в ресторане и потом еще добирал рабочего дня у себя в номере.

Но сегодня он вызвал шофера к пяти вечера.

Шофера по странному стечению обстоятельств звали Ноиль.

Когда на обратном пути они проезжали небольшую мечеть-новодел, что игрушкой стояла среди новых домов Сиреневой Тишани, Валид Валидович вдруг попросил остановиться.

Машина встала.

Валид Валидович вышел.

Постоял немного, потом снова сел и велел ехать.

– Ты мусульманин? – спросил вдруг Валид Валидович Ноиля.

– Вроде да, – неуверенно ответил шофер.

– В мечеть ходишь? – снова спросил важняк.

– Нет, времени нету, – со смущенно извинительной интонацией ответил Ноиль.

– А эту мечеть когда открыли?

– Эту? – переспросил шофер, – эту чеченцы построили два года назад.

До самой гостиницы молчали.

– Слушай, – когда уже почти подъехали, обратился к водителю Валид Валидович, – у тебя знакомая девушка есть хорошая? Татарка… Только не проститутка, я тебя умоляю.

Ноиль весь напрягся.

– Мне женщина нужна, понимаешь, я тебе хорошо заплачу, приведи мне, но только не проститутку. И еще, сам понимаешь, мне здесь в гостинице никак нельзя это… Ты сейчас позвони своей подруге, все объясни, мы за ней заедем, потом ты нас в лесок отвезешь и пол-часика рядом погуляешь, понял?

Ноиль думал три минуты.

– Жену ему свою предложить? – первое что пришло ему в голову, – нет, и ее долго уговаривать придется, да и Валиду Валидовичу Тамара вряд ли понравится. Соню из гаражного буфета? Она чистенькая, проверенная, но она сейчас свой буфет не бросит…

– Сейчас позвоним, начальник, сейчас все будет в ажуре, – сказал Ноиль и стал набирать номер Умной Маши. …

Когда Маша уходила от Игнатьева, уйти по тихому ей не удалось.

Хотела собрать днем вещички, да оставив на столе ключи и записку, выйти, захлопнув дверь.

Но Володя вдруг зачем-то вернулся.

Как чувствовал что ли.

– Ты куда с сумками собралась? – поняв, все же спросил он.

Володя грозно возвышался посреди комнаты, перекатываясь с пятки на носок, с носка на пятку.

Она всегда побаивалась его.

Десантник.

Каждый июль праздник своей десантуры отмечал.

Майку в полосочку надевал, голубой берет и на берег Каменки, где вместе с такими же как он – купался пьяный, прыгая в реку с полого уходящих в воду бетонных плит.

– Куда собралась с сумочками, спрашиваю?

– Я, я…– пропищала Умная Маша.

– Что, я-я? – грозно прорычал Игнатьев.

– Я решила от тебя уйти, – пытаясь совладать с волнением, выдавила из себя Маша.

И поджав губки, добавила для убедительности сказанного, – Вот.

Это слово "вот" особенно разбередило Игнатьева, приведя его в состояние какого-то уже едва сдерживаемого неистовства.

– Что, вот? Что, вот? – кричал он размахивая кулаками у самого носа, едва дышавшей Маши, – что ты мне здесь воткаешь? Развоткалась, понимаешь ли, я ее одевал, цацки ей покупал, в Турцию возил, а она развоткалась, понимаешь ли тут.

Игнатьев балансировал на грани, сам отдавая себе отчет, что еще немного, и он не сдержится, даст волю кулакам.

– Мужика что ли нашла себе? – вдруг предположил он, как ему казалось, совершенно невозможное.

– Ты мне не даешь развиваться, Володя, я здесь морально не росту, – тихо проговорила Маша, – мне учиться надо.

– Учиться? – вскинулся Игнатьев, – чему тебе учиться? Стирать, да сосать ты уже умеешь, а что еще надо?

– Я учиться должна, мне нельзя терять еще год, я должна… – начала говорить Маша, но не договорила, потому как тяжелый удар по скуле свалил ее на пол.

– Год терять, сука, а я сколько с тобой тут потерял, ты спросила, ты поинтересовалась?

Маша сидела на полу поочередно трогая себя то га губы, то за затылок. Падая, она ударилась головой о край стола.

Игнатьев вдруг поддал по ее спортивной сумке ногой.

– Уходишь? Уходи, сука, но помни, назад захочешь, не возьму, проситься будешь, не возьму назад.

Он отвернулся к окну и продолжал вдохновенно пророчествовать.

– Я перспективный, меня Богуш скоро главным инженером СМУ должен поставить, на стажировку в Германию меня пошлют, потом я начальником СМУ стану, а ты, а ты, гадина, прозябать будешь под грушей…

Ему вдруг стало и самому непонятно, – почему она будет прозябать именно под грушей.

Но так уже было сказано, а из песни слов не выкинешь. ….

Александру Васильевичу позвонили из секретариата губернатора и попросили зайти к Кучаеву.

Любой вызов к хозяину производил на Антонова эффект банной потовой возгонки.

Антонов потел от нервов. Кто его знает, что там в кабинете его ждет? Награда или наоборот, разнос за какой-нибудь скрытый прокол?

Александр Васильевич сидел у себя в кабинете под фотографическим портретом Путина в военно-морской фуражечке. Сидел и размышлял.

Проколов у него, вроде бы как не было.

Самолет президента на только что сданной в эксплуатацию полосе брякнулся, это плохо. Но генподрядчиком была не их городская строительная организация, да и заказчиком был не город, а министерство транспорта.

Так что расследование было хоть и неприятным, но покуда еще не по их душу.

Поглядел на часы.

Было без десяти.

Пора.

Три минуты по коридору до предбанника губернаторского секретариата. Там еще минута, ну и как раз с запасом, если попросят подождать.

Погляделся в зеркало, поправил галстук.

Галстук дочка на двадцать третье февраля ему подарила.

Яркий.

Такие стиляги раньше разве что носили?

Но Кучаев не придира.

Он сам любит пофорсить и когда заграницу выезжает, всегда норовит что-нибудь такое особенное модное привезти.

Антонов вспомнил, как в прошлом году они в составе делегации губернаторов Урала и Западной Сибири ездили в Китай. Были в Пекине, Гонконге и в Гуанджоу.

Как тогда хитрые китайцы их подпоили на прощальном вечере, как тогда Кучаев камаринского отплясывал, что твой Ельцин в лучшие его годы!

У губернатора три предбанника анфиладой.

В первом сидит прапорщик из ФСБ в штатском и пожилая секретарша Анна Владиславовна.

Во втором, откуда есть запасной выход на секретную лестницу, выводящую в случае чего на двор, сидят еще один прапорщик и две молодых секретарши с компьютерами, а в третьем – просторной приемной, царствует администратор Алла Григорьевна.

Дверь в кабинет губернатора была раскрыта.

– Вас ждут, Александр Васильевич, проходите, пожалуйста, – с улыбкой сказала Алла Григорьевна.

Это был хороший, добрый знак.

Кабы предстоял разнос за прокол, дверь была бы затворена и Алла Григорьевна попросила бы немного подождать.

Авангард Брониславович сидел не за столом, а в так называемой зоне переговоров, в противоположном углу большого, не менее восьмидесяти квадратных метров кабинета, где уголком были составлены два светло-коричневых кожанах дивана, дополненные журнальным столиком со стеклянной столешницей.

– Садись – коротко приказал Кучаев, указывая на свободный диван, – кофе будешь, или чай с жасмином?

После поездки в Китай в мэрии завелась мода на все восточное.

– Нет, Авангард Брониславович, я ничего, если только минеральной со льдом.

Алла Григорьевна вышколено стояла в дверях и ждала распоряжений.

– Чай и минералку, – сказал Кучаев, и дождавшись, покуда Алла Борисовна затворит дверь, начал разговор.

– Комиссия по самолету вторую неделю работает, ты в курсе? – для затравки кинул Кучаев.

– Там на наших строителей и близко ничего нет, Авангард Брониславович, – прижав руку к сердцу, заверил шефа Антонов.

– А ты знаешь, что они пишут отношение в правительство, чтобы Счетная палата занялась всеми объектами, построенными в городе за последние пять лет? – спросил Кучаев.

– Это плохо, – понизив голос, сказал Антонов.

– Это очень плохо, – подражая интонациям артиста Броневого, в роли Мюллера, сказал Кучаев, – это очень плохо, дружище Антонов, хуже не бывает.

Помолчали.

– Я приму меры, мы еще раз пересмотрим с нашими юристами все договора и все бумаги по тендерам, – сказал Антонов.

– Правильно, подготовься, – поощрительно кивнул Кучаев, – предупрежден, значит вооружен.

Снова помолчали.

Антонов взмок как цуцик.

Нервный банный эффект работал у Антонова, как у собаки Павлова работало выделение слюны на красную лампочку.

Но Кучаев явно чего-то недоговаривал.

Не за одним этим он его вызвал.

Про Счетную палату, про документацию он бы и через своего первого вице-губернатора мог бы распоряжение отдать. Тут было еще что-то.

И Антонов ждал.

Мок от нервного пота и ждал.

– Я с премьер-министром вчера по телефону разговаривал, – Кучаев наконец-таки приступил к главной теме, – в правительстве решили вопрос с президентским проектом развития дорог Сибири и Урала, и нам дают, денег на транспортный тоннель.

Антонов вздохнул с облегчением.

Ему в момент стало все понятно.

Разговоры о строительстве нового автомобильного тоннеля, который соединил бы два района города, отрезанные друг от друга не только рекой Каменкой, но и железной дорогой, проходящей по левому, низкому берегу реки, велись давно.

Были и проекты мостового перехода, и комбинированные проекты типа мост-тоннель, где под путями дорога ныряла бы в тоннель, а потом из портала, выскакивала бы прямо на широкий вантовый мост.

Но все это были только разговоры, потому как денег ни у города, ни у центра на развитие Краснокаменска, и его транспортного узла – не находилось. И вот потребовалось родиться президентской программе развития дорог, чтобы двум берегам Каменки стало суждено встретиться.

Правда в городе уже были два моста.

Один железнодорожный, так называемый Карбышевский, который строили в тридцать восьмом еще до Отечественной войны, и был еще второй мост – автомобильный, построенный при Хрущеве, в годы увлечения железобетоном. Теперь этот мост был весь в трещинах и дышал на ладан. По нему была ограничена скорость движения и перед ним вечно скапливались многокилометровые пробки из транзитных грузовиков.

– Значит будем все-таки строить тоннель, – кашлянув, сказал Антонов.

– Вот за этим тебя и вызвал, – кивнул Кучаев, – Москва готова открыть финансирование, а мы должны провести справедливый и честный тендер среди строительных организаций.

– Честный и справедливый тендер, это в нашей компетенции, – снова кашлянув, сказал Антонов.

Его знобило.

Взмокшая от пота спина, да этот вечно включенный у шефа кондиционер, так недолго и воспаление легких схлопотать.

– Кто у тебя в колоде? – спросил Кучаев, – под кого тендер выстраивать будем?

– Ну-у-у, трест Универсал Богуша Игоря Александровича, вы давеча ему на юбилее почетный знак Бизнесмен года вручали, помните?

– Помню, – кивнул Кучаев, – Спортивный дворец он строил, так ведь?

– Точно, Авангард Брониславович, генподрядчиком по дворцу трест Универсал у нас выступал.

– А тоннель они потянут, если тендер им отдать? – спросил Кучаев, – тут объемы капиталовложений в двадцать раз больше.

– А сколько, если не секрет? – спросил еще более взмокший от волнения Антонов.

– Вся транспортная развязка на двести миллионов долларов потянет, – пристально глядя в глаза своему подчиненному, следя за его реакцией, сказал Кучаев.

Антонов взмок, хоть выжимай рубашку.

Он прикинул в мозгу.

Тридцать процентов от двухсот миллионов это же шестьдесят миллионов отката.

– Ну, три четверти от своего москвичи возьмут, – опережая вопрос Антонова, и как бы читая его мысли, сказал Кучаев, – они потому под это и деньги федеральные городу дают.

Это было понятно, как божий день.

Люди из правительства, обещая губернатору Кучаеву деньги на городской тоннель, должны были получить гарантии того, что свой процент они получат сразу с начала открытия финансирования безо всяких проблем. Безо всяких, а это значит, что генподрядчик, обналичивающий деньги, должен иметь репутацию честного, проверенного огнем, водой и медными трубами партнера.

– Богуш то не подведет, – поспешил заверить шефа Антонов, с ним мы не раз наличные проводили…

Антонов, холодея спиной, скалькулировал и сумму своих премиальных.

Неужели десять лимонов смогу получить? – пронеслось у него в голове.

– Я почувствовал какую-то неуверенность в твоем ответе, – заметил Кучаев, – какие сомнения?

– Да нет особых сомнений, – пожал плечами Антонов, – лицензия на такого рода работ у них есть, а объемы? А с объемами субподрядчики помогут, тот же Пятнадцатый трест сможет к Богушу пойти в субподрядчики.

– Тут вот чем дело осложняется, – сказал вдруг Кучаев, – москвичам нужен иностранный генподрядчик.

– Зачем? – не понял Антонов.

– А затем, милый мой, чтобы откаты сразу на иностранные счета в валюте переводить, – пояснил Кучаев, – это своего рода законный вывоз валюты господ чиновников из министерств заграницу.

– Понял, не дурак, – кивнул Антонов, сглотнув слюну.

– Так что? Неужели отдадим кому-то тендер, Антонов? Неужели ты не придумаешь ничего?

– Придумаем, обязательно придумаем, – страстно прижимая руку к груди принялся заверять Антонов.

– Ну, думай тогда голова, картуз куплю, – сказал Кучаев, поднимаясь с дивана.

Аудиенция была окончена.

– Неужели я упущу свои десять миллионов? – думал Антонов, выходя из кабинета, – да никогда! В доску расшибусь, а достану заграничного партнера. Сам его выдумаю.

Придя в свой кабинет, Антонов снял пиджак. Снял совершенно мокрую сорочку, и надел новую, предусмотрительно приготовленную для подобных случаев и хранившуюся для этого в нижнем ящике стола.

Дочка гладила, – с удовлетворением отметил Антонов.

Надо ехать теперь к Гоше, думать насчет тендера.

Авось Гоша, умная голова что-нибудь с генподрядчиком иностранцем скумекает.