Текст книги "Перстень царя Соломона (СИ)"

Автор книги: Анатолий Старов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Я поеду с тобой, поведу машину. Ты сейчас в таком состоянии, что не сможешь ее вести. Еще не хватало, чтобы ты попал в аварию!

– На дворе скоро ночь наступит. Куда ты поедешь, на ночь глядя? Отдыхай, – неуверенно проговорил Венедикт, понимая, что жена права.

– Как ты можешь такое говорить? Да как тебе даже в голову могли прийти такие мысли? Ты в таком состоянии поедешь за полторы сотни километров, а я перед сном выпью тепленького молочка, лягу в мягкую кроватку, накроюсь теплым одеяльцем, и спокойно буду спать?! – не на шутку рассвирепела Надежда. – Я поеду с тобой, поведу машину. Такого мое решение, и это не подлежит обсуждению. Как у тебя только язык повернулся сказать такое мне!?

– Хорошо, хорошо, дорогая. Иди, собирайся, – смутившись, согласился Венедикт, не выдержав напора жены.

2

Верещагин сидел за столом и мрачно изучал документы, лежащие перед ним, когда в кабинет вошли Венедикт и Надежда. Поздоровавшись с вошедшими, начальник отдела полиции жестом пригласил их располагаться в стульях напротив его стола. Венедикт нетерпеливо ерзал на стуле, вопросительно глядя на друга.

– Что я могу тебе сказать по поводу этого происшествия? – Антон Павлович нервно погладил лысину. – Суть происшествия ты уже знаешь. А что касается его дипломата... Когда он выходил из проходной завода, дипломат был при нем. Об этом свидетельствуют и сотрудники, у которых он был на встрече, и сотрудники охраны на проходной. А после происшествия, когда прибежали охранники с проходной, дипломата при нем уже не было. Нам удалось даже разыскать свидетеля происшествия. Это дед, прогуливающий свою собаку недалеко от проходной. Он видел, как черная иномарка сбила переходящего на зеленый свет светофора мужчину и, переехав его, резко затормозила. Да так, что был слышен визг тормозов, сдала назад, остановилась на мгновение у трупа, и потом быстро уехала. Свидетель и вызвал полицию по мобильному телефону.

– А он назвал марку машины, может, заметил ее номер?

– Да, эти сведения он нам дал. Как это ни странно, при всем том, что у него уже довольно солидный возраст, и зрение и память у него – дай Бог каждому. Только толку от этого было мало. Я объявил машину в поиск и меньше, чем через час сотрудники патрульной машины ДПС доложили, что разыскиваемая нами машина была обнаружена в нескольких кварталах от места происшествия.

– В любом более или менее приличном детективе в данной ситуации было бы написано, что машина была в угоне?

– Да, Венедикт, ты прав. Машина – в угоне. И ее хозяин ни сном, ни духом не ведает о том, что на его машине совсем недавно совершено преступление. У него на момент преступления железобетонное алиби. Это нами стопроцентно доказано. Сейчас машина у экспертов, но шансов, что там обнаружат что-нибудь, что прольет нам свет на преступление, крайне мало. Предварительно, неофициально эксперты мне доложили, что никаких следов преступников в машине нет. Мне кажется, это сработали профессионалы. Во всяком случае, сделано все очень аккуратно. Единственно, что нам удастся обнаружить – это следы от наезда на человека. От этих следов так быстро не избавиться.

На несколько мгновений в кабинете наступила тишина.

– То, что нет никаких следов, это очень плохо. У нас нет пока никаких сведений, чтобы начать расследование. Антон Павлович, а что сотрудники завода говорят о целях командировки Серова?

– С этой точки зрения никаких зацепок. Командировка малозначимая. Я бы сказал, что она, в некотором смысле, символическая, чтобы посетить город и встретиться с тобой. Никаких ни коммерческих тайн, ни тем более государственных, на встречах не рассматривались. Да и не работал Серов ни с чем таким. Единственно, что можно предположить, это его какая-то дополнительная деятельность, не связанная с основной. Ну, или, – Верещагин исподлобья бросил мгновенный взгляд на Венедикта, – какие-то личные мотивы. Допустим, семейные.

Венедикт уловил этот взгляд, грустно усмехнулся и с кривой улыбкой посмотрел на Верещагина.

– Антон Павлович, я знаю Виктора уже лет двадцать как. Никаким дополнительным заработком он не занимался. Он был полностью удовлетворен той жизнью, которую вел в своем поселке. А личное... Жену он свою любил безумно, предан ей бесконечно. Имеет двух чудесных детей, которых обожает. Нет, это убийство, на мой взгляд, связано с чем-то другим.

– И ты знаешь с каким?

– Веня, расскажи Антону Павловичу о той вещи, которая была у Виктора в дипломате, – Надежда положила руку на колени мужа, поддерживая его, помогая справиться с вполне объяснимым в данной ситуации волнением.

Струкачев взглянул с благодарностью на жену, скорбно вздохнул и ссутулился.

– Что за предмет он имел в дипломате? – настойчиво поинтересовался Верещагин.

– Чтобы вы лучше поняли ситуацию, мне нужно несколько слов сказать в качестве предыстории. Когда мне было четырнадцать лет, я ездил к своим родственникам на летние каникулы в поселок, где родился и вырос и откуда приехал Серов. Там я с ним и познакомился, когда проводил свое первое в жизни расследование преступления. Там же я познакомился с Александром по кличке Архангельский. Этот Саша и сейчас живет и работает в Архангельске на каком-то заводе. Я, честно говоря, даже не знаю, на каком. По словам Виктора, несколько лет назад Саша был в Палестине в командировке, и привез оттуда лист бумаги, запечатанный в бутылке. Правда, когда он покупал бутылку, он не знал, что в ней находится. Просто понравилась необычная бутылка. Горлышко у бутылки было залито сургучом. И на сургуче красовалась печать в виде звезды Давида. В один прекрасный день Саша открыл бутылку, надеясь найти там чего-нибудь ценное. Но к своему разочарованию в бутылке был только один небольшой листок. Красивую, необычной формы бутылку Саша оставил себе на память, а лист он подарил Серову. Виктору этот лист был совершенно не нужен. Зная, что я неравнодушен ко всему необычному, мистическому, он привез его мне. Но подарить его мне из-за своей скоропостижной смерти не успел.

– Ты хочешь сказать, что это убийство произошло из-за какого-то там листа? Что это за лист? Что на нем было такое написано или нарисовано, что человек из-за этого поплатился жизнью?

– Если у вас, Антон Павлович, нет других мотивов убийства, то почему бы не принять эту версию за вероятную? А на листе, по словам Серова, был нарисован круг со звездой Давида внутри, и рядом было написано какое-то слово. Виктор совершенно не интересуется подобными вещами, поэтому он даже не рассмотрел подарок подробно.

– Понятно. Вероятно, этот знак и слово для кого-то были настолько ценными, что он не побоялся пойти на убийство. Ну, что ж! Версия выглядит правдоподобной. Только знаешь, Венедикт, чует моя печенка, что, если мы начнем расследование этого преступления, мы обязательно наткнемся на мистику.

– Вы скоро станете великим знатоком мистики, Антон Павлович, – невесело рассмеялся Венедикт.

Надежда с тревогой посмотрела на мужа.

– Веня, может, пронесет, а? Я так не люблю всю эту мистическую мишуру. Уж лучше что-нибудь из реальной жизни. Мне как-то спокойнее будет.

– Нет, Надежда. Венедикт начинает чахнуть, если в его жизни не происходит что-нибудь, выходящее за рамки реализма. Так что привыкай постепенно. – Верещагин повернулся к Струкачеву. – Но ты же понимаешь, Венедикт, что если дело будет пахнуть мистикой, тебе придется подключиться к расследованию. Правда, это не очень хорошо, привлекать тебя для расследования убийства твоего друга. Ты будешь очень заинтересованным в результате. Но других специалистов-то у нас нет. – Верещагин взглянул на часы. – У, времени-то сколько. Уже за полночь давно перевалило. Давайте расходиться, пожалуй. Продолжим наш разговор завтра. Вы где спать будете?

– Мы в офис сейчас поедем, – Венедикт вопросительно взглянул на жену. Увидев ее согласный кивок, продолжил: – Будем спать на моем любимом диване.

– Так там двоим места мало, насколько я помню этот диван.

– А мы в два этажа расположимся, – рассмеялся Венедикт, и посмотрел на смущенную жену. – Только, чур, я на втором сплю.

– Вот болтун противный, – покраснела Надежда. – Поехали уж.

– Ребята, так может, вы у меня переночуете? У меня места много. Жена только рада будет.

– Особенно она будет рада, что мы ввалимся к вам в два часа ночи. Да нет, спасибо. Мы уж у себя проведем эту ночь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро, Венедикт, оставив Надежду в офисе, отправился к Верещагину узнать, что тому удалось разузнать нового по убийству Серова.

– Что тебе сказать по этому делу? По своим каналам мы разыскали Александра Степановича Козлова, известного тебе по кличке Саша Архангельский. Я попросил местных полицейских допросить его по данному вопросу. Они обещали мне сделать это и выслать по электронной почте.

– Спасибо за информацию, Антон Павлович. Я вам тоже хочу преподнести дополнительные сведения. Вчера был такой суматошный день, что мне не хватило времени поделиться с вами всем, что я знаю по этому преступлению. Когда мы встретились с Виктором, к нам подошла молодая женщина, чтобы с ним попрощаться. Я успел узнать, что он, развлекая свою смазливую попутчицу, рассказал ей о листе, который вез мне в подарок.

– Тебе еще что-нибудь известно об этой особе?

– Ничего, кроме того, что ее зовут Ольгой, и, по словам Виктора, она увлекается старыми артефактами.

– Ну, это хоть что-то. Очень интересную особу ты описал. А ты сможешь помочь нашим специалистам ее нарисовать и опознать при встрече.

– Смогу и помочь нарисовать и опознать при встрече. Я ее хорошо запомнил. Молодая, красивая, брюнетка. Не худая. Из серии тех, кто в самом соку.

– Прекрасно. После нашей встречи, пойдешь к нашему компьютерщику и составишь ее фоторобот.

– Сделаем. Если эта особа причастна к гибели Серова, то наверняка у нее есть сообщники. У нее было очень мало времени, чтобы одной подготовить и провести эту операцию. Вероятно, она позвонила из поезда своему сообщнику и, когда поезд прибыл на станцию, он ее уже ждал на угнанной машине.

– Согласен с твоими выводами. Был, правда, у сообщников риск, что Серов отправится сначала к тебе в деревню, и тогда выполнение операции намного усложнилось бы.

– Да, если этот болтун не доложил ей о том, что сначала отправится на завод, чтобы завершить свои командировочные дела, и только потом поедет ко мне. Но это мы сможем узнать, только когда поймаем преступников. К сожалению, Виктор не сможет удовлетворить наше любопытство. И еще одно обстоятельство...

– О чем это ты?

– Эта самая Ольга является ведьмой, и ведьмой достаточно сильной.

Верещагин удивленно смотрел на друга, не зная, как воспринимать новость.

– Венедикт, ты можешь пояснить, что это нам дает в деле расследования преступления?

– Пока я могу только констатировать факт, и предупредить, что это может несколько осложнить нашу работу.

– Дорогой друг, после знакомства с тобой я что-то очень часто стал сталкиваться с чертями, ведьмами и прочими мистическими особями. Ты их притягиваешь, как магнит.

– Антон Павлович, – рассмеялся Венедикт. – Это лишь подчеркивает тот факт, что плохо мы знаем окружающий нас мир.

Зазвонил служебный телефон. Верещагин поднял глаза на Венедикта и многообещающе кивнул головой.

– Да, начальник отдела полиции майор Верещагин слушает.

Верещагин несколько минут слушал доклад по телефону, изредка делая какие-то записи в своем рабочем блокноте. Венедикт сидел молча, обдумывая свои планы на ближайшее время.

– Спасибо, капитан, – произнес он в трубку. – Я у тебя в долгу. Если нужна будет помощь, обращайся. Всегда готовы оказать вам посильную помощь. Ага... всего доброго!

С полминуты Верещагин сидел молча, рассматривая свои записи в блокноте.

– Ну, что тебе сказать, Венедикт. Как ты, наверно, догадался, звонили из Архангельска. Местные ребята поговорили с Козловым. Вот что они выяснили. Действительно он привез из Пакистана старую, очень оригинального вида бутылку. Сразу было видно, что бутылка доисторическая. Она была залита сургучом, и на нем ясно была видна пятиконечная звезда. На ней были какие-то надписи, но он их не рассматривал и, недолго думая, взломал печать. В бутылке находился кусок пергамента из кожи. На вид очень древний. На нем были нарисованы звезда и буква "Х". Никакого слова больше не было. Вот все, что нам интересно для расследования.

– А какая звезда была нарисована, Антон Павлович?

– А! Вот это-то, наверно, самое интересное. Твой друг сказал, что на листе была нарисована звезда Давида, а на самом деле – это была звезда Соломона.

– Антон Павлович, я, признаться, не очень силен в звездах. Между ними есть какие-нибудь различия?

Верещагин довольно рассмеялся. Значит, есть хоть что-то в этом мире, в чем он сильнее Венедикта.

– Представь себе, есть, – засмеялся он, довольно потирая руки. – Я признаюсь, что тоже ничего не знал о звездах. Архангельские ребята меня просветили, что звезды Давида шести лучевые и используются при ритуалах по открытию каких-то знаний, а звезда Соломона – пяти лучевая и применяется при закрытии чего-нибудь. Что это означает конкретно, я не знаю. Тамошние сотрудники – тоже. – Верещагин хотел еще что-то сказать, но Струкачев дальше уже не захотел слушать, не посчитал это нужным.

– Вот оно в чем дело, – Венедикт от волнения не обратил даже внимание, что вскочил с кресла и заметался по кабинету. – Вы понимаете, Антон Павлович, важность этого сообщения? Нет?!

Верещагин недоумевающе смотрел на мечущегося по его кабинету возбужденного друга.

– Ну, это же очень просто. Кто-то нам дает понять, что некто закрыл что-то в чем-то и спрятал где-то. А буква – это подсказка, где спрятано это что-то.

– Венедикт, ты произнес столько много местоимений, что я в полной растерянности.

– Я тоже. Под этими местоимениями скрыты конкретные объекты. Ну, скажем так, иксы, игреки и прочие буквы греческого алфавита. И нам нужно вместо них поставить конкретные значения. А раскрыть их точные названия, назначения – это наша с вами задача.

– Ты серьезно думаешь, что я буду разбираться в этой абракадабре? Ну, уж нет. Меня из списка претендентов на раскрытие этой тайны, можешь спокойно вычеркнуть. Тем более, что моя насквозь пропитая старая печенка настойчиво твердит мне, что все эти иксы и прочие буквы наверняка связаны с мистикой. Я стар и немощен для этих ваших игр. Мне бы простое убийство, с реальным подозреваемым. Вот здесь я бы развернулся. А ты мне подсовываешь какие-то иксы и игреки. Нет, нет и еще раз нет! Меня уволь от такой работы. Окажу любую возможную помощь, но только "окажу", заметь. Все это дерьмо ты уж выгребай сам. Можешь привлечь для черной работы своих сотрудников. Они у тебя один лучше другого.

– Антон Павлович, пока ничто не говорит, что дело будет связано с мистикой. А сотрудники у меня, действительно классные. Мы с ними уже не одно дело успешно провернули.

– А звезда Соломона? Нет, Венедикт, ты меня не введешь в заблуждение своими успокаивающими разговорами.

– А что звезда? Соломон, это известная историческая личность. И о звезде достаточно много известно.

– Но почему-то рисунок со звездой Соломона и таинственной буковкой был засунут в бутылку, опечатан и брошен неизвестно кем, неизвестно когда, и неизвестно куда. Нет, дружище, это мистика, язви ее душу. Я это своей насквозь пропитой печенкой чувствую.

– Согласен с вами. Это интересные вопросы. Вот и будем с ними разбираться совместно. Может быть, и мистика выползет наружу.

Верещагин почти затравленно взглянул на Венедикта. Достал из ящика пачку сигарет, достал одну и оставшиеся раздраженно швырнул на стол.

– Кури.

– Спасибо, я бросил.

– Это в каком смысле? – машинально поинтересовался Верещагин.

– В самом прямом, Антон Павлович.

– Не понял, – удивленно произнес Верещагин. – Ты что, действительно, вот так просто взял и бросил курить? Ты еще скажи, что и пить бросил.

– Каюсь, бросил: и курить и пить.

– Ничего себе, известия! Ты, как, Венедикт, здоров ли?

– Что самое интересное, Антон Павлович, что после того, как я бросил курить и пить, я стал себя гораздо лучше чувствовать.

– Не могу поверить, что ты, человек, с которым мы выпили не одну бутылку, выкурили не один блок сигарет, и бросил и пить и курить! Ты меня без ножа зарезал. – Верещагин взволнованный вскочил и заметался по кабинету.

– Так я не бросил пить. Но пью теперь исключительно кофе и чай. Ну, значительно реже потребляю водичку.

– Кофе и чай... А молочко ты не пьешь?

– Пью. И с большим удовольствием. Для моих лет расцвета моему цветущему организму это очень полезный напиток.

– Кошмар, ты меня убиваешь! – вскричал Верещагин, бегая по кабинету и негодующе взмахивая руками. – Все, замолчи! Мне даже противно тебя слушать. Он пьет молоко... Ужас!

– Успокойтесь, Антон Павлович. Надеюсь, тот факт, что я водке предпочитаю чай и кофе, не повлияет на наши взаимоотношения?

– Ну, не знаю, не знаю, – Верещагин, успокаиваясь, сел на свое кресло и с сомнением взглянул на Венедикта. – Над этим вопросом мне придется еще крепко подумать.

– Да тут и думать особо не над чем. Вы по-прежнему, мне друг и ничего, в сущности, не изменилось. Давайте лучше обсудим наш план действий.

Верещагин еще долго елозил на кресле, никак не успокаиваясь от полученных известий.

– Ладно! Оставим на потом разборки с тобой по поводу твоего вопиющего, не влезающего ни в какие рамки разумного и рационального, непростительного проступка, – недовольно пробурчал он, с осуждением глядя на Венедикта. – Рассказывай. Что ты планируешь сделать в ближайшее время?

Венедикт открыл рот, чтобы начать изложение своего плана, но его перебил стук в дверь.

– Войдите, – недовольно скривившись, крикнул Верещагин.

Дверь распахнулась, и в проеме возник дежурный по отделу.

– Товарищ майор, разрешите доложить?

– Докладывайте.

– Несколько минут назад в отделение пришел гражданин Лукьянов Максим Владиславович и принес найденный в мусорном контейнере дипломат.

– Где он? – взволнованный известием Верещагин вскочил с кресла.

– Дипломат у меня в сейфе, гражданин Лукьянов – в дежурной части.

– Прекрасно, и дипломат и гражданина немедленно доставить ко мне в кабинет.

Через несколько минут в кабинете сидел старичок, а на столе лежал знакомый уже Венедикту коричневый дипломат.

– Максим Владиславович, где вы нашли этот дипломат?

– Сегодня утром жена отправила меня вынести мусор, – старик нервно потер сухонькими ладонями. – Я мусор-то начал высыпать в контейнер, смотрю, а там чемодан этот лежит. Я его достал, смотрю, а он новый совсем. Такие вещи в мусор не выбрасывают. Я его открыл, а там две бутылки с алкоголем и какие-то бумаги. Чую я, что здесь дело не чисто. Кто ж просто так выбрасывает алкоголь? Это же супротив здравого смысла нормального человека. Я заскочил домой, переоделся и к вам.

– Вы все правильно сделали, Максим Владиславович. А где находится этот мусорный контейнер?

– Я проживаю на улице Пугачева, дом 17. А рядом и контейнер стоит. Аккурат напротив дома.

Верещагин хмуро взглянул на Струкачева.

– Это недалеко от того места, где была найдена угнанная машина. – Верещагин повернулся к Лукьянову. – Скажите, вы ничего не трогали в дипломате?

– Нет, я ничего не трогал, как можно! Разве ж мы не понимаем? Я когда увидел этот новый чемодан, сразу понял, что он, наверняка, связан с преступлением каким-нибудь.

– Вы все правильно сделали, Максим Владиславович. Это я так, на всякий случай спросил. Скорее для успокоения своей совести. Я же вижу, что вы человек серьезный, ответственный. Нам, видите ли, для расследования преступления очень важно, чтобы там все оставалось, как было. Спасибо, Максим Владиславович, вам от меня, как начальника отдела полиции. Вы нам очень помогли в расследовании очень коварного преступления. Это очень ценная улика.

– Пожалуйста, товарищ начальник. Я так и думал, что здесь что-то нечисто. У нас такие хорошие вещи в мусорник не выбрасывают.

– Сержант, запишите адрес товарища Лукьянова и отвезите его на дежурной машине домой. Еще раз огромное вам спасибо.

Старик поднялся со стула, с полупоклоном попрощался с присутствующими и молодцеватой походкой, довольного выполненным гражданским долгом гражданина, вышел из кабинета, сопровождаемый полицейским.

– Вот нам и еще одна улика, – проговорил Верещагин, пододвигая к себе дипломат. – Давай посмотрим его содержимое.

Венедикт подошел к столу и заглянул в раскрытый дипломат. Две бутылки с алкоголем мирно лежали в его чреве, терпеливо дожидаясь своей кончины. Пластиковая папка с документами, зубная щетка в контейнере, еще несколько предметов из арсенала командировочного. И все. Искомого листа в дипломате не было.

– Ну и чего? Ничего нет подходящего для улики? – поинтересовался Верещагин, стоя у окна и выпуская дым сигареты в открытую форточку.

– Нет, – мрачно проговорил Венедикт, прикрывая крышку дипломата. – Но, во всяком случае, теперь мы однозначно знаем, что причиной убийства стал этот исчезнувший таинственный листок со звездой Соломона и загадочной буквой "Х".

– Ничего не скажешь, хорошенькое начало расследования преступления. Листок бумаги с загадочными рисунками, которого мы так и не видели и... Все! Больше ничего у нас нет. Никаких следов.

– Не надо утрировать, Антон Павлович. Кое-какие сведения мы все-таки имеем. Во-первых, мы знаем, что преступников было двое. Во-вторых, нам известно, что один из них – женщина. Пол второго преступника нам не известен. Это может быть и мужчина и женщина. В-третьих, у нас есть приметы одного из преступников, и самое главное – теперь мы стопроцентно уверены, что преступление совершено из-за листа. Это не так уж и мало. Можно подумать, что в других преступлениях преступники преподносят вам улики на блюдечке с золотой каемочкой.

– Прав, ты, прав, Венедикт. Во всем прав. Ты возьмешься за расследование этого дела? У меня, понимаешь, и так много дел в разработке. А людей, как всегда не хватает.

– Я, естественно, возьмусь за него. Теперь мне и самому стало интересно, что это за рисунок такой загадочный, из-за которого преступники пошли на убийство?

– Вот и хорошо, вот и ладушки. Тогда действуем, как всегда. А мы тебе поможем, когда нужно будет. И чтобы никаких действий, связанных с угрозой жизни, не было. Ты меня понял? Все задержания и прочие процедуры, связанные со стрельбой и прочее, сделают мои специалисты.

– Понял, – Венедикт улыбнулся. – Пошел я работать.

– Будем на связи.

ГЛАВА ПЯТАЯ

986-969 годы до рождества Христова

1

С того дня Давид жил ожиданием рождения сына, которому Богом предопределено стать правителем царством и строителем нового Храма слова божьего. Год шел за годом, победоносные войны с филистимлянами, моавитянами и идумеями значительно расширили границы еврейского государства и превратили его в небольшую, но мощную империю.

Мечты о построении Храма, несмотря на пророчество Бога, не оставляли царя. Давид, нарушив заветы Бога, постоянно думал о нем. Он даже нашел превосходное место для построения Храма. Для него он выбрал место на горе Цион, откуда открывался великолепный вид на город. И построенный Храм был бы виден почти со всех районов интенсивно разрастающейся столицы.

Он даже дал указание своим подданным начать подготовку для строительства. Был вырыт огромный котлован под фундамент и начали завозиться под него огромные каменные блоки. Но Бог, увидев, что Давид нарушает его заветы, пришел в негодование и на строительстве начались несчастные случаи. То блок, сорвавшись со стапелей, раздавит несколько десятков работников, то неизвестно откуда взявшаяся вода затопит котлованы. Узнав об этом, царь Давид с сожалением приказал остановить строительство и долго молился, вымаливая прощение у Бога за свое ослушание.

Каждый день Давид входил к своим женам, любил их со всей страстью, а Бог все не давал Давиду мальчика. Рождались одни девочки от многочисленных жен гарема. Давид уже потерял и надежду, что исполнится пророчество Бога. Но вот ему исполнилось уже 58 лет, когда придворные принесли ему известие, что одна из его жен, молодая и красивая Бат-Шеве, усердно молившаяся в период беременности Богу, чтобы ее будущий ребенок родился мальчиком, вырос великим знатоком Торы и удостоился пророчества Бога стать наследником царя Давида, родила долгожданного мальчика.

Мать назвала его Шломо, что означало "Миротворец". Услышав об этом событии, дворцовый пророк Нафан пришел к молодой матери и высказал пожелание видеть младенца. А увидев, выделил его среди других сыновей Давида, признал его достойным милости Всевышнего и предсказал, что рожденный мальчик будет царем израилевым и будет любим Богом.

Обрадовался известию и царь Давид. Призвав в свои покои жену и мать наследника, он поклялся Бат-Шеве, что Шломо унаследует его царство. И это, несмотря на то, что он младший из его сыновей, многие из которых были уже в том возрасте, когда вполне могли взять на себя бразды правления государством у уже престарелого отца.

Не исполнилось младенцу и месяца, как царь призвал к себе Нафана.

– Друг мой, ты знаешь, какая миссия возложена на младенца по имени Шломо. Бог возложил на него большую историческую миссию и нам предстоит воспитать его так, чтобы он смог достойно выполнять божью волю. Я повелеваю тебе быть наставником наследника престола. Ты должен обучить его всему тому, что знаешь сам и даже большему. Как ты это будешь делать – дело твое. Можешь привлекать к его обучению любого, кого посчитаешь нужным.

– Повинуюсь твоей воле, повелитель. Позволь привлечь для обучения будущего царя Шими бен Гера из рода царя Шауля?

– Хорошо, Нафан. Я оглашу соответствующий указ. А я сам буду обучать сына законам Торы. Надеюсь, что совместными усилиями мы сможем воспитать достойного раба Господу нашему.

Давид постоянно интересовался успехами в обучении будущего царя. По отзывам всех наставников Шломо делал впечатляющие успехи в учебе, что не могло не радовать отца. Давид немало времени проводил со своим "сыном старости", отвечая на его бесчисленные "почему", проверяя глубину его знаний, наставляя его в том, что человек должен считать в жизни главным, а что – второстепенным. Соломон как губка впитывал все, что давали ему наставники, чему учил его отец.

Когда Шломо был уже двенадцатилетним юношей, увидел он пророческий сон, в котором он обратился с просьбой к Богу.

– Я – юный отрок и не знаю, как вести дела, – сказал он. – Даруй же твоему рабу разумное сердце, чтобы судить твой народ, различая между добром и злом.

– За то, что ты попросил об этом, а не просил себе долгой жизни, не просил богатства и не просил души своих врагов, – ответил Бог, – Я сделаю по твоему слову. Я дам тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было до тебя, и не будет после тебя. И то, что ты не просил, Я дам тебе и богатство, и славу, так что не будет подобного тебе среди царей во все дни твои.

Проснувшись, Шломо понял, что это был всего лишь сон. Разочарованный он вышел из дворца и неожиданно понял, что понимает язык животных.

Он понимал, о чем щебетали птицы на ветках деревьев, и что кричал осел во дворе. И, вместе с тем, он почувствовал, что понимает суть и корень каждой находящейся рядом вещи и каждого происходящего явления. И все это знание было даровано ему Богом с небес в момент сна. И он возблагодарил Бога за бесценный дар и поклялся использовать его для блага народа и во славу Его.

2

В покоях у царя стоял полумрак. Давид, лежа на ложе, повернул голову и посмотрел в окно. Небо было затянуто тяжелыми тучами, грозящими в ближайшее время пролить на землю потоки воды. Было душно, дышать – тяжело. Все тело было охвачено необычной усталостью. Изматывающе ныли старые раны, полученные в многочисленных битвах в разные годы. Сильно болела голова. Давид переместил голову на другое место.

– "Может, так голова будет болеть меньше", – с надеждой подумал он.

Но нет, голова стала болеть еще сильнее.

– "Это уже старость", – раздраженно подумал Давид. – "В молодые годы я совсем не реагировал на эти причуды природы. Стояла прекрасная погода или лил дождь, я всегда чувствовал себя прекрасно. А теперь... Стоит погоде поменяться, так сразу начинает болеть голова, ныть старые раны, полученные в бесчисленных боевых стычках. Вот и сейчас нестерпимо ноет старая рана на правой ноге".

В последние месяцы боли стали почти ежедневными. Они выматывали его, отбирали последние силы, не давали полностью отдаваться службе государству и своему народу.

В дверь его покоев несмело постучались.

– Войдите, – раздраженно крикнул он и скривился от пронзившей его головной боли.

В покои с низким поклоном вошел один из его придворных.

– Господин, твоя жена Бат-Шеве с сыном просят принять их.

С утра на душе у Давида было неспокойно. Терзали мысли, что не иначе, как что-то произойдет сегодня. И вот начало неприятностей.

– "С чего это вдруг Бат-Шеве с утра решила посетить меня?".

– Открой окна, мне дышать нечем, – раздраженно распорядился он придворному. – И пусть войдет моя жена с сыном.

Пока придворный открывал окна, Давид, кряхтя и постанывая, неловко сполз с ложа и, накинув тяжелый шелковый халат, устроился на троне, подложив под ноющую ногу подушечку.

В покои с поклоном вошла женщина, ведя за руку двенадцатилетнего Шломо. Давид неприязненно покосился на подросшего сына. В нем вдруг возникло чувство, граничащее с ненавистью, к сыну. Ведь именно этому юноше предстоит сместить его с трона. И это произойдет, к сожалению, рано или поздно. Такого веление Бога. И этот юноша растет, растет... Он молод и здоров, а у него уже нет места на его теле, которое бы ежесекундно не напоминало болью о себе. Может, следует юношу... И от посетивших его страшных мыслей он испугался.

– "Как я посмел ненавидеть своего младшего сына, которому заветом Бога предстояло быть помазанным царем?".

И он начал торопливо возносить молитву Богу, прося прощения за страшные мысли.

А женщина с юношей стояли в молчании, ожидая, когда повелитель соизволит обратить на них свое величайшее внимание.

– Что тебе надо, женщина? – закончив молитву, Давид обратил свой грозный взор на стоящих перед ним жену и сына. Он усилием воли преодолел головную боль и постарался, чтобы голос его был твердым и не выдал его постоянных страданий. – Почему ты посмела потревожить мой утренний отдых? Что привело тебя ко мне в столь ранний час?

– Господин, – Бат-Шеве в пояс поклонилась царю иудейскому, – твой сын вырос. Благодаря усилиям Нафана, Шими бен Гера и других учителей он обладает глубокими знаниями во многих областях. И Тору, благодаря усилиям моего господина, он знает не хуже священника Цадока. Не пришло ли время исполнить тебе волю Сабаота и объявить его царем Израиля?