Текст книги "Ячейка 21"

Автор книги: Андерс Рослунд

Соавторы: Бёрге Хелльстрём
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Он тоже вот уже два дня просиживал здесь все утро напролет. Когда к ним пришел Эверт, они сидели на скамейке в саду. И хотя промокли под дождем, разговор был слишком важным, его невозможно было отложить на потом. Иногда такое случалось между ними, наступали минуты удивительной близости, которая возможна, только если общаешься с человеком много лет подряд.

Он тогда совершенно не рассчитывал увидеться с другом уже на следующий день. А пришлось – у квартиры, где нашли прибалтийскую проститутку.

Эта картина снова возникла у него перед глазами.

Спина, в кровь разодранная кнутом. Его передернуло – не надо, хватит вспоминать об этом.

Сад был небольшим, но Бенгт им гордился. По крайней мере, детишкам есть где побегать. Последние два года он работал на полставки. Ему уже пятьдесят пять, и никогда больше ему не доведется наблюдать, как растут дети, так что он хотел полностью использовать свой последний шанс. Они уже подросли, со многим справлялись сами, но все-таки ему хотелось постоянно быть рядом, смотреть, как они играют. Он так с этим свыкся, что даже когда его не было рядом, все равно ему казалось, будто он играет вместе с ними. В это лето им в конце концов надоело возиться в саду. Никто не носился по раскисшей от дождя лужайке, не играл в футбол между шпалерами роз, не прятался под сиреневым кустом, пока другой, зажмурив глазки, считал до ста. Сейчас они сидели в комнате, каждый перед своим компьютером, погрузившись в виртуальный мир, в котором Бенгт ни черта не смыслил.

Он посмотрел на Лену. Она улыбалась. Какая же она красивая! На лице, обрамленном длинными светлыми волосами, написано умиротворение и покой, которых у Бенгта никогда не было. Он думал о шведском посольстве в Вильнюсе. Там он несколько лет служил начальником службы безопасности, а она сидела за рабочим столом – молодая сотрудница, только что начавшая свою карьеру. Он так и не понял, почему она выбрала его. Именно она выбрала его, а не наоборот. Он тогда уже махнул на себя рукой: никому не нужный, одинокий, вечно сам по себе. И вот она будто вернула его в обычный мир, мир счастливых людей с семейных фотографий.

Его – полицейского до мозга костей, к тому же старше ее на целых двадцать лет.

Он до сих пор боялся, что в одно прекрасное утро она проснется, встретит его взгляд, поймет, что совершила ошибку, и попросит его уйти.

– Эй.

Не услышала. Он наклонился и легонько поцеловал ее в щеку.

– Лена!

– Да?

– Пошли в дом?

Она покачала головой.

– Чуть попозже. Еще три странички.

Дождь лил как из ведра. Дробь капель по тенту усилилась, так что казалось – материя вот-вот разорвется. Лужайка совсем размокла, капли падали на нее со звоном, как в лужу.

Бенгт посмотрел на жену. Она держала книжку обеими руками, укрывшись за своими тремя страницами.

И вот другая женщина разрушает их идиллию: он смотрит на Лену, а перед глазами – та несчастная проститутка с разодранной в клочья спиной, которую он видел сегодня утром. Кровь ручьем, вся спина – сплошное месиво… Он попытался отогнать от себя эту картину, но чертова потаскуха никак не выходила из головы. Он зажмурился, но видение стало еще отчетливее: он увидел носилки, на которых выносили к машине «скорой помощи» ее бесчувственное тело. Бенгт открыл глаза, но перед ними по-прежнему было тело, которое выносили через разбитую дверь. На него нахлынули омерзение и страх, и тут же, спохватившись, он напряг все силы, чтобы их скрыть.

– Что случилось?

Лена отложила книгу на подлокотник садового кресла и пристально вглядывалась в него. Он сперва не ответил, а затем пожал плечами:

– Да ничего.

– Я же вижу: что-то случилось. О чем ты думаешь?

Он снова пожал плечами, попытавшись сделать это так беззаботно, как только мог:

– Ничего.

Но Лена слишком хорошо его знала. Она прекрасно видела, что с ним происходит что-то очень серьезное.

– Ты давно не выглядел таким… испуганным.

Одна избита кнутом, другая с криком мечется по квартире, их обнаженные тела, такие юные и уже изувеченные… Эти картины преследовали его, мелькали перед глазами, так что становилось просто невыносимо. Лучше, конечно, все ей рассказать. В конце концов, Лена имеет право знать. Ведь он столкнулся с этим неожиданно, он просто не был готов к такому потрясению.

– Твой телефон звонит.

Он посмотрел на нее, на ее палец, которым она показывала на карман его пиджака. Он полез в карман, звук стал громче, настырнее, затем смолк.

– Нордвалль.

Бенгт Нордвалль сильно прижимал трубку к уху и слушал. Разговор занял всего несколько минут. Он взглянул на жену:

– Там у них что-то стряслось. Нужен переводчик. Придется ехать.

– Куда?

– В Южную больницу.

Он встал, поцеловал Лену в ту же щеку, что и в прошлый раз, наклонив голову, выбрался из-под тента под проливной дождь.

Южная больница. Прибалтийская проститутка. Морг.

Он узнавал это чувство – им овладел страх.

Охранник был одет в зеленую форму. Он сидел на единственной в этой палате койке с марлевой повязкой на голове. Кровотечение было сильным: на марле проступали красные пятна. Медсестра с польским именем на нагрудном кармашке стояла рядом и держала на ладони две коричневые таблетки. «Видимо, обезболивающее», – мелькнуло в голове у Гренса.

Охранник мало что смог рассказать.

Она сидела в гостиной и смотрела телевизор. Два паренька из четвертой палаты сидели тут же. Шли новости, утренний выпуск. По какому каналу, он не помнил. Потом она захотела в туалет, никакой причины отказать ей у него не было. Изможденная, слабая, рука в гипсе, хромающая из-за травмы бедра. Он решил, что опасности она не представляет. И потом, как бы то ни было, он же не должен был заходить с ней в туалет?

Эверт Гренс улыбнулся. Да конечно, должен был. Ты ж ее охранник? Вот и охранял бы: спит она, жрет или срет – ты должен быть рядом.

Охраннику было больно. Он постоянно хватался за голову. Здорово она его. Она спускала воду в туалете, он слышал. Два раза. Потом она вышла, показала ему, что хочет вернуться в палату и лечь. Она попросила его зайти. Ничего странного он в этом не увидел. Он зашел вслед за ней в палату номер два, то есть как раз туда, где они сейчас сидят, и, как обычно, прикрыл за собой дверь.

И тут она внезапно выхватила пистолет.

Он даже не понял, как это произошло. Единственное, что он понял, – она знала, как снимать пистолет с предохранителя. Она приставила дуло прямо к его голове, и после минутного колебания он понял, что она настроена серьезно.

Палата была пустой комнатой с голыми стенами.

Охранник, хватаясь за затылок и жалостно вздыхая, удалился восвояси. Гренс уселся на стул для посетителей и огляделся вокруг.

Железная койка. Рядом – столик на колесиках. У окна – небольшой стол и стул, на котором он и сидел. Вот и все. Огромная, как гостиная, рассчитанная на четырех пациентов, эта палата вовсе не подходила для сильно избитой женщины.

Он сидел молча. Мысли, казалось, отскакивали от холодных белых стен.

Он ждал, как будто взял паузу для разбега. Ему нужно было собраться с силами, накопить их побольше, чем тогда, когда они возвращались домой из Арланды и получили вызов, заставивший их развернуться и мчаться в Южную больницу. То, что началось со смерти наркомана, убитого человеком, за которым охотился Эверт, тем, кто искорежил жизнь ему и Анни, внезапно переросло в драму с захватом заложников и таким количеством семтекса, что его хватило бы, чтобы взорвать жилой дом со всеми его обитателями.

Эверт Гренс был комиссаром полиции. Он расследовал убийства с тех самых пор, как только начал службу, и делал это лучше многих. Но крупными операциями он не занимался давно, так что вмешаться сейчас граничило бы с безумием. Поэтому он и сидел здесь со свежими свидетельскими показаниями против Ланга. Он сидел там, где проститутка вырубила детину-охранника и сбежала, а теперь была семью этажами ниже, в морге, где взяла в заложники пятерых и прилепила к ним светло-бежевую смерть.

Поэтому он отправил патрульную машину на улицу Кроноберг, чтобы ему привезли оттуда его мундир, который висел в шкафу в его кабинете.

В нем он должен будет поехать к начальнику оперативного отдела.

Теперь он участник двух этих драм.

Слободан обернулся и бросил взгляд на автомобиль и Йохума Ланга, а потом мгновенно исчез за автоматическими дверями главного входа в Южную больницу. Бритый череп с широким затылком, покрытым золотистым загаром, скрывался за мокрыми стеклами машины. Честно говоря, Лангу безумно нравилась его лысина – с ней он выглядел как настоящий пахан, на человека с такой лысиной смотрят со страхом и уважением. Но теперь эта чертова лысина могла порушить всю его репутацию, а ведь ему уже тридцать пять, о репутации в таком возрасте надо заботиться во что бы то ни стало. Да, здорово он облажался, оставив свидетельницу. По лысине она как раз и опознает его в два счета. Подумать только – за ним, Йохумом Лангом, приходится подчищать.

Лиса Орстрём. Северный выговор. Тридцать–тридцать пять лет. Метр семьдесят пять. Темные волосы. Очки в нагрудном кармане халата – черная оправа, маленькие стекла.

Слободан поднялся на лифте на шестой этаж. Он подошел к дверям, открыл их и неспешно прошелся по терапевтическому отделению. По всем его коридорам. На полпути он остановился. Перед ним был застекленный закуток – пост дежурной медсестры. Там была женщина.

Она стояла к нему спиной. Он легонько постучал по стеклу, она обернулась. Черт, не та. Эта лет на двадцать старше.

– Я ищу доктора Лису Орстрём.

– Ее тут нет.

Он улыбнулся.

– Я вижу.

Она не ответила на его улыбку.

– Она занята. А в чем, собственно, дело?

Он скользнул внимательным взглядом по дежурной медсестре. Какая-то напряженная, даже взволнованная.

– Сюда только что приехала полиция. Они допрашивали ее. Доктора Орстрём. Вы по этому вопросу?

– Можно сказать и так. Где, вы говорите, она сейчас?

– Я ничего не говорила.

– Так где?

– У нее пациенты. И много. И все ждут, когда она ими займется. Как видите, у нас тут сегодня оживленно. Мы едва справляемся.

Он отошел на шаг назад, взял стул, стоявший у стены, и уселся на него. Он всем видом показывал, что так просто не уйдет.

– Я попрошу вас привести ее.

Он сидел у окна в той самой палате, что еще недавно служила пристанищем для несчастной избитой женщины, потом стала местом преступления, а теперь на время – его офисом. Он терзал мобильный телефон, отдавая приказы, пока у того не села батарейка. Тогда он заменил ее на новую и продолжил.

Эверт затребовал (и получил) все до единого патрульные автомобили, не успевшие разъехаться на вызовы. Теперь они должны собраться у входа в отделение неотложной помощи Южной больницы, впрочем, на безопасном расстоянии на случай взрыва. Он распорядился, чтобы перекрыли дорогу, ведущую сюда с Кольцевой. Переговорил с руководством клиники, и сейчас шла эвакуация пациентов и персонала из крыла, примыкающего к моргу: «Быстрее, всех оттуда выводите, там баба с пистолетом и целой кучей взрывчатки».

Он встал и жестом попросил Свена Сундквиста, который входил в палату, прикрыть дверь. Нельзя было терять время.

– Так, мне нужен еще специалист по взрывчатке.

– Хорошо.

– Займись этим, ладно?

– Займусь.

Они пошли к лифтам. Свен шагнул к кабине, которая как раз остановилась перед ними, и обернулся к Эверту:

– Поедем? Или пешком?

Гренс поднял руку:

– Погоди.

В руке у него был конверт. Он передал его коллеге.

– Я нашел это у нее под кроватью. Это единственная ее личная вещь. Единственная не больничная.

Свен Сундквист взял конверт, рассмотрел его со всех сторон, потом вернул Эверту, вышел в соседнее отделение, что-то поискал и вернулся с парой медицинских перчаток. Он натянул их и протянул руку за конвертом:

– Ну-ка…

Свен открыл его. Там был блокнот. Обычный блокнот в синенькой обложке, и больше ничего. Он взглянул на Эверта, затем перелистал блокнот. Пара страниц вырвана. На четырех остальных что-то написано. Насколько он понял, на славянском языке.

– Ее?

– Надеюсь.

– Ни слова не понятно.

– Да. Надо срочно перевести. Распорядишься?

Эверт Гренс выждал, пока Сундквист положит блокнот обратно в конверт, и взял его себе. Потом махнул рукой куда-то за лифты:

– По лестнице.

– Сейчас?

– Ну не сидеть же без дела!

Они поспешно спускались по бетонным ступеням, мимо пятен крови, все еще видневшихся в том месте, где недавно лежал Хильдинг Ольдеус. Санитары в зеленых халатах унесли тело, а кровь замыть не успели. Вот и все, что осталось от торчка. Эверт пожал плечами:

– Так, нам дальше.

Через пару ступеней Свен остановился. Постоял секунду, а потом вернулся на несколько шагов назад, к пятнам крови.

– Погоди-ка, Эверт.

Он уставился на кровь, разглядывал очертания пятен, которые начинались на полу и заканчивались на стене.

– Что движет нами, людьми? Ты видишь, Эверт? Вот что осталось от человека, который совсем недавно был жив.

– У нас времени нет.

– Я не понимаю. Я примерно себе представляю, как все это происходит и что нами движет, но я все же этого не понимаю.

Свен Сундквист присел на корточки, потом встал, чуть не потеряв равновесие.

– Мы знаем, кем он был. Про него составлено много протоколов. Одаренный парнишка. Мы это знали. Но что же это за проклятая доля: ходил-бродил, терпел стыд и унижение, как и остальные безумцы, и к чему?

– Черт, мы опаздываем.

– Ты меня не слушаешь, Эверт. Стыд пожирает их, он управляет ими. Нам не за преступниками надо охотиться – за стыдом, который ими движет.

– Все, Свен, времени больше нет. Пошли уже.

Свен Сундквист не двинулся с места. Он чувствовал, что Эверт раздражается все больше, но не обращал на это никакого внимания.

– Хильдинг Ольдеус думал, что знает, кем он был в глубине души. Он думал, что ни за что с этим человеком не хочет иметь дела. Он не желал узнать его поближе, это свое внутреннее «я». Потому что там, внутри, прятался стыд. Почему он этого так и не сделал?

Эверт Гренс вздохнул:

– Я не знаю.

– А может, дело и не в нем. Героин помогал, заглушал этот стыд. Все, что он знал, все, что ему нужно было, – впрыснуть его в вену, чтобы не чувствовать стыда.

Свен Сундквист взглянул на Эверта Гренса. Тот его не слушал.

Он уже шел вниз по лестнице.

– Слушай, Свен, ты меня, конечно, извини, но у нас там долбанутая с пистолетом вот-вот кого-нибудь пристрелит. Так что давай-ка…

Еще пролет.

Свен отставал на полшага. Эверт повернулся к нему, продолжая спускаться:

– Слушай!

– Да?

– Еще нужен переговорщик. Специалист по заложникам.

– Уже едет.

– Едет?

– Она сама потребовала.

Эверт остановился:

– Чего?!

– Я сам только что узнал. Когда звонил насчет подкрепления. Она велела одному из заложников позвонить в полицию. Он-то и рассказал, что там у них происходит. Она ведь по-шведски ни бум-бум. Да и по-английски не очень.

– Та-а-ак. И?

– Когда он все сказал, она дала ему листок бумаги с именем. Он прочитал. Бенгт Нордвалль.

– Бенгт?

– Да.

– С чего бы это?

– Понятия не имею. В дежурке подумали, что таким образом она дает понять, чтобы прислали Нордвалля. Я тоже так решил.

Эверт давненько не встречался с Бенгтом по службе. Кроме вчерашнего дня, там, на лестнице, перед разбитой в щепки дверью. И вот дня не прошло, а они увидятся снова. Он бы предпочел, конечно, чтобы это произошло в другой обстановке: завтрак в мокром от дождя саду вполне бы его устроил.

Они прошли через первый этаж. Несколько шагов по коридору, и они вышли к отделению неотложной помощи. Коротко поприветствовали врачей и сестер. Вышли на улицу, туда, где останавливаются машины «скорой», когда привозят пациентов, чтобы выгрузить тяжелые носилки и занести их внутрь.

Там их уже ждали свободные автомобили, которые затребовал Эверт. Времени прошло совсем немного, но Свен насчитал их штук четырнадцать, пятнадцатый как раз въезжал в автоматические ворота, все еще сверкая синим проблесковым маячком.

Эверт Гренс подождал еще минут пять. Теперь уже восемнадцать полицейских автомобилей стояли перед ним. Он достал карту Стокгольма и разложил ее на крыше ближайшей машины.

Все столпились у него за спиной, молча ждали, когда заговорит их грузный, неуклюжий, седой и хромой комиссар, державший голову немного набок с тех пор, как однажды его пытались задушить, которому сам черт был не брат, о котором ходили легенды – все они уж конечно их слышали. Однако до сегодняшнего дня ни один из них с комиссаром близко не сталкивался, а многие вообще его в глаза не видели. Зато знали, что большей частью он сидел у себя в кабинете и слушал Сив Мальмквист и мало кто имел право зайти в этот кабинет, а еще меньше было таких, кто этого хотел.

Они ждали. Он обернулся и молча посмотрел на них, прежде чем заговорить:

– Женщина захватила заложников. Недавно мы вынесли ее без сознания из квартиры ее сутенера. Ее лечили в этой больнице. Пока все просто. Пока все это нам не впервой.

Он огляделся вокруг. Они молчали, ловили каждое его слово. «Такие молодые, – подумал он, – сильные, красивые ребята, и вот чем им приходится заниматься».

– Но где-то после ланча дело осложняется – с таким мы никогда еще не сталкивались. Эта девка черт знает где умудрилась достать пистолет. Она, блин, еле двигается, одна рука в гипсе, а между тем уложила одним ударом охранника и потом спустилась в цокольный этаж, где расположен морг. Там она заперлась, взяв в заложники пять человек, которые находились в морге. А потом облепила их пластитом и позвонила нам.

Эверт Гренс говорил, и каждое слово его было тяжелым и веским. Перед ним стояли его коллеги, которых он прежде никогда не видел, а они, вероятно, никогда не видели его.

Он знал, что нужно делать каждому из них.

Он очистил вокруг морга еще больше пространства, чем раньше. У нее, похоже, полкило взрывчатки и детонаторы. Он отлично понимал, что это значит. И еще невесть сколько она могла где-нибудь припрятать. Черт ее знает. По дороге в морг она пересекла всю больницу, так что эта гадость могла быть где угодно.

Он приказал расширить кордон вокруг больницы. Не только подъездные пути к клинике, но и вообще все дороги вокруг были перекрыты, а еще Кольцевая от газонов Тантолюнда до асфальтовых площадок у школы Эриксдаля.

Через начальника полиции лена[14]14
  Единица административного деления, аналог района в сельской местности.


[Закрыть] он связался с Государственным полицейским управлением и предупредил, что примерно через шестьдесят минут может начаться штурм. Потом лично позвонил командиру спецназовцев Йону Эдвардсону (умный мужик, говорит по-русски, они встречались с ним, и не раз) и быстро ввел его в курс дела. А поскольку Бенгт Нордвалль уже приехал, в распоряжении Гренса были два переговорщика, владевшие языком, на котором сейчас речь пойдет о жизни и смерти.

Свен Сундквист стоял в двух шагах от Гренса. Он смотрел на своих коллег, которые столпились перед отделением неотложной помощи, слушая приказы комиссара.

Они были там. Все как один.

Напряженные, сосредоточенные, сплоченные.

Но только не он.

Он был где-то в другом месте.

В глубине души ему, откровенно говоря, было наплевать на то, что проститутка с другого берега Балтийского моря держала сейчас на мушке пять человек в белых халатах. Так уж им повезло – оказаться в морге именно тогда, когда Йохум Ланг на лестнице шестого этажа вытряс душу из Ольдеуса Хильдинга.

Он не имел ничего против своей профессии. Даже наоборот. Она была ему по душе, и каждое утро ему по-прежнему хотелось идти на работу. Разумеется, иногда ему приходило в голову: «А не заняться ли чем-нибудь другим?» Под «чем-нибудь другим» он подразумевал что-то, не связанное со взломами, кражами, изнасилованиями, что-то светлое и доброе. Но подобные мысли он душил в зародыше: помечтал, и хватит. Он – полицейский, и ему вовсе не хочется начинать все сначала в другой области.

Но сейчас его там не было. Там, с ними, с другими полицейскими.

Он хотел домой. Именно сегодня. Он был так сильно привязан к Аните и Йонасу, да и, в конце концов, он обещал. Сегодня утром, когда целовал их, сонных, в щечку, он шепнул, что будет дома сразу после ланча и они наконец попробуют зажить как настоящая семья.

И вот теперь его там не было.

Он отошел назад еще на несколько шагов, укрылся за машиной «скорой помощи» и позвонил. Ответил Йонас. Как обычно, малыш важно произнес свое имя и фамилию: «Привет, меня зовут Йонас Сундквист». Свен извинился, сказал, что ему очень стыдно, а Йонас в ответ заплакал и выкрикнул: «Ты же обещал!» – и Свен от этого крика и плача едва не сгорел со стыда. А Йонас сказал: «Я тебя ненавижу!» Потому что они с мамой сделали прекрасный торт, поставили свечи… Свен еще несколько мгновений стоял с протянутой, как у нищего, рукой, в которой лежала умолкшая трубка, и затравленно смотрел на Эверта. Тот шел в его сторону, окруженный коллегами, которые, получив приказ, быстро расходились по своим местам. Свен глубоко вздохнул, поднес мертвую трубку ко рту и прошептал: «Прости».

Было лето, июнь, а вокруг огромной больницы в центре Стокгольма высились железные заграждения. По ту сторону кордона радостно мигали, кричали и трещали камеры и микрофоны. Запахло беспорядками и кровью – тем, чем всегда можно заполнить выпуски новостей, пробудив угасший интерес телезрителей. Репортеры прибыли сюда следом за теми самыми восемнадцатью полицейскими автомобилями и теперь толпились вокруг, мешая сержанту в форме открывать и закрывать калитку – он выпускал из-за ограждения все еще продолжавший эвакуироваться персонал больницы. Эверт Гренс попросил пресс-службы полицейского управления и больницы устроить пресс-конференцию как можно дальше и, естественно, сказать как можно меньше. Ему нужно, чтобы в приемном покое и коридорах цокольного этажа, примыкающих к моргу, было тихо. Он не забыл, как в прошлом году два рецидивиста, которых в полиции знали как облупленных, засели на частной вилле, приставив ко лбу заложника крупнокалиберное ружье. Тогда один из репортеров шведского телевидения где-то раздобыл номер мобильного одного из этих гадов и немедленно позвонил ему с просьбой дать интервью в прямом эфире.

Он, однако, знал, что это бесполезно. Пусть даже дурацкую пресс-конференцию устроят у черта на куличках. Не поможет.

Прибалтийская проститутка, которую чуть не убили, а она, едва оправившись, захватила заложников, – это не просто сюжет. Это бомба.

Так что они будут толкаться там, пока все не закончится.

Штаб решили устроить в прозекторской. Два ординатора неотложки были свободны, потом к ним присоединился третий, и они здорово помогли: убрали стерильные штучки, все, что можно, сдвинули к стене и поставили вполне подходящие для работы столы, да еще и стулья раздобыли. В штабе обычно находилось от трех до пяти человек, так что места достаточно.

Эверт Гренс насел на начальника отдела продаж компании сотовой связи и, угрожая ему всевозможными карами, вытряс из бедняги номер телефона, по которому звонили в полицию сегодня в двенадцать тридцать три. Номер был корпоративный и зарегистрирован на имя старшего врача Южной больницы Густава Эйдера. Эти данные Гренс распечатал на цветном принтере и приколол к стене между двумя шкафами, рядом с телефоном морга.

Он сел за стол, которому предстояло на время операции стать его рабочим местом.

Ожидание длилось уже два часа. Гренс пил кофе из больничного бумажного стаканчика и по большей части помалкивал.

– Да. Прессует она нас.

Никто не услышал, как он это произнес. Будь это приказ или важная информация, он говорил бы громко, во весь голос.

– Одно из двух: или она четко знает, что делает, и вполне отдает себе отчет, что ее молчание для нас пытка. Или запал у нее прошел, она испугалась и ушла в себя. Боится пошевелиться.

Он допил последний глоток кофе из стаканчика, смял его, встал и беспокойно огляделся вокруг. Поодаль увидел Свена Сундквиста, который сидел в противоположном углу за разложенной каталкой, которую он использовал как письменный стол. Он только что закончил говорить по телефону.

– Это Огестам. Он сейчас встречался с Эрфорсом по поводу вскрытия Хильдинга Ольдеуса. Спрашивал, чем мы тут еще занимаемся, потому что, хоть и слышал про тревогу, даже представить себе не мог масштаб событий.

Эверт вышел на середину комнаты и со злостью швырнул смятый стаканчик о стену.

– Гусь прокурорский! Почуял, на чем можно выслужиться. А когда просили дать ордер на арест Ланга, что-то он не слишком торопился, гаденыш. Конечно, когда какого-то нарка замочил боевик мафии, это, ясен пень, еще не повод для интервью.

Не нравился Гренсу этот Ларс Огестам.

Ему в принципе не нравились все эти прокурорские мальчики – из молодых да ранних, в начищенных ботинках и с университетскими дипломами. Такие только под страхом смерти признают, что допустили ошибку или просчет. Впервые они встретились – и сразу вступили в конфликт – год назад, когда Огестам осуществлял прокурорский надзор за расследованием по делу о преступлении на сексуальной почве. Он тогда постоянно путался под ногами, хотя Гренс то и дело посылал его ко всем чертям. А потом у них были бесконечные стычки по поводу обжалования решения суда, и орали они страшно.

Эверт просто задохнулся от ярости. Он успел подумать, когда только вышел из пустой палаты Лидии Граяускас, что эта гнида, Огестам, наверняка уже пронюхал, что происходит. Понял, что это дело сулит ему, карьеристу хренову, и теперь он задницу вылижет кому надо и голым на столе станцует, лишь бы его заполучить.

Он продолжал метаться по комнате, как тигр в клетке, под ярким светом ламп, которые для операций были в самый раз, но сейчас его только раздражали. Он даже отмахнулся от них, точно это могло помочь.

– И с этой Граяускас то же самое.

Это произнес Свен. Он сидел в своем углу, положив руки на импровизированный стол. И даже не заметил, как Эверт отмахивался от ламп.

– Ты понимаешь, Эверт? Абсолютно то же самое, что и с Хильдингом Ольдеусом. Стыд. Вернее, подавленный стыд – вот что ею движет.

– Свен, я прошу тебя, не сейчас.

– Ты помнишь квартиру? Видел в ванной водку и прогипнол? Как ты думаешь, зачем? Все то же самое. Она убивала в себе себя. Душила свою совесть. Не могла осмелиться посмотреть себе в глаза.

Эверт Гренс демонстративно повернулся к Свену своим увесистым тылом и бросил через плечо:

– Сколько уже она там?

– Понимаешь, да? Ее насиловали раз за разом. Она все это ненавидела, но остановить не могла. И получалось, что она сама позволяет над собой издеваться. Получалось, что она – соучастница. Каждый раз она была соучастницей собственного изнасилования. И тогда она попыталась жить с этим стыдом в душе. Ну и, видимо, не сумела. Эверт!

Эверт Гренс повернулся к нему с озверевшим видом, стукнул ладонью по стене и заорал:

– Я спросил, как давно она уже там! Сколько времени эта девка размахивает пистолетом перед носом у пятерых людей! Ни в чем не повинных! Которые просто попались ей под руку! И я хочу получить ответ!

Свен Сундквист пару раз глубоко вздохнул и только потом взглянул на орущего на него начальника. Он помедлил еще несколько мгновений, потом посмотрел на часы, стоявшие на столе рядом с телефоном, и ответил:

– Со времени звонка в городскую дежурную часть прошел один час пятьдесят три минуты.

– А всего?

– Мы полагаем, что около двух двадцати. Охранник, которого она оглушила, уверен, что она смотрела утренние новости, потом пошла в туалет – это еще несколько минут, – вышла и отправилась в палату, где его и вырубила. Потом добралась до морга – это еще минут десять. Так что по моим расчетам выходит примерно два двадцать.

Гренс уставился на свои наручные часы и простоял так довольно долго.

– Два часа двадцать минут. В запертом помещении. С заложниками. И до сих пор не применила силу. Вызвала Бенгта, чтобы объясниться по-русски. И все. Сейчас просто тянет время. Она заставляет нас нервничать. Ну ладно. Теперь наша очередь.

Эверт Гренс, создавая в Южной больнице штаб по освобождению заложников, оставил при себе Свена Сундквиста. Он также созвонился с одним из четырех командиров спецназа, Йоном Эдвардсоном. Кроме того, вызвал к себе заместителя начальника отдела по борьбе с преступностью Херманссон. Это была та самая женщина с жестким сконским выговором, которую тогда на допросе пытался оскорбить Ольдеус Хильдинг. Он назвал ее легавой сучкой, а она, не поведя и бровью, отвесила ему здоровенную оплеуху. Так что Гренс знал, что характер у нее еще тот. Он знал также ее добросовестность и дотошность.

Выходит, ядро рабочей группы у Эверта уже было.

Он перевел взгляд на Херманссон, которая сидела за другим концом импровизированного стола Сундквиста и раскладывала там свои папки.

– Так. Позвони-ка в «Водафон». Я там уже вправил мозги их шефу, так что он готов сотрудничать. Пусть перекроют ей связь. Переключат мобильный, которым она воспользовалась, только на входящие звонки. И то же самое пусть сделают на местной телефонной станции со стационарным телефоном, который установлен здесь в морге.

Она понимающе кивнула. Женщина, что говорила только по-русски и размахивала оружием, не сможет больше связаться с кем бы то ни было. Теперь разговаривать с ней будут они сами, когда сочтут нужным.

Эверт Гренс подошел к бойлеру, который кто-то сюда принес, взял из стопки пластмассовый стаканчик, наполнил кипятком и высыпал туда сразу три пакетика растворимого кофе.

– Теперь мы заставим ее понервничать. Мы будем решать, кто с кем и когда будет говорить. Теперь она будет ждать нас.

Никто ему не ответил. Да он и не ожидал.

– А Бенгт? Он где?

Бенгт пытался ее удержать. Он пытался обхватить ее руками, но не смог, и она вывалилась из машины прямо под колеса.

Двадцать пять лет. Скоро. Он рядом.

Вся эта возня с моргом закончится.

И тогда – он возьмется за Ланга. У него свидетель есть, там, наверху, на шестом этаже. Теперь Ланг сядет надолго.

За Анни.

Свен показал куда-то в сторону двери:

– Бенгт там, в приемном покое. Сидит на диване с оставшимися пациентами неотложки.

Эверт молча посмотрел в дверной проем, куда показывал Свен. Он помедлил, а потом сказал:

– Приведите-ка его. Пора. Через полчасика поставим спецназовцев в коридоре у морга. И попытаемся установить первый контакт.

Бойлер сердито зафыркал. Эверт снова подошел к нему, наполнил следующий стаканчик и принялся яростно размешивать кофе. Едва он пригубил коричневую жижу – не слишком ли горячо, – как на шкафчике с медицинскими инструментами зазвонил телефон.

Херманссон не успела связаться с телефонной компанией.

В дежурной части увидели определившийся номер и, согласно инструкции, направили сигнал в штаб.

Эверт Гренс взял трубку. Он держал ее в руке и смотрел на определитель. Она позвонила первой.

Он стоял, не двигаясь, не снимая трубку.

Считал звонки.