Текст книги "Письма незнакомке"
Автор книги: Андре Моруа
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Умение использовать смешные черты
Замечали ли вы, незнакомка души моей, что наши недостатки могут нравиться не меньше, чем достоинства? А порою даже и больше? Ведь достоинства, возвышая вас, унижают другого, между тем как недостатки, позволяя другим беззлобно посмеяться над вами, поднимают их в собственных глазах. Женщине прощают болтливость – ей не прощают ее правоту. Байрон оставил свою жену, которую он именовал «принцессой параллелограммов», ибо она была слишком проницательна и умна. Греки недолюбливали Аристида именно за то, что все называли его Справедливым.
В своем произведении «Увиденные факты» Виктор Гюго рассказывает о некоем господине де Сальванди, чья политическая карьера была блистательна. Он сделался министром, академиком, посланником, был награжден большим крестом ордена Почетного легиона. Вы скажете: все это не бог весть что; но он ко всему еще пользовался успехом у женщин, а это уже многого стоит. Так вот, когда этот Сальванди впервые появился в свете, куда его ввела госпожа Гайль, знаменитая Софи Гэ воскликнула: «Но, дорогая, в вашем милом юноше так много смешного! Нужно заняться его манерами». «Боже упаси! – вскричала госпожа Гайль. – Не лишайте его своеобразия! Что же у него тогда останется? Ведь именно оно-то и приведет его к успеху…» Будущее подтвердило правоту госпожи Гайль.
Анри де Жувенель когда-то рассказывал мне, что в молодости, когда он был журналистом, его поразили первые шаги в парламенте депутата от Кальвадоса, некоего Анри Шерона. У этого Шерона был большой живот, борода, и он носил старомодный сюртук; влезая на стол, он громко распевал «Марсельезу» и произносил высокопарные речи. Клемансо назначил его помощником военного министра, Шерон немедленно начал объезжать казармы и пробовать солдатскую пищу. Журналисты потешались над ним; Жувенель подумал, что будет занятно написать о нем статью, и решил повидать Шерона. Тот встретил его с вызывающим видом.
– Знаю, молодой человек! – воскликнул он. – Вы пожаловали, чтобы удостовериться в том, что я смешон… Ну как? Удостоверились?.. Да, я смешон… Но смешон-то я намеренно, ибо – запомните, молодой человек, – в этой завистливой стране казаться смешным – единственный безопасный способ прославиться.
Эти слова восхитили бы Стендаля. Но не обязательно казаться смешным, вы, наверное, и сами замечали, что некоторые причуды, оригинальная манера одеваться приносят мужчине или женщине больше славы, нежели талант. Тысячам людей, в жизни не читавшим Андре Жида, были знакомы его мексиканские фетровые шляпы и короткий плащ. Уинстон Черчилль – великий оратор, но он хорошо знал людей и весьма умело обыгрывал свою диковинную шляпу, непомерно толстые сигары, галстуки бабочкой и пальцы, раздвинутые буквой «V». Я знавал некоего французского посла в Лондоне, который не мог произнести ни слова по-английски, но зато носил галстук в горошек, завязанный пышным бантом, что необыкновенно умиляло англичан. И он долго сохранял свой пост.
Последите за людьми, обедающими в ресторане. Кого лучше всего обслужат, кого будут усердно обхаживать метрдотели? Человека положительного, всем довольного? Вовсе нет. Клиента с причудами. Быть требовательным – значит заинтересовать людей. Мораль: держите себя естественно и, если вам это присуще, чуть картинно. Вам будут за это признательны. Прощайте.
О сценах
Делаете ли вы сцены своему мужу и друзьям, сударыня? Хотя у вас вид Минервы, я крайне удивлюсь, если вы к ним не прибегаете. Сцена – излюбленное оружие женщины. Она позволяет им разом, путем короткой эмоциональной вспышки, полной негодования, добиться того, о чем бы они в спокойном состоянии тщетно просили целые месяцы и годы. Тем не менее они должны приноравливаться к мужчине, с которым имеют дело.
Встречаются такие легковозбудимые мужчины, которые получают от ссор удовольствие и могут своим поведением перещеголять даже женщину. Та же запальчивость сквозит в их ответах. Такие ссоры не обходятся без взаимных грубостей. После скандала накал слабеет, на душе у обоих становится легче и примирение бывает довольно нежным. Я знаю немало женщин, которые, устраивая сцены, не страшатся и побоев. Они даже втайне жаждут их, но ни за что в том не признаются. «Ну а если мне нравится, чтобы меня поколотили?» – вот ключ к этой непостижимой загадке. У женщин, ценящих в мужчине прежде всего силу – духовную и телесную, – оплеуха, которую им закатили, только подогревает чувство.
– Какая мерзость! – воскликнете вы. – Мужчина, поднявший на меня руку, перестал бы для меня существовать.
Вы искренне так думаете, но для полной уверенности вам нужно бы испытать себя. Если ваше омерзение подтвердится, это значит, что гордость в вас сильнее, чем чувственность.
Нормальный мужчина терпеть не может сцен. Они ставят его в унизительное положение, ибо он при этом, как правило, теряет инициативу. А и может ли уравновешенный супруг успешно противостоять разъяренной пифии, которая со своего треножника обрушивает на него поток брани? Многие мужчины, стоит только разразиться буре, предпочитают удалиться или, развернув газету, перестают обращать внимание на происходящее.
Следует помнить, что бездарно разыгранная сцена быстро надоедает.
Уже само слово сцена нам многое объясняет. Оно позаимствовано у актеров. Для того чтобы произвести эффект, она должна быть мастерски разыграна. Начавши с пустяков, только потому, что накопившееся раздражение требовало выхода, сцена должна постепенно набирать силу, питаясь всеми тягостными воспоминаниями, пополняясь давнишними обидами, наполняя все вокруг рыданиями. Затем – в подходящий момент – должен произойти перелом: стенания пошли на убыль, им на смену пришли задумчивость и тихая грусть, вот уже появилась первая улыбка, и венец всему – взрыв сладострастия.
– Но чтобы так разыграть сцену, женщина должна действовать по заранее обдуманному плану и все время владеть собой…
Вы правы, сударыня. Ничего не поделаешь – театр! Талантливая актриса постоянно отдает себе отчет в том, что говорит и делает. Лучшие сцены – те, которые устраивают намеренно и тонко разыгрывают. Не только женщины владеют этим искусством. Выдающиеся полководцы – Наполеон, Лиоте – редко впадали в гнев, лишь тогда, когда полагали это необходимым. Но уж тогда их ярость сокрушала все преграды! Лиоте в приступе гнева швырял наземь свое маршальское кепи и топтал его. В подобные дни он еще утром говорил своему ординарцу:
– Подай-ка мне мое старое кепи.
Берите с него пример. Берегите свое возмущение для важных обстоятельств: будьте пастырем ваших слез. Сцены только тогда эффективны, когда редки. В странах, где грозы гремят чуть ли не каждый день, на них никто не обращает внимания. Не стану приводить в пример самого себя. По натуре я малораздражителен, однако и я раз или два в год выхожу из себя, когда слишком уж возмутительная несправедливость или нелепость лишает меня обычного спокойствия. В такие дни мне все вокруг уступают. Неожиданность – один из залогов победы. Меньше сцен, сударыня, но с бо2льшим блеском! Прощайте.
О золотом гвозде
Наконец-то вы мне ответили! О, разумеется, не назвав себя. Незнакомка по-прежнему остается для меня незнакомкой. Но мне теперь знаком по крайней мере ваш почерк, и он мне нравится. Прямые, четкие, разборчивые буквы – почерк порядочного человека. И порядочной женщины? Возможно! Но в своем письме вы задаете мне необычный вопрос.
«Уже пять лет, – пишете вы, – у меня есть нежный и умный друг. Он бывает у меня почти каждый день, советует, какие книги читать, что смотреть в театре, словом, заполняет мой досуг самым приятным образом. Мы никогда не переходили границ дружбы; у меня нет желания стать его любовницей, однако он добивается этого, настаивает, просто терзает меня; он утверждает, что во мне больше гордыни, чем страсти, что он невыносимо страдает, что так дольше продолжаться не может и он в конце концов перестанет видеться со мною. Следует ли уступить этому шантажу? Слово гадкое, но точное, ибо он прекрасно знает, что его дружба мне необходима. Видимо, он недостаточно ценит мою дружбу, раз добивается чего-то другого?..»
Не знаю, сударыня, читали ли вы повесть «Золотой гвоздь» Сент-Бёва. Он написал ее, чтобы покорить женщину, по отношению к которой находился в том же положении, в каком находится ваш друг по отношению к вам. Прелестная молодая женщина, слегка походившая на Диану-охотницу, не имевшая детей, выглядевшая моложе своих лет, обрекала его на муку, отказывая в последнем даре любви; он искусными доводами стремился добиться столь вожделенной милости. «Обладать к тридцати пяти – сорока годам – пусть всего лишь раз – женщиной, которую ты давно знаешь и любишь, – это то, что я называю вбить вместе золотой гвоздь дружбы».
Сент-Бёв считал, что нежность, скрепленная этим «золотым гвоздем», сохраняется затем на протяжении всей жизни надежнее, чем чувство, основанное просто на признательности, дружеской привязанности или общности интересов. В подтверждение своего мнения он приводил слова одного превосходного писателя XVIII века: «После интимной близости, длившейся какие-нибудь четверть часа, между двумя людьми, питающими даже не любовь, а хотя бы тяготение друг к другу, возникает такое доверие, такая легкость общения, такое нежное внимание друг к другу, какие не появятся и после десятилетней прочной дружбы».
Эта проблема «золотого гвоздя» стоит теперь и перед вами, сударыня. Насколько я понимаю, ваш друг ставит вопрос так же, как ставил его Сент-Бёв во времена Софи Луаре д’Арбувиль; мужчина и впрямь испытывает танталовы муки, сталкиваясь с кокеткой (быть может, даже не отдающей себе в этом отчета), которая непрестанно сулит ему блаженство, но оставляет алчущим. И все же я не верю в «золотой гвоздь». Первый опыт редко бывает самым удачным. Так что потребуется целая доска, утыканная подобными гвоздями.
По правде сказать, если бы ваш друг страдал так сильно, как утверждает, он бы уже давным-давно преодолел бы ваше сопротивление. Женщины интуитивно угадывают чувствительных мужчин, с которыми можно остаться на дружеской ноге. И хотя это их самих несколько и удивляет (одна англичанка так объясняла суть платонической любви: «Она пытается понять, чего же он хочет, а он ничего не хочет»), все же они вполне довольны и даже злоупотребляют создавшимся положением. Стоит, однако, появиться настоящему любовнику – и прощайте «дружеские призраки». С того самого дня, когда Шатобриан добился своего, Жюльетта Рекамье принадлежала лишь ему одному. Долгое время она пыталась сохранить цветы любви нетронутыми, но позднее убедилась, что и плоды хороши. Если можете, извлеките из этого полезный урок. Самые лучшие оракулы изъяснялись загадками. Прощайте.
О прибытии лектора
– Думаешь, это он?
– Уверен.
– С виду он, однако, не похож на писателя.
– У него вид озабоченного человека… Он ищет нас… Здравствуйте, дорогой мэтр.
– А! Здравствуйте… Вы господин Бернар?
– Он самый. А это моя супруга… Она все никак не хотела поверить в то, что вы – это вы… Вы кажетесь старше, чем на фотографиях… Поездка вас не слишком утомила?
– Устал как собака… Целый день в дороге… Сомнительный обед… Словом… Но у меня еще целых два часа до начала лекции, так что успею отдохнуть.
– Положим, двух часов у вас нет… Перед тем как проводить вас в гостиницу, я хотел бы показать вам зал… Вам будет приятно увидеть его.
– Право же, нет… Ведь он от этого лучше не станет…
– Крайне огорчен, дорогой мэтр, но нам необходимо туда заглянуть. Я условился о встрече с господином Блавским, владельцем кинотеатра; он ждет нас… А господин Блавский человек необыкновенно обидчивый… К тому же, дорогой мэтр, лучше, чтобы я на месте вам кое-что разъяснил… Зал у нас большой, но акустика в нем неважная… Говорить следует очень громко и все время держаться возле стола, чуть повернувшись влево…
– Надеюсь по крайней мере, что сцена у вас отапливается, я недавно переболел гриппом, и мой доктор…
– Увы, нет. Центральное отопление, конечно, есть, но оно не действует… Впрочем, когда зал полон, он быстро нагревается… На беду, нынче вечером нас будет не слишком много.
– Что, мало продали билетов?
– Очень мало, дорогой мэтр… Всего двадцать пять или тридцать… Но не тревожьтесь; когда я узнал об этой незадаче, я велел разослать бесплатные входные билеты по школам и казармам, чтобы зал не казался таким уж пустым.
– У вас всегда так?
– О нет, уважаемый мэтр, случалось, лекции проходили с большим успехом… Однако нынче вечером в концертном зале мэрии играет Жак Тибо, а в Муниципальном театре дают «Трудные времена» в исполнении гастролирующей здесь труппы Баре… Так что лекция, естественно…
– А вы не могли предварительно сговориться с устроителями концертов и с директором театра?
– Тут в некотором роде вопрос политики, уважаемый мэтр… Вы ведь сами знаете, что такое местные распри… Так или иначе, мы все равно не собрали бы много публики… Тема лекции – «Романы Стендаля» – мало кого привлекает… Не хотел бы вас расстраивать, дорогой мэтр, но согласитесь… Нет, в наших местах нравятся лекции на другие темы, например «Песня в 1900 году» с прослушиванием пластинок или, скажем, «Любовь в Турции»… Впрочем, я не сомневаюсь, что все будет прекрасно и те, кто придет, не пожалеют… Вот только для нашего общества это несколько накладно, оно ведь небогато.
– Я крайне огорчен… По правде говоря, прочитав на бланке вашего приглашения, что вы именуете себя Литературно-художественным обществом, я решил, что Стендаль…
– Сейчас я вам все объясню… Литературное общество – это группа друзей, которой я руковожу; каждая лекция дает нам приятную возможность ближе познакомиться с человеком знаменитым… или хотя бы известным… Например, нынче вечером, даже если лекция не будет иметь особого успеха, мы будем просто счастливы поужинать с вами…
– Как? Будет еще и ужин?
– Да, дорогой мэтр, в половине восьмого.
– Но я никогда не ем перед лекцией.
– А это уж как вам будет угодно, дорогой мэтр… Мы станем есть, а вы – говорить.
– Ужин в половине восьмого?.. Но ведь скоро уже семь! Могу ли я по крайней мере остаться в дорожном платье?
– Члены общества будут в костюмах, но лектор облачается в смокинг… Так уж здесь заведено… Впрочем, времени у вас достаточно… Лекция назначена на половину девятого, но публика у нас весьма непунктуальная… Если мы начнем в четверть десятого, бо2льшая часть ваших слушателей все равно явится позднее.
– Стало быть, я буду свободен в четверть одиннадцатого?
– Да, но после лекции многие наверняка обратятся к вам с просьбой надписать им книги… А затем в одиннадцать часов господин Перш собирается предложить вам бокал-другой шампанского.
– Кто он, этот господин Перш?
– Как, дорогой мэтр?.. Вы не знакомы с господином Першем? А он сказал нам, что вы с ним друзья детства. Вы, мол, вместе учились в шестом классе.
– Раз он так сказал, стало быть, так оно и есть… Но умоляю вас, упросите господина Перша отказаться во имя нашей старой дружбы от столь великодушного намерения… Я нуждаюсь в отдыхе.
– Невозможно, дорогой мэтр… Господин Перш – один из наших меценатов… А вот и зал… Нет, это афиша кинофильма…
Нужно вам признаться, querida, что на этой неделе я ездил читать лекции и возвратился в полном изнеможении. Прощайте.
О холостяках
В свое время я знавал старика министра, который охотно повторял, что человек действия ни в коем случае не должен жениться. «Проанализируйте факты, – говорил он мне. – Почему я в ходе трудной политической карьеры сохранил спокойствие и ясность духа? Потому что вечером после целого дня борьбы у меня была возможность раскрыть книгу и забыться; потому что возле меня не было честолюбивой и завистливой жены, готовой постоянно напоминать мне об успехах моих коллег или пересказывать те гадости, что говорили обо мне в светских гостиных… Блажен одинокий мужчина».
Он меня так и не убедил. Я отлично понимаю, что плечи холостяка не обременены дополнительной ношей. Он избавлен от домашних забот, от семейных дрязг. Ему не угрожает опасность, что в решительный для него день он будет внезапно выбит из колеи болезнью ребенка или семейной ссорой. Но так ли уж свободен холостяк от женских капризов? Если только он не святой, в его жизни непременно будет какая-нибудь женщина, а любовница куда более опасна, чем законная супруга.
У жены по крайней мере общие с мужем интересы. Она состарилась с ним и научилась его понимать. Любовница же, выбранная за молодость и красоту, будет вызывать тревогу у человека в летах. Разумеется, нет правил без исключений. Выдающаяся американская актриса Рут Дрейпер в очень тонкой комедии показала, как складывается жизнь делового мужчины, разрывающегося между постылой женой, деятельной секретаршей и любовницей, которая покоит и нежит его. В жизни все бывает, и законная жена иногда – постоянный раздражитель. Но в действительности это бывает довольно редко. Обратитесь к истории. В Англии почти все выдающиеся государственные деятели были женаты. Леди Пиль, леди Биконсфилд, миссис Гладстон были превосходными женами. Во Франции Гизо, Тьер, Пуанкаре, словом, все наиболее «важные» государственные деятели также были женаты. Правда, Гамбетта и Бриан в браке не состояли. Но как знать, будь Гамбетта и Бриан женаты, не сыграли ли бы они еще более важной роли?
Холостяку всегда будет присуща некая неполноценность: его взгляд на целую половину рода человеческого останется либо романическим, либо критическим. Прибавьте к этому, что у него никогда не будет случая наблюдать вблизи детей, следить за их воспитанием, понять их. Так можно ли считать его вполне полноценным? Монтерлан в своем прекрасном романе «Холостяки» с необычайной силой описал свойственное почти каждому холостяку незнание реальной жизни: его мир искусственно сужен и напоминает мячик на резинке, который, отскакивая, всегда возвращается на одно и то же место. На это можно возразить, что Бальзак бо2льшую часть своей жизни был холост, а между тем никто лучше его не описал сцен семейной жизни. Это верно, но ведь то Бальзак, ему было достаточно десяти фраз, чтобы воссоздать атмосферу жизни супружеской четы. Обыкновенному человеку пятидесяти лет едва хватает на то, чтобы понять одну-единственную женщину – свою собственную жену. Прощайте.
О романах
Вы спрашиваете меня, как пишутся романы? Если бы я знал это, сударыня, я бы их не писал. Это вовсе не шутка. Я подразумеваю, что всякий романист, чересчур хорошо разбирающийся в технике своего ремесла, – грешник.
Существуют романы, так сказать, сработанные. Писатель стремится утвердить определенный тезис. Такой-то персонаж воплощает Зло (вероломный негодяй в мелодраме, «мерзавец» в экзистенциалистском романе); другие – Добродетель, Свободу, Веру или Революцию (характер героев меняется вместе с эпохой). В конце концов Добро, так или иначе, одержит победу, а романист потерпит поражение.
Другой писатель пользуется только своим «фирменным» рецептом: «Возьмите юную девицу попрелестней. После величайших невзгод дайте ей возможность встретить своего суженого. Изберите ей в соперницы роковую женщину. Длительная борьба. Многочисленные перипетии. В последнюю минуту торжествует целомудрие. Сдабривайте все это чувственностью в различных дозах, помня о вкусах читающей публики. Употребляйте рецепт всю свою жизнь. На двадцатом варианте ваше благосостояние упрочено».
Третий автор избирает историческую тему, как правило, эпоху, отмеченную трагизмом и свободой нравов. (Темницы времен Французской революции – особенно подходящий фон для действия: любовные истории соседствуют здесь с гильотиной; войны наполеоновской империи также годятся – тут победы над врагами чередуются с победами над женщинами; неплохой материал представляют и другие эпохи: Реставрация в Англии сопровождалась распущенностью, царствование Людовика XV или времена регентства знамениты Оленьим парком и ужинами в узком кругу, Вторая империя прославилась куртизанками.) Определив время действия, автор поселяет в книге столь же циничную и жестокую, сколь и неотразимую героиню и через каждые тридцать страниц укладывает эту обольстительную особу в постель с очередным любовником. Тираж в сто тысяч экземпляров обеспечен! Меняйте век каждые три тома.
По этим рецептам создают состояния, но не шедевры. Источники красоты бьют из глубины, они окутаны тайной. Настоящий роман отвечает внутренней потребности его создателя. Стендалю, Бальзаку нравилось сочинять произведения, позволявшие им как бы прожить свою жизнь сызнова, под другой личиной. Фабрицио в «Пармской обители» – это Стендаль, будь он юным красавцем, итальянским аристократом; Люсьен Левен – это Стендаль – красавец лейтенант, отпрыск богатого банкира. «Писатель по мере возможности вознаграждает себя за несправедливость судьбы». Иногда бывает трудно заглянуть под маску. «Госпожа Бовари – это я», – говорил Флобер. Именно поэтому «Госпожа Бовари» – шедевр.
Как романист узнает, что нужный ему сюжет найден? А вот как: если, обдумывая его, он испытывает волнение. Если тема затрагивает чувствительные струны его души, вызывает мучительное или опьяняющее воспоминание, есть шанс, что будущая книга получится превосходной. И если будут соблюдены еще два непременных условия. Нужно немного отойти от событий, или, как говорил Бальзак, нужно, чтобы все хорошенько отстоялось. «Поэзия – это такое переживание, о котором вспоминают, уже успокоившись». Если вы только что потеряли возлюбленную, не садитесь сразу за роман. Рана еще кровоточит, ее нужно перевязать, а не бередить. Когда она затянется, вы испытаете горькое удовольствие, прикоснувшись к ней. Боль будет не настолько сильна, чтобы исторгнуть у вас стон, но рана будет еще достаточно ныть, чтобы побудить вас запеть. Слово «запеть» применимо не только к поэту, но и к романисту.
Второе условие: события романа должны иметь косвенное отношение к вашей собственной жизни. Если вам, прелестная незнакомка, захочется написать роман, не излагайте в нем историю вашей жизни без изменений. Известная степень стыдливости предостережет вас от этого, по крайней мере я уповаю на это. Поведайте о судьбе, близкой вашей, – это позволит вам высказать свои чувства и одновременно сохранить иллюзию, будто вас прикрывает маска. А если вы преуспеете, не присылайте мне свою рукопись. Я наверняка ее потеряю. Прощайте.