Текст книги "Магнитные поля"

Автор книги: Андре Бретон

«– Я сразу понял: те сентиментальные объекты, что окружали нас, лежат не на своём месте.

– Разумеется, мы должны установить новый порядок. При сильном порыве бури лист выворачивается наизнанку – знаком разрыва. Мы возмущаемся на секунду.

– Нанизывание естественных молитв оставляет полную свободу для нашего духа. Игра клапанов нагнетает скуку. Вы, наверное, забыли, что все двери вашей спальни вращаются на петлях без разрешения.

– Это замедляет бег огней. Я даю вам три дня, чтобы вы привели меня к госпоже Настоятельнице.

– Вы что, смеётесь? Середа Св. Праха – превосходный день для кучеров, но если вы настаиваете, мы поедем по безлунным дорогам, где так уместны очаровательные пылания.

– Не знаю, куда вы меня тащите. На меня наводят страх ваши апельсиновые корки и маленькие радуги – небесные арки, которые вы уронили на землю во дворе.

– Это Триумфальные арки, и вы можете играть в серсо. По всем углам нас подстерегают полицейские, но мы невидимы благодаря любви. Мы отворачиваемся, и тотчас же занимается день.

– Мы ждём результатов скачек, чтобы поскорее облачиться в вечерние костюмы, наследие Родины-матери. Мы сделаем хорошую мину и не будем робеть перед реснитчатыми пергаментами герцогских прихожих. Там соберётся много народа, и нам предоставится случай показать себя.

– Но вы позабыли, что упомянутая дверь вот-вот откроется. Приглашённые войдут в вашу спальню. Канапе не на месте, и стол вот-вот упадёт на пол. Послушайте меня, речь идёт о вашем же благе. Остерегайтесь картин и рисунков. Свет, который вы впитываете в себя, сгложет ваши легкие, и ваши одежды 6удут запятнаны кровью. Хозяйка дома посмотрит вам в глаза и oткроет все ваши преступления. То заблудившиеся у вас под веком соломинки вашей жизни.

– Клянусь вам, я невиновен. Это не зрачок, это огонь моей сигареты.

– Этот потолок пугает вас, и я знаю, что, если вы не будете осторожны, старец, то есть библиотека, наступит мне на ногу. Мы разыграли нашу жизнь в последний раз и в том же самом салоне.

– Стоп! Я уже давно отпустил на свободу одного знаменитого шелкопряда. В Каире морские офицеры не что иное, как прелестные листочки шелковицы».

Замрите

Какой пример подаёт нам земля, укрощённая паровыми пилами и асбестовыми бурами, пьяная сорока взрывает одну за другой борозды, обагрённые головнёй. Сумеречная пахота подошла к концу, и на площади перед церковью прямо на мостовой распускаются молочные букеты обручений. Печальное благополучие пожилых корнетов, доли ответственности нотариуса и кузнеца растворяются в заре газированного лимонада. Одежды, восхитительные, как георгин. За оградой злаки ждут прихода жёлто-голубой молотилки.

*

Ноктюрны мёртвых музыкантов убаюкивают города, заснувшие навсегда. У подъезда отеля тридцатой авеню резвятся младенец и маленький щенок. Нет, вы не постигнете акватические нравы, если будете смотреть сквозь слёзы, это будет ложь. Нежное, как рука женщины, пространство принадлежит скорости. С каждым днём маки и рынки всё больше сближаются. Парижский рынок Алль ничуть не глубже Тихого океана. От частого листания толстые книги превращаются в покинутые ракушки, наполняющиеся землёй. На агатовых перилах и движущихся эскалаторах мы замечаем маленькие звёздочки, нарисованные мелом, – обозначение ностальгии обойщиков и моряков. Древность – это фонтан, частично отделанный перламутром, а груди сфинксов – позеленели. Горизонтальные градины тюрем – чудесная связка ключей, заслоняет нам солнце. Танцовщица на жёсткой проволоке – это наше меняющееся терпение. Укрываясь от посмертных оскорблений, мы сожалеем о любви всех женщин, мы считываем показания барометра на всех садовых оградах.

«Отели»

Полночь. Ещё открыты окна, уже заперты двери. Изо всех отверстий, где виднеются умирающие микробы и червяки с большой буквы, выходит музыка. А вдалеке – синий холод леденящих душу криков – умереть от смятения. Здесь всё синее. На центральных проспектах и бульварах ни души. Ночь перенаселена звёздами, и пение этой публики поднимается к небу и уходит на поиски луны – счастья, тяжёлого, но никогда не разочаровывающего деликатные души волн. На пляжах полно этих глаз, отделённых от тела, а тела можно увидеть в дюнах и на лугах, далёких и красных от крови расцветающих стад. Трупы обожаемых дней, цирки эмоций и красного опьянения, красного, но сердце бьётся здесь, как колокольчик, слабый и побледневший при свете внешних солнц. Через парадную дверь проходят дымы оранжевого цвета, как наши любимые грибы, лес – совсем близко, и совершенно круглые женщины снуют то там то сям, собирая воскресшие и перелётные листы; это разноцветные птицы, поющие лучше, чем ветер. Четырёхстороннее пространство, где можно задохнуться до смерти. Однако знайте: у выхода настороже охотник со всеми своими собаками, всеми своими глазами, и никто не позабудет срамного вида церкви, что бьёт вас по башке, словно скала, разлетающаяся на куски без единого крика.

*

Мои руки крест-накрест – свод небесный, голова моя – гусь, неуклюжий и лысый.

*

Чтобы сфотографировать отдельные растения, оператор должен держать веер и делать вид, что пускается в пляс.

*

Альпийское разнообразие, лейтмотив серны, шикарный отель и кружевные трещины – такие зрелища завораживают людей с заурядной судьбой.

*

Мир так велик, а вам, уличные певцы, не преуспеть никогда.

*

Мы чувствуем, он здесь, этот чудовищный барометр, газовая лампа-лира в залах ожидания.

«Поезда»

Железнодорожные насыпи растрескиваются от жара скорых вагонов и красных искр, на всех парах захлёстывающих деревья. Неизвестный запах подохших от голода волков хватает нас за горло в дешёвых вагонах. Наберитесь мужества при этих воплях истерических локомотивов и стенаниях измученных колёс. Снаружи деревья, опьянённые от множества взглядов, ощущают чудовищное головокружение, как у толпы, что отправляет самолёт в вечный путь. Не повинуясь сигналам, огромный зверь затаился, своим единственным глазом он следит за большой гремящей ящерицей, скользящей по ручьям алмазов и камешкам воздушных шахт.

*

Озеро, что следует переплывать под зонтиком, беспокойные радужные переливы на земле, от этого хочется просто испариться. Проходит мужчина, раскалывая орехи на ходу; временами его тело складывается, как веер. Он идёт к гостиной, где его уже опередили хорьки. Если он успеет к закрытию, то увидит, как подводные решётки освобождают путь для лодки с жимолостью. Завтра или послезавтра он вернётся к жене, которая ждёт его за шитьём огоньков и пряжей слёз. Червивые яблоки из оврага, эхо Каспийского моря прилагают всю мощь свою, чтобы сохранить изумрудную пыль. Его руки чувствительны, как рожки улитки, он хлопает в ладоши прямо перед собой. Он весь светится от своего умозаключения, мягкого, как тело птицы в агонии; он прислушивается к судорогам камней на дороге, они пожирают друг друга, как рыбы. Плевки витражей вызывают у него звёздные содрогания. Он хочет знать, чем он стал с тех пор, как умер.

*

Мир, пишущий число 365 арабскими цифрами, научился умножать его на число из двух цифр.

*

У меня на руке с внутренней стороны зловещая отметина – голубая буква М; она угрожает мне.

*

Мои глаза – принадлежат мне всецело, и я прикалываю их к своим щекам, которые охладил и опустошил ветер ваших слов.

*

Всё как нельзя лучше в этих яслях, побеленных известью, где прогуливается горностай рукоположений, весьма далёких от банальных сделок с выдрой, держащей мимозу, миленькой жёнушкой материнского тепла.

*

Любовь мерцает в глубине лесов, как большая свечка.

«Медовый месяц»

Отчего возникает взаимная склонность? Существуют более или менее трогательные разновидности ревности. Например, соперничество женщины и книги, я бы охотно погулял по этим дебрям. Палец у виска – не дуло револьвера. Мы, наверное, слышим мысли друг друга, но машинальному «незачем», гордому выражению нашего отказа, не пристало быть произнесённым во время этого свадебного путешествия. Под звёздами нет ничего, на что можно пристально глядеть. В какой бы поезд вы ни сели, помните: высовываться из дверей опасно. Станции были чётко распределены по всему заливу. Море, не столь прекрасное для человеческого взгляда, как небеса, неотрывно преследовало нас. В глубине наших глаз терялись красивые расчёты, настроенные на будущее, как тюремные стены.

*

Здесь не соскучишься: это нанесло бы ущерб ласкам, и мы рискуем их тут же утратить.

*

Круг героизма и чистогана – самолёт устаревшей модели – ещё кружит над провинцией.

*

Молодость моя в кресле-каталке с птичками на рукаве грядущего.

*

Воля к величию Бога Отца не превышает во Франции 4 810 метров – высота над уровнем моря.

*

Торжественная речь волн, многоцветный дож, эмфатическое солнце, заступник всех дев, танцующих в венках из пылающих рыб.

«Завод»

Великая история железных дорог и водохранилищ – усталость тягловых животных, без труда завоёвывает сердца некоторых мужчин. Они уже познакомились с приводными ремнями; отныне с регулярным дыханием для них покончено. Несчастные случаи на производстве – никто меня в этом не переубедит – прекраснее, чем браки по расчёту. Однако порой по заводскому двору проплывает дочка хозяина. Легче избавиться от жирного пятна, чем от мёртвого листка; по крайней мере руки не дрожат. Равноудалённая от производственных мастерских призма надзора играет лукаво со звездою найма на работу.

*

Чего мы ждём? Женщину? Два дерева? Три флага? Чего мы ждем? Ничего.

*

Легавые голуби, затравливающие путешественников, держат в клювах письмо с голубой каёмкой.

*

Сквозь многократные сиянья гнева я вижу дверь, хлопающую, как корсет цветка или школьная резинка.

*

Райские ассенизаторы прекрасно знакомы с этими белыми крысами, что снуют под престолом Бога.

*

Я появился на свет в День поминовения усопших на отвратительном лугу среди ракушек и жуков-рогачей.

*

Светила астральных морей, торпедирование чёрных лучей и больших длинных кораблей – тревога – коридор – глаза каперских судов, мускатных вин и мараскино! Дорогая, куда подевался тот акробат и то маленькое гнёздышко, в котором я родился? У моего друга лошадь вдвойне чистых кровей, она летает по лугам и выбрасывает пламя через запылённые ноздри. Её галоп стремительнее ночи, мощнее эфирных паров любви. Когда сможем мы стиснуть ногами это млекопитающее чудовище, тибетскую козу, которая взмывает на Горизанкар при звуках металлических флейт, что нежнее твоих призывов, о безутешный пастух! Мы увидим кровянистые бювары и лица пастельно-голубого оттенка. Они облачатся в зелень света и переплетённых листьев. Их глаза бледно-серого цвета, от которого мужчины содрогаются, а у женщин начинается выкидыш.

*

Искушение новым яством: заказать себе, к примеру, порцию разрушения с платаном.

*

Белая сельдь, пришедшая к первому часу, начищает прилавок, и это порождает испарение поэзии, вызывающее сильный голод.

*

Сегодня, или завтра, кто-нибудь позабудет зажечь фонари.

*

Не отвлекайте гения – сажателя белых корней, моих подземных нервных окончаний.

*

На каждой странице единственное и простое слово: «Прощай».

 
Птицы плотника полюс
Полночь
Прохожие
одетые строго
девушка
вокруг шеи платок
пламя алкоголя
воля воля
 
 
Как сколотить состояние
кружевами вдохновенья
важным стать
серпантины
музыки
руки
пред часовым механизмом
как небо
 
 
Вспомнить шансон де жест
вдоволь нахохотаться
над квадратом рекламы
минеральных вод и цветов
не покидайте меня
настанет миг когда нежность
проскользит
среди уважаемого общества
 

Белые перчатки

Коридоры больших отелей пусты, по углам прячется дым сигарет. Человек спускается по лестнице грёз, он замечает, что на улице дождь: стёкла побелели. Мы знаем – рядом с ним лежит собака. Все препятствия налицо. Розовая чашка, заказ сделан, снуют слуги, не суетясь. Раздвигаются занавесы неба. Этот поспешный отъезд предательски выдаёт отдалённый гул. Кто же так мягко убегает? Слова теряют свои лица. Улица превращается в пустынный путь.

В тот же день около четырёх часов по мосту, соединяющему острова, проходил высокий мужчина. Звонили колокола, то ли деревья. Ему казалось: он слышит голоса друзей. «Бюро ленивых экскурсий направо, – кричали ему, – в субботу художник напишет тебе». Соседи по одиночествам высовывались из окон, и всю ночь раздавался свист фонарей. Капризный дом истекает кровью. Мы обожаем пожары; если небо меняет цвет, значит, здесь проходит смерть. На что же лучшее можно ещё надеяться? Другой мужчина, стоя перед парфюмерной лавкой, слушает отдалённую барабанную дробь. Витавшая над головой ночь взгромоздилась ему на плечи. В продаже условные веера: они перестали плодоносить. Не зная результатов, мы бежали в сторону гавани. Настенные часы перебирали чётки в отчаянии. Конструировались добродетельные ульи. Никто не подходил близко к большим проспектам, что составляют силу городов. Одной грозы было достаточно. Издали или слишком близко не распознать влажной красоты тюрем. Нет лучших убежищ, чем вокзалы, поскольку путешественники никогда не знают заранее своего маршрута. Мы вычитываем в линиях ладони, что залоги даже самой благоуханной верности лишены будущего. Что нам делать с мускулистыми детьми? Тёплая кровь пчёл хранится в бутылках из-под минеральной воды. Мы никогда не видели неприкрытой искренности. Знаменитые люди транжирят жизнь в беспечности прекрасных домов, от которых начинает сильнее биться сердце.

Какими маленькими кажутся эти спасённые приливы и отливы! Земные радости льются потоками. Каждый предмет – воплощённый рай.

Кратчайший путь – по большому бронзовому бульвару. На магических площадях лучше не задерживаться. Медленный и надёжный темп, через несколько часов возникает прекрасный цветок кровотечения из носу. Загорается панорама чахоточных. Мы различаем каждую поступь подземных странников. Однако в этих тесных краях царит самое обычное молчание. Путешественник останавливается. В изумлении он приближается к окрашенному кровью цветку. Ему, без сомнения, хочется сорвать его, но он лишь сжимает руку другого путешественника, увешанного крадеными драгоценностями. Их глаза пылают серным пламенем, и они долго общаются при помощи чудесных выкриков. Мы думаем, что это шёпот иссохшей луны, но чей-то взгляд внезапно развеивает чудеснейшие встречи. Никто не мог узнать тех путешественников бледной расы.

Их разделяли сумерки предместий и печаль деревенских праздников. Как хорошо под тентом. По краю опушек пробегал лазурный пар, и дивное растение медленно разрасталось. Рождающиеся на его воинственных окончаниях длинные призывы заставляли дрожать кусты; то были пассажирские суда, которые на много лет покидали остров поклонений. Эмигранты занимались подсчётами, вовсе не пренебрегая сентиментальными комбинациями. Лес вокруг постепенно обезлюдел. Животные в норах разглядывали своих детёнышей. Облака быстро исчезли, оставляя звёзды умирать в одиночестве. Ночь иссякла.

Беззаботный путешественник говорит своему спутнику: «Я шёл перед самим собой, понимая всю фатальность вечных гонок и одиноких оргий. Справа от меня был друг, и я убил его; он знал только солнце. Его лучи мучительно забрызгали нас грязью, меня истомила жажда, и я выпил залпом его страдания. Он ещё смеялся, вверяя мне свой последний вздох. Я заскрежетал зубами, читая в его глазах страстное смирение самоубийцы. Ветер сдавливал мне горло, но я так и не знал, кто постоянно говорил со мной. Теперь я узнал вас».

Пастухом их слов было смутное молчание металлов. Странник, чьи руки были увешаны украшениями, ответил: «Три лучших дня моей жизни заставили побледнеть моё сердце. Ужасные ароматы восточных стран конструируют кошмары. Мне вспомнился один человек, который бежал, не видя своих рук. Теперь я вижу вас снова».

Так они и жили, пока не наступили месяцы, кончающиеся на –брь. День отступал, оставляя на их губах горстку чистейших слов. В прежние годы, в такую же пору, когда на млечных путях раскрываются все тела, они поднимались в обсерватории. Они бледнели над расчётами расстояний, вероятностей. Несколько непреложных, как слова Святого Медара, изречений приходило им при случае на память. Изредка они открывали какую-нибудь звезду – красную, как далёкое преступление, или же морскую.

Вход в их души, распахнутый прежде всем ветрам, теперь закупорен накрепко: он не пропускает несчастья. О них судят по одежде с чужого плеча. Чаще всего это два элегантнейших манекена без головы и без кистей рук. Те, кто хочет научиться хорошим манерам, торгуют за прилавком их костюмами. Когда они придут сюда завтра, мода уже изменится. Фальшивый воротничок в некотором смысле не что иное, как ротик ракушки; он освобождает проход толстому позолоченному зажиму, схватывающему, когда на него не смотришь, самые красивые отражения в витрине. По ночам он весело размахивает своей маленькой этикеткой, на которой каждый может прочитать: «Последняя новинка сезона». Нечто, обитавшее в обоих наших друзьях, выходит постепенно из своей полунеподвижности. Оно движется наощупь, выставляя вперёд прекрасные глаза на цветоножках. Тело – целиком фосфорическое – удалено в равной мере от света дня и магазина одежды. Тонкими телеграфными антеннами оно привязано к детским сновидениям. Там, внизу, пробковые манекены. Спасательные ремни. Как далеки мы от очаровательных формул вежливости.

Изречения рака-отшельника

«Я много познал»

 
Генерал Эбле впереди
Папильотки
Дисгармонии настроений по законам астрономии
Олицетворённое Здравствуйте
Печальное опьянение дегустаторов
На листопадах качаюсь сплю в перьях голова как кастрюля
Всё безразлично сингулярные сигналы где утверждалась ревность пыли
 

«Занавесы»

 
Мышеловки души тушили калорифер белого меридиана таинств
Шатун корабля
Спасательный плот
Прекрасно падают пригожих водоросли разных цветов
Трепет ночных возвращений
Две головы плоские чаши весов
 

«Без начала»

 
Крыши масло остров серп
Звук топора шляпу надел президент
Укроемся в убежище
Опасайтесь лучших рабочих
В двух шагах не видать ни зги
Женщина с вязанкой дров
Не понимаю той встречи у Дворца Правосудия
Пояс медалей
Кольца опилок на террасах кафе
Кузнечиков туча накипь
Страны возведённые на скелетах рыб
Всё семикратно цвета рубина
 

«Великий разврат»

 
Соломенные дерева в палаццо
Узники, прощённые за примерное поведение
Твёрдое жидкое газообразное
Сверкания солнца
Двигатель на испарениях утренней росы
Я должен помнить восхитительной дистанции
Это мои первые шаги
Если только мои друзья не стали соляными столбами
Пространство минуты я проскакал на коне
Долгожданный курорт
Паперти пустыни соборы обезьяньи пирамиды
Я смешал цивилизации пахнущие пурпуром
Ещё один факт криминальной хроники
Боже значит мы не будем никогда
Освящение осьминога на хрустале скалы
Брошь с Её корсажа
Бумага из липы не липовая бумага
Ибо есть таблицы и папирус
Пылающая идеология
Прекрасные икры
Труба в сквере
 

«Освобождение»

 
Отдаться целиком
Информация бесплатно
Стремитесь к совершенству на этой земле
Рад доставить удовольствие
Вот красивые заступы возвращений в незащищённый арьергард
Заслуженное золото
Гриб выросший за ночь назавтра будет несвеж
Сезоны душа наших желаний
Открыть наезднику ворота
 

«Буря в стакане воды»

 
Торговец рыбой друг серьёзных действий послушай меня хорошенько
У меня в запасе куча хитрых трюков
С прозрачнозелёной стилизованной жидкостью
Что за калориметры не ведает никто
Нашим желаньям они отдают свою меру
Здесь беседуют прелестные сентиментальности под 32°
Ненавижу морскую болезнь
Неподъёмное весло лаборанта
Опыт жизней измеренных ударами нашего сердца
Долгое журчание в заговоре оживлённых музыкой букетов
 

«Объезд через небо»

 
Дитя плетёт жемчужное отчаянье
Вдохновляясь коробочками для причастия
Рождения загадка первоклассное уравнение на ноте до
Баррикадирует окно его ресниц
Играет младшей сестры молитвой в ней больше серебра
Обиды терпит
От двух до трёх
Размножается как микробы из учебника делением отпавший от него имеет крылья
Он думает о красивых кариокинессах
Во время мессы
 

«Молодые ростки»

 
Театральная рампа или перила
В виде настурций
На сцене песок с разноцветными островками для национальных гимнов
Не смешно
Компромисс за компромиссом
Красивые отпечатки пальцев на календаре
Король сентиментальных лугов шляпы-цилиндры в роли плакучих ив
То есть король-негр
 

«Цветная земля»

 
Сползая по каналам холмов черви встречают хрустальные баржи что тянут кроты
Они страшатся солнца и лопаты сияний одинаково синих сияний
Крадут надежду взаимно
И росы свои расставили чарки
Вдоволь пьют уховёртки
Шпионят у дверей и селятся в коробках от садового инвентаря
Семена
Гвозди гвоздики