Текст книги "Роковая точка «Бурбона»"

Автор книги: Анатолий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Только одни США, отгороженные от Европы океаном, понесли наименьшие потери, а где-то даже получили политический и экономический выигрыши. Эти заморские пуритане при минимальных потерях в войсковых операциях на Западном фронте максимально чего обрели. Действительно, они подняли многое в своей экономике через расширение военных заказов, дополнительного создания рабочих мест, трофейного вывоза на родину высоких немецких технологий и создавших их мозгов. Главные же поверженные и победители – Германия и Советский Союз – барахтались в хаосе развала, разрухи и истощения.

Он знал, что американское политическое руководство взяло курс на жесткую и долговременную конфронтацию с его страной – Советским Союзом с целью дальнейшего ослабления и углубления его «экономической немощи», которая явилась следствием такого военного урагана, каким была Великая Отечественная война. Этот огненный смерч практически уничтожил всю промышленность на его европейской части.

И все же у офицера шла долгая и бурная реакция борьбы мотивов: предложить свои услуги американской стороне или нет? Именно волна борьбы мотивов несла его на рифы азартной игры, которая нередко превращает человека в играющее животное.

И все же его мысль все чаще буксовала:

Буксовала на зыбком песке непонятностей существующих разных окладов сотрудников ООН, делающих практически одну и ту же работу, но получающих, увы, по-разному.

Буксовала на повальном бегстве граждан из ГДР в ФРГ – из социалистического рая в капиталистический ад.

Буксовала на беспаспортном положении советских крестьян, превращенных по существу в рабов колхозных бригад на хуторах, в деревнях и селах.

Буксовала на опасности такой игры со страшным противником, каким для него представлялась военная контрразведка органов государственной безопасности.

Наконец, он согласился с мыслю, что ему для полного счастья не хватает славного Отечества. Но оно снова исковеркано партийными номенклатурщиками, так далеко отошедшими от запросов простых граждан.

* * *

По-разному сотрудники оценивали отношение майора Полякова к людям и служебным обязанностям.

Одни утверждали, что он был стабильно груб с подчиненными, не стеснялся в выражениях при указаниях на их промахи или ошибки. Другие говорили, что он на самом деле являлся ярым защитником социалистического пути развития общества. Доказательством чего было его поведение, особенно на партийных собраниях, где мог любого отчитать по поводу отсутствия правильной государственной оценки того или иного мероприятия партии и правительства, или недостаточности политической бдительности, или неглубокого освоения конкретной темы по марксистско-ленинской подготовке.

Создавалось впечатление, что он искренне верит в идеи построения реального социализма, считая эксперимент с советской властью в России наиболее удачным за всю историю ее существования.

Другие же утверждали его толерантность, терпимость к ошибкам, сделанным подчиненными, умение держать коллектив в работоспособном состоянии, желание в любом деле дойти до сути и никогда не сорить гневными филиппиками в адрес своих коллег.

Одно достоверно известно – с возложенными обязанностями как по «крыше», так и в ходе выполнения чисто разведывательных задач он справлялся на уровне оценки «хорошо», что давало руководству ГРУ возможность без всяких сомнений использовать его в этом направлении и в дальнейшем.

Глава 3
Вторая командировка в Нью-Йорк

Нельзя быть злодеем другим, не будучи для себя негодяем. Подлость универсальна.

Б. Пастернак

Итак, спокойно отработав «вахту» за рубежом – в Нью-Йорке на протяжении более пяти лет, с 1951 по 1956 год, майор Поляков уезжает в Москву и назначается руководством ГРУ Генштаба СССР на должность оперативного офицера в центральном аппарате Главка.

Прослужив непродолжительное время в столице, его стали неоднократно направлять в течение 1957–1958 годов в краткосрочные командировки в Берлин, как писал Том Мэнголд «…для проведения операций с нелегалами».

Здесь он впервые услышал от одного из офицеров недовольную тираду в адрес жертв войны, запавшую глубоко в его душу. Офицер говорил о том, что слова «гитлеризм» и «холокост» заполонили все и вся в ущерб памяти миллионных жертв других народов, в том числе белорусов, русских, украинцев. Поляков был полностью согласен с такой оценкой. Для него под черным крылом нацизма проплывали холокосты других народов, в том числе славянских, которых гитлеровцы пытались уничтожить и вывести до конца как унтерменшей – недочеловеков.

Теперь его частые приезды в столицу ГДР четко фиксировали сотрудники советского отдела ЦРУ Дик Кович и Джордж Кайзвалтер, что стало известно после развенчания фантома руководителя контрразведки в главном разведывательном органе США по добыванию информации и всяких «мокрых» дел – Джеймса Энглтона.

Вполне понятно, к персоне советского офицера было уже тогда обращено серьезное внимание. Полякова плотно опекали: серьезно «исследовали» результаты его кратковременных загранкомандировок на предмет дальнейшего изучения для возможной вербовки. Он стал таким образом «объектом изучения», а для разведки это уже половина дела.

В октябре 1959 года в звании полковника руководством ГРУ он вновь направляется Нью-Йорк и назначается на знакомую должность. Поэтому за выполнение главной задачи он не беспокоился – он ее усвоил и притерся к ней еще в первую командировку. Она ему была знакома и понятна: проведение разведывательной работы под прикрытием начальника секретариата Представительства СССР в Военно-штабном комитете (ВШК) ООН и выполнение других ответственных заданий Центра. Прежде всего в операциях по связи с нелегалами из числа советских граждан, внедренных и осевших на территории США под различными предлогами, должностями и постами.

Приезд Полякова в США заставил оживить работу вокруг него внутренней контрразведки. ФБР закрепило за советским гражданином одного из самых опытных сотрудников, которому поставило задачу в течение нескольких месяцев «…доизучить, а затем осуществить вербовку военного разведчика из СССР». К этому времени они точно знали его причастность к военному разведывательному ведомству.

И действительно, летом 1960 года представители ФБР попытались установить прямой контакт с Поляковым. Однако на тот период он еще по-настоящему, как говорится, «не созрел для предательства». Внутри у него вспыхнула очередная борьба мотивов – за и против. Боролись между собой предательство и патриотизм, измена и вера в свой служебный рост без помощи американцев. Он уже не признавал истину, что хороший дипломат всегда должен помнить, что он должен забыть.

С одной стороны, страх сдерживал его смелость в установлении непосредственного контакта с разведкой США, а с другой – у него роились наполеоновские планы служебного роста в системе ГРУ. Себя он ценил высоко, а поэтому жил надеждами на служебное продвижение.

В кругу сослуживцев он нередко приводил один афоризм – странно распределены блага жизни между людьми: нищему ничего, бедному мало, богачу много, а довольно – никому!

И все же впереди после трех звезд на двухпросветном погоне маячило очередное лампасное звание – генерала, до которого он надеялся быстро взобраться по служебной лестнице. Однако в свою жизнь полковник внес существенные коррективы…

* * *

Поляков действовал в интересное международными событиями время.

Это были действительно сложные для Соединенных Штатов годы. Советский Союз усиленно качал мускулы, становясь сверхдержавой. События тех лет тому свидетели: инцидент с самолетом У-2 в пользу СССР, берлинский кризис 1961 года, кубинская проблема годом позже. Серия проигранных Западом войн на Ближнем Востоке, отставание США от СССР в ракетостроении, грандиозные успехи Советской России в строительстве атомного подводного флота. На военно-политическом горизонте – активизация деятельности коммунистических и рабочих партий, усиление Группы Советских войск в Германии и другие «зуботычины» с Красного Востока.

Они заставляли руководство «самой демократической страны в мире» крутиться, а порой и отбиваться от упреков собственных граждан из лагеря оппозиционной партии в неэффективности политических и экономических программ власти предержащих в Белом доме.

И в то же время это был период, когда две мощные сверхдержавы вцепились друг в друга, пока что в мирной схватке, но уже тогда своими внешнеполитическими действиями поставили будущее всей Земли на карту, размахивая ракетно-ядерными дубинками.

Кроме всего прочего жупел всесильного КГБ витал над США и Западной Европой. Однако наши трезвые политики и представители спецслужб понимали, что такое славословие советским органам госбезопасности нужно в первую очередь противной стороне для искусственной подпитки антисоветизма и выколачивания все новых и новых ассигнований на борьбу с инакомыслием и вражескими акциями, как реальными, так и мнимыми.

Второй приезд в США еще больше впечатлил советского офицера. Он видел, что ассортимент промышленных и продовольственных товаров в магазинах расширился, и особенно существенно повысилось их качество.

Появилось много того, что он хотел бы приобрести, но денег, как всегда при подобных аппетитах, не хватало. Он завидовал представителям других государств, работающих рядом с ним в Военно-штабном комитете ООН. Оклады у них и теперь почему-то были больше, чем у советских представителей, хотя выполняли они один и тот же объем работы, и прошло уже немало восстановительного времени после войны. Такую несправедливость он близко принимал к сердцу и болезненно переживал.

* * *

Именно в это время в семье Полякова случилась трагедия: умер их первенец, младенец Игорь. Болезнь, по рассказам родителей, была излечима, но требовалась срочная хирургическая операция в одной из американских клиник. Для этого нужно было соблюсти одно условие – иметь на руках деньги. Офицер обратился к своему начальству с просьбой о материальной помощи. Но к его удивлению и сожалению, руководство ГРУ ответило отказом. Местные руководители посчитали, что тратить доллары из оперативной кассы на операцию ребенка в США является нарушением финансовой дисциплины, а если проще и ближе к истине – блажью, т. е. пожалело денег, хотя могло это сделать без всяких осложнений. Всегда можно было оправдаться перед Центром.

Это страшное событие в семье оставило неизгладимый след в душе полковника Полякова и наряду с другими обстоятельствами подтолкнуло к принятию страшного по своим последствиям решения – измене Родине и, самое главное – корпоративному предательству, что, особенно в разведке, влечет за собой порой страшные и непоправимые последствия.

Давно замечено, что люди обыкновенно не столько наслаждаются тем, что им дано, сколько горюют о том, чего они все еще никак не получили или не могут получить. Вот уж истинно, зависть – это, как правило, яд для сердца, она никогда не знает праздника. Черные будни наступили в разбалансированном мозгу у советского офицера-разведчика.

Великий Мольер по этому поводу недаром однажды воскликнул: «Завистники умирают, но зависть – никогда!» А, как известно, от зависти ладится мосток прямо к жадности и корыстолюбию.

Итак, к этому времени в душевном гнезде Полякова уже лежали четыре яйца: Зависть, Жадность, Корыстолюбие и Обида. Попытаемся их вскрыть по ходу повествования.

Он искусственно намагничивал себя недовольством, мнимой обидой на начальство и страну, в которой почему-то видел то зло, которое ему принесли отечественные чиновники. Но, как говорит пословица, «суди Бог того, кто обидел кого». Он решил собой подменить Бога и стать судьей. Но нет ничего более негигиеничного, чем жизнь, тем более в такой ипостаси, в которой он видел себя завтра.

И все же, проклиная все прошлое, такие люди не отрекаются от отца и матери, очевидно, оставляют их про запас для будущей, уже крайней сдачи, за которой маячит такое понятие, как «месть». Но, как говорит китайская пословица, «собрался мстить – выкопай две могилы…..».

* * *

Роковой день наступил – Рубикон был перейден! Мина борьбы мотивов наконец взорвалась, нисколько не ранив советского офицера.

16 ноября 1961 года полковник Поляков, находясь под прикрытием начальника секретариата Представительства СССР в ВШК ООН, обратился к руководителю американской военной миссии при Военно-штабном комитете генералу О'Нейли с убедительной просьбой – срочно организовать ему встречу с кем-либо из высокопоставленных представителей американской разведки для передачи важной военно-политической информации.

Тем самым он инициативно предложил свои услуги спецслужбам главного противника своей страны – Соединенным Штатам Америки. И надо заметить, действовал Поляков весьма продуманно, еще бы, имея такой опыт разведывательной работы и в таком звании!

Парадокс новой жизни Полякова заключался в том, что, поступив на службу к военно-политическому противнику своей страны, он с этого момента обретал некую доминанту искусственно множить источники информации, превращая людей вокруг в «приятелей», а затем иногда в «друзей».

Американский генерал внимательно выслушал его и пообещал в скором времени связать советского гражданина с теми людьми, в которых он кровно заинтересован, то есть с представителями специальных служб США.

Поляков, готовящийся стать предателем, придя домой бледнолицым и вспотевшим от волнения, стал прокручивать в уме возникшую по его инициативе ситуацию. Болезненной занозой встал вопрос, чем же конкретно он может в первую очередь и в какой форме поделиться с янки?

Мыслей об отступлении у него, естественно, уже не было, он двигался напрямую бульдозером и, по существу, открыл счет дням или годам навстречу своей гибели, которую никак не воспринимал как реальность, потому что в нее не верил, так как одержимость этой идеей слепила разум. А еще он спешил – время не шло, а бежало. По его разумению, время имеет только направление, оно не имеет ни начала, ни конца, а потому хотелось в отмеренный ему срок пребывания в США успеть приобрести многое из того, на что он положил свой завистливый и жадный взгляд в магазинах.

Но граница спокойной жизни уже была нарушена взломом, спектакль смерти приоткрыл занавес, но он не хотел смотреть на сцену и на играющих на подиуме участников жизненного спектакля. В его чугунной голове от круговерти мыслей неожиданно послышался нестройный звон праздничного бубенца из детства. Этот звук возвратил его в тот далекий и радостный мир, в который войти уже никому не суждено, но мысленно можно было окунуться в эту зыбкую, приятную для многих виртуальность. На мгновение он и сам расслабился. Вспомнил и страшные 1932–1933 годы голода в родных местах, и легкокрылую здоровую юность, и время увлекательной учебы.

Однако он быстро отогнал от себя появившуюся минутную слабость и освободился от окутавших его нездоровых, расслабляющих волю к действиям галлюцинаций. В тот момент он исповедовал один жизненный принцип: не бойся последнего дня, но и не призывай его. Он его и не хотел видеть.

«Все будет зависеть от того, как и сколько будут платить, – размышлял, как заправский торговец – офеня, полковник Поляков. – Если отнесутся серьезно, серьезно придется и поработать, риск минимален в здешних условиях. На территории же Москвы и вообще Советского Союза я ни шагу не сделаю по их заданию. Там можно быстро потерять голову. Чекисты моментально засекут мои связи с американцами, даже будь янки самыми опытными разведчиками.

Мои возможности рассчитаны только для условий заграницы. Я могу для них много сделать лишь за рубежом – вдали от дома, вдали от ГРУ и КГБ. Именно здесь сегодня пишется моя новая страница жизни. Ее нельзя готовить наспех – все должно быть продумано до деталей. Мелочи ведут к совершенству, а совершенство не мелочь. В противном случае меня ждет провал со всеми страшными последствиями и эшафотом на Лубянке. Намерения противника я знаю, не знаю только его возможностей. Поэтому осторожность, прежде всего осторожность – на кон поставлены моя жизнь, моей семьи, благополучие и достаток!»

Замечено, чем ближе человек подходит к жизненно опасному обрыву, каким для Полякова было предательство, тем почему-то у него появляется сильное желание оглянуться на свой пройденный путь, сверить часы, оценить обстановку и еще раз спросить себя – туда ли я иду и стоит ли рисковать?

Поляков же, обуреваемый желанием купить то, что ему хотелось, что нравилось и без чего он не мог, как ему казалось, возвратиться на Родину, шел напролом к своей черной мечте – ничтожной и опасной.

Таким образом, обладая всеми признаками рептилии, Поляков стал постепенно менять не только кожу, но и душу. Старая душа снималась чулком, как это делают змеи, новая уже защищала его от своих же упреков совести и чести. Они были выброшены вместе со старой кожей – нравственностью в душе…

Он подставлял себя, кадрового военного разведчика, офицера центрального аппарата ГРУ Генштаба в звании полковника, американским разработчикам из местной разведки, но попал в сети фэбээровских контрразведчиков.

Потянулись мучительные дни ожидания.

Но он верил в мудрость древних, говоривших: «все приходит тому, кто умеет ждать», и настойчиво ждал ответа.

* * *

К этому времени руководство ФБР уже окончательно приняло решение осуществить вербовку Полякова, по существу инициативно предложившего свои услуги американской спецслужбе.

Накануне вербовочного подхода глава ФБР Джон Эдгар Гувер, автор глобального плана тайных операций «Коинтел-про» – «Контрразведывательной программы», принял в своем кабинете Билла Бранигана, начальника подразделения, специализирующегося по разработке советских граждан на территории США.

Перед беседой со своим подчиненным Гувер внимательно ознакомился с содержанием досье на советского гражданина, а потом, многозначительно улыбнувшись, заметил, что если это не подстава советских органов госбезопасности, то его ведомство приобретением такого агента может утереть нос выскочкам из ЦРУ.

Вообще, как отмечал известный агент советской разведки Ким Филби, «…сотрудники ФБР, почти все без исключения, гордились своей обособленностью и своими привычками, корни которых лежали в их простом происхождении. Один из первых высокопоставленных людей Гувера, с которым я познакомился в Вашингтоне, утверждал, например, что его дедушка был лавочником в Хорс-Крике в Миссури. Поэтому все они пили виски, а пиво – в качестве легкого напитка. В противоположность им сотрудники ЦРУ разыгрывали из себя космополитов.

Они любили посмаковать абсент, а бургундское подавалось чуть выше комнатной температуры. Это не просто пустой разговор. Это одно из свидетельств глубокого различия в общественных взглядах двух организаций. Что, по крайней мере отчасти, является причиной трений в их отношениях».

Действительно, Гувер недолюбливал своих соперников по вербовочной работе, считая, что только сотрудники его ведомства способны обеспечить качественную безопасность страны от внедрения советской агентуры на важные объекты США.

Надо отметить, что неприязненные отношения к руководителям ЦРУ у него были на протяжении всего периода службы в ФБР. Он рассуждал с видом человека, убежденного в божественной непогрешимости своих решений.

Карьера Гувера к концу пятидесятых держалась на монолитном фундаменте. Он был осыпан почестями и не успевал принимать все новые и новые приветствия и награды от президентов, высокопоставленных чиновников и крупных акул бизнеса, вполне понятно почему заигрывавших с ним.

Как писал Энтони Саммерс – знаток жизни и деятельности Гувера в книге «Империя» ФБР: мифы, тайны, интриги», президент Эйзенхауэр наградил его премией за заслуги на государственной службе.

Власти штата Индиана объявили даже День Джона Эдгара Гувера, и такое же мероприятие планировалось провести в штате Иллинойс. Но самое главное то, что Гувер продолжал находиться рядом с теми, кто руководил государством: президентами, вице-президентами, госсекретарями, генеральными прокурорами и другими элитарными личностями. Старый волк и лис контрразведки (так его называли друзья и враги) не только видел свою жертву, он знал, как ее схватить, а затем… не убить, не съесть, а заставить с отдачей работать на Америку.

Гувер так долго был директором ФБР, что для нескольких поколений американцев его имя и название этой организации стали синонимами. А в 1971 году Марта Митчелл – известный американский режиссер детективных фильмов, даже заметила: «Если вы знакомы с одним директором ФБР (имеется в виду с Гувером. – Авт.), считайте, что вы знакомы с ними всеми».

Холостяк Гувер так и не женился, будучи твердо уверенным в том, что женщина – это основное препятствие для мужчины в его служебной карьере. В 26 лет, когда умер его отец, он принял решение не жениться и жить вместе с матерью до конца жизни. Обет безбрачия он исполнил до конца. Мать пережила отца на 17 лет. Единственно близким другом для Гувера на протяжении последних 44 лет жизни был Клайд Толсон, личный помощник трех подряд министров обороны США до того, как стал работать в ФБР с 1928 года.

Время от времени по стране прокатывались слухи о том, что между всесильным шефом ФБР и его помощником существует гомосексуальная связь.

Автор книги «Империя» ФБР: мифы, тайны, интриги» ирландский писатель Энтони Саммерс в ее «Прологе» писал:

«Октябрь 1971 года.

Овальный кабинет Белого дома.

Президент Соединенных Штатов, его министр юстиции и главные советники борются с неразрешимой проблемой. Она заключается в старом человеке, которого боится глава государства.

Ричард Никсон:

– По ряду причин он должен уйти в отставку… Ему следует убираться оттуда ко всем чертям… Возможно, впрочем, я в этом сомневаюсь…возможно, мне достаточно ему будет позвонить и уговорить подать в отставку… Думаю, что он останется, пока ему не стукнет сто лет.

Джон Митчелл:

– Он останется до тех пор, пока его не вынесут вперед ногами. Бессмертие…

Ричард Никсон:

– Я считаю, что мы должны избежать ситуации, когда он ушел бы со скандалом, хлопнув дверью… Не исключено, что здесь имеем дело с человеком, который вместе с собой потащит и остальных, включая и меня… Дело предстоит нелегкое».

Президент догадывался, что о нем знает всесильный Гувер.

Семь месяцев спустя, 2 мая 1972 года, оказалось, что «проблема» президента смертна, как и все прочие люди.

Джон Эдгар Гувер, директор Федерального бюро расследования, умер в возрасте семидесяти семи лет, так и не уйдя в отставку. Тело было найдено его экономкой на полу возле кровати в спальне его вашингтонского дома. Все выглядело как обычный инфаркт, случившийся ночью, и поэтому вскрытие не производилось???

И все же кто-то в Вашингтоне, кто-то очень могущественный, чувствовал, что даже смерть Гувера все еще несет в себе угрозу. Служащие похоронного бюро, прибывшие в дом покойника за трупом, увидели экстраординарное зрелище.

У подножия лестницы в кресле с прямой спинкой сидел пожилой человек с отсутствующим взглядом. Это был его помощник и друг Толсон. Вокруг него сновали молодые люди, выполнявшие явно какое-то ответственное задание. Они прибыли сюда через четыре часа после обнаружения трупа и перерыли все вверх дном. Они вытряхивали наружу содержание выдвижных ящиков письменных столов и шкафов, снимали книги с полок и тщательно перелистывали их, обшаривали антресоли, не погнушались порыться и в помойном ведре.

На следующий день Тело Эдгара Гувера было с большими почестями доставлено в Капитолий, где его положили в черные похоронные дроги, на которых в свое время лежали Авраам Линкольн и восемь других президентов США…

Когда президент Никсон, находившийся в Овальном кабинете, встретил сообщение о кончине Гувера, он после продолжительного молчания воскликнул:

– О, господи! Этот старый хрен окочурился!

Для общественности же смерть Гувера президент Никсон преподнес как кончину героя нации.

Гувер после своей смерти завещал Толсону всю свою недвижимость, оцененную в 551 000 долларов, а также флаг, в который на похоронах будет завернут его гроб. Итак, экс-шефа ФБР не стало. На письменном столе его кабинета всегда лежали свежие порнографические журналы, а дома на стенах висели портреты обнаженных знаменитых женщин, включая известный порнографический календарь с изображениями Мэрилин Монро.

Он любил собирать компрометирующие материалы на различных правительственных чиновников и общественно-политических деятелей и подшивал их в папки, которые хранились в его кабинете. В этих папках, например, были материалы о внебрачных любовных связях Франклина Делано Рузвельта и его жены Элеоноры, а также описания некоторых подобных событий из жизни Ричарда Никсона и Джона Кеннеди.

Однажды агенты ФБР совершили налет на квартиру известной негритянской активистки коммунистического движения США Анджелы Дэвис. При обыске были найдены фотографии, на которых была Анджела со своим любовником в разных позах во время сексуальных утех. Когда Гувер узнал о существовании этих фотографий, он был в гневе, что ему о них немедленно не доложили. Агент, который задержал эти фотографии у себя, был сурово наказан.

Подобными компроматами он давил и на Мартина Лютера Кинга, передав их на просмотр и прослушивание депутатам Конгресса США и президенту Линдону Джонсону…

Вот ответ на вопрос, кто были и что искали в квартире покойного 2 мая 1972 года. Это были люди Никсона – они, вероятнее всего, пытались найти то, что не должно было стать достоянием гласности – доказательства грехов президента.

Это несколько штрихов к портрету «вождя» контрразведки США, которого так и не удалось убрать с дороги, хотя, как знать, из-за чего остановилось сердце ветерана. Уязвленные политики были недовольны им, и молодые наступали ему уже не на пятки, а на плечи.

* * *

Итак, с планом вербовки Полякова, предложенным Биллом Браниганом, Гувер полностью согласился, сделав несколько незначительных замечаний. В конце концов, он санкционировал ее проведение на тех условиях и перспективах, о которых ему докладывал подчиненный.

Директор ФБР не ошибся, он прекрасно понимал, какая рыбка пока только плавает в кольце расставленных им сетей. И хотя она еще не попалась, не запуталась в сетях, он был уверен – никуда ей не деться.

Как опытный контрразведчик, как профессионал со стажем, подставу Комитетом госбезопасности СССР такой важной персоны он полностью исключал. По его убеждению, играть секретоносителем подобного калибра ни политическая разведка СССР, ни военная – элементарно не могли. Это было бы вне логики неписаных законов разведки и контрразведки. Для этого он ставил себя на место руководителей советских спецслужб и говорил самому себе: «Не такие глупцы русские, чтобы выставлять для продажи ходячий сейф с важными военно-политическими секретами».

Примерно через недели две на имя военного атташе при посольстве СССР в США Полякова пришло представительское письмо с приглашением на прием, который устраивался на квартире американского генерала О'Нейли…

* * *

Несмотря на достаточно высокую должность американца, вечеринка оказалась довольно скромной как в смысле оформления стола, поднимаемых вопросов, так и краткости ее проведения.

Поляков чутьем профессионала тут же понял, что этот прием был организован исключительно для него и что может закончиться логическим завершением всего того, что задумал и он, и они – теперь его «новые друзья», – предложением себя в их агентурную сеть и принятием этого предложения американцами.

И действительно, по окончании скоротечного приема при выходе из дома на улицу Поляков был приостановлен одним из присутствовавших на вечере американцем. Назвал он себя Джоном и предложил россиянину встретиться через полтора часа в городе на пересечении 6-й авеню и 60-й стрит.

Позже Поляков вспоминал, что это был промозглый ноябрьский вечер. Низкие и тяжелые тучи медленно проплывали над городом, порой цепляясь за вершины небоскребов. Ветер куражился в ветках почти что голых деревьев и кустарников, трепал как бы оторванный наполовину транспарант с размалеванной грудастой красоткой на стене дома и свежим дыханием охлаждал горячность внезапно возникшего волнения, которое силой воли было сразу же стреножено. И в то же время хоть он и спешил примерить на себя неприглядную роль предателя, считал, что быстрая лошадь скорее станет. Но разного рода раздумья с отступлением он всячески гнал прочь.

Он умел подавлять в себе возникшее волнение чисто профессионально – четко и жестко. В его сознании опять, в который раз, неожиданно для него холодными сквозняками стали проноситься давние, уже забытые, долго не вспоминаемые события. Во вчерашних же явлениях он терялся – не мог вспомнить даже того, что ел на обед или кого первым встретил из сотрудников в офисе.

Как на киноэкране, снова возникали картины: война, послевоенное время, удачное служебное продвижение с оседанием в столице. Все эти жизненные этапы его вдруг стали раздражать. Он попытался подумать о чем-то другом, но воспоминания невидимой кинолентой пробегали и пробегали в памяти. Поляков считал, что родине не везет на вождей, что экономика страны, руководимая безропотным чиновничеством, могла дать народу-страдальцу больше, чем от нее он получил.

Вдруг в его голове просветлело, и он попытался пофилософствовать относительно послевоенной судьбы Отчизны:

«Погубят Союз недальновидные властолюбцы, корыстолюбивые руководители, как погубили царскую Россию – мощную империю. Они думают только о своей продолжительной жизни во властных структурах и, конечно, о своих карманах. Им наплевать на народ с его ежедневными проблемами».

И еще он всегда считал, что в России существуют три нестыкуемые вещи: грамотность без культуры, выпивка без закуски и власть без совести! Торговля совестью на родине приняла массовый характер, стала общенациональным бедствием и свидетельством катастрофического масштаба деградации личности. Новый холуяж культу Хрущева стал все заметнее. У людей началась разбалансировка мозга – логика, выверка, опыт отброшены в сторону. Народ снова верит в глупости нового пастыря без всякой харизмы, но с дешевым авторитетом.

Почему-то вспомнились слова фельдмаршала Миниха, сказанные еще в 1765 году, которые он выучил наизусть, как стихотворение, о том, что «Русское государство имеет то преимущество перед всеми остальными, что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует».

Эти слова пришли к нему как-то быстро и внезапно и так же скоро растворились, разошлись, как сигаретный дым.

Разведчику, готовящемуся стать предателем, стало неуютно и зыбко на продуваемом перекрестке двух дорог. Он снова поежился то ли от холодного сквозняка, то ли от мысли, что через какое-то мгновение он уже будет другим – врагом своей родины, врагом коллектива, врагом семьи…