Текст книги "Мастера фэнтези 2005 (сборник)"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Роберт Линн Асприн,Дэвид Марк Вебер,Маргарет Уэйс,Алан Дин Фостер,Джоди Линн Най,Кристофер Зухер Сташеф (Сташефф),Дженни Вурц,Мерседес Лэки,Майкл (Майк) Даймонд Резник,Элизабет Зухер Мун
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Вопль, который последовал за этим, заставил его рухнуть на землю как подкошенного – так сильно накрыл его страх. Едва он коснулся земли, как тут же провалился в сон, несмотря на свои синяки, царапины и грозившую ему опасность.

В первых лучах рассвета лицо мужчины казалось высеченным из того же камня, на котором он лежал, – застывшая маска тревоги и боли. Долл пригляделся. Челюсть у незнакомца была тяжелее, чем у его отца, но вместе с тем в его лице сквозило что-то неуловимо схожее – в глубоких складках у губ, в морщинах, избороздивших лоб.

С зарей в мир проникли цвета. Темное пятно, сначала казавшееся почти черным, оказалось кроваво-красным там, где было влажным, и ржаво-коричневым там, где оно уже успело подсохнуть. Рубаха, которая когда-то была белой и отороченной кружевами, теперь насквозь пропиталась кровью и грязью. Таких облегающих штанов, какие были на нем, Долл никогда еще не видал, а на ногах у него были сапоги – настоящие кожаные сапоги. Они были заляпаны засохшей грязью, заношены в подъеме, каблуки сбоку стоптаны. Болтающиеся концы ремня указывали на то, что с пояса у него что-то срезали. Долл чувствовал запах крови – и кислый дух эля.

Мужчина застонал. Долл содрогнулся. Он ничего не смыслил в искусстве врачевания, а этот человек явно умирал. Мертвые, которые погибали не своей смертью и уходили в другой мир без особых слов напутствия, не могли упокоиться. Их разгневанные призраки восставали из тел и подстерегали беспечных путников, чьи души утоляли их голод, а сами путники становились их рабами навеки. Дед Долла рассказывал такие истории зимой перед очагом, и Долл понимал, что ему грозит опасность страшнее, чем смерть, ибо он не знал сокровенных слов, которыми следовало вымостить дорогу умирающему.

Он попытался подняться, но слишком одеревенел, чтобы встать на ноги, а лодыжка у него – теперь, в неярком утреннем свете, он мог отчетливо это разглядеть – опухла, так что стала размером с кочан капусты, и наливалась пульсирующей болью, поэтому не могла выдержать его веса, даже если бы он попытался убежать прочь на четвереньках.

Окровавленный мужчина пошевелился, снова простонал и открыл глаза. Долл уставился на него. Налитые кровью зеленые глаза, в свою очередь, уставились на Долла.

– Святой Фальк! – выдохнул мужчина. Голос у него был хриплый, но вполне твердый, ничуть не похожий на голос умирающего. В нем звучала скорее досада, чем что-либо еще. Он оглядел себя и поморщился. – Что случилось, парень?

Долл подавил тошноту, сглотнул и впервые за многие дни заговорил вслух:

– Не знаю… господин.

– Ох… моя голова… – Мужчина на миг прикрыл глаза, потом снова взглянул на Долла. – Принеси-ка воды, парень, и хлеба…

Более неуместной просьбы и придумать было нельзя, и Долл нервно прыснул. Раненый нахмурился.

– Хлеба нет, – объяснил Долл. В животе у него оглушительно заурчало. – И бурдюка для воды у меня тоже нет.

– Я что, не в кабаке? – Мужчина с усилием приподнялся на локте, и его брови поползли вверх. – Да, похоже, что нет. Что это за место, парень?

– Не знаю, господин.

На этот раз слово «господин» удалось ему куда легче.

– Так значит, ты тоже заблудился?

– Я… так значит, вы не умираете?

Мужчина расхохотался, но смех тут же сменился стоном.

– Нет, парень. Меня голыми руками не возьмешь. А с чего ты… – Он окинул себя взглядом и пробормотал: – Кровь, вечно кровь. – Потом зажмурился и покачал головой. Когда он открыл глаза в следующий раз, его лицо неуловимо изменилось. – Послушай, парень, судя по шуму, здесь где-то недалеко ручей. Можешь принести оттуда воды? У меня есть бурдюк… – Он принялся хлопать себя по бокам, потом покачал головой. – Похоже, больше нет. Должно быть, меня обчистили. Здесь что, были грабители?

– Я их не видел, – сказал Долл. Не исключено, что этот человек сам был грабителем. – Я услышал какие-то крики в темноте. Потом я упал…

Теперь глаза раненого взглянули на него так, как будто тот впервые увидел его по-настоящему.

– Клянусь богами, ты упал? Вид у тебя немногим лучше, чем мое самочувствие. Ты спас мне жизнь, – сказал мужчина. – Не у каждого хватит смелости в темноте броситься на помощь неизвестно кому и бросить вызов двум вооруженным грабителям, а ты ведь совсем еще мальчишка.

Долл почувствовал, что ушам стало жарко.

– Я… я не собирался… – выдавил он.

– Не собирался?

– Нет. Я упал с обрыва.

– Тем не менее твое падение спасло меня, не сомневаюсь. Ох! – Еще один стон, и мужчина с трудом уселся на земле и ухватился за голову, как будто боялся, что она может свалиться и куда-нибудь укатиться. – И зачем только я пью эту отраву, которую называют элем…

– Ради спасительного забвения, – повторил Долл отцовские слова.

Ответом ему был хриплый хохот.

– Да, это верно, хотя ты еще слишком зелен, чтобы рассуждать о забвении. Ты… – Раненый внезапно умолк и уставился на землю рядом с рукой Долла. – Где ты это взял? – спросил он.

Долл совсем позабыл о ноже, который лежал на земле, поблескивая в первых лучах солнца. Он быстро протянул руку и накрыл его ладонью.

– Сестренка дала, – ответил он. – Простая деревяшка.

– Я вижу, – сказал мужчина. Он покачал головой и зарычал от боли. Этот звук был знаком Доллу; отец напивался каждые три месяца, сколько Долл себя помнил. Незнакомец кое-как встал на четвереньки и пополз к ручейку, где принялся пить и плескаться, а потом поднялся и стащил с себя окровавленную одежду. Уже совсем рассвело, и Долл разглядел синяки и порезы на коже цвета слоновой кости, хотя у него на боках и так уже живого места не было от старых шрамов.

Пока мужчина был занят своими делами и не обращал на него внимания, Долл потянулся, морщась от боли – такое впечатление, будто его всю ночь усердно били палкой, – и подобрал деревянный нож. Если он смог справиться со змеиным укусом, может, и распухшая лодыжка будет ему под силу? И, если уж на то пошло, запекшаяся царапина, которую оставил у него на ноге острый камень?

Мужчина обернулся, когда Долл еще прижимал нож к лодыжке.

– Что ты делаешь? – спросил он резко.

– Ничего, – ответил Долл и поспешно спрятал руки за спину. – Просто проверяю, не больно ли ее трогать.

– Гм. – Мужчина вскинул голову. – А знаешь, парень… Да, кстати, как тебя зовут?

– Долл Дырявы… Долл, сын Гори, – ответил Долл.

– Долл Дырявый? Никогда не слышал.

– Отец зовет меня Дырявые Руки, – сказал Долл с поникшей головой.

– Тогда уж Дырявое Тело. Смотри, как ты ободрался, – усмехнулся мужчина. Долла бросило в жар. – Ну-ну, парень, не ершись. Твое падение отпугнуло грабителей. Может, это произошло случайно, но для меня пришлось очень кстати. Давай-ка займемся твоими ранами…

– Это не раны, – сказал Долл. – Так, пустяки, просто порезы.

– Ну, порезы там или что, а подлечить их не помешает, – ответил незнакомец. Он огляделся по сторонам. – А здесь как на грех нет никаких нужных трав. Надо идти в лес, а с такой лодыжкой ты далеко не уйдешь.

– Простите, – пробормотал Долл.

– Ничего, – отмахнулся мужчина. – Погоди-ка, я только смою кровь…

Он понес скомканную рубаху обратно к ручью. Долл ахнул. Он что, собрался осквернить ручей кровью? Но незнакомец уселся на землю, стащил один сапог и зачерпнул им воды, потом запихнул внутрь рубаху и принялся энергично трясти его. Вода, которая выплескивалась оттуда, была розовой; он плюхнул влажную рубаху на землю, выплеснул окровавленную воду в траву и повторил все снова. Это, конечно, было нехорошо, но он хотя бы не полоскал в воде саму рубаху.

После нескольких смен воды он вернулся к Доллу с мокрым комом рубахи, выжал ее и склонился над ногой Долла.

– Будет больно, парень, зато потом станет легче. Было действительно больно, каждое движение ноги отзывалось болью, а мокрая рубаха казалась ледяной. Незнакомец обмотал ею лодыжку и натуго затянул ее при помощи рукавов. Долл чувствовал, как пульсирует под тугой повязкой кровь.

– А теперь, парень, давай руку.

Долл протянул ему руку не задумываясь; мужчина ухватился за нее и одним движением вздернул его на ноги.

– Тебе придется идти самому, я еще не протрезвел и не возьмусь нести тебя по такой дороге, – сказал мужчина. – Но помочь помогу. Давай я поведу.

– Спасибо, – сказал Долл и похромал вперед, опираясь на плечо мужчины.

Нога у него болела меньше, чем он ожидал. Ноющим мышцам от движения тоже полегчало, хотя порезы и царапины немилосердно саднили.

Спуск но склону был медленным и мучительным, даже когда они добрели до тропинки, по которой, по словам незнакомца, он шел накануне.

– Овцы – не люди, – сказал мужчина, когда они добрались до первого резкого понижения дороги. Он сполз вниз первым, Долл – следом. Незнакомец подхватил его, не дав поврежденной ноге коснуться земли. Это была практически самая длинная его речь за все время, не считая периодических «здесь поаккуратнее» и «этот камень шатается».

Солнце стояло у них над головами, когда дорожка внезапно расширилась и привела их в заросшую травой долину, где сходилось несколько овечьих троп. Впереди над сбившимися в кучку невысокими строениями поднимался дымок. Впервые за многие дни Долл ощутил запах готовящейся еды; в животе у него снова заурчало, ноги внезапно стали ватными. Он мешком повис на плече своего спутника, и тот, пробормотав что-то, обхватил его крепче.

– Потерпи еще немного, парень. До сих пор ты отлично держался, – сказал он.

Долл прикрыл глаза и сглотнул, но на ногах устоял. Мужчина помог ему дойти по широкой дорожке до поляны, где кто-то вкопал по обеим сторонам от кострища по грубой скамье. У домов никого не было видно, но, судя по запаху, внутри кто-то хлопотал. Мужчина усадил Долла на скамью и наклонился, чтобы размотать лодыжку.

– Мне не обойтись без рубахи, парень, иначе никто и слушать меня не захочет, а я собираюсь попытаться добыть нам еды. А там, в долине, должны расти нужные травки для твоих ран.

Лодыжка Долла приобрела довольно пугающий зеленовато-лиловый оттенок; теперь и нога у него тоже распухла. Мужчина натянул мокрую и грязную рубаху и направился в одну из хижин с такой уверенностью, как будто знал ее обитателей лет сто. Долл огляделся по сторонам и заметил, что из-за угла дома кто-то наблюдает за ним. Ребенок. Он отвел глаза, потом быстро повернулся обратно. Мальчишка, в изодранной рубашонке, практически ничем не отличающейся от его собственной, и коротких штанишках. Босиком, как и он сам. Мальчик робко улыбнулся; Долл улыбнулся в ответ. Мальчик подошел ближе; он годился Доллу в младшие братья, если бы они у него были.

– Что с тобой случилось? – спросил мальчик. – Он тебя бил?

– Нет, – ответил Долл. – Я упал со скалы.

– Это надо перевязать. – Мальчик указал на его лодыжку. – Ты хочешь есть?

– Мне нечем отблагодарить, – сказал Долл.

– Ты ранен. Это милость Небесной Госпожи, – сказал мальчик. – Разве там, откуда ты пришел, такого нет?

– Есть… Я просто…

– Сейчас что-нибудь принесу, – сказал мальчик и в один миг умчался прочь, юркий как уклейка.

Через минуту он уже возвращался с толстым ломтем хлеба в руке.

– Вот, путник; да не оставит нас Небесная Госпожа своей милостью.

– Да благословенна будет Небесная Госпожа. Долл преломил хлеб, отдал один кусок мальчишке и принялся оглядываться в поисках мужчины. Того нигде не было видно; открытая дверь наводила на мысли, куда он мог подеваться. Долл откусил от своей половины, мальчик последовал его примеру.

Никогда в жизни он не ел ничего вкуснее, чем этот хлеб, – он даже забыл о боли в поврежденной ноге и обо всей остальной боли тоже. Он с легкостью мог бы проглотить весь кусок, но честно отложил половину для своего спутника – на тот случай, если ему ничего не дадут.

Но тот уже возвращался назад с кувшином и еще одним караваем.

– Вижу, ты зря времени не терял, – заметил он.

– Я приберег немного для вас, – сказал Долл. – Это милость Небесной Госпожи.

Мужчина приподнял брови.

– Полагаю, милость не помешает никому из нас. – Он доел кусок, который отложил для него Долл, и разломил принесенный каравай. – Держи. Полагаю, ты не откажешься еще от кусочка. А вот вода.

Доллу очень хотелось спросить, не оказали ли и ему тоже милость Небесной Госпожи, но он не стал. Мужчина немного посидел, жуя хлеб и запивая его водой. Потом поднялся.

– Пора приниматься за работу, – сказал он. – Надо поправить стену. – Он махнул рукой на дальний конец деревни, где в стене овчарни наверху недоставало нескольких камней. Долл оперся руками о скамью, пытаясь подняться, но мужчина покачал головой. – Сиди, парень. Ты еще нездоров. Просто отдыхай, скоро придет одна женщина и займется твоей ногой. Она пока заваривает для тебя чай из костоправа.

Ночь Долл провел на соломе, с замотанной ветошью лодыжкой. После стольких ночевок под открытым небом ему было не по себе под крышей. Он слышал, как дышат остальные обитатели дома, и чуял их запахи. Ему хотелось выбраться наружу, на свежий ночной воздух, напоенный ароматами зелени, но это было бы невежливо. Наконец он заснул, а на следующее утро с огромным удовольствием лакомился кашей. Ради горячей еды стоило вытерпеть неудобства ночлега, решил он.

Он с его спутником прожили в деревушке шесть пятков дней; мужчина выполнял любую работу, которую ему поручали, без слова жалобы или недовольства. Когда Долл стал меньше хромать, он тоже не сидел сложа руки. Делать привычную с детства работу, но для чужих людей было необычно. Когда он что-нибудь ронял – а это случалось все реже и реже, – то каждый раз ожидал привычных насмешек, но их не было. Даже когда он выпустил из рук кувшин с парным молоком и кувшин разбился.

– Ничего страшного, – сказала женщина, которой он подносил этот кувшин вместе с двумя другими. – Я сама виновата. Нечего было давать тебе больше, чем ты можешь унести, а у этого кувшина и ручка к тому же неудобная, уж сколько лет с ней мучаюсь.

Женщина была черноволосая и веселая, с широкими бедрами и еще более широкой улыбкой; и дети у нее как один удались в нее, а тот мальчишка, что тогда принес ему хлеба, был ее младшеньким.

Однажды вечером, после ужина, у Долла зачесалась спина, и он почесал ее острием своего деревянного ножа. Мужчина посмотрел на него и спросил:

– Откуда у тебя этот нож?

– Я же говорил вам – его мне дала сестренка. Долл вздохнул с облегчением – острие мгновенно отыскало зудящее место.

– А она откуда его взяла?

– Нашла в лесу прошлой осенью; мы все тогда собирали орехи, а она копалась в листьях, ну и нашла.

– Вот так взяла и нашла?

– Не знаю. Я этого не видел. А что? Мужчина грузно опустился на скамью.

– Долл, этот нож я выстругал своими руками, две зимы тому назад. Я выкинул свой меч – да, когда-то у меня был меч, и кольчуга, сиявшая как серебро, и горячий конь. Но кинжал у меня остался, и когда однажды меня замело снегом, в самую первую зиму моей свободы, я от нечего делать выстругивал из щепок всякую ерунду. Большую часть я потом сжег, но несколько вещиц оставил – как память о том, что умел мальчишкой. А когда пришла весна и настала пора уходить, я выбросил их в ручей и смотрел, как они плыли.

– Значит, это ваш нож? – спросил Долл.

– Я его выбросил, – пожал плечами мужчина. – Как меч. Но в отличие от меча он вернулся ко мне обратно – в руке, которая больше его ценила. – Он прокашлялся. – Просто интересно… другие вещицы тоже кто-нибудь нашел? Там были цветы – в основном розы – и одна приличная лошадка.

– Я не знаю, – сказал Долл. – Но если он ваш… Он протянул нож.

Мужчина покачал головой.

– Нет, парень. Я выкинул его. Теперь он твой.

– Но это не обычный нож, – сказал Долл. – Он спас меня…

Он принялся торопливо рассказывать, чувствуя, что мужчине не хочется его слушать: о травяном народце, о змеином укусе, о странном существе, которое появилось из ниоткуда и растворилось в воздухе, о воде…

Мужчина смотрел на него во все глаза, раскрыв рот.

– Этот нож?

– Этот нож, – подтвердил Долл. Он снова протянул его. – Ваш нож. Это вы его сделали. Должно быть, его магия – от вас.

– Храни от коварства, от злобы людской, от голода, жажды, напасти любой… – У мужчины сорвался голос. – Не может быть… – Пальцы его потянулись к ножу, потом он сжал их в кулак. – Не может быть. Я выкинул его; нельзя вернуть то, что отпустил.

– Это глупо, – сказал Долл. Так же глупо было стоять с ножом в протянутой ладони. – Когда мы выпускаем теленка из загона, мы именно что ловим его и приводим обратно.

– Магия – не корова, парень! – Голос у мужчины был хриплый, и Долл еле отважился взглянуть на его лицо, опасаясь обнаружить там гнев, но вместо этого увидел слезы, текущие по складкам у губ. – Я отрекся от него.

«Разве ветер не поворачивает? Разве весна не возвращается каждый год? »

Мужчина вскинулся – должно быть, он тоже услышал эти слова.

Долл шагнул вперед, положил нож на ладонь мужчины и сжал его пальцы вокруг него. Он отступил назад и увидел мгновенную перемену в его лице – как будто солнце выглянуло из-за туч. Мужчину окутывало золотистое сияние, а грязная рубаха, которая была на нем, показалась Долл у нестерпимо белоснежной. Ободранные и стоптанные сапоги вновь стали черными и блестящими, а на заляпанных грязью штанах не осталось ни пятнышка. На усталом понуром лице забрезжило новое выражение: надежда, любовь и – свет. Волосы, казавшиеся безжизненно-серыми, вдруг засияли солнечной рыжиной.

А нож, простой деревянный нож, начал растягиваться и изменяться прямо на глазах, пока в руках у мужчины не оказался меч из старинных преданий. Долл ни разу в жизни не видел меча, а уж такого великолепного тем более.

«Клятву нельзя так просто нарушить, а обязанности – сложить с себя».

Долл понятия не имел, что это все значило, но мужчина, видимо, понимал; на его лице медленно проступило выражение благоговейной печали. Он упал на колени, крепко держа в руке меч рукояткой кверху. Долл попятился; сзади в ноги ему ткнулся валун, и он опустился на него. Он смотрел, как губы мужчины беззвучно шевелятся. Затем тот взглянул ему прямо в лицо своими странными зелеными глазами, в которых все еще блестели слезы.

– Да, парень, ну и натворил же ты дел.

– Я не хотел, – начал оправдываться Долл.

– Я рад, что все так вышло, – сказал мужчина. Он поднялся и протянул Долу руку. – Идем. Позволь мне называть тебя другом. Меня зовут Фелис, и когда-то я был паладином Фалька. Похоже, Фальк снова призывает меня к себе, даже после того, как… даже теперь. – Он взглянул на меч, и уголки его губ дернулись кверху – вряд ли это можно было с полным правом назвать улыбкой. – Думаю, мне стоит взглянуть на этот лес, где твоя сестренка нашла нож, который я вырезал, и проверить, не вынесло ли туда и другие игрушки. Что-то подсказывает мне, что обратный путь к Фальку может оказаться… интересным.

Долл принял протянутую руку и поднялся.

– А я? – спросил он.

– Надеюсь, что ты отправишься со мной, сказал мужчина. – Ты спас мне жизнь и вернул мне мой нож… да и мою жизнь тоже. К тому же я уверен, ты захочешь, чтобы твоя сестренка, которая нашла его, узнала, что он спас тебя.

– Вернуться домой? – Голос Долла сорвался на писк. В памяти у него встали отцовские насмешки и побои братьев.

– Похоже, мы оба должны вернуться домой, — сказал Фелис. – Мы оба бежали, но нож позвал нас обоих. Но ни ты, ни я не останемся с твоим отцом, это я тебе обещаю. Думаешь, парень, который спас паладина, может навеки остаться Дырявыми Руками?

В самый разгар лета, когда деревья, недвижные и недреманные, стоя, как часовые, стерегут в полуденный час свою сень, а по-весеннему бурные воды утихают, превращаясь в прозрачные пруды и ленивую зыбь, Долл – теперь уже не Дырявые Руки – вернулся домой по свежескошенному полю вместе с высоким мужчиной, на чьей нелепой одежде даже в такую жару не было пятен пота. Гори узнал Долла в тот же миг, как тот вышел из рощи, но мужчина в безупречной белой рубахе и с мечом был ему незнаком. Братья Долла остолбенели, точно громом пораженные, глядя на приближающегося брата, который двигался с грацией человека, не спотыкающегося даже на самой неровной дороге.

В тот вечер, в мягких неспешных сумерках, Фелис рассказал всем об отваге Долла, о магии вырезанного им ножа, о его обетах и о том, что должен вернуться обратно.

– Тогда… наверное, это тоже ваше, – сказала младшая девочка, Юлия.

Она вытащила из-за корсажа небольшой деревянный кружок с вырезанными на нем розовыми лепестками и протянула гостю. Долл различил в ее голосе слезы.

Фелис покачал головой.

– Нет, малышка. Когда я вырезал цветы, то думал о своих далеких сестрах. Если в нем живет магия, пусть она будет твоей.

Он коснулся теплого дерева пальцем. В воздухе мгновенно разлился аромат роз, который долго не хотел рассеиваться. Личико девочки озарила радость, она еще раз понюхала круг и спрятала его обратно под корсаж.

– Он что, и вправду вас спас? – спросил старший брат Долла.

– Я поскользнулся и упал, – сказал Долл.

– В самый подходящий момент, – заметил Фелис и одним мановением руки заглушил поток насмешек, которым было с готовностью разразились братья Долла. – Я надеюсь, что он пойдет со мной, поможет собрать остальные вещицы, которые я должен найти, прежде чем вернуться к службе.

– Но… – Гори Высокий в полумраке пригляделся к своему сыну и к Фелису. – Если он не тот мальчишка, каким был…

– Значит, ему пора уходить, – сказал Фелис. Он повернулся к Доллу. – Конечно, если ты хочешь.

Он был дома, но ни тумаков, ни насмешек не было; он вернулся победителем. Если он останется, то всю жизнь будет жить этими воспоминаниями. Рассказывать истории, показывать шрамы. Если уйдет, то на этот раз за такими приключениями, какие бывают только у паладинов. Теперь он знал о настоящих приключениях куда больше, чем раньше… и в его душе не осталось горечи и обиды. Все было за то, чтобы он ушел, и ничто его не держало.

Вечерний ветер взметнул пыль, разом всколыхнув все знакомые домашние запахи. Юлия подошла к нему сзади совсем близко – он чувствовал аромат роз от деревянного кружка у нее под корсажем. Но все перекрывал запах ручья, деревьев – неуловимый дух далеких краев, которые он лишь начал для себя открывать.

– Я пойду с тобой, – сказал он Фелису, как равный равному. А потом, обращаясь к своей семье, добавил: – И в один прекрасный день я снова вернусь домой, с подарками для всех вас.