Текст книги "Американская фантастика. Том 3"

Автор книги: Андрэ Нортон

Соавторы: Фредерик Пол,Сирил Майкл Корнблат
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

11

– Очнется через несколько минут, – донесся до меня чей-то голос.

– Ну, как, готов он для Хеди?

– Что ты? Конечно, нет.

– Я только так спросил.

– Подготовить для Хеди не так-то просто. Тебе пора бы это знать. Прежде их надо хорошенько напичкать амфетамином, плазмином, а иногда и ниацином меганита. Вот тогда они готовы: Хеди не любит, когда теряют сознание. Знаешь сам, как она злится.

Послышался нервный, недобрый смешок.

Я открыл глаза и произнес:

– Слава Богу! – так как, увидев грязно-серый потолок, какие бывают в конференц-залах рекламных агентств, решил, что благополучно попал в контору Фаулера Шокена. Неужели я ошибся? Лицо, склонившееся надо мной, не было мне знакомо.

– Чему ты так радуешься, Кортней? – услышал я. – Ты что, не знаешь, куда попал?

После этого сомнений уже не оставалось.

– Таунтон? – выдавил я из себя.

– Угадал.

Я попробовал шевельнуть рукой или ногой, но не смог. Неужели на мне пластиковый кокон?

– Послушайте, ребята, – сказал я как можно спокойнее, – не знаю, что вы тут задумали, но советую вашу затею бросить. Наверное, меня похитили в деловых целях. А это значит, вам придется или отпустить меня, или прикончить. Если вы убьете меня без предупреждения, вам самим смерти не миновать, поэтому убивать вы не станете. Значит, в конце концов вы меня отпустите. Тогда советую сделать это побыстрее.

– Убить тебя, Кортней? – спросил ехидный голос. – Да разве мертвых убивают? Всем давно известно, что ты умер на леднике Старзелиус. Неужели не помнишь?

Я снова рванулся, но безуспешно. – Вас приговорят к выжиганию мозгов! – завопил я. – Вы что, с ума сошли? Кто хочет, чтобы ему выжгли мозги?

Мой собеседник невозмутимо проронил:

– Тебя ждет сюрприз. – И обращаясь к кому-то в сторону, крикнул:

– Передай Хеди, что скоро он будет готов. – Затем со мной проделали какую-то манипуляцию, что-то щелкнуло, и я оказался в сидячем положении. Кожа туго натянулась на суставах. Теперь ясно – на меня надели пластиковый кокон. Сопротивляться было бесполезно. Лучше поберечь силы.

Зазвенел звонок, и резкий голос приказал:

– Разговаривай повежливей, Кортней. Сюда идет мистер Таунтон.

В комнату действительно ввалился Б. Дж. Таунтон. Таким мне частенько доводилось видеть его на многочисленных банкетах: красный, тучный, расфранченный и неизменно пьяный.

Широко расставив ноги, он уперся руками в бока и, слегка раскачиваясь, смотрел на меня.

– Кортней, – наконец изрек он. – Очень жаль. Из тебя мог бы выйти толк, если бы ты не связался с этим мошенником и сукиным сыном Шокеном. Очень жаль.

Он был пьян, он позорил нашу профессию, на его совести лежало не одно преступление, но я все же заставил себя быть учтивым.

– Сэр, – начал я, стараясь говорить спокойно. – Произошло недоразумение. Фирму «Таунтон» никто не провоцировал на убийство представителя конкурирующей фирмы, не так ли?

– Нет, – ответил он, с трудом шевеля губами и пьяно покачиваясь. – С точки зрения закона провокаций не было. Этот ублюдок Шокен всего-навсего украл мою главную работу, переманил моих сенаторов, подкупил моих свидетелей в сенатской комиссии и стащил у меня из-под носа Венеру! – Его голос неожиданно поднялся до визга. Затем, уже спокойнее, он продолжал: – Нет, повода мне не давали. Шокен осторожен, он не станет убивать моих людей. Хитрый Шокен, чистюля Шокен, чертов идиот Шокен! – почти проворковал он.

Таунтон уставился на меня остекленевшими глазами. – Ублюдок! – вдруг заорал он. – Из всех низких, подлых, бесчестных, мошеннических проделок твоя была самой мерзкой. Я, – он ударил себя в грудь и едва удержался на ногах, – я придумал самый верный способ убрать конкурента, но ты повел себя, как трусливая крыса. Ты сбежал, как заяц. Ах ты, собака!

– Сэр, – пролепетал я в отчаянии. – Ей-богу, не знаю, о чем вы говорите. – Годы пьянства, – подумал я, – не прошли бесследно. Такое можно плести только с перепоя.

Он неуверенно сел – один из его людей вовремя успел пододвинуть стул, на который Таунтон опустил свой грузный зад. Мечтательно взмахнув рукой, он изрек:

– Кортней, в душе я настоящий художник.

– Конечно, мистер… – автоматически поддакнул я и чуть было не сказал по привычке «Шокен», но вовремя прикусил язык. – Конечно, мистер Таунтон.

– В душе, – продолжал он, – я артист, мечтатель, творец сказочных иллюзий. – От его слов у меня действительно начались галлюцинации: мне почудилось на минуту, что передо мной сидит Фаулер Шокен, а не его противник, ненавидящий все, что дорого Шокену. – Мне нужна Венера, Кортней, и я получу ее. Шокен украл ее у меня, но все равно она будет моей. Проект Шокена о заселении Венеры лопнет как мыльный пузырь. Ни одна его ракета никогда не поднимется с Земли, даже если для этого мне придется подкупить всех его подчиненных и убить всех начальников его отделов. Потому что в душе я артист.

– Мистер Таунтон, – сказал я как можно спокойнее, – вам не удастся так просто поубивать всех начальников отделов. Вас приговорят к выжиганию мозгов, введут вам церебрин. Вряд ли удастся найти кого-нибудь, кто захочет так рисковать ради вас. Никому не захочется двадцать лет жариться в аду.

– А разве, – мечтательно заметил Таунтон, – разве мне не удалось найти пилота, который согласился сбросить на тебя с вертолета контейнер? Разве я не нашел безработного бродягу, который согласился пустить пулю в окно твоей квартиры? К сожалению, оба промазали. А затем ты подложил нам свинью, трусливо сбежав на ледник.

Я молчал. Бегство на ледник не было моей затеей. Одному Богу известно, кто заставил Ренстеда хватить меня лыжами по голове, подсунуть вербовщикам, а вместо меня оставить чей-то труп.

– Чуть было не выпустили тебя из рук, – мечтательно предавался воспоминаниям Таунтон. – И если бы не преданные мне люди – кебмен и еще кое-кто, – мне бы не заполучить тебя. У меня есть еще немало возможностей, Кортней. Они могут быть хуже или лучше, чем у других, но такая уж у меня судьба – рисовать сказочные картины и ткать фантастические сны. Величие художника в простоте, Кортней. Ты все твердишь: «Никто не захочет подвергнуться выжиганию мозгов». Но ты просто недалекий человек. А я заявляю: «Найди того, кто этого хочет, и используй его». Я говорю так, потому что я – великий человек.

– Кто захочет подвергнуться выжиганию мозгов? – тупо повторил я. – Кто захочет подвергнуться выжиганию мозгов?

– Объясни ему, – обратился Таунтон к одному из своих помощников. – Я хочу, чтобы он понял, что мы не шутим.

– Все дело в количестве населения, Кортней, – сухо пояснил один из его людей. – Ты когда-нибудь слыхал об Альберте Фише?

– Нет.

– Этот необыкновенный человек жил на заре Века разума – в 1920-е годы или около этого. Альберт Фиш втыкал в свое тело иголки, сжигал на себе ватные тампоны, пропитанные бензином, нещадно сек себя и при этом испытывал удовольствие. Ручаюсь, ему понравилось бы и выжигание мозгов. Для него это были бы великолепные годы, в течение которых он упивался бы удушьем и тошнотой, испытывал бы восторженный трепет от того, что с него сдирают, кожу. Это было бы осуществлением мечты Альберта Фиша.

В те времена существовал только один Альберт Фиш. Нервное напряжение и темп жизни нашего высокоорганизованного общества способствуют появлению альбертов фишей. Было бы неразумно ждать, чтобы на обширных пространствах при небольшом и разбросанном по всей планете населении того времени, составлявшем менее трех миллиардов человек, могло появиться несколько альбертов фишей. Сейчас население намного увеличилось, и вокруг бродит сколько угодно таких людей. Надо только найти их. Мы здесь, у Таунтона, с помощью первоклассных исследовательских приемов откопали сразу нескольких. На них можно наткнуться в больницах, иногда, они бывают необычайно уродливы на вид. Эти люди жаждут стать убийцами, и они уже предвкушают удовольствие от одной мысли о наказании. А вот такие, как ты, утверждают, что невозможно нанять убийц, потому что все боятся наказания. Но сам мистер Таунтон только что объяснил тебе, что можно заполучить убийцу, если только найти человека, не боящегося наказания. И самое интересное, что тот, кто любит испытывать боль, любит сам причинять ее другим. Ну, к примеру, причинить боль тебе…

В этих словах звучала правда, от которой кровь стыла в жилах. Наше поколение, казалось, было приучено ко всему. Передачи по радио и телевидению изобилуют сообщениями о сверхъестественных подвигах и чудовищной жестокости. Из истории я знал, что раньше люди не были ни столь храбры, ни столь порочны. Это всегда озадачивало меня. Находятся же у нас такие люди, как Мэлон, который в течение шести лет преспокойно прорывал подземный ход, чтобы в одно прекрасное утро взорвать банк в Нью-Джерси. А все из-за того, что его чем-то обидел полицейский, регулировавший уличное движение. Но, с другой стороны, у нас были и такие, как Джеймс Ревир, герой с потерпевшего бедствие парохода «Уайт Клауд». Работая официантом туристского класса, этот застенчивый и хворый на вид человек один вынес из огня семьдесят шесть пассажиров. Снова и снова возвращаясь в бушующее пламя, обгоревший и ослепший, он выносил их на плечах, нащупывая дорогу своими искалеченными руками. Это верно. Когда людей слишком много, всегда можно найти такого, который с охотой сделает все что угодно. Таунтон действительно художник. Он постиг эту простую истину и использовал ее. А это означало, что я мог считать себя покойником. – Кэти, – подумал я, – моя Кэти!

Хриплый голос Таунтона прервал мои размышления. – Дошло до тебя? – спросил он. – Величественная картина. И главное в ней то, что я снова стану хозяином Венеры. А теперь начнем сначала, и ты выложишь мне все об агентстве Шокена. Все его маленькие тайны, его уязвимые места, ходы и выходы, кого из служащих можно купить, каков капитал фирмы и как со связями в Вашингтоне, – ну, да ты и сам знаешь, что меня интересует.

– Все равно я мертв и мне уже нечего терять, – подумал я и ответил:

– Нет.

Тогда один из людей Таунтона отрывисто бросил:

– Вот теперь он готов для Хеди, – и вышел из комнаты.

– Ты изучал древнейшую историю, Кортней, – сказал Таунтон. – Тебе, может, знакомо имя Гилля де Рэ. – Да, я знал это имя, и при одном его упоминании мне почудилось, будто мою голову медленно сжимают стальными обручами. – Все предыдущие поколения насчитывают примерно пять миллиардов человек, – небрежно продолжал Таунтон. – И все эти поколения дали миру лишь одного Гилля де Рэ, который тебе кажется Синей Бородой. Но в наши дни у нас их немало и есть из кого выбрать. Для особых дел из всех возможных вариантов я выбрал Хеди. Почему – сам увидишь.

Дверь отворилась, и на пороге появилась бледная, хилая девица с прямыми светлыми волосами. Ее тонкие, бескровные губы растянулись в идиотской улыбке. В руке она держала шприц с шестидюймовой иглой.

Я посмотрел ей в глаза и пронзительно закричал. Я не переставал кричать до тех пор, пока ее не увели и дверь за нею не закрылась. Воля моя была сломлена.

– Таунтон, – пролепетал я наконец, – прошу вас…

Он удобно откинулся на спинку стула:

– Выкладывай.

Я пытался, но ничего не вышло. Слова застревали в горле, память словно отшибло. Я даже не мог вспомнить, называется ли моя фирма «Фаулер Шокен» или «Шокен Фаулер».

Наконец Таунтон встал:

– Ладно, придется отложить, Кортней, пока ты не соберешься с мыслями. Мне и самому не мешает подкрепиться. – Его невольно передернуло, но он тут же снова молодцевато подтянулся.

– Советую вздремнуть, – сказал он и вышел нетвердой походкой.

Двое подручных Таунтона из комнаты допросов отвезли меня на тележке по коридору в карцер с тяжелой дверью. В царстве управляющих наступила ночь. В кабинетах, мимо которых меня провозили, было пусто, огни погашены, и лишь одинокий дежурный в конце коридора зевал за своим столом.

– Не снимете ли с меня кокон? – робко взмолился я. – А то я потом ни на что не буду годен.

– Не приказано, – отрезал один из подручных, и они захлопнули и заперли тяжелую дверь карцера. Я стал кататься по полу узкой камеры, стараясь наткнуться на что-нибудь острое и разорвать пластиковый кокон, но все было напрасно. Я извивался в невообразимых конвульсиях, катался и падал и наконец понял, что мне в этом коконе не подняться на ноги. Еще чуть-чуть теплилась слабая надежда на то, что для моей цели пригодилась бы дверная ручка, но она была от меня все равно что за тысячу миль.

Митчел Кортней, работник рекламы, Митчел Кортней, главная фигура в Отделе Венеры, Митчел Кортней – гроза «консов», этот самый Митчел Кортней беспомощно барахтался на полу карцера в плену у самого жульнического, бесчестного агентства, которое когда-либо позорило торговый мир, и единственной перспективой для него, кроме предательства, была, если повезет, быстрая смерть. Кэти по крайней мере ничего об этом не узнает. Будет думать, что я погиб, как дурак, на леднике, потому что стал ковыряться в батарейке, хотя ни черта в этом не смыслил…

Загремел ключ в замочной скважине – за мной пришли.

Но когда отворилась дверь, то, лежа на полу, я увидел не мужские брюки, а две тощие щиколотки, обтянутые нейлоном.

Это была Хеди. Хеди с ее шприцем.

Я попытался позвать на помощь, но когда она склонилась надо мной и я увидел ее горящие глаза, крик застрял у меня в горле. Вдруг я почувствовал, что у меня оторвали левую половину головы. Это ощущение длилось всего несколько секунд и растворилось потом в красном тумане беспамятства.

– Проснись, – требовала Хеди. – Я люблю тебя, проснись. – Мой правый локоть пронзила молния, я вскрикнул и отдернул руку. О, чудо, она двигалась… двигалась!

Игла шприца вонзилась мне в челюсть, ища, очевидно, тройничный нерв. В отчаянии я старался выбраться из красного тумана, готового снова поглотить меня. Теперь я мог двигать рукой, потому что Хеди шприцем прорвала пластиковый кокон. Она снова нацелилась, – и боль пронизала левую руку. Одно конвульсивное движение, – и эта рука тоже была свободна.

Кажется, я вцепился Хеди в загривок. Не уверен, что все было именно так – да разве это важно? Через пять минут ни Хеди, ни ее «любви» уже не существовало. Я сорвал с себя пластик и, вскрикивая от боли, медленно и тяжело поднялся на ноги.

Дежурный был мне не страшен. Если он не прибежал на мои крики, значит, теперь и подавно не прибежит. Я вышел из карцера и увидел, что он как будто спит, уронив голову на стол. Наклонившись над ним, я заметил на старой жилистой шее следы запекшейся крови. Хеди достаточно было сделать один укол, парализующий мозг. Да, анатомию она знала отлично.

У дежурного был револьвер, который я после минутного размышления решил не брать; но, найдя несколько долларов у него в карманах, я подумал, что они пригодятся мне больше, чем оружие, и поспешил к выходу. Часы на столе дежурного показывали пять минут седьмого. Значит, наступило утро.

Я уже знал, каково подниматься по лестнице небоскреба пешком. Теперь мне предстояло спуститься вниз. Если сердце у вас в порядке, то вы почти не замечаете разницы между спуском и подъемом. Однако в моем состоянии понадобилось целых полчаса, чтобы спуститься из административного помещения на нижние этажи, где ночевали простые смертные. По лестнице уже двигался первый поток угрюмых потребителей, спешивших на работу. Я стал свидетелем доброй дюжины потасовок и одной жестокой драки. Ночные обитатели лестничной клетки в здании агентства Таунтона были оборванным, грязным сбродом, который не пустили бы на лестницы к Шокену. Но это было даже к лучшему, ибо никто не обратил внимания на мою грязную, изодранную одежду и рану на лице. Лишь какая-то девица свистнула мне вдогонку. Если бы я в подобном виде вздумал сунуться в такие древние трущобы, как здание Американской радиокорпорации или Эмпайр Стэйт Билдинг, меня бы немедленно вышвырнули вон.

Мне повезло, – это был час, когда ночные жильцы покидали здание фирмы «Таунтон». Смешавшись с толпой, бурлившей в вестибюле, я вместе со всеми выбрался на улицу и устремился к станции метрополитена, поезда которого подвозили потребителей к местам их жалкой работы. Мне показалось, что люди из охраны Таунтона пристально разглядывают толпу из окон второго этажа. Не оборачиваясь, я юркнул в душевую.

В кассе я разменял все свои доллары на мелочь.

– Душ пополам, парень? – спросил кто-то. Мне позарез был нужен душ, но не пополам, однако я побоялся выдать себя замашками привилегированного служащего. Пришлось согласиться.

Мы уплатили за пятиминутный душ из соленой воды с мылом и полуминутный душ из пресной. Я обнаружил, что все время тру правую руку, а когда холодная вода попадала на левую половину лица, это причиняло невыносимую боль. Немного придя в себя после душа, я спустился в метро и в течение двух часов колесил под городом. Наконец я вышел на Таймс-сквер, в центре торговой части города. Это была главным образом грузовая станция, где чертыхающиеся потребители швыряли ящики с протеином на движущийся конвейер, отправлявший их во все концы города. Я попытался дозвониться Кэти. Мне опять никто не ответил.

Тогда я позвонил Эстер в агентство Шокена и приказал:

– Собери все до последнего цента, одолжи, возьми все свои сбережения, купи мне полный комплект одежды фирмы «Старзелиус» и как можно скорее приезжай на то место, где твоя мать два года назад сломала ногу. Точно на это место, помнишь?

– Да, помню, Митч, – ответила она. – Но мой контракт?..

– Не заставляй меня просить тебя, Эстер, – взмолился я. – Верь мне. Я не подведу тебя. Ради Бога, поторопись. А если увидишь, что меня схватили полицейские, сделай вид, что ты меня не знаешь. А теперь действуй.

Повесив трубку, я тяжело опустился на пол телефонной будки и оставался в ней до тех пор, пока кто-то не начал возмущенно колотить в дверь. Тогда я вышел, медленно прошелся по платформе, выпил стакан Кофиеста и съел сандвич с сыром. У газетного киоска я взял напрокат утреннюю газету.

Обо мне было напечатано маленькое скучное сообщение, занимавшее скромный абзац на третьей странице: «Разыскивается по обвинению в саботаже и убийстве». Далее говорилось, что некий Джордж Гроуби не вернулся на работу после отлучки в город. Он использовал это время для того, чтобы совершить кражу со взломом в административном отделе фирмы «Таунтон». Убив секретаршу, которая случайно наткнулась на него, Гроуби скрылся.

Через полчаса Эстер встретила меня в метро неподалеку от того места, где однажды сорвавшийся с конвейера ящик сломал ее матери ногу. У нее был очень встревоженный вид; теперь она так же, как и Джордж Гроуби, была виновна в нарушении контракта.

Я взял у нее картонку с одеждой и спросил:

– Осталось у тебя хотя бы полторы тысячи долларов?

– Около этого, – ответила она. – Моя мать была в ужасе…

– Закажи нам билеты на первый же корабль, отлетающий на Луну. Если можно, сегодня же. Встречай меня здесь.

– Мы? На Луну? – задыхаясь, промолвила она.

– Да, на Луну. Мне надо исчезнуть с Земли, пока меня не прикончили, и на этот раз уже по-настоящему.

12

Моя маленькая Эстер расправила плечи и начала творить чудеса.

Через десять часов мы уже сидели в кабине воздушного корабля «Дэвид Рикардо». Эстер преспокойно выдавала себя за служащую фирмы «Шокен», отправляющуюся на Луну со специальным заданием, а меня за Гроуби, статистика отдела продажи шестой категории. Никому не пришло бы в голову искать экспедитора Гроуби, служащего девятой категории, на космодроме «Астория». Экспедитор, работающий в канализационной системе, попавший в черный список за саботаж и убийство, естественно, не может позволить себе поездку на космическом корабле.

Эстер заказала отдельную кабину и полный ежедневный рацион. На этом корабле большинство пассажиров обычно оплачивают кабину и полный рацион. Такие путешествия совершаются не ради удовлетворения праздного любопытства и не рассчитаны на тех низкооплачиваемых потребителей, которые составляют абсолютное большинство населения Земли. Путешествие на Луну – это чисто деловая поездка, связанная прежде всего с добычей полезных ископаемых и немного – с желанием посмотреть тамошние достопримечательности. Нашими спутниками, которых мы видели только при посадке, были инженеры с озабоченными лицами, горсточка рабочих, в срочном порядке отправляемых на Луну, а также несколько до идиотизма богатых, мужчин и женщин, которым хотелось похвастаться тем, что они побывали на Луне.

Когда мы оторвались от Земли, Эстер охватило истерически приподнятое настроение, но затем она сникла и поплакала у меня на плече, напуганная тем, что наделала. Воспитанная в духе глубокого уважения к принципам морали и к кодексу торговли, она не могла так просто смириться с тем, что пошла на преступление и нарушила контракт.

– Мистер Кортней… Митч… – терзалась она, – если бы я могла быть уверена, что поступила правильно! Знаю, что вы всегда были добры ко мне, никогда не сделаете мне ничего дурного, но я так напугана, так несчастна!..

Я вытер ей глаза и принял решение:

– Пожалуй, лучше рассказать тебе все, Эстер. Ты сама будешь судьей. Таунтон сделал ужасное открытие. Он установил, что есть люди, которые не боятся казни церебрином и готовы идти на убийство торговых конкурентов. Таунтон считает, что мистер Шокен бесчестно украл у него проект Венеры, и теперь он ни перед чем не остановится, чтобы вернуть его обратно. Уже по крайней мере дважды он пытался убить меня. Раньше я думал, что Ренстед – один из его агентов, нанятых, чтобы помешать Шокену наложить лапы на Венеру. Теперь не знаю, что и думать. На Южном полюсе, куда я поехал, Ренстед дал мне по башке и продал вербовщикам под чужим именем, а на леднике оставил чей-то труп. Кроме того, во всем этом, – осторожно сказал я, – еще замешаны «консы».

Эстер слабо вскрикнула.

– Только не знаю, каким образом они здесь замешаны, но я сам стал членом ячейки «консов»…

– Мис-тер Кор-тней!

– Не по своей воле, – поспешил объяснить я. – Меня завербовали на плантации «Хлорелла» в Коста-Рике, а попасть оттуда на Север можно было только через организацию «консов». На плантациях я и вступил в ячейку, проявил способности и был переброшен в Нью-Йорк. Остальное ты знаешь.

Она долго молчала и наконец спросила:

– Вы уверены, что теперь все в порядке?

Сам отчаянно надеясь на это, я храбро ответил:

– Конечно, Эстер.

Она радостно улыбнулась.

– Пойду за нашими пайками, – заметила она, отстегивая ремни сиденья. – А вы лучше оставайтесь здесь.

Через сорок часов полета я сказал Эстер:

– Этот проклятый жулик стюард совсем обнаглел. Посмотри! – И протянул ей мой термос с водой и пакет с рационом. Пломбы на них были повреждены, а воды явно не хватало.

– Считается, что эти пайки опломбированы, – гневно продолжал я. – Это же чистое жульничество! А как у тебя?

– То же самое, – ответила она равнодушно. – Тут ничего не поделаешь. Давайте поедим попозже, мистер Кортней. – Она делала явные усилия, чтобы казаться веселой. – Партию в теннис?

– Ладно, – проворчал я, устанавливая настольный теннис, взятый в комнате отдыха. Эстер играла лучше меня, но сегодня я без труда одержал победу. Она была рассеянна и неловка, не вовремя нажимала рычаг и не туда посылала мячи. Однако полчаса игры, по-видимому, принесли пользу нам обоим. Эстер повеселела, и мы с аппетитом позавтракали.

Теперь мы стали постоянно играть в теннис перед едой. Больше в этом тесном обиталище заняться было нечем. Через каждые восемь часов Эстер отправлялась за нашим рационом, я ворчал на недостачу и сорванные пломбы, мы играли в теннис, а потом закусывали. Остальное время приходилось изучать рекламу фирмы «Шокен», мелькавшую на стенах ракеты.

– Все не так уж плохо, – думал я. – Шокен на Луне, и никто не помешает мне с ним встретиться. Там не так тесно и больше свободного времени. Мне хотелось расспросить у Эстер, что она слышала о Джеке О'Ши, но я промолчал. Боялся, что мне не по душе будут истории, которые она могла мне рассказать о герое-лилипуте и его триумфальном шествии из города в город, от женщины к женщине.

Однообразная реклама была наконец прервана объявлением: «Пассажиров просят явиться на кухню за последней порцией жидкого пайка. Сейчас восемь часов, и до прилунения никакие продукты больше выдаваться не будут».

Эстер улыбнулась мне и ушла, захватив поднос.

Лунное притяжение уже давало себя знать – все мои внутренности выворачивало наизнанку. Эстер вернулась, как обычно, через десять минут с двумя термосами Кофиеста и мягко пожурила меня:

– Ах, Митч, вы даже не установили теннисный корт?

– Что-то не хочется, давай прежде поедим. – Я протянул руку за своим Кофиестом. Но Эстер не дала его мне.

– Только одну партию, – голос ее звучал просительно.

– Черт возьми, слышала, что тебе сказано! – разозлился я. – Помни свое место! – Пожалуй, это у меня никогда не вырвалось, если бы не Кофиест. При виде красной упаковки фирмы «Старзелиус» меня снова начало тошнить. Должно быть, я просто давно не пил Кофиеста, ибо, как известно, от него не тошнит.

Лицо Эстер вдруг исказилось от боли.

– Простите, мистер Кортней. – Она прижала руки к животу. Испуганный, я подхватил ее на руки. Она была смертельно бледна, и тело ее обмякло; она тихо стонала.

– Эстер! – закричал я. – Что с тобой? Что…

– Не пейте его, – прохрипела она, судорожно хватаясь за живот. – Кофиест. Он отравлен… Ваш паек… Я попробовала его.

Ее ногти рвали одежду, впивались в тело, царапали его.

– Пришлите доктора! – закричал я в рупор кабины. – Здесь умирает женщина!

Мне ответил голос старшего стюарда:

– Сейчас, сэр. Корабельный доктор сейчас будет у вас.

Я с ужасом увидел, как лицо Эстер начало разглаживаться. Она прошептала:

– Подлая Кэти. Предать тебя… Митч, подлая Кэти. Смешно. Ты слишком хорош для нее. Она не потерпит этого. Моя жизнь… твоя… – Новая судорога исказила ее черты. – Жена и секретарша. Смешно. Так было всегда. А ты меня даже ни разу не поцеловал…

Я и сейчас не успел сделать этого. Эстер была уже мертва, когда в узкую дверцу кабины протиснулся корабельный врач. При взгляде на Эстер его лицо помрачнело. Вдвоем мы отнесли ее в изолятор и положили в камеру восстановления сердечной деятельности. Сердце Эстер снова забилось, она начала дышать и открыла глаза.

– Где вы? – спросил доктор, громко и отчетливо выговаривая слова. Эстер сделала чуть заметное движение головой, и радость надежды охватила меня.

– Она отвечает? – шепотом спросил я у врача.

– Едва ли, – ответил он с профессиональным спокойствием. И был прав. Эстер сделала еще несколько движений головой, и веки ее все время подрагивали. Врач продолжал спрашивать:

– Кто вы? – Эстер чуть-чуть нахмурилась, губы ее задрожали – и все кончилось. Передо мной лежало мертвое, лишь на секунду ожившее тело.

Доктор в деликатной форме пытался объяснить мне:

– Нет смысла дальше пробовать. Я выключу прибор. Вы не должны тешить себя надеждой. По-видимому, необратимая клиническая смерть уже наступила. Часто для людей, связанных чувствами, бывает трудно поверить…

Я смотрел, как все еще трепетали веки Эстер – один, два, три взмаха… – Выключите это, – хрипло сказал я. Под «этим» я скорее имел в виду не машину, а то, что раньше было Эстер. Врач выключил ток и убрал иглу.

– Ее тошнило? – спросил он. Я кивнул. – Это ее первый космический полет?. – Я снова кивнул. – Были боли в брюшной полости? – Кивок. – До этого было какое-нибудь недомогание? – Я отрицательно покачал головой. – Бывали головокружения? – Я кивнул, хотя точно не знал. Он к чему-то клонил, продолжая задавать вопросы, и было совершенно ясно, какие ему нужны ответы. Аллергия, плохая свертываемость крови, головные боли, быстрая утомляемость – в конце концов доктор произнес свое веское слово:

– Мне кажется, это болезнь Фляйшмана, она еще мало изучена. – И он пустился в научные рассуждения о симптомах этой редкой болезни.

Но, взглянув на меня, сразу переменил тон. – Здесь есть немного спирта, – сказал он. – Если хотите…

Я потянулся к колбе со спиртом, но вдруг, вспомнив об Эстер, предложил.

– Выпейте и вы со мной.

Он кивнул и без раздумий отпил из колбы. Я смотрел, как двигается его кадык.

– Не пейте много, – предупредил он. – Скоро посадка.

Еще какое-то время я занимал его разговором, пристально следя за ним, а затем, проглотив полпинты неразведенного спирта, еле добрался до своей кабины.

Головная боль с похмелья, горе и страх, идиотски длинная процедура проверки личности при высадке на Луне. Я, должно быть, вел себя довольно странно, ибо несколько раз слышал, как кто-то из команды говорил представителям лунной администрации:

– Полегче с этим парнем. Во время полета у него умерла девушка.

В тесной каморке приемного пункта, отвечая на бесчисленные вопросы, я твердил лишь одно – что ничего не знаю о том деле, с которым сюда послан, я – Гроуби, служащий шестой категории, и самое лучшее – как можно скорее отправить меня к Фаулеру Шокену. Ему должны были сообщить о нас. Однако меня лишь высмеяли, велели сесть и ждать, когда придет ответ на запрос, посланный в отделение фирмы «Шокен» в Луна-Сити.

Я сидел, посматривая по сторонам, и пытался что-то придумать. Это было не так-то просто. Сотрудники контрольного пункта на космодроме привыкли к заведенному порядку вещей. Я же представлял собой случай необычный. Они наверное, выжидают момент, чтобы схватить…

Световой аппарат на столе неподалеку от меня щелкнул и заработал. Скосив глаза, я прочел:

«Шокен. Отвечаю на запрос. С этим кораблем никого не жду. Никакого Гроуби в фирме «Фаулер Шокен» нет. Сообщите о нем куда следует. Действуйте по обстоятельствам. По-видимому, не наш человек. Конец».

Это действительно был конец. Парни поглядывали на меня, переговариваясь вполголоса. Еще минута, и они подадут знак детективам.

Я встал со скамьи и смешался с толпой пассажиров. Оставался только один выход, но он страшил меня. И все же я, как бы невзначай, сделал жест, означавший у «консов» сигнал серьезной опасности.

Расталкивая толпу, ко мне протиснулся детектив и положил руку на мое плечо.

– Надеюсь, ты не собираешься здесь набедокурить? – спросил он.

– Нет, – произнес я с усилием. – Ведите, куда нужно.

Он фамильярно махнул рукой тем, кто сидел у стола. Они ухмыльнулись и помахали ему в ответ. Детектив провел меня сквозь испуганную толпу, подталкивая сзади дубинкой.

Словно в оцепенении, я позволил ему вывести себя из помещения контрольного пункта на узкую, как туннель, улицу со множеством магазинов.

«Лунные сувениры – самые дешевые в городе»

«На Луне вы купите самые лучшие товары»

«Газета вашего родного города»

«Лунные костюмы. Прокат. 50 лет без износа»

«Компания проката лунных костюмов. 73 года без износа. Цены доступные»

«Лунные костюмы для девушек. Сногсшибательные модели. Цены по соглашению. Докажите, что вы были на Луне»

«Уоррен Астрон, доктор философии. Чтение гороскопов только по предварительной записи».

Все это светилось, подмигивало с витрин и вывесок, а толпы приехавших сновали взад и вперед, разевая рты от удивления.