Текст книги "Королева Марго"
Автор книги: Андре Кастело
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– Сир, королю все известно от Фервакеса. Возвращение в Париж – для вас дорога смерти и позора; все другие ведут к жизни и славе… Для вас настало время вырваться из когтей тюремщиков и слиться с вашими настоящими друзьями и верными слугами.
И Генрих отбросил сомнения: хватит увертываться от судьбы. Обоих гвардейских офицеров отправили в Лувр, приказав скакать галопом и доставить Генриху III послание, текст которого до нас не дошел. Похоже, в нем наваррец объяснял своему шурину, что ему стало не под силу выносить «гадости и унижения, которым он подвергался». Он предпочел вернуться в свою Наварру. И Генриху III пришлось с этим смириться: куда важней было превратить наваррца в своего союзника, чем во врага. Тем не менее он приказал приставить стражу к сестре на случай, если ей придет в голову отправиться вслед за мужем.
Королева Наваррская была глубоко уязвлена побегом мужа, который не только утаил от нее свои намерения, но и поспешил вернуться в протестантскую религию, от которой отрекся в день святого Варфоломея. Вот до какой степени он от нее отдалился! Однако несколько дней спустя Марго получила от беглеца письмо, в котором тот просил извинить его за то, что покинул Лувр, не поставив ее в известность, – и лицо королевы опять озарилось улыбкой. Улыбка стала бы еще лучезарнее, знай Марго о том, что сказал ее муж, пересекая Луару:
– О двух вещах, оставленных в Париже, я сожалею: о мессе и о моей жене. Хотя без первой я попробую обойтись. Но вот без второй не смогу – я должен скорее ее увидеть.
Но бедную Маргариту продолжали содержать под стражей, тем более что Генрих III, уверенный, что сестра его знала об отъезде мужа, «обрушил на меня весь пыл своего гнева, – вспоминала Маргарита. – Если бы его не удержала королева-мать, он сотворил бы в отношении меня какую-нибудь жестокость». По распоряжению короля гвардейцы взяли в оцепление покои его сестры. Королева жаловалась брату на дурное обращение и просила разрешения как можно скорее отправиться вслед за мужем.
– Поскольку король Наваррский снова сделался гугенотом, – отвечал ей Генрих III, – я нахожу вашу поездку к нему невозможной. Все, что мы делаем, королева-матушка и я, все это ради вашего же блага. Я хочу объявить войну гугенотам и искоренить эту презренную религию, которая причинила нам столько горя… Кто знает, не желают ли они отнять у вас жизнь, чтобы поквитаться за то зло, которое теперь я намерен им причинить? Нет! Вы никуда не уедете!
Маргарита, писавшая свои «Мемуары» много лет спустя, приплетает к делу и дю Гаста, позабыв, по опрометчивости, что он был убит по ее же приказу тремя месяцами раньше…
* * *
Уже одно присутствие Генриха Наваррского среди протестантов вновь разожгло тлевшее пламя давнего конфликта. Победа Генриха де Гиза при Дормане 11 октября 1575 года [28]28
В этой битве Генрих де Гиз разгромил немецких рейтаров, прибывших во Францию по призыву Франсуа Алансонского (к тому времени уже носившего титул герцога Анжуйского).
[Закрыть]– в этой битве он был ранен выстрелом из аркебузы и, кроме того, после нее у него на щеке остался шрам на память. Это не помешало немецким рейтарам, которых поддерживала Англия, присоединиться к брату короля, под рукой у которого была теперь настоящая армия. Алансон пересек Луару, и Генриху III пришлось согласиться на переговоры.
Екатерина, сопровождаемая неизменным эскадроном фрейлин и магами, прихватив на этот раз и Маргариту, отправилась на свидание со своим сыном Франсуа. Их встреча состоялась в замке Шатенэ, около Санса. Напрасно «летучий эскадрон» пускал в ход все свои чары, напрасно и Марго осыпала ласками младшего брата, – герцог Алансонский остался непоколебим. Королю пришлось принять его условия. 6 мая 1576 года Генрих III со слезами на глазах подписал условия мира.
Протестантам гарантировалась безопасность их культовых учреждений и реабилитация жертв Варфоломеевской ночи. Королю Наварры был добавлен титул правителя Гиени. [29]29
Гиень – старинное название английских владений в Аквитании, исторической провинции Франции.
[Закрыть]Но главным триумфатором был, конечно, герцог Алансонский, который наконец получил свой удел: помимо герцогства Анжуйского – с этого момента он и стал носить этот титул, – Турень, Мэн, Берри и годовое довольствие в размере сто тысяч золотых экю. Бюсси он назначил своим правителем в Анжере.
У Франции опять появился Карл Смелый. [30]30
Карл Смелый (1433–1477), герцог Бургундии, самый опасный противник Людовика XI. которого он однажды взял в плен. Всю жизнь стремился воссоздать старинную Лотарингию, чтобы отделить Францию от Священной Римской империи, но в конце концов потерпел неудачу и был убит при осаде Нанси.
[Закрыть]
Побежденному королю пришлось взять на себя все расходы минувшей кампании. Только рейтары Казимира, сына курфюрста Пфальца, обошлись короне в двенадцать тысяч ливров, и, чтобы оплатить этот сущий пустяк, Генрих III вынужден был отослать во Флоренцию, в залог, свои драгоценности.
Мир, прозванный Уместным, стал всего лишь довеском к Мадридскому договору. [31]31
Мадридский договор был подписан в 1526 году между императором Священной Римской империи, королем Испании Карлом V и королем Франции Франциском I. плененным при Павии. Франциск обязывался уступить Карлу V все свои завоевания в Италии, Фландрию, Артуа и Бургундию и вдобавок жениться на сестре императора. Освободившись такой ценой из плена, Франциск немедленно денонсировал унизительный договор.
[Закрыть]
Никогда еще тихая Турень не видела такого печального лета! Тот, кому суждено было стать ее последним удельным князем, въехал в Тур, свою столицу, 28 августа 1576 года. Герцог Франсуа Анжуйский, естественно, без малейшего смущения созерцал триумфальную арку у въезда в город со статуями Кастора и Поллюкса, [32]32
Кастор и Поллюкс, братья-близнецы, которые в греческой мифологии считались богами гостеприимства и покровителями атлетов.
[Закрыть]в чертах которых угадывались Генрих Французский и Франсуа Анжуйский. Поверх их голов сияла «яркая, разлетающаяся стрелами лучей звезда, символ их братской дружбы и единоволия, решимости строго карать всех возмутителей мира и гражданского покоя».
И вот когда «возмутитель гражданского покоя» приближался по парадной аллее, в толпе кто-то «весьма искусно воспроизвел сначала трель соловья, потом пение разных других птиц». У туренцев своеобразное чувство юмора: возможно, песнь насмешника дрозда прозвучала как раз в тот момент, когда новый герцог Анжуйский проходил под бандеролью, надпись на которой гласила:
…увенчан славою земель,
Чьей доблести ты господин отныне.
Доблести!.. Франсуа сделался господином четырех самых богатых провинций королевства только ценою предательства.
6 декабря 1576 года король в окружении королевы-матери, своей супруги и сестры-королевы, председательствовал на ассамблее Генеральных Штатов, проходивших в Блуа. На Маргарите было оранжево-черное платье, «усыпанное множеством блесток…», и «большая, придающая ей таинственную величавость, вуаль». По свидетельству Брантома, она привлекала к себе «больше внимания, нежели важные речи короля»… Осыпанному милостями новому герцогу Анжуйскому не оставалось ничего другого, кроме как поддержать политику своего брата Генриха III и объявить себя врагом протестантов, благодаря которым, однако, он только что добился своего удела! Генеральные Штаты – в них представлен был всего один депутат-протестант, от дворянства Сентонжа, – выдвинули требование, чтобы отныне во Франции существовала лишь одна, единая, религия. Голосование было предрешено – отправление культов реформированной религии опять попало под запрет, снова объявлены были гонения на священников и пасторов, впавших в ересь.
По настоянию короля, от пения Te Deum решено было воздержаться. Когда он подписывал мир, на глазах у него блестели слезы.
* * *
Между тем заговорщик Генрих Наваррский не прекращал своих перелетов от одной любовницы к другой; и все же Марго ему не хватало. Будучи узником в Лувре, он привык к продолжительным беседам со своей супругой. Она, признавал наваррец, – «само воплощение ума, осторожности и опыта», и добавлял:
– От нее зависело многое. Что бы ни замышляли против меня ее мать и сварливые братцы, перед силой ее мнения им приходилось отступать. С другой стороны, ее красота придавала мужества и мне!
Оказавшись во главе кальвинистов, герцог Анжуйский чуть ли не получил полкоролевства… А нельзя ли получить все, побив их? Без малейших угрызений совести он принял на себя командование королевской армией и открыл военные действия против своих бывших друзей, начав с осады Ла Шарите.
С высоты крепостных стен гугеноты распевали насмешливую песенку о герцоге Анжуйском:
Однако голод и мор раньше сразили осажденных. Протестантский город капитулировал 1 мая 1577 года.
А две недели спустя в замке Плесси-ле-Тур закипела подготовка к торжествам в честь победы, одержанной братом короля. Безумие овладело французами. На шестьдесят тысяч ливров – сумма по тем временам нешуточная – накуплено было зеленого шелка, и в эту шутовскую униформу обрядились все – женщины, переодетые мужчинами, мужчины, переодетые в дам…
Теперь, когда наступил мир – точнее, перемирие, – Маргарита вновь получила подтверждение от мужа, что он весьма рассчитывает на ее приезд: «он всегда извлекал немалую пользу из нашей дружбы». Присутствие в Нераке сестры короля Франции, разумеется, придало бы Генриху Наваррскому дополнительный вес. Королева Марго становилась в некотором роде разменной монетой политической игры. Вот почему Генрих и отправил к своему шурину-королю гонцов, уполномоченных потребовать у него разрешения на отъезд Маргариты Наваррской. Но Генрих III опять запретил сестре покидать Лувр.
– Я отдавал ее за католика, а не за гугенота, – заявил он мрачно.
Это была неправда: наваррец отрекся от протестантской веры уже после свадьбы, наутро после Варфоломеевской ночи. И Генрих Наваррский не прекращал настаивать: он хочет видеть свою супругу подле себя! В итоге Генрих III пошел на шантаж: перед Маргаритой лишь тогда откроются двери Лувра, когда король Наварры вновь обратится в католическую веру. А молодая королева убеждала мать и брата-короля, что для нее «оставаться в Лувре неразумно ни по соображениям смысла, ни по соображениям приличий».
– Ибо раз я здесь торчу, мой муж может решить, что я веду здесь разгульную жизнь.
Собственно, не так уж это было и далеко от истины… Но дело касалось принципов, и разговор шел на повышенных тонах:
– Я вышла замуж не удовольствия ради и вообще не по своей воле. Раз уж вы предназначили мне в мужья короля Наварры, то вы не можете помешать мне разделить с ним его судьбу. Я хочу отправиться к нему! А если вы мне не позволите, я просто однажды исчезну, положась на Провидение.
– Ну полно, сестра, – холодно ответствовал Генрих III, – у нас все же будет время попрощаться.
Глава IX
УПУЩЕННЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ
Моя жена – воплощение ума, осторожности и опыта…
Генрих Наваррский
Поскольку Генрих III упрямо не соглашался отпустить свою сестру в Наварру, почему ей было не попробовать уехать из Парижа во Фландрию, где она могла взять на себя какую-нибудь миссию первостепенной важности? Ведь если бы такая миссия ей удалась, по возвращении королю просто пришлось бы считаться с ее желаниями. Все семнадцать провинций Нидерландов – Бургундский Пояс, как иначе их называли, – переживали самый пик распада, особенно в южной части страны. Протестанты, сторонники принца Оранского, втянулись в борьбу против испанских католиков во главе с Филиппом II, номинальным господином этой страны, которого поддерживала и свирепая инквизиция. В зависимости от исповедуемой религии, фламандская знать разделилась на два лагеря, меняя хозяев подчас вместе с убеждениями, а то и просто по настроению. Для значительной ее части свобода вероисповедания служила лишь поводом к гражданской войне.
Испанские гранды даже не скрывали своего презрения к фламандцам. Все фламандские дворяне в их глазах были «гезами». [34]34
«Гезы» – оборванцы, сброд (флам.). (Прим. ред.)
[Закрыть]«Ну да, мы «гезы» и есть!» – отвечали те и при этом гордо вскидывали головы.
Великая идея увлекла Маргариту: а вдруг именно ей суждено сыграть заглавную роль в судьбе герцога Анжуйского? Вдруг именно она поможет ему присоединить к своим владениям католические провинции юга? Чтобы достигнуть этой цели, Маргарите необходимо было опереться на поддержку матери. Меж тем Екатерина помнила предсказание Руджиери, которое в свое время так ее впечатлило: все ее сыновья будут царствовать, но – поочередно. Если бы младший Анжу занял трон Нидерландов, а не трон Франции, предсказание исполнилось бы: все три сына Екатерины Медичи взошли бы на престол… пусть даже не на один и тот же.
Поставленный в известность о планах сестры, Генрих III счел, что удалить из Франции брата, «этого вечного смутьяна», было бы весьма кстати. Последний сын Екатерины, уже побывавший в роли главы недовольных католиков, стал теперь лидером протестантской партии. Если бы удалось спровадить его в Брюссель, возможно, наконец наступил бы долгожданный мир. Впрочем, не слишком ли это рискованно?
Амбициозного Анжу весть о новом восстании подданных Филиппа II обрадовала. Помогая им скинуть испанское иго, он, быть может, добудет себе трон, подобно брату, ставшему в свое время королем Польши.
Последовав советам принцессы де Ла Рош-сюр-Йон, Маргарита объявила о своем намерении отправиться во Фландрию. С какой целью? Французский посланник в Брюсселе, месье де Мондусе, рассказал королю, как жестоко страдают фламандцы от испанского владычества, и заключил свою речь в том духе, что королева Наваррская могла бы сыграть весьма важную роль в умиротворении неспокойной Фландрии.
– Сир, – заверил он короля Генриха, – если бы у королевы Наваррской вдруг обнаружилась какая-нибудь болезнь, излечению которой помогают воды Спа! Туда как раз отправляется принцесса де Ла Рош-сюр-Йон, и это было бы весьма кстати для нашего дела во Фландрии. Она могла бы нам оказать большую услугу.
Генрих III, приняв правила игры, заявил Маргарите, посмеиваясь про себя:
– Королева, не ищите других причин, обязательно отправляйтесь на воды в Спа с принцессой де Ла Рош-сюр-Йон. У вас, помнится, когда-то было рожистое воспаление на руке. Объявите, что ехать в Спа вас заставили врачи.
Так она и поступила.
Как выглядела Маргарита в эту пору своей жизни, когда впервые взялась за столь важную миссию? По Ронсару, «она вспыльчива, но умеет владеть собой». Что же до внешности, то в свои двадцать пять, говорит Брантом, она обладала фигурой «настолько царственной, что ее принимали скорее за небесную богиню, нежели за земную принцессу». Добавим: единственную в Европе принцессу, способную взяться за столь деликатное дело. Тот же Брантом уверяет, что лицо ее «в зависимости от того, желает она выказать смирение или проявить учтивость, способно передать это чувство всем вокруг, – так прекрасны и совершенны его черты, так чисты и приятны глаза, от которых нельзя ничего утаить».
Гостей ослепляла пышность ее платьев, которые она с изысканнейшим вкусом подбирала себе сама. Ее фламандских собеседников с первых же встреч покорят ее ум, редкая эрудиция и тонкий поэтический вкус, почти безукоризненная латынь – причем легкость, с которой она говорила на иностранных языках, поистине изумляла. Свободно владея греческим, она читала в подлиннике Гомера и Платона, говорила на испанском и итальянском. Не в силах сдержать свое восхищение, все тот же Брантом сравнивал ее письма с эпистолярным стилем Цицерона. Пожалуй, это было некоторым преувеличением… но его тоже ослепляла любовь к Маргарите… В довершение портрета следует добавить, что молодая королева весьма искусно играла на лютне и пела под ее аккомпанемент.
* * *
Итак. 28 мая 1577 года, в тот самый день, когда герцог Анжуйский начал осаду Иссуара, Маргарита в сопровождении внушительной свиты отправилась во Фландрию. Твердо уверовав в удачу, она была настроена весьма оптимистично. К тому же и посланник Мондусе доверительно заверил ее перед дорогой, что «многие сеньоры и городские общины уполномочили его передать королеве Наваррской, что сердцем они французы».
– Вам все протягивают руки, – горячо убеждал он.
Во время путешествия Маргарита передвигалась в паланкине, задрапированном испанским алым бархатом, расшитым золотом и шелком. Среди узоров на драпировках выделялись четыре десятка надписей на французском, итальянском и испанском языках. За Маргаритой следовали носилки принцессы де Ла Рош-сюр-Йон и мадам де Турнон, первой фрейлины Маргариты, далее верхом ехали двенадцать фрейлин с их управительницей во главе. В каретах и многочисленных возках ехали два епископа, множество дворян, не говоря уже о толпе слуг, замыкавших шествие. «Я ехала через Пикардию, – вспоминала Маргарита, – и все тамошние города, куда поступило распоряжение короля, встречали меня как его сестру, удостаивая почестей, о которых я могла только мечтать».
И вот Фландрия. Первая остановка в форте Ле Катле, где произошла тайная встреча Маргариты с герцогом де Гизом. Теперь уже не о любви вели они речи – о политике. Затем Маргарита прибыла в Камбрези, «суверенное государство под властью церкви». Его епископ, монсеньор Берлемон, принадлежал к одному из знатнейших семейств Фландрии, но, к сожалению, «сердцем был испанец». Это не помешало ему принять королеву Наваррскую с большими почестями «и с не меньшими церемониями». Столичный город Камбре показался Маргарите «намного приятнее французских городов. Его улицы и площади строго пропорциональны… Во Фландрии церкви, просторные и красивые, удачно вписаны в ее городские ансамбли. Но что в этом городе я нашла достойным особого восхищения, так это крепость, одну из самых прекрасных и совершенных цитаделей христианства…».
Еще бы, ведь комендантом крепости был граф д'Энши, Бодуэн де Гавр, который «ни любезностью своей, ни внешним обликом, ни поистине рыцарскими манерами не уступит самым блестящим вельможам нашего двора, во всяком случае в нем и следа нет той неотесанности, которая, похоже, присуща фламандцам».
Не довелось ли чувственной Маргарите в интимной обстановке испытать искушение шармом и «поистине рыцарскими манерами» коменданта крепости? Кто знает… Он увлек ее на один из балов, которые демонстративно не посещал епископ, «приверженный испанскому церемониалу». Затем граф д'Энши, которого Маргарита находила «самой привлекательной личностью» в своем новом окружении и упрямо называла Энси, [35]35
Ainsi – таким образом. Игра слов в силу их звуковой аллитерации.
[Закрыть]сопроводил ее на завтрак, запомнившийся обилием конфитюров.
Но как бы ни тянуло ее к коменданту крепости, она, разумеется, «помнила» об интересах брата. Камбре – это ключ ко всей Фландрии, вот почему «я пустила в ход всю силу своего ума, которым одарил меня Господь», чтобы понравиться «фламандцам или испанцам», в коих «душевного благородства и физических достоинств» неизмеримо больше, нежели в их епископе. Столь любезного ее сердцу коменданта крепости она увлекла с собой и в Намюр. «В ходе этой поездки, длившейся десять или двенадцать дней, он, обнажая до глубины свое французское сердце, только и говорил что о своем желании обрести в качестве господина и сеньора такого славного принца, как мой брат…».
По дороге в Валансьен она заметила «фонтаны и часы, сделанные с поистине фламандским искусством…». Французы даже не скрывали своего изумления «при виде часов, бой которых сопровождается столь приятной музыкой и таким количеством ежечасно оживающих фигурок…».
От двух до трех сотен знатнейших граждан Валансьена пришли встретить Маргариту у городских ворот. Байи [36]36
Байи – высшая административная должность (от стар. фр. baillir – администрировать) в пограничной с Францией провинции Эно (столица г. Монс), одной из 17 провинций Нидерландов.
[Закрыть]провинции Эно граф Филипп де Лален в честь ее прибытия устроил знатное угощение. Граф хорошо помнил потрясение, которое он пережил девять лет тому назад, 5 июня 1568 года, на главной площади Брюсселя, где были казнены граф де Орн, протестант, и граф д'Эгмон, католик, которому он приходился племянником. С тех пор испанское господство стало для него невыносимым.
В Монсе Маргарита познакомилась с графиней де Лален, дочерью сеньора провинции Линь. «Непринужденность и жизнерадостность, вообще свойственные фламандским женщинам, в графине де Лален особенно впечатляли…». Маргарита была восхищена женой графа.
«У нас завязалась теснейшая дружба. Никаких кормилиц! – говорила графиня. Она сама кормила сына грудью. На следующий день после праздника мы сидели рядом за праздничным столом […] Графиня была нарядна, вся в драгоценностях и вышивках […] Прямо к столу ей принесли малыша в роскошных пеленках, так как подоспел час кормления. Она положила его на стол между нами и, спокойно расстегнув пуговицы своего жилета, дала малышу грудь. Со стороны это могло быть воспринято как неучтивость по отношению к окружающим. Она же делала это с таким простодушным изяществом, что вызывала живое одобрение у всех…».
Между двумя кормлениями графиня обратилась к Марго, которая в своих «Мемуарах» так воспроизвела ее слова:
– Эта страна была некогда частью Франции, здесь доныне все говорят по-французски, естественная привязанность к Франции все еще живет в сердцах большинства фламандцев. Что до меня, то с тех пор как я удостоилась чести видеть вас, это чувство с новой силой вспыхнуло в моей душе. Эта страна была в свое время привязана и к Австрийскому дому, но с казнью графа д'Эгмона, графа де Орна и других сеньоров, наших близких родственников, составлявших цвет Нидерландов, привязанность к Габсбургам вырвана из наших сердец. Господство испанцев нам ненавистно, и ничего мы не желаем так сильно, как освобождения от их тирании. Однако мы совершенно не представляем, как этого добиться, ибо из-за множества вероисповеданий страна расколота на части. Сумей мы объединиться, вместе мы наверняка выгнали бы испанцев, но раздробленность делает нас слишком слабыми. И мы молим Бога, чтобы он внушил вашему брату, королю Франции, желание отвоевать назад эту страну, издавна принадлежащую его короне. Мы все придем ему на помощь.
Маргарита знала, что Генрих III и королева Екатерина решительно возражают против войны с Испанией. Подтолкнуть Францию на защиту Нидерландов удалось бы разве в том случае, если бы во главе фламандцев оказался ее младший брат Франсуа, ради которого она и предприняла это путешествие и которого принялась восхвалять, не жалея красок:
– Мой брат, герцог Анжуйский, который ни в доблести, ни в осмотрительности, ни в щедрости сердца нисколько не уступит моим отцу и братьям – королям Франции, готов взять на себя эту ношу, но, конечно, у него нет таких возможностей прийти вам на помощь, как у короля Франции. Он вырос с оружием в руках и считается одним из лучших полководцев нашего времени. Неслучайно он назначен главнокомандующим королевской армией в войне против гугенотов, у которых он только что отбил, уже после моего отъезда из Франции, одну из самых сильных крепостей, крепость Иссуар. Вряд ли вы сможете найти себе другого господина, который мог бы вам оказать такие же услуги, как он, хотя бы уже потому, что за ним – Франция, великое и благочестивое королевство, откуда он без труда сумеет черпать и людей, и средства, необходимые для предстоящей войны.
Маргарита не скупилась на обещания:
– И если мы можем рассчитывать на добрые услуги вашего мужа, графа, то будьте уверены, и вы можете рассчитывать на ответные услуги и заботу о его судьбе. Мой брат очень мягкий человек, [37]37
Это, впрочем, некоторое преувеличение. (Прим. авт.)
[Закрыть]ему чужда неблагодарность, он умеет ценить оказанную ему поддержку и хорошо исполненный долг. Вот почему с ним весь цвет Франции, люди чести и совести. Я уверена, что вскоре мы отпразднуем мир с гугенотами, думаю, это произойдет, когда я вернусь во Францию. [38]38
В самом деле соответствующий эдикт о примирении должны были опубликовать к возвращению Маргариты из Фландрии, 5 октября 1577 года. (Прим. авт.)
[Закрыть]Если граф, ваш муж, думает одинаково с вами и придерживается тех же намерений, пусть даст мне об этом знать, чтобы я могла подготовить брата, а я со своей стороны уверяю вас, что ваша страна и, в частности, ваш дом удостоятся всевозможных благ. Если благодаря вам брат мой сумеет обосноваться здесь, то, можете мне поверить, я стану вашей частой гостьей, ибо такую прекрасную дружбу, как между нами, не часто встретишь между братьями и сестрами.
Наговорившись, подружки отправились на бал. Не случайно писал венецианский посол Бадоаро: «Все свое время, которое остается у фламандских женщин после исполнения их рутинных обязанностей, они отдают танцам, музыке и пению… У них вошло в привычку заниматься готовкой пищи не чаше одного раза в неделю, и в блюдах их так мало разнообразия, что более скудного стола уже и вообразить нельзя. Зато даже у самого бедного фламандца дом богато обставлен мебелью… Мужчины, как дома, так и на улице, запросто общаются с чужими женами и даже бесцеремонно обнимают их. Молодежь отлучается из дому, не спрашивая разрешения родителей. Но верно и то, что эта свобода отношений, как правило, дальше разговоров не заходит». Господин посол в своих докладах предпочитал обобщения…
Обе молодые женщины отправились «послушать вечерню» к канониссам. [39]39
Старшие монахини в католическом монастыре.
[Закрыть]По пути Маргарита спросила у подруги:
– Что это за религиозный орден?
– Он создан для девушек из благородных семейств: их помещают сюда во младенчестве и держат здесь до той поры, когда они становятся невестами. Никакой общей спальни – они живут в отдельных домах, каждая в своей келье, как каноники… Монашескую одежду надевают, когда идут в церковь, на заутреню или на вечерню. Но как только служба оканчивается, они наряжаются, как все девушки на выданье, свободно посещают балы и званые угощения. Так что переодеваются они по четыре раза на дню, и всегда их можно увидеть где-нибудь на пирах и балах.
Долгий разговор с графом де Лаленом оставил у Маргариты чувство, что ее план имеет шансы на успех. Было очевидно, что знать южных провинций Фландрии готова их поддержать. По возвращении во Францию Маргарита пообещала остановиться в городке Ла Фер, принадлежавшем ей по брачному контракту. Там к ней должен был присоединиться Франсуа. И туда же для переговоров должен был приехать граф де Лален.
15 июля Маргарита увиделась с внебрачным сыном Карла V доном Хуаном, прославившимся победой в бою при Лепанто. [40]40
Морская победа испанцев над турками (1571 год), соперничавшими за господство над Грецией. Несмотря на победу, одержанную под началом дона Хуана Австрийского, испанцы не сумели подчинить себе эту страну.
[Закрыть]Когда-то они уже встречались, это было на берегу Бидассоа во время «большого путешествия» Екатерины Медичи. «Испанизированный фламандец», обронит она в своих «Мемуарах». Милостью своего брата Филиппа II назначенный правителем Нидерландов дон Хуан чувствовал себя неуютно в этой стране – подданные не выражали покорности по отношению к его власти. «Он спешился и подошел к моему паланкину поприветствовать меня», – пишет Маргарита. Ночью в сопровождении дона Хуана она въехала в Намюр, «город, светившийся открытыми окнами домов и огнями лавок».
Роскошь приготовленных для нее апартаментов ослепила Маргариту: «Комнаты были уставлены такой прекрасной, богатой, непревзойденной мебелью, какой я до сих пор еще никогда не видела, стены были завешаны бархатными коврами и атласными гобеленами, посреди комнат возносились огромные колонны, задрапированные серебряными тканями с узорами из толстой тесьмы и орнаментами, вышитыми золотой нитью… На колоннах были изображены крупные фигуры в античных одеяниях…». Не без гордости дон Хуан показал гостье ковер, изображавший его победу при Лепанто. Вечером, после мессы, «которая по испанскому обычаю сопровождалась музыкой скрипок и рожков», последовало пиршество. Маргарита и дон Хуан ужинали за отдельным столом.
В Льеж Маргарита прибыла по реке Мез в сопровождении целой флотилии суденышек, на которых расположились стайки музыкантов. Здесь и суждено было разыграться эпилогу любовной драмы, которая впоследствии оживет под пером Шекспира в «Бесплодных усилиях любви» и послужит сюжетом для «Принцессы Клевской» мадам де Лафайетт. Всеобщей любимицей при дворе Маргариты была дочь ее первой фрейлины мадам де Турнон Елена, «само целомудрие и благородство». И само изящество: светлые волосы, перехваченные креповой лентой, чуть полноватый подбородок, голубые глаза, которые с такой любовью устремлялись на маркиза де Варанбона, что он, предназначавший себя служению церкви, решил пренебречь сутаной и тонзурой ради женитьбы на очаровательной Елене. Однако их союз не нашел одобрения у суровой мадам де Турнон, которая, по словам Маргариты, «принялась так ругать и распекать свою дочь, что у той не просыхали глаза». Брат маркиза Филибер де Рэ, барон де Балансон, рассчитывал на церковную карьеру младшего брата, которая должна была принести семейству немалые выгоды. Как глава семейства, он воспротивился женитьбе брата и сделался в некотором роде союзником мадам де Турнон. Когда молодой маркиз де Варанбон встретил в Намюре свою любимую Елену, он скрыл свою радость за маской холодности, чтобы успокоить одновременно и своего брата и ее мать, ибо их подозрительность зашла так далеко, что они не спускали глаз с влюбленных. Короче, он притворился, будто ее не узнал. Отчаяние сдавило сердце бедной девушки, «она была так уязвлена, что дыхание из ее груди вырывалось лишь криками смертельной боли». Восемь или десять дней длилась борьба со смертью, которая, увы, «стяжала свою победу, – пишет Маргарита, – и унесла девушку от матери и от меня».
Елена умерла от любви…
Похороны состоялись три дня спустя. Маркиз де Варанбон ничего не знал об ужасном несчастье. «Раскаиваясь в своей жестокости», влюбленный пуще прежнего, он вернулся в Льеж в тот самый момент, когда там готовились предать земле прелестную Елену. Четверо дворян несли на плечах гроб, покрытый белой вуалью и утопавший в цветах. Маркиз поинтересовался, кого это хоронят с такой пышностью. Ему назвали имя – мадемуазель де Турнон, и, сраженный горем, несчастный упал с лошади. Его отнесли домой, но несколько часов кряду он «не подавал никаких признаков жизни».
Маргарита Наваррская любила покойную и с острой грустью переживала случившееся. Слывущую целебной воду Спа ей доставляли прямо с источника, но и она не приносила облегчения… Маргарита пила ее малыми глотками, медленно прохаживаясь, как предписывали врачи. В конце концов разве не это и было предлогом ее поездки во Фландрию?
24 июля 1577 года дон Хуан внезапно принял решение овладеть крепостью Немюра. «Политическая ошибка», квалифицирует этот шаг историк Ив Казо. Тотчас же прервались его переговоры с Генеральными штатами Фландрии, которые предпочли замириться с принцем Оранским.
Тучи заволокли политический горизонт: решительно отвергая принца Оранского, фламандская знать вовсе не горела желанием признать господство Филиппа II. Герцог д'Арско, сеньор провинции Шиме, с которым Маргарита встречалась в Намюре, был провозглашен правителем Фландрии, а принц Оранский – правителем Брабанта. Воцарилась полная сумятица: жители Гента арестовали герцога д'Арско, но принц Оранский освободил его, а своим главнокомандующим назначил эрцгерцога Матиуса, племянника испанского короля. В январе 1578 года дон Хуан разогнал Генеральные штаты Фландрии. В такой ситуации Маргарита приняла решение перебраться в Ла Фер, где и должна была состояться условленная встреча с герцогом Анжуйским. К этому времени Генрих III стал уже сожалеть о миссии, порученной сестре.
Больше ей нечего было делать во Фландрии. Она рвалась уехать, но кошелек был пуст. Принцесса де Ла Рош-сюр-Йон открыла ей свой. Сколько злоключений! «Настоящий хаос», – скажет Марго в своих «Мемуарах».
Когда она прибыла к городским воротам Динана, их захлопнули у нее перед носом. Королева «страшно возмущена». Она выпрямилась в своем паланкине, сорвала с лица маску и принялась отчитывать бунтовщиков, ибо это был самый настоящий бунт. Лишь тогда ворота открылись. До отведенного ей жилища пришлось добираться сквозь толпы «пьяного и вооруженного люда».
