Текст книги "Последний из чародеев (СИ)"

Автор книги: Анатолий Бочаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Он уже взрослый, Ричард.

– Двадцать два года – это разве взрослый? Он поздний ребенок, избалованный к тому же. Гледис совсем не следила за ним, пока я занимался делами. Теперь я боюсь однажды увидеть, что он ходит за Финниганом хвостом, и повторяет его бредни про нашу избранность.

– Надеюсь, ты не пытаешься на него давить?

– Я все же не дурак. Буду давить – Патрик точно уйдет к нашим врагам. Поэтому я просто устранился из его жизни, – усмешка Ричарда была кривой. – Пусть думает сам. Пусть сам решает, кто прав – его рассыхающийся от дряхлости отец или мои прекрасные и обаятельные оппоненты. Вот только боюсь представить, что выбор Патрика окажется в итоге не в нашу пользу. Доводы Финнигана основаны на логике и здравом смысле, а мои доводы – на наивной вере в то, что люди, однажды уничтожив наш мир, не сделают это во второй раз.

Катриона вспомнила Патрика Айтверна, которого не раз встречала в Тарнарихе прежде. Улыбчивый юноша, всегда приветливый к ней и дружелюбный, он не казался на первый взгляд человеком, способным предать дело своего отца. Однако леди Кэйвен прекрасно понимала, что именно такие открытые и приветливые молодые люди охотно могут стать непримиримыми фанатиками ради воплощения своих собственных идеалов. И они легко могут оставить родную семью, если посчитают устремления этой семьи неправильными.

– Пошли внутрь, – сказала она наконец. – Я и правда замерзла.

– Пошли, – согласился Айтверн, подавая ей руку. – Нас ждет долгая ночь.

Глава вторая

Шпаги столкнулись, разлетелись, столкнулись снова. Высокий беловолосый юноша, одетый в расстегнутую на груди рубаху, рассмеялся. Напряг мускулы, усилив нажим. Его более субтильного вида противник сделал шаг назад, будто отступая – а потом резко дернул кистью, выкинул вперед плечо и, пробив выставленный блок, остановил острие своего клинка у самой груди товарища.

– Неплохо, Патрик, – юноша с белыми волосами осторожно отвел кончик вражеского клинка своим. – Я зазевался.

– Я понял, – названный Патриком кивнул, – со мной поначалу все зевают.

– Не люблю быть как все.

– Так не будь, Остин, – Патрик Айтверн широко улыбнулся. – Твой отец все равно что король, значит ты – принц. Полагается ли принцу верить чужим домыслам? Если про меня говорят, будто я необученный заморыш и лишь потому сторонюсь поединков, стоит ли настолько доверять молве?

– Я тебя понял. Вина?

– Можно. Красного. Неразбавленного. Густого как кровь, – улыбка молодого Айтверна стала шире.

У сына лорда Айтверна были аккуратно подстриженные волосы соломенного цвета, едва прикрывавшие уши, и глубоко запавшие светло-серые глаза. Был он весь каким-то худощавым и тонким, хотя и жилистым. Носил, как правило, зеленые камзолы, иногда с украшающим их золотым шитьем, выходил в общество без меча, с одним лишь длинным кинжалом у пояса. Посвященный в рыцари самим королем Грегором, Патрик недавно вернулся из Либурна, куда ездил с дипломатической миссией. Как и все дворяне Домов Крови, Патрик Айтверн владел искусством чародейства, однако, в отличие от большинства своих родственников, уделял магии не слишком много времени, пройдя лишь курс базового обучения в стенах Академии Конклава.

Куда больше магии наследника Драконьих Владык интересовали дела светские. Пока глава дома Айтвернов заседал в Верховном Совете чародеев, его сын представлял семейные интересы в королевском сенате, куда, помимо членов магических семейств, входила также обычная аристократия, а также влиятельные негоцианты и банкиры. Приняв кресло сенатора, уступленное ему Ричардом Айтверном год назад, Патрик уделял много времени парламентским дебатам – и потому не понаслышке знал настроения в королевстве. Вчерашний вечер выдался особенно показательным в этом смысле. Ему пришлось выслушать много нелестного как о Конклаве, так и о своем отце.

– Не витайте в своих размышлениях, молодой человек, – сказал Остин Фэринтайн раздраженно. – Прошу к столу, вино стынет.

– Это же не глинт, как оно может стынуть?

– Такое выражение, – пожал Остин плечами. – Ты будешь пить или мечтать?

– Пить. И мечтать.

Фэринтайн и Айтверн расположились в саду столичного дома, подаренного Остину его отцом, лордом Финниганом. За столом под раскидистыми липами, на берегу покрытого кувшинками пруда, их ожидал приготовленный слугами ланч. Патрик отхлебнул вина, зажмурился, ожидая, пока голову начнет сладко кружить. Пьянел молодой Айтверн обычно быстро, куда быстрее своих товарищей, однако до скотского состояния никогда не допивался. Его рассудок хотя и плыл под воздействием выпитого, однако до конца не терялся. В последние недели Остин Фэринтайн часто видел приятеля подвыпившим – но ни разу вусмерть упитым. Даже речь не сбивалась ни разу, разве что становилась как-то по-особенному ядовито-размеренной. Вот и сейчас Патрик Айтверн решительно взялся за бутылку с вином, наливая себе. На друга он почти не смотрел.

– Так о чем ты все же задумался, тварь крылатая? – Фэринтайн, как повелось между ними, держался грубовато и свойски – почти в полушаге от явного фола. Аристократу такое поведение не пристало – но эринландцы полагались при заносчивом иберленском дворе варварами, и наследник лордов Вращающегося Замка охотно этой репутацией пользовался. Даром что получил стараниями отца лучшее образование, которое только можно было представить.

– Задумался я о многом, – не поддержал предложенного другом легкомысленного тона Патрик. Поднял бокал, чуть прищурясь, рассмотрел вино на свет. – Ты смотрел последнюю пьесу Бренсона?

– "Гидеона"? Был трижды в "Молнии", все пытался понять, что публика в нем находит. До конца и не понял. По мне так, это рабская перепевка какой-то дремучей классики. Расхожий сюжет, штампованные образы. Только нынешние невежды, падкие на все современное, могут полагать такую пьесу волнующей.

Патрик Айтверн продолжал, как зачарованный, смотреть на вино, даже не скосив взгляда в сторону друга.

– Напомните мне, пожалуйста, сюжет этой пьесы, лорд Остин.

– Было б что напоминать. Юноша возвращается в родовой замок после учебы за границей, узнает, что его отец втянут в заговор против правящего короля и фактически лишил его власти. Видит в этом измену, вступает в контр-заговор вместе со сторонниками монарха, так как полагает их дело более правым. Начинает интриговать против собственного родителя. Тот, конечно, подозревает Гидеона в двойной игре – но юноша прикидывается помешавшимся, чтоб избегнуть обвинений отца. Веселит двор всевозможными дурацкими выходками, а сам потихоньку собирает слухи и сплетни. Когда сторонники законного государя поднимают мятеж против узурпатора, Гидеон убивает собственного отца, а потом, не в силах жить с этим, бросается на кинжал. Все тонут в крови, умирает даже какая-то девица, в которую герой был влюблен. Я не сторонник подобного драматизма, Патрик. Он кажется мне надуманным. Жизнь никогда не бывает такой трагической, какими бывают романы и пьесы.

Патрик залпом выпил бокал:

– Разумеется, Остин. Жизнь трагичнее стократ.

– Рассуждаешь как нищенствующий ритор. Сборник твоих стихов, кажется, выходит в июле?

– Анонимно, разумеется. Семейное имя стоит славить победами на поле брани и политики, а не порочить дурными виршами.

– Я читал вирши и дурнее – подписанные именами прикормленных королевой борзописцев.

– В отличие от них, я уважаю себя хотя бы слегка, – молодой Айтверн потянулся к бутылке вина, наполнил бокал во второй раз, выпил, все так же, одним глотком.

– Да что с тобой, пьешь, будто упиться решил, а еще и четырех пополудни нет. Мне твоей матери твой храпящий труп с носильщиками отсылать?

– Ваша обо мне забота, лорд Остин, до крайности трогательна.

Остин Фэринтайн не ответил. Тоже сделал глоток, пристально глядя на Патрика. До Айтверна, казалось, было сейчас не достучаться – хоть духовой оркестр на лужайке заиграй, все равно голову не повернет. Молодой иберленский аристократ пил вино как воду, выглядел не то захмелевшим, не то и впрямь с открытыми глазами грезящим. Мысли Патрика в самом деле гуляли где-то далеко. То во вчерашнем вечере, то вообще непонятно где.

– Ты был вчера в сенате, – сказал наконец Остин.

– Был. Я там дважды в неделю бываю.

– Я не был. Но мне говорили, что случилось. Брат рассказал. Хотел бы, однако, узреть это все воочию.

Айтверн откинул голову на спинку кресла, прикрыл глаза:

– Тогда напряги воображение, любезный друг. Представь Алмазную залу Эбонитового Дворца, представь все это великолепное общество, собравшееся на скамьях ее амфитеатра. Лорды в сюртуках и камзолах, с тростями, украшенными изумрудами и рубинами, с перстнями, от пламени чьих бриллиантов меркнет свет перед глазами. Представь там владельцев рудников и лесопилок, торговцев пряностью и шерстью, хозяев фабрик и мануфактур. Весь высший свет нашей великой столицы. И все эти люди кричат, спорят, брызжут слюной. Докладчики поднимаются на трибуну, трясут кулаками, сверкают молниями сквозь монокли. И все орут об одном. Конклав узурпировал власть в государстве – во всех государствах, что уж греха таить. Конклав предал интересы короны. Конклав не дает нам – им – развиваться, Конклав отказался передать построенную им энергетическую станцию в ведение магистрата. А ведь строилась эта станция на золото из нашей казны, напоминают они. И что же, Конклав дарит в наши столичные дома искусственный свет и проточную воду, как подачку, но может забрать ее в любой угодный ему момент? Конклав предоставляет нам машины, при помощи которых наши рабочие изготавливают товары на продажу, но он же берет деньги за этими машинами пользование. Разве это справедливо, кричали они. Из Домов Крови на заседание явился я один, мне и приходилось отдуваться за всех.

– Твой отец сотню раз заявлял, что понимает их душевную боль.

– Именно. Заявлял, но разве его обещания хоть слегка изменили положение дел? Нет, и это бездействие дома Айтвернов вызывает у сената еще большую ярость. Меня потребовали к ответу. Спрашивали, сколько еще мы будем кормить Иберлен пустыми надеждами, тем временем все крепче стискивая поводок на их шеях. Мануфактурщики были в ярости, а лорды их поддержали. Главным злом же они видели нас, Айтвернов. Войдя в доверие к королю, собрав вблизи его дворца совет волшебников, пестуя магию, мы, дескать, тем самым забрали себе всю власть. Сделали тоже самое, что стремился некогда сделать Повелитель Бурь – только посулами и подкупом, не огнем и железом. Я думал, кто-то и вовсе крикнет, что пора развешать проклятых эльфов на осине, как в прежние дни.

– Но ты отболтался.

– Разумеется. Наговорил какой-то ерунды. Обещал выступить перед Конклавом. Заступиться за интересы обычных, – Патрик хмыкнул, – не наделенных искусством магии смертных. Обычная чушь.

– Ленард сказал, за такую речь полагается награждать званием первого министра.

– Ленард преувеличивает. К тому же, я чародей, а если чародей станет в нашей стране еще и первым министром, все лорды закудахтают, что Тарнарих превращается в Таэрверн. Не обижайся, Остин, но после того, что выкинул твой отец, отношение к нам только ухудшилось.

Остин сделал паузу. Размешал ложечкой шоколадный десерт. Неторопливо, с неожиданным для себя изяществом, отправил порцию в рот.

– Мой отец, – сказал Фэринтайн осторожно, – говорит, что твой отец не совсем прав. Я к Совету еще не допущен, но дома слышу, как ты понимаешь, всякое. Мой отец полагает, что заигрывать с ними – неправильно.

– Заигрывать? – Патрик чуть прищурился. Пил он не закусывая, и присутствие на столе десерта игнорировал.

– Возможно, я подобрал неверное слово. Но посуди сам. Что делает твой отец? Он ужом выкручивается, лишь бы придтись по душе сенаторам и купцам. Он говорит: "мы, маги, лишь слуги королевства, защитники против северной тьмы". А еще обещает им всем электричество и водопровод. Звучит прекрасно, но не слугу они в нем видят. Они видят двуличного сеньора, который задабривает своих крепостных красивыми посулами и объедками с господского стола. Пока они запрягают в свои кареты лошадей, а мы летаем по небу на металлических птицах, о каком служении может идти речь? Разумеется, они хотят равенства. Хотят наших технологий. Хотят иметь собственных ученых. Хотят иметь открытый университет. Вот только когда они это получат, мы им будем уже не нужны.

– Даже все университеты мира не подарят им магии, Остин.

– Не подарят. Но так ли она им нужна? Не на магии основано могущество Конклава. У наших эльфийских предков была магия, однако они сидели в своих полых холмах и не казали из них носа наружу, пока Антрахт правил миром. Миром владеют лучевые пушки и тектонические бомбы, геликоптеры и шагоходы, а не магия. Технологии позволяли солнецеликим управлять Землей. Конклав разграбил несколько уцелевших от Антрахта складов, и потому все Срединные земли смотрят нам в рот. Но что мы можем без этих игрушек? Ты, Патрик, или я, или наши отцы?

Патрик помолчал.

– Ты знаешь, магия не мой конек, – сказал он наконец.

– Вот именно. Но тебя учили телекинетическому удару. Как всех нас. Если надо, мы можем сбить с ног четверых противников. Или переломать кости одному. Отец может сжечь пару негодяев огнем, если те на него нападут, или сделать так, чтоб кровь в их жилах замерзла, или сердце остановилось. Ты тоже можешь, если постараешься, хотя наверно с большим трудом, чем он. Слишком много сидишь в своем сенатском кресле, и слишком мало занимаешься в Башне. Но это предел наших возможностей, Патрик. Поставь против нас десять стрелков с лучеметами – и нам конец. И пока люди с ружьями служат в наших Домах, мы диктуем миру законы. Отдадим это оружие миру – нас не станет. Скорее всего, от нас просто избавятся. Зачем колдуны, если есть наука? Одного чародея нужно учить годами. Простому солдату дал в руки разрядник, и никакое колдовство не поможет.

– Так говорит твой отец?

– И не только так, но и так тоже. Да я и сам могу кое-что подумать. Рассуди сам, что предлагает нам сделать твой лорд Ричард Айтверн – передать людям единственное преимущество, которое нас от них отличает. Что нам делать потом? Бежать к родственникам, за Каскадные горы? Не думаю, что мы сильно там нужны.

Патрик открыл глаза, которые до того с минуту держал закрытыми. Посмотрел на Остина внимательно:

– А как бы поступил ты, имей ты возможность решать?

Молодой Фэринтайн смешался:

– Вот уж не знаю. Языком болтать все горазды, сам понимаешь. Отец говорит, довольно показать шавкам из сената и гильдии их место. Он вроде и прав, да что-то мне кажется, уже поздно махать руками. Здесь, говоря языком Древних, поможет только ковровое бомбометание. Но я не думаю, что у нас наберется достаточно бомб, чтоб закидать ими всех наших недругов. Если к стенам Башни подойдет обезумевшая толпа, наши лучевые пушки и трети ее числа не выкосят, я полагаю. У нас нету своих заводов, Патрик, чтобы изготовить на них подобное оружие, у нас нету инженеров и не хватит рабочих. За триста лет все, что мы успели – выкопать из земли те сокровища, что Антрахт нам оставил, и научиться ими пользоваться. Мы играем чужим наследием. Станки и турбины – все, что мы начали производить сами. Нам не собрать лучевого ружья или новый орнитоптер. Для этого нам нужны люди, много людей. – Фэринтайн усмехнулся. – Это замкнутый круг, Патрик, как ты понимаешь. Оружия, которым мы располагаем, не хватит, чтоб удержать власть – а новое оружие не собрать без тех, кто желает нас власти лишить. Тебе не кажется, что работа Конклава немножечко зашла в тупик?

– И как и все, ты не видишь решений.

– Не вижу. Извини. Видел бы – не с тобой тут сидел, а возглавлял Совет.

– Что ж, – Патрик усмехнулся. – Я подумаю над этой проблемой. Если что-то придет в голову – сообщу. Ну а пока, мой друг, не желаете ли вы малость отвлечься от столь важных государственных дел? У меня есть два билета в "Молнию", на первую в этом сезоне постановку "Арендии". Модная мартхадская комедия, полагаю, она развлечет вас лучше, чем бренные писания престарелого Бренсона. Сегодня играет и поет Марта Алехто, и мне была обещана встреча с нею за кулисами, после пятого акта.

– Соблазняешь меня знакомством с популярной певичкой?

– Мне скучно сидеть в зале без товарища.

– Там будет весь бомонд.

– Будет, – Патрик чуть помедлил, – включая половину сената, а также их сыновей и жен. Полагаю нам, проклятым эльфам, в эти дни разумнее держаться вместе.

– Только не говорите, уважаемый потомок Драконьих Владык, будто вы боитесь, что без моей защиты вас там закидают гнилыми овощами.

– Дело не в этом, – Айтверн поморщился. – Ты наследник второго, если не первого, дома в Эринланде. После моей вчерашней речи мне будет прагматично выйти в свет в компании столь значимой персоны. Это покажет здешним наглецам, какие позиции я занимаю, и заставит их задуматься, что их ждет, если будут перечить мне или моему отцу.

– Будь здесь мой отец, – Остин одобрительно цокнул, – он бы сказал, что ты встал на верный путь.

– Для меня, безусловно, важно мнение твоего отца, но куда меньше, чем свое собственное, – Патрик очаровательно улыбнулся и встал. Держался он ровно, несмотря на то, что расправился с бутылкой вина менее чем за час. Лишь глаза у него чуть нездорово блестели, а щеки раскраснелись.

В свою очередь вставая из-за стола, Остин подумал, что не так уж хорошо знает этого человека, на самом-то деле. Несмотря на все их пока недолгое приятельство. В Тарнарихе Остин Фэринтайн находился чуть менее трех месяцев. Сюда он приехал по распоряжению отца. Лорд Финниган заявил, что пора его сыновьям "выбраться из таэрвернской затхлой берлоги" и приобщиться к высшему свету Срединных земель, собравшемуся здесь, вблизи Башни Ренессанса. Герцог Фэринтайн поручил Ленарду и Остину завести как можно больше полезных знакомств среди местной аристократии. Конечно, знакомство с Патриком Айтверном нельзя было не назвать полезным.

Сын герцога Ричарда Айтверна, он являлся наследником одного из самых влиятельных иберленских семейств. Конечно, те же герцоги Эрдеры или Тарвелы тоже пользовались определенным влиянием, заседая в местном парламенте – но именно Айтверны владели силой магии, будучи первым и самым могущественным из иберленских Домов Крови, как назывались семьи, наследующие дар колдовства.

Три столетия назад все здешние земли принадлежали сидам – странной долгоживущей расе, похожей на людей своим обликом, но не имеющей с ними общих корней. Одним из самых влиятельных знатных родов этой расы был дом Айтвернов – дом, как их еще называли, Драконьих Владык.

Зажженный Древними великий огонь опалил землю – уничтожил города, рассеял народы, иссушил моря. Прежние нации оказались истреблены, языки – забыты. Гаэлы оказались одним из немногих старых племен, переживших столетия тьмы, пока твердыни тогдашних империй лежали в развалинах. Сиды вышли из своих холмов, где обитали прежде, почитаясь легендой. Заявили права на север, изгоняя с него людей. Исцелили его раны – но не смогли этой страны удержать.

Ибо после завершения Великой Тьмы люди вернулись из южных земель, заставив потесниться эльфов и заново заселяя территорию, что стала в итоге Иберленским королевством. Айтверны встали на сторону человечества, со всем радушием приняли смертных в своих владениях – и сделались в итоге первыми из вассалов тарнарихских королей. Правящий дом Карданов оказался связан с Айтернами узами дружбы, не раз скрепленной брачными союзами.

Когда иные из тогдашних повелителей фэйри выступили против юного Иберлена, желая уничтожить его – Айтверны поддержали Карданов, отогнав своих сородичей на далекий север, за Каскадные горы. В те годы род людской пребывал в дикости – но Айтверны первыми выразили желание возродить наследие давно погибшей Империи Света. Именно они созвали впервые совет чародеев и долгие годы возглавляли и направляли его. Именно они говорили, что долг Домов Крови – стать опорой, которая поможет подняться человечеству из хаоса и разорения последней тысячи лет.

И именно их, еще тогда, в Таэрверне, старый лорд Финниган обозначил сыновьям главными противниками семьи Фэринтайнов. "Ричард упрямый болван, – говорил лорд Финниган, упрямо хмурясь. – Он верит, что достаточно передать разработки наших ученых невежественным тупицам, называющим себя королями и графами, и на свете сразу наступят порядок и мир. Прежде такая наивность нередко оказывалась преступной и влекла за собой ужасающие последствия. Я не думаю, что смогу договориться с Ричардом, но в Совете он пользуется определенным влиянием. Попробуйте встретиться с кем-то из его окружения, найти с этими людьми общий язык, передать им мои доводы – возможно, это будет полезно. Ведь полезно бывает иметь союзников во вражеском стане". Лорд Финниган всегда предпочитал откровенность и прямоту, и наказ сыновьям дал ясный. Этот наказ Остин и постарался исполнить, оказавшись в Тарнарихе.

Сделать это оказалось совсем несложно. Единственный доживший до совершеннолетия прямой наследник Ричарда Айтверна, юный Патрик, вел активную светскую жизнь, и охотно свел знакомство со вторым сыном герцога Фэринтайна. Несколько раз молодые люди ходили вместе на конские бега, посещали картинную галерею, совершали променад по бульварам иберленской столицы, а сегодня, ни свет ни заря, Патрик и вовсе явился к Остину в гости. Юный Айтверн принялся пить и жаловаться на парламентские дрязги. Пользуясь случаем, Остин Фэринтайн с готовностью излагал ему взгляды своего отца, исполняя полученный от лорда Финнигана приказ – однако в голову постоянно лезла навязчивая мысль, что как он сам осторожно изучает Патрика Айтверна, норовя войти ему в доверие, так и Патрик Айтверн изучает его.

Наследник Драконьих Владык казался приветливым и открытым. Он доверительно делился своими наблюдениями о разных житейских происшествиях, непринужденно перескакивая с политики на поэзию и драматургию и обратно, и видел, казалось бы, в молодом Фэринтайне доброго товарища. Однако иногда, совсем редко, когда Фэринтайн становился вдруг рассеянным, хмельным или слегка задремавшим, взгляд Айтверна на долю секунды делался вдруг внимательным и цепким, неотрывно наблюдающим за ним. Один раз Остину даже почудилось, верно с перепою, что зрачки приятеля, отражая горящий в камине огонь, становятся узкими и вытянутыми, как кошачьи.

Или драконьи.

Фэринтайны – не люди. Породнились с людьми, живут как люди, старятся лишь на каких-то сорок лет позже людей, но все же не люди. Высокие сиды из Дома Единорога, выходцы из Волшебной Страны, они отличаются от простых смертных самой своей внутренней сутью. Но и Айтверны – тоже не люди. Даже среди наделенных магией Домов Крови Айтверны держатся особняком. Они происходят от драконов – так говорят сказки. Остин Фэринтайн совершенно не знал, что это означает на практике, происходить от дракона. В крылатого монстра ни Патрик, ни его отец оборачиваться явно не умели. Но нечто чуждое в них все равно чувствовалось.

Когда молодые люди забирались в ожидавшую их у входа в особняк карету, Патрик Айтверн пошатнулся на ступеньке и едва не упал, не поддержи его за локоть слуга. В этот момент ощущение исходящей от него чуждости уменьшилось. Но лишь ненамного.

– Кто утром пьет, тот к вечеру есть пьяный, – процитировал Остин строчку из монолога Клавдии в третьем акте "Феерии". Патрик в ответ лишь поморщился и принялся набивать трубку табаком.

Заморские товары, подобные этим странным толченым листьям, а также кофе и шоколаду, лишь недавно вошли в быт тарнарихской аристократии. Их привозили из далекого королевства Медос, лежавшего на западных рубежах бывшей Империи Света, по баснословным ценам. Против шоколада Остин ничего не имел, как и против горького кофейного напитка, оставлявшего по себе чувство приятной взбудораженности, а вот курение листьев табака казалось ему странной привычкой. Едкий дым забивался в ноздри и вызывал желание чихать. Патрик курил, однако, невозмутимо, временами поглядывая в окно.

Ехать до "Молнии", наиболее богемного городского театра, куда пускали лишь самую приличную публику, было недолго – минут пятнадцать от силы. За это время Остин вволю успел налюбоваться местными видами, уже даже немного наскучившими. Дома здесь строили, безусловно, красивые – с изящными фронтонами, с подпирающими портики колоннами, с прихотливой лепниной и тонкими баллюстрадами. В последние годы таэрвернский Верхний Город тоже начали украшать подобными зданиями – но до здешнего роскошества им было еще далеко. Каждый дворянин словно бы пытался перещеголять товарища, построив себе куда более роскошный дворец, чем имевшиеся у соседей по кварталу. В некоторых домах было и вовсе по четыре, по пять этажей. На улицах было людно и шумно – проносились экипажи, спешили прохожие. Самый большой город континента, Тарнарих по последней переписи насчитывал девятьсот тысяч жителей, а скольких приезжих, рабочих и бродяг, ютившихся в ночлежках нижних кварталов, эта перепись не учла?

За изысканной оберткой Тарнарих скрывал в себе зловонное нутро, и Остину было страшно представить, сколько бедняков работает впроголодь в здешних мастерских и фабриках ради того, чтоб высокие лорды содержали свои усадьбы в подобающей им роскоши. Конечно, в Эринланде аристократы тоже пользовались трудом верных им вассалов и арендаторов – но до такой степени изнеможения, как тут, их не доводили. Улицы окраин Тарнариха полнились измученными, исступленными людьми. "У цивилизации есть своя темная сторона", с усмешкой говорил лорд Финниган, и теперь Остин хорошо понимал правоту отца.

Когда карета проезжала из черного гранита сложенное здание сенатского дворца, пятном ночи темнеющее на фоне окрестных беломраморных особняков, Патрик высунулся из окна экипажа и выпустил прямо в сторону величественного фасада густое кольцо дыма.

– Лорд Айтверн, я слышал, эта смесь вредна для здоровья, – не удержался от замечания Остин. Сарказм помогла ему избавиться от невеселых мыслей. – Семейный лекарь предостерегал нас с братом против подобных пристрастий, – прибавил он с неодобрением.

Патрик поглядел на Фэринтайна рассеянно:

– А вино и бренди, что ты употребляешь каждый вечер, безусловно полезны?

– В разумных количествах.

– В разумных. Представь, я по обычаю своих предков выдыхаю огонь, – Айтверн отряхнул от пепла золотистой ниткой расшитые белые манжеты камзола. – Следовать же семейным традициям – разумно?

Остин предпочел промолчать. Он почувствовал внезапную усталость. Ему говорили, что Айтвернам свойственен ернический до невыносимости нрав, и этот мальчишка, кажется, в полной мере подтверждал россказни о своем семействе.

На мгновение молодому Фэринтайну стало невесело. Как ни крути, при Айтверне он исполнял роль не то соглядатая, не то шпиона – и не мог сказать, что подобное занятие так уж ему по душе.

– Не нужно заранее грустить, – улыбнулся Патрик, будто почуяв настроение друга. – Мы все же едем на комедию, не на драму.

Остин только и смог, что усмехнуться в ответ.

Украшенная фонтаном площадь перед "Молнией" уже полнилась собравшимся на популярный спектакль народом. От размалеванных гербами карет рябило в глазах, лорды и леди в роскошных костюмах и платьях, окруженные гвардейцами и лакеями, выбирались из экипажей, чтоб присоединиться к собравшемуся здесь блистательному обществу. Сверкали драгоценные камни на дорогих нарядах, опускались и взлетали веера, темнели причудливые маски, скрывая лица некоторых предпочитающих сохранить инкогнито особ.

При виде Патрика многие из явившихся в театр лордов менялись в лице, будто увидев кого-то, кого увидеть здесь и сейчас отнюдь не желали. Молодой Айтверн лишь усмехался. Учтиво целовал тонкие руки дамам, кланялся кавалерам. Его манеры оставались в высшей степени безукоризненными, лицо – приветливым, взгляд – ровным.

– Леди Деран? Какая чудесная встреча, вам идут лиловый и сиреневый. Придерживайтесь этих цветов и дальше, они будто скрадывают ваш степенный возраст. Лорд Рокстон? Чудесная трость, и волчья голова вырезана изумительно. Уверен, все ваши враги трясутся от страха – вернее, чем от мечей ваших воинов. Лорд Пэтчер? Вы уже почти не хромаете и не трясетесь после той подагры. Не иначе, выписанный из Мартхада лекарь знает свое дело весьма хорошо? – от каждого отпускаемого Патрика комплимента веяло насмешкой, подчас неприкрытой. Насколько Остин Фэринтайн привык считать себя наглецом, сейчас его спутник будто вознамерился его перещеголять.

"Патрик все же зол после вчерашних дебатов, – понял эринландец. – И зол настолько, что уже не имеет сил это скрывать. Если кто-то из присутствующих окажется достаточно смел, чтоб вызвать чародея Конклава на дуэль – щенок будет этому только рад". Фэринтайн порадовался, что сам явился в театр при мече – будет одолжить Патрику, если того все же вызовут на бой, а то носимый молодым Айтверном кинжал выглядел слишком уж несерьезно.

Поднявшись по ведущим в вестибюль "Молнии" широким ступеням, отпуская один за другим оскорбительные комплименты встречающимся по пути благородным дворянам, сын лорда Ричарда едва все же не сбился с шага, когда путь ему преградил прямо в дверях высокий сухопарый старик, держащий ладонь на рукояти кавалерийского клинка.

– Герцог Тарвел, – голос Патрика остался невозмутимо любезным, однако определенное напряжение в нем чувствовалось, – вот уж не ждал обнаружить в вас поклонника драматургии.

– Я, возможно, и не любитель всех этих фривольных сценок, – сообщил Железный Лорд Стеренхорда, один из самых влиятельных дворян Иберлена, сухо, – но раз уж к ним питают склонность мои друзья и соратники, было б неразумно не посмотреть, что за модное зрелище затмило им разум.

– Разумно, – Патрик изысканно поклонился, – кто не идет в ногу с новым веком, тот неизбежно будет им похоронен.

Джеральд Тарвел посмотрел на Айтверна внимательно и строго:

– Вы сторонник двусмысленных трюизмов, как о вас и говорят, юный сэр.

– Всего лишь слежу за языком, дабы тот не заржавел, – тон Патрика сделался слегка натянут. – Это ведь тоже в своем роде клинок, сэр.

– Возможно, – голос герцога Тарвела был холоднее, чем льды на вершинах Каскадных гор, – однако осмелюсь себе заметить, сударь, в мои молодые годы благородные господа предпочитали пользоваться настоящими мечами – теми, что висят у пояса, а не теми, что болтаются между зубов. При вас же я не вижу ни меча, ни сабли – только лишь дагу. Вы ей, небось, баранину режете на банкетах?

– Я вообще ношу с собой эту железку только приличия ради, – Патрик неожиданно расслабился, словно ощутил себя наконец в привычной себе стихии. – Вы уж простите великодушно, герцог Тарвел, сознаю, вам непросто будет принять подобное. Однако век меча и секиры минул – и минул, я надеюсь, безвозвратно. В дни вашей молодости судьбы мира решали сталь и огонь, требюшет и атака рыцарской конницы. Теперь миром правят хартии и альянсы, перо и чернила, соглашения и договоры. В этих делах я такой же умелый генерал, как вы были в своих. Вот только ваше время прошло, а мое – настает.