Текст книги "Радамехский карлик"
Автор книги: Андре Лори
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
ГЛАВА IX. Великий магнит
Прошло уже семь месяцев, и вопреки всем ожиданиям и страхам, царившим в Суакиме, ничто не нарушало еще прежнего положения дел. Правда, в Судане продолжалась все та же анархия, а вдоль обоих берегов Нила упорно держались слухи об общем, поголовном восстании всех племен и об избиении всех чужестранцев. Но в действительности это восстание все еще не начиналось, и египетские гарнизоны без всякого труда держались повсюду и в городах, и во всех укреплениях внутри страны. Мало того, Махди и его сторонники вместо того, чтобы укрепляться в своем владычестве и приобретать все больше и больше влияния, казалось, утрачивали понемногу то и другое. Достаточно было, чтобы небольшая армия в десять или двенадцать тысяч человек, под командою Гикс-Паши, выйдя их Хартума, двинулись на Эль-Обейд, чтобы великий Пророк, очистив свою столицу, поспешно отступил к югу. А на возвышенности Тэбали, в пустыне Байуда, работы под управлением энергичного Норбера Моони шли удивительно быстро и успешно. Все вплоть до этого дня шло именно так, как того желал молодой ученый; как он часто сам говорил, он не мог достаточно нахвалиться этой местностью с совершенно исключительно благоприятными условиями, на которой он остановил свой выбор. Надо сказать, что сделал он этот выбор не наудачу, а на основании серьезных предварительных исследований и изучений, на основании положительных данных, позволявших надеяться на те исключительно благоприятные геологические условия, в которых именно нуждался молодой астроном.
Во-первых, магнитный пирит, главная основа предприятия, встречался в таком громадном изобилии в этой западной части пустыни Байуда, вблизи Дар-фура, что целые холмы, даже целые горы от тысячи до тысячи двухсот метров высотой состояли почти исключительно из этого пирита. И вот из всех этих гор Норбер Моони избрал местом для своих научных экспериментов самую возвышенную и во всех отношениях самую удобную, именно пик Тэбали, где и разбил свой лагерь.
Это была громадная скала конической формы, состоящая из нескольких однородных скал, совершенно изолированная на природном возвышенном плато, которое имело около двух километров протяжения в любом направлении и возвышалось на целых семьсот или восемьсот метров над всеми остальными высотами окрестных гор.
Выбор этот, так сказать, сам собою напрашивался. Стоило только прибыть в эти места, чтобы вас сразу, с первого же взгляда, поразили совершенно исключительно благоприятные для всякого рода астрономических наблюдений вид и положение этого пика.
– Из всех когда-либо виденных мною обсерваторий, – сказал по этому поводу Норбер Моони своему приятелю баронету, – я не знаю ни одной, кроме обсерватории, построенной на pic du Midi (на южном пике) в Пиринеях, где теперь устроился генерал Нансути, и которая могла бы, быть может, до известной степени соперничать по своему положению с этим пиком!
Несколько основательных исследований почвы доказали, что и в отношении своего геологического строения пик Тэбали являлся неоцененным. На самом деле, эта возвышенность могла быть по праву названа одной громадной глыбой цельного магнитного пирита, высотою в тысячу пятьсот метров, конусообразной формы, расположенной на сплошном плато.
Образцы этого пирита, разбитые простым молотом и подвергнутые тщательному анализу, оказались состоящими из смеси сернистого и двусернистого железа. Кроме того, пирит этот отличался удивительной плотностью, ковкостью, тягучестью и способностью намагничиваться в такой же мере, как никель и кобальт, если еще не в большей степени; иначе говоря, он действовал под влиянием намагниченного шеста или хорошей динамоэлектрической машины, как настоящий магнит, и также, как полированная сталь, моментально утрачивал свое свойство, как только устранялось вызывающее это действие влияние.
На глубине полутораста метров по вертикальной прямой от вершины пика встречался повсюду тот же мелкий желтый песок, на котором укрепилась эта колоссальная масса сернистого железа. Открытие этого пика было для Норбера Моони так неожиданно и вызвало в нем такое чувство живейшей радости, какого он не испытывал с самого дня митинга в зале «Victoria Hotel» в Мельбурне, когда впервые увидел возможность осуществления своей заветной мечты.
По своему геологическому характеру этот пик избавлял его от необходимости колоссальных работ по сооружению искусственной горы из магнитного пирита, потому что гора эта была уже создана для него самой природой: она была и выше, и шире, и более однородна по своему составу, чем какая бы то ни было искусственная гора, воздвигнутая при затрате громадных денежных средств тысячами рабочих рук и в течение нескольких долгих месяцев.
Теперь молодому ученому оставалось только приспособить ее к той известной цели, для которой она предназначена была служить, и ввиду которой была избрана Норбером Моони.
Прежде всего следовало позаботиться о надежном помещении для машин и аппаратов громадной стоимости, а также и для всякого рода припасов первой необходимости, которые пока еще были спрятаны под простыми навесами. Молодой астроном начал с того, что стал проходить дорогу, которая, извиваясь, вела в гору вплоть до самой вершины пика Тэбали, где было ровное пространство в три тысячи квадратных метров. На этой-то эспланаде, или площадке, он стал строить плоскокровельные, по примеру всех арабских построек, вместительные здания из камня, которые должны были служить магазинами, складами, жилыми помещениями и лабораториями. Все эти здания, возвышавшиеся на самой вершине горы подобно грозной, неприступной крепости, созидались все из того же пирита, добытого посредством взрывов при проведении дороги. Сводчатые кровли этих зданий состояли из того же материала. Соседи – Дарфур и племя Шерофов по первому слову молодого ученого предоставили в его распоряжение достаточное количество рабочих рук для исполнения всех этих работ.
Каменщиков здесь можно было иметь в громадном количестве; землекопы в несколько дней с большим успехом обучились своему ремеслу. Благодаря энергии, усердию и расторопности Мабруки-Спика и Виржиля, служивших переводчиками, вскоре можно было подобрать человек двадцать надсмотрщиков, при бдительном надзоре которых работы продвигались чрезвычайно быстро и успешно. Сравнительно небольшая отдаленность Бербера значительно облегчала доставку продовольствия целой армии рабочих.
Колодцы Уади-Тераб и Абу-Клеа, находившиеся в нескольких милях от возвышенности Тэбали, доставляли обитателям ее прекраснейшую воду, которую регулярно привозили караваны верблюдов в громадных бурдюках. Прекраснейшие цинковые цистерны, помещавшиеся на вершине Тэбали, служили хранилищами для воды, которая вследствие этого всегда имелась в изобилии в маленькой колонии на пике. Кроме того, небольшое селение торговцев не замедлило основаться на расстоянии всего каких-нибудь двух километров от Тэбали и удовлетворяло все нужды и потребности рабочего люда Лунного Общества.
У главных ворот прямоугольной каменной стены, служившей оградой для всех зданий и построек маленькой колонии, Норбер Моони приказал раскинуть большую палатку из пестрого полосатого холста, в которой он особенно любил заниматься вычислениями, счетами и расчетами, часто весьма сложными, к каким его вынуждали работы. Отсюда открывался превосходный вид, охватывавший громадное пространство в пятнадцать или двадцать километров в окружности.
У подножия Тэбали, пик которого являлся самой значительной возвышенностью среди всех соседних гор, пустыня Байуда расстилалась подобно большой географической карте. Голые равнины, песчаные и безжизненные степи оживлялись небольшими зеленеющими рощицами пальм. Там, вдали, к востоку, выделяясь мелкими белыми пятнышками на желтом фоне сыпучих песков, виднелись деревни и селения Южного Дарфура, а еще дальше на восток с помощью подзорной трубы можно было различить, хотя и смутно, среди зеленого пятна оазиса Бербер, круглые низкие купола и стройные минареты города того же имени. На севере можно было скорее угадать, чем увидеть дивный Нил, вырисовывавшийся вдали двойною линией своих лесистых берегов, а местами там, где бесконечная цепь лесов прерывалась на время, Священная река сверкала на солнце голубовато-серебристой полосой.
В одно октябрьское утро, часов около семи, наш молодой ученый по обыкновению сидел на своем складном стуле перед маленьким походным рабочим столом и занимался, всецело погрузившись в свои вычисления, когда Виржиль вдруг совершенно неожиданно, с особой поспешностью, вошел в палатку, служившую астроному рабочим кабинетом.
Добрый парень, очевидно, бежал сюда очень быстро, потому что был красен как вареный рак, и притом сильно запыхался.
– Гости, барин… Гости!.. К нам гости едут! – сказал он, видимо, сильно взволнованный.
– Гости? – рассеянно повторил за ним Норбер, – ну что ты мне рассказываешь?
– Да нет же, барин, право, гости, и мужчины, и дамы… Госиода на конях, – целый караван подымается в гору… Я увидел их с лесного двора, где наши люди работают, там, на половине подъема, и полагал, что мне следует предупредить вас об этом, что вам это будет приятно. Мне кажется, что я издали узнал барышню, дочь господина Керсэна, и ее маленькую служанку, затем – отца ее, господина Керсэна, и доктора Бриэ…
– Ты грезишь!.. Бог весть, что тебе мерещится! – воскликнул молодой астроном, но тем не менее поспешно привстал и, схватив подзорную трубу, не без волнения подвес ее к глазам. – Ну, где же ты их видишь, этих мнимых всадников?
– Бет, вот, смотрите туда, в конце пятнадцатого поворота… видите? – Одного взгляда было достаточно для того, чтобы Норбер мог вполне убедиться в правдивости принесенной Виржилем необычайной, невероятной вести.Действительно, то были, несомненно, Гертруда Керсэн, ее отец, доктор Бриэ и маленькая Фатима, которых он благодаря стеклам своего полевого бинокля видел в нескольких шагах от себя! Как ни удивительно, как ни невероятно было это посещение, тем не менее это было не игрой воображения, а живой действительностью. В первый раз в жизни молодой ученый устыдился своего рабочего наряда, в нем проснулось известное чувство кокетства, присущее каким-нибудь щеголям Парижских бульваров.
– А я-то в каком виде! – воскликнул он с нескрываемым огорчением, окинув взглядом свой костюм, свою шерстяную матросскую рубашку, холщовые штаны и арабские туфли без задков. – Живо, Виржиль!.. тащи мне приличное платье! свежее белье!., ведь мы еще успеем!
Бравый слуга бросился со всех ног в помещение своего господина и через минуту принес ему и свежее белье, и европейскую обувь, и полный летний костюм, не забыв даже широкополой соломенной шляпы. Живой рукой свершилось превращение. Едва успел Норбер Моони окончить свой поспешный туалет, как в его палатку вошел баронет, который только что встал. Его утренний туалет был безукоризнен и не нуждался ни в каких изменениях: об этом неустанно заботился Тиррель Смис. Взглянув на молодого баронета, можно было подумать, что он только что вышел из своей щегольской уборной на Curzon-street в Лондоне.
– К нам едут Керсэн! – сказал ему Норбер.
– А., в самом деле?
– Посмотрите сами!
И между тем как сэр Буцефал, взяв не спеша со столика бинокль, подносил его к глазам, молодой ученый продолжал:
– Я выйду их встретить, а вы, дорогой Когхилль, вы так хорошо умеете всем этим распоряжаться, позаботитесь о том, чтобы им приготовили угощение, каких-нибудь прохладительных напитков, в то время как я буду встречать наших гостей.
И не дожидаясь ответа, Моони выбежал на дорогу. Сэр Буцефал, в сущности, весьма огорченный той ролью, которую ему так бесцеремонно навязали, тем не менее призвал своего камердинера и отдал ему необходимые приказания.
Слабый луч радости и удовольствия скользнул по гладко выбритому бесцветному лицу образцового камердинера, но, не теряя времени и не удостоив бедного Тирреля Смиса ни единым взглядом, молодой баронет вышел в свою очередь на дорогу и поспешил нагнать Норбера Моони.
Путники только въезжали на эспланаду, когда их встретил молодой астроном.
– Какой счастливый ветер занес вас сюда! – воскликнул Норбер Моони, радостно пожимая руки своих друзей. – Я положительно не верил своим глазам! Господин Керсэн, доктор Бриэ, мадемуазель Керсэн, да вы ли это? Вас ли я вижу?
– Ну, да, конечно! Вне всякого сомнения! – смеясь отозвалась молодая девушка, легко соскочив с седла при помощи Норбера. – Неужели вы думаете, что я отпустила бы отца одного в Хартум?
– В Хартум? Так вы едете в Хартум?
– Да, – ответил господин Керсэн, который теперь тоже сошел с коня. – Я назначен генеральным французским консулом Судана и, конечно, везу с собою свою дочь…
– Ого! – вставил и доктор Бриэ, – да вы, как видно, поотстали с новостями здесь, на ваших высотах!.. Вы, вероятно, не знаете, что армия Гикса наконец уже собралась под Хартумом, что она прекрасно дисциплинирована, вооружена и обучена: еще бы, она в продолжение целых восьми месяцев усердно обучалась своему делу! Вы не знаете, что Махди отступил перед нею! Нет больше великого Махди!.. Он словно обрел крылья и, подобно птице, отлетел в сторону Великих Озер… Вот, в сущности, чего стоят все эти репутации! А ведь как я верил в него! Как я верил в этого Махди, мой милейший друг! И что же? Я не верю больше в него, ни крошечки не верю!
– И вы также, господин генеральный консул, – сказал Норбер Моони, – раз вы берете с собою в Хартум вашу дочь?
– Право, если бы даже я и верил еще в него, то что же из этого следует? Я, во всяком случае, убежден, что усмирение Судана теперь не более чем вопрос времени. А так как в этих местах французская торговля может занять чрезвычайно важное место, то я счел своим долгом довести это до сведения моего правительства, а министр, не долго думая, назначил меня в Хартум. Гертруда, конечно, не захотела отпустить меня одного и, как видите, настояла на своем.
– Ну, понятно! – воскликнула молодая девушка, – разве я по праву не участница в вашей карьере, папа? Знаете, господин Моони, папа только хвастается своими докладами своему правительству, а ведь все эти доклады я составляю вместе с ним. И вот отчасти с целью посетить Хартум, да кстати уж, так как это по пути, побывать и на пике Тэбали, признаюсь, я исподволь настаивала на том при составлении этих докладов. Но, признаюсь, я никак не ожидала увидеть здесь то, что я вижу. Ведь это положительно невероятно!..
В этот момент к ним подошел и баронет, все еще немного напыщенный и обиженный тою ловкой шуткой, какую с ним только что сыграл Норбер Моони, опередив его на целые четверть часа и встретив гостей без него. Но никакая меланхолия не могла устоять перед заразительной детской веселостью Гертруды Керсэн. Она, по-видимому, была счастлива, что находится на вершине Тэбали, и даже не старалась нисколько скрывать этого. Когда же она переступила порог обсерватории и очутилась в громадной сводчатой зале, которую Тиррель Смис с помощью Виржиля быстро превратил в гостиную, то восторг ее не знал предела.
– Мы находимся с вами в настоящее время в так называемой нами «Зале Ручек»! – проговорил молодой астроном. – Такое название дано ей потому, что все провода будут сосредоточены здесь, и посредством двух ручек ток будет регулироваться. При нажиме на одну ручку будет подаваться ток, а при нажиме на другую – отключаться. Впрочем, после я объясню вам подробнее, – прибавил астроном, – а пока советую вам отдохнуть с дороги.
Роскошно убранный стол ожидал путников посреди залы, устланной дорогим бархатным ковром и меблированной широкими диванами, крытыми тисненой верблюжьей кожей. По стенам были развешаны большие карты и фотографические снимки Луны. В глубине залы, через дверь, открытую на обе половинки, виднелись дорогие астрономические инструменты, электрические машины, словом, целый технический музей. Трудно было поверить, что находишься на одинокой горной вершине, среди дикой африканской пустыни.
После сытного завтрака гости объявили любезным хозяевам, что желали бы осмотреть все сооружения сейчас же, так как в ту же ночь собирались отправиться в дальнейший путь.
Но ни Норбер Моони, ни баронет и слышать об этом не хотели'.
Они убедили гостей остаться, обещая предоставить в их распоряжение здание обсерватории, а сами хотели перейти на ночь в палатку, что в этих жарких странах не казалось особым лишением.
Господин Керсэн уступил их просьбам и согласился переночевать на Тэбали.
Между тем Гертруда, выйдя из-за стола, принялась рассматривать некоторые из карт, развешанных по стенам.
– Что это такое? – спросила она, указывая на карту морей и материков, которые ей были совершенно незнакомы.
– Это общая карта Луны, – ответил ей Норбер, – или, вернее, – ее полушария, видимого для нас.
– Как! Карта Луны! – воскликнула молодая девушка. – Разве там уже были люди?
– В этом нет никакой надобности, чтобы составить карту: стоит только внимательно наблюдать за нашей спутницей в ясные лунные ночи с помощью телескопов и заносить свои наблюдения на карты. С течением времени эти многочисленные наблюдения разных астрономов, оказавшиеся тождественными, дали возможность составить географическую карту этого маленького мира.
– Но я вижу на этой карте имена и названия, вот например: «Море Спокойствия», «Океан Бурь», «Цепь Апеншшев», «Дорфельские горы»… кто мог узнать эти названия?
– Эти названия условные, данные самими наблюдателями; они, в сущности, ничуть не нарушают законных прав жителей Луны, если только таковые существуют, что для меня не известно.
– Ну, а это что такое? – спросила снова Гертруда, переходя к другой карте.
– Это лунная гора «Гассенди», а вот группа высот, или гор, которую мы замечаем вблизи северного полюса нашего спутника, это так называемые «Горы Вечного Света».
– Все эти вулканы как будто срисованы с наши? Севеннских гор!
– Это вулканы Луны или, по крайней мере, кратеры прежних вулканов, вероятно, уже потухшие. Ош встречаются повсюду на поверхности этой бедной Луны которая, по-видимому, некогда сильно страдала от различных вулканических переворотов.
– А вы убеждены, что это все кратеры?
– Конечно, потому что мы можем определить совершенно точно их форму и очертания, их высоту и размеры.
– Каким же образом?
– Мало того, что это возможно, это даже очень легко и просто, и делается посредством самой элементарной геометрии.
– И вы не допускаете возможности ошибки относительно их высоты и размеров?
– Нет! Когда вы смотрите на фотографию какого-нибудь человеческого лица, которого вы никогда не видали, уверены ли вы, что эти черты точно воспроизведены фотографией?
– Да, конечно!
– Ну, так и мы делаем фотографические снимки с Луны, точно так же, как с любого живого лица. Вот смотрите, это как раз фотографический снимок лунной горной цепи Апеннин, снятых мною не далее как с месяц тому назад.
– Поразительно!
– Да, ну, а взгляните теперь на этот снимок, изображающий вулканический остров, усеянный кратерами, – это наш пик Тенериф, снятый с высоты птичьего полета. Не правда ли, как аналогично?
– Действительно!
– Вот таким-то путем, путем сравнений и аналогий, мы создали географию Луны, или селенографию, как говорят любители греческого языка.
– Понимаю, но скажите мне, как могли вы сделать снимок отдельной цепи гор? Я понимаю, что можно сделать снимок всей Луны, но отдельных ее частей…
– И это вам не трудно будет понять, если вы вспомните, что мы имеем в своем распоряжении телескопы, увеличивающие в две тысячи раз, которые, так сказать, приближают к нам Луну на расстояние приблизительно сорока восьми миль от нашей обсерватории. А так как шар, имеющий в диаметре 869 миль, на таком близком расстоянии должен казаться громадным, то мы по желанию можем выбирать любую часть его для воспроизведения фотографическим способом. Кроме того, вам, вероятно, известно, что микроскопическая фотография легко может быть увеличена настолько, чтобы показать нам разные мелкие подробности, которых мы не могли разглядеть невооруженным глазом.
– О, как бы я хотела видеть все это своими глазами! – воскликнула Гертруда.
– Вы и увидите, и не далее как сегодня же вечером. Луна теперь полная и вполне удобна для наблюдений.
– Неужели вы покажете и цепь Апеннин, и Океан Бурь, и горы Дорфель?..
– Да, и еще многое другое!
– Нет, это нечто чудесное! Нечто поразительное!
– Да, пожалуй, это нечто чудесное и даже поразительное, если хотите, но мне кажется еще более поразительным то, что почти все наше человечество проводит всю свою жизнь в столь близком соседстве со всеми этими чудесами и ничего не знает о них и даже не интересуется!
– Итак, вы действительно допускаете возможность, – продолжала Гертруда после некоторого молчания, – что Луна сходна с нашей Землей и по своему геологическому строению, и по своим материкам, морям, горам, вулканам и тому подобное?
– Не только допускаю, – улыбнувшись ответил Норбер Моони, – но почти уверен, что это именно так. Не забудьте, что Луна не что иное, как часть Земли, отделившаяся от нее тысячу миллиардов лет тому назад, в эпоху, когда наш земной шар представлял из себя темное тело, состоящее из вращающихся вокруг него обломков. Потому-то химические элементы ее почвы совершенно тождественны с химическими элементами земной почвы; самое большое различие, какое может быть допущено, заключается в иной комбинации этих элементов или же ином распределены между центром и периферией. Однако все исследования заставляют предполагать безусловную тождественность геологического строения Луны и земного шара. Этим я, конечно, отнюдь не хочу сказать, что и жизнь там проявляется, или проявилась, в тех же формах и при тех же условиях. Нет!
Климатические и температурные условия Луны, безусловно, совершенно иные, чем наши. Вследствие ее значительно меньшего размера, ее особого положения и ее чередующихся переходов от холода к теплу и обратно, совершающихся в течение четырнадцати дней, – не только вероятно, но вполне несомненно, что растительное и животное царство Луны являются или являлись совершенно иными, чем наши. Что же касается ее атмосферы, существование которой несомненно, то она до того разрежена, что не имеет ни малейшей аналогии с нашей.
– Вы, конечно, имеете об этом самые новейшие сведения? – насмешливо осведомился доктор Бриэ.
– Да, именно, как вы изволили сказать, самые новейшие сведения, – серьезно ответил молодой ученый. – Все вечера я провожу за наблюдениями, наиболее любопытные из которых и заношу в наш астрономический журнал.
– Так, например, в течение последнего солнечного затмения в прошедшем августе я заметил то самое явление, которое обратило на себя внимание Лосседара и о котором он упоминает в своих трудах: я говорю о закруглениях на концах рожков солнечного серпа. Кроме того, мне случалось несколько раз наблюдать лунный сумрак, о котором уже говорил раньше меня Шретер. Все это доказывает несомненное существование атмосферы, хотя другие признаки, как например, отсутствие градаций и переходов в тенях, которые кидают на равнины горы и кратеры Луны, как бы противоречат этим доказательствам. Вот почему я придерживаюсь того мнения, что лунная атмосфера безусловно существует, но что она настолько разрежена, что, вероятно, совершенно непригодна для дыхания нам, жителям Земли.
– Но, в таком случае, прощай весь ваш блистательный проект!
– Нет, это мы еще увидим! – возразил улыбаясь Норбер Моони. – Мы приняли на всякий случай все необходимые меры предосторожности. Если атмосфера Луны не пригодна для нашего дыхания, мы попытаемся заменить ее нашей; если же это не удастся нам, то мы обойдемся как без той, так и без другой!..
